История о великом князе Московском 38 страница
«Все западные короли вместе с самим римским папою и самим христианнейшим императором пришли к согласию и снарядили множество крестоносцев — одних в опустошенные христианские земли для помощи от набегов сарацин, других в варварские земли для заселения и для научения и внедрения христианской веры (как и сейчас делается королем Испании и Португалии в Индии). Это названное войско разделилось тогда между трех гетманов и отправились морем — одна часть на юг, а две на север. И те, кто плыл на юг, доплыли до Родоса, опустошенного названными сарацинами из-за раздоров у неразумных греков. Они нашли его совершенно опустошенным и восстановили его наряду с другими крепостями и городами; а укрепив их и засев в них, владели ими вместе с живущими в них. А из тех, кто плыл на север, одни приплыли туда, где были пруссы, и овладели тамошними жителями, а другие в эту землю, где обнаружили весьма упорные и непокорные народы варваров и заложили крепость и город — сначала Ригу, потом Ревель. Долго они сражались с живущими тут упомянутыми варварами и лишь через много лет смогли ими овладеть и склонить к познанию христианской веры. А когда они сделали эту землю собственностью Христова имени, дали обет предать ее Господу и для прославления имени пречистой его Матери. И покуда находились мы в католической вере и жизнь вели в умеренности и целомудрии, тогда Господь наш всегда защищал здешних жителей от врагов и помогал во всем как от русских князей, нападающих на эту землю, так и от литовских. Прочее оставив, одно расскажу, а именно о весьма трудном сражении с великим князем литовским Витовтом, когда у нас за день шесть магистров было назначено и один за другим погибли. И так упорно мы сражались, что лишь темная ночь прервала эту битву. Да и в недавние годы (что лучше, думаю, известно вам) великий князь московский Иван, дед нынешнего, задумал было захватить эту землю, но мы упорно защищались и с гетманом его Даниилом сошлись в нескольких сражениях и два выиграли. Однако справлялись мы с сильными этими, о которых говорили, не столько какими-либо особыми приемами, а потому что Бог тогда, как уже сказали мы, помогал нашим предкам, так что и остались они при своих вотчинах. Теперь же, когда отступили мы от соборной веры и дерзнули ниспровергнуть святые законы и установления, приняли новопридуманную веру, а потом и вступили на широкий и просторный, ведущий к погибели путь невоздержанности, предал Господь нас вам, врагам нашим, в руки, воочию обличая ныне грехи наши и казня нас за беззакония наши. И все, что создали было нам предки наши: крепости высокие и города крепкие, дворцы и здания светлые, — вы вошли в них, не потрудившись для того, не понеся особых расходов. Наслаждаетесь вы, не насадивши, садами и виноградниками нашими, а также другими подобными устройствами наших жилищ, нужными для жизни.
|
|
|
|
|
|
А что глаголю о васъ, яже аки бы мните, зане уже вы аки бы мечемъ побрасте? Другие же без меча в наши богатества и стяжание туне внидоша, нимало ни в чесомъже трудившесь, обещевающе намъ помощь и обронение. Се, добра ихъ помощь, иже стоимъ пред враги связаны! О, кол жалосны ми и зело скорбно, но воспоминаю, иже пред очима нашими все сие лютые быша за грехи наши веденны и милое отечество разорено суще! И сего ради не мните, иже вы силою своею намъ таковые сотвориша, но вся сия Богу на нас попущающу за преступление наше, иже предал насъ в руки врагом нашим!»
Да что говорить о вас, которые вроде бы добыли все это, как вы полагаете, мечом? Другие даже и без меча, за так овладели нашим богатством и имуществом, ничуть ни в чем не потрудились, пообещав нам помощь и защиту. Вот как хороша их помощь, что стоим связанные перед врагами! Горько мне и весьма скорбно, как вспомню, что на глазах у нас все жестокости эти были посланы за грехи наши, а милая родина в разоренье! А потому не думайте, что сделали вы это нам своей силой, но предал нас в руки наших врагов Бог, допуская все это за наши преступления».
