Модальная интенсивность. Чудо и воздержание 31 страница
В этой обращенности к субъекту письма, скриптору , – отличие скрипторики от грамматологии, обоснованной Ж. Деррида. Грамматология – от греческого gramma, нечто написанное (причастие от grapho, пишу). Скрипторика – от латинского scriptor (от scribere, писать) – пишущий, писец, переписчик, писатель. Грамма – о написанном, о буквах, письменных знаках, о том, что остается на бумаге или экране. Скриптор – о субъекте письма, о том, что происходит между человеком и бумагой или экраном. Главный вопрос скрипторики: кто пишет и зачем ?
Грамматология устанавливает радикальное отличие письма от речи и утверждает письмо как форму отсутствия, точнее стирания (и пишущего, и «написанного», то есть предметного содержания письма). Но именно такое самостирание и составляет бытие пишущего. Речь идет о кеносисе, о постепенном истощении и исчезновении пишущего в актах письма. То, что письмо предъявляет себя в отсутствие пишущего, есть не менее живое и мощное свидетельство о нем, отсутствующем, чем то, что предъявляется посредством голоса и жеста. Исчезая в качестве эмпирического присутствия, пишущий заново возникает в письме, но это уже Другой Субъект, способный проявлять себя в формах своего отсутствия. Письмо оказывается сильнее и бытийнее голоса не потому, что автор в нем отсутствует, а потому, что он приносит бескровную жертву – а отчасти и кровавую, если вспомнить о связи крови и чернил и о жертвенных ритуалах, из которых возник семиозис, процесс означания. Скрипторика принимает то определение письма, которое сложилось в грамматологии, но ставит следующие вопросы: кто есть тот, кого нет в письме? зачем он меняет свое живое бытие во плоти, в голосе и жесте на свой отдаленный след? Скрипторика наследует грамматологии – и делает следующий шаг к преодолению метафизичности, на этот раз уже самой грамматологии, которая фетишизирует письмо, абстрагируя его от условий, орудий, причин и производителей.
|
|
|
Во всяком письменном сообщении скрыто личное утверждение, которое можно передать так: «Я с вами, хотя меня здесь нет. То, что я сообщаю вам, настолько важно, что моего голоса и личного присутствия недостаточно, чтобы передать это всем тем, кому это нужно знать. Я пишу, чтобы это знание независимо от меня передавалось другим». Это не сугубо личностная, но антропологическая предпосылка письменной коммуникации, то, что свойственно пишущему человеку вообще, независимо от его личного намерения.
Акт письма сам по себе содержит скрытую семантику жертвы, самозамещения субъекта в меру его самоотречения. Именно замещение и лежит в основе знака, что позволило Рене Жирару высказать гипотезу о становлении семиозиса из древнейших обрядов жертвоприношения, в которых на невинную жертву переносилась вина тех, кто ее приносит. Жертва – знак, замещающий своего жертвователя. «Императив обряда неотделим от манипуляции знаками и их постоянного умножения… <…> Охваченные священным ужасом и желанием продолжить жизнь под знаком примирительной жертвы, люди пытаются воспроизвести и репрезентировать этот знак… Именно здесь мы впервые находим знаковую деятельность, которую при необходимости всегда можно определить как язык и письменность» [261]. Часть своей жизни в настоящем пишущий приносит в жертву другому времени, когда у него найдется читатель-воскреситель. Своим умиранием в письме он наказывает себя за недостойную, недостаточную жизнь, искупает свой грех временности, так сказать, смертью попирает смерть. Письмо – это раскаяние и самонаказание, и пишущие, как бы ни были они грешны в жизни, постоянно – и большей частью бессознательно – подвергают себя этому обряду. Они выжигают письмена на себе, как татуировку, древнейшую разновидность письма – клеймо на теле жертвы.
|
|
|
Скрипторика исследует личностную мотивацию письма, которая обычно возникает в отрочестве или юности, через несколько лет после обучения его формальным навыкам. Потребность в письменном самовыражении возникает по мере того, как растущая личность теряет чувство непосредственной связи с окружающим миром, возникает обостренное чувство проходящего времени и чувство одиночества. Именно в это время чаще всего и начинают вести дневник, испытывать потребность в письменной речи как своеобразной компенсации утраченного единства с миром, с родителями, с кругом сверстников.
|
|
|
Скриптизация (scriptization) бытия – это не только индивидуальное занятие, но и поступательное движение всего человечества, которое все более переносит свое бытие в разнообразные формы записи, прежде всего электронные. Скрипторика – самосознание и самоутверждение пишущего класса, к которому начинает принадлежать большая часть человечества. Быть – значит писать, то есть производить знаки, выводящие за пределы собственного тела и включающие скриптора в глобальную семиосферу. Человек, проводящий значительную часть своей жизни у компьютера, становится по роду занятий скриптором своего бытия.
