Подготовка текста Ю. А. Грибова и A. B. Пигина, перевод М. Б. Михайловой и В. В. Семакова, комментарии А. В. Пигина 2 страница
Увидела вдруг, как от святого какие-то два юноши пришли ко мне — на голове златые волосы, сами белы, как снег, обликом своим прекрасны, облачены же были в ризы, сверкающие, как молния. Появились же по правую руку и встали около меня, тихо беседуя друг с другом. И сказал один из них бесам: “Бесстыдные и мрачные, злые, проклятые и злобные! Зачем по обычаю своему бесовскому ополчаетесь на жизнь всякого человека, прекословите мне и во лжи нападаете, и буйствуете, злобно крича? О губители дикие, безумные и ненасытные, и христоненавистники! Не очень радуйтесь, ибо здесь ничего не будет вам, даже малой доли. Одно вам осталось — собраться вместе и отойти вотще”. Когда он это сказал им, бесы вынесли на середину все, что с юных лет сотворила я, делом, или словом, или помышлением, и воскликнули, воистину, как безумцы некие бесстыдные: “Ничего не будет, говоришь? А сей грех кто сотворил в юности своей?” Упрекая меня и в том, и в другом, ожидали они пришествия смерти.
Прииде бо и то. И бысть видѣниемь яко левь рыкаа, другойцы же яко юноша суровъ и бѣсяся. Оружиа всякаа нося и мечя, серпы, и пилы, и секиры, рожны и теслы, и ины многи пристроа, имже казнить различными образы на единого когождо смерть на всѣхъ. Видѣвши убо убогаа душа мучителя того, страхомъ обиата бысть. Глаголють убо ему юноша оны: “Что стоиши? Разрѣши съуз, тихо приими, не убо много имать тяжкий грѣх”. Пришед бо с малою секирою прикоснуся ногамъ моимъ и потом к рукама, и вся съставы моа испроверже, и исторже ми ногти. И абие убо умрыцвени руцѣ мои и нозѣ мои. Не имях ся имущи руцѣ мои и нозѣ. Аз же, чядо, от горкиа болѣзни умрьщвена быхъ. Пришед убо паки усѣче главу мою, и ктому не можахъ двигнути главы моея, чюжи бо бяахь. Потомъ же раствори в чяши не вѣдѣ что, вдав ми пити нуждею. И, якоже испихъ, тако бяаше горко, о чядо, якоже въздриновена бы душа нуждею страшною и отиде от тѣла. И убо уноши они краснии, отшедшеи от неа, въ одеждахь своихъ хламидныхъ приаша ю. В сердцы бо, о чядо, человѣку вся възлежить душа и в разумѣ духъ. Якоже бо мя приимшеи они краснии, видѣхь тѣло мое, идеже лежааше, бездушно и умрьщвено, неподвижимо и неключимо, чюдящися и дивящися, якоже нѣкто совлечется риз своих и положить на одрѣ своемъ, и той станеть, зря ихъ. И глаголах ти, о чядо, како истовѣ увѣдѣхь аз, яко тако строатся убогому человѣку.
|
|
|
И вот пришла она. И видом была похожа на льва ревущего и на юношу сурового и бесноватого. И принесла всякого оружия: мечи, серпы, пилы, секиры, рогатки и тесла и иного много, чтобы мучить всех по-разному. Увидев этого мучителя, бедная душа моя страхом объялась. Сказали же ему те два юноши: “Что стоишь? Освободи от уз ее, осторожно прими, ибо нет на ней тяжкого греха”. И пришедший малой секирой коснулся ног, а потом и рук моих, и все суставы мои исторг, и вырвал ногти мои. И тотчас мертвы стали руки и ноги мои. И не чувствовала я рук и ног моих. Я ведь, чадо, через мучение умерщвлена была. Снова подошла смерть и отсекла голову мою, и не могла я двинуть ею, поскольку чужая стала. Потом же растворила в чаше неизвестно что и силой дала мне выпить. И когда выпила я это, горько мне стало, о чадо, и извлечена была душа страшной силой и отошла от тела. И те прекрасные юноши в своих одеждах ниспадающих приняли ее. Ведь в сердце человека, о чадо, возлежит душа, а в разуме дух. Когда же приняли они меня, увидела с удивлением тело свое лежащее, бездушное и умерщвленное, неподвижное и бесполезное, словно некто снимет одежду свою и положит на постель свою и, встав рядом, станет смотреть на это. Вот и рассказала, о чадо, что сама знаю, — такая участь ждет бедного человека.