|
|
|
И сие ему со текущими слезами к нам глаголющу, яко и нам всѣмъ слез исполнитися, на него зрящимъ и таковая от него слышащим. По семъ же, утерши слезы, радостнымъ лицемъ провеща: «Но обаче благодарю Бога и радуюся, иже связанъ быхъ и стражу за любимое отечество. Аще ми за него и умрети случится, воистину драга ми сия смерть будет и прелюбезна». Сие ему изрекшу, умолчал. Мы же все удивишася разуму мужа и словеству, и держахом в почести его за стражею. Потомъ послахомъ ево до царя нашего и со протчими властели лифлянскими к Москвѣ и молихом царя много чрез епистолию, да не кажетъ, сиирѣчь да не повелит погубити его. И аще бы послушал насъ, моглъ бы всю землю Лифлянскую по нем мѣти, понеже имяху его все лифлянты яко отца. Но егда же приведен былъ пред царя и вопрошаемъ жестоце, отвещал: «Иже, — рѣче, — неправдою и кровопиством отечество наше посядаешь, а не яко достоит царю християнскому». Он же, розгорѣвся гневом, повелѣл абие погубити его, понеже уже лютъ и бѣсчеловеченъ начал быти.
Все это сказал он нам, обливаясь слезами, так что и у нас проступили слезы, пока глядели мы на него и слушали это. А после, утерев слезы, сказал он со светлым лицом: «Но все же благодарю я Бога и радуюсь, что попал я в плен и страдаю за любимое отечество. Хоть придется и умереть мне за него, поистине дорога и желанна будет мне такая смерть». Сказал он это и замолк. Мы же дивились все уму и красноречию этого человека и в чести содержали его под стражею. Потом отправили мы его с другими владыками Лифляндии в Москву к нашему царю, а в послании очень просили царя, чтобы не распорядился, то есть не велел его убивать. Если бы послушал он нас, мог бы всю Лифляндию с ним взять, потому что глядели на него лифляндцы как на отца. Но когда привели его к царю и сурово допрашивали, он ответил, что, дескать: «Несправедливо и жестоко овладел ты отечеством нашим, а не как подобает христианскому царю». И тот вспыхнул яростью и тотчас велел умертвить его, поскольку становился уже жесток и бесчеловечен.
|
|
|
И тогда пот тѣмъ Фелиномъ стояхом, памята ми ся, три недѣли и вяще, заточа шанцы и биюще по граду из дѣлъ великих. И яже аз тогда ходихъ к Кеси, имѣх три битвы, и единого поразихъ новаго лелсъморщалка[122] под Волморемъ-градом, на того мѣста избраннаго, и яко прешедши пот Кесь, ротмистры, посланные на насъ от Еранима Хоткевича,[123] пораженни, и яко стояще под Кесю, посылахом к Ризе войну, и яко, слышечи Еронимъ о порожению своих, и ужаснувся, поиде скоро из земли Лифлянские, аже за Двину-рѣку великую от насъ, — сие премину и оставлю по ряду писати, сокращения ради истории, ко предреченному же о Фелинскомъ взятью возвращаюся.
И стояли тогда мы под тем Феллином три недели с лишним, вырыв шанцы, обстреливая крепость из больших пушек. А то, что совершил я тогда поход к Кеси, и дал три сражения, и убил под крепостью Вольмаром нового ландмаршала, избранного вместо этого, и что командиры, посланные против нас Иеронимом Ходькевичем и пришедшие под Кесь, были разбиты, и что, стоя под Кесью, совершали мы набеги на Ригу, и что, узнав о поражении своих, Иероним пришел в ужас и немедленно отступил от нас из Лифляндии за Двину, большую реку, — все это опущу и подробно описывать я не буду ради краткости истории, но возвращусь к начатому о взятии Феллина.
Егда же уже розбихомъ стѣны мѣские, еще крѣпце сопротивляющеся намъ немцы. Тогда в ночи стреляюще огненными кулями, и едина куля упаде в самое яблоко церковное, яже вверху великие церкови их бе, и другие кули инде и инде, и абие загорѣлося мѣсто. Тогда начаша суще во граде и маистръ просити времяни а постоновлению, обещевающе градъ и мѣсто подати и прошаща волнаго проезду со всеми сущими во граде и скарбы своими. Мы же такъ не поволяше, а на томъ стало: желнерей всехъ выпустити волно и жителѣй грацких, елицы хотѣша, а его не выпущали со скарбы, милость ему обещевающе от царя, — яко и даде ему град на Москвѣ до живота его, и скарбы оные его, елицы были взяты, возвращенны ему потомъ. И сице взяша градъ и мѣсто, и огнь в мѣсте угасихом. А ктому тогда взяхомъ два або три грады, в нихже быша намѣсники того маистра Фирштемъберкга.
