ПРОСТОРЕЧИЕ, ДИАЛЕКТ, ЖАРГОН, АРГО, ЛОМАНАЯ РЕЧЬ
(Отклонения от литературной нормы)
«..Непередаваемые особенности действительно есть. Это не те специфические для одного языка элементы, которым нет прямого формального соответствия в другом и которые тем не менее могут быть переданы, компенсированы с помощью определенных грамматических или лексических средств, способных воспроизвести их роль в системе контекста. Действительно непереводимыми являются лишь те отдельные элементы языка подлинника, которые представляют отклонения от общей нормы языка, ощутимые по отношению именно к этому языку, т. е. в основном диалектизмы и те слова социальных жаргонов, которые имеют ярко выраженную местную окраску», — пишет А. В. Федоров3. А Я. И. Рецкер считает, что к нарушениям литературной нормы не следует относить просторечие, диалекты, жаргоны. «Эти периферий-
1 Журавлиное перо. Сказки народов Севера. Пересказали для детей Н. Гессе и 3. Задунайская. Л.: Детская литература, 1968, с. 291.
2 Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Т. I. M: Гос. изд-во худ.
лит-ры, 1957, с. 179. 3Федоров А. В. Указ, соч., с. 145.
250
II. Индивидуальные
1. Вольности устной речи4.
2. Детский язык.
3. Ломаная речь.
4. Дефекты речи (косноязычие, шепелявость, сюсюканье, гнусавость, картавость, пришепетывание, заикание и пр.).
251 |
5. Ошибки в произношении и правописании.
нии (в том числе авторская и/или прямая речь), например, сленг в романе «Над пропастью во ржи» Дж. Сэлинджера, баварский диалект во многих произведениях Лудвига Томы, родопский диалект в «Диких рассказах» Н. Хайтова, диалект софийских шопов в ряде произведений Элина-Пелина и т. д.;
|
|
б) как речевые характеристики отдельных персонажей (этот прием настолько широко распространен, что не нуждается в примерах) и
в) как отдельные вкрапления — для колорита (к ним вполне применимо сказанное в гл. 6).
А. В. Федоров, упомянув об их (в частности, диалектизмов) «непередаваемости», тут же рассматривает примеры их передачи, хотя и другими средствами, т. е. допускает возможность их функционального перевода или компенсации, а И. Левый уточняет: «...вовсе не обязательно, чтобы в народной речи каждому разговорному обороту оригинала отвечало просторечие в переводе: оно может быть использовано в другом месте, лишь бы общее впечатление от речевой характеристики сохранилось неизменным» '.
Выходит так: с одной стороны, если принять формулировку Э. Г. Ризель, «писатель имеет полное право для разрешения творческих задач (речевая характеристика, описание социальной среды и исторического .колорита и т. д.) отобрать любое слово или выражение, любую морфологическую форму или синтаксическую конструкцию из нелитературных источников»2, а с другой, учитывая, что переводчик всегда в принципе подчинен воле автора, т. е. обязан передать действительность такой, какой ее видит автор, он должен дать понять читателю, что в данном случае прямая речь и/или авторские отступления ненормативны. И не только дать понять, но в некоторой степени создать и соответствующую атмосферу.
|
|
Итак, при жаргоне, арго и сленге самым естественным, бесспорно, будет прибегнуть к функциональным аналогам при наличии их в ПЯ- Известные соответствия существуют почти на всех языках (в частности, о чешском И. Левый говорит: «Некоторые языки обладают гораздо более богатыми, чем наш, возможностями оттенять
'Левый И. Указ, соч., с. 148.
2 Ризель Э. Г. Языковые нормы и так называемые «нарушения
языковых норм».—Ученые записки 1-го МГПИИЯ, т. IV, 1957,
с. 295—298.
252
социальные различия персонажей, поскольку их разговорная речь располагает значительно более широкой стилистической шкалой» !). Трудности возникают при отсутствии двуязычных и даже одноязычных словарей жаргонов и арго, в том числе на русском и болгарском языках2.
Где-то на грани между жаргоном и просторечием стоят и профессиональные диалекты (Л. И. Скворцов называет их профессиональным просторечием3); к ним относятся и элементы терминологии, принятые в среде данной профессии как обиходные слова; к ним переводчик, очевидно, тоже должен подыскать соответствия, если они существуют в ПЯ-
|
|
Особым явлением считается англ, (ам.) сленг, который большинством ученых определяется как «экспрессивное англ, (ам.) просторечие»4 и который Л. И. Скворцов отождествляет с «групповым говором» вообще, а последний— с просторечием5.
В общем все эти категории (арго, жаргон, профессио-нализмы, сленг), по мнению многих авторов, в конечном счете тесно связаны с просторечием и нередко отождествляются с ним или переходят в него. Следовательно, при отсутствии соответствий или функциональных аналогов, переводчик может прибегнуть к просторечию, которое и придаст переводимому тексту необходимую характеристику отклонения от литературной нормы.
Некоторые авторы намечают и дальнейшую эволюцию или «олитературивание» более устойчивых жаргонизмов и диалектизмов, «превращение нелитературных языковых средств в литературные через посредство стилистических приемов» в художественной и общественно-политической литературе6.
|
|
При диалектизмах, по сути дела, разница в положении состоит в том, что, согласно давно принятой в искус-
1 Левый И. Указ, соч., с. 118.
2 Об этом см.: Флорин С. Чем словари не удовлетворяют переводчика?—МП, 1974, 10, с. 397—398.
3Скворцов Л. И. Литературный язык, просторечие и жаргоны в их взаимодействии. — Сб. Литературная норма и просторечие. М.: Наука, 1977, с. 29.
4 Исчерпывающий анализ понятия «сленг» и соответствующую библиографию см.: Крупнов В. Н. Указ, соч., с. 98—100; Рози-н а Р. И. Американский сленг XX в. в аспекте перевода. — ТП, 1977, № 14, с. 36—37.
5Скворцов Л. И. Указ, соч., с. 55. Р и з е л ь Э. Г. Указ, соч., с. 297; ср.: Скворцов Л. И. Там же.
253
стве художественного перевода аксиоме, диалектизм вообще нельзя переводить диалектизмом («..немыслимо переводить южнофранцузские диалектизмы с помощью особенностей южнорусских диалектов»1). Поэтому нам кажется неправильным, например, подход Майкла Хол-мана, английского переводчика «Диких рассказов» Н. Хайтова, который заявил на международном симпозиуме^ в Софии (1975 г.), что переводит родопский диалект йоркширским на том основании, что в английском языке нельзя найти другой сниженной лексики такого рода и что йоркширцы, как социальная группа, имеют что-то общее с родопчанами (впрочем, сам М. Холман сознался, что тем самым он рискует превратить для читателя родопчан в йоркширцев). Явно, единственную возможность нюансировать текст перевода предлагает опять-таки просторечие, о чем говорит целый ряд теоретиков перевода2, добавляя, что делать это нужно осторожно и экономно, с чем мы вполне согласны. Возражение против этого мы находим в цитированной выше статье В. Г. Гака, где сказано: «Так же невозможно передать французское просторечие, лежащее за пределами литературной нормы, русским просторечием»3. Однако, очевидно, это только различие в терминологии или в разграничении различных лексических пластов, так как далее сам же В. Г. Гак пишет: «В этих случаях показывают лишь некоторое отклонение речи говорящего от «выдержанной» литературной речевой нормы, что достигается не употреблением русских диалектизмов или вульгаризмов, но использованием некоторых разговорных элементов языка»4.
Частным случаем являются места, где автор оговаривает диалектную речь своего героя. В таких местах, на наш взгляд, сказанного автором достаточно, и лучше пе-
1 Г а к В. Г. «Коверкание» или «подделка». — ТП, 1966, № 3, с. 38.
2 См., например, кроме Федорова А. В. (Указ, соч., с. 314— 318), Гак В. Г. Указ, соч., с. 38; К о п а н е в П. И. и др. Просторечие и проблема перевода (Тезисы). — ТПНОПП, ч. I, с. 174—176; Коптилов В. В. Высказывания на V конгрессе славистов. — Славянская филология, т. П. София, 1963, с. 245; Кашкин Ив. Указ, соч., с. 457—458; Левый И. Указ соч., с. 139—140; Рецкер Я- И. Теория перевода и переводческая практика, с. 60; Р о з и н а Р. И. Указ, соч, с. 45; Швейцер А. Д. Указ, соч., с. 25; Перевод и социолингвистика (Тезисы) — ТПНОПП, ч. I, с. 67 и др.
3 Г а к В. Г. Указ, соч., с. 38.
4 Т а м ж е.
254
редать самую реплику на литературном языке, не подыскивая никаких аналогов: «..каза с характерния си вят-ски говор:» — Глей да те не у те па попътя!»1 (Разрядка наша — авт.) Здесь можно было бы обойтись без просторечия «глей» и диалектизма «утепа».
Интересно, что диалект и говор везде определяются, как понятия местные, территориальные (см. MAC, ЭС), но в США, где сожительствуют большие национальные группы иммигрантов, выработались и существуют и говоры (диалекты?) группово-национальные — итальянский, креольский, негритянский (их несколько), немецкий и т. д. Все эти «диалекты», так же как и пиджин-инг-лиш (англо-китайский гибридный язык), отличающиеся фонетическими и морфологическими искажениями английского языка, приближаются к ломаной речи, о которой мы будем говорить дальше.
Поскольку жаргоны, арго и сленг подвержены частым изменениям, переводчик, подыскивая им соответствия, не должен упускать из виду и временной фактор. Например, сленг нередко становится «языковой приметой поколений» (БСЭ), так что неудачно подобранное соответствие грозит иной раз обернуться анахронизмом.
Не менее опасно и пренебрежение к местному фактору, что особенно касается применения в ПЯ отдельных диалектизмов, стоящих на грани просторечия.
В отношении профессионализмов переводчику нужно чутье—зачастую он должен распознать их, выделить из кажущегося гладким текста, что бывает трудной, почти невыполнимой задачей, в особенности когда он соприкасается с переводом каламбуров или фразеологизмов.
Переводчик должен угадать профессионализм и там, где его нет в оригинале, т. е. при безэквивалентности или недифференцированности. Так, по-русски и конторский служащий, и столяр, и сапожник употребят в разговоре слово клей, но по-болгарски первый скажет лепило, второй— туткал, а третий — пап или чириш, например, в фразе «Пахнет клеем»; с другой стороны, и болг. лепило может быть клей или клейстер.
Беседу о переводе диалектов, жаргонов и пр. позволим себе заключить еще одной цитатой из книги А. В. Федорова: «..основным функциональным соот-
Шаляпин Ф. Страниии от моя живот. София, 1962, с. 262.
255
I |
ветствием всякого рода диалектизмам (как территориальным, так и социальным) в русских переводах способно служить просторечие в широком смысле слова» 1. Только мы несколько расширим эту мысль: это относится не только к русским переводам, а к переводу вообще. О том же в «Высоком искусстве» пишет и Корней Чуковский.
Вторая группа отклонений от литературной нормы охватывает умышленное и неумышленное словотворчество: своеобразные неологизмы (вольности устной речи и детский язык — детские окказиональные неологизмы) и неправильности речи и произношения (детский язык, ломаная речь — по незнанию языка или недостаточной языковой культуре, и все виды дефектов речи).
В цитированной выше статье Н. А. Янко-Триницкая приводит различные примеры вольности устной речи: уточнение высказывания или придание ему образности: «до-воспоминание», «сорадование»2, «холодовка»; экспрессия и создание комического эффекта: «нажитки», «одномыльчане», «подсебятина»; создание производных слов с аффиксами не по принятым образцам: «загибоны», «болыпинский», «недурственный»; замена созвучными словами: «спина — спиноза», «пол — полонез», «могила— Могилевская губерния»; искажение фонетического облика слова: «уря» (ура), «вумный» (умный), «вьюно-ша» (юноша), «шкилет» (скелет — в смысле худобы); видоизменения звукового облика слова «на западный манер»: «мордолизация», «опрокидонтом», «кель выра-жанс», и т. д.
Такие слова (личные или услышанные авторами) трудно назвать и окказионализмами, сочиненными для данной ситуации. В большинстве своем они даже не приживаются, но некоторые «входят в пословицу» и цитируются только в своем определенном окружении — на грани каламбуров. Не исключены, конечно, и случаи, когда некоторые из них переходят в просторечие и появляются в словарях — хотя бы то же «недурственно» (в MAC с пометой «прост.»).
К ним же следует причислить и все детское словотворчество, прекрасно описанное К- Чуковским в его своеоб-
1 Федоров А. В. Указ, соч., с. 316.
8 Между прочим, в болгарском языке существует глагол «сърадвай» и существительное «сърадване», а глагол «сорадовать» мы нашли
у Даля. ... ; •
256
разном шедевре «От двух до пяти» и не нуждающееся в каких-либо дополнениях и объяснениях.
Передача таких вольностей устной речи, такого словотворчества, наряду с игрой слов (каламбурами),— пробный камень таланта и находчивости переводчика. Здесь можно дать только один совет: быть осторожным, экономным и стараться «попасть в тон» с автором. И, как выразился в той же гамме В. Е. Шор, всегда «лучше не-доборщить, чем переборщить».
К этой же категории относятся и случаи, когда автор одними морфологическими средствами придает родному слову внешний облик какого-нибудь слова другого языка, или же, наоборот, слова другого языка облекает в морфологическое одеяние родного, как это делает Рабле в главе VI своего «Пантагрюэля», озаглавленной «О том, как Пантагрюэль встретил лимузинца, коверкавшего французский язык». В указанной выше статье В. Г. Гак приводит три приема, использованных одним из лучших советских переводчиков Н. Любимовым для передачи квази-ученой латинизированной речи лимузинца: а) латинские слова в русской морфологической оболочке, б) русские слова в латинской морфологической оболочке и в) элементы высокого стиля (поэтизмы, церковнославянизмы) .
Итак, рецепт дан мастером перевода или, скорее, извлечен из его практики. Оказывается (обычно так и бывает), у каждого из этих трех приемов есть свои плюсы и минусы, которые нас интересуют с точки зрения доходчивости перевода и сохранения намерений автора. Рассмотрим их в обратном порядке.
в) Поэтизмы и церковнославянизмы вполне понятны для среднего читателя перевода, они, бесспорно, передают возвышенность тона, но бессильны, сами по себе, передать квази-ученость.
б) Русские слова в латинском обличье, может быть, и звучат «порой пародийно-иронически»', но не вразрез с намерениями автора (т. е. они представляют собой параллель — или антипараллель? — латинских слов с французскими окончаниями у автора), и тоже понятны среднему читателю перевода.