|
|
|
Якоже убо ктому дрьжаахуть аггели Божии, обьступиша тѣхь темнии они, повѣдающе прегрѣшениа ихъ. Аз же имяхь слово въздати о нею. Пытающем же онѣмь ктому, или есть у мене дѣло благо. И обрѣтаахуть благодать Господню, и сиа избираахут: или коли напоихъ чяшу студены воды или вина, или коли шедши посѣтихъ больнаго, или в темницы, или страннаго в келию свою введохъ или накормихъ, или коли сътворихь стопы к церкви идущи помолитися, или коли въльях масло въ кандило на посвѣтъ святыхь и честных иконъ, или коли смирихъ гнѣвъ имущаа межи собою, или когда пролиахъ слезы ко Господу Богу моему, стоащи на молитвѣ моей, или коли лаяша ми, и претрьпѣх, или коли умыхь нозѣ братии, яко огнь полящи и смирение ми любяще, или коли слабаго утвердих, или коли малодушнаго утѣшными словесы утѣшихъ, или кого когда възвратих от грѣх да не съгрѣшить, или коли страннаго введохъ суща духовна и полезна, или коли поклонихся Господеви моему покаяниемъ и паче въ дни святаго пощениа и отвратихъ лице свое от всякого оклеветаниа, и лъжа, и оболганиа, и от лъжеклятиа, или что праведно сътворих на том свѣтѣ. И събирающе же та, извѣсяхуть противу моимъ съгрѣшением, и от когождо ихь искупахуть ю. Сихь онѣмь прилежащимъ, велми мя ефиопи они клеветааху, противяащимся аггеломъ Божиимъ.
|
|
|
И когда держали меня ангелы Божий, обступили их бесы, говоря о прегрешениях моих. Мне же предстояло отвечать за них. Ангелы же начали искать мои благие дела. И благодатью Господней нашли их и все собрали: кого напоила чашей холодной воды или вина, или посетила больного, или в темнице кого, или странника в келью свою привела и накормила, или ходила в церковь молиться, или налила масло в лампаду перед святыми и честными иконами, или примирила гневающихся друг на друга, или, стоя на молитве, проливала слезы перед Господом Богом моим, или, когда ругали меня, стерпела, или в смирении омыла ноги братии, словно водой огонь загасила, или слабого поддержала, или малодушного ласковыми словами утешила, или кого отвратила от греха, или какого странника благого приютила, или поклонилась Господу моему в покаянии и особенно в дни святого поста и отвратила лицо свое от всякой клеветы, и лжи, и лжесвидетельства, или что иное праведное сотворила я на том свете. И собрав это, ангелы положили все на чашу весов против моих грехов и искупили их. И когда сошлись вместе, стали обличать меня эфиопы, а ангелы Божий защищали.