*Вербъект, Имперавтор , Информагия, Скриптомания, Текстуальная империя , Трасосфера
|
|
|
Скрипторика: Введение в антропологию и персонологию письма // Новое литературное обозрение. № 131. 2015. С. 257–269.
Творчество. С. 292–310.
Humanities. Р. 117–129.
СТЕРЕОТЕ КСТ
СТЕРЕОТЕ КСТ (stereotext; от греч. stereos, объемный, пространственный). Текст, параллельно существующий на двух или нескольких языках и позволяющий «объемно» воспринять выраженные в нем смыслы. Подобно тому как для полноценного физического восприятия предмета человеку даны парные органы чувств, так потенциально ему даны разные языки для «стереоскопического» восприятия мысли. Вступить на границу разных языков и культур – это как от монозвука перейти в мир стерео. Эффект многоязычия сходен с эффектом стереомузыки или стереокино (формат 3D): звук и изображение вдруг обретают волшебный объем, потому что каждый орган восприятия имеет свою проекцию предмета, и, складываясь, эти проекции воспроизводят его многомерность. Наряду с эффектами стерео , воспроизводящими полный объем образа и звука, могут быть стереопоэзия и стереопроза, которые пользуются разностью языков, для того чтобы представить образ или идею в их объемности.
Стереотекст , как правило, состоит из параллельных разноязыких текстов, которые соотносятся как вольныe переложения. В отличие от перевода, стереотекст играет на разности, неэквивалентности языков и создает нелинейный, выпуклый, многомерный образ предмета благодаря совмещению разных языковых проекций. Стереотекст – это по сути анти-перевод , поскольку он стремится не к идентичности двух текстов, а, напротив, к наибольшей их дифференциации, рельефно заостряя именно разностный потенциал языков.
У каждого языка – свои пристрастия и возможности. Например, по-английски легко излагаются конкретные факты и технические подробности, которые порой громоздко передаются на русском. По-русски можно высказать ряд метафизических умозрений, которые по-английски звучат туманно или претенциозно. Русский текст в одних ситуациях пространнее, в других – экономнее, чем английский: двуязычное письмо растягивается, сокращается, переворачивается, как лента Мёбиуса, переходя с языка на язык. Вместо точного перевода читателю предлагается перекличка двух текстов, сохраняющих общую логико-тематическую последовательность, но несовпадающих даже на уровне глав и абзацев. Двуязычие здесь служит оправданием «двоению» мысли, ее многовариантному развитию. Например, для двуязычных читателей Иосифа Бродского представляет интерес тот стереотекст , который образуется взаимоналожением русских стихотворений и их английских автопереводов. Строка из стихотворения «К Урании» «Одиночество есть человек в квадрате» так переведена самим автором: «Loneliness cubes a man at random» («Одиночество наугад возводит человека в куб»). При этом к внутриязыковой метафоре одиночества как математического действия (возведение в степень = умножение себя на себя) добавляется межъязыковая фигура: «квадрат» по-русски – «куб» по-английски.
Разные языки обладают разной логико-грамматической метрикой и «кривизной» в смысловом пространстве, и если перевод (translation) вычитает этот эффект разности, оставляя в остатке эквивалентность двух языков, то стереотекст предлагает скорее соразвод (interlation) языков в объемной перспективе, их наложение друг на друга. Такой же стереоэффект создается и в сознании читателя – билингва или полиглота, параллельно читающего один и тот же текст в оригинале и в переводе на разные языки или в переложении самого автора. Для читателей, владеющих французским и английским, представляет интерес не столько тождество, сколько именно различие таких текстов С. Беккета, как «Malone meurt» и «Malone Dies». Несовпадение подлинника и перевода или переложения может стать источником дополнительной информации или самостоятельного эстетического эффекта, который не содержится ни в одном из них.
Собственно, в стереоэстетике упраздняется сама иерархия первичного и вторичного, оригинала и перевода, поскольку они образуют многомерный смысловой континуум, где внутритекстуальные тропы и фигуры дополняются их перекрестными метафорическими связями с планом иного языка. Транслингвизм (translingualism) возводит мерность каждого образа в энную степень и обновляет саму категорию литературного произведения, которое уже не тождественно одному тексту, но скорее выступает как волновая функция перемещения из языка в язык . Особенно этот переход от дискретной эстетики к континуальной очевиден в случае многократных переложений: например, «Conclusive Evidence» (1951), «Другие берега» (1954) и «Speak, Memory» (1967) В. Набокова представляют последовательную трансформацию автобиографического нарратива из английского в русский и обратно. Сам Набоков подчеркивал, что эти разные версии воспоминаний – вовсе не перевод. Скорее они представляют собой метаморфозу , подобную той, которая происходит с живыми организмами, когда они меняют среду обитания. «Пере-англизировать русское пере-ложение того, что было английским пере-сказом русских воспоминаний, – дьявольски сложная задача, но я нашел некоторое утешение в том, что такие множественные метаморфозы, знакомые бабочкам, никогда не предпринимались ни одним человеческим существом» [262].
