Подготовка текста, перевод и комментарии Г. М. Прохорова 21 страница
А если не таким будет вновь жить тело, каким оно с землей смешалось, не умершее встанет, но другого человека, только землю тогда опознают. Для чего мне воскресение, если вместо меня другой станет жить? Да и как я узнаю сам себя, не видя в себе себя? Ведь я не буду поистине «я», если не все будет у меня таким же, как в настоящей жизни. Если, скажем, в памяти у меня образ человека косноязычного, губастого, тупоносого, белокожего, голубоглазого, с сединой в волосах и морщинистой кожей, а затем, отыскивая такового, я встречаю молодого, долгоносого, темнокожего и все остальные черты образа иные имеющего, неужели же, этого увидев, я сочту его тем?
Паче же аще потребно есть менших от съпротивлении пребыти, крѣпчайших оставль. Кто не вѣсть, яко теченью нѣкоему уподобилося есть человѣческое естьство, от рожьства въ смерть нѣкым движеньемь преходяще, тогда от движенья престающе, егда и от еже быти престанет. Движение се не мѣстно нѣкое есть преставление, не бо исходить от себе естьство, но измѣнениемь имать происхожение. Измѣнение же, дондеже есть се еже глаголеться, никогдаже в том же пребывает. Како бо в тожьствѣ пребудет, измѣнующеся? Но якоже сущи в кандилѣ огнь, еже убо мнѣтися присно то, свѣтити имат частым бо движением, не отторжено, но и совъкуплено к себѣ показует, истинною же всегда то приемля себе, никогда то же пребываеть. Извлечена бо теплотою влага вкупѣ же и сполѣ... и въ плытость собою измѣни подлежащее. Якоже убо, дващи по тому же пламеню прикасающемусе, нѣсть того же дващи вжеши. Острое бо измѣненье не ждеть еже второе пакы прикасающагося, аще скорѣйше се творить, но присно движется, и новъ есть пламень, всегда ражаяся и присно себе примеля, и никогдаже в том же пребывая.
|
|
|
Если так рассуждать, то даже малейшим из особенностей необходимо сохраниться, не говоря уж о более крупных. Но кто не знает, что своего рода потоку подобно человеческое естество, от рождения к смерти своего рода течением приходящее и тогда лишь течь перестающее, когда и быть перестает. Течение же это представляет собой не пространственное перемещение, ибо из себя естество не выходит, но происходит путем изменения. Изменение же, пока оно является тем, чем называется, никогда на том же самом не останавливается. Ибо как в тождестве пребудет изменяющееся? Так, например, огонь в лампаде, представляющийся всегда одним и тем же, потому что благодаря непрерывности движения он кажется неотторжимым от себя и единым с самим собой, на деле, всегда сам будучи себе преемником, никогда тем же самым не пребывает. Ибо извлеченная жаром влага, оказавшись тут же воспламененной и сожженной, (в дым обращается. И всегда движение пламени происходит в силу изменения), в дым через себя обращая основу. Так что дважды к тому же пламени прикасающегося не может то же самое дважды обжечь. Ибо стремительность изменения не ждет второго прикосновения, как бы скоро оно ни делалось, но всегда движется и всегда ново пламя, постоянно рождающееся и всегда себе наследующее и никогда на одном и том же не останавливающееся.
|
|
|
Таково нѣкое и от тѣла нашего естьствѣ есть. Пребывающее бо естьства нашего, ради измѣннаго присноходяще же и движимо, тогда стоить, егда от живота престанет. А дондеже въ животѣ есть, стояния не имать и любо исполняется, или издыхает или обоими всяко производится.
Нечто подобное свойственно и природе нашего тела. Ведь течение нашей природы, всегда вследствие ее изменяемости идущее и движущееся, лишь тогда останавливается, когда уходит из жизни. А пока в жизни пребывает, остановки не имеет, ибо или наполняется, или опорожняется, или и то и другое делает разом.
Аще убо, кто ни рождься, кто животно тъже есть, но другый премѣнением бывает, егда възведет паки тѣло наше к животу въскресение, скоръ нѣкый человѣкъ всяко единъ будет, яко да ничтоже скудно есть въстающему, — отроча ражаемо, младенець, отрочишь, уноша, мужь, старець и яже посредѣ вся.
|
|
|
Если, стало быть, кто бы не родился, живя, одним бывает, а когда воскресение возведет наше тело к новой жизни, он обратится в другого, то появится некий совершенно новый единый вид человека, в котором восстающему ничего не будет недоставать, был ли он утробным плодом, младенцем, отроком, юношей, мужем, старцем или кем-то промежуточным.