И вот, когда разбили мы уже городские стены, немцы упорно еще сопротивлялись нам. Ночью стреляли мы тогда зажигательными бомбами, одна бомба попала в церковную луковицу, что была на кровле у их большой церкви, другие бомбы — тут и там, и тотчас загорелся город. Находящиеся в городе и магистр стали тогда просить время для переговоров, предлагая сдать крепость и город и испрашивая свободного выхода с имуществом всем, находящимся в городе. Мы же выбрали не это, а постановили так: всех солдат и городских жителей, кто хотел, свободно пропустить, а его вместе с имуществом не выпустили, обещая ему помилование от царя, — тот таки и дал ему пожизненно один из московских городов, а имущество его все, что было взято, потом ему возвращено. Вот так взяли крепость и город, а пожар в городе погасили. А кроме того, мы взяли тогда две или три крепости, в которых были наместники этого магистра Фирстенберга.
Егда же внидохом в мѣсто и во градъ Филинъ, тогда узрѣхом от мѣста стояще еще три вышеграды, и такъ крѣпки и от предтвердых каменей сооружени, и рвы глубоки у них, иже вере неподобно, бо и рвы оные зело глубокие каменми глаткими тесаными выведены. И обретохом в немъ великихъ дѣл стенобитныхъ осмонадесят, и под тѣми великихъ и малыхъ всехъ полпятаста на граде и месте, и запасов и всѣхъ достатков множество. А в самом граде вышнем не токмо церков, или полаты, или самъ град, но и кухня и стани толстыми оловяными тщицами были крысти. И тую всю кровлю абие князь великий повелѣлъ сняти и в то мѣсто кровлю от древа сотворити.
А когда вошли мы в город и в крепость Феллин, то увидели, что в городе стоят еще три детинца, — столь крепки, выстроены из прочного камня, около них глубокие рвы, так что трудно поверить: ведь и эти очень глубокие рвы выложены гладким тесаным камнем. Нашли мы тут восемьдесят больших стенобитных орудий, а сверх того, еще четыреста пятьдесят больших и малых как в городе, так и в крепости, множество запасов и всякого добра. А в самом верхнем детинце не только храм, дворец и сама крепость, но даже поварня и стойла были покрыты толстыми оловянными плитами. Великий князь тотчас тогда распорядился снять эту кровлю, а вместо нее сделать кровлю из дерева.
[124]Что же по сем царь нашъ начинает? Егда же уже обронился Божиею помощию, храбрыми своими ото окрѣсных враговъ его, тогда воздаетъ имъ: тогда платитъ презлыми за предобрешие, прелютыми за превозлюбленнѣйшеѣ, лукавствы и хитролествы за прастые и верные ихъ службы. А якоже сие начинаетъ?[125] Сице: первие отгоняетъ дву мужей оныхъ от себя предреченых, Силивестра, глаголю, пресвитера, и Алексѣя предреченного, Адашева,[126] туне и ни в чемже пред нимъ согрѣшихших, отворивши оба ухи свои презлымъ ласкателѣмъ (над нихже, уже яко многожды рѣхом, ни единъ прыщъ смертны во царствие поветренѣйши быти (...) может), яже ему уже клеветаша и сикованции во уши шептаху заочне на оныхъ святых мужей, паче же шурья его и другие с ними нечестивые губители всего тамошнего царства. А чего же ради сие творяху? Того ради воистину, да не будетъ обличенна злость ихъ и да невозбранно будетъ имъ всеми нами владѣти и, суд превращающе, посулы грабити и другие злости плодити, скверные пожитки свои умножающе. Что же клевещут и шепчютъ во ухо? Тогда цареви жена умре, они же рѣша, аки бы счеравали еѣ оные мужи. Подобно, чему сами искусны и во что вѣруютъ, сие на святыхъ мужей и добрыхъ возлагали. Царь же, буйства исполнився, абие имъ веры ялъ. Услышавше же сие, Силиверстъ и Алексѣй начаша молити, ово епистолиями посылающе, ово чрез митрополита руского, да будетъ очевистное глаголанные с ними. «Не отрицаемся, рече, аще повинни будемъ смерти, но да будет суд явственны пред тобой и предо всемъ сенатом твоим».
