Подготовка текста и перевод Т. Ф. Волковой, комментарии Т. Ф. Волковой и И. А. Лобаковой 63 страница
И повелѣ царь князь великий ополчитися воемъ и ко граду приступати, и всякия хитрости и замышления бранемъ творити на взятие града: и чинить грады приступныя и многия туры великия, и насыпати землею, и болший наряд стѣнобитный готовити. И здѣланным бывшим вскорѣ многимъ туром и всему наряду огненому уготовленну, и повелѣ грады тыя и туры великия, и пушки блиско прикатити ко стѣнамъ граднымъ, а иныя ставити по Казани рѣке, по брегу, и по-за Булаку, и по рвомъ около града, и бити по стенам граднымъ со всѣх странъ из великих пушекъ, ядра имѣющимъ в колѣно человеку и в пояс, и паче же из огненных пищалей болших многих, и из луков тмочисленных стреляти внутрь града день и нощь. И самъ яздяше по полком своим нощию и в день, понуживая и поучевая къ приступу вои, дары имъ и почести обѣщевая.
И повелел царь великий князь вооружиться воинам, и подступать к городу, и сооружать разные боевые приспособления и устройства для взятия города: ставить предназначенные для штурма городки и многочисленные большие туры, насыпать их землей и готовить большой стенобитный наряд. И когда вскоре построены были многочисленные туры и приготовлен весь огневой наряд, повелел он городки те, и большие туры, и пушки близко подкатить к городским стенам, а другие расставить по Казани-реке по берегу, и за Булаком, и вдоль рвов около города и бить со всех сторон по городским стенам из больших пушек, ядра у которых были высотой по колено и по пояс человеку, кроме того, стрелять день и ночь из многочисленных больших огненных пищалей и из бесчисленных луков внутрь города. И сам объезжал он ночью и днем полки свои, понуждая воинов к приступу и наставляя их, обещая им дары и почести.
|
|
|
Стѣнобитнии же бойцы и огненыя же стрелцы со тщаниемъ великим и не ленящеся повелѣнная имъ творяху и бияху отвсюду по стѣнам безпрестани. Такоже и вси конники и пѣшцы ополчахуся и ко граду приступаху по вся дни и брани силния творяху, еже довлѣет ратным творити. И покушахуся силою взыти на стѣны, и не припущаху их казанцы, но крѣпце боряхуся с конники и с пѣшцы. От пушечнаго стрѣляния не можаху стояти на стѣнах, но збѣгаху з града и западываху за стѣны, и напрасно из наряду своего не стреляху, но готов заряженъ держаху, ждуще ко граду великага приступа всѣх рускихъ вой. И егда приступаху ко граду вои вси руския великим приступом, конники и пѣшцы, и они тогда вси на стѣны вскакаху и бияхуся з града ис пушекъ своих и ис пищалей, и из луков стреляху, и колиемъ изоостреннымъ, и камениемъ бросаху, и смолою, и водою кипящею в котлѣх на подскакающия воины блиско к стѣне возливаху, и брани силнии творяху, и крѣпцы бываху, смерти не боящеся. И елико можаху, и противляхуся, и отгоняху прочь, и отбиваху от града все московское воинство, и мало их побиваху заступлениемъ же всемилостиваго Бога нашего.
|
|
|
Стенобитные же бойцы и пищальники с большим старанием и не ленясь исполняли приказанное им и беспрестанно отовсюду били по стенам. Также и все конные и пешие бойцы вооружались и каждый день приступали к городу и вели яростные бои, что и подобает делать воинам. Пытались они и на стены подняться, но не подпускали их казанцы и крепко бились с конными и с пешими. Из-за пушечной стрельбы не могли они стоять на стенах, но сбегали с городских стен и прятались за ними и попусту из своего наряда не стреляли, но держали его наготове заряженным, дожидаясь большого штурма города всеми русскими воинами. И когда подступали к городу все русские воины для большого штурма, конные и пешие, тогда они все вскакивали на стены, и били с них из своих пушек и из пищалей, и стреляли из луков, и бросали в них заостренные колья и камни, и выливали из котлов кипящую смолу и воду на воинов, близко подскакивавших к стене, и завязывали жестокие бои, и крепко стояли, не боясь смерти. И, сколько могли, сопротивлялись они, и отгоняли прочь, и отбивали от города все московское воинство, но немногих убивали благодаря заступничеству всемилостивого нашего Бога.
|
|
|
И от пушечнаго и от пищалнаго гряновения, и от многооружнаго скрежетания и звяцания, и от плача и рыдания градских людей — и жен, и дѣтей — и от великаго кричания, вопля и свистания, и от обоих вой ржания и топота конскаго, яко велий громъ, и страшенъ звукъ далече на руских предѣлех за 300 верстъ слышашеся, и не бѣ ту слышати лзѣ что друг со другом глаголати. И дымный мракъ зелный восхожаше вверхъ и покрываше град и руския вои вся. И нощъ, яко ясный день, просвѣщашеся от огня, и невидима бяше тма нощная, и день лѣтний, яко темная нощъ осенная, бываше от дымнаго воскурения и мрака.
