Подготовка текста, перевод и комментарии О. П. Лихачевой 11 страница
[35] ...укълоснувши непрьтка... — В Синодальном списке слово «непрьтка» вычеркнуто, как непонятное (в других рукописях его вообще нет). Однако оно необходимо по смыслу. Это лексический болгаризм, обозначающий змею.
[36] ...иже... утробы. — Пс. 9, 10.
[37] ...вcu... быша. — Пс. 13, 3.
[38] «Да трьпя, дондеже видя, что хощет быти». — Грамматический болгаризм. В Т и др. — «да терплю, дондеже вижю, что хощет быти».
[39] ...иже во очеси... видиши. — Ср. Мф. 3, 3; Лк. 6, 41.
[40] ...другаа жена и рече: «He стыдиши ли ся»... — Здесь путаница в славянском тексте — эти слова произносит женщина, нашедшая лоскут.
[41] Мудраго бо мужа добродетѣли телчи уподобися благоуханию, иже наречется греческым языком мосхос... — В греческом языке слово «móschos» означает «теленок, бычок» и «мускус».
[42] ...съложи ми ся крѣпость... — Исправлено; в рукописи вложи; в Толст. отломися. В этой притче несомненно остались следы каких-то восточных (индийских) преданий о магической силе золота (и о мыши, хранительнице золота), иначе трудно понять, почему мышь обессилела, лишившись золота.
[43] Никтоже мудрому пособьствует, точию пакы мудръ, якоже и елефанта падшася не въздвижет инъ никтоже, точию пакы елефантъ. — Это сравнение основано на средневековых представлениях о слонах (изложенных в «Физиологе») — ноги слонов без коленей, слон не может встать без чужой помощи, спит он стоя, прислонившись к дереву, а если он случайно упадет, то помочь ему встать должны другие слоны.
|
|
|
[44] Судя убо нынѣ быти полезно... — Грамматический болгаризм; должно быть сужду. Ср. выше, сноски 21, 29.
[45] ...трость... ниизложиши. — Ср. Ис. 42, 3.
[46] ...невѣстка. — Это слово чрезвычайно любопытно тем, что оно дает своеобразную полисемию, приводящую к путанице именно потому, что та же полисемия существует и в других языках. В притче о ласке, загрызшей змею и спасшей ребенка, в славянских текстах употреблено слово «невѣстка», а в греческом ἡ νύμϕη. Основное значение этого слова — «невестка». Однако есть и другое значение, редко встречающееся, — ласка, горностай. Подобное соотношение и в турецком: «gelin» — «невестка», и «gelincik» — «ласка, хорек»; нечто подобное есть и в арабском. Переводчик итальянской версии сделал основанную на том же совпадении корней ошибку перевода — вместо «donnola» написал «doncella». Слово «невестка» в значении «ласка» болгарское (оно зафиксировано в большинстве болгарских словарей). Слово «ласка» (точнее, «ласица»), напротив, хорошо известно и сомнений не вызывает. Русские переписчики не поняли, что в притче о невестке идет речь о зверюшке. Поэтому в списках часто появляется к слову «невестка» приложение — «жена брата его»; в повествование вводятся также дополнительные детали, например, что она растерзала змею своими руками. Однако недоразумение, случившееся при переводе этой притчи, дает себя чувствовать — странно звучит, что женщина, убивая змею, «окровавилась змииною кровию» настолько, что ее можно было на этом основании обвинять в том, что она младенца «снела».
|
|
|
[47] ...яже вѣнець вземши... — На этом месте обрывается текст болгаро-русской редакции; продолжение читаем в сербской редакции: жена царя, пожалев, что неудачно выбрала венец, а не багряницу, с досады высыпала царю на голову блюдо риса, и за это царь велел ее казнить; мудрый первосоветник, зная, что царь потом пожалеет, что в гневе погубил самую достойную из своих жен, спрятал ее и, беседуя с царем, вызвал в нем раскаяние и сожаление; таким образом, царица была спасена, царь счастлив, а первосоветник вознагражден. Далее в сербской редакции идут притчи о пситаке (попугае), о добродетельном шакале и о мышином царе.