|
|
|
И сему тако бывающю межю тѣмъ, внимаа узрѣхь, се господинъ мой святый Божий Василие предста тѣмь Духомъ Святымь, рече краснымъ онѣмь юношамъ, иже по мнѣ подвизаахуся: “Господие мои, та душа мнѣ в наслѣдие бысть, мнѣ бо поработа по вся дни и часы. Помолихся Господеви о ней, и Господь ми дарова ю. Приимете обаче сию — симъ искупит вся долги достигающи, егда миновати ей мимо мытаря”. Вынявъ из нѣдръ своихь, вда обѣма уношама яко нѣкаку керстицу червлену, полну злата имущю, и рече к нима: “Аз благодатию Господнею богатъ сый зѣло по духу Господню бываа, сиа же от труда и пота моего искупих”. Сиа убо рекь, въдавъ даръ и отиде. Они же убо реченнии бѣси, видѣвше, удивишася, въскорбѣвше на многъ чяс и убояшася, въпль же всепечяльный, имже не получиша, и отбѣгоша. Сим же отбѣгшемъ, се прииде господинъ мой, сосуд масла чиста исполнена суща приносяща, повелѣша убо, и отворишася кождо сосуди они. И уноша ты възлиаша на главу мою, и быхъ исполнена масла, и очистися лице душа моея зѣло, и смотряхь свѣтло и чисто, и радости бысть духъ мой исполнен. Рече избранный общий отецъ нашь Василий иже мене хотяаше свести: “Господие мои, егда достойнаа на души той скончяете, на мое устроение от Господа божественаго покоа ту, и сию съхраните”. И, се рекше, отидоша от лица мене носяще. И вземше убо они краснии юноши, и отступивше ногами своими от земля, яко облакъ или корабль по морю, тако к восточному пути на въздусѣ мене носяще идяхуть на высоту невъзвратно.
И когда так они спорили, увидела я, что господин мой святой Божий Василий как Дух Святой предстал и сказал прекрасным тем юношам, которые мне помогали: “Господа мои, эта душа мне в наследство дана, ибо мне помогала все время. Помолился я Господу о ней, и Господь даровал мне ее. Примите, однако, то, чем искупит она долги свои, когда мимо мытаря проходить будет”. Вынув из одежд своих, дал он юношам какой-то ковчежец красный, полный золота, и обратился к обоим: “Я благодатью Господней и духом Господним богат, это же от труда и пота моего”. Сказав это и отдав дар, ушел он. Бесы же, о которых я рассказывала, увидев это, удивились и скорбели долгое время, и убоявшись, и не получив того, что хотели, издали печальный вопль и убежали. Когда же исчезли они, вновь пришел господин мой с сосудами, в которых было прозрачное масло, и повелел открыть их. И юноши те возлили масло на голову мою, и исполнилась благоуханием я, и очистился лик души моей, и взгляд мой стал светел и чист, и радостью дух мой исполнился. Сказал избранный отец наш Василий тем, кто хотел меня вести: “Господа мои, когда свершите достойное души этой, тогда в приуготовленный от Господа божественный покой мой ее отведите”. И так сказав, отошел от тех, кто меня нес. И взяв меня, те прекрасные юноши перестали касаться ногами своими земли и, словно облако или корабль в море, неся меня по воздуху к востоку, невозвратно двинулись ввысь.
Начяток первому мытарству. Усрѣтохом, еже творяхуть оболгание, ихже бысть съборъ ефиоп черныхъ нѣкий. Старѣйшина от нихъ с лукавством многимъ пресѣдяаше. Достигшем же намъ, стахомъ. И свѣдѣтели праведнаго суда, о чядо, ихже яко человѣкъ оклеветахъ и коли и въ которомъ часѣ в мирѣ оном, обличяахуть пред лицемъ лукавнующе. Откуда си увѣдѣвше, не вѣдѣ. Отрекшим бо ся намъ, онѣм же поистиннѣ облыгающимъ мене. Носящимь от святаго оного одарениа, еже ми отецъ мой вда, преподобный Василие, и абие минувше, и на вышнии преидохом.
Начало первого мытарства. Встретили мы тех, кто творил оболганье, и была там целая толпа эфиопов черных. Старейшина же их с лукавством многим восседал. Когда же достигли места этого, остановились. И свидетели праведного суда, бесы эти, о чадо, если человек оклеветал кого в мире том и в какое время, все знают и обличают, клевеща. И откуда знают об этом, не поняла. Мы же отреклись от всего, ведь поистине лгали они обо мне. И принеся им от дара святого, который отец мой дал, преподобный Василий, быстро прошли, еще выше поднимаясь.
