Архетип художника/творца искусства и его частное проявление — архетип поэта
Традиционно считается, что поле литературных архетипов составляют «вечные образы», то есть наиболее знаковые персонажи, созданные творческим воображением авторов. Однако и сам творческий процесс несет в себе архетипические черты. Еще Н. Фрай обозначил такое явление, как «архетип литературных жанров» [Приводится по: 28, c. 10].
В свою очередь, фигура субъекта творческого процесса также представляет собой архетип «литературного бессознательного», проходя процесс постепенного развития через мифологический образ демиурга к художественно осмысленному образу творца-художника, создающего произведение искусства. Архетип художника так же важен для культуры, как архетип творца-демиурга для мифологии, ведь сама идея истока, создания, первопричины является глубоко архетипичной. В сугубо литературном воплощении общекультурный архетип художника предстает, в частности, в нескольких архетипических образах, один из которых — лирик, поэт.
Архетип поэта — это важнейший предмет размышлений в творчестве Б.Л. Пастернака. В «Докторе» он посредством воззрений главного героя выражает мысль о несостоятельности миссии поэта как основном призвании человека деятельного, а иногда и вовсе спускает поэтическое творчество до степени иронического (Юрий «отделывается писанием стихов» вместо прозы). Также известно, что наиболее серьезно сам Пастернак относился именно к «Доктору», считая его своим высшим достижением, а предшествующую ему поэзию — лишь предисловием. И тем не менее, в самой глубинной своей сути Пастернак, безусловно, поэт, и его роман — своего рода подтверждение тому: он написан как глубоко лирическое произведение. Сквозная идея стихотворений Пастернака, затрагивающих тему поэзии, — идея стихотворчества как естественного, природного жизнетворчества: поэзия для него ─ «круто налившийся свист», «щелканье сдавленных льдинок», «двух соловьев поединок» и т.д.
|
|
|
Такие воззрения на поэзию разделяла М.Цветаева. В своей переписке с Пастернаком она выражает мысль о том, что истинный художник — это тот, кто буквально «вынимает» предмет из обстановки и переносит в свое произведение: «Вы — явление природы. <…> Проверяю на себе: никогда ничего не беру из вторых рук, а люди — это вторые руки, поэты — третьи. Стало быть, Вы не человек и не поэт, а явление природы. Чистейшие первые руки» [34, c. 305]. Стоит подчеркнуть, что в данном случае под «поэтами» она, очевидно, подразумевает не истинных художников, а так называемых «литературных ремесленников». То есть, превыше всего в подлинном творце искусства Цветаева ставит непосредственность восприятия действительности. Художественная особенность всего творчества Пастернака, по мнению многих ученых, ─ особая интенсивность переживания [24, c. 57]. С.Г. Исаев утверждает: «Пастернак называет последнее [искусство] “силой” переживания, преобразующего окружающее и оставляющего на нем свои памятные следы. <…> Существо искусства, так же как глубинные основы творчества, Пастернак связывает с естественностью и силой переживания» [17, c. 3].
|
|
|
Переживание, в понимании автора, действительно — основа основ творчества, его первопричина: «Ему [Пастернаку] важно, когда чувство бессмертия сопровождает пережитое» [19, c. 85]. Достаточно вспомнить, что для Юрия-поэта процесс создания стихов — это не сознательная интенция, а чистейший акт вдохновения; у него создается полное ощущение, будто кто-то водит его рукой и он сам становится лишь выразителем воли вдохновения: «Соотношение сил, управляющих творчеством, как бы становится на голову. Первенство получает не человек и состояние его души, которому он ищет выражения, а язык, которым он хочет его выразить» [31, c. 431]. Это передано Пастернаком Юрию: «Как известно, Пастернак не раз утверждал, что жизнь художника спрягается в страдательном залоге: не он выбирает свой путь, он лишь послушен велению некой над ним стоящей силы, называйся она Богом, Природой, Искусством, Музой или оставаясь безымянной» [18, c. 79]. Похожее состояние фиксируют многие писатели и поэты, и, в принципе, такое описание и получает феномен под названием вдохновение: «Большому поэту нередко бывает присуще представление о себе как о пишущем под диктовку, фиксирующем единственно нужные слова, которые пришли откуда-то извне, от некоего глубинного бытийного начала» [47, c. 69]. Юрию дано испытать это переживание, он понимает, что оно даровано ему не случайно, отсюда его ощущение, что он берет за основу своих произведений «мировую мысль», то есть, как сказал бы К.Г. Юнг, «оживляет архетипы». Юрий не имеет представления об архетипах и о Юнге, тем не менее, его понимание творчества несет в себе некую общую идею неустанного поиска первообраза, смыслового и ценностного ядра, общечеловеческой и вневременной обусловленности.
