Подготовка текста и перевод Л. В. Мошковой и А. А. Турилова, комментарии Б. Н. Флори 7 страница
Один же из тех собравшихся, хорошо сведущий во всем сарацинском лукавстве, спросил Философа: «Скажи мне, гость, почему вы не признаете Магомета? Ведь он много восхвалял Христа в своих книгах, говоря, что от девы родился, сестры Моисея, великий пророк: мертвых воскрешал и любую болезнь исцелял силой своей великой». Отвечал Философ ему: «Пусть рассудит нас каган. И скажи, если Магомет пророк, то как поверим Даниилу? Ведь тот сказал: “Перед Христом все видения и пророчества прекратятся”. Этот же, после Христа явившись, как может пророком быть? Если его пророком назовем, то Даниила отвергнем». И сказали многие из них: «To, что сказал Даниил, говорил по божественному вдохновению, a o Магомете все мы знаем, что он обманщик и губитель всеобщего спасения, который свою сильнейшую ересь сочинил для зла и постыдных деяний». И сказал первый советник старейшинам иудеев: «С Божьей помощью гость всю гордыню сарацинскую поверг на землю, a вашу на ту сторону отбросил как скверну». И сказали всем людям: «Как дал Бог власть над всеми народами и мудрость совершенную цесарю христианскому, так же и веру для них. И без нее никто не может вечной жизнью жить. Богу же слава в веках». И сказали все: «Аминь».
И рече Философъ къ всѣмъ съ слезами: «Братье и отци, и друзи, и чада! Се Богъ дасть всякъ разумъ и отвѣтъ достоинъ. Аще ли есть и еще къто противяся, да придеть и прѣприть или прѣпьрѣнъ будеть. Иже послушаеть сего, да ся крьстить во имя Святыя Троица. Иже ли не хощеть, азъ кромѣ есмь всякого грѣха, а онъ узрить въ дьнь судныи, егда сядеть судиа ветхыи дьньми[108] судити всѣмъ языкомъ». Отвѣщаша они: «Нѣсмь мы собѣ вразѣ. Нъ помалу, иже можеть, тако велимъ, да ся крьстить волею, иже хочеть, от сего дьни. А иже от васъ на западъ кланяется ли жидовьскы молитвы творить, ли срачиньску вѣру держить — скоро съмьрть прииметь от насъ». И тако разидошася с радостью.
|
|
|
И сказал Философ всем со слезами: «Братья и отцы, и друзья, и чада! Это Бог дает все понимание и достойный ответ. Если же есть еще кто-нибудь, противящийся, пусть придет и победит в споре или побежден будет. Кто согласен с этим, да крестится во имя Святой Троицы. Если же кто не хочет, то нет никакого моего греха, a он свой увидит в день судный, когда сядет Ветхий Днями судить все народы». Отвечали они: «He враги мы себе. Но постепенно, тем, кто может, так повелеваем: пусть крестится по желанию, если хочет, начиная с этого дня. A тот из вас, кто молится на запад или совершает моление, как евреи, или сарацинской веры придерживается — скоро смерть примут от нас». И так разошлись с радостью.
|
|
|
Крьсти же ся от сихъ до 200 чади, отверьгъшеся мерзостии поганьскыхъ и женитвъ безаконьныхъ. Написа же къ цесарю книгы каганъ сиче: «Послалъ еси, владыко, мужа такого, иже ны сказа крьстьяньску вѣру, словомъ и вещьми Святую Троицю. И увѣдѣхомъ, яко то есть истая вѣра, и повелехомъ крьститися своею волею. Надѣющеся и мы доспѣти того же. Есме же мы вси друзи и приятелѣ твоему царству и готови на службу твою, яможе хощеши».
И крестилось от них до 200 человек, отвергнув языческие мерзости и беззаконные браки. И написал κ цесарю каган такое письмо: «Послал ты, владыка, такого человека, который объяснил нам христианскую веру, в словах и деяниях Святую Троицу. И поняли мы, что это истинная вера, и повелели креститься посвоему желанию. Надеемся, что и мы придем к тому же. Мы же все твои друзья и сторонники твоего царства и готовы служить тебе, где захочешь».
Проважая же Философа, каганъ нача ему дары многы даяти. И не приятъ их, глаголя: «Даже ми, елико имаеши плененыхъ грекъ сдѣ. То ми есть боле всѣхъ даровъ». Сбравше же ихъ до двоюдесяту и вдаша ему. И иде, радуяся, на путь свои.