Потом же доидохом втораго мытарства, еже бяахуть суще оклеветание. И ту же подобна быша первому мытарьству: от блаженнаго дара въздавшимъ намъ, без бѣды и сихъ минухом.
Потом же дошли до второго мытарства, которое называлось клевета. И там было то же, что и в первом мытарстве: часть блаженного дара отдали и безбедно прошли.
Идущим намъ напред, бесѣдовааху к себѣ мене носящеи: “Молитву въздати, — рекуще, — убогаа сиа душа о угодницѣ Божии Василии, яко велиа ей благаа съдѣа, понеже быхом нужду велику достигли, начяла и власти тмы преходяще”.
Когда пошли дальше, говорили друг другу носящие меня: “Убогой этой душе надо помолиться об угоднике Божием Василии за то, что великое благо содеял ей, ибо достигли мы великих испытаний, начала и власти тьмы проходя”.
И якоже си бесѣдующе, доидохом третиаго мытарства, еже бѣ зависть. Благодатию же Господа нашего Исус Христа ничтоже не имущемъ суетнымъ онѣмь оклеветати мя, ибо не помнях, коли кому завидѣхь. Радующеся, и сихъ лукавыхъ минухом. И скрежетаахуть на мя они скверненоличнии ефиопи, якоже мняще ми, якоже в той чяс мене и мене носящихъ яко живыхъ въ гнѣвѣ пожрети.
И так беседуя, достигли третьего мытарства, которое называлось зависть. По благодати же Господа нашего Иисуса Христа не удалось суетным тем оклеветать меня, ибо не помнила, что кому-нибудь завидовала. Радуясь, и этих лукавых минули. И скрежетали зубами на меня те безобразные эфиопы, и казалось, что в сей же час меня и тех, кто нес меня, как живых в гневе проглотят.
Еще убо нам на высоту идущимъ, постигохомъ четвертое мытарьство, еже нарицается лъживыхъ. Бяахут бо ту ефиопи събрани мнози, ихже лица суетна и нелѣпотна зѣло. И старѣйшина мытарьства удивленъ зѣло и предсѣдяй въ льстех. Видѣвше же насъ, скоро противу намъ въсташа. И дошедшимъ намъ до них, мятяхутся проклятии, и приносяще на ны всяку лжу, и на мя нѣ с коимъ възвѣщениемъ повѣдающе име, иже коли яко от несмысленыхъ женъ сългахъ. И сътворивше доволнаа иже мене водящеи, и тако скверныа минухом молитвами и молениемъ, иже мою худость помиловахъ.
Когда поднялись еще выше, достигли четвертого мытарства, называемого ложью. Были же там собраны многие эфиопы, лица их были суетны и ужасны. И старейшина мытарства восседал среди лжи в славе своей. Увидев нас, быстро встали напротив. И когда дошли мы до них, заметались проклятые и стали упрекать меня во лжи, показывая имена людей, которым в безрассудстве женском солгала. И водящие меня, помиловав худость мою, сделали все, чтобы молитвами и молением минули мы это место.
Еще намъ идущимъ напред, достигохомъ пятаго мытарства, болий соборъ ефиопъ имуще, иже нарѣкаашется ярость и гнѣв и съ гнѣвомь ярость, иже окрестъ себе повелѣваашет. Онѣм же съ гнѣвомь изьядающимся самѣм, яко пси нѣции ядовитии. Якоже убо приидохом к тѣм, развращена намъ съ гнѣвом и яростию отвѣщаша, да аще казни ради, или на чядо свое, или на кого иного разгнѣваахся или прогнѣвание имяахъ, то и та исповѣдають лукавнующе обличяаху, или что з гнѣвом и съ злопоминаниемъ гнѣваахся и прогнѣвахъ. Яко море горько и злѣ волнующеся, тако въздаахут ми, ярящеся на мя. И приношахутъ по именемъ посредѣ и тѣхь, ихже прогнѣвахъ, яко человѣкь, яряся на мя, и та словеса, яже тогда срекохъ, на негоже враждовахъ, и того чяса и того дни, часто представляюще. И отвѣщающи к симъ достойнаа възлюблении они юноши, иже мя защищахуть. И отшедше оттудѣ, на высокий въздухъ идяхомъ.