После слов «венец вземше» в Синодальном списке помещена приписка, начинающаяся словами «некоторым списателем мудрая сия притча не дописана...» и сообщающая дату написания Синодального списка — 6987 (1479) г. Подробнее об этой приписке и связанными с нею возможностями датировки памятника см. в статье: Лихачева О. П. О некоторых особенностях Синодального списка древнерусской переводной повести «Стефанит и Ихнилат» // Археографический ежегодник. 1972; М., 1974. С. 110—113.
|
|
|
[48] Триас и агиа, докса си! — Греческое молитвословие (Троица святая, слава тебе!), написанное славянскими буквами.
ПЕРЕВОД
СОЧИНЕНИЕ СИФА АНТИОХА (ИНЫЕ ЖЕ ПОЛАГАЛИ, ЧТО ИОАННА ДАМАСКИНА, ВЕЛИКОГО ГИМНОСЛАГАТЕЛЯ), А ОНО О ЗВЕРЯХ, НАЗЫВАЕМЫХ СТЕФАНИТ, ИХНИЛАТ
Притча пръваа. Въпрос царевъ. Царь индѣйскый въпрашаше нѣкоего от своих философ, глаголя: «Хощу, яко да притчею покажеши ми, како лукавый муж льстивый, посредѣ себѣ вложивъ, въ вражду предлагаеть, еже посредѣ нѣкых составленную любовъ же и дружбу».
Притча первая. Вопрос царя. Спрашивал царь индийский одного из своих философов, говоря: «Хочу я, чтобы ты показал мне в притче, как хитрый и коварный человек, став посредником, превращает во вражду любовь и дружбу, которые между кем-нибудь установились».
Онъ же, въсприемъ, рече:
И вот что тот сказал в ответ:
Глаголется, яко купець нѣкый, многославенъ сы и житье доброволно по сотворению имы, и дѣти имы умовредны, не хотяше лѣности ради художство нѣкоего рукодѣлиа навыкнути. И наказателными отець к ним бесѣдоваше словесы, глаголя: «О чада, иже в житии сем възращаемы, 3 вещи требуем: доволно богатьство и славу от человѣкъ и получение благым онѣм, еже съ праведными. Си же 3 вещи инако не пребывають никомуже, точию 4-ми вещми: еже събирати богатьство мѣрами праведными и благословенными, и еже стяжаемая добрѣ разстваряти и сматряти, таже раздаати от стяжаемых требующим, еже ползует в будущем житии <...> и еще же уклонятися от приключающих падений, елико по силѣ. Иже бо в коем от 3-хъ сих мимотечеть, никтоже ползуеть. Аще бо ни богатьство приобрящет, не возможет убо развращатися в житьи, ни же благодѣйствовати кого. Аще убо богат будеть, не добрѣ же житье растваряеть, скорѣе убо нищим сый причастенъ будет; аще бо и малоястие творить, не пребывающу им нѣкоему приложению, по малу все богатьство его изнурится. <...>. Аще бо и богатьство притяжится, и в худо будет попечение его <не от сих же подасться, идѣже подобаеть> нищь и имѣя таковае богатьство во истинну вмѣняется и повиненъ есть всякой погибели. Якоже сопусы разсыпаються,[5] егда же и в них вода умножаема бываше и исхожению путь не обрящеть».
|
|
|
Рассказывают, что был один весьма известный купец, который вел положенным образом добросовестную жизнь, но имел злоумных детей, которые по лени не хотели научиться никакому искусству ремесла. И отец обращался к ним с поучительными словами, говоря: «О дети! Когда в эту жизнь мы вступаем, то нуждаемся в трех вещах: достаточном состоянии, почете от людей и справедливом приобретении того, что благо. А эти три вещи никому не даются иначе, чем через четыре другие: чтобы богатство составлять путями справедливыми и благословенными, чтобы приобретенное правильно употреблять и сохранять, чтобы из приобретенного подавать нуждающимся, а это полезно для жизни будущей (...) и еще чтобы, насколько можно, избегать случающихся напастей. И если кто упустит что-нибудь из тех трех вещей, — никто не поможет. Ведь если он не приобретает богатство, то и сам в жизни не сможет развернуться, ни другого кого облагодетельствовать. А если и богат станет, но неправильно жизнь свою устроит, то скоро окажется среди нищих; даже если и скромно питаться будет, а к богатству ничего не прибавит, истощится оно постепенно. (...) Если же и скопится состояние, но употреблено будет худо (не будут подавать от него, когда нужно), то справедливо счесть нищим того, кто богат таким образом, всякой гибели он сам причина. Так и трубы разрываются, когда вода в них прибывает, а пути для выхода не находит».
