История о великом князе Московском 31 страница
Но тут Бог помог нам. Мой родной брат первым взошел по лестнице на крепостную стену, а с ним другие храбрые воины. А иные, рубя и коля басурман, влезли в амбразуры большой башни, а из башни пробрались к большим крепостным воротам. Тотчас басурманы показали тыл и, оставив крепостные стены, побежали на большую гору к царскому двору: обнесенный большим забором меж каменных мечетей и домов, был он очень крепок. А мы — за ними к царскому двору, хоть и были утомлены доспехами и ранами, которые были уже на теле многих храбрых мужей. И очень мало осталось нас в сражении. А наше войско, бывшее там, вне крепости, как увидело, что мы уже в крепости, а татары все со стен побежали, ринулись в крепость, так что лежавшие под именем раненых вскочили, а притворявшиеся мертвыми воскресли. И не только они со всех сторон, но и кашевары из станов, и те, кто был у коней оставлен, и те, кто с товарами приехал, — все сбежались в крепость не для бранного подвига, а за обильной добычей. И действительно, город был полон самой дорогой добычи — золота, серебра, драгоценных камней, кипел соболями и иным великим богатством. С нашей стороны татары, сколько могло их убежать, укрылись на царском дворе, а нижнюю часть города оставили. А с другой стороны, то есть с Арского поля, где был взорван подкоп, казанский царь со своим двором уступил примерно половину города и закрепился на Тезицком (по-нашему, купеческом) рве, упорно сражаясь с христианами. Ведь две части этого города расположены на горе, как на равнине, а третья часть, очень низменная, как в пропасти. А поперек, примерно на половину города от стены Булак и до самой нижней части города — довольно большой ров. Вообще же, город немалый, чуть меньше Вильны.
|
|
|
И бысть сеѣ предреченные битвы аки на четыре годины и вящей, памята ми ся, ото всѣхъ стран добывания на стены и во граде сѣчи. И якъ видѣвше бусурманы, иже християнского войска мало оставляет, мало не всѣ на корысти падоша — мнози, яко глаголютъ, по два кратъ и по три в станы отхождаху с корыстми и паки возвращахуся, храбрии же воини без престани бьющеся, — видѣв же сие бусурманы, иже утрудишася уже воины храбрые, и начаша крѣпце налегати, ополчающеся на нихъ. Корыстовники же оные предреченные, егда увидѣли, что наши по нужде уступаютъ помалу, бранящеся бусурманомъ, в таковое абие бѣгство вдашеся, яко и во врата многие не попали, но множайшие и с корыстми чрез стѣну металися, а иные и корысти повергоша, толко вопиюще: «Секут! Секут!» Но за благодатию Божиею храбрыхъ сердцемъ не сокрушили. Бо и с нашу сторону зѣло было тяжко от належания бусурмановъ — в то время, отнележе во град внидоша и изодоша, в моем полку девяносто и осмь храбрыхъ мужей убито, кромѣ раненых, — но обаче благодати ради Божия устояхомъ на нашей сторонѣ сопротив ихъ неподвижны. Со оныя же предреченныя страны мало что поступиша, яко рекохомъ, великого ради множества належания ихъ. И доша о собѣ вѣдати цареви нашему и всѣмъ совѣтником, окрестъ его в тот час бывшимъ, яко и самому ему зрящу бѣгство из града оных предреченных бегунов, и зѣло ему не токмо лице изменяшеся, но и сердце сокрушися, уповая, иже все войско уже християнское бусурманы из града изгнаша. Видѣвше же сицевое, мудрые и искусные сигклитове его повелѣша херугов великую християнскую близу вратъ градцкихъ, нареченных Царскихъ, подвинути, и самого царя, хотяща и не хотяща, за бразды коня взяв, близу хоругови поставиша: понеже были нѣцыи между сниглицы оными мужие вѣку еще отцов нашихъ, состарѣвшиеся в добродѣтелях и во всяких искуствах ратныхъ. Полку же царскому великому, в котором было вящей нежели двадесят тысящей воинов избранных, абие повелено сойти с коней аки половине, тамо же не токмо детем своим, — сроднымъ повелѣша, но и самих ихъ половина, сшедши с коней, потекоша во град на помощь утружденнымъ оным воиномъ.