Продолжая идти вперед, достигли мы пятого мытарства, которое называлось ярость и гнев и с гневом ярость, и там еще большая толпа эфиопов вокруг властвовала. Они же сами, подобно псам ядовитым, с гневом поедали друг друга. Едва мы подошли к ним, как они с гневом и яростью стали обличать меня в том, что за обиду, мне нанесенную, или на чадо свое, или на кого иного разгневалась, и то знают лукавые, или гневно и злопамятно гневалась на кого-либо и прогневала кого-то. Подобно морю, горько и злобно волнующемуся, подступали они в гневе ко мне. И враждуя против меня, приносили имена тех, кого прогневала я, и те слова, которые сказала я будучи в гневе на кого-то, показывали час и день, когда это было. И достойно отвечая им, защищали меня возлюбленные те юноши. И отойдя оттуда, на высоту воздушную пошли.
Идущим же намъ, достигохомь шестаго мытарьства, иже нарицается гордыни. И ищющимъ онѣмь оклеветати мя зѣло, благодатию же Божиею не обрѣтоша ничтоже. Аз бо во ономъ вѣцѣ раба худа бѣх, а кому ся бѣхъ хотѣла гордѣти. Преидохом бо и сихь, ничтоже плативше тѣмъ.
На пути своем встретили мы шестое мытарство, которое называется гордыня. И по благодати Божией не дано было оклеветать меня тем, кто хотел этого. Ведь в жизни своей рабой бедной была — и перед кем мне было гордиться. Прошли и этих, ничего не заплатив им.
И еще нам идущимъ, достигохом седмаго мытарьства, еже нарѣкашется буесловие, и срамословие, и безстуднаа словеса. Усрѣтоша ны властели мытарьства издалечя, зѣло нудяще ны въздати суд. Приближихом бо ся убо к нимъ, и обличяахуть мя, еже въ уности моей блядословиа съдѣах, елико же пояхъ срамныхъ, прикладываахуть ми, окааннии, лааниа ли или играюще срамословие, острѣе приводящи на искушение. Поистиннѣ сица бывша свѣдѣтельствующе, яко бояти ми ся, сих слышащи. Како бо сиа вѣдяхуть, окааннии? Ихъже и сама аз по толицѣх лѣтѣхь забых минувшихъ. По достоинству бо симъ въздавше слово, идохом путемъ своимъ на выше идуще.
И дальше пошли, и достигли седьмого мытарства, которое именовалось празднословие, и срамословие, и сквернословие. Встретили нас властители мытарства, желая свершить суд над нами. Когда же приблизились к ним, стали обвинять меня в том, что в юности своей пустословила, срамословила, упрекали, окаянные, в ругани и в играх непристойных, приводящих к быстрому искушению. Поистине свидетельствовали о том, что было, и со страхом слушала я это. Откуда только и знают все, окаянные? Я же сама по прошествии стольких лет забыла об этом. Достойно же и этим ответив, пошли путем своим еще выше.
И достигахомъ осмаго мытарства, еже нарѣкаашеся лихва и лесть. Слуги убо мытарства того истинну о мнѣ испытавше, ничтоже обрѣтоша льсти ради и, не могуще обличити, остряхуть на мя зубы. Мы же, отшедше оттуду, путь свой далний шествовахомь въистинну далече числа человѣкъ не имущи.