Сих слышавше отроци наказание и покоришяся отеческому совѣту. И пръвый убо их на куплю посланъ бысть, имяше же съ собою кола, двоими телци влекома. И приклучися на пути в тинѣ единому от телець углебнути. На него же устремися купець вкупѣ съ своими, възведошя и от кала, и нужи ради, яже подъят влеком, и изнемог и оставленъ бысть, ниякоже <...> могий ходити. И недоумѣниемъ одержим бывъ, и тихо походивъ семо и овамо, поле обрѣте травоносно и водно, в немже пребысть питаяся. Немьного еже посредѣ[6] и зѣло отолстѣ и отучнѣ Телець и нача ргъма земьля рыти и велми рыкати <...>.
Услышали юноши это поучение и послушались отеческого наказа. И вот первый из них послан торговать, а с собой имел повозку, которую тянули два быка. По дороге же случилось одному быку увязнуть в болоте. Бросился к нему купец со своими людьми, вытащили его из грязи, да пришлось его оставить: ведь пока его тянули, он выбился из сил, так что и (...) передвигаться не мог. И вот, в полной растерянности, он тихо ходил тут и там, пока не набрел на влажное, богатое травой поле, где и остался, кормясь. Вскоре весьма растолстел и раздобрел Бык, начал рыть землю рогами и громко реветь (...).
Пребываше же близ оного мѣста царь нѣкий Левъ. Бяху же у него животнии различнии родове: лвове же и медвѣди, волци же и лисици, и инии друзи. Левъ же бѣ возносливъ и гръдъ и скуденъ мудростию. Слышав телчее рыкание и убояся зѣло; и не хотяще боязни свое явити сущим под нимъ, сего ради стояше на едином мѣсте, не проходя <...>. Бяху же тамо звѣря два: единъ убо Стефанитъ нарицаемый, другий же Ихнилат. Обои различнии мудроумнии обычаи,[7] Ихнилатъ же лукавенъ бяше нѣкако душею и много разумѣ вещем достизание <...>.
А близко от этого места находился царь Лев. Были у него животные разного рода: и львы, и медведи, волки и лисы, и многие другие. Лев же был заносчив, горд, скудоумен. Услышал он рев Быка и очень испугался; показать своим подданным страх он не хотел и потому неподвижно стоял на месте (...). Были там еще два зверя: один по имени Стефанит, а другой Ихнилат. Оба они различались складом ума, и Ихнилат был довольно лукав душою и хорошо знал, как достичь желаемого (...).
Онъ же рече Стефаниту: «Что се, друже, зрим Лва непреходна, яко леду померзьшу, и по обычаю нѣкому же насиляющу?» Стефанит же рече: «Что тебѣ обещно таковым въпросом неподобным? Ничтоже нам прискорбно есть, ни тяготно, но вратом присѣдящие царя нашего, катадневную пищу[8] приемлюще, но нѣсмы достоини о царех бесѣдовати, ниже о них сматряти. Престани убо от таковых и познай, яко всяк <...> влагаяй себе в неподобнаа словеса и дѣла, постражет пификово.[9]
И сказал он Стефаниту: «Почему это мы видим, друг, что Лев неподвижен, словно застывший лед, не творя никому насилия, как это обычно бывает?» И сказал Стефанит: «Что тебе до таких неподобающих вопросов? Нет нам ни в чем скорби или тягости: недостойны мы о царях рассуждать или разбирать их, сидя у ворот нашего царя и принимая от него насущную пищу. Оставь это и знай, что со всяким (...) кто занят неподобающими словами и делами, будет то же, что с павианом.
Глаголеть бо ся, яко пифик нѣкый, видѣвъ древодѣля древо цѣпяща двѣма клинома, яко потребы ради нѣкыа древодѣлю отшедшю, уподобися пифик древодѣлю и на древо всѣде и цѣпити е начинаше. Мудомъ же его въ древняа цѣпины вшедшим и клинъ невидѣнием извлекшу, съключися древо,[10] и мудом его ятым бывшим. Малодушьствоваше же пифик, и древодѣлю дошедшу, и мучен бысть велми». <...>
Рассказывают, что один павиан, увидев, как дровосек расщепляет дерево двумя клиньями и что тот за каким-то делом отошел, уподобился дровосеку, уселся на дерево и взялся его расщеплять. Вот срамные части его попали в щель, а он по незнанию вытащил клин, дерево сжалось и защемило его. Павиан обезумел от боли, а когда пришел дровосек, еще и наказан был сильно». (...)