а) Латинские слова в русской морфологической оболочке звучат в тон с повествованием, создают впечатление «научности» и производят комический эффект, но... остаются непонятными для среднего читателя перевода,
257
т. е. по сути Дела, Являются для него тем, что В. Г. Гак называет «полной белибердой» '. Дело в том, что, несмотря на свою архаичность вообще, несмотря на неупотребительность в современном французском языке или же в • других значениях латинских слов, оригинальный текст фразы «..inculcons nos veretres es penitissimes recesses des pudendes de ce meritricules amicabilissimes» остается все-таки близким к сознанию современного французского читателя (хотя в «переводе» Пьера Мишеля ни одно слово не совпадает с оригиналом : «..penetrons de nos ... les retraites les plus profondes des ... de ces petites p... si ami-ables»2. «Русский» же текст Н. Любимова «..инкулькиру-ем наши веретры в пенитиссимные рецессы пуденд этих амикабилиссимных меретрикулий»3 остается для рядового читателя именно «глокой куздрой» Л. В. Щербы, о значении которой нужно догадываться по предлогам и флексиям. Но что бы вышло из применения того же приема в обратном направлении? Возьмем другую фразу из русского перевода Любимова и попытаемся перенести ее обратно во французский тем же способом: «Т с h t i m o n s snisquer la blagovolence!»4. Мы не отрицаем качеств прекрасного перевода Н. Любимова, а только лишний раз подчеркиваем важность принципа «доходчивости», в интересах которой и Л. Толстой переводил в «Войне и мире» все французские вкрапления на русский язык.
Неправильности детской речи большей частью малочисленны и эпизодичны, не имеют ничего общего с национальным колоритом, и передавать их следует функционально, т. е. «коверкание» должно соответствовать детскому языку на ПЯ, — малейшее утрирование может погубить эффект.
Ломаная речь иностранца, не знающего ИЯ, должна прозвучать естественно на ПЯ; поэтому передавать ее следует тоже функционально. По-видимому, для
1 Гак В. Г. «Коверкание» или «подделка», ее. 41, 42.
2 Rabelais, Francois. Pantagruel. Publie sur le texte defimtif etabli et annote par Pierre Michel. Paris, 1964.
3 Библиотека всемирной лит-ры. Рабле Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Худ. лит-ра, 1973, с. 178.
4 Сам Н. Любимов косвенно высказывается против не понятных для читателя слов и выражений: «..в переводе «Дон Кихота» и того же «Гаргантюа» я употреблял лишь такие архаизмы, которые понятны без подстрочных примечаний и без заглядывания в словарь Срезневского». (Перевод — искусство. — МП, 1963; 3, с. 244).
258
этого переводчику необходимо некоторое знакомство со строем и звучанием языка этого иностранца, так как такая речь обычно является переводом с его родного языка. Однако немец, слабо знающий французский, и немец, плохо владеющий русским языком, переведут свою мысль по-разному. На это положение указывает и В. Г. Гак: «В некоторых случаях в языке подлинника и языке перевода могут существовать определенные традиции в изображении особенностей речи, возникающих под влиянием третьего языка. Эти традиции опираются на структурные расхождения внутри каждой пары языков и внешне могут иметь различные черты. Так, в русской литературе немецкий акцент нередко изображается употреблением «и» вместо «ы», мягкого «ль» вместо твердого «л», т. е. показывается замещение немецкими фонемами русских фонем, отсутствующих в немецком языке. Во французских же текстах немецкий акцент передается заменой звонких согласных глухими и наоборот» '. Таким же образом для неправильной болгарской речи русского характерны ошибки в употреблении артикля, а для болгарина, говорящего по-русски, — ошибки в падежных окончаниях, твердость мягких согласных, мягкость «ж» и «ш». Однако при переводе на французский, немецкий, английский или какой-либо другой язык русской книги, в которой встречается ломаная русская речь болгарина, или болгарской книги с ломаной болгарской речью русского, сохранить типичность этих ошибок окажется невозможным, и переводчику придется искать другой прием, заменяя морфологические ошибки фонетическими, фонетические — синтаксическими, или наоборот, но всегда такими, которые присущи русскому или болгарину на соответствующем ПЯ.
Но и это не следует применять машинально. В рассказе «Качество», ("Quality"), средствами твердого немецкого произношения (в частности, озвончения) совершенно правильной в остальном английской речи, Дж. Голсуорси придает своеобразный трагизм образу своего героя — сапожника Гесслера, немца: "Zome boods," he said slowly, "are bad from birdt. If I can do noding wid dem, I dake dem off your bill." He подобрав соответствующих средств, «не попав в тон», переводчик может легко превратить этот трагизм в комизм и разрушить эффект всего рассказа.
Гак В. Г. Указ, соч., с. 39.
259
Положение в известной степени переменится в случае преднамеренного коверканий или ошибок, т. е. когда иностранец (носитель третьего языка) намеренно коверкает ИЯ или носитель ИЯ коверкает родной язык, чтобы сделать свою речь «более понятной для других» или чтобы сойти за иностранца. В таких случаях всегда проскальзывает нотка искусственности, которую, хотя это и очень трудно, следует тоже передать в переводе. Почти все практики и теоретики художественного перевода, затрагивая эту проблему, говорят о чувстве меры, экономности в стилизации национально окрашенной (т. е. ломаной) речи. Ив. Кашкин ставит в пример переводчикам таких авторов, как Пушкин и Лев Толстой: «..найдя верную тональность, Пушкин точно обозначает ее для читателя очень действенным намеком, а потом лишь напоминает о ней», и «Толстой стилизует только ключевые (начальные или ударные) фразы, а затем переходит на обычную сказовую речь: 'разумеется, исключая неправильность языка, о которой читатель может судить по первой фразе» '.
Однако такая «экономность» переводчика там, где сам автор не воспользовался ею, иногда приводит к нарушению его замысла, так как все неправильности (и дефекты) речи проявляются сильнее при волнении, в напряженные моменты, т. е. являются деталью психологического, эмоционального состояния персонажа, необходимым штрихом образа, а такие детали и штрихи, разумеется, экономить нельзя.
Как элемент речевой характеристики персонажа эти отклонения не связаны обязательно с данным словом, предложением. Поэтому переводчик волен воспользоваться любой компенсацией подходящими — фонетическими, морфологическими, синтаксическими — средствами.
Ломаная иноязычная для оригинала речь персонажей является иноязычным вкраплением, т. е. при переводе на русский и болгарский с языков, пользующихся латиницей, следует давать ее латиницей же или транскрибировать, в обратном случае — кириллицу передавать латиницей.
Различные дефекты речи, такие как косноязычие, пришепетывание, шепелявость, сюсюканье, гнусавость, кар-
тавость, заикание, обычно передаются функциональным аналогом или же их можно оговорить краткой фразой в тексте: «зашепелявил старик», «сильно заикаясь», «глотая на английский манер все 'р'», said he with a lisp, stammelte sie и т. п.
Далеко не все дефекты речи встречаются во всех языках. Дефект для одного языка может быть нормой для другого: передавая речь грека на болгарском языке, все авторы заставляют его произносить «з» вместо «ж» и «с» вместо «ш»; таким образом, то, что по-русски или болгарски было бы сюсюканьем, является здесь отличительной национальной чертой речи; для нашего уха большинство французов картавят, во французском же языке нет даже такого понятия — картавость!1 С другой стороны, сравнительно редко такие дефекты приписываются авторами главным героям и редко проводятся сплошь во всех репликах таких персонажей. Конечно, нет правил без исключений, и астматичный господин Слири, не совсем эпизодический персонаж в романе Диккенса «Тяжелые времена», на протяжении всего романа произносит [0] и [б] вместо «с» и «з» (на русский это передано переводчиком как «х»).
Намеренно введенные и очень часто оговариваемые автором ошибки в произношении или правописании персонажей, как, скажем, «pan — р-а-п» Толстого (случай описан подробнее в следующей главе), тоже передаются функциональным аналогом, как это и сделал французский переводчик «Войны и мира».
1 Зато во французском существует понятие "rouler Гг"; как и у англичан, в противоположность их глухому "г", существует понятие "to rc'.l one's rs".
1 Кашкин Ив. Указ, соч., с. 460. 260: |
Глава 6
ИНОЯЗЫЧНЫЕ ВКРАПЛЕНИЯ
Ma chere Alexandrine, Простите, же ву при, За мой армейский чин Все, что je vous ecris; Меж тем, же ву засюр, Ich wunsche счастья вам, Surtout beaucoup d'amour, Quand vous serez Мадам.
M . Ю. Лермонтов
В лингвистической литературе для разных иноязычных и заимствованных элементов лексики и фразеологии встречается немало терминов: «иностранное слово», «чужое слово», «варваризм», «экзотизм», или «экзотическое слово», «макаронизм», «алиенизм», «заимствованное слово», или «заимствование» и пр.; некоторые мы постарались отграничить уже в ч. I (см. гл. 1, с. 15 и гл. 4, •-, с. 39). Среди них и в отличие от них должен найти мес- < то и принятый нами термин «иноязычное вкрапление».
Некоторым писателям, в особенности классикам прошлого, было присуще употребление более широкого круга иноязычных вкраплений. В старых произведениях западной литературы было принято пересыпать изложение мудрыми фразами, афоризмами и/или просто единичными словами на латинском и древнегреческом языках: это не только считалось признаком эрудиции, но некоторые образованные люди в самом деле так говорили. То же в значительной степени касается и русской классической литературы, которой, кроме латинских и, меньше, древнегреческих, присущи были главным образом французские и, в несколько меньшей степени, немецкие вкрапления '. Об их характере и числе в русских текстах можно судить, например, по материалу двухтомного Словаря выражений и слов, употребляемых в русском языке без перевода (т. е. авторы имеют в виду преимущественно прижившиеся нерусские единицы), в котором подавляю-
В болгарской классической литературе иногда встречаются турецкие, реже — греческие слова и выражения, но в общем вкраплений в ней намного меньше.
262
щее большинство примеров — из литературы конца XVIII—XIX вв.1
Кроме таких вкраплений писатели и теперь употребляют повседневные слова и выражения на чужом для самого произведения языке. Они вкладывают их в уста своих героев или используют в авторской речи в интересах колорита или как деталь речевой характеристики, дают их в иноязычном написании или же транскрибируют (мы исключаем ломаную речь, о которой говорили в предыдущей главе).
С другой стороны, произведения современных авторов на всех языках испещрены иностранными словами и выражениями (терминами, реалиями и пр.) гораздо больше, чем когда-либо в прошлом, в результате интеграции наук и искусств и огромного увеличения международного обмена информацией и расширения круга фоновых знаний «человека с улицы». Полностью или отчасти ассимилированные (заимствованные слова, в том числе и интернационального фонда), они подчиняются грамматическим правилам принявшего их языка и, в нашем понимании, не являются иноязычными вкраплениями: автор употребляет их непреднамеренно, как привычные для него слова родного языка.
Иноязычными вкраплениями в нашей терминологии, как уже было сказано (ч. I, гл. 1), являются слова и выражения (или, как иногда у Л. Толстого, целые пассажи и письма) на чужом для подлинника языке, в иноязычном их написании или транскрибированные без морфологических или синтаксических изменений, введенные автором для придания тексту аутентичности, для создания колорита, атмосферы или впечатления начитанности или учености, иногда — оттенка комичности или иронии2.
Приблизительно такое же содержание некоторые авторы вкладывают в понятие «варваризм». Так, Д. Э. Ро-зенталь в своем определении этого термина относит к варваризмам довольно разнородную лексику: иноязычные слова вообще, реалии, термины, ломаную речь, причем недостаточно ясной остается разница между э к з о -
1 Бабкин А. М., Шендецов Б. В. Словарь иноязычных выражений и слов, кн. 1—2, М.—Л.: Наука, 1966.
2 Интересно исчерпывающее изложение этого вопроса в рамках русского языка в гл. 3 («Иноязычные выражения») книги А. М. Бабкина «Русская фразеология, ее развитие и источники» (Л.: Наука, 1970).
263
тической лексикой и варваризмами. Автор иллюстрирует их одинаковыми по своему характеру примерами из Пушкина (для первых — «мантилья», «панна», «делибаш», «янычар», для вторых — «боливар», «брегет», «васисдас»); в дополнение к ним дает и несколько примеров из Маяковского («авеню», «стриты», «собвей», «элевейтер», «ажан», «пульке»). Ломаная речь, о которой мы говорили в предыдущей главе, иллюстрирована отрывками из стихотворения Д. Бедного «Манифест барона фон Врангеля»: «Вам мой фамилий всем известный...» и т. д. Однако тут же даны и примеры типичных иноязычных вкраплений в их оригинальном иноязычном написании и в русской транскрипции, первые опять-таки из Пушкина (vale, far niente, et cetera, in quarto, du comme il faut, tete-a-tete), вторые — из комической поэмы И. П. Мятлева «Сенсации и замечания г-жи Курдкжовой» («Адью, адью, я удаляюсь, Люан де ву...» и т.д.), являющейся ярким образцом «макаронических стихов»'. Там же Д. Э. Розенталь указывает на две функции элементов, обобщенных им под названием варваризмов: во-первых, служить передаче соответствующих понятий (к ним мы причисляем реалии и термины) и созданию местного колорита (не упоминая временного и социального колоритов, традиции или узуса на данном отрезке времени); а во-вторых, быть «средством сатиры для высмеивания людей, раболепствующих перед иностранщиной, средством иронической речевой характеристики действующего лица». Со второй установкой мы тоже не вполне согласны, так как сатирический и иронический характер иноязычные вкрапления приобретают только в макаронической речи (в стихах и прозе) или при создании нарочито комических ситуаций. Кстати, макароническая речь почти непереводима на язык этих вкраплений. Единственным и очень трудным, даже рискованным приемом было бы замещение их функциональным эквивалентом или аналогом на каком-нибудь другом языке. Гораздо безопаснее превратить правильные «макаронические» вкрапления в ломаную речь. Ломаная же речь сама по себе — явление другого характера и не является иноязычным вкраплением (см. гл. 5).
И. Левый, с другой стороны, приводит к одному знаменателю иностр анный язык и местный диа-
языка.
1 Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского Изд. 3-е. М.: Высшая школа, 1974, с. 80—81.
264-
лект, называя оба «чужеродной языковой системой», которая «сама становится художественным средством и, как таковое, непереводима». Для нас диалект — отступление от литературной нормы, и он рассмотрен нами тоже в предыдущей главе. Однако с иностранным языком дело обстоит иначе. «Чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал, — продолжает И. Левый, — часто бывает непонятен читателю перевода, поэтому чужеязыч-ную речь нельзя в переводе сохранить. Так, непонятны были бы финикийская речь в устах воина-пунийца из комедии Плавта «Пуниец», турецкая — в классической болгарской литературе, а для малообразованного читателя— и французская в «Войне и мире» Толстого. Если заменить чужеязычные выражения фразами на литературном языке переводчика, они утратят свое художественное качество; обычный перевод в сносках непригоден здесь, так же как и подстрочные пояснения исторических реминисценций»'. Тут мы бы возразили по двум пунктам: во-первых, вряд ли и при постановках «Пунийца» в свое время в Древнем Риме финикийская речь воина была понятна всем зрителям или даже какому-то их большинству; во-вторых, говоря о французских вкраплениях в «Войне и мире», И. Левый забывает, что сам Л. Толстой их переводил, иногда в сносках (больше), а иногда и в тексте.