Провожая же Философа, начал каган многие дары давать ему. И не принял их, сказав: «Отдай мне пленных греков, сколько здесь имеешь. Это для меня дороже всех даров». И собрали их до двух десятков и отдали ему. И пошел он, радуясь, путем своим.
|
|
|
Дошедше же безводныхъ мѣстъ пустъ, жяжѣ не можаху терпѣти. Обрѣтъше же въ слотинѣ водицю, не можаху от нея пити, бяше бо яко золчь. Рашедъшемъ же ся имъ всѣмъ искатъ воды, и рече к Мефодью, брату своему: «Не терплю уже жажѣ, да почерпи убо водѣ сея. Иже бо пьрвие прѣложи израилтомъ горкую воду въ сладъкую,[109] тъи имать и намъ утѣху створити». Почерпъше же, обрѣтоста ю сладъку, яко и медвену, и студену. Пивша же, прослависта Бога, творящаго таковая своимъ рабомъ.
Но дойдя до пустых безводных мест, не могли терпеть жажды. Найдя же в солончаке немного воды, не смогли пить ее, ибо была она как желчь. A когда все разошлись искать воду, сказал Философ Мефодию, брату своему: «He могу больше снести жажды, зачерпни этой воды. Тот, кто прежде превратил для израильтян горькую воду в сладкую, и нам может сотворить утешение». И зачерпнув, обнаружилн, что она сладка, как медвяная, и холодна. Напившись же, прославили Бога, совершающего такое для своих рабов.
Въ Корсунѣ же вечеряя съ архиепископомъ, рече Философъ к нему: «Створи ми, отце, молитву, яко же ми бѣ отець мои створилъ». Въпрошьшемъ же етеромъ особь, что ради се створи, отвѣща Философъ: «Въистину от нас отъидеть утро къ Господу, оставле ны». Еже и бысть словесѣ ся събывшу.
|
|
|
И ужиная в Корсуни с архиепископом, обратился κ нему Философ: «Помолись за меня, отче, как сделал бы это для меня отец мой». Когда же кто-то спросил наедине, зачем он это сделал, отвечал Философ: «Воистину отойдет он от нас утром κ Господу, оставив нас». Так и случилось, сбылись его слова.
Бяше же в Фулъстѣ языцѣ[110] дубъ великъ, срослъся съ чрешнею, подъ нимъ требы дѣяху, нарѣчающе именемъ Александръ.[111] Женьску полу не дающе приступати к нему, ни къ трѣбамъ. Услышавъ же то, Философъ не лѣнися трудити до нихъ. Ставъ посредѣ ихъ и рече к нимъ: «Елини суть въ вѣчную муку шли, кланявшеся небу и земли яко богу, такои велицѣи, добрѣи твари. То же и вы, иже ся дрѣву кланяете, худѣи вещи, еже есть готово на огнь, како имате избыти вѣцнаго огня?» Отвѣщаша они: «Мы сего нѣсмь начали нынѣ творити, нъ от отець есмь приалѣ. И от того обрѣтаемъ вся прошения наша: дожгь же наипаче наидеть многъ. И како мы се створимъ, егоже нѣсть дьрзнулъ никтоже створити от насъ. Аще бо и дерзнеть кто створити се, тъгда же смьрть узрить, и не имамъ к тому дожгя видѣти до концины». Отвѣща к нимъ Философъ: «Богь о васъ въ книгахъ глаголеть, а вы како ся его отмещете? Исаия бо от лица Господня вопиеть, глаголя: „Гряду азъ събрати вся племена и языкы, и придуть и узрять славу мою. И поставлю на нихъ знамение и послю от нихъ спасеныя въ языкы: в Тарсисъ и Фулъ, и Лудъ, и Мосохъ, и Тевелъ, и въ Еладу, и въ островы далняя, иже не суть слышали моего имени, и възвѣстять славу мою въ языцѣхъ".[112] Глаголеть Господь Вседержитель и пакы се: „Азъ послю рыбитвы и ловча многы — и от холмъ, и скалъ камяныихъ изловять вы".[113] Познаите, братье, Бога, створшаго вы. Се евангелье новаго завета Божие, в неже ся есте крьстили».