Ихнилат же рече: «Разумѣхъ, яже предложил еси. Но познай, яко всяк, приближайся царю, не за ради житейскыа пища приступает, но славы желает, еже възвеселити други, враги же опечалити. Худых бо мужии нижних любовно есть еже доволном быти, и еже обрящут, и обыкнути; зане и пес, кость обрѣт, гложет ю. <...> Высокоумный же муж не до нижних стоит и худых, но горняа ищет и достойнаа им гонит. Якоже и лев, аще заеца дръжит и видит велъблюда, оставляет заеца и вльблюда гонит. Или нѣсть си, яко пес опаш виет, дондеже пищу приимет <...> великому же елефанду отвращающуся и не приемлющу пища, едва укрощениемъ ядуща? <...> Аще бо великоумный мужъ и благоподателный не на длъго житие проводить, но длъгоживотенъ вмѣняется, а иже житейскою тѣснотою живяй, не моги ни себе, ни иныа плъзовати, маложивотенъ есть сый и страстенъ, поне аще и въ глубоку достигнеть старость». <...>
И сказал Ихнилат: «Понял я то, что ты изложил. Но знай, что всякий, приблизившийся к царю, приходит не за жизненным пропитанием, а хочет славы, чтобы друзей порадовать и врагов посрамить. Людям бедным и низким любезен достаток: что найдут, то им и ладно: так и собака — найдет кость и гложет ее (...). Но человек одухотворенный не мирится с низким и дурным, он ищет высшего и стремится к достойному. Вот так и лев — если держит зайца, но видит верблюда, оставит зайца, а преследует верблюда. Разве тебе не известно, что собака машет хвостом, прежде чем дадут ей есть (...) а великий слон отказывается и не берет пищи и ест лишь после уговоров? (...) Одухотворенный и щедрый муж хоть и не долго проживет, но к долгожителям причисляется, а тот, кто житейской суетою и убогостью существует, кто не способен ни себе, ни другим пользы принести, тот кратковечен и несчастен будет, даже если и до глубокой доживет старости» (...).
Стефанит же, въсприим, рече: «Разумѣхъ, яже глаголеши, но разсмотряй, яко всякъ жало имать.[11] И егда есть кто в равночестных честенъ, достоит ему доволну быти о своем степени. Таци бо есмы и мы <...> и тѣм же лобзаим наше число».[12]
Услышал это Стефанит и сказал: «Я понял, что ты имеешь в виду, но примечай, что у каждого свой предел. И если кто почтен от равных по чести, тот должен быть доволен своим положением. И поскольку мы таковы (...) то примем с любовью нашу меру».
Ихнилат же рече: «Обще есть житейское достояние. И великоумный муж присно творить достоание своему въсхожению, скудоумный же присно сходить. Тяготно бо есть, еже от нижних горѣ въскацати, удобно же от горних сходити, едва же въсходить. <...> Подобает убо и нам горняа искати, елико по силѣ, и не точию о своем степени стояти, но и на другии преходити. Хощу бо Лвова сумнѣниа присвоение обрѣсти, еже к нему бесѣдованием. Зрю бо его ужасна и всюду недоумѣющася вкупѣ съ своими воины и мню, яко получу достоание нѣкое от него».
И сказал Ихнилат: «Всякое жизненное назначение одинаково. Потому одухотворенный муж назначен к тому, чтобы восходить, а ничтожный — всегда опускаться. Ведь очень трудно снизу забраться наверх, но сверху спускаться легко, не то что восходить. (...) Вот и нам подобает искать, сколько возможно, высшего, не только оставаться в теперешнем состоянии, но и переходить в другие. Поэтому я и хочу через беседу со Львом сделать себе приобретение из его затруднений. Я вижу, что он в страхе и растерянности вместе со своими воинами, и надеюсь, что сделаю себе из этого какое-нибудь приобретение».