В мировой литературе наблюдается в основном два подхода в отношении иноязычных вкраплений в подлиннике: 1) автор вводит их без пояснений, рассчитывая, по-видимому, на контекстуальное осмысление и подготовку читателя, или же, считая их элементами колорита, атмосферы, для ощущения которых не обязательно их смысловое восприятие, иной раз даже мешающее, т. е. важна форма, а не вложенная в нее информация, и 2) автор тем или иным путем доводит до читателя их значение. Первым путем вводятся итальянские, испанские, немецкие и французские вкрапления у Хемингуэя, голландские и французские у Ирвинга Стоуна; второй характерен в некоторой степени для русских (Л. Толстой, И. А. Гончаров), немецких и болгарских писателей.
В средневековой литературе почти никто эти вкрапления не переводил ни в тексте, ни в сносках, поскольку потенциальными читателями были такие же эрудиты.. Например, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) в коротеньком эс-
1 Левый И. Указ, соч., с. 137—138.
265
се «О чтении» ("On Studies") употребляет латинскую сентенцию «Abeunt studia in mores» (Занятия налагают отпечаток на характер) и выражение «cymini sectores» (букв: «расщепляющие тминые зерна» — о людях, вдающихся в излишние тонкости), непонятные теперь без перевода большинству даже высокообразованных людей— ведь латынью в наше время занимаются лишь узкие специалисты! В некоторых более поздних изданиях таких произведений, однако, мы находим их в переводах (в сносках, комментариях в конце книги).
Для переводчика все это порождает дополнительные проблемы: а) Следует ли оставить иноязычные вкрапления автора без перевода или объяснений? б) Как поступить с собственно переводами вкраплений самого автора?
Самым естественным, на первый взгляд, кажется по
следовать примеру редакторов и комментаторов старых
авторов — перевести в сносках, дать комментарии в кон
це. Здесь, конечно, лишний раз возникает критерий з н а -
ко мост и: что переводить или пояснять, что будет по
нятно без пояснений? В отношении же самих переводов
или комментариев мы всецело присоединяемся к неод
нократным замечаниям и предупреждениям
А. М. Бабкина к комментаторам (в нашем случае —
переводчикам) в вышеуказанной его книге: не перево
дить слишком легковерно, проверять не только точное
значение таких вкраплений на языке, из которого они за
имствованы, но и «прибавочное» значение, полученное в
заимствовавшем их языке или в употреблении автора
(последнее касается особенно иноязычных слов и выра
жений, уже ассимилированных языком подлинника). Для
иллюстрации воспользуемся готовым примером и заклю
чением А. Райхштейна: «„Servus," sage ich und lasse sie
allein (ebenda)—Servus»,* — заявляю я и оставляю их
одних. Сноска на этой странице русского текста гласит:
«Приветствую вас (лат.).» Стандартная для немецкой
разговорной речи формула приветствия (ср. русск. «При
вет!») создает в переводе неоправданное впечатление
оригинальничанья латинским словцом, чуждого герою
романа»'.
Но это не решает еще вопроса — что переводить и
сколько? Очевидно, большое количество иноязычных вкраплений в тексте — и объясненных, и необъясненных — затрудняет чтение и оригинала, и перевода, и, возвращаясь еще раз к И. Левому, мы бы сказали, что «чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал», возможен — в идеальном смысле слова — только в двуязычных странах, как русский в союзных республиках, французский и немецкий — в Швейцарии, шведский и финский — в известных областях обеих стран, французский — для фламандцев в Бельгии и Франции и голландский — для них же в Нидерландах. Но все эти случаи скорее исключения, чем правило. Говоря же о рамках «свободы переводчика», видимо, можно воспользоваться, но тоже не повсеместно, а в разумной мере, рецептом И. Левого: «Наиболее приемлемым решением здесь будет перевести на свой язык важнейшие в смысловом отношении фразы и намекнуть на атмосферу чу-жеязычности сохранением в переводе приветствия и кратких реплик, содержание которых ясно из контекста (особенно если основная мысль повторена в соседней фразе). Далее намеки на чужеязычность речи можно в случае необходимости комбинировать с пояснениями («обронил он по-турецки»'. Такие намеки на чужеязычность речи со стороны переводчика окажутся еще более неизбежными при переводе произведения на язык самого вкрапления, как это бывает и при обращениях, скажем, в репликах Пуаро в переводах романов Агаты Кристи на французский язык.
Очень важна, разумеется, та степень знакоместа данного вкрапления, которая иногда делает излишним перевод: множество разноязычных пословиц, поговорок, крылатых слов, шаблонных выражений давно уже стали международными, настолько, что например, В. Надеин считает возможным употребить даже каламбурно известное «cherchez la femme» в виде «шерше ля тёщ», как сказали бы французы, пожившие в Вологде»2, рассчитывая с полным основанием, что его поймут. То же касается и иноязычных заимствований в ИЯ, ясных и читателю ПЯ. Ярким примером может послужить следующая выдержка из «Человека в футляре» Чехова: «..по всей вероятности, в конце концов, он [Беликов] сделал бы предложение, если !бы вдруг не произошел "kolossalische
'РайхштейнА. О переводе устойчивых фраз. — ТП, 1968, № 5, с. 32—33. Пример взят автором из книги Э. М. Ремарка «Черный обелиск» и перевода ее на русский язык. 266 |
1 Левый И. Указ, соч., с. 138. 2 И, 27.11.1975. |
267 |
Scandal"» Ч Несмотря на преднамеренно неправильную форму (kolossalische в немецком нет, правильно — kolossal, a Scandal дан в английском, написании, через «с» вместо «k»), это будет понятно в любом переводе (например, в английском переводе это так и дано, и даже Skandal дан через «k», вероятно для выделения его из общего текста).
Но как быть, если данное вкрапление, понятное читателю оригинала, непонятно читателю перевода? Мы упоминали— часто автор уверен, что будет понят, и оставляет иноязычные элементы без пояснений; в то же время при переводе на другой язык они не доходят до нового читателя: их содержание неясно, колорит стирается и переводчику приходится искать возможности подсказать его наличие в подлиннике. Такой случай мы находим в том же рассказе Чехова: «Нет, братцы, поживу с вами еще немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, н е х а и вин л о пне»2. (Разрядка наша — авт.) Это выражение, несмотря на близость языков, без перевода не дойдет даже до болгарского читателя. Понимая это, болгарский переводчик не счел возможным сохранить украинское вкрапление, причем эта фраза слилась с остальным текстом — пропал колорит: «...Ще си замина, а вне си останете тук с вашия юда, дявол да г о в з а м е». Тот же эффект получился, вернее, эффекта не получилось, и в английском переводе: "...and you may stay with your Judas, and be damned to him". (Разрядка наша — авт.)
Правильный прием подсказывает переводчику следующий пример, взятый из газетного текста: «— Цэ ж мы делали садик, — мешая русские слова с украинскими (разрядка наша — авт.), рассказывала мне Зоя Буткевич, дивчина из отряда «Карпаты». — Все робыли, что треба: и кладку, и штукатурку, и малярку. С шести утра и дотемна — хотелось сдать поскорее: ди-тыны малые ждали»3. Перевести это на другой язык, оставляя украинские слова, невозможно, однако объяснительная фраза автора компенсирует в некоторой степени утрату колорита.
Иногда переводчик может позволить себе добавление
перевода иноязычного вкрапления непосредственно после него в авторском тексте, как это делают и сами авторы. Несколько таких примеров мы указали, цитируя в разных местах выдержки из «Казаков» Л. Толстого.
А встречаются и вкрапления с подтекстом, представляющие собой еще более трудную для переводчика задачу. Например, Гергарс Гауптман („Die Insel der Grofien Mutter") пишет: „..eine deutsche Lady, die ihren heifige-liebten Lord verloren hatte.." (разрядка наша — авт.), давая в единственной фразе характеристику одной из своих героинь. Конечно, проще всего перевести это слово в слово («..немецкая леди, потерявшая своего горячо любимого лорда..»), но будет ли ясен подтекст автора? А как быть при переводе на английский язык? Такие места требуют высокого мастерства и индивидуальных решений переводчика — рецепты здесь давать почти невозможно.
Легким и бесспорным бывает только упомянутое нами выше положение, когда автор дает перевод вкрапления в самом тексте непосредственно или в соседней фразе. Тогда переводчику остается лишь транскрибировать иноязычные слова или выражения и перевести на ПЯ данный автором в тексте перевод или объяснение. Так, никакого затруднения не представляет перевод на любой язык текстов следующего типа:
«— Уйде-ма, дядя? (то есть: дома, дядя?) — послышался ему из окна резкий голос...»1; «..за стенкой раздался сильный голос Ивана-младшего: — Dad, wouldyou cash me.a check? — Что означало: — Отец, ты мне чек наличными не оплатишь?»2; «Белесое солнце высвечивало., матерчатую полосу с аккуратно выведенными на ней словами «Tarn и делек!» — «Всего самого хорошего!»3. (Разрядка всюду наша — авт.)
А бывает и так: автор, который в тексте или в сноске обычно дает перевод — правильный или «вольный» — своих иноязычных вкраплений, вдруг изменяет этому принципу. Так, И. А. Гончаров в «Фрегате «Паллада» всегда переводит введенные в текст латинские, англий-
279. |
'Чехов А. П. Собр. соч. Т. 8, с. 287.
2 Т а м ж е, с. 287.
3 И, 28.Х. 1975.
1 Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 3, с. 226. "Кондратов С. Н. Свидание с Калифорнией, с. 3 И, 5.VIH.1975.
ские, немецкие, голландские и французские слова и выражения, а украинскую фразу «Що-сь воно не тее( разрядка наша — авт.), эти тропикы!»1 оставляет без перевода, считая, что каждый русский поймет ее. Но поскольку нерусский не поймет, переводчику приходится, следуя установленному самим автором правилу, давать в тексте украинскую фразу, как она есть, и переводить ее в сноске.
Самым полным и показательным примером, в том числе и при переводе произведения, изобилующего вкраплениями из ПЯ, бесспорно является «Война и мир» Л. Толстого и перевод его на французский язык, о котором (присовокупляя и Макаренко) С. Мемедзаде пишет: «Представьте себе «Войну и мир» на французском языке и «Педагогическую поэму» — в переводе на украинский. Целые светские пассажи в толстовской эпопее и сочные украинские выражения макаренковских хлопцев «растворятся» в языке перевода, подобно тому как медуза становится в воде малозаметной, почти невидимой»2.
Думая о своем читателе, Л. Толстой явно рассчитывал не только на тоненькую прослойку современной ему русской интеллигенции — иначе он, конечно, оставил бы без перевода французскую речь, столь характерную для части описываемого им русского общества того времени. Об этом упоминают многие авторы, что и заставило нас поинтересоваться данным вопросом в нескольких аспектах: а) как переводит Л. Толстой свои французские пассажи; б) что делает переводчик, например, на болгарский язык с русским текстом толстовских сносок; в) какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа; г) что происходит с собственным русским переводом сносок Толстого во французском переводе?
а) Очевидно Л. Толстой писал французские пассажи прямо на французском, не переводя с русского; дойдя же до необходимости повторить свою мысль и по-русски, он чаще всего переводил ее функционально, т. е. передавая мысль или фразу (слова) так, как выразил бы их первоначально на русском языке. Это становится яснее всего при сопоставлении более длинных пассажей.
Встречаются, однако, и случаи, когда он именно
'Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Т. I, с. 248. •;•
2Мамедзаде С. Точность плюс вдохновение. — АПТХП, т.'I»
с. 194. <Г^
270
переводил, и тогда перевод получался более формальный, буквалистический. Так, выражение «malheu-reuse, comme les pierres» переведено им «Бедняжка несчастлива, как камни» (ФРФС переводит этот фразеологизм «несчастнейший из смертных, глубоко несчастный, горемычный»).
б) Как раз на таком примере можно проверить, как поступает со сносками переводчик: переводит русский текст или дает свой перевод французского текста, игнорируя сноску. Автор новейшего болгарского перевода «Войны и мира» Константин Константинов, сам писатель и один из лучших болгарских переводчиков за последние четыре десятилетия, был знатоком и французского языка, переводил и французскую классику. Сличение с подлинником показало, что он оставался верен своему автору, переводя русские переводы самого Толстого. И в цитированном выше случае он перевел дословно формальный перевод Толстого: «Клетата, тя е нещастна ка-то камъните».
В другом месте Л. Толстой пишет: «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre вернейший раб a tout jamais (pan—comme mon староста m'ecrit des донесения: покой-ep — п)» и переводит в сноске: «Устройте мне это дело, и я навсегда ваш... как мой староста мне пишет...». К. Константинов дает в тексте «Arrangez-moi cette affaire et je suis votre- пай-верен роб a tout jamais — роб — comme mon управител m'ecrit des донесения: покой-ер — n », r . e. повторяет французские слова и переводит только русские, а в сносках дает толстовский перевод французских фраз: «Наредете ми тая работа и аз винаги ще бъда ваш. Както моят управител ми пише. Т. е. «п», «ъ», отмечая «Б. пр.» (Примечание переводчика)»1.
в) Второй пример приводит нас к следующему вопросу: какова судьба самих французских вкраплений во французском переводе романа? В одном переводе2 в самом начале оговорено, что все французские тексты автора (Л. Толстого) даны курсивом, а это позволяет
1 В русском издании романа (Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 4. М.: Гос. изд, худ. лит., 1961) на с. 13 дано латиницей р а п-п а н вместо кириллицей р а п ъ (с твердым знаком, у Толстого — «ер») и с дефисом после «покой-ер» вместо правильного тире: т. е. «п о к о и - е р-п» вместо «покой-ер—п». Так его передал и болгарский переводчик.
3 Tolstoi, Leon. La guerre et la paix. Trad, par Henri Mongault. Paris, 1952.
271
французскому читателю получить некоторое представление о русско-французской речи дворянства того времени.
г) Переводы самого Толстого французских вкраплений на русский язык, естественно, становятся совершенно беспредметными и опускаются.
Здесь же, по поводу этого примера, добавим и другую немаловажную подробность в связи с перенесением иноязычных вкраплений из языка в язык. В то время как латиница более или менее знакома большинству носителей языков, использующих кириллицу, носителям языков, пользующихся латиницей (иногда даже для носителей близкородственных славянских языков), кириллица большей частью не знакома. Из этого следует, что такие вкрапления необходимо транскрибировать; однако нельзя упускать из виду и преднамеренно вводимые автором ошибки с целью подчеркнуть необразованность или незнание того или иного персонажа, или создание комического эффекта или сообщение оттенка иронии.