Цѣломудрию же и блужению плотью дѣйствуему, и терпящим же о благочестьи болѣзная мукам, и ослабающимся пакы к сим ради телеснаго чювьства, обоим симъ показуемом, како есть на судѣ спастися праведному или тому же прегрѣшившю, паки же ради раскаяния очищьщюся, и, аще сице случится, пакы на прегрѣшенье поползишися, премѣнившю же ся послѣдованию естьства и оскверненому телеси и не сы, и инѣм от сихъ до конца пребывшю. Котораго блуднаго тѣло мучимо будет: обетшавшее в старости къ смерти? Но другое бѣ се от сдѣлавшего грѣх. Но ли еже осквернися страстию? И где старое? Или бо не вскреснеть, сы недѣйственое въскресение, или се встанет, и убѣгнеть мукы подлежай.
|
|
|
Целомудрие и распущенность действуют через плоть, и люди то претерпевают ради благочестия болезненные муки, то вновь расслабляются, уступая телесному чувству, так вот, когда то и другое будет открыто, как возможно на суде сохранить справедливость, если человек сначала согрешил, затем покаянием очистился, а при случае снова на грехе поскользнулся, и сменили естественным порядком друг друга и оскверненное тело, и неоскверненное, и ни одно из них до конца не пребыло тем же. Которое блудника тело мучимо будет — сморщившееся в старости перед смертью? Но другое оно по сравненью с соделавшим грех. Или же то, что осквернилось страстью? А где старческое? Либо оно не воскреснет, и тогда не действует воскресение, либо оно восстанет, и тогда избегнет муки заслужившее ее.
Реку ти что и ино — от произносимых намъ от неприемлющих Слово. Ничтоже глаголють бездѣлно от сущих в телеси удовъ естьство створило есть. Ова бо животнаго вину и силу в насъ имат, ихже кромѣ стояти иже в плоти животу невзможно есть; рекше сердце, ятро, мозгъ главный, душникъ, утроба и прочая вся утробная. Ова убо чювстьвеному движенью отдѣлена быша, ова же дѣйства суть, ина же к приятию пребывающих художнѣ имат. Аще убо в тѣх же еже потом житье намъ будет, ничтому же преставление бывает. Аще ли истинно есть, — якоже убо истинно есть — еже ни браку жителствовати в житии же по въскресении повелѣвающее, ниже снѣдью питаем тогдашнему сдержатися животу, кая будет потреба удом телесным? Не к тому тѣмь, ихже ради нынѣ суть уди, в животѣ оном уповаемом. Аще бо яже брака ради къ браку суть, егда то не будет, ничтоже от сущих к нему требуем. Сице и к дѣлу руцѣ, и к течению нозѣ, и к приятию брашному уста, и къ пищнѣй пищи зубы, и к отсланию утроба, и къ отложению непотребствуемых исходнии проходи. Егда убо она не будеть, яже тѣх ради бываемае, како или коего ради будет? Якоже нужи быти? Аще убо не суть о тѣлѣ, яже ничсому же есть к жизни оной сдѣловати хотящая, не быти ни еже нынѣ исполняющим наше тѣло. Въ обоих бо жизнь есть. И не ктому убо что таковое въскресение именует: коемуждо бо от удовъ заеже во ономъ жизни непотребьства не съвъстающимъ телеси.
