Проблема отбора фабульного материала
Мы начнем с первого из вопросов, поставленных в конце предыдущего параграфа, — с вопроса об аспектах фабулы, которые получают непосредственное отражение в тексте.
Очевидно, что в этом отборе всегда обнаруживается определенная закономерность, определенная тенденция.
Тенденцию в отборе отдельных сторон фабульного материала удобно показать на примере двух текстов одного жанра, излагающих идентичную или почти идентичную фабулу. Наилучший материал для такого сопоставления дают басни. Возьмем «Le Corbeau et le Renard» Лафонтена и «Ворону и Лисицу» Крылова — тексты настолько хорошо известные, что их можно не приводить.
Между ними есть чисто фабульные расхождения, например, в соответствии с грамматическим родом и фольклорной традицией, у Лафонтена персонажи — «мужчины» (maître Corbeau и maître Renard), a у Крылова — «женщины»; у Лафонтена лисица (точнее, лис), получив сыр, морализирует («apprenez que tout flatteur / Vit au dépens de celui qui l'écoute»), а у Крылова просто удирает и т.д. Но нас сейчас интересуют те различия, которые обнаруживаются в изложении фактически совпадающего фабульного материала, и здесь главное, что бросается в глаза, это конкретность русского текста и абстрактность французского: у Крылова вороне «бог послал кусочек сыру», т.е. она его случайно нашла, а у Лафонтена на этот счет ничего не сказано; у Крылова ворона взгромоздилась на ель и собирается позавтракать, а у Лафонтена ворон сидит на неизвестно каком дереве и просто держит сыр в клюве; у Крылова подробно описано, как лисица подходит к дереву и как обращается к вороне («Плутовка к дереву на цыпочках подходит / Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит, / И говорит так сладко, чуть дыша...»), а у Лафонтена даются голые факты: «Maître Renard, par l'odeur alléché, / Lui tint à peu près ce langage».
|
|
|
Другое различие между текстами, тесно связанное с первым, это существенно большая динамичность русского текста по сравнению с французским. У Лафонтена персонажи с самого начала занимают исходную позицию, у Крылова же действие начинается раньше и последовательно развивается: сначала ворона нашла сыр, затем взгромоздилась на ель, собралась позавтракать, затем призадумалась... Еще больше динамики в изображении поведения лисицы: в 6 строках 9 предикатов, называющих последовательно совершающиеся действия, тогда как у Лафонтена их всего два.
Таким образом, здесь налицо как бы привативная оппозиция: текст Крылова последовательно выявляет такие аспекты фабулы, как конкретные особенности поведения, характеризующие персонажей, и динамику развития действия, тогда как Лафонтен эту сторону дела игнорирует.
Как мы увидим ниже, эти две установки соответствуют двум принципиально различным «стратегиям повествования», которые, в свою очередь, определенным образом соотносятся с такими большими литературными направлениями (методами), как реализм и классицизм.
|
|
|
Еще один пример. Если сопоставить прозу двух великих современников, основоположников критического реализма во французской литературе — Бальзака и Стендаля, то среди многих прочих особенностей их творчества нам бросится в глаза пристрастие Бальзака к зримым, конкретным деталям обстановки и повседневного бытия действующих лиц — длинные патетические описания сельского или городского пейзажа, улиц, домов, внутреннего убранства комнат, одежды персонажей, их привычек и т.п. По сравнению с заполненным вещами миром Бальзака, фабульное пространство у Стендаля кажется просторным, даже пустоватым, его проза более напоминает графику, нежели живопись; обстановка описывается — скупо и точно — чаще всего лишь постольку, поскольку она важна для развития действия и(или) воспринимается сознанием героя.
С другой стороны, в романах Стендаля (особенно в «Красном и черном») практически на каждой странице мы найдем размышления персонажей, переданные чаще всего в форме внутреннего монолога. Главный герой, будь то Жюльен Сорель, Фабрицио дель Донго или Люсьен Левен, постоянно рассуждает сам с собой, анализирует происходящее и в особенности собственное поведение. По сравнению с персонажами Стендаля, бальзаковские герои кажутся менее рассудочными, во всяком случае, менее склонными к самоанализу (свои мысли, вернее сказать, свою философию они обычно высказывают кому-то, в доверительном или общем разговоре). Конечно, можно считать, что это внутренние свойства тех и других, т.е. различия на уровне фабулы, однако, исходя из нашей концепции, вернее будет сказать, что Стендаль в значительно большей мере, чем Бальзак, интересуется содержанием сознания персонажей в каждый данный момент развития фабульного действия. Это тот аспект фабулы, который получает у него преимущественное отражение в тексте.
|
|
|
Указанные тенденции в отборе фабульного материала в прозе Стендаля и Бальзака очень точно резюмирует М.Н. Эпштейн, автор глубокой и тонкой по мысли статьи о творчестве того и другого писателя: «Стендаля интересует больше всего мир внутри человека, Бальзака — мир вокруг человека» 2. Этим, вероятно, объясняется тот факт, что современный читатель охотнее читает Стендаля, чем Бальзака: «мир внутри человека» за полтора столетия все-таки изменился гораздо меньше, чем «мир вокруг человека».
|
|
|
До сих пор мы говорили об общих тенденциях в отборе фабульного материала, свойственных тому или иному литературному направлению, либо тому или иному автору. Но проблема отбора фабульного материала имеет еще один аспект: выбор конкретной детали в конкретной точке повествования — такой, например, как легкая коляска госпожи д'Юбьер или золотая цепочка на груди Жана Валлена, приехавшего в родную деревню («В полях», стр. 26–27 и 146–147). Эта сторона дела также чрезвычайно важна, но мы рассмотрим ее несколько ниже, так как она тесно связана с некоторыми иными закономерностями построения эпического текста.
Дата добавления: 2022-07-16; просмотров: 26; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!