Между прочим, французский переводчик «Войны и мира», дойдя до этого самого «рапъ» и не видя возможности передать его понятным образом французскому читателю, прибегнул к приему компенсации и подчеркнул неграмотность толстовского старосты неправильным написанием другого слова: «..a tout jame (j-a-m-e)», — довольно часто встречающейся среди французов орфографической ошибкой.
Особый, частный случай — иноязычные заглавия целых произведений (романов, стихотворений и пр.) или отдельных глав — явление, широко распространенное; можно было бы дать длинный перечень таких случаев. Ограничимся упоминанием только «Table-Talk» Пушкина, стихотворения Гете «Probatum est», «Vanitas! vani-tatum vanitas», «Egalite», Мэтью Арнольда «Requiescat», Роберта Браунинга «Summum bonum», В. Хенли «Invic-tus» и пр. Очевидно, все эти заглавия должны остаться такими, как их дает автор, и единственным возможным изменением является транскрипция, причем здесь будет неизбежна утрата колорита при переводе произведения на язык самого вкрапления.
Бывают, однако, случаи, когда переводчику удается перевести такое заглавие без утраты колорита. Идеальный пример — заглавие романа «Quo Vadis» Г. Сенкеви-ча, переведенное на русский и болгарский языки староболгарским (церковнославянским) «Камо грядеши», которое настолько же знакомо и вместе с тем обладает
272
тем же ароматом античности для русских и болгарских читателей, как и латинское заглавие — для католика-поляка. Можем упомянуть и „Totenmesse" Ст. Пшибы-шевского, написанную им по-немецки, а в автопереводе на польский язык озаглавленную «Requiem aeterna».
Очень характерен — в обратном направлении — случай с книгой Джерома К. Джерома "Three Men on the Bummel", в которой автор объясняет совершенно незнакомое для англичан немецкое слово Bummel только на последней странице. Бесспорно, весь эффект этого приема автора совершенно утрачен для читателя русского перевода, озаглавленного «Трое на велосипеде»,— так, если бы хотел, мог назвать его и сам автор,— утрачено и значение последнего абзаца, содержания, вло-. женного Джеромом в концовку книги. Действительно, трудно сохранить или как-нибудь компенсировать это содержание и при переводе книги на немецкий язык.
В заключение, говоря о вкраплениях, можно еще отметить, что взаимные отношения в рамках разных пар языков различны, что тоже не следует упускать из виду, поскольку «...если при переводе с немецкого на русский действенность этих элементов [иноязычной лексики] в случае их сохранения усиливается, подчеркивается несоразмерно их весу в оригинале, вследствие чего в ряде переводов часть их нередко опускается, т. е. передается русскими словами, то при переводе с русского на немецкий их формальное воспроизведение не встречает обычно никаких препятствий, не требует особенных технических ухищрений, окраска иноязычности сохраняется, но действенность этой категории слов в той или иной степени уменьшается» 1.
Глава 7
ТЕРМИНЫ
Термин однозначен, термин не имеет коннотативных значений, термин лишен синонимов, независимо от контекста термин переводится термином — полным и абсолютным эквивалентом, и поэтому, согласно
'Федоров А. В. Очерки общей и сопоставительной стилистики. М.: Высшая школа, 1971, с. 121—122.
273
единодушному мнению специалистов, относится к числу единиц, не затрудняющих переводчика... Почему же в таком случае, спросит пытливый читатель, вопросы о переводе терминов попали в книгу о «непереводимом»? Вопрос вполне закономерен, несмотря на то, что об этом уже шла речь в первой части (гл. 1).
Во-первых, то л ь ко в идеале термин однозначен и лишен синонимов и коннотаций. А во-вторых, даже при этом «идеальном» положении говорить о его полной пере-водимости — термин термином — можно лишь в тех случаях, когда элементы терминологии находятся в своем естественном окружении, т.е. в научном стиле речи, в подъязыке науки; нас же интересует в первую очередь перевод термина в художественном тексте.
Миф о единственном значении термина и отсутствии у него синонимов нетрудно развеять простой словарной справкой — это хорошо видно в сопоставительном плане. Болгарскому термину палец в русском переводе (БРПР) соответствуют «эквиваленты» палец, кулак, кулачок, ро тор, шкворень; рус. палец — в английской терминологии pin, cam, finger, cog; pin в переводе на французский — cheville, clavette, essieu, pivot, roupillon, а первое из французских соответствий переводится нем. Pflock, Zap-fen, Virbel, Bolzen, Knockel. Английское слово arm в нетерминологическом словаре (БАРС) представлено по меньшей мере 15 терминологическими русскими соответствиями; терминологический словарь даст их гораздо больше.
Перевод термина далеко не всегда дело простой замены слова ИЯ словом ПЯ- Переводить термины было бы легко и просто, 1) если бы научная литература имела монопольное право на их употребление и 2) если бы каждый термин действительно имел терминологический эквивалент в любой паре языков. Но так не бывает.
Элементы терминологии (слова и словосочетания) в последнее время — чем дальше, тем больше — встречаются далеко за пределами научной литературы, а по существу во всех жанрах: в эпоху НТР наука и техника стали чуть не основными поставщиками новой лексики для современного общелитературного языка. Немало терминологии в научно-популярных и научно-фантастических произведениях, есть она и в общественно-публицистической литературе, не чужда терминологии и беллетристика, и даже поэзия. И это естественно: трудовая деятельность играет ведущую роль в жизни любого человека, а стало
274
быть, и персонажа художественного произведения, так что правдоподобное описание этой жизни неизбежно должно привести к использованию языка, связанного с трудом и производством. Едва ли будет преувеличением сказать, что сегодня, благодаря активности средств массовой информации, общим достоянием становятся даже узкоспециальные термины, неизбежно попадающие и в язык писателя. В результате термин становится обязательной составной частью лексики любого произведения художественной литературы, отражающей состояние современного литературного языка1.
Однако поведение термина в научном и в художественном тексте неодинаково, как, соответственно, неодинаковы и исполняемые им функции в этих различных по средствам выражения жанрах. В своей естественной среде, как компонент терминологической системы и подъязыка соответствующей науки, термин играет только назывную роль, роль знака, указывающего на точно определенное понятие, в то время как в художественном произведении он исполняет прежде всего поставленную ему автором стилистическую задачу, не теряя, впрочем, и своего предметного значения. Отсюда и различия в постановке вопроса о переводе терминов в зависимости от жанра.
Прежде чем переводить, термин нужно распознать в тексте, отличить от элементов общеязыковой лексики. Затруднения возникают главным образом из-за омонимии (между двумя терминами, между термином и нетермином), благодаря приписыванию обычной лексической или фразеологической единице — иногда «бывшему термину» — терминологического статуса, а также в связи с «прозрачной» внутренней формой термина.
Омонимы2 иногда распознаются легче среди заимствованных терминов, но нередко и они затрудняют переводчика. Например, англ, cable, кроме кабель, может значить еще и трос, якорная цепь, теле-
1 Подробнее см., например: Толикина Е. Н. Термин в литературном языке. — Сб. Нормы современного русского литературного словоупотребления. М.—Л.: Наука, 1966; Капанадзе Л. А. Взаимодействие терминологической и общеупотребительной лексики. — Сб. Развитие лексики современного русского языка. М.: Наука, 1965.
2 И здесь, как в случае с реалиями, в понятие омонимии мы включаем и многозначность — с точки зрения перевода оба явления представляют трудность в связи с несоответствием плана выражения плану содержания.
275
грамма, каблограмма, швартов, кабельтов, витой орна мент, телеграфировать (по подводному кабелю), закреп лять канатом, украшать витым орнаментом (БАРС); нем. Kammerton — это «основной тон», а рус. камертон («упругая стальная вилка..» — Ож.) соответствует нем. Stimmgabel'. Такие термины легко могут оказаться «ложными друзьями переводчика».
Труднее обстоит дело с исконными для ИЯ терминами. Многие из них, будучи элементами соответствующей терминосистемы, имеют вместе с тем достаточно «прозрачную» внутреннюю форму, чтобы ввести переводчика в заблуждение.
В техническом тексте едва ли зуб, щека, корпус, па лец, плечо, пята, кулак, а тем более головка, зубец, щечка, кулачок будут переведены в значении частей тела, да еще с ласковым оттенком; маловероятно, чтобы переводчик рус. головку передал нем. „Kopfchen", или болг. ший- ку •— фр. «сои» (не уменьшительным2 за отсутствием такового во французском языке), или англ, heel — нем. „Ferse", а болг. пета — рус. «пятка». Встретив термин головка рельса, он не свяжет ее «по аналогии» с «гладить по головке», так как видит в ней лишь «верхнюю часть сечения рельса., с закругленными краями» (РБТР); ножка опухоли, наверное, не направит мысль переводчика-медика к ребенку, прыгающему «на одной ножке», поскольку для него она только pediculus — тоненький стебелек, на котором держится опухоль.
Иное дело в художественном тексте, где плечо — прежде всего «часть туловища от шеи до руки» (Ож.), а потом уже, в анатомической номенклатуре, часть руки выше локтя (в отличие от предплечья), или в физической терминологии — часть рычага и т.д.; где опухоль в основном соответствует англ, swelling, болг. «подутина», а только для медика = лат. tumor, или neoplasma; где, говоря о соли, автор может иметь в виду не только «приправу к пище», но также и «химическое соединение, образующееся при взаимодействии» и т.д. (РБТР); где
1 Готлиб К. Г. М. Немецко-русский и русско-немецкий словарь «ложных друзей переводчика». М.: Сов. энциклопедия, 1972; Акуленко В. В. (и др.). Англо-русский и русско-английский словарь «ложных друзей переводчика». М.: Сов. энциклопедия, 1969.
2 В русской научной литературе множество терминов имеет форму
уменьшительных общеязыковых слов: их можно было бы назвать
«лексикализованными диминютивами». ..........
276
спирт может быть камфарным или «нюхательным», лекарством или водкой. Если к этому добавить сказанное о неоднозначности самих терминов да еще многозначность большинства слов любого языка, а кроме того внутри- и межъязыковую омонимию, то станет ясно: обнаружить термин в художественном тексте — дело не всегда легкое.
Приведенные примеры показали, что источником ошибок в распознавании, так же как и в переводе терминов в художественном тексте, может быть и их прозрачная внутренняя форма. Если в чужом термине сравнительно редко можно спутать научное название с общеязыковым (ср. выше кабель, камертон), то «свой» для ИЯ термин гораздо легче принять за обычное слово, так как он больше сливается с окружающей его речевой тканью. В результате англ, deck-cabin может превратиться в «палубную кабину» вместо рубки, или hand окажется вдруг «рукой» вместо стрелки. Нем. Traubenkirsche в переводе на английский будет не "grape cherry", как можно предположить, — такого нет в природе, — a bird cherry, что, в свою очередь, не птичья вишня — русский синоним черешни, — а черемуха!' Так что здесь ни к селу ни к городу могут появляться и «шейки», и «губки», и любые нелепицы, порожденные фантазией и моментной ассоциацией, вызванной внутренней формой термина.
Бывает, правда, что научное или техническое понятие названо в разных языках терминами, совпадающими и по внутренней форме: англ, tooth, фр. dent, нем. Zahn во многих значениях покрываются по предметному содержанию и внутренней форме рус. зуб и болг. зъб. Но беда в том, что это нельзя считать закономерностью: есть множество терминов, в отношении которых такого совпадения не наблюдается. Так, рус. плечо и болг. рамо — межъязыковые синонимы как в терминологическом отношении, так и по внутренней форме; их эквивалентами, но только как термины, являются англ, arm и фр. bras, в свою очередь покрывающиеся между собой и в отношении внутренней формы; русский термин кулак переводится на болгарский язык совсем далеким по внутренней форме гърбица (в переводе на русский «горб»); фр. ta-
1 В БАРС допущена ошибка в переводе bird-cherry: вместо черему-_ ха — «черешня»; и лексикографов, видимо, подвела внутренняя форма английского термина.
277
Ion не «пятка», а кулачок, collet — не «ворот», а шейка, pied — не «нога» и не «ножка», а пятка (рейки) и, наконец, bras (du segment) —не «рука», а нога (сегментного затвора).
Трудность распознавания усугубляется еще тем, что термин может быть употреблен в нетерминологическом значении, и, наоборот, обычное слово может быть термином.
Сам по себе перевод терминов в художественном тексте подчиняется, как правило, основному принципу перевода этой категории слов: термин переводится термином. Сходны и некоторые предпосылки: для осуществления такого перевода нужно, чтобы в ПЯ существовал термин-эквивалент и переводчик знал не только факт его наличия, но и точную форму. Эти предпосылки требуют некоторого уточнения. Термин-эквивалент на ПЯ должен полностью соответствовать термину на ИЯ в отношении его предметного содержания и употребления в том же значении в данной области науки. Переводчик не может «перевыражать» термин на ПЯ, что закономерно в отношении других лексических и фразеологических средств; термин ИЯ нужно заменить термином ПЯ в его общепринятой, официальной, утвердившейся в соответствующей терминологии форме. Болг. кафяви въглшца, англ, brown coal, нем. Braunkohle в русском переводе будет не «коричневый уголь» (несмотря на то, что «кафяв», brown, braun = «коричневый»), а бурый уголь; болг. зъбно колело — никак не «зубное колесо», а шестерня; болг. електроинженер и англ, electrical engineer соответствуют рус. инженер-электрик, а маши- нен инженер — не «машинный инженер», а инженер-ме ханик.
Это положение отечности формы эквивалента касается художественного текста постольку, поскольку переводимая единица употреблена в нем действительно в терминологическом значении. Однако одного лишь присутствия термина в тексте недостаточно. В художественном произведении, скажем, с производственной тематикой, термины — привычный строительный материал, создающий у читателя впечатление правдивости, реалистичности повествования благодаря своему «научному колориту». Вот довольно характерный пример употребления терминологичного языка в художественном тексте: «Рыбаки начали погрузку орудий лова. Треска ловилась ярусами и тралом. Поэтому на сейнеры
278
грузились сотни металлических крючков, железные дву-лапые якоря, стеклянные буйки, плоские плетеные корзины, траловые сети»1. (Разрядка наша -— авт.) При переводе такого текста не обязательно переводить каждый термин термином: важно передать терми-нологичность, важно, чтобы текст «звучал профессионально», для чего иной раз достаточно двух-трех терминов. Но вместе с тем нужно постараться сохранить не одну лишь терминологию, но и «научный стиль». Например, «начали погрузку» не следует менять на «начали грузить» (как это сделал болгарский переводчик), так как сочетания с отглагольными существительными очень характерны для терминологической литературы; нельзя выражение «выпускать плавку» заменять глагольным оборотом, чем-нибудь вроде «лить сталь», или военное «развивать наступление» урезывать до лаконичного «наступать». Чтобы погрузить читателя в атмосферу описываемой действительности — производство, морское путешествие, война, научные изыскания, учеба, — язык перевода должен быть «профессиональным» с точки зрения соответствующей области жизни — разумеется, до допущенного автором оригинала «профессионализма». Неправильно переводить на болгарский язык пристрелка «любительским» «пробна стрелба» — такого термина в военном деле нет — или чем-нибудь подобным (кстати, и по-болгарски это пристрелка).
