Подготовка текста, перевод и комментарии Г. М. Прохорова 20 страница
Ведь мы говорим, что способность души созерцать, различать и воспринимать сущее свойственна ей по природе и что именно в ней она сохранила в себе боговидный и благодатный образ. Когда же делается умозаключение, что что-то из такового является по природе божественным, то имеется в виду способность, все воспринимая, отличать доброе от худшего. А то, что лежит в пограничной области души, обнаруживает по своей собственной природе склонность к каждому из противоположного и ведет — в зависимости от использования — либо к хорошему или к противоположному результату; таковы ярость и страх или какое-нибудь такое из душевных движений, без каких невозможна природа. Таковые мы считаем извне присоединившимися, потому что в первоначальном совершенстве ни одна из этих черт не различима; и они не все на какое-то зло выпали жребием человеческой жизни. Ибо оказался бы Создатель ответственным за зло, если бы с тех пор необходимость греха была вложена в природу. Но таковые движения души оказываются — в соответствии с использованием их по свободному выбору — орудиями либо добродетели, либо зла. Как железо, по мысли мастера формируемое, в зависимости от того, что захочет мастер сделать, тем и становится, обращаясь либо в меч, либо в какое-нибудь земледельческое орудие, так и страх способен быть обращен в послушание, ярость — в мужество, робость в уверенность, порыв же вожделения в божественную и нетленную радость. Если же разум отбросит вожжи и, как некий ездок, зацепленный колесницею, окажется ею влекомым, то туда будет направляем, куда устремится бессмысленное движение упряжки. Что и можно видеть у бессловесных, если не руководствует смысл свойственным их природе движением. Но когда их движение направляемо к лучшему, оно оказывается причиной похвал, как Даниилу — возжелание, Финеесу — ярость, а имеющему причину плакать — слезы и печаль. При уклонении же к худшему устремления обращаются в страсти, становятся ими, и называются.
|
|
|
Зрителное же и разсудителное свойствено, свойство есть благовидному души, елма и божественое в сих достижемъ. Аще убо всякую злобу душа чистотьствует, доброму всяко будеть. Добро же своим естьствомъ божественое. К нему же ради чистоты совокупление имѣти имат своему совокупляющюся. Аще убо се будет, не ктому потреба есть еже по желанию движения, аще на добро нам владычьствует. Ибо во тмѣ пребыванье имѣяй, то в желание свѣта будеть, желание приимет наслаженье. Область же наслажениа праздно и суетно желание сдѣлает, яко ниедино же имущии скуднѣ от еже на благое разумѣваемых, та благыхъ сущи исполнение, ниже по причастию добра нѣкоего в добрѣм бывающи, но сама сущи добраго естьство.
|
|
|
Созерцающая же и различающая способности принадлежат богоподобному в душе, поскольку с их помощью мы и божественного достигаем. И если душа очистится от всякого зла, непременно будет принадлежать добру. Добро же по своей природе божественное. И что по причине чистоты имеет с ним соприкосновение, непременно оказывается и с тем соединенным. А когда это происходит, исчезает необходимость направлять к добру порождаемое влечением движение. Ибо стремиться к свету может тот, кто пребывает во тьме, а когда он оказывается на свету, желание его получает удовлетворение. Изобилие удовлетворения сделает влечение праздным и суетным, так как ни в чем оно не будет иметь недостатка, о чем только можно помыслить как о ведущем к добру, само будучи полнотой благ, не по причастности к какому-либо добру к добру принадлежа, но само являясь природой добра.
Еже что и быти доброе ум наказует, ниже уповательное движение в себѣ приемлет, к несущему убо упование дѣйствуеть точью. «А еже имать кто, что и уповает?» — рече апостолъ.[44]
Не все то, что кажется уму добром, привлекает к себе устремление надежды, ибо надежда действует только по отношению к не имеющемуся в наличии. «Если же кто имеет, то чего ему и надеяться?» — говорит апостол.
|
|
|
Но ниже поминателнаго дѣйства сущих в художьству потребѣ есть, видящее бо ся вспоминатися не требуеть. Понеже убо всякого блага вышши есть божественое естьство, благое же благому любимо всяко, сего ради и, в себѣ видящи, и еже имати хощет, и еже хощет имат, ничто от внѣшних приемлющи в собѣ. Внѣ же ея ничтоже, развѣ злоба едина точью, яже — аще и преславно есть рещи — в небытьи бытье имать. Не бо но ино нѣкое есть злобѣ бытье — точью сущаго лишенья. А еже воистину сущее — благо естьство есть. Еже убо в сущемъ нѣсть, вне же не быти всяко есть.