И от пушечных и пищальных залпов, и от скрежета и бряцания многочисленного оружия, и от плача и рыдания горожан — женщин и детей, — и от громких криков, вопля и свиста, и от ржания и топота коней тех и других воинов далеко слышен был по русским пограничным землям, за триста верст,, словно сильный гром, страшный шум, и нельзя было тут ничего расслышать, что друг другу говорили. И дымная пелена от пороха поднималась вверх и покрывала город и всех русских воинов. И ночь, словно ясный день, светлела от огня, и не видно было ночной тьмы, а летний день от дымных воскурений и мрака становился подобен темной осенней ночи.
|
|
|
И 12 великими приступы ко граду приступаху вси вои руския, конники и пѣшцы, и по 40 дней бияху в стѣны града день и нощъ, и по вся дни притужающе, и не дающи от труда поспати казанцемъ, и многи козни стѣнобитныя замышляющи, и много трудящеся, ово тако и ово инако, и ни успѣша ничимъ же град вредити. Но яко великая гора каменная тверда, стояше град и неподвижимо, ни откуду же от силнаго биения пушечнаго ни шатаяся, ни позыбаяся. И не домышляхуся стѣнобитнии бойцы, что сотворить граду.
И двенадцать раз подступали к городу все русские воины, конные и пешие, штурмуя его, и в течение сорока дней били по городским стенам день и ночь, ежедневно досаждая казанцам, не давая им поспать после ратного труда, замышляя многочисленные стенобитные козни и много трудясь, иногда так, иногда иначе, но ничем не смогли они повредить городу. И стоял он твердо и непоколебимо, словно большая каменная гора, ни в каком месте от сильной пушечной стрельбы не шатаясь, не колеблясь. И не могли придумать стенобитные бойцы, что сделать с городом.
ГЛАГОЛАНИЕ О КАЗАНИ ВОЕВОД К ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ И МОЛЕНИЕ ЕГО К НИМЪ. ГЛАВА 66
СЛОВО ВОЕВОД К ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ О КАЗАНИ И ЕГО ПРИЗЫВ К НИМ. ГЛАВА 66
Князи же и воеводы московския, такоже видѣвше неослабление казанцевъ, и стоснувше многажды. И глаголаху самодержцу, егда на думу к нему в станъ приѣзжаху поутру: «Видим, господи царю, яко уже лѣто преходит и осень и зима приближается, а путь намъ с тобою на Русь итти далекъ есть и тяжекъ, а казанцы нимало дѣлом послабляют, но зѣло крѣпце стоят и паче готовятся, а запас кормовый — твой и нашъ — весь по Волзѣ потонулъ, разбившимся ладиямъ от вѣтра. Да на что ся надѣемъ и откуду брашно возмем на люди своя? А в Казанъской земли во всей нимало обрѣтают кормовъ посылаемыя вои наши, всюду бо пусто, повоевана бѣ. Подобно же есть тебѣ нынѣ послушати нас и оставити во градѣ Свияжскомъ немногия воя, а от Казани отступити, и на Русь возвратитися со всѣми силами, зане приходит не время, яко да не со всѣми здѣ напрасно гладомъ изомремъ, а оставших живых казанцы избиют». И немного не отведоша от Казани, смутивше ему сердце, но Богь укрѣпи его, хотя Казань предати ему.
Князья же и воеводы московские также видели, что не слабеют казанцы, и сильно затосковали. И говорили они самодержцу, когда поутру съезжались к нему в стан на совет: «Видим мы, господин царь, что лето уже подходит к концу и приближаются осень и зима, а путь нам с тобою на Русь далек и тяжек, а казанцы нисколько не ослабели, но еще крепче стоят и снова готовятся к бою, а все съестные припасы — твои и наши — потонули в Волге, когда ветром разбило ладьи. На что же мы надеемся и где возьмем пищу для людей своих? Ведь во всей Казанской земле посылаемые нами воины не находят никакого корма, ибо всюду в ней пусто, разорена она. Следует тебе теперь послушать нас и оставить в городе Свияжске немного воинов, а от Казани отступить и со всеми силами возвратиться на Русь, поскольку подходит неблагоприятное время, дабы все мы здесь понапрасну не умерли с голоду, а оставшихся в живых не перебили казанцы». И едва не отвели они его от Казани, смутив ему сердце, но Бог укрепил его, желая предать ему Казань.