Дело обстоит просто, если термин в ИЯ имеет эквивалент в ПЯ. А когда эквивалента нет?
Ученого, для которого делается перевод, в н а у ч -ной литературе не устроит «дерево с белыми душистыми цветками и черными ягодами»; ему нужны не дефиниция или толкование, а точный термин, а еще лучше— латинское название. Так что выбор у переводчика небольшой: нужен термин; либо он заимствует его — обычно из ИЯ (транскрипция), либо «сочиняет» свой (калька, неологизм, составной термин и др.), либо общеязыковой единице присваивает статус термина.
В художественном переводе возможности шире. Основная тенденция здесь в общем та же —придерживаться терминологических аналогов, но отнюдь не всегда и отнюдь не во что бы то ни стало. Если, скажем, черемуха фигурирует не в речи ботаника, то в болгарской
'Чаковский А. У нас уже утро. Воронеж: Воронежск. обл кн-во, 1950, с. 230.
279
переводе ее вполне можно заменить по «поэтическому об~ разу» более близкой читателю «вишней» — например, в «весеннем» тексте (см. ч. I, гл. 7). Допустимость таких отступлений от фактологической точности объясняется различием в средствах выражения между, например, рассказом и научной статьей: в последней термин — как бы определенная величина в алгебраическом уравнении, а в первом — цвет, штрих, аромат, звучащая струна художественного образа. Поэтому и «точность» термина не одна и та же в обоих случаях. Если при переводе диссертации наименование одной детали ло ошибке заменить другой, то это испортит перевод; а в романе хорошо продуманная замена такого рода может быть для адекватного перевода обязательной. Так, если плашки в «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова (допустим, переводчик не нашел эквивалента) переделать на другой слесарный инструмент, текст не пострадает, лишь бы этот «неверный» термин был снабжен верными для него техническими параметрами: плашки в романе— деталь, нужная автору исключительно для характеристики «слесаря-интеллигента» Полесова; такую же роль сыграет и любой инструмент, лишь бы он не был слишком простым — иначе пропадет чудная фраза о том, что Елена Станиславовна имела «о плашках в три восьмых дюйма такое же представление, какое имеет о сельском хозяйстве слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи» 1.
При переводе художественного текста, в отличие от научного, допустимы и другие трансформации: не грех иногда видовое понятие заменить родовым, написав, например, лодка вместо ялика, или гички, или даже шлюп ки; возможны описательный перевод — общеязыковая единица вместо терминологической, приблизительная замена синонимом и даже нулевой перевод. И здесь, как в отношении реалий, выбор подходящего приема перевода зависит от семантической значимости термина, от его «освещенности» в тексте (ср. ч. I, гл. 6). Но в основном зтот выбор, как в отношении любого лексического средства, определяется контекстом и, в частности, стилистической ролью термина. Как правило, при отсутствии в ПЯ термина-эквивалента наименее желательны те приемы, которые присущи терминологическому переводу. Введение в художественный текст нового, не существующего в
'Ильф И., П е т р о в Е. 12 стульев. М.: Худож. лит., 1975, с. 60. 280
соответствующей отрасли науки на ПЯ термина,—дело весьма рискованное. Словотворчество в области терминологии следовало бы предоставить специалистам — научным работникам в сотрудничестве с филологами, а переводчику беллетристики можно посоветовать прибегать к нему лишь в крайних случаях и непременно с благословения специалистов.
Говоря о стилистической функции термина и терминологической или профессиональной речи в художественной литературе, нужно указать и на использование термина писателем в качестве элемента речевой характеристики. Вот образец речи капитана Катля (из «Домби и сына»), наставляющего Роба: «...через двадцать четыре часа после моего исчезновения ступай на Бриг-Плейс и насвистывай эту вот песенку около моей старой пристани [бывшей квартиры].. Если я тебе отвечу тою же песенкой, ты, приятель, отчаливай [уходи] и возвращайся через двадцать четыре часа; если я отвечу другой песенкой, уклонись от прямого курса [отойди в сторону] и держись на расстоянии..» ' (Разрядка наша — авт.) Употребленный в своем прямом значении, термин исполняет вместе с тем и стилистическую функцию, причем характеризуя героя не только с чисто профессиональной стороны, но и в отношении тех или иных качеств, а нередко и в комическом освещении (Чехов, Диккенс). Невежды-дантисты у Чехова жонглируют учеными словами тракция, козья ножка, ключ, комбинируя их с общеупотребительными словами и просторечием: «..сделаю тракцию и начну зуб тянуть..» («Общее образование») 2, «..Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и все...» («Хирургия») 3; не может не вызвать улыбки это «раз плюнуть» или «без понятия нельзя» в одном ряду с хирургическим инструментарием, так же как и совершенно серьезное сочетание ангела с... фрахтом — торговым и морским термином — в реплике Катля у Диккенса: «...вы знакомы с англом, и ангел вас зафрахтовал»4.
Перевод такого текста требует тщательного сохранения не столько терминологии, сколько этого контраста,
1 Диккенс, Чарльз. Собр. соч. в 30-ти томах. Т. 14. М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1959, с. 26—27.
2 Чех о в А. П. Собр. соч. Т. 3, с. 256. 'Чехов А. П. Собр. соч. Т. 2, с. 260. 4 Диккенс, Чарльз. Собр. соч. Т. 14, с. 33.
281 |
10-747
'-"чего можно добиться опять-таки путем введения терми-
- нов-эквивалентов.
В прямой речи часто встречаются не отдельные термины, а куски терминологического текста, имитирующие
-«профессиональный язык», и еще чаще — устойчивые
-обороты, относящиеся по своему происхождению к той или иной области науки, но получившие впоследствии
-переносные значения. В виде ФЕ они вошли в общелитературный язык, но, подобранные автором с учетом их
-первоначального значения — внутренней формы — и
-сконцентрированные в репликах данного персонажа, они выдают в нем моряка, техника, бухгалтера и т. п. Описанный Чеховым сторож Игнат («Белолобый»), который «должно быть, раньше служил в механиках», употребляет по отношению к себе и своей собаке типичные для железнодорожника выражения: «Стоп, машина!», «полный
-ход!», «задний ход!»; а «иногда он пел и при этом сильно 'шатался и часто падал... и кричал: «Сошел с рельсов!»; у
-глупой собаки, по его словам, «пружина в мозгу лопну-'ла»; «рано еще вставать», — говорит он ночующему у него страннику, «давай спать полным ходом...» 1. В речи капитана Катля изобилуют морские выражения: «поверни на три румба», «держись носом против ветра», «сесть на мель» и «сняться с мели», «взять на буксир» и «брать на абордаж»; капитан не выходит из дому, а «снимается с якоря», не направляется куда-либо, а «берет курс», «держит курс», «меняет курс»; чтобы побеседовать с мистером Домби, он собирается подойти к нему «борт о борт» и т. д. Все это ФЕ, вошедшие в общелитературный .язык, но здесь, соседствуя с морскими терминами и сло-
-вами корабельного быта — у бравого капитана не комната, а каюта, где не моют пол, а «драят палубу», — они приобретают черты «оживших» метафор: сквозь идиоматические значения просвечивает образ, на котором построена идиома.
Такое употребление «профессионального языка» уже может существенно затруднить переводчика: необходим не только термин-эквивалент и не просто удачное соответствие некоего фразеологического сочетания (в ином тексте хороший перевод можно обеспечить при помощи ФЕ, построенной и на основе совсем другого образа) — здесь приходится добиваться соответствия по обеим линиям: терминологической и фразеологической; найти
1 Ч е х о в А. П. Собр. соч. Т. 8, ее. 26, 30. :282
нужно фразеологизм, построенный на основе бывшего терминологического сочетания. И если в переводе с английского языка на русский это часто получается удачно,, то главным образом лишь благодаря близости русской и английской морской терминологии, создавшей ФЕ, близкие по своему происхождению.
В речи того же неунывающего Катля есть пример, на котором удобно показать употребление терминов в переносном смысле — в виде метафор, сравнений и т.д. Характеризуя молодого Гэя, он называет его мальчиком «с прекрасной оснасткой»1 (разрядка здесь и ниже наша — авт.). Эта высшая похвала, выраженная моряком, заметно поблекла бы, нарушив весь стиль речи, если бы была переведена чем-нибудь вроде «прекрасный мальчик» или «мальчик с прекрасными качествами», несмотря на незначительное отклонение от фактической верности. Удачны и «морские элементы» развернутых метафор капитана: «Если бы вы., могли увидеть Соля Джилса., вы были бы для меня более желанны, чем попутн'ый, ветер для корабля, попавшего в штиль»2 и «..думал он., и о «Красотке Пэг», этой крепко сколоченной из тикового дерева и хорошо снаряженной балладе, которая на летел а на скалу и разбиласьв рифмованные щепки»3.
Специальные термины подъязыка той или иной науки имеют нередко общелитературные синонимы. Таковы,- например, многие разговорные и даже просторечные названия ряда болезней: туберкулез —чахотка имеют по паре и более соответствий в разных языках: болг. туберкулеза — охтика (от гр. fthisis «чахнуть»), англ, tuberculosis — consumption (от consume «чахнуть»), фр. tuberculose — consomption (такого же происхождения), нем. Tuberkulose — Schwindsucht (или schwach auf der Brust, т. е. приблизительно «быть слабогрудым»). Любопытно, что различия между названиями данной пары как бы отражают различия между употреблением терминов в научном и в литературном тексте: в то время как строго медицинский термин, как термин, обозначает точно определенную нозологическую единицу (большей частью снабженную и латинским или греческим именем) , ее разговорный синоним отличается не только по
1 Диккенс, Чарльз. Собр. соч. Т. 13, с. 286.
2 Там же, т. 14, с. 32.
3 Там же, т. 14, с. 45.
10*
283.
стилю, но отчасти и по содержанию, точнее, имеет менее определенные границы, а нередко и более широкий охват, обозначая больше одного заболевания. Например, наименование многих болезней обозначено словом лихо радка (болг. треска, англ, fever, фр. fievre, нем. Fieber), прежде обозначавшим главным образом «болотную лихорадку» — малярию, а впоследствии — лихорадочные состояния и много различных заболеваний, имеющих теперь каждое свое название. Таким широким общеизвестным названием является рус. оспа, соответствующее еще более широкому болг. шарка: «едра шарка» — «натуральная оспа»1 (другой разговорный синоним — сипаница), «дребна шарка», или брусница— «корь», «дребна шарка», или лещенка — «ветряная оспа» или, точнее (разг.), ветрянка.
В научной медицинской литературе обычно избегают терминов, лишенных точно определенного содержания: натуральную оспу предпочитают называть вариолой, а ветряную оспу — варицелой. В художественной же литературе эти популярные, пусть не слишком определенные, названия представляют собой чрезвычайно удобные синонимы, используемые писателями — в сущности, как любые синонимы, — например, для нюансировки речи разных героев, для построения жизненно правдивых образов. Положение переводчика, которому приходится повторить такую нюансировку на другом языке, бывает незавидным, когда в ПЯ нет подходящего по стилю средства. Например, англ, рох или фр. verole — грубое обозначение «сифилиса», которого в других языках может не быть, на русский язык удобно перевести как дурная болезнь.
Впрочем, с развитием медицинской науки многие из народных названий болезней либо вышли из употребления, либо приобрели более четкие очертания и вошли в медицинскую номенклатуру. С другой стороны, и многие сугубо научные названия стали достаточно популярными,— до того, что беспрепятственный обмен латинскими названиями, такими как канцер, экзитус, тбц и т. п., уже нельзя считать безвредным для психического состояния пациентов, в присутствии которых беседуют врачи.
Такая «научная» осведомленность широких масс чи-
Противопоставление болг. едра («крупная») шарка — англ, small («мелкий») рох иногда вводит в заблуждение даже медиков при переводах в плоскости английского и болгарского языков.
284
тателей, в особенности в области медицинской, военной, экономических наук, в науках о космосе и др., допускает довольно широкое употребление в художественной литературе соответствующих терминов без объяснения их. Для переводчика важно, чтобы каждый раз, вводя в текст перевода, скажем, морской термин, он точно знал, будет ли это понятно читателю, дойдет ли до чеха, венгра, швейцарца, даже болгарина, имеющих в силу определенных географических и исторических обстоятельств сравнительно слабое отношение к морскому делу, то, что предельно ясно англичанину или греку — жителям морских стран. И если эти два читателя — подлинника и перевода — в различной степени осведомлены по данным терминологическим вопросам, переводчик должен это учесть и не вводить в свой текст малознакомую терминологию.
Сказанное, конечно, не исчерпывает вопросов перевода терминов в художественном тексте — на нескольких страницах исчерпать такую тему нельзя. Важно отметить, что к переводу терминологических единиц не следует подходить как к делу легкому. Вопросов здесь немало, решение их требует труда, времени, опыта и сообразительности, как и решение труднейших проблем перевода художественного текста. Резюмируя, приведем сказанное о терминологическом переводе в виде тезисов:
1. Основной принцип этого перевода — термин передается термином.
2. В отличие от научного текста, в художественной литературе термины, в особенности исконные для ИЯ, распознаются труднее; а с предварительным выделением их из общеязыковой лексики связан выбор приемов их перевода.
3. Отклонения от основного принципа перевода допускаются главным образом в тех случаях, когда термин в данном тексте не имеет терминологического значения, не несет значительной семантической нагрузки и, разумеется, если он лишился связи с соответствующей термино-системой.
4. При отсутствии в ПЯ термина-эквивалента в н а -учном тексте его заимствуют или создают новый, или придают терминологическое значение общелитературной единице, а в художественном тексте предпочитают иные приемы, стараясь, тем не менее, не
285
нарушать «терминологического звучания» текста: замену другим (обычно близким по значению, а иногда даже далеко не равнозначным) термином, компенсацию видового понятия родовым, синонимом различной степени близости, приблизительным соответствием (обычным словом) и даже нулевой перевод.
5. Внутренняя форма термина, не принимаемая во
внимание при переводе научной литературы, может иметь
значение в художественном переводе, но только в тех
случаях, когда она играет аналогичную роль в подлин
нике. Прозрачная внутренняя форма может, с другой
стороны, стать источником переводческих неудач —
вследствие нераспознания термина или неумения совме
стить при переводе терминологическое значение с об
разным. 1
Глава 8
КАЛАМБУРЫ
С моей точки зрения, «непереводимой игры слов» не существует и не должно существовать, за чрезвычайно редкими исключениями. Весь вопрос в мастерстве переводчика.