|
|
|
И помнится мне, что часа четыре или больше этой описываемой битвы ушло на захват стен со всех сторон и резню в крепости. А когда увидели басурманы, что мало осталось христианского войска, едва ли не все набросились на добычу — говорят, что многие по два и по три раза уходили в станы с добычей и возвращались снова, пока храбрые воины непрерывно сражались, — и когда увидели басурманы, что измучены уже храбрые воины, стали они упорно наступать, направляя удары против них. А когда увидели упомянутые корыстолюбцы, что, сражаясь с басурманами, наши вынужденно и шаг за шагом отступают, в такое тотчас ударились они бегство, что многие не нашли и ворот, и большинство вместе с добычей бросалось со стен, а иные побросали и добычу, крича: «Секут! Секут!» Но с Божьей благодатью не сокрушили татары храбрых сердцем. Хоть и было очень трудно на нашем краю от напора басурман — за время между нашим входом и выходом из крепости убито было в моем полку девяносто восемь храбрых мужей, не считая раненых, — но все же с Божьей благодатью выстояли мы на нашем краю против них недвижно. А на другом упомянутом краю наши продвинулись лишь чуть-чуть из-за весьма значительного, как мы говорили, напора неприятеля. Дали они о себе весть нашему царю и всем советникам, бывшим в тот час около него: ведь он сам видел бегство из города этих упомянутых беглецов, и не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что все войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его, — волей или неволей — у хоругви поставили: были ведь между теми сенаторами кое-какие мужи в возрасте наших отцов, состарившиеся в добрых делах и в военных предприятиях. И тотчас приказали они примерно половине большого царского полка, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, сойти с коней, то же приказали они не только детям своим и родственникам, но и самих их половина, сойдя с коней, устремилась в город на помощь усталым тем воинам.
|
|
|
|
|
|
Егда же приидоша во град внезапу такъ много воинства свежего, в пресветлые зброи оболченнаго, абие царь казанский со всѣмъ воинством начаша уступовати назад, обаче браняшеся крѣпце. Наши же по них неотступно крѣпцей находяще, секущеся с ними. Егда же погнаша ихъ аже до мечетей, яже близу царева двора стоят, абие изыдоша во стретение нашихъ обызы ихъ, сеиты,[50] молбы пред великим бискупом ихъ, а по-ихъ с великимъ анарыи, або амиром, именем Кулшерифмуллою, и сразишась с нашими такъ крѣпце, аже до единаго избиша их. Царь же со всѣми остатними затворился в дворе своемъ, нача бронитися крѣпце, аки еще на полторы годины биющеся. Егда же видѣв, яко не возможе уже помощи собѣ, тогда на едину сторону отобраша женъ и детей своихъ в прекрасныхъ и в преиспрещренныхъ одеждахъ, околко десят тысещей, и сташа на единой странѣ великого предреченнаго двора царева, уповающе, иже прелстятся войско християнское на красату ихъ и живити ихъ будутъ. Сами же татаровя со царемъ ихъ отобрашеся во единъ угол и умыслиша не датися живым в руки, точию бы царя живаго соблюсти. И поидоша от царева двора на долную сторону мѣста к нижайшимъ вратом, идѣже аз сопротив ихъ у царева двора стоях. И не остало уже было со мною полутораста воиновъ, а ихъ еще было о десять тысещей, обаче тесноты ради улицы бронилися есма имъ, отходяще и опирающеся крѣпце. Наше же войско великое з горы оные да потиснуша ихъ зѣло, паче же задний конецъ татарского полку, секуще и бьюще. Тогда едва с великою нуждою за Божиею помощию изыдохом из вратъ градцких. Наши же с великие горы крѣпце належаще, тиснуша ихъ, нам же об ону страну стоящем во вратѣхъ биющеся, не пущающе ихъ из града. Уже бо нам на помощь два полка християнские приспѣша. Имъже так тиснушася неволею великаго ради належания з горы, иже с вежею высокою равно, яже надо враты бяше, полно трупия ихъ лежаше, среднимъ же и заднимъ людемъ аже по людем своим идуще на град и на вѣжу. Егда же возведоша царя своего на вежу, тогда начаша вопияти, просяще малого времяни на розмову,[51] мы же мало утишився, послушаще прошения ихъ. Они же абие сице рѣша, глаголюще: «Поки, речи, юртъ стояше (юртъ исмаилтеским языком обыче нарицатися царство, само в себѣ стояще) и мѣсто главное, идѣже престолъ царевъ был, потыя же до смерти браняхуся за царя и отечество. А нынѣ царя вам отдаем здрава, ведете его ко царю своему, а остаток нас исходимъ на широкое поле испити с вами послѣдную чашу». И отдаша нам царя своего со единым корачом,[52] што наиболшим их, и со двемя имилдеши.[53] Царю ихъ было имя бусурманское Идигеръ, а князю оному Зиниешь. И отдав намъ царя здрава, по нас абие стрелами, а мы по нихъ. И не поидоша на нас во врата, но абие поидоша с стѣны просто чрез Казань-реку и хотяще пробитися прямо противъ моего стану на шанцы тѣми дирами, идѣже шесть дѣл великих стояло.