В<земле>же фульского народа был большой дуб, сросшийся с черешней, под которым совершали жертвоприношения, называя <его> именем Александр. Женщинам не разрешали ни подходить κ нему, ни участвовать в жертвоприношениях. Услыхав же это, Философ не ленился, потрудиться дойти до них. Встав посреди них, сказал им: «Эллины отошли в вечную муку за то, что почитали как бога небо и землю, такие великие и славные создания. Так и вы, поклоняясь дереву, ничтожной вещи, уготованной огню, как можете избегнуть вечного огня?» Отвечали они: «Мы не начали это делать в наши дни, a унаследовали от отцов своих. И за это получаем все по просьбам нашим: главное же бывает сильный дождь. Как же мы совершим то, чего никто из нас не осмелился сделать. Ведь если кто и осмелится совершить это, тотчас же узрит смерть, a мы не увидим дождя до конца дней». Отвечал им Философ: «Бог ο вас говорит в Писании, как же вы от него отрекаетесь? Ибо Исайя от лица Господа восклицает, говоря: “Приду собрать все народы и племена, и они придут и увидят славу мою. И положу на них знамение, и пошлю из спасенных от них κ народам: в Тарсис, и Фулу, и Луд, и Мосох, и Фовел, и в Элладу, на дальние острова, которые не слышали моего имени, и они возвестят народам славу мою”. И еще говорит Господь Вседержитель: “Я пошлю рыболовов и охотников многих — и на холмах и каменных скалах поймают вас”. Признайте, братья, Бога, сотворившего вас. Это благовестие нового завета Божия, в который вы крестились».
Такоже сладкыми словесы углаголавъ, повелѣ имъ посѣчи древо и съжещи е. Поклонь же ся старѣишина ихъ, шедъ, лобыза Евангелье, такоже и вси. Свѣща же бѣлы приимше от Философа, поюще идоша къ древу. И вземъ секыру Философъ 30 и трижды удари и повелѣ въсѣмъ сѣщи ис корения и съжещи е. В ту же нощь дождь бысть от Бога. И с радостию великою похвалиша Бога. И веселися Богъ о семъ зѣло.
Так услаждающими слух речами уговорив их, повелел им срубить дерево и сжечь. И поклонился старейшина их, подойдя, поцеловал Евангелие, и все так же. Взяв y Философа белые свечи, с пением пошли κ дереву. И взял Философ секиру и тридцать и трижды ударил, и повелел всем рубить под корень и сжечь его. Β ту же ночь был дождь от Бога. И с великой радостью восхвалили они Бога. И очень радовался об этом Бог.
Философъ же иде въ Цесарьградъ. И видѣвъ цесаря, живяше без мълвы, Бога моля, въ церкви Святыхъ Апостолъ сѣдя.
Философ же отошел в Царьград. И повидав цесаря, жил в безмолвии, молясь Богу, в церкви Святых Апостолов сидя.
Есть же в святѣи Софьи потирь от драгаго камения Соломоня дѣла, на немже суть писмена жидовьска и самарѣиска грани написана, ихъже никтоже не можаше ни почисти, ни сказати. Вземъ же ю Философъ почте и сказа: «Есть же сиче. Пьрвая грань: „Чаша моя, чаша моя, прорицаи то: дондеже звѣзда, въ пиво буди Господи и пьрвѣньцю, бъдящю нощию". По семъ же другую грань: „На вкушение Господне створена дрѣва иного; пии, упиися веселиемъ и възпии Алѣлуиа". И по семъ третия грань: „И се князь их, узрить весь съньмъ славу его, и Давидъ цесарь посредѣ ихъ". И по и семъ число написано: девять сотъ и девятеро». Ращетъ же е потонъку Философъ обрѣте от втораго на десять лѣта царства Соломоня до царства Христова девятьсотъ и девять лѣт.[114] И се есть пророчество о Христѣ.
Есть же в Святой Софии чаша из драгоценного камня работы Соломона, и на ней написаны стихи письменами еврейскими и самаритянскими, которых никто не мог ни прочитать, ни объяснить. И взял ее Философ, почитал и сказал: «Вот что это. Первый стих: “Чаша моя, чаша моя, прорицай это: пока звезда <на небе>, для пития будь Господу и первенцу, бодрствующему ночью”. Затем второй стих: “Для вкушения Господа создана из другого древа; пей, упейся радостью и воскликни: Аллилуйя”. И затем третий стих: “И вот князь их, увидит все собрание славу его, и Давид цесарь посреди них”. И потом число написано: девятьсот и девять». Рассчитав же подробно, Философ вычислил, что от двенадцатого года царствования Соломона до царства Христова девятьсот и девять лет. И это — пророчество ο Христе.
Чтение 4
Чтение 4
Веселящю же ся о Бозѣ Философу, пакы другая рѣчь приспѣ и трудъ не мнии пьрвыхъ.
И когда Философ радовался ο Боге, вновь приспело иное дело и труд не меньше прежних.