Скажу тебе и нечто иное — из того, что возражают нам неприемлющие Слово. Природа, говорят они, ничего не сотворила ненужным из имеющихся в теле членов. Они содержат в нас основу и силу процесса жизни, и без которых жизнь плоти поддерживаться не может; таковы сердце, печень, головной мозг, легкие, желудок и все прочие внутренности. Одни из них призваны обслуживать чувственное движение, другие — практическую деятельность, третьи — подобающее восприятие необходимого. Если в том же и следующая наша жизнь состоять будет, то ни к чему перемена. А если истинно то, — а это истинно, — что и брак по воскресении не будет существовать, будучи изгнан за пределы жизни, и не пищей и питием станет тогда поддерживаться жизнь, какая же тогда будет нужда в телесных членах? Ни к чему в той ожидаемой жизни органы, благодаря которым сейчас человек существует. Если то, что нужно для брака, существует ради брака, то когда его не будет, ничего из нужного для него нам не потребуется. Так же и руки — для работы, ноги — для ходьбы, рот — для приема пищи, зубы — для ее пережевывания, утроба — для пищеварения, выводящие проходы — для извержения ставшего бесполезным. Когда того не будет, тогда существующее ради того, — для чего? На что оно нужно? Как сейчас у тела нет ничего из того, что будет содействовать той жизни, так и там не будет того, что ныне наполняет наше тело. А и тут, и там — жизнь. Значит, не стоит таковое называть воскресением, ибо по причине бесполезности для той жизни каждого из органов не воскреснут с нами тела.
Аще ли всѣми сими будет дѣйствено въскрсение, суетнѣ намь и непотрѣбнѣ кь жизни оной сдѣтельствуеть Дѣйствуей вьскресение. Но убо и быти ли потребно есть вѣровати вскресению и не суетно быти? Тѣмже да внимаем Слову, яко да нам всячскыми в велѣнии подобное свершитися.
Если же и для всех них окажется действенным воскресение, то напрасным, неподходящим для той жизни сделает нам Действующий воскресение. Но тогда надо ли и веровать, что воскресение будет и что оно не напрасно? Так что давай послушаем Слово, чтобы нам во всем подобающим образом в учении усовершенствоваться.
СИЯ УБО ВПРАШАЙ, СЛЫШИ ЖЕ И ОТВѢТ
ВОПРОСИВШИЙ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ
Не недоблествено, по глаголемѣй риторикии, еже о въскресении догматом начинание, препирателнѣ новотворьными словесы окрестъ обтекы истинну. Яко иже не велми расмотрившим истинно таиньство пострадати что по-лѣпотѣ противу слову и мьнѣти не внѣ подобающаго отводитися реченых недоумѣнием. Имат же и сице рече истинна, аще и немощно имамы от подьбных противу вѣщати слову. Но убо истинное слово о сих въ таиных премудрости скровище хранимо есть, тогда въ явление прияти хотя, внегда дѣлом въскресения таиньству научимся, егда не ктому требѣ будет намъ глаголъ къ уповаемых явлению. Но якоже в нощи пребъдѣвающим мнозѣмъ движимом словесѣмъ о солнечном сияньи, каково есть, празно творит словеса прописание явлешися точью лучьная благодать, сице всяко промысль смотрьнѣ, будущаго въскресания, прикасающися ни во чтоже показуеть, егда будет намъ въ искусѣ чаемое. Елма же потребно есть не всячьскы неистязана оставити принесеная нам спротивления, сице от сих слово всприимемъ.
Мужественно, руководствуясь так называемой риторикой, напал ты на учение о воскресении, ловко опровергающими словами кругом обойдя истину. Боюсь, как бы те, кто не слишком внимательно рассмотрели таинство истины, не пострадали как-нибудь по заслугам из-за этой речи и не были сбиты с толку высказанным недоумением. Истина же говорит, что это не так, пусть даже мы не сможем подобающим образом ответить на эту речь. Но ведь истинное об этом слово в скрытых сокровищницах премудрости сохраняется и лишь тогда явным сделается, когда мы на деле узнаем воскресения таинство, когда не нужны нам будут больше слова для разъяснения нашей надежды. И подобно тому как бодрствующим среди ночи после многих слов о солнечном сиянии, каково оно, ясным делает предмет речи только красота показавшегося луча, так и всякое гадательное суждение, будущего воскресения касающееся, ни во что обратится, когда явится нам на опыте ожидаемое. Поскольку же не следует совершенно неисследованными оставить выставленные нам возражения, мы об этом скажем так.