И когда внезапно появилось в городе так много свежего войска, облаченного в сияющие доспехи, сразу начал отступать назад царь казанский со всем своим воинством, хотя оборонялись они упорно. А наши, наступая упорно и неотвратимо, рубились с ними. И когда загнали их к мечетям, которые стоят у царского двора, вышли тут навстречу их абазы и сеиды и муллы с главным их епископом, а на их языке великим ансари или эмиром, по имени Кулшерифмулла, и бились с нашими так упорно, что погибли все до одного. А царь со всеми уцелевшими заперся на своем дворе и стал упорно обороняться, сопротивляясь еще часа полтора. Видя, однако, что им не спастись, свели они в одну сторону своих жен и детей в красивых и нарядных одеждах, около десяти тысяч, и поставили их в одном краю большого царского двора, о котором уже была речь, надеясь, что польстится христианское войско на их красоту и оставит им жизнь. Сами же татары со своим царем собрались в другом углу и задумали не даться живыми в руки, только бы царя сохранить живым. И устремились они от царского двора в нижнюю часть города к самым нижним воротам, где я у царского двора стоял против них. Со мною уже не оставалось и полутораста воинов, а их было еще около десяти тысяч, но в узких улицах мы упорно сопротивлялись им, отступая и отбиваясь. А главное наше войско сильно теснило их с горы, в особенности задние ряды татарского полка, рубя и убивая. А мы с Божьей помощью едва тогда вышли с большим трудом из городских ворот. С большой горы упорно наступали наши и давили их, мы же стояли на другой стороне, сражались в воротах и не выпускали татар из города. Два христианских полка подоспели уже к нам на помощь. И при сильном напоре с горы так стиснулись татары в тесноте, что трупы их легли вровень с высокой башней, что была над воротами, так что идущие следом и сзади всходили на крепостную стену и на башню прямо по своим. И когда ввели они своего царя на башню, стали кричать и просить немного времени, чтобы потолковать, мы же, несколько притихнув, выслушали их просьбу. И вот что они тут сказали: «Пока, дескать, стоял юрт (юртом по-турецки обычно называется самостоятельное царство) и главный город, где был царский престол, до тех пор стояли мы насмерть за царя и отечество. Но теперь отдаем вам царя живым, ведите его к своему царю, а остатком выйдем мы в широкое поле испить с вами смертную чашу». И отдали они нам своего царя с одним корачем, самым большим у них, и с двумя имильдешами. Басурманское имя царю было Идигер, а тому князю — Зениеш. Отдали нам живого царя и тотчас в нас — стрелами, а мы — в них. Не пошли они воротами против нас, а тут же двинулись со стены прямо через реку Казань и хотели пробиться напротив моего стана через шанцы теми амбразурами, где стояли шесть больших пушек.
И абие по нихъ ударено иза всѣхъ тѣх дѣл. Они же воздвигошася оттуды и поидоша налѣво вниз, водле Казань-рѣку, берегомъ, аки три перестрѣлы лучныхъ и по конецъ шанецъ нашихъ, тамо сташа и начаша лехчитися и метати с себя зброи и розувати собя ко бредению реки. Еще бо бѣ ихъ остал полкъ, аки шесть тысещей або мало мнѣйше. Мы же, видѣвши сие, мало нас нѣчто добыша собѣ коней от своихъ станов из-за рѣки, и так, сѣдши на свои кони, устремишася скоро сопротивъ ихъ и заступиша имъ пут, имъже хотяху поити. И обрѣтоша еще ихъ не прешедших чрез рѣку, и собрашася нас сопротив ихъ мало что болши дву сот коней: бо зѣло вскорѣ сия случишася, понеже что остало войска столко об ону сторону мѣста, при царѣ было, паче же мало не всѣ во граде уже. Абие жь они, предбредши реку (бо мѣлка была в том мѣсте, по ихъ сщастью), зжидатися начаша на самом брегу, ополчающеся, готови суще ко сражению, с различными бронми, паче же мало не все со стрелами, и уже на тетивахъ луков стрѣлы имуще. И абие начаша мало от берегу подвигатися, учиня чело немалое, а за ними всѣм идущим вкупѣ зѣло густо и долго, аки два стреляния намалые лучных, по примѣте. Християнского же войска множество безчисленное на стенѣ града, такоже с полатъ царскимъ зрящим, а помощи нам, стремнины для великия и зѣло прикрые горы, никакоже возмогоша подати.