И также в действии памяти для познания мира не будет потребности, ибо то, что видишь, в припоминании не нуждается. Поскольку же выше божественная природа всякого добра, благое же благим всегда любимо, постольку и она, в себя глядя, что имеет, того и хочет, и что хочет, то и имеет, ничего внешнего в себя не приемля. Вне же ее ничего нет, за исключением только зла, каковое, если можно столь парадоксально выразиться, в небытии бытие имеет. Ибо происхождение зла есть не что иное, как лишение сущего. По-настоящему же сущее — это природа добра. То, чего нет в сущем, того нет, конечно же, и вне его.
|
|
|
Внегда убо и душа, различная вся отвергши естьственая движения, боговидна будет и, превъзшедши желание, въ оном будет, к немуже от желания подвизашеся, не ктому нѣкое упражнение вдавает в собѣ, ниже упованию, ниже памяти, уповаемо бо имать, о наслажение благыхъ упражнением и память отмѣтает от мысли, и тако преизящную подражаваеть жизнь, свойствы божественаго естьства вьображылися, яко ничтоже той остати от инѣхъ всѣх, развѣ любовнаго ея устроения, естьственѣ доброму прозябающаго. Се бо есть любовь еже къ благому вжелѣнному вседушное любление.
И когда душа, отвергнув все многообразные естественные движения, станет боговидной и, превзойдя влечение, в том пребудет, к чему была влечением подвигаема, с тех пор уже не будет предаваться ни упражнениям, ни надежде, ни воспоминаниям, ибо то, на что она надеялась, она будет иметь, и, беззаботно наслаждаясь, она изгонит из помысла память о благах и будет так подражать возвышенной жизни, проникшись свойствами божественной природы, что совершенно ничего другого у нее не останется, кроме состояния любви, по природе с добром сращенного. Это ведь и есть любовь — связь всей душой с вожделенным благом.
Егда убо проста, и единовидьна, и опасно богоподобна душа бывши, обрящеть еже по истиннѣ простое же и невещественое благое оно едино любовное и вжелѣнное, приплѣтается убо ему и срастваряется любовным движением же и дѣйствомь къ еже присно достизаемому же и обрѣтаемому себе въображающи, и то бывши благаго подобием, еже ей приемлемаго естьство есть. Желанию же во оном не сущю, заеже никоего же блага скудости в немь быти, послѣдованно убо есть и души, въ блазѣм бывши, отложити от себе желателное движение же и устроение.
Став же простой, однородной и совершенно богоподобной, душа находит то поистине простое и невещественное благо, единственное возлюбленное и вожделенное, с каковым и срастается и сливается в любовном движении и действии, формируя себя в соответствии с вечно достигаемым и обретаемым и тем же становясь по причине уподобления добру, каковое является природой ею приемлемого. Влечение при этом отсутствует, поскольку в никакой из благ там недостатка нет, да естественно для души, оказавшись среди блага, отложить от себя движение и состояние влечения.
Таковаго же велѣния и божественый апостолъ взнепщева, всѣх сущихъ нынѣ в насъ и от лучьшемъ чюдимых престание нѣкое и утоление провзвѣстивъ, любови единой не обрѣте устава. «Пророчьствия бо, — рече, — упразнятся и разуми престануть, любовь же николиже не отпадает»,[45] еже равно есть еже присно такоже имьти; не вѣру и упование пребыти любовь глаголю, пакы от сихъ ту выше полагает в лѣпоту. Упование бо даже дотолѣ движется, дондеже не приидеть уповаемым всприятие. И вѣра такоже утвержение уповаемых безъвѣстья бывает. Сице бо и ту устави, глаголя «Вѣра же уповаемых съставъ».[46] Всегда же приидет уповаемое, инѣмъ всѣм утѣшеном, еже по любви дѣйство пребывает, приемлющее ту не обрѣтающи. Тѣмже и первьствует еже по добродѣтели исправным всѣмъ и законным завѣщанием. Аще убо в сий нѣкогда конець доспѣет душа, неоскуднѣ имат инѣх, яко исполнению емшюся сущих.