|
|
|
То есть Юрий видит искусство чем-то подобным архетипу (повторим, он не называет это архетипом, мы говорим только о схожести понятий), транслируемому от поколения к поколению, от эпохи к эпохе: «Искусство первобытное, египетское, греческое, наше, это, наверное, на протяжении многих тысячелетий одно и то же, в единственном числе остающееся искусство. <…> и когда крупица этой силы входит в состав какой-нибудь более сложной смеси, примесь искусства перевешивает значение всего остального и оказывается сутью, душой и основой изображенного» [31, c. 279]. Еще раз посмотрим, как определяет искусство «отец» научной теории архетипа К.Г.Юнг: «Творческий процесс <…> заключается в бессознательном оживлении архетипа и его же развитии и оформлении до завершенного произведения» [51, c. 59]. То есть для Пастернака переживание трансцендентных, высших идей является существенной составляющей творчества.
|
|
|
Однако, как часто отмечал сам писатель, источник вдохновения и идей поэта — все же в мире материального, а творческая задача поэта заключается в придании высокого смысла вещам обыденным, обыкновенным, повседневным: «Эстетическая программа Пастернака всегда строилась на медиации между высоким и низким, умении увидеть поэзию под ногами, на том, что он сам назвал встречей восторга с обиходом» [15, c. 40]. Известно, что особенно высоко Пастернак ценил искусство, занимающееся проблемами современности: «Романтизм с его построениями, не проверенными жизнью, а скорее отвергаю. <…> Настоящее искусство может быть только реалистическим» [26, c. 26]. В письме Н.К. Чуковскому он выражает похожую мысль: «Писать “трагедию плоскогорья Суан”, писать на темы исторические или географически далекие, писать вещи романтические гораздо легче, чем описывать родную примелькавшуюся обыденность» [36, c. 13]. Такую особенность мировоззрения видели даже в пастернаковском пантеизме, которому свойственна была не растворенность в природе, а напротив, конкретизация, овеществление, которое писатель придавал «безликим явлениям и образам жизни и мира» [43, c. 68]. Эту тенденцию автор романа вложил в мировоззрение всех «творческих» персонажей.
Вспомним еще раз, как характеризует философ романа Николай Веденяпин историю, Евангелие, вообще всю культуру. Для него истинный смысл всех вещей заключен в простоте и непосредственности. То, что у Веденяпина было выражено в теории, Юрий осуществляет на практике. Он вовсе не жаждет яркой оригинальности; напротив, его цель — обретение «того сдержанного, непритязательного слога, при котором читатель и слушатель овладевают содержанием, сами не замечая, каким способом они его усваивают» [31, c. 434]; это «простой рассказ о неслыханном (выдел. авт. — Г.П.)», как называет его Г. Померанц [38, c. 19]. Вот откуда так мало оценочного аспекта при упоминании отдельно взятых готовых стихотворений Юрия и такое дотошное внимание Пастернака к самому процессу их написания и эмоционально-экспрессивное богатство при описании этого процесса: находясь с Ларой в Варыкине, Юрий без конца переписывает, корректирует текст, стилистику, размер стихотворений. У читателя, таким образом, стихотворчество начинает ассоциироваться с простым физическим трудом. Герой получает от творческого процесса колоссальное удовольствие, что отражается на результате; однако, повторим, как такового результата — готового стихотворения — мы в прозаической части не найдем, но как тщательно, почти осязаемо Пастернак передает постепенную лепку Юрием пластического образа: «Предметы, едва названные на словах, стали не шутя вырисовываться в раме упоминания. Он услышал ход лошади, ступающей по поверхности стихотворения, как слышно спотыкание конской иноходи в одной из баллад Шопена. Георгий Победоносец скакал на коне по необозримому пространству степи, Юрий Андреевич видел сзади, как он уменьшается, удаляясь» [31, c. 435]. Одухотворенная вещность окружающего мира — вот сфера поэтического интереса Юрия, и, соответственно, самого Пастернака. Это и есть то самое творческое переживание, о котором говорилось выше. При этом герой не боится впасть ни в излишнюю «материальность», ни в чрезмерную отвлеченность, поскольку, вслед за самим Пастернаком, интуитивно уверен, что «плотное содержание в искусстве приобретает форму так же естественно, как живое существо, не способное жить без формы» [33, c. 50-51]. О способности истинных художников слить воедино форму и содержание писал С.