Ростиславъ[115] бо моравьскыи князь, Богомъ устимъ, свѣтъ створь съ князи и с моравляны, посла к цесарю Михаилу, глаголя: «Людемь нашимъ поганьства ся отвергъшемъ и по крьстьяскъ ся законъ держащемъ, учителя не имамъ такого, иже бы ны въ свои языкъ истую вѣру съказалъ, да быша ины страны того зряще, уподобили намъ. Посли ны, владыко, епископа и учителя такого. Отъ васъ бо на вся страны всегда добрыи законъ исходить».
Ибо Ростислав, моравский князь, наставляемый Богом, посоветовавшись с князьями и мораванами, послал κ цесарю Михаилу сказать: «Люди наши отвергли язычество и последовали христианскому учению, но мы не имеем такого учителя, который бы нам на нашем языке объяснил христианскую веру, чтобы и другие страны, видя это, уподобились нам. Пошли нам, владыка, епископа и учителя такого. Ведь от вас во все страны всегда добрый закон исходит».
Сбравъ же цесарь зборъ, призва Костянтина Философа и створи слышати рѣць сию. И рече: «Философе, вѣмь тя трудна суща, нъ достоить тобѣ тамо ити. Сея бо рѣчи не можеть инъ никтоже исправити, якоже ты». Отвѣща Философъ: «И труденъ сы тѣломъ и боленъ, радъ иду тамо, аще имуть букви въ свои языкъ». Рече цесарь к нему: «Дѣдъ мои и отець мои,[116] и ини мнози, искавше того, не обрѣли того суть. То како азъ то могу обрѣсти?» Философъ же рече: «То кто можеть на водѣ бесѣду написати или еретичьско имя собѣ обрѣсти?» Отвѣща ему пакы цесарь, и съ Варъдою, уимъ своимъ:[117] «Аще ты хощеши, то можеть Богъ тобѣ дати, иже даеть всѣмъ, иже просять несумнѣниемъ, и отверзаеть толкущимъ».[118]
Собрал цесарь совет, призвал Константина Философа и дал ему выслушать эти слова. И сказал: «Философ, знаю, что ты утомлен, но подобает тебе идти туда. Ведь этого дела никто другой не может исполнить так, как ты». Отвечал Философ: «И усталый телом и больной с радостью пойду туда, если они имеют письмена для своего языка». Сказал ему цесарь: «Дед мой и отец мой и другие многие пытались найти их, но не нашли. Так как же я могу найти это?» И сказал Философ: «Кто может на воде записать беседу или <захочет> приобрести прозвище еретика?» Отвечал ему вновь цесарь, и с Вардою, дядей своим: «Если ты захочешь, то может Бог дать тебе то, что дает всем, просящим без сомнения, и отворяет всем стучащимся».
Шедъ же Философъ, по пьрвому обычаю на молитву ся наложи и с инѣми поспѣшникы. Вскорѣ же ся ему Богъ яви, послушаяи молитвы своихъ рабъ. И тъгда сложи писмена и нача бесѣду писати евангельскую: «Испьрва бѣ слово и слово бѣ у Бога и Богъ бѣ слово»[119] и прочее.
Пошел Философ, и по прежнему своему обычаю обратился κ молитве <вместе> с другими помощниками. И вскоре явился ему Бог, внимающий молитвам рабов своих. И тогда он составил письмена и начал писать евангельские слова: «В начале было слово, и слово было y Бога, и Бог был слово» и прочее.
Възвесели же ся цесарь, Бога прослави съ своими свѣтникы. И посла и съ дары многы, написавъ къ Ростиславу епистолию сицеву: «Богъ, иже велить всякому чьловѣку, дабы в разумъ истиньныи пришелъ и на большии ся чинъ стѣжилъ, видѣвъ вѣру твою и подвигъ, створи и ныня в наша лѣта, явле букъви въ вашь языкъ, егоже не бѣ давно было, токмо в первая лѣта, да и вы причтетеся великыхъ языцѣхъ, иже славять Бога своимъ языкомъ. И то ти послахомъ того, ему же ся Богъ яви — мужа чьстьна и благовѣрна, книжна зѣло и философа. И сь приимъ даръ болии и честьнѣи паче всего злата и сребра и камения драгаго и богатьства приходящаго. Подвигнися с нимь спѣшно утвердити рѣчь и всѣмь сьрдцемъ взискати Бога. И обьщаго спасения не отрини, нъ подвигни не лѣнитися, нъ ятися по истиньныи путь, да и ты, приведъ я подвигомъ своимъ в Божии разумъ, приимеши мьзду свою в того мѣсто въ сьи вѣкъ и в будущии за вся ты душа, хотящая вѣровати въ Христосъ Богъ нашь отныня до кончины, и память свою оставляя прочимъ родомъ подобьно Костянтину[120] цесарю великому».