Такое учение и божественный апостол нам проповедал, провозвестив прекращение и конец всего ныне в нас сущего и лучшим почитаемого и одной любви не найдя предела. «Пророчества, — говорит он, — прекратятся, и разумения упразднятся, любовь же никогда не перестанет», — а это равносильно тому, что иметь ее всегда одной и той же, — не говорит при этом он, что вера и надежда пребудут с любовью, но выше тех ее справедливо полагает. Ведь надежда дотоле только действенна, доколе не наступит наслаждение тем, на что надеются. Также и вера бывает опорой при неясности того, на что надеются. Так ведь ее определил он, говоря: «Вера есть основа ожидаемого». Когда же приходит то, что ожидают, и все остальное успокаивается, только любовь продолжает действовать, наследника себе не обретая. Потому она и первенствует среди всего, чего требует добродетель, и среди заповедей закона. Когда достигает такой цели душа, она уже не имеет нужды ни в чем другом, так как охватывает полноту сущего.
В настоящем убо жизни различнѣ же и многовиднѣ намъ дѣйствующи, многа убо суть, ихже требуем и приемлем, рекше лѣта, въздуха и мѣста, пищю и питья же, и покрывала, и солнца, и свѣтилника, и инѣ к потребѣ жития многых. Чаемое же блаженьство сих убо нѣ коего же скудно есть. Вся же нам и вмѣсто всѣх божественое естьство будеть ко всякой потребѣ жизни оноя, себе подобнѣ раздѣляющи. И се явѣ от божественых словесъ духовныхъ, яко и мѣсто бывает Богъ достойнымъ, и домъ, и одежа, и пища, и питие, и свѣтъ, и богатьство, и всяко имя же и разумѣние к благым нашея свершающимся жизни.
В настоящей же жизни у нас много ведь того, в чем мы, различно и многообразно действующие, нуждаемся и что получаем, как-то: время, воздух, пространство, пища, питье, одежда, солнце, лампа и множество другого, необходимого для жизни. В чаемом блаженстве ни в чем из этого нет нужды. Всем для нас и вместо всего, что нужно для удовлетворения всякой потребности, в той будущей жизни явится божественная природа, надлежащим образом себя разделяя. Как это ясно из божественных слов духовных, и местом будет Бог для достойных, и домом, и одеждой, и пищей, и питием, и светом, и богатством, и всем, что только можно помыслить и назвать, что может быть нужно для исполнения нашей жизни благами.
Плоть: Се ти заповѣдание исполних, господыне, и приведох, прочее, от Писания свѣдѣтелство, якоже рекла еси, якоже заповѣда и якоже просила еси. Но вѣжь: претрудихся много зѣло, суду и онуду испытуя, изыскуя съ трудомъ и книгы осязуя, и кожица превращая, яко да обрящю, якоже зриши, сие свѣдѣтельство. И ниже глаголы премѣних по прошению твоему, но сущая та, якоже обрѣтохъ я, сице и положих та и написах сде. Рци к симъ, владычице, и како прияла еси се? Еда что нагласно азъ рѣх паче сих?
Плоть: Вот я твое повеление исполнила, госпожа, и привела свидетельство из Писания, как ты сказала, как ты приказывала и как ты просила меня. И знай: я очень сильно утомилась, там и тут проверяя, изыскивая с трудом, доставая книги и пергаменные листы переворачивая, дабы отыскать, как видишь, это свидетельство. И ни слова я не изменила, как ты просила, но какими их нашла, точно такими и включила их, вписав сюда. Ответь, владычица, как ты это восприняла? Разве что-нибудь несогласное с этим я говорила?