С. Аверинцев, сравнивая двух гениев литературы — Гете и Пушкина: «Да, творчество Пушкина, как и творчество Гете, дает читателю удивленное переживание некоторой особой гармонии между так называемой формой и так называемым содержанием — между движением стиха, фонетической «оркестровкой» и проч., с одной стороны, и предметом изображения, с другой стороны» [2].
Вернемся к метафоре М. Цветаевой: Пастернак в своей жизни, своей личностью, своим творчеством воплотил образ художника, поэта в его архетипической сущности — того, кто берет из жизни, из человеческого подсознания, из человеческой культуры самое ядро смысла — «из первых рук» - и преобразует его силой своего индивидуального художественного воображения. Это то, как видел творческий процесс еще К.Г. Юнг. Таким образом, Пастернак сам по себе, как реальная личность, становится носителем и выразителем архетипа поэта. Не удивительно, что Юрий Живаго как поэт наследует все сущностные свойства поэта Пастернака.
Архетип поэта в литературе ─ не только созданные авторами образы (пушкинский и лермонтовский пророки, Ленский), но также и сами реальные личности наиболее вошедших в плоть и кровь человечества или народа поэтов. В этом случае под архетипом поэта понимается «некая выдающаяся (в своем пределе — гениальная) личность, которая, в силу присущих ей индивидуальных качеств, может обладать рядом символических, архетипических свойств, помещающих личность поэта (гения) во вневременную парадигму культуры» [1]. Некоторые ученые, например, называют архетипами поэтов Данте, Гете, Шекспира, Пушкина, Лермонтова, Блока, Высоцкого. То есть, человек-архетип[9, c. 38] является таковым и в народном сознании в целом, и в художественных произведениях.
К примеру, Пушкин, произведения которого постоянно перечитывает семья Живаго-Громеко в Варыкине и о котором много рассуждает Юрий в своих записках. Для Юрия Пушкин — воплощение всего истинно русского, простоты и величия русской культуры: «Точно этот, знаменитый впоследствии, пушкинский четырехстопник явился какой-то измерительной единицей русской жизни, ее линейной мерой, точно он был меркой, снятой со всего русского существования» [31, c. 281 ─ 282]. Пушкина традиционно причисляют к плеяде национальных классиков, а не мировых, к коим из русских писателей относят, в частности, Ф.М. Достоевского [47, c. 146]. Юрий, размышляя над «русскостью» Пушкина, сравнивает его с Достоевским (хотя и не напрямую, а привлекая в сравнение и других писателей) и приходит к тому, что «Гоголь, Толстой, Достоевский готовились к смерти, беспокоились, искали смысла, подводили итоги, а эти [Пушкин и Чехов] до конца были отвлечены текущими частностями артистического призвания, и за их чередованием незаметно прожили жизнь как такую же личную, никого не касающуюся частность, и теперь эта частность оказывается общим делом и подобно снятым с дерева дозревающим яблокам сама доходит в преемственности, наливаясь все большею сладостью и смыслом» [31, c. 283]. Так, не претендуя на миссию мощной роли всемирно значимого творца-демиурга, Пушкин осмыслен Юрием/Пастернаком национальным архетипом; он, скромно зарождаясь в недрах русской культуры, постепенно становится все мощнее, в конце концов достигнув размеров всенародной архетипической идеи, обусловившей развитие русской словесной культуры в целом.