Помыслити же подобает первѣе, который разум есть еже о вскресении велѣния и что ради от святаго Писания речено бысть и вѣруется. Тѣмже убо якоже кто уставом нѣкым такое обоемъ пропишет, сице речем, яко: въскресение есть еже древле естьства наше то устроение. В первѣй бо жизни, и еже самъ бысть сдѣтель Богъ, ни старость бѣ, якоже подобаше, ни младенчьство, ни яже по многонравных болѣзнех страсти, ниже ино что от телесных страданий ничтоже. Ни бо лѣпо бяше таковая створити Богу. Но божествена нѣкая вещь бяше человѣчьское естьство преже дажь не во устремлении быти злаго человѣчьскому. Сия бо вся входом злобным нам совнидоша. Тѣмже ниедину нужю имѣти хощет еже кромѣ злобы житие, во иже тоя ради случившимся быти. Якоже послѣдует иже в зиму путьствующему померзати тѣло, или еже погоряще и лучи ходящему почернѣвает видѣнием, аще ли кромѣ обоих сихъ будет, избавляется всяко и почернѣния, и померзновения, — и ничьтоже благословнѣ взищет, еже о нѣкыя вины прилучающееся, винѣ не сущи, — тако и естьство наше страстно бывше, нужнѣми послѣдованми страдателной жизни принесено бысть, к бестрастному же блаженьству паки встекше, не ктому злобными бесѣдованми сприведется. Елма убо елика от бесловесныя жизни человѣчьскому примѣсишася естьству, не первѣе быша в нас — преже дажь в страсть злобы ради впаднути человѣчьскому, нужа убо есть оставлешим страсти и вся, елика с нею видима суть, оставим. Тѣмже никтоже благословнѣ в житьи ономъ яже о страсти оноя прилучьшаяся взыщет. Якоже бо аще кто, на себѣ сквернаву имѣя ризу, обнажится таковаго одѣния: не ктому отверженаго нелѣпоту на себѣ видить, тако нам, совкупльшим мертвую ону и гнусную одежю, от бесловесных кожей намъ наложную. Кожю же слыша, образъ безсловеснаго естьства разумѣвати ми мня, яже къ страсти присвоивъшеся, одѣяни быхом. И вся, елика безсловесныя кожа о нас суть, во отложении одежнѣмъ съотлагаемъ. От бесловесныя же кожа смѣшение, зачатие, рожество, скверна, доение, пища, гною извергь, еже по-малу къ свершенью ращенье, уностьство, старость, недугъ, смерть. Аще она убо на насъ не будут, како намъ яже от онѣх останут? Тѣмже суетно есть иного нѣкоего устроения в будущюю жизнь уповаемаго, заеже никако той с причащающимся к велънию воскресения. Что бо общее имат изможданье и многоплотие, истаянье и добелство, и аще что ино тлѣнному естьству телесному прилучается — противу жизни оной, яже текущаго же и мимоходящаго житийскаго пребывания очюждена есть?
Помыслить подобает, во-первых, какой смысл в догмате о воскресении и чего ради в святом Писании говорится о нем и в него веруют. Для этого, как будто кто-то его определением неким охватив, описал его, скажем так: воскресение есть восстановление нашей природы в древнем виде. Ведь в прежней жизни, каковою ее создал Бог, ни старости не было, как и подобает, ни младенчества, ни бедствий, вызываемых многообразными болезнями, ни каких-либо других телесных страданий. Нелепо ведь было бы таковое сотворить Богу. Но чем-то божественным была человеческая природа, прежде чем явилось у человека устремление ко злу. Ведь все это вместе со злом к нам пришло. Так что в лишенной зла жизни никакой нужды не будет терпеть тот, кому доведется в ней быть. Как, бывает, зимой путешественник мерзнет, а если под знойными лучами ходит, то у него темнеет кожа, а когда вне и того и другого оказывается, и согревается, и от загара избавляется, и уже никому не сыскать того, что по какой-то из этих причин получается, поскольку нет причины, — так и природа наша, став подверженной страстям, неизбежными последствиями была приведена к страдательной жизни, будучи же вновь возведена к бесстрастному блаженству, последствиям зла подверженной больше не будет. Раз того, что примесилось к человеческому естеству от бессловесной жизни, первоначально — прежде, чем в страсть по причине зла впал человек, — у нас не было, по необходимости, когда мы оставим страсть, с нею вместе мы оставим и все, что с нею связано. Так что неразумно искать в жизни оной то, что мы приобрели из-за страсти. Как если кто-нибудь, одетый в грязную одежду, снимет таковое одеяние, то в безобразии изгнанника больше себя не увидит, также и мы, — совлекши мертвое и гнусное это облачение, из кож бессловесных существ на нас наложенное. О коже слыша, мне кажется правильным разуметь природу бессловесных, в которую, предавшись страсти, мы были облечены. А все, что у нас связано с кожей бессловесных, при совлечении одежды мы вместе с ней отложим. От кожи бессловесных также — соитие, зачатие, рождение, нечистота, кормление грудью, пища, испускание семени, медленное к совершенству возрастание, юность, (зрелость), старость, болезнь, смерть. Если того, что на нас наложено, не будет, как же то, что из этого следует, будет нам оставлено? Потому тщетно ожидание иного некоего устроения в будущей жизни, так как ничего нет общего у того, что к нему относится, с учением о воскресении. Ибо что общего имеет изможденность и многоплотие, худоба и тучность, и все иное, что бывает свойственно изменчивой телесной природе, с жизнью оной, чуждой текущего и преходящего житейского пребывания?