Что же после этого устраивает наш царь? Когда с Божьей помощью храбрецы защитили его от враждебных соседей, тогда он и воздал им: тогда самой злобой отплачивает он за самую доброту, самой жестокостью за самую преданность, коварством и хитростью за добрую и верную их службу. И как он за это принимается? Вот так: во-первых, отдаляет он от себя этих двух вышеназванных мужей, то есть иерея Сильвестра и вышеназванного Алексея Адашева, вовсе ни в чем перед ним не виноватых, открыв оба своих уха злобным льстецам (я уже не раз говорил, что ни от одной смертоносной язвы не может быть большего мора в царстве, чем от них), которые уже клеветали ему и за глаза, как сикофанты, нашептывали в уши на этих святых мужей, в особенности же его шурины, а с ними другие нечестивые губители всего того царства. Но ради чего делали они это? Ради того, поистине говоря, чтобы злоба их не была обличена и чтобы могли они беспрепятственно господствовать над нами и, извращая суды, вымогать посулы, плодить другие скверные преступления и умножать свою собственность. Что же нашептывают они в уши и клевещут? Умерла тогда жена царя, а они сказали, что якобы напустили на нее чары эти мужи. Всегда так: если сами в чем искусны и к чему расположены, то переносят это на святых и добрых. Придя в неистовство, царь тотчас им поверил. Узнав про это, Сильвестр и Алексей стали просить — то направляя послания, то через русского митрополита, — чтобы допустили их на очное собеседование. «Не отказываемся, дескать, если достойны будем смерти, но пусть состоится открытый суд при тебе и при всем твоем сенате».
Презлые же к сему что умышляютъ! Епистолей не допущают до царя, епископу старому запрещаютъ и грозят, цареви же глаголют; «Аще, рече, припустишъ ихъ к себѣ на очи, очаруютъ тебя и детѣй твоихъ. А ктому, любяще ихъ все твое воинство и народ нежели тобя самого, побиют тебя и нас камением. Аще ли и сего не будет, обвяжут тя паки и покорят тя аки в неволю себе. Так худые люди и ничемуже годные чаровницы тебя, государя, такъ великого и славного и мудрого, благовѣнчанного царя, держали пред темъ аки во оковахъ, повелѣвающе тебѣ в мѣру ясти и пити и со царицею жити, не дающе тебе ни в чесомже своей воли а ни в малѣ, а не в великомъ, а ни людей своихъ миловати, а ни царством твоим владѣти. И аще бы не они были при тебе, такъ при государе мужественном и храбромъ и приселномъ и тебя не держали аки уздою, уже бы еси мало не всею вселѣнною обладал. А что творили они своими чаровствы: аки очи тебѣ закрывающе, не дали ни на что же зрѣти, хотяще сами царствовати и нами всеми владѣти. И аще на очи присътупишъ ихъ, паки тя, очаровавши, осляпятъ. Ныне же, егда отогналъ еси ихъ, воистинну образумился еси, сирѣчь во свой разумъ пришел и отворил еси себе очи, зряще уже свободно на все свое царство яко помазанецъ Божий, и никтоже ин, точию самъ един тое управляюще и имъ владѣюще».
Но что на это замышляют злодеи? Посланий к царю не пропускают, престарелому епископу препятствуют и угрожают, а царю говорят: «Если, дескать, допустишь их пред свои очи, околдуют они тебя и твоих детей. Кроме того, все твое войско и народ любят их больше, чем тебя самого, и побьют каменьями и тебя, и нас. Если даже и не случится этого, то они опять опутают тебя и приведут тебя в покорность себе, как в рабство. Столь скверные люди и бесполезные колдуны тебя, государя, столь великого, славного, мудрого, увенчанного благом царя, как в оковах содержали до сих пор, приказывая тебе есть и пить в меру, жить с царицей, ни в чем не давая тебе свободы — ни в малом, ни в великом, ни милости людям своим даровать, ни царством своим управлять. А если бы не было их при тебе, при столь мужественном, храбром и сильном государе, если бы не держали они тебя как в узде, ты бы уже владел едва ли не всей вселенной. Ведь что творили они своим колдовством: желая царствовать сами и господствовать над всеми нами, они вроде как закрывали тебе глаза и ни на что не давали смотреть. И если допустишь их на глаза, они снова, околдовав, ослепят тебя. А теперь, когда ты удалил их, ты действительно поумнел, то есть обрел собственный ум, раскрыл собственные глаза, свободно озирая свое царство, и никто другой, но только сам ты как Божий помазанник им управляешь и им владеешь».