«Метаморфозом» в биологии называется перемена всего строения организма, обычно связанная с резкой сменой образа жизни, например переходом от водного к наземному образу жизни. В применении к тексту как организму происходит перемена языковой среды, которая открывает путь для его потенциально бесконечной эволюции, «текстоморфозы ». Это по сути микромодель культуры как целого, которая возрастает благодаря дивергенции текстов, соразводимых (interlated) в процессе взаимодействия языков (имея в виду и языки различных дисциплин, методологий, мировоззрений).
Возможно, стереотекстуальность – это будущее литературы и человеческого общения, когда языки будут служить не заменой, а дополнением друг другу. В эпоху мононациональных культур смешение языков воспринималось как комический прием, «макаронический стиль», демонстрирующий неестественность, смехотворность такого смешения. Но по мере того как языки смешиваются в планетарном обществе, двуязычие становится нормой для значительной доли населения и комический эффект стирается. Языки свободно сочетаются внутри одного авторского сознания, группы читателей или культурной среды, дифференцируясь по экспрессивно-стилевым функциям. В глобальной культуре многоязычие и, как следствие, стереотекстуальность становятся правилом, а не исключением. Поэтому вместо пере-вода и возникает деятельность с-ведения и раз-ведения языков для выражения смыслов, которые, таким образом, обнаруживают новые измерения в процессе своих языковых перевоплощений. Отсюда и новые возможности для многоязычия в самых разных жанрах и дисциплинах: стереопоэтика, стереоэстетика, стереофилософия, стереокультурология и т. п.
*Лингвовитализм, Транскультура
Амероссия: Двукультурие и свобода // Знак. С. 807–823.
Творчество. С. 318–322.
ТЕКСТО ИД
ТЕКСТО ИД (textoid; текст + греч. oid, наподобие, от eidos, образ). Сетевой текст, лишенный твердой фиксации, свободно меняющий свою форму и контекст, переходящий от пользователя к пользователю.
«Текст» как центральное понятие гуманитарных наук связан с письменным документом, книгой, где остается неизменным. Но понятие «текста» в строгом смысле неприменимо к условиям бытования устных, долитературных, и сетевых, постлитературных жанров словесности. В фольклоре нет фиксированных текстов как таковых, поскольку песни и сказки, передаваясь из уст в уста, трансформируются в ходе их восприятия и распространения. В электронной словесности текст уступает место текстоидам, «как бы текстам», свободным конфигурациям знаков, которые подчиняются таким командам, как «вырезать», «скопировать», «вставить», «поиск», «замена» и другим способам *ретекстуализации. Текстоиды скорее ближе к тому, что М. Бахтин понимает под «высказыванием»: «Высказывание (речевое произведение) как целое входит в совершенно новую сферу речевого общения (как единица этой новой сферы), которая не поддается описанию и определению в терминах и методах лингвистики и – шире – семиотики. <…> Термин “текст” совершенно не отвечает существу целого высказывания» [263]. Высказывание ближе устной речи, чем письменному тексту.
Электронные текстоиды даже более подвижны, чем устные высказывания. Бахтин определял границу между высказываниями как смену речевого субъекта. Но текстоид может объединять в себе элементы высказываний самых разных речевых субъектов, свободно их перемешивать операциями «вырезать» и «вставить», что невозможно в устной речи. Текстоиды открывают простор *ретекстуализации как способу критического прочтения-переписывания электронных знаковых формаций.
*Мегатекст, Надтекст, Перитекст, Ретекстуализация, Синтекст, Сквозное чтение, Текстоника, Унитекст
Творчество. С. 310–318.
Humanities. Р. 69–78.
ТЕКСТО НИКА
ТЕКСТО НИКА (textonics). Теория и практика работы с электронными текстами; использование Интернета и всех возможностей компьютерной техники для создания новых знаковых ансамблей, для разработки новых техник и жанров интеллектуального творчества, для реорганизации и переосмысления уже существующих текстуальных массивов.