Стефанит же рече: «Како разумѣлъ еси, яко Лев недоумѣет?» Ихнилат же рече: «Разумѣх моимъ помышлениемъ. <...> Разумный бо мужь может разумѣти и ближняго своего помышлениа, сматряа его по преложению и по образу». Стефанит же рече: «И како благодать възможеши обрѣести от Лва, николиже царемъ поработав, ни художества имы бесѣдованиа их и наказованиа?» Он же отвѣщавъ, рече: «Мудроумный мужь вѣсть ходити, в немже и искушения не имать <...> безумный же, в немже ся есть научилъ, и в том погрѣшаеть». Стефанит же рече: «Царь не обыклъ есть блъша приимати что от себе, но ближняго прочим. Подобит бо ся лозѣ,[13] та бо не бльшим древесем, но ближним приплетается. Како убо възможеши присвоитися Лвови, не сый с ним?» <...>
И сказал Стефанит: «Как ты догадался, что Лев растерян?» И сказал Ихнилат: «Это я понял путем размышления. (...) Ведь умный способен понимать даже мысли ближнего, наблюдая за его поведением и обликом». И сказал Стефанит: «А как же ты получишь от Льва вознаграждение, никогда не служив царям, не обладая искусством беседовать с ними и поучать их?» И тот сказал в ответ: «Мудрый знает, как поступать и там, где не имеет опыта (...) глупый ошибается и в том, чему учился». И сказал Стефанит: «Царь принимает что-нибудь не от того, кто его больше, но от того, кто к нему ближе. Этим он похож на виноград, который оплетает не самые большие, а самые ближние деревья. Не находясь при царе, как сможешь ты приблизиться к нему?» (...)
Ихнилат же: «Разумѣх, елика глаголеши, и истинна суть. Но знай дружины наша, яко не бяху преже таковии, но взидоша от нижних. Хощу убо и азъ таковым начати. <...>
И сказал Ихнилат: «Я понял, это справедливо, что ты говоришь. Но вспомни некоторых из нашего круга, которые не были такими раньше, а поднялись снизу. Вот и я начну, как они. (...)
Глаголет бо ся, яко отрок нѣкый,[14] присѣдя царскымъ вратом, гръдость отложив и ярость умякчив, и досажение трьпя, и всѣм покоряяся, скорѣе убо къ цареви присвоиться. Тако и аз, егда приближуся къ цареви и разумѣю обычаи его и нравы его и угодя ему хитростью о всем, и мнит ми ся, яко таковым образом възлюбит мя Лев и болша от иных покажет мя. Мудрый бо муж и разумный может истинну приложити и лжу составити, якоже изрядный писець презнаменает истинну и влагаеть бесѣды нѣкыа приличны времени». Стефанит же рече: «Аще таковая совѣтуеши, не подобает ти еже у царя присвоение. <...> Писано бо есть, яко никтоже от мудроумных дръзает на три сиа вещи, аще ли дрьзаеть, едва от них спасетъся: сирѣчь еже къ царемъ приближение, и еже яд пити за искушение, и еже въвѣрити женам таины. Подобенъ есть царь горѣ бреговитѣй, едва преходнѣй и всякими овощми и водами умножаему; на ню же въсхожение удобно и пребывание бѣдно».[15]
Ведь рассказывают, что один юноша сидел у царских ворот, отбросив гордость, сдерживая гнев, терпя неудобства, всякому повинуясь, только чтобы поскорее приблизиться к царю. Так и я — когда приближусь к царю, узнаю его привычки и нрав, искусно угождая ему во всем, то надеюсь, что полюбит меня вследствие этого Лев и возвысит над другими. Умный и мудрый муж может исказить правду и сочинить неправду, как искусный писатель перетолковывает правду и составляет рассуждения, подходящие ко времени». И сказал Стефанит: «Если ты так думаешь, не подобает тебе приближаться к царю. (...) Ведь написано, что из мудрых никто не осмелится на следующие три вещи, но если осмелится, то едва ли спасется, а именно: к царям приближаться, пить яд для пробы, вверять тайну женщине. Царь подобен крутой горе, труднодоступной, плодами и источниками покрытой; восходить на нее легко, но пребывать на ней бедственно».
Ихнилат же рече: «Истинну реклъ еси. Но иже на бѣды не дръзает не получает желание, ниже всякоа вещи бояся, бесчестен от всѣх пребывает. <...> Глаголеть бо ся, <...> яко три сиа вещи никтоже от страшливых любит, сирѣчь царьскаа служениа, и морьское плавание, и скорое къ врагом противление. Двѣ бо мѣсте отлучишася великоумному мужу: царстии двори и еже в пустынни от пустынник пребывание, якоже и елефанду — пустыни же и царстии двори». <...> Стефанит же рече: «Не престати о сих. Но поиди и твори, яще хощеши».
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 632; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!