Онъ же рече имъ: «Да кая похвала намъ будетъ, о великия моя воеводы, ото всѣх языкъ, стужающих намъ! И почто рано страшливи есте, ничесо же мало скорбная приимши? И что рекут намъ врази наши? И кто не посмѣется намъ, часто приходящим и с таким тяжкимъ нарядомъ поднимающимся, и всегда велико дѣло начинающим и не совершающим, ничтоже добра успѣвающим, но токмо труд великъ себѣ доспѣвающи?! И како несмысленни есте рцете ми: себѣ ли ради единаго аз тако труждаюся и сице стражду, не общия ли ради ползы мирския? И не ваша ли есть и моя вся держава Руская земля? И над вами аз, единъ токмо имя царское имѣя и вѣнецъ нося, и багряницу, и небезсмертен ли есмь? И не трилакотный ли мене ждет гроб, яко всѣх человекъ? Но хощу завѣта моего, Богу попущающу ми, и с вами дерзновению на нас поганых воспретити. Или не помните глаголъ своих, когда еще в полатѣ моей на Москвѣ совѣтовах с вами, вы же добре ми рекосте: “Дерзай и не бойся! И царствовати с тобою, и умрети готовимся”? И сердце ми тогда возвеселисте, нынѣ же опечалисте.
И ответил он им: «Как же похвалят нас, о великие мои воеводы, все народы, досаждающие нам! Почему раньше времени стали вы боязливы, еще совсем мало тягот испытав? И что скажут о нас враги наши? И кто не посмеется над нами, часто приходящими сюда и привозящими такой тяжелый наряд и всегда великое дело начинающими, но не совершающими его, ничего доброго сделать не успевающими, только обременяющими себя тяжким трудом?! Говорите вы мне, словно неразумные: для себя ли одного так тружусь я и так страдаю, не общей ли ради пользы мирской? И разве не ваша это и не моя держава — Русская земля? И я, стоящий над вами, единственный, у кого царское имя, венец и багряница — разве бессмертен я? И разве не ждет меня такой же гроб в три локтя, как всякого человека? Но хочу исполнить я завет свой, ибо Бог помогает мне, и вместе с вами положить конец дерзости поганых. Или не помните вы слов своих, когда еще в палате моей, в Москве, советовался с вами и вы хорошо сказали мне: “Дерзай и не бойся! И царствовать с тобой, и умереть готовимся”? И развеселили вы мне тогда сердце, теперь же опечалили.
А о хлѣбе что пецетеся? Не может ли Богь кормить нас малыми хлѣбы, яко древле иногда от 5 хлѣбов 5000 народа иудѣй напита?[166] Или не искусиста милости Божия, како иногда сѣмо приходящимъ намъ, и мнози наши людие и кони, ядше и пивше воды здѣшния из рѣкъ сих, умираху, долго болѣзнию болѣвше; нынѣ же Богъ услади воды сия, паче меда и млека, и здравие велико воемъ своимъ подаде и конемъ, паче своея земли. И потому мыслим, яко хощетъ Богь предати град в руки наши за грѣхи казанцевъ.
А о хлебе что печетесь? Разве не сможет Бог прокормить нас малыми хлебами, как некогда в древние времена пятью хлебами напитал он пять тысяч иудеев? Или не распознали вы милость Божию: вспомните, как раньше, когда приходили мы сюда и многие наши люди и кони, поев и попив здешней воды из этих рек, умирали после долгой болезни; теперь же Бог усладил воды эти, сделав их вкуснее меда и молока, и ниспослал он крепкое здоровье воинам нашим и коням, даже лучшее, чем имели они в своей земле. И потому думаем мы, что за грехи казанцев хочет Бог предать город в наши руки.