Душа: Ни, служителнице, ни, не непщюй се отнудь. Суть бо зѣло подобна и свойствена во всѣх. Нынъ есть извѣстно и нынѣ утвержено велѣние твое, яко показася, и твердо во всемь, и не прерѣкованно се к людем непокорнымъ. Но с трудолюбным, кто-либо есть, елма тако взискание высоко же и велико взиска еже увъдѣти, тричастное убо глаголю души како есть, и наученъ бысть о сем, непщуя, яко впрашалъ есть и ино что оного премудраго от Писания нѣчто к сему. Рци и то, рабыне моя, рци и не укрый. Много бо мя ползова с предглаголанными. Аще ли не всхощеши, рабыни моя, рещи ми и се, суд весь будеть на главѣ твоей.
Душа: Нет, служительница, нет, вовсе так не думай. Все это очень схоже и близко во всем. Теперь удостоверено и подтверждено твое учение, как выясняется, незыблемо во всем и неопровержимо для людей непокорных. Но тот трудолюбивый, буде такой найдется, кто захочет вникнуть в такой высокий и великий вопрос, как трехчастность души, — понять, в чем она состоит, услышав это, тут же, я полагаю, попросит привести к этому и еще что-нибудь другое столь же премудрое из Писания. Прочти еще, рабыня моя, прочти, не укрой. Большую ведь пользу ты мне принесла уже сказанным. Если не захочешь, рабыня моя, почитать мне еще, суд весь будет на твоей голове.
Плоть: Много убо впраша его о души, господыне, полезная, подобная и зело потребная, но да оставятся та. Едино же ти точью реку — еже впраша его послѣ же всѣхъ, другыне, еже о въскресении велѣнии увидѣти въсхотѣвъ. И слыши, госпоже моя, того впрошение здѣ. Не размѣню же глаголъ ни мал, ни великъ. Имать глаголание сихъ в началѣ сице: «Увидѣти аще всхотѣл еси, якови и колици въсхощем вси человѣци въсъкреснути тогда, во вторый приход и Христово пришествие, яже здѣ внимателнѣ прочти и разумѣеши».
Плоть: Много тот человек спрашивал другого о душе, госпожа, полезного, подобающего и очень нужного, но уже хватит об этом. Одно только тебе скажу — о чем он спросил его в последнюю очередь, подруга, захотев узнать учение о воскресении. Ну, послушай, госпожа моя, теперь его вопрос. Не изменю ни малого слова, ни большого. В начале этого Слова написано так: «Коль скоро ты захотел узнать, каковыми и коликими воскреснут тогда все люди, во второй приход Христов, или пришествие, внимательно прочти написанное здесь, и уразумеешь».
О ВСКРЕСЕНИИ ВПРОС ОТ МАКРИНИНЫХ
О ВОСКРЕСЕНИИ ВОПРОС У МАКРИНЫ
Иже убо быти нѣкогда воскресению и еже привестися к немздоприемному суду человѣку, еже от Писания показанми и от уже предистязанныхъ мнози от слышащих сложатся. Прочее убо буди смотрити, аще нынѣшнее суще и уповаемо будеть.
Благодаря показаниям Писания и тому, что было рассмотрено выше, многие из слушающих согласятся, что некогда будет воскресение и что человек будет привлечен к неподкупному суду. Остается рассмотреть, окажется ли сущее сейчас тем, что ожидается.
Еже аще тако будеть, ненавистно бых реклъ человѣком упование вскресения быти. Аще бо, якова бывают престающа от жития человѣческая телеса, такова к животу паки устроятся, убо кая некончаемая бѣда вскресения ради уповается! Что умиленѣйши будет видѣние, еда в послѣдней старости обетшавшаа телеса претваряють на грозное же и безъобразно есть, плоти их изнурени бывше временѣх, враскавѣм же костем опавшися кожи, жилам же всѣм изърваным, заеже не ктому естественою влагою разботѣвати, и сего ради всему сгноену телеси, без силы же! И умиленъ позоръ бывает: главѣ убо к колѣнома преклоненѣ, руцѣ же отсюду и отонуду, къ естественому убо дѣйству бездѣлнѣ сущи и трепетом же поневолному трясущих! Якова же пакы иже лѣтьними недугы искаявшим телеса, яже толико разлучается от обнаженых костей, елико прикрыватися мнят тонкою измождалою кожею. Якоже иже в водотрудовитыхъ болѣзнех отекших! А иже священнымъ недугомъ одержимых, нелѣпую проказу глаголя, кое убо на лице приведе слово, яко помалу тѣх вся уды ссуда телеснаго и чювства проходяще сгнитье поядаеть! А иже в трусѣх и в бранех или от иныя нѣкыя вины руцѣ и нозѣ отсѣчены имущих и преже смерти время нѣкое в бѣдѣ сих положивших! Или иже от роженья съ вредом нѣкым погибших в развращеных удовыхъ! И что убо рчет си кто о преже мало роженых младенцех и о изметаемыхъ или удавляемых и о еже самом о собѣ погибших, — что есть смышляти, аще таковаа пакы к животу възведутся? Убо остану та и въ младенчествѣ? И что окааннѣйшее! Но ли в мѣру придут взраста? И которымъ млеком пакы та вздоятся?