Н. Любимов
В подтверждение этих слов Н. Любимова' Н. Галь высказывает мысль о том, что подстрочное примечание «непереводимая игра слов» — «это расписка переводчика в собственном бессилии». «Конечно, — пишет она дальше, — порой ты и впрямь бессилен перед какой-то уж очень головоломной задачей. Тогда вернее совсем пожертвовать игрою слов здесь и, может быть, взамен сыграть в другом месте, где у автора ничего и нет, а переводчику что-то придумалось. Но чем меньше потерь, тем, понятно, лучше, и отступать без боя стыдно»2.
Итак, игру слов передать можно. Но трудно, но не всегда. Как же помочь переводчику справиться с этим нелегким делом? Ведь и сотни примеров блестящих побед
'Любимов Н. Перевод — искусство, с. 249. 2 Галь Н. Слово живое и мертвое, с. 136.
286
талантливейших переводчиков будут слабым утешением, если не раскрыть механизма претворения игры слов средствами ПЯ, если не сформулировать определенных закономерностей, обобщив опыт этих мастеров. Лишь вооруженный таким обобщенным опытом рядовой переводчик сможет бесстрашно смотреть в глаза «непереводимому» каламбуру.
К сожалению, загнать в узкие рамки правил каж-д ы и каламбур едва ли удастся: слишком много в его переводе индивидуального, своеобразного; чтобы справиться с ним, необходимы и совершенное владение обоими языками, и огромный опыт, и общая культура, но,
! пожалуй, в первую очередь, чувство юмора, сообрази-
j тельность и талант. «По своему существу каламбур не .есть естественное явление; это особое искусство, требую-
Гщее специального внимания, как всякое искусство»,— передает Н. П. Колесников ' слова Ж. Вандриеса2 и подчеркивает необходимость особого изучения этого искус-
]ства.
Приступив к такому изучению, мы обнаружили нема-
|ло материалов о каламбуре3, но вместе с тем и немало разнородных, даже противоречивых мнений, а «о путях перевода каламбуров» — всего лишь краткие заметки в работах нескольких теоретиков и практиков перевода4
РЯШ,
.'Колесников Н. П. О некоторых видах каламбура.
1971, № 3, с. 81. 2Вандриес Ж. Язык. М.: Соцэкгиз, 1937, с. 169—170.
3 Основной остается книга А. А. Щербины «Сущность и искусство словесной остроты (каламбура)», в которой перечислены большинство опубликованных до нее работ. Приведем и ряд вышедших позднее публикаций: Г е п н е р Ю. Р. Об основных признаках фразеологических единиц и о типах их видоизменения; Макаре н к о В. М. Каламбуры у Горького. — РР, 1968, № 2; Колесников Н. П. О некоторых видах каламбура. — РЯШ, 1971, №3;Станчева-Арнаудова Е. Лексические средства создания комического эффекта в творчестве И. Ильфа и Е. Петрова. — Годишник на Соф. у-т, Слав, фил., т. 66, кн. 1. София, 1972; Ко-лесниченко С. А. Декодирование стилистического приема игры слов в английском языке. — ФН, 1973, № 3, а также 5 статей Ходаковой Е. П.: О каламбуре. — РЯШ, 1968, № 3; Употребление каламбуров в речи русского общества XVIII века. — РР, 1973, № 4; Употребление каламбуров в речи русского общества начала XIX века. — РР, 1973, № 5; Пушкинские каламбуры. — РР,
• 1974, № 2 и Словесная шутка. — РР, 1974, № 3.
4 Виноградов В. Формально-обусловленный перевод каламбуров-созвучий. — ТП, 1972, № 9, с. 69. Автор приводит и значительное число других работ, в которых можно найти отдельные замечания по этому вопросу.
287
до 1972 года и только две статьи' последних лет.
Наиболее полное и четкое определение каламбура2 находим в БСЭ: «стилистический оборот речи или миниатюра определенного автора, основанные на комическом использовании одинакового звучания слов, имеющих разное значение, или сходно звучащих слов или групп слов, либо разных значений одного и- того же слова и словосочетания». Короче говоря, каламбур — это большей частью игра на несоответствии между привычным звучанием и непривычным значением. Для большей ясности разберем эту дефиницию по частям и добавим еще некоторые моменты, чтобы дать представление о работе, которую должен проделать переводчик, пересоздавая каламбур в его новом обличий.
1, Каламбур может быть а) оборотом речи, т.е. элементом данного текста, или б) самостоятельным произведением, миниатюрой, родственной эпиграмме. Каламбуры используются еще в) в качестве заголовков (в особенности газетных заметок, фельетонов, юмористических рассказов), а также г) в подписях к рисункам и карикатурам.
В каждом из этих случаев перевод каламбура будет иметь свои особенности: а) как часть целого он тесно связан с контекстом и зависит от него, что, с одной стороны, затрудняет перевод, а с другой, является основой для нахождения наиболее удачного решения; б) каламбур-миниатюра переводится как законченное целое, без учета иных соображений, что, может быть, предоставляет переводчику больше свободы в подборе средств; в) в каламбуре-заголовке, как в фокусе, собрано все идейное содержание данного произведения, выражен максимально точно замысел автора, а это, за отсутствием контекста (узкого, широкий контекст — все произведение), чрезвычайно трудно передать при переводе; г) успех перевода подписи к карикатуре зависит от умения переводчика найти и передать связь между кистью и пером.
1 Кузьмин С. С. Смех как переводческая проблема (На примере фразеологизмов) иМосяков А. Е. Разложение фразеологизмов и перевод — обе в ТП, 1976, № 13.
2 В отличие от большинства авторов, считающих термины «каламбур» и «игра слов» полными синонимами, мы склонны вкладывать в последний более широкое содержание; на наш взгляд, каламбур — это вид игры слов (намек на такое понимание находим у А. В. Федорова, Н. Демуровой, Е. П. Ходаковой), которая может в свою очередь включать и другие построенные на языковом материале «игры»
288
Стилистическая цель каламбура — Создание комического эффекта, сосредоточение внимания читателя на определенном пункте текста — должна получить полноценное отражение и в переводе; при этом переводчик обязан держаться строго в рамках соответствующего «комического жанра» — от безобидной шутки до острой иронии или едкой сатиры 1. Замысел автора будет в корне разрушен, если вместо грубого зубоскальства в переводе появится изящная ирония, вместо искрометного остроумия клоунада дурного вкуса.
Обычно каламбур бывает намеренным, целенаправленным. «Случайными», как исключение, можно бы считать каламбуры, например, в речевой характеристике, но это автор намеренно сделал их случайными, воспроизводя глупую, самоцельную игру слов, раскрывающую образ мышления, привычную речь, ту или иную черту персонажа (вспомним Туркина в «Ионыче»).
Здесь же следует, кстати, предостеречь переводчика от и в самом деле нечаянного столкновения или совмещения в одном тексте слов, которые оформили бы каламбур типа цитируемых Н. Галь; например, влюбленный говорит что-то женщине, «целуя ее в ш е ю и теряя при этом голову»2. (Разрядка наша — авт.)
Элементом, обеспечивающим каламбуру успех, является непредсказуемость того или иного звена в цепи речи, так называемый эффект неожиданности (ef-fet de suprise). «Появление каждого элемента речевой цепи как бы предопределяется всеми предшествующими элементами и предопределяет все последующие элементы», — пишет С. А. Колесниченко3, объясняя этот эффект: одновременно или последовательно, читатель воспринимает два значения, одного из которых не ожидал. Кстати, сказанное объясняет особенно ясно, почему авторы так охотно кладут в основу каламбуров фразеологизмы, т. е. такие сочетания слов, которые не создаются в момент говорения или писания, а воспроизводятся в готовом виде: речевой поток здесь течет в сложившихся веками берегах, читатель знает точно, какой компонент за каким надо ожидать, а это делает особенно острым эффект обмана его ожиданий.
Сущность каламбура заключается в столкновении
1 См. указ, выше статью С. С. Кузьмина.
2 Г а л ь Н. Указ, соч., с. 93.
3Колесниченко С. А. Указ, соч., ее. 108, 107.
289
Или, напротив, в неожиданном объединении Двух несо§-: местимых значений в одной фонетической (графической)! форме. То есть основными элементами каламбура явля-[ ются, с одной стороны, одинаковое или близкое до омо-1 нимии звучание (в том числе и звуковая форма многоз-; начного слова в его разных значениях), а с другой—; несоответствие до антонимии между двумя значениями:, слов (это «крупный—195 см — специалист»), компо-; нентов ФЕ и «свободных» слов («жизнь бьет ключом — по голове»), слова и его компонентов («белоручка» — «белые руки»), слова и произвольных кусков его, типа шарад («Злато, злато!. Сколько через тебя зла-то»1, разрядка наша — авт.), слова и его ложной, произвольной, «народной» этимологии (вместо «спекулянт» — «ску-пелянт»), а также устойчивого и омонимического ему словосочетания («баснями не накормишь и соловья»).
2. Сказанное до сих пор о природе каламбуров может в некоторой степени выявить ту работу, которая предстоит переводчику, и в чем заключается ее основная трудность. В отличие от перевода обычного текста, при котором его содержание (в том числе образы, коннотации, фон, авторский стиль) нужно влить в новую языковую форму, здесь, при переводе каламбура, перевыражению подлежит и сама форма подлинника — фонетическая и/или графическая. Больше того. Нередко приходится даже менять содержание в 'угоду форме — на новое, если невозможно сохранить старое. Это необходимо потому, что для полноценного перевода художественного или публицистического произведения план выражения может оказаться важнее плана содержания. Нетрудно понять, что добиться при этом верного на все сто процентов перевода, т. е. передать неизмененным содержание, не меняя при этом и форму, удается сравнительно редко, так как между обыгрываемыми словами (фразеологизмами) ИЯ и соотносительными единицами ПЯ должны существовать не просто эквивалентные отношения, но полная эквивалентность с охватом двух (или больше) значений.
Однако даже при таком положении не всегда можно рассчитывать на стопроцентно удачный перевод: между эквивалентами часто совсем неожиданно обнаруживаются незаметные при других обстоятельствах расхожде-
'Островский А. Н. (цит. по: К о л о с о в П. И. Словарно-стилистические упражнения. М.: Просвещение, 1964, с. 212)
290
ния — в сочетаемости, частотности или употребительности, в стилистической окраске или эмоциональном заряде, в наборе синонимов или антонимов, в этимологии или словообразовательных возможностях, в вызываемых ас-социациях или коварных намеках и т. п. А иногда даже незначительного с виду отличия достаточно, чтобы помешать правильному воспроизведению игры слов на ПЯ и заставить переводчика искать для этого новых путей. Вывод из сказанного один: буквального перевода (т. е. передачи не только содержания, но и формы), к которому мы стремимся как к идеалу (какой парадокс!) при переводе каламбура, можно добиться скорее в виде исключения; как правило же, здесь не обходится без потерь. Вот почему переводчик должен в первую очередь задать себе вопрос: чем жертвовать? Передать содержание, отказавшись от игры слов, или же сохранить каламбур за счет замены образа, отклонения от точного значения, затушевки идейного замысла, даже вообще сосредоточиться только на игре, полностью абстрагировавшись от содержания? Которая из жертв — плана содержания или плана выражения — Окажется в переводе .меньшим злом?
Решение этого вопроса зависит от ряда предпосылок, но в первую очередь от требований контекста, главным образом широкого контекста, а нередко и всего произведения в целом. И уже на втором месте учитываются «каламбурные возможности» ПЯ по сравнению с ИЯ и лексические данные самих единиц.
Жертвовать содержанием при переводе каламбура приходится не так уж редко. Это происходит, например, при целенаправленном обыгрывании звуковой формы, когда внимание читателя сосредоточивается на неожиданной или, как у Пушкина, ожидаемой рифме: «И вот уже трещат морозы.. (Читатель ждет уж рифмы розы; На, вот возьми ее скорей!») ', аллитерации или новых «звуковых эффектах».
И. Левый приводит такой случай, при котором «сохранить игру слов., важнее, чем передать точное их значение»2. В пяти вариантах перевода трех рифмующихся строк из стихотворения Моргенштерна «Эстетическая
'Пушкин А. С. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. V. М.: Худ. лит-ра,
1969, с. 117.
2 Левый И. Указ, соч., с. 144—145. " •
291
ласка» наряду с лаской — животным из подлинника — появляются еще хорек, норка, гиена и ящерица, все — в очень разных ситуациях и местах действия; вместе с тем каждый вариант передает замысел автора, вопреки замене по существу всего содержания подлинника другим.
Комического эффекта добиваются Ильф и Петров, вводя в прозаический текст стихотворный элемент, когда в «Золотом теленке» Лоханкин, обращаясь патетически к жене, переходит на безупречный ямб: «— Волчица ты, ..Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня»1 и т. д.
Но в первых двух случаях это стихи, в последнем — опять-таки стихотворный прием (это-то в данном случае и вызывает смех), а для стихов форма — рифма и размер— часто, в самом деле, играют ведущую роль; так что, по существу, может быть, здесь лучше говорить о «словесной шутке»2, чем о каламбуре. Но и в произаиче-ском тексте звуковая форма может исполнять организующую каламбур функцию: «..Управление кораблевождения. .. — Подождите, у меня головокруже-н и е», «уполномоченный по учету газонов и уполномоченный по учету вазонов», «Не планирование, а фланирование»3 (разрядка всюду наша — авт.), где содержание можно изменить за счет формы, которая играет ведущую роль: в небольшом тексте рифма связала воедино довольно слабо связанные по смыслу слова; достаточно одно из рифмующихся слов заменить синонимом (например, «фланирование» — «гуляньем»), и об игре слов не будет и помина.
3. В теоретических работах встречаются разные классификации каламбуров. Перевод же их, на наш взгляд, удобно рассматривать в общих чертах на трех уровнях: фонетическом, лексическом и фразеологическом.
О фонетическом уровне уже шла речь выше; для него характерно преобладание звуковой стороны над смысловой и иногда настолько, что становится сомнительным отнесение оборота к категории каламбура. В связи с этим, может быть, правильнее было бы оставить в стороне фонетический уровень и говорить о переводе каламбуров только двух типов: лексических и фразеологических.
1 Ильф И. А., Петров Е. П. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. 2. М.:
Гос. изд-во худ. лит-ры, 1961, с. 141.
2Ходакова Е. П. Словесная шутка. — РР, 1974, № 3, с. 40.
3Станчева-Арнаудова Е. Указ, соч., с. 444. д
292
К группе лексических каламбуров можно отнести разные типы игры слов, основанные
1) на обыгрывании целых слов или частей: а) корней, аффиксов или б) «обломков» слов !,
2) на многозначности или омонимии2,
3) на ряде других лексических категорий — антонимии, этимологии и т. д.