И тотчас ударили мы по ним из всех этих пушек. А они снялись оттуда и спустились берегом реки Казани вниз налево, на расстояние трех полетов стрелы к краю наших шанцев, остановились там и стали скидывать доспехи и разуваться, чтобы реку перейти. Оставалось их еще в полку тысяч шесть или немного меньше. Увидели мы это, и хоть было нас мало, добыли коней, за рекой у своих станов, и, сев на коней своих, быстро помчались на них и перерезали путь, которым хотели они уйти. Мы настигли их, когда не перешли они еще реку, но набралось нас мало против них, чуть больше двухсот коней: ведь очень быстро все это произошло, а все войско, что было по эту сторону города, было при царе, а почти все остальное было уже в городе. И вот они, перейдя вброд реку (а в том месте мелка была, на их счастье, река), стали строиться на самом берегу и облачаться в различные доспехи, уже готовые к битве; стрелы были почти у всякого и уже лежали на тетивах луков. И стали тут они уходить тихо от берега: построили чело немалое, за которым вместе двигались, густо столпившись и растянувшись, если прикинуть на глаз, на два больших полета стрелы. Смотрело с крепостной стены и с царского дворца бесчисленное множество христианского войска, а помощи нам оказать не могли из-за большой высоты и очень крутого берега.
Мы же, отпустя ихъ мало что от брегу, бо еще самому концу остатному из реки не явившуся, тогда удариша на нихъ, хотяще их прервати и устроенные полки ихъ разсторгнути. Молюся, да не возмнитъ мя хто безумна, сам себя хваляща! Правду воистинну глаголю, и дарования духа храбрости, от Бога данна ми, не таю; к тому и коня зѣло быстра и добра имѣхъ. И всѣх первие вразихся во весь полкъ он бусурманский и памятую то, иже, секущеся, три разы в нихъ конь мой оперся, и в четвертый разъ зѣло раненъ повалился в средине ихъ со мною. И уже от великих ранъ не памятаю вяще. Очхнув же ся уже потом, аки по малѣ годинѣ, видѣхъ, аки над мертвецом, плачющимъ и рыдающим двема слугам моимъ, надо мною стоящимъ, и другимъ двема воином царскимъ. Азъ же видѣхъ себя обноженна лежаща, многими ранама учащенна, а животъ цѣл понеже на мнѣ збройка была праотеческая зѣло крѣпка, паче же благодать Христа моего такъ благоволила, иже ангеломъ своимъ заповѣдал сохранити мя, недостойнаго, во всѣхъ путехъ. Последи же, потом уже увѣдахъ, иже тѣ всѣ благородные, ихъже уже собралось было аки со триста, яже обещалися, устремилися и были со мною вкупѣ, и на них ударили, да погладили возле полка ихъ, не сразився с ними. Подобно для того, иже преднихъ ихъ нѣкоторыхъ зѣло поранили, близу собя припустя ихъ, или негли убоящеся толщи ради полку. Возвратився паки, ззади оного бусурманского полку сещи начаша, наѣзжаючи и топчючи ихъ. Чело же ихъ иде невозбранно чрез широкий лугъ великому блату, идѣже конемъ невозможно, а тамо уже за блатом великий лѣс.