И вѣсте сами болѣ мене: кто вѣнчается без труда? Земледѣлец убо тружается с печалию и со слезами, жнетъ бо веселиемъ и радостию; и купец такоже оставляет домъ, жену и дѣти и преплаваетъ моря, и преходит в далния земли, ища богатства, и егда обогатѣет и возвратится, и вся труды от радости забывает и покой приемля з домашними своими. Да то видяще, потерпим мало еще, и узрите славу Божию. И молюся вам, господие мои, к тому по сий час не стужайте ми о семъ, да умру с вами здѣ, на чюжей земли, а к Москвѣ с поношением и со студомъ не возвращуся! И лутчи есть намъ единою умрети и пострадати кровию за Христа и похвалны быти в роды или побѣдившимъ великая благая приобрѣсти! И да возмемъ едино: или сладкую чашу с питием, или пролиемъ — или одолѣемъ, или одолѣни будем». И поклонихся имъ до земли.
И знаете вы лучше меня: кто вознаграждается без труда? Земледелец трудится с печалью и со слезами, зато жнет с веселием и радостью; также и купец оставляет дом, жену и детей, и переплывает моря, и доходит до дальних земель, ища богатства; когда же разбогатеет и возвратится, то все труды от радости забывает, обретая покой с домашними своими. Помня об этом, потерпим же еще немного, и узреете вы славу Божию. И потому молю вас, господа мои: не требуйте этого от меня cейчас, да умру с вами здесь, на чужой земле, а в Москву с поношением и со стыдом не возвращусь! Лучше нам всем вместе умереть, и пострадать кровью за Христа, и прославиться в будущих поколениях или, победив, великие блага приобрести! Так возьмем же сладкую чашу с питием и либо выпьем ее, либо прольем — или одолеем, или будем побеждены!» И поклонился он им до земли.
Они же укрѣпишася молением его и учениемъ и сократиша рѣчи своя, да не паче разгнѣвают его.
Они же укрепились словом его и поучением и прекратили речи свои, дабы еще больше не разгневать его.
ПОХВАЛА ЦАРЮ ШИГАЛЕЮ И КНЯЗЮ СИМЕОНУ. ГЛАВА 67
ПОХВАЛА ЦАРЮ ШИГАЛЕЮ И КНЯЗЮ СЕМЕНУ. ГЛАВА 67
Единъ бо царь Шигалей и князь Симеонъ тии самодержца укрѣпляху, втай, наедине, никакоже потачити воеводам, смущающим его и обленевающимся служити, и не отступити от Казани, не вземше град. Онъ же слушаше, аки отца, Шигалея, а князя Симеона, аки брата.
Только царь Шигалей и князь Семен тайно, когда были с ним наедине, поддерживали самодержца, чтобы он не потрафлял воеводам, смущающим его и ленящимся служить, и не отступал бы от Казани, не взяв города. Он же слушался Шигалея, как отца, а князя Семена, как брата.
Бѣ бо царь Шигалей в ратномъ дѣле зѣло прехитръ и храбръ,[167] яко инъ никто же таков во всѣх царѣх, служащих самодержцу, и вѣрнейши всѣх царей вездѣ и вѣрных наших князей и воевод служаше, и нелестно за християны страдаше весь живот свой до конца. Да никто же мя осудит от вас о семъ, яко единовѣрных своих похуляюща и поганых же варваръ похваляющи: таков бо есть, яко и вси знают его и дивятся мужеству его, и похваляют. Той предлежаше крепчае всѣх о Казани по старой враждѣ своей на нь и совѣтоваше самодержцу о взятии града непрестанно.
Был ведь царь Шигалей в ратном деле весьма искусен и храбр, как никто другой среди всех царей, служащих самодержцу, и вернее всех царей и правоверных наших князей и воевод служил он ему, и нелицемерно страдал он за христиан всю свою жизнь до самого конца. Да не осудит меня никто из вас за то, что единоверцев своих хулю, а поганых варваров восхваляю: таков он есть на самом деле, и все знают его, и дивятся мужеству его, и восхваляют. Он больше всех беспокоился о Казани по старой вражде своей с нею и непрестанно советовал самодержцу взять город.
Такоже и прехвалны и превеликий воевода князь Симеон вся превзыдѣ воеводы и полконачалники храбростию и твердостию ума своего, и мудрых ради совѣтов его любимь бѣ царю и великому князю. И всѣм показася красота и похвала московскимъ воеводам, старымъ же и новымъ, и всѣмъ рускимъ, доброратенъ воевода, побѣдами многими сияя. И мнози рустии вои и противнии ратницы видяху его издалеча, егда на брани в полцѣх снемшихся, аки огненна всего яздяща на конѣ своемъ, и мечь, и копие его, аки пламень, метающися на страны и сецающи на противных, и творяше улицы, и коня его мнѣти, аки змия, крылата, летающи выше знаменъ. Противнии же видѣша се и скоро бѣгаху от него вси, не могуще ни мало стояти противу его, страхом одержими, и мняще его быти не человека, но аггела Божия или святых нѣкоего поборника рускаго.