Нельзя не отметить, что в перечисленном Юрием ряду (Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, Пушкин) архетип русского поэтического национального самосознания заключил в себе поэт; очевидно, это выражает особое, лирическое отношение Пастернака к русской культуре, ее поэтическую натуру и сущность. Пушкин был необычайно близок Пастернаку. «Судьба и творчество Пушкина были для Пастернака переходной точкой, нулем, дойдя до которого, он повернул назад», ─ утверждает Н.А. Фатеева [45, c. 182]. Сам Юрий подчеркивает русскую «поэтичность», вспоминая еще одного поэта: «Так позднее ритмы говорящей России, распевы ее разговорной речи были выражены в величинах длительности некрасовским трехдольником и некрасовской дактилической рифмой» [31, c. 282]. Юрий окончательно формирует мысль о поэтической природе русского художника, отразившего национальный дух в своем творчестве.
Таким образом, для Пастернака поэзия — это вовсе не мир отвлеченных идей и умозаключений; это сама природа, естественность, даже материальность, одним словом, осязаемость окружающего мира. Точно так же видит ее Юрий: как свое собственное творческое кредо и как уникальную черту пушкинской лирики: «В стихотворение, точно через окно в комнату, врывались с улицы свет и воздух, шум жизни, вещи, сущности. Предметы внешнего мира, предметы обихода, имена существительные, теснясь и наседая, завладевали строчками, вытесняя вон менее определенные части речи» [31, c. 281]. Эта простота языка, вещность, «славословие честному труду, долгу, обычаям повседневности» [31, c. 282] и превращает в глазах Юрия Пушкина в символ всей русской словесности. Эта черта мировоззрения и стихотворчества роднит Пушкина, Юрия и, разумеется, самого Пастернака.
М.Цветаева так метафорически описала Пастернака: «Бог по ошибке создал Вас человеком, оттого Вы так и не вжились — ни во что! И — конечно — Ваши стихи не человеческие: ни приметы. Бог задумал Вас дубом, ─ сделал человеком, и в Вас ударяют все молнии» [34, c. 305]. Метафора ясна: всем известно, как безуспешно всю жизнь Пастернак пытался встроиться в общественную жизнь своей современности и чего ему это стоило. В этих словах заложена драма неизбежного разрыва истинного художника с окружающей его «неистинной» действительностью, несущая в себе архетипическое начало.
А.Ю. Большакова в статье «Поэт и бессознательное», посвященной творчеству Ю.Кузнецова, упоминает так называемый архетип «раскол». Изначально связанный с религиозной реформой XVII в., он вкупе с архетипом поэта образует мотив разрыва поэта с окружающим его миром: «приближенный к Богу поэт противопоставлен другим» [8]. Налицо архетипическая сущность этого феномена, уводящая его из мира людей в мир трансцендентного, божественная сущность поэта. Кроме того, высокая одаренность поэта, с одной стороны, и его отчужденность от общества, с другой, рождают его двоякую ипостась «Поэта как царя (властителя дум) и, одновременно, жертвы» [8]. Вспомним рассуждения Николая Веденяпина на эту тему: «Попадаются люди с талантом <…>. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность — прибежище неодаренности <…>. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто ищет ее недостаточно» [31, c. 13]. То есть творец, в частности, художник (а речь в данном случае идет «о новых молодых силах в науке и литературе») отмечен как признаками величия (приобщение к истине), так и необходимостью страдать (неизбежное одиночество). Это, в свою очередь, возвращает нас к архетипу Христа и реализует одну из фундаментальных мыслей романа, заключающуюся в том, что «тождество Христос, Истина, Свобода лежит в самой основе христианства» [37, c. 106]. Логический итог этой мысли — параллель «творец — Бог». Смежную мысль выразила Э.Герштейн, считающая, что стихотворение «Рождественская звезда» написано о том, «как рождается гений» [13, c. 101]. Апофеоза своего выражения в рамках романа мысль об отчуждении художника от действительности достигает в образе Юрия: «Я один, все тонет в фарисействе», ─ говорит он устами своего лирического героя Гамлета. Юрий, таким образом, сознает и свое величие, и свою отторгнутость.