Если бы это было так, то ненавистной, я бы сказал, была бы для людей надежда на воскресение. Ведь если такими же, какими бывают, уходя из жизни, составятся человеческие тела для новой жизни, какая тогда нескончаемая беда нас ожидает по воскресении! Ибо что может быть более жалким, чем вид в крайней старости обветшавших тел, превратившихся в нечто отвратительное и безобразное, когда плоть их погубило время, дряхлость костей обнажилась опавшей кожей, все жилы стянулись, не будучи насыщаемы естественной влагой, и потому все тело согнулось и не имеет силы! Какое жалкое зрелище предстанет: голова склонилась к коленям, руки висят по сторонам, неспособные к естественному для них делу, постоянно невольно трясущиеся! А тела изъеденных хроническими болезнями, отличающиеся от обнаженных костей лишь постольку, поскольку они прикрыты тонкой изможденной кожей! А в водяночных болезнях отекшие! А вид священным недугом страдающих — я о безобразной проказе говорю — какое может передать слово, когда все члены и чувства их сосуда телесного, понемногу поражая, гниение поедает! А те, кто при землетрясениях, в битвах или по какой-то другой причине руки и ноги потеряли и до смерти некоторое время в этом бедствии прожили! Или в родах от травм с поврежденными членами погибшие! А о прежде срока рожденных младенцах, о выкидышах, об удавленных и самих по себе погибших — что и думать, если они такими вновь к жизни восстанут? Пребудут ли они в младенчестве? Что может быть более жестоким! Или же они станут взрослыми? А каким молоком тогда они будут вскормлены?
Тѣм аще всѣм то же нам тѣло оживет пакы, бѣда есть чаемое. Аще ли не то же, ин нѣкы въстаяй будет паче лежащаго: аще паде убо отроча, въстает же свершен, или спротивно есть. Како есть рещи тому исправитися лежащему възрастнѣй тли, падшему измѣнену сущю? И вмѣсто старца уношю кто зря, иного вмѣсто ина възнепщюеть: вмѣсто прокаженаго — цѣла и вмѣсто истаявшася — иже в плоти и иная вся та, якоже яко да не, по единому кто глаголя, молбу приводить слову.
Так что, если во всем то же наше тело оживет, беда нас ожидает. А если не то же, значит, некто другой восстанет вместо умершего: лег отрок, встанет взрослый или наоборот. Можно ли сказать, что у того лежащего, разрушившегося и изменившегося, восстановится то, что истлело с возрастом? Да и вместо старца юношу видя, сочтут его иным, а не им: вместо прокаженного — здоровый, вместо высохшего — плотный, и все остальное подобным образом, чтобы не перечислять все, удлинняя речь, по порядку.
Аще не таково оживеть тѣло пакы, яково же бѣ, егда земли примѣсися, не умершее въстаеть, но иного человѣка, земля пакы познана будеть. Что убо есть мнѣ в'скресение, аще вмѣсто мене ин живет? Како бо познаюся сам себѣ, не видя себе в себѣ? Ни бо буду поистиннѣ «азъ», аще не всѣ ми будет та же в себѣ, якоже бо в настоящом житьи. Аще ни чье имамъ в памяти начертание, да есть же по таковому словеси, травливъ таковый, уст нѣстъ, тупоносъ, бѣлузливъ, благооченъ, сѣдина въ власы и врасковою кожею, таже ищющи таковаго, налучаю нарастом долгоноса, черноплотна, и прочая вся еже по образу начертанья инаго имуща, убо сего видѣвъ, оного ли вмѣню быти?
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 129; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!