Также и достойный похвалы знатнейший воевода князь Семен превзошел всех воевод и полководцев храбростью и твердостью ума и был любим за мудрые советы царем и великим князем. И отличался он, мужественный воевода, среди всех московских воевод, старых и новых, и всех русских воинов красотой и честью, сияя многими победами. И многие русские воины и вражеские бойцы видели издалека, когда сходились во время боя полки, как скачет он, словно огненный, на своем коне, и меч его и копье, словно пламень, во все стороны обрушиваются на врагов и посекают их, пробивая в них улицы, и конь его, казавшийся змеем крылатым, летает выше знамен. Враги же, видя это, вскоре все убегали от него, не в силах устоять против него, одержимые страхом, думая, что он не человек, а ангел Божий или какой-нибудь святой, защитник русских.
Но, о прегоркая смерти злая, не милующа красоты человеча, ни храбра мужа щадящи, ни богата почитающи, ни царя, многими владѣющаго, боящися, но вся равно от жития сего поемлющи и в трилакотнемъ гробѣ темнем полагаше, и землею засыпаны. И кто может от пресилния твоея крѣпости избѣжати? И гдѣ тогда красота, храбрость и величания — все мимо иде, аки сонъ.
Но — прегорькая, злая смерть, ни красоты человеческой не милующая, ни храброго мужа не щадящая, ни богатого не почитающая, ни царя, над многими властвующего, не боящаяся, но всех равно из этой жизни забирающая и в темный гроб кладущая трехлокотный, засыпаемый землей! И кто может избежать крепкой твоей хватки? И куда девается тогда красота, храбрость и слава — все мимо проходит, словно сон.
Въ 7 же лѣто по взятии казанскомъ, мужественне воевав на ливонския нѣмцы, и смертную язву оттуду на вые своей принесе, и скончася на Москвѣ въ 50 же лѣто вѣка своего, не достигъ совершенныя старости, оставив самодержцу печаль велику и всѣмъ воеводам на многи дни, понеже ратникъ бѣ велий и мужественнѣ зѣло.
И в седьмой год после взятия Казани, мужественно сражаясь с ливонскими немцами, принес он оттуда на шее своей смертельную рану и скончался в Москве на пятидесятом году своей жизни, не достигнув настоящей старости, оставив самодержца и всех воевод на много дней в большой печали, поскольку был он искусный и очень мужественный воин.
И проводи его до гроба самодержецъ самъ с плачемъ и со слезами. И положенъ бысть во отечествии своемъ, в Никулине, в новосозданней от него церкви каменной. Яко смерти его ради скращу же рѣчь, и первие къснуся: жалобость ми душевная и сладкая любы его ко мнѣ глаголати о немъ и до смерти моея понужает.
И проводил его до могилы сам самодержец с плачем и со слезами. И был он погребен на своей родине — в Никулине, в им самим построенной новой каменной церкви. Поведав о смерти его, закончу я рассказ и к началу вернусь, однако печаль душевная и нежная любовь его ко мне понуждают меня говорить о нем до самой моей смерти.
О ПОСЛАНЫХ ЧЕРНОРИЗЦЕХ ИЗО ОБИТЕЛИ ЖИВОНАЧАЛНЫЯ ТРОИЦЫ СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ. ГЛАВА 68
О ЧЕРНОРИЗЦАХ, ПОСЛАННЫХ ИЗ ОБИТЕЛИ ЖИВОНАЧАЛЬНОЙ ТРОИЦЫ СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ. ГЛАВА 68
И приидоша в то время в Казань два инока, посланы игуменомь ко благовѣрному царю, и носяще святую икону, на ней же написанъ образ живоначалния Троицы и пресвятыя Богородици со двѣма апостолы — видѣние Сергиа чюдотворца, и просвиру, и воду святую. Царь князь великий с великою радостию святую икону приемлет и прочая и таковая втайне тайно свѣдящему Богу моление от сердца приносит. «Слава тебѣ, — глаголаше, — создателю мой, слава тебѣ, яко в сицѣвых в далних странах варварских зашедшаго посещаеши мене, грѣшнаго. На сию бо икону твою взираю, яко на самаго Бога, и милости и помощи от тебѣ непрестая прошу и всему воинству моему, твой бо есмь аз рабъ, и вси людие твои — грѣшнии раби твои. Ущедри, Владыко, и помилуй милостиве, и подай же намъ побѣдителная на враги наши».
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 255; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!