Такая характеристика архетипа поэта явно приближает его к образу Христа. Мысль, которая посещает Юрия во время разговора с друзьями, почти буквально повторяется в «Гефсиманском саде»: «Он разбудил их: “Вас Господь сподобил / Жить в дни мои, вы ж разлеглись как пласт”» [31, c. 539].
Переплетение архетипов Христа и художника очень тесно, поскольку оба они реализуют миссию творца. Трагическая обреченность и покорная готовность принять свою судьбу являются семантическим и аксиологическим центром архетипической пары «Христос — художник». Архетип Христа в романе теснейшим образом сопутствует архетипу поэта, неслучайно поэтический цикл романа как бы окаймлен стихотворениями, в которых фигурирует образ Спасителя.
О сходстве двух образов говорит и общее для обоих предчувствие трагического конца, однако, с некоторой разницей. Если у Христа это добровольная жертва во имя божественного идеала, то у Юрия жертва во имя искусства лишена добровольного характера: Юрий постепенно угасает по мере развития действия романа, и чем шире становится его творчество, тем меньше физических сил и времени жизни остается герою. Эту мысль очень емко выразил С.Г. Исаев: «Живаго по мере развития сюжетных действий от эпизода к эпизоду фактически теряет телесное здоровье. <…> Юрий Андреевич шаг за шагом по крупицам расстается с собственным телом. <…> В системе перечисленных картин и эпизодов нельзя не увидеть знаковое выражение обмена материальными субстанциями — тела героя на тело текста» [17, c. 6]. Таким образом, серьезное искусство понимается Пастернаком как жертва, как одновременно высокая и тяжелая участь, которая под силу лишь большому художнику и которая становится, в конечном счете, его судьбой. В целом, судьба Юрия-поэта схожа с судьбой многих русских поэтов, переживших непризнание, отчужденность, даже изгнание. Как писал В. Кюхельбекер, «Горька судьба поэтов всех племен; / Тяжеле всех судьба казнит Россию…» [39, c. 155].
Как видим, художник, поэт как следующая ступень развития архетипа творца заключает в себе и суммирует черты всех предшествующих ступеней (рождающей стихии, героя, Спасителя), выступая своеобразным итогом развития данного архетипа. С другой стороны, он в каком-то смысле опровергает их, в частности, постепенным отходом от трансцендентности и «всемогущести» и все большей персонализацией и социализацией. К слову, элемент отвержения литературными архетипами черт своих мифологических предшественников А.Ю. Большакова считает важным моментом формирования и «жизни» архетипа в диахроническом срезе культуры [8]. Тем не менее, путем нахождения общих черт у архетипических воплощений на различных уровнях можно выстроить вектор развития архетипа и наблюдать это развитие в динамике не только на уровне семантики, но и на аксиологическом. Постепенно обрастая новыми смыслами, варьируясь в различных интерпретациях, фигура художника/поэта, вобравшая в себя доминантные свойства общекультурного архетипа, но разработанная в контексте русской ментальности,предстает в качестве выразителя духа русской культуры, а в вершинных проявлениях поднимается на уровень этнокультурного символа России.
Примечания
1. Абрамов П.В. Гете как архетип поэта: автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Москва, 2006. — 32 с. [Электронный ресурс]. URL: http://www.disserr.com/contents/191686.html (дата обращения: 7.02.2012)
2. Аверинцев С.С. Гете и Пушкин // Новый мир. — 1999. - №6. [Электронный ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru:81/novyi_mi/1999/6/averinz.html (дата обращения: 24.04.2012)
3. Аникст А. Гете и Фауст: От замысла к свершению. — М.: Книга, 1983. — 271 с.
4. Анненский И. Проблема Гамлета // Избранные произведения. — Л.: Худож. лит., 1988. — С. 567 — 581.