И достигли восьмого мытарства, которое называлось коварство и обман. Слуги же того мытарства, узнав обо мне правду, не нашли лжи в жизни моей, и не в силах обличить, лишь острили на меня зубы. Мы же, уйдя оттуда, продолжили дальний свой путь, меру которого человеку не дано понять.
Доидохомъ паки девятаго мытарьства, иже нарѣкаашется уныние, сирѣчь тщеславие. Мнѣ же к тѣмь ничтоже не имущи испытавше, преидохомъ вскорѣ.
Тут дошли и до девятого мытарства, которое называлось уныние, или тщеславие. Я же ничего не имела для испытания, и прошли быстро его.
И доидохомъ десятаго мытарьства, еже нарѣкашется сребролюбие. Голка бысть в мытарствѣ паче инѣхь мытарствъ. И в семь бо всякого человѣка ловять окаании они и, в нихже вселяющеся, нудять я се творити, и паче иже на въздухь въ всѣхь иже старѣйшиньство имуще творять. Испытавше и ти, въ мнѣ ничтоже не обрѣтоша, гдѣ бо у мене бысть злато, да быхъ имѣла к нему любовь.
И дошли до десятого мытарства, которое называлось сребролюбие. Шум был там больший, нежели в прочих мытарствах. И здесь же всякого человека ловят окаянные те и, в них вселяясь, мучают их, и сильнее, чем в прошлых мытарствах, истязают их. Испытав и меня, не нашли ничего, где бы у меня было золото, если бы я любила его.
Якоже убо и ты минухом, и достигохомь иже въ пианственое мытарство. И стоахуть слуги того мытарства отдалечя, якоже волцы хищницы, всякого хотяще пожрети, проклятцы. Онии же убо носяще мя, якоже убо вдано есть, яко пытаются душа мимоходяаще от князь власти тмы въздушныа. На то мытарство приидоша, нападше убо на ны горцыи они испытницы и мытоимцы и тычяша, яже в животѣ своемь испихъ, в число и в мѣру имяахуть, речяахуть убо ко мнѣ: “Не испила ли еси в семъ мѣстѣ селико чяшь? И упися убо в сей день и в празникъ при сихъ? — и сего нарицающи. Не упи ли ся, не испи ли селико чяшь, егда к онсии еси дошла, егда тя усрѣлъ онси?” И вся ми о томъ сотворивши, нарицаахуть, хотяще мя исхитити от руку носящих мя, рикающе. Елико же вѣщааху, истинна бяахуть. Множицею бо якоже посредѣ житиа сущи, и ако едина от человѣкь сущи, другу нѣкоему приходящю, излиха испивахъ с нимъ купно и абие упиваахся. И что потомъ, — въдавше и симъ мои добрии вожди должное искупити грѣхи моа, и и-шедше, идяахомъ.
Когда же и то минули, достигли пьянственного мытарства. И стояли слуги того мытарства поодаль, желая поглотить каждого, словно волки хищные, проклятые. Они же испытывали меня так, как испытывается любая душа, приходящая сюда, князем власти тьмы воздушной. И пришли мы на это мытарство, и напали на нас злобные те палачи и мытоимцы, и показывали, сколько в жизни своей испила я, зная число и меру этого и говоря мне: “Не испила ли ты в этом месте столько-то чаш? И не напилась ли в сей день или в праздник с таким-то? — и называют их. Не напилась ли и не испила ли столько-то чаш, когда к такому-то пошла или когда такой-то принимал тебя?” И все, что я сотворила, называли, рыча, желая вырвать меня из рук ангелов. Сколько ни говорили, истинно было. Часто ведь в жизни своей, как одна из многих, со знакомым неким встречаясь, премного испивала с ним вместе и упивалась. В конце концов отдали добрые душеводители мои и этим то, что должно было искупить грехи мои, и, исшедши оттуда, продолжили мы путь свой.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!