Немного отпустили мы их от берега, еще и задний конец их не вышел из реки, и тогда ударили на них, собираясь разрезать и смешать построение их отрядов. Прошу я, пусть не подумают обо мне, что по безумию я сам себя хвалю! Истинную правду говорю я и не скрываю духа храбрости, данного и дарованного мне Богом; к тому же и конь у меня был очень резвый и добрый. Впереди всех врезался я в басурманский тот полк, и помню, что трижды во время сечи упирался во врагов мой конь, а в четвертый раз, тяжко раненный, повалился вместе со мною посреди них. И потом уже дальнейшего не помню из-за тяжелых ран. Очнулся я, видимо, скоро и увидел над собою двух слуг своих и двух каких-то воинов царских: стоят и плачут, и рыдают, как над мертвецом. Сам же я, вижу, лежу повержен, покрыт многими ранами, но жив, потому что был на мне праотеческий доспех очень прочный, но важнее, что благоволила ко мне благодать Христа моего, заповедавшего ангелам своим, чтоб охраняли меня, недостойного, на всех путях. Потом уже, позже, узнал я, что все эти благородные, которых собралось, было, сотни три и которые обещались и пошли, было, вместе со мною, чтоб напасть на врага, лишь потерлись слегка возле вражеского полка, а в бой не вступили. Потому вроде, что некоторых из передовых татары тяжело ранили, подпустив близко к себе, или, скорее, потому, что испугались глубины полка. Только возвратились они и, наезжая и топча, стали рубить с тылу басурманский полк. А чело полка беспрепятственно прошло широкий луг к большому болоту, где конным не пройти, а дальше, за болотом, большой лес.
Потом, глаголютъ, приспѣл он мой братъ предреченный, иже первие на стѣну градскую взыде. Аки бы среди оного лугу еще застал ихъ, и в самое чело ихъ зѣло быстро, всѣми уздами роспустя коня, вразився в нихъ такъ мужественно, такъ храбро, иже верѣ неподобно. Яко всѣм свидѣтелствовати, аки двакротъ проѣхал посреди ихъ, секуще ихъ и обращающе конем посредѣ ихъ. Егда уже в третий разъ вразился въ них, поможе ему нѣкоторый благородный воинъ, помогающе ему, вкупѣ бьюще бусурманов. Всѣм же со града зрящим и дивящимся, которые же не вѣдяще о цареве отданию, мняще царя Казанского между ихъ ѣздяща. И такъ его уранили, иже по пяти стрѣл в ногахъ ему было, кромѣ иныхъ ран. Но животъ сохраненъ был Божиею благодатию, понеже зброю на собѣ зѣло крѣпку имѣл. И такого был мужественнаго сердца, егда же уже той конь под ним ураниша такъ, иже с мѣста не може двигнутися, другаго коня обрѣл, просто водяща у единого дворянина царева брата, и испрося его, и забывши, паче же не радящи такъ о прелютых своих ранахъ, угонивъ паки полкъ бусурманский, секуще ихъ со другими воины, аже до самого блата. И воистинну имѣхъ таковаго брата храбра и мужественна, и добранравна, и ктому зѣло разумна, иже во всем войску християнском не обрѣташеся храбрѣйший и лутши паче его. Аще бы обрѣлся хто, Господи Боже, да таков же бы был! Паче же мнѣ зѣло былъ превозлюбленъ, и воистинну мѣл бы за него душу свою положити и животом своим здравие его откупити, понеже умре потом на другое лѣто, подобно от тѣх лютых ран. [54]Сие конецъ краткого писания о Казанского великого града бусурманского взятию.
Говорят, что после подоспел он, мой брат, о котором я говорил уже, что первым он взошел на крепостную стену. Вроде бы еще посреди луга застал он их и врезался в чело полка на всем скаку, отпустив конские поводья, так мужественно, так храбро, что и поверить трудно. Все говорили, что вроде как дважды проехал он посреди татар, рубя их и на коне крутясь посреди них. А когда в третий раз врезался он в них, помогал ему какой-то благородный воин, и вместе били они басурман. Все это видели со стен и удивлялись, а те, кто не знал о сдаче царя, думали, что то казанский царь между них ездит. Он был так изранен, что в ногах было по пяти стрел помимо других ран. Но благодатью Божьей жизнь его была сохранена, поскольку был на нем весьма крепкий доспех. И был он такого мужественного сердца, что когда изранили под ним коня так, что и двинуться тот не мог, увидел другого коня, шедшего в поводу у одного слуги царского брата, и выпросил его и, забыв, а вернее, пренебрегая жестокими ранами, снова нагнал басурманский полк и рубил его вместе с другими воинами до самого болота. Действительно, был у меня брат так храбр, мужествен, такого доброго нрава, кроме того, так умен, что во всем христианском войске не было храбрее и лучше его. А если бы нашелся кто, Господи Боже, был бы точно таков! И любил я его особенно и поистине хотел бы душу за него положить и жизнью своей заплатить за его здоровье: ведь умер он потом, на другой год, как кажется, от тех жестоких ран. Вот конец краткого описания взятия великой басурманской крепости Казани.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 123; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!