И обрадовался цесарь и прославил со своими советниками Бога. И послал его с множеством даров, написав Ростиславу такое послание: «Бог, который велит всякому человеку прийти κ пониманию истины и тем обрести себе большее достоинство, увидев твои веру и стремление, сотворил в наше время то, чего давно не было, только в начальные годы: явил пнсьмена для вашего языка, чтобы и вы были причислены κ великим народам, которые славят Бога на своем языке. И так послали κ тебе того, кому открыл их Бог — человека достойного и благоверного, весьма сведущего в Писании и философа. Прими же дар лучше и ценнее всякого золота и серебра, и драгоценных камней, и богатства тленного. Постарайся же вместе с ним быстро упрочить дело и всем сердцем взыскать Бога. И не откажись от общего спасения, но сподвигни людей своих не лениться, но встать на истинный путь, чтобы и ты, усердием своим приведя κ божественному разумению, получил награду свою за это в сем веке и в будущем за все те души, которые хотят веровать в Христа Бога нашего отныне и до смерти, и память ο себе оставил другим поколениям подобно Константину, цесарю великому».
Дошедъшю же ему Моравы, с великою чьстью приятъ и Ростиславъ. И събравъ ученикы, дасть я учити. Въскорѣ же ся всь церковьныи чинъ прѣложь, научи я утрении и годинамъ, обѣдни и вечерьнѣи и павечерничѣ и таинѣи службѣ. И отверзошася по пророчьскому словесѣ уши глухыхъ услышать книжная словеса, и языкъ яснъ бысть гугнивымъ.[121] Богъ же ся възвесели о семь велми, а дьяволъ постыдѣся.
Когда же пришел он в Моравию, Ростислав принял его с великой честью. И собрав учеников, дал их учить. Вскоре же Философ перевел весь чин церковной службы, научил их утрени и часам, обедне и вечерне и павечернице и тайной службе. И открылись, по пророческому слову, уши глухих, чтобы слушать слова Писания, и ясен стал язык косноязычных. Бог же очень радовался этому, a дьявол посрамился.
Растущю же Божию учению, зълыи завистникъ исперва дияволъ, не терпя сего добра, нъ вшед въ своя съсуды, начатъ много въздвизати, глаголя имъ: «Не славиться Богъ о семъ. Аще бо бы ему сиче годѣ было, не бы ли моглъ сьтворити, дабы исперва писмены пишюше бесѣды своя, славили Бога? Но 3 языки есть токмо избралъ: еврѣискъ, греческъ и латынски,[122] имиже достоить Богу славу въздаяти». Бѣша же се глаголюще латиньстии и спручьстии архиерѣи,[123] с иерѣи и ученицѣ. Сбравшеся с ними, яко Давидъ иноплеменьникы, книжьными словесы побѣжая, нарече я триязычникы, яко Пилату тако написавшю на титлѣ Господни.[124] Не токмо же се едино глаголаху, нъ иному бещинию учаху, глаголюще, яко подъ землею живуть чьловеци вельглави[125] и вьсь гадъ дияволя тварь есть. И аще кто убиеть змию, девяти грѣхъ избудеть того ради.[126] Аще чьловека убиеть кто, три мѣсяця да пиеть въ древянѣ цаше, а стькъляны ся не прикасаеть.[127] Не браняаху жертвъ творити по первому обычаю, ни женитвъ бе-щисленыхъ. Все же се яко терние посѣкъ, словеснымъ огнемь попали, глаголя: «Пожри Богови жертву хвалѣ и въздаи же Вышьнему обѣты и молитвы твоя.[128] Жены же уности твоея не отпусти. Аще бо ю възненавидѣвъ пустиши, не покрыется нечьсть похоти твоея, глаголеть Господь Вседержитель, схранитеся духомъ вашимъ, и да не оставить къждо васъ жены уности своея. И сихъ, ихъже ненавидѣхъ, творясте, яко Богъ съвѣдѣтельствова межю тобою и межю женою уности твоея, юже еси оставилъ, н та обьщьница твоя и жена завѣта твоего.[129] И въ Еуангельи Господа слышасте: „Яко речено есть дрѣвними: не сотвориши прелюбы". Азъ же глаголю вамь, яко всякъ, иже възрить на жену похотѣти еи, уже прелюбы есть створилъ с нею сьрдцемь своимъ. И пакы глаголю вамъ, яко иже пустить жену свою развѣ словесѣ любодѣинаго, творить ю прѣлюбы дѣяти. Иже отпущеную от мужа поиметь, прѣлюбы дѣеть".[130] Апостолъ рече: „Яже есть Богъ съчталъ чьловека, да не разлучаетася"».[131]
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 306; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!