Едино ищет точью въскресения слово — еже родитися рожением человѣку, паче же, якоже рече Еуаггелие, яко: «Родися человѣкъ в миръ».[47] Долгожителное же или скоросмертное, или смертный образъ аще сицевъ или инаковъ случится, суетно есть въскресения славу истязовати. Како бо се дамы поставу имѣти, в подобнѣ всяко есть: ниже неудобьству, ни неражденью от таковаго различья о воскресении сущю. Еже убо жити начинающее, пожити потребно есть всяко; еже посредѣ ради смерть случшемуся ему раздрѣшению, на вскресение исправлешюся, а еже како или когда разрѣшение бывает, что се къ вскресению? К другому бо разуму блюдет.
К одному только стремится учение о воскресении — породив, вырастить человека или, как говорит Евангелие, чтобы «родился человек в мир». А долгожителем или недолговечным он будет, и смерть к нему в том или ином виде придет, — напрасно вместе с учением о воскресении распытывать. Что бы мы ни предположили, все едино: ни трудности, ни легкости из-за различий в этом при воскресении не будет. Ибо жить начавшее обязательно должно пожить, а поскольку среди жизни по причине смерти приходит ему конец, при воскресении оно восстанавливается; а то, как и когда конец наступит, — что в этом для воскресения? Ведь иное имеет в виду это исследование.
Иже о семь свѣтѣ, рекше по сласти, иже в житьи, или печалуя по добрѣ ли, или по злобѣ, похвалнѣ или повинни, окаанѣ, или блаженнѣ преиде житие, — сия бо вся таковая от мѣры животныя и от вида, иже в житии обрѣтаются. И яко противу суду положившим, нужа убо будет судии страсть и проказу, и недуга, и старость, и възраст, и юность, и богатьство, и нищету испытовати: како кто, в коемждо сих бывъ, — добрѣ или злѣ отдѣленое ему житие мимотечет, и аще многых бысть приятенъ добрых или злых, и в долзѣм времени, или ниже началу кождо сих отинудь прикоснуся, в несвершенѣ съмыслѣ еже жити престав. Егда же к первому устроению человѣка воскресениемь Богъ възведет естьство, празных убо будет еже таковая глаголати и еже ради таковых спротивления мнѣти силѣ Божии и къ разуму забавлятися. Разум же ему въ скончавшагося уже в которыхждо человѣкох всего естьства нашего исполнения: овѣмъ убо абье в житьи семь от злобы очищеном, овѣмъ же по сих огню вѣчному осуженом, овѣм же равно и добраго и злаго искусъ в ныньшнем житьи не познавшемъ... в себѣ добрых, яже рече Писание, «ниже оку видѣти, ни слуху яти, ниже помыслу достиже быти».[48] Благое бо, еже выше ока, и слуха, и помысла, то убо будеть се, еже всего превыше сущее. А еже по добродѣтели или злобѣ житью различье в нынѣшнее время по сему покажется добрѣе, внегда скорѣе или коснѣйше прияти уповаемаго блаженьства. По мѣрѣ бо бывшаа комуждо злобы изравнится всяко и врачения протяжение. Врачевание же убо будет души — еже от злобы очищение. Сие кромѣ болѣзнина устроение исправитися невъзможно есть, якоже в предваршем истязано бысть.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 151; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!