Но какие бы явления мы ни обнаруживали в переводимом каламбуре, в основе его будет всегда лежать омонимия в той или иной форме.
Фразеологические каламбуры мы склонны рассматривать особо не только потому, что они обладают своими, чисто фразеологическими особенностями, но и в связи с их удельным весом среди каламбуров; в принятых нами широких границах фразеологии их, вероятно, будет абсолютное большинство, как их большинство и в нашем материале. Место же их после лексических каламбуров обусловлено не только более высоким — фразеологическим — уровнем, но и тем, что игра на ФЕ часто не исключает участия и лексических единиц: обыгрывание отдельных компонентов устойчивых сочетаний— характернейший прием этой игры.
Прежде чем разбирать приемы перевода отдельных групп каламбуров, следует отметить, что наша классификация условна — в том смысле, что сравнительно редко встречаются единицы, которые можно было бы отнести исключительно к данной группе: большей частью они принадлежат к нескольким типам единиц. Так, омонимический каламбур может !быть связан с антонимией, с много-
1 Часть слова далеко не всегда является значимой; нередко это случайный «кусок» лексической единицы, лишенный связанного с ней значения. Например, в известном каламбуре: «Когда садовник бывает предателем отечества? — Когда он продает настурции» — название цветка не составлено из морфем «нас» и «Турции».
2 В других главах понятие омонимии включало все случаи «звукового совпадения двух или нескольких языковых единиц, различных по значению» (С-СЛТ), в том числе и многозначность (см., например, ч. I, гл. 12). Однако здесь, несмотря на то, что разница между омонимией и многозначностью все та же — в степени, а не в качестве, мы склонны, подобно А. А. Щербине, рассматривать их отдельно (см. указ. соч. — гл. III о многозначности, гл. IV об омонимии), считая такое обособление, хотя и в рамках лексических каламбуров, более целесообразным с точки зрения перевода.
293
значностью; игра слов На основе однокорневых слов вместе с тем и омонимична и т. д. Поэтому наше деление имеет целью подсказать возможный прием перевода исходя из преобладающей черты каламбура.
I. В составе группы лексических каламбуров рассмотрим единицы, построенные на основных лексических категориях: обыгрывание многозначных слов, омонимов и антонимов, а также и некоторые особые случаи — каламбуры на основе терминов и имен собственных.
1. На м н о г о з н а ч н о с т и слова строятся, может быть, наиболее типичные и многочисленные из лексических каламбуров. Вот сравнительно несложный пример. Рубрика зарубежного юмора в «Крокодиле» носит название «Улыбки разных широт» (разрядка наша — авт.), причем под широта подразумевается не только географическое понятие, но и качество улыбки. Перевод затрудняется с одной стороны многозначностью слова (например, болг. широта употребляется главным образом в пе-реНосном значении, а в географическом — ширина), а с другой —; грамматическими различиями (разные значения русского родительного падежа требуют в болгарском языке разных предлогов); тем не менее, близкое звучание создает некоторую основу для игры слов. В немецком языке «общее» для обоих значений слово Breite обеспечивает полноценный перевод; а при переводе на английский и французский, вероятно, нужно искать иной основы, поскольку географический термин образуется от совсем другого корня (latitude).
Основой для игры нередко бывают не многозначные слова в прямом'смысле, а единицы, содержащие один и тот же корень. Смысловые расхождения между однокор-невыми словами бывают намного больше, чем между значениями многозначного слова, — вплоть до антонимии («г/лгаый— безумный»). Но и в простое несовпадение значений таких слов может породить каламбур. Слова мудпый и мудрить связаны общим корнем, как мороз и сморозить, а перевести каламбур, построенный на такой основе, бывает очень нелегко. Вот пример. Рассказывает кок: «как волну вскинет да прихватит морозом, так она в один момент горой и застывает. Смеются моряки: «—Ай да кок, вот уж действительно с морозил!»1 (Разрядка наша — авт.) Болгарский переводчик не сумел
1 К а с с и л ь Л; : Далеко в море, с. 45. 29*;
сохранить каламбура. Ё другом случае переводчик пбпЫ-; тался сохранить игру слов, но попытка также не уда- • лась, несмотря на благоприятные условия контекста., «—Ершист дворянин! Воеводства донского просит!—: спокойно сказал Разин. — Посадите, братцы, его воеводой: к донским ершам!»1 (Разрядка наша — авт.) Как и в. первом примере, буквальный перевод невозможен; поэтому переводчик подыскивает «каламбурную пару» к одному из слов — ершистый и переводит его «свадлив» ( = сварливый); получается «свадлив дворянин»—: «при свадливите риби». Подход правильный, но неудача связана с выбором варианта: если сварливым может быть дворянин, то о рыбах такого не скажешь; а достаточно было взять близкое по значению зъбат ( = зубастый) , и все встало бы на свои места. Значительно-удачнее передан пушкинский каламбур в «Выстреле»:, «..признаюсь, побоялся я сделаться пьяницею с горя, т.е. самым г о р ь к и м пьяницею»2 (каламбурооб-разующие слова выделены в самом тексте), причем болгарский переводчик заменил горе «отчаянием»; получи-; лось «..признавай си, че се побоях да стана п и я н и ц а от отчаяние, тоест отчаян пияница» (разрядка наша — авт.), что вполне соответствует как замыслу автора, так и болгарскому словоупотреблению.
Относительно чаще, по сравнению с предыдущей груп
пой, многозначные слова имеют в ПЯ эквиваленты в от
ношении их переносных значений3. Примером могут
служить прилагательные, обозначающие в прямом .смыс
ле вкус, а в переносном — обычно черты характера или
облика человека: bitter taste — bitter tears; un gout
amer —-des larmes ameres ; eine su /Зе Speise — su /Зе Trau-
me; кисела ябълка— кисела физиономия; кислое ябло
ко — кислая мина. , ,-.->
• Другого рода пример приведен у Комиссарова ,(и др,):;
"Не says h e'11 teach you (разрядка наша — авт.)
to take his boards and make a raft of them; but seeing that;
'. 3 лобин Ст. Степан Разин. Т. I. М.: Сов. писатель, 1952, с, 565.
2 П у ш к и н А. С. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. VII. М.: Худ. лит-ра, 1970, с. 85.
3'В .пособии В. Н. Комиссарова, Я. И. Рецкёра и
В. И. Тархова это выражено слишком оптимистично: «Игра
слова подобного типа [т. е. основанная на использовании перенос-'
ного значения] не представляет обычно особых трудностей:для пе-'
реводчика». (Пособие по переводу с английского на русский,- ч. И,
с- 162) ... t •
295'
you know how to do this pretty well already, the offer., seems a superfluous one on his part.." (J. Jerome. Three Men in a Boat) «Он кричит, что он покажет вам, как брать без спроса доски и делать из них плот, но поскольку вы и так прекрасно знаете, как это делать, это предложение кажется нам излишним».1
Это легко поддается переводу и на болгарский язык с тем же вариантом «научить»; нетрудно его передать и на французский и немецкий языки с эквивалентами тех же глаголов: faire voir, zeigen. В логику этой легкости легко проникнуть: разноязычные синонимы могут «порождать» близкие переносные значения в силу близости мыслительных процессов человеческого мозга. И тем не менее едва ли следует слишком опираться на эту закономерность. Возьмем довольно простой пример из «Занозы» Л. Ленча: «Вопрос о сносе дома., упирается лишь в одну гражданку Сухарькову. — Вопрос упирается или гражданка Сухарькова упирается?»2 (Разрядка наша — авт.) На болгарский язык перевести можно, хоть и не так гладко: соответствие первому упираться — невозвратный глагол с тем же корнем, причем лучше переводить все в совершенном виде: «— Въпросът о п р я или гражданката С. с е о п р я?» Что касается других языков, то там, очевидно, нужно искать подстановок: в переводе они упираются не меньше гражданки Сухарьковой. И уже намного труднее с каламбуром Л. Лагина: «Хрупкая девушка: чуть что, ломается»3. (Разрядка наша — авт.) На болгарском можно подобрать близкое «Кръш-н а мома: за щяло и нещяло се к ъ л ч и», но здесь в основе лишь паронимичные соответствия и нет той емкости, как в русском.
Лексический каламбур может быть осложнен введением авторского неологизма — действительно нового слова, окказионализма, подходящего и употребленного только в данном случае, — или же приданием нового значения существующему слову на основе лишь близости созвучий. Ел. Благинина пишет, что К. Чуковскому «очень нравились такие шутки, как «бабарельеф» (о толстых женщинах), «вьюбчивый человек», «снобыт», «дре-б&деньги», «противозажиточные средства», ..«Кот кончил высшее техническое урчилище», «Делаю кошке Чосер, а
1 Там же, с. 162.
2 Сб. «Адская машина». М.: Сов: писатель, 1963, с. 154.
3 ЛГ, 17.ХП.1975.
296
она отвечает Муром»..' Все это совершенно непереводимо— слова сочинены на основе реально существующих, и вся соль каламбуров — в остроумном стечении значений последних с приобретенными в результате изменения их форм. Для переводчика выход здесь только в подстановках, т. е. в сочинении других слов, независимо от их содержания приспособленных к контексту.
Иногда возможны переводы кальками, например, в приписываемом Пушкину каламбуре: «—А, понимаю,— смеясь заметил Пушкин, — точно есть разница: я молокосос, как вы говорите, а вы виносос, как я говорю»2. Такого красочного слова — «молокосос» — в болгарском языке нет, но есть ФЕ, аналогичная рус. «молоко на губах не обсохло!» — «мирише му устата на мляко» (т. е. рот пахнет молоком), где для каламбурных целей достаточно переменить «молоко» на «вино». На немецкий можно перевести ближе — переиграв Milchbart на Weinbart.
Но калькой трудно перевести, допустим, глагол зачертить, сочиненный Чеховым от «черт» в значении «зачастить»: «Накануне свадьбы (черт зачертил именно с этого времени) капитан Кадыкин позвал к себе в кабинет Лы-сова..» («Отрава») 3.В болгарском переводе можно сыграть на слове дявол ( = черт) и дяволия ( = плутовство): «(дяволът зачести с дяволиите си..)», но отсутствие чеховской лаконичности, конечно, не отнесешь к достоинствам такого перевода.
К авторским неологизмам можно отнести и множество сочиненных писателем антонимов, которые мы рассмотрим ниже.
К наиболее трудно переводимым на многие языки следует отнести такие каламбуры, в которых обыгрываются языковые средства, отсутствующие в этих языках, например, авторский неологизм на основе глаголов движения: «..у церквей в полдень выстраиваются вереницы автомашин, означая, что прихожане, которых впору называть приезжанами, явились откупиться от нестрогого и очень практичного американского бога»4. Трудность здесь двоякая: происхождение «прихода», «прихожанина» от глагола «ходить» (чего нет ни в одном из зна-
1 Воспоминания о Корнее Чуковском. М.: Сов. писатель, 1977, с. 140.
2Горчаков В. П. Выдержки из дневника об А. С. Пушкине (цит. по Е. П. X о д а к о в о и. Употребление каламбуров в речи русского общества начала XIX века. — PP. 1973, № 5, с. 155).
3 Ч е х о в А. П. Собр. соч. Т. 4, с. 28.
4Кондрашов С. Н. Свидание с Калифорнией, с. 268—269.
297
Кбмых нам языкбв) и прбтйвбпоставлёнйе гМгоЛбв «Хб-"<
дить» пешком и «ездить» на машине, тоже не представ-*
ленное четко во многих языках. ;
2. Об «омонимическом каламбуре» (в отличие от построенного на многозначности) можно говорить в тех случаях, когда не существует (или оборвана) семантическая связь между значениями омонимов (паронимов), связь, которую автор теми или иными средствами намеренно создает (или восстанавливает) для данного текста.
При многозначности, в особенности если одно из значений — переносное, можно все же рассчитывать на существование аналогичной связи и в ПЯ, в то время как при омонимии такая связь, если не исключена, то чрезвычайно редка и принимать ее в расчет при переводе, разумеется, нельзя.
Здесь не идет речь о самостоятельных каламбурах ти
па «Осип охрип, а Архип осип», в принципе совершенно
непереводимых, которые основаны на одном лишь созву
чии; о значениях и связи значений там говорить не при
ходится. Нас интересует, стало быть, скорее «"игра значе
ний», скрепленная омонимией. :
Например, ни в одном ПЯ нельзя ожидать наличия связи между водоплавающей птицей и ложным слухом (утка) или деревом и фальшивкой (липа). Поэтому переводят обычно «по смыслу», т. е. передают только.семантическое содержание, причем исчезает игра слов; в лучшем случае сохраняется антонимия, а этого недостаточно, чтобы был каламбур. Стало быть, нужна замена. Например, фальшивка переводится фр. faux, омонимическим значением которого является «коса»; это уже могло бы явиться основой для нового каламбура.
Методика перевода таких каламбуров ярко продемон
стрирована у Н. Демуровой, переводчицы «Алисы в стра
не чудес». • , • ;
"There is the tree in the middle," said the Rose. "What
else is it good for?" ; ;
"And what could it do, if any danger came?" Alice ask
ed. ......
"It could balk," said the Rose. : • •
"It says 'Bough-wough'," cried a Daisy. "That's Why its-
branches are called boughs." '
:<Увы, по-русски никак не удается .связать воедино'
298
«ветки» и «лай»', — отмечает переводчица и приступает к поиску. Исходя из основного смысла авторского текста, она перебирает сначала все возможные, близкие и далекие, соответствия и синонимы обоих значений, в том числе по линии родо-видовых отношений, ищет фонетические совпадения, пока не обнаруживает две такие единицы, которые можно использовать для построения в переводе каламбура, напоминающего авторский. Многие породы деревьев «давали возможность для игры. Вяз, например, мог бы «вязать» обидчиков, граб мог бы сам «грабить».. В конце концов я остановилась на дубе (разрядка наша — авт.) — он вел себя решительнее и мужественнее, чем все другие деревья»2, и мог, в случае надобности, отдг/басить кого следует.
Иногда перевод омонимичного каламбура несколько облегчается родственной близостью ПЯ и ИЯ. У В. Оче-ретина в «Саламандре» мы находим такой «двухступенчатый» каламбур: «В цехе' стахановец, за цехом стакан Овец (разрядка наша — авт.) ели: две нормы на работе, а потом свинья в болоте»3. Болгарский перевод сделан совершенно'дословно, и в некоторой степени это оправдано: во-первых, реалией стахановец, транскрибируемой на любой язык, и во-вторых, наличием в болгарском языке слова стакан, правда,- русизма, правда'; сравнительно редкого, но все же понятного, фигурирующего в словарях. Каламбур несколько потускнел из-за лишней сноски (у болгарского поэта Хр. Смирненского стакан находим именно в этом «хмельном» значении: «..стари пияницы изпразват стакан след стакан»), из-за плохой рифмы во второй половине фразы («работа»-— «блатото»), но все же получился; В другом примере: «Даже на свежем воздухе нет того свежего воздуха. Сейчас всюду этот — как он называется? — смог... Вдохнул, сколько смог, и на том спасибо...»4 (Разрядка наша — авт.) Смог можно считать английской национальной реалией, приобретшей почти интернациональный характер, а болгарский глагол жойо —одного корня с рус. мочь; эти элементы годятся для построения каламбура: «поема, колкотомога без смога», или «вдишам без смога, ако м о г а» или что-нибудь в этом роде.