И инымъ таковыми множайшими и бесчесленными лжесчивалцы, соглася со отцемъ своимъ, Дияволом — паче же рещи, воистину языкъ ему и уста самому глаголанию бываютъ на пагубу роду християнскому, — сице подходят ласкательными глаголы мужа, и сице опровергаютъ царя християнского душу, добрѣ живущего и в покоянию сущего, и сице растерзают пленицу оную, Богомъ соплетенную в любовь духовную — яко же сам Господь рече: «Идѣже собрани два или три во имя мое, ту азъ посредѣ ихъ»,[127] — ис посреди Бога отгоняют оные проклятые, и паки реку — сицевыми прелестными глаголы царя християнского губяще, добраго бывшего много лѣт, покоянием украшенного и ко Богу усвоенного, в воздержанию всякомъ и в чистотѣ пребывающа. О злые и всякие презлости и лукавства исполнения, своего отечества губители, — паче же рещи — всего святорускаго царства! Что вамъ принесетъ сие за полѣзное? Вмалѣ узрите над собою дѣломъ исполняемо и над чады своими, и услышитѣ от грядущихъ родов проклятие всегдашное!
И бесчисленным множеством наветов войдя в соглашение с Дьяволом, своим отцом, — прямо сказать, действительно его язык и уста одними только словами ведут к гибели христианский род, — так вот они обводят мужа льстивыми словами, так вот они ниспровергают христианскую душу царя, живущего порядочно и в покаянии, так вот они разрывают это соединение, сплетенное Богом в духовную любовь, и — как сказал сам Господь: «Где двое или трое собранных во имя мое, тут и я посреди них», — удаляют Бога проклятые эти из средины, губя — повторю снова — этими лживыми словами христианского царя, много лет бывшего порядочным, украшенного покаянием, приблизившегося к Богу, находящегося во всяческом воздержании и чистоте. О вы, злодеи, исполненные всякой злобы и коварства, губители своего отечества, а лучше сказать — всего царства святорусского! Что вам за пользу принесет это? Скоро увидите вы, как на деле исполнится это над вами и над детьми вашими, и услышите вечное проклятие грядущих поколений!
Царь же, напився от окоянныхъ со сладостным ласканиемъ смешанного смертоносного яду и самъ лукавства, паче же глупости, наполнився, похваляет советъ и любитъ и усвояетъ ихъ в дружбу и присягами себѣ и ихъ обвязуетъ, вооружающесь на святых неповинныхъ, ктому и на всехъ добрыхъ и добро хотящихъ ему и душу за него полагающихъ, аки на врагов своихъ[128] и собравъ, и учинивъ уже окрестъ себя яко пресилны и великий полкъ сотонински. И что же еще ктому первие начинаетъ и дѣлает? Собираетъ соборище — не токмо весь сенатъ свой мирский, но и духовныхъ всехъ, сирѣчь житрополита и градскихъ епископовъ призывает, и ктому присовокупляетъ прелукавыхъ некоторыхъ мнихов — Мисаила, глаголемаго Сукина, издавна преславного в злостях, и Васьяна Беснаго, поистинне реченного, неистоваго, и другихъ с ними таковыхъ тѣм подобныхъ, исполненыхъ лицемѣрия и всякого безстыдия дияволя и дерзости. И посаждаетъ их близу себя, благодарне послушающе ихъ, вещающихъ и клевещущихъ ложное на святых и глаголющихъ на праведных бѣзакония со премногою гордынею и уничижением. Что же на том соборище производят? Чтут, пописавши, вины оныхъ мужей заочне. Яко и митрополит тогда пред всеми реклъ: «Подобаетъ, — рече, — приведеным имъ быти здѣ пред насъ, да очевисте на них клеветы будут, и намъ убо слышети воистинну достоит, что они на то отвещают». И всемъ ему добрымъ согласующе, такоже рекшим, губителнѣйшие еже ласкатели вкупѣ со царемъ возопиша: «Не подобаетъ, рече, о епископѣ! Понеже ведомые сие злодѣи и чаровницы велицы, ачаруют царя и насъ погубятъ, аще придут!» И тако осудиша ихъ зоочне. О смѣху достойное, паче же беды исполненое усуждение прелщенного от ласкателей царя!
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 318; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!