Текстоника не сводится к тому, что принято называть «digital humanities», дигитальная (сетевая) гуманистика. Последняя предполагает прежде всего собирание информационных баз по гуманитарным наукам, а также преподавание и популяризацию гуманитарных знаний посредством электронных сетей. В таком смысле дигитализация может охватывать и естественные, и социальные науки, то есть она не специфична для гуманистики. Текстонику скорее можно охарактеризовать как «гуманистику дигитального» («humanities of the digital»), в которой все основные понятия филологии: «читать», «писать», «текст», «интерпретация» – приобретают новый смысл.
Сеть позволяет пользоваться командами «вырезать», «вставить» и пр., чтобы компоновать новые тексты, куда прочитанное входит на правах цитат или гиперссылок. Любой текст теперь включается во множество мегатекстовых, синтекстовых, унитекстовых образований разных уровней и читается и пишется в их составе, преломляется через их призму. Смысл текста трансформируется, входя в разные знаковые конфигурации. Глубинная семантика заменяется текстовой динамикой. Смысл из семантической категории превращается в синтаксическую . Если раньше смысловое богатство текста проецировалось в сферу означаемых, то теперь – в его подвижное текстовое окружение, в смену тех рамок, фреймов, знаковых формаций, где он постоянно меняет свой смысл.
Текстоника – это своего рода творческая эволюция текстов , аналогичная эволюции живых организмов, которые в каждом новом поколении наследуют гены своих предков, сочетают их – и параллельно проходят через естественный отбор, приспособляясь к окружающей среде, к другим текстам. Разумеется, такое переформатирование и эволюция текстов, образующих новые смысло-знаковые конфигурации, происходит гораздо быстрее, чем биологическая эволюция организмов.
Важнейшие понятия текстоники: *мегатекст , *надтекст , *перитекст , *синтекст , *унитекст , – такие текстуальные конфигурации, которые расширяют как наше теоретическое представление о текстуальности, так и практические возможности (ре)организации текстов в сетевом пространстве. Эти понятия отражают верхние, самые общие уровни текстовой реальности, которые особенно наглядно выступают в электронных сетях и в текстонике становятся объектом самостоятельного изучения и творческой трансформации.
*Гуманетика, Мегатекст, Надтекст, Перитекст, Ретекстуализация , Синтекст, Сквозное чтение, Текстоид, Унитекст
Мысли в числах: Россия и Запад в зеркалах интернета // Звезда. 2006. № 10. С. 204–213.
Творчество. С. 310–318.
Humanities. Р. 69–78.
ТЕКСТУА ЛЬНАЯ ИМПЕ РИЯ
ТЕКСТУА ЛЬНАЯ ИМПЕ РИЯ (textual empire). Система многожанрового, многодисциплинарного письма, универсальная по своему охвату и имеющая индивидуального творца – *имперавтора .
Понятие империи включает в себя обширную территорию, сильное единоначалие и многоразличие этносов, ее составляющих. Форма имперскости может охватывать собой не только политико-географические, но и экономические и культурные образования; например, говорят о бизнес-империях, медиаимпериях и т. д. Империя в широком смысле – некая разветвленная, многосоставная структура, управляемая из одного центра, подчиненная единому плану. Она стремится и к наибольшей разнородности частей, и к наиболее управляемой целостности.
В этом смысле уместно говорить и о текстуальных империях, создаваемых писателями, мыслителями, исследователями. Признаки текстуальной империи: большой объем и высокое качество написанного, а главное – разнообразие тех жанров и/или дисциплин, которое охватывается творчеством данного автора. Одна из величайших империй – у И. В. Гёте, чьи владения простирались на самые разные роды и жанры художественной и нехудожественной словесности: лирику, поэму, драму, роман, сатиру, путешествие, автобиографию, литературную теорию и критику, эссеистику и афористику, научные труды в области ботаники, оптики и т. д. (например, «К учению о цвете»). Еще один образец – империя Виктора Гюго, которая тоже охватывала практически все роды и жанры словесности: лирические, драматические, эпические, – а также теоретико-эстетические, политические, памфлетно-полемические жанры и др., не говоря уж об огромном эпистолярном наследии.
Текстуальная империя – это особый тип самоорганизации жизни как непрерывно простирающегося текста, который переступает границы жанров и дисциплин. Важный теоретический вопрос: как соотносятся в текстуальных империях их центры и периферии, или метрополии и провинции, каков порядок присоединения последних к первой? Что, например, считать метрополией А. Белого? Поэт ли он, писавший прозу; прозаик ли, писавший стихи; или мистик, использовавший и прозу, и поэзию для экспансии своего бесконечно размытого, аморфно-магического, софийного (и лишь отчасти антропософского) дискурса?
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 166; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!