5. Беляева И.А. Мировые художественные типы (Гамлет, Дон Кихот, Фауст) и тургеневская концепция человека // Художественная антропология: Теоретические и историко-литературные аспекты: Материалы Международной научной конференции «Поспеловские чтения» - 2009 / под ред. М.Л. Ремневой, О.А. Клинга, А.Я. Эсалнек. — М.: МАКС Пресс, 2011. — С. 61 — 69.
6. Бердяев Н.А. Предсмертные мысли Фауста // Н.А. Бердяев. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х т. — М.: Искусство, 1994. — Т. 1. — С. 376 — 392.
7. Большакова А.Ю. Архетип — концепт — культура // Вопросы философии. — 2010. — №7. — С. 47 — 57.
8. Большакова А.Ю. Поэт и бессознательное. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rospisatel.ru/bolshakova-kuznezov.htm (дата обращения: 15.03.2012)
9. Большакова А.Ю. Теория архетипа на рубеже XX — XXI вв. // Вопросы филологии. — 2003. — № 1 (13). — С. 37 — 47.
10. Быков Д.Л. Борис Пастернак // ЖЗЛ (Жизнь Замечательных Людей): серия биографий. — Вып. 1261 (1061). [Электронный ресурс]. URL: http://www.imwerden.info/belousenko/books/bykov/bykov_pasternak.htm (дата обращения: 25.07.2010)
11. Власов А.С. «Стихотворения Юрия Живаго» Значение поэтического цикла в общем контексте романа Б.Л. Пастернака // Литература в школе. — 2001. — № 8. — С. 2—8.
12. Выготский Л.С. Трагедия о Гамлете, принце Датском // Л.С. Выготский. Психология искусства / под. ред М.Г. Ярошевского. — М.: Педагогика, 1987. — С. 156 — 186.
13. Герштейн Э. О Пастернаке и об Ахматовой // Литературное обозрение. — 1990. — №2. — С. 96 — 102.
14. Гете И.-Ф. Фауст. Трагедия / пер. Б.Л. Пастернака — М.: Худож. лит., 1978. — 510 с.
15. Жолковский А.К. Механизмы второго рождения. О стихотворении Пастернака «Мне хочется домой, в огромность…» // Литературное обозрение. — 1990. — №2. — С. 35 — 41.
16. Захаров В.Н. Православные корни русской классической литературы // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». — 2008. - №4. Культурология. [Электронный ресурс]. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/4/Zakharov/ (дата обращения 10.05.2012)
17. Исаев С.Г. Композиция текста в романе «Доктор Живаго» // Филологические науки. — 2005. — №3. — С. 3 — 15.
18. Кац Б. «…Музыкой хлынув с дуги бытия». Заметки к теме «Борис Пастернак и музыка» // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 79 — 83.
19. Левина Т. «Страдательное богатство» // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 84 — 89.
20. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — М.: Искусство, 1976. — 367 с.
21. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Портал ОГИ и кафедры русской литературы Тартуского университета «Ruthenia.ru». [Электронный ресурс]. URL: http://www.ruthenia.ru/document/537293.html (дата обращения: 21.05.2011).
22. Луков В.А. Гамлет, трагедия У. Шекспира // Электронная энциклопедия «Мир Шекспира». [Электронный ресурс]. URL: http://www.world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/3707.html (дата обращения: 15.03.2012).
23. Луков В.А. Загадка Гамлета // Шекспировские штудии: Трагедия «Гамлет»: Материалы научного семинара, 23 апреля 2005 г. — М.: Моск.гуманит. ун-т, Ин-т гуманит. исследований, 2005. — С. 21 — 26.
24. Малмстад Дж.Е. Единство противоположностей. История взаимоотношений Ходасевича и Пастернака // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 51 — 59.
25. Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) // Тыняновский сборник. Четвертые тыняновские чтения / отв. ред. М.О. Чудакова. — Рига: Зинатне,1990. — С.133 — 145.
26. Масленикова З. Портрет Бориса Пастернака. — М.: Сов. Россия, 1990. — 288 с.
27. Меднис Н.Е., Печерская Т.И. Метатип в системе памяти культуры // Критика и семиотика. Новосибирск, 2010. — Вып. 14. — С. 8 — 16.
28. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. — М.: Изд-во Российского государственного гуманитарного университета, 1994. — 136 с.
29. Нойманн Э. Искусство и время // К. Г. Юнг, Э. Нойманн. Психоанализ и искусство / пер. с англ. — М.: REFL-book, К. Ваклер, 1996. — С. 153 — 195.
30. Озеров Л. Заметки Пастернака о Шекспире // Мастерство перевода / под ред. К.Н. Полонской. — М.: Советский писатель,1968. — С. 111 - 118.
31. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго // Б.Л. Пастернак. Собрание сочинений. В 5 т. — М.: Худож. лит., 1991. — Т. 3. — С. 7 — 540.
32. Пастернак Б.Л. Заметки о Шекспире // Пастернак Б.Л. Собрание сочинений. В 5 т.— М.: Худож. лит., 1991. — Т. 4. — С. 687 — 694.
33. Пастернак Е.В., Пастернак Е.Б. Координаты лирического пространства. К истории отношений Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 44 — 51.
34. Переписка Бориса Пастернака. — М.: Худож. лит., 1990. — 575 с.
35. Пинский Л. Е. Шекспир. — М.: Худож. лит., 1971. — 605 с.
36. Позиция художника. Письма Бориса Пастернака // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 3 — 16.
37. Поливанов М.К. Тайная свобода // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С.103 — 109.
38. Померанц Г.С. Неслыханная простота // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 19 — 24.
39. Поэты-декабристы: Стихотворения / ред.кол. Ю.Герасимов, Е. Исаев, А. Козловский и др. — М.: Худож. лит., 1986. — 431 с.
40. Прозорова Н.И. Вечные образы в литературе: о содержании понятия // Художественная антропология: Теоретические и историко-литературные аспекты: Материалы Международной научной конференции «Поспеловские чтения» - 2009 / под ред. М.Л. Ремневой, О.А. Клинга, А.Я. Эсалнек. — М. — МАКС Пресс, 2011. — С. 55 — 61.
41. Седакова О. Символ и сила. Гетевская мысль в «Докторе Живаго» // Континент. — 2009. - №139. — [Электронный ресурс]. URL:http://magazines.russ.ru/continent/2009/139/se28.html (дата обращения 8.08.2012)
42. Сериков А.Е. Типичные сюжетные схемы в повествованиях и в жизни // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология», 2009. - №2 (6). — С. 60 — 84. [Электронный ресурс]. URL: http://www.phil63.ru/tipichnye-syuzhetnye-skhemy-v-povestvovaniyakh-i-v-zhizni#_ednref1 (дата обращения: 17.05.2012).
43. Степун Ф. Б.Л. Пастернак // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — С. 65 — 71.
44. Тургенев И.С. Гамлет и Дон-Кихот // Сочинения. В 12 т.— М.: Наука, 1980. — Т. 5. — С.330 - 348.
45. Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. — 3-е изд., стереотипное. — М.: КомКнига, 2007. — 280 с.
46. Франк В.С. Водяной знак. Поэтическое мировоззрение Пастернака // Литературное обозрение. — 1990. - №2. — 72 — 77.
47. Хализев В.Е. Теория литературы. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Высш. шк., 2004. — 405 с.
48. Чехов А.П. Избранные сочинения. В 2-х т.— М.: Худож. лит., 1986. — Т. 2. — 671 с.
49. Шекспир У. Гамлет, принц Датский / пер. Б.Л. Пастернака. // У. Шекспир. Гамлет. Избранные переводы. — М.: Радуга, 1985. — С. 448 - 560.
50. Шпенглер О. Закат Европы. — Новосибирск: ВО «Наука». Сиб. изд. фирма, 1993. — 592 с.
51. Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени / пер.с нем. — М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. — 336 с.
52. Юнг К.Г. Психология и поэтическое творчество / пер. с нем. // К.Г. Юнг. Собрание сочинений: В 19 т. Феномен духа в искусстве и науке. М.: Ренессанс, 1992. — Т. 15. — С. 121 — 152.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 1174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!