1 Демурова Н. Голоси скрипка, с. 174.
2 Там же, с. 175—176. .:
3 Очеретин В. Саламандра, с. 17.
4 Кр., 1976, № 25, с. 12. .:.-:; . ,.,
299;
Омонимия или, точнее, паронимия лежит в основе также народной (мнимой, ложной, детской) этимологии, на основе которой нередко возникают каламбуры в художественных произведениях. В качестве примера воспользуемся «корневой игрой» 1, которую Н. Демурова вводит для компенсации своих «недоборов». В подлиннике «Кэрролл исходит из качеств, присущих разным приправам», а переводчица предпочитает в духе его стиля, играть на детской этимологии:
«Должно быть, это она от перца была такой вспыльчивой», — подумала Алиса.
Помолчав, она прибавила (без особой, правда, надежды) :
— Когда я буду герцогиней, у меня в кухне вовсе не будет перца. Суп и без него вкусный! От перца начинают всем перечить...
Алиса очень обрадовалась, что открыла новый закон.
— От уксуса — куксятся, — продолжала она задумчиво, — от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, от вина — винятся, а от сдоб ы— добреют. Как жалко, что никто об этом не знает... Все было бы так просто! Ели бы сдобу — и добрели!»2 (Разрядка всюду наша — авт.)
Из этого примера можно вывести важное заключение, касающееся перевода каламбуров вообще. В очень многих случаях, когда нет возможности путем «пословного» перевода достаточно четко передать «каламбурность» сочетания, переводчик не переводит тот оборот, который дается ему автором подлинника, а создает свою игру слов, близкую, напоминающую по тем или иным показателям авторский каламбур, но свою, создаваемую иногда на совсем иной основе и проводимую совсем другими средствами. Даже термин «перевод» здесь часто неуместен, поскольку от данности оригинала не осталось ничего. И тем не менее в рамках переводимого произведения такую «интерпретацию» несомненно следует считать правильной. Если в последних примерах сопоставить
1 Здесь едва ли можно говорить о «корневой игре», так как действительной этимологической связи между отдельными парами слов нет; это типичный пример мнимой, в данном случае, детской этимологии.
2Демурова Н. Указ, соч., с. 179. 300
этот «вольный перевод» с каламбуром подлинным, то окажется, что в последнем нет ни горчицы, ни сдобы, ни лука, ни вина — все это от переводчицы. Можно, конечно, спорить о том, насколько эти конкретные пары («вино»— «виниться», «сдоба» — «добреть» и т. д.) удачны, но в целом эффект каламбурного употребления этой «отсебятины» создает впечатление, соответствующее тому, которое производит подлинник. Автор строит свой текст на ассоциативных соответствиях и многозначности (уксус— кислый; кислое настроение — кислый характер), а переводчица — на звуковых и мнимоэтимологических, и оба добиваются осуществления одной и той же цели; возможно, если бы был скопирован авторский прием, соблюдена «буква», то результат оказался бы менее успешным. На эту мысль нас наводит сказанное выше о прилагательных, обозначающих вкус; при всей близости прямых и переносных значений в плоскости русского/английского по отношению к человеку можно употребить единственно кислый: ведь несмотря на обилие переносных значений прилагательных горький, соленый, сладкий, нельзя сказать «горький или соленый характер» или «сладкий человек» (хотя А. К. Толстой и употребляет: «Царь Петр любил порядок, Почти как царь Иван, И так же был не сладок..»; разрядка наша — авт.).
Вывод простой: взвесив внимательно все возможности передачи каламбура, переводчик останавливается на той, которая предоставляет наибольшие преимущества, независимо от употребленного автором приема. Когда передать каламбур нужно во что бы то ни стало, а текст не поддается, то на худой конец можно отыскать рифму, сочетать ее с антонимическим употреблением (если этого требует оригинал), или даже ограничиться рифмой, но хоть как-нибудь подсказать читателю каламбурную сущность подлинника.
Практически непереводимыми в узком контексте следует считать каламбуры, опирающиеся на осмысление кусков немотивированно расчлененных и иногда измененных в некоторой степени слов. Получается игра, напоминающая шарады и основанная опять-таки на созвучиях. Довольно «поношенный» пример: «уполномоченный» — «упал намоченный». Вплотную к ним примыкает использование «омоформии в рифмах» (Е. П. Ходакова), признанным мастером которой был Д. Минаев. Хорошим примером является его стихотворение «В Финляндии» (разрядка наша — авт.):
301
Область рифм — моя стихия, с
И легко пишу стихи я; •<>
Без раздумья, без отсрочки ?'.
Я бегу к строке отстрочки, '
Даже к финским скалам бурым "::
Обращаясь с каламбуром. :г
Нередко в таких случаях — на примере это хорошо видно— игра слов является не средством, а целью, что и обязывает переводчика сохранить ее во что бы то ни стало. И единственно возможным приемом будет не собственно перевод, а сочинение своего каламбура на заданную автором тему.
3. В основе многих каламбуров лежит антонимия. «В обычной, нейтральной речи говорящему почти не приходится включать в одно высказывание слова с противоположным значением или называющие противоположные явления. Но при специальной установке (на шутку, иронию, сатиру) он прибегает к намеренному столкновению их в одном ряду», — пишет Е. П. Ходакова !. Не каждая словесная шутка — каламбур2; вероятно, можно спорить и о том, достаточно ли одной антонимии, или шире — противопоставления, антитезы, чтобы говорить о наличии каламбура?
Ответ на этот вопрос будет, вероятно, отрицательным: нет, не достаточно; но если принять установку Е. П. Хо-даковой на комичность и учесть, что помимо этих двух элементов в каламбуре обычно присутствуют и другие — многозначность, фонетическая близость и т. д., то полученную единицу можно считать как минимум игрой слов на грани каламбура. Комический эффект того, что открыт «новый физический закон: при нагревании гуляша в столовой № 19 таковой имеет свойство ужиматься, при этом авоськи персонала столовой соответственно р а с-ш и р я ю т с я»3, обусловлен не только антитезой, но и содержащимся в противопоставлении намеком, одетым в сугубо «научную» форму закона; все это вместе воспринимается как каламбур — один из немногих типов, легко поддающихся переводу.
1 Словесная шутка, с. 47.
2 Статья озаглавлена «Совесная шутка», а понятие «каламбур» ав* тор включает в перечисляемые виды таких шуток, считая, по-видимому,, «словесную шутку» синонимом «игры слов» в нашем понимании или даже еще больше расширяя ее границы.
3 «Неделя», 1977, № 47, с. 15. : .
302
Есть группа построенных на антонимах каламбуров, в которых один из пары — архаизм типа приведенных К. Чуковским (ср. «От двух до пяти» в гл. «Завоевание грамматики») — «льзя», «лепый», «чаянно» и т. п., — слов, умерших лет полтораста тому назад. В «Соти» Л. Леонова: «—Вы такой нелюдим ый.. — Нет, я л ю -димы и..» ' переведено на болгарский: «Вие сте така саможив... — Не, нз не съм саможив», т. е. передано лишь смысловое содержание, в то время как можно было воспользоваться антонимами затворен — отворен («закрытый»— «открытый», «замкнутый» — «общительный»), или даже саможив •— много жив, чтобы хоть немного намекнуть на шутливый характер диалога. Ярче выражен каламбур в фельетоне Устима Малапагина:« — Это что же выходит: на свою собственную машину Куприну путевые листы выписывают? Это уж, извиняюсь, не путевой, а непутевый лист получается»2 (разрядка наша— авт.), который на болгарский можно перевести, использовав антитезу пътен (лист) — безпътен.
В последнем примере — антонимия на фразеологической основе (путевой лист —-составной термин), которая нередко используется в подобных целях. Вот пример развернутого каламбура, построенного на антитезах: «Многие американцы сложили головы в джунглях Меконга. Многие подняли их, бросив вызов «грязной войне». Одним агрессия навеки закрыла глаза, другим— открыла на жизнь...» (М. Стуруа) 3 (разрядка наша — авт.), который нужно переводить, используя те же средства ПЯ- Несмотря на то, что обыгрываются две пары фразеологизмов-антонимов, перевод на несколько языков не представляет особого труда благодаря большой распространенности подобных ФЕ (и шире — с частями тела): болгарский и французский языки имеют аналогичные по содержанию и форме соответствия; в английском не хватает подходящего по форме эквивалента для сложить голову (to lay down one's life), но его нетрудно заменить другим, например, to lose one's head; в немецком мы не нашли эквиформных соответствий для первой пары антонимов, но подобрать их можно на основе другого образа, причем перевод может звучать приблизительно так: Viele Amerikaner haben im Dschungel des Me-
'Леонов Л. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. 2. М.: Худож. лит., 1953, с. 204
2 И, 24.Х. 1975.
3 «Неделя», 1977, № 47, с. 10. '"."." э
303
1 |
kong ihren Kopf lassen mussen. Viele andere haben den Kopf gegen den „Schmutzigen Krieg" erhoben. Manchen hat die Agression auf ewig die Augen geschlossen, anderen hat sie die Augen fur das Leben geoffnet.
4. К лексическим относятся и каламбуры, построенные на особых лексических единицах, таких как термины, имена собственные и аббревиатуры. Перевод последних рассматривается в следующей главе, а остальных— в настоящем разделе.
Говоря о терминах (гл. 7), мы отмечали, что многие созданы на основе общеязыковых слов, откуда, с одной стороны, смешение терминологического значения с нетерминологическим, а с другой — возможность их каламбурного обыгрывания. Таков пример со словом ши рота, приведенный выше; таковы случаи обыгрывания обоих значений терминов, созданных на основе наименований частей тела. Яркий пример участия термина в каламбуре приводит С. А. Колесниченко (иллюстрируя последовательное раскрытие содержания каламбура): "Uncle William has a new cedar chest." "So, last time I saw him he just had a wooden leg."' Игра опирается на два значения слова chest: 1) ящик, сундук, коробка (значение, которое имеет в виду подающий первую реплику) и 2) грудная клетка (значение, которое воспринимает его собеседник). Перевод на другие языки, с одной стороны, облегчен: эта анатомическая часть связана с напоминающим коробку предметом: рус. и фр. — клеткой (cage thoracique), нем. — сундуком (Brustkasten), болг.— корзиной (гръден кош), а с другой, затруднен обязательным присоединением к существительному определения: клетка еще не есть грудная клетка. В зависимости от контекста, играющего в конечном счете решающую роль, в переводе можно воспользоваться другими соотносительными частями тела или даже другими терминами, если не удастся найти иного решения с этими; а в случае, если это самостоятельная шутка, такое решение вполне приемлемо.
В общем перевод каламбуров, основанных на терминологии, ничем существенным не отличается от перевода обычного каламбура на основе многозначного слова. Важно не упускать из виду возможности натолкнуться на такую игру слов.
Имена собственные, в частности говорящие
'Колесниченко С. А. Указ, соч., с. 109. • •'
304
(значащие, смысловые) имена, являются чрезвычайно активными и своеобразными компонентами единиц, составляющих особую группу каламбуров (в немецкой стилистике — Namenwitze). В принципе каждое смысловое имя можно считать если не выраженным, оформленным каламбуром, то потенциальным каламбуром или заготовкой для него. «Иванка Большой (разрядка наша — авт.), Иванов, был астраханский купец не плохой статьи», — пишет в «Степане Разине» Ст. Злобин, и до сих пор Большой — это просто говорящее, имя, прозвище купца, не больше. Но дальше: «Жил в Австрахани еще Иван-ка-купец, Иванов же, того звали Малым»1 (разрядка наша — авт.), и получается некоторое подобие игры слов, правда, самой элементарной, построенной как будто на одной антонимии, но она-то и выявляет нарицательные значения обоих прозвищ, а известно, что каламбурный эффект в таких случаях получается обычно при «столкновении совпадающих или близких по звучанию имен собственных и нарицательных»2, на раскрытии в данном контексте внутренней формы имени собственного.
Судя по известным нам двум работам В. С. Виноградова3, он весьма успешно работает над переводом говорящих имен. Согласно его схеме, каламбур состоит из двух компонентов: опорного компонента (стимулятора), позволяющего начать игру, и второго компонента — «перевертыша» (результанта, результирующего компонента), завершающего каламбур. Эта схема нам кажется очень привлекательной своей простотой и наглядностью, но, как каждая схема, она дает лишь приблизительное представление о каламбуре как единице перевода; вероятно, усложненных форм, о которых автор, впрочем, также упоминает4, больше, чем основных, двукомпонент-ных. Кроме того, несколько смущает термин «стимулятор», так как опорный компонент играет, пожалуй, пассивную роль, являясь лишь посылкой в своеобразной «предкаламбурной ситуации», где роль стимулятора принадлежит скорее второму компоненту, действующему на-
1 Злобин Ст. Указ, соч., с. 241.
2Ходакова Е. П. Словесная шутка, с. 42.
3 Виноград о в В. С. Формально-обусловленный перевод каламбуров-созвучий. — ТП, 1979, № 9; Лексические вопросы перевода художественной прозы, с. 52—64.
4Виногдадов В. С. Формально-обусловленный перевод каламбуров-созвучий, с. 77.
305
подобие пускового механизма, который активизирует опорный компонент, выводя его из состояния нейтральности. И еще один момент, на наш взгляд очень важный: роль второго компонента нередко играет не одна точно определенная языковая единица, а контекст, и даже больше того — подразумеваемые его элементы. Таково, например, обыгрывание имени Булгарина Пушкиным и другими, которые переделывают его фамилию на Фиглярин и Флюгарин1 (от «фигляр» и «флюгер»), не называя настоящей. Здесь, наряду с эффектом комичного — желчной издевки, наличествуют и другие характерные признаки каламбура — фонетический и семантический; однако опорный компонент отсутствует. То же у Ильфа и Петрова: «На стенах появляются... миниатюры времен, так сказать, Дантеса и Аллигьери»2.
Сюда же можно отнести каламбурное обыгрывание имени Жан-Жака Руссо. Каламбур — французский, о некоем тезке великого гуманиста, который не упускал случая похвастаться этим; ему отвечали: «tu es Jean, tu es Jacques, tu es roux, tu es sot, mais tu n'es pas Jean-Jacques Rousseau». Игра слов строится на омонимии фамилии Rousseau со словами roux ( = рыжий) и sot ( = глупый, дурак).
Успех перевода во всех подобных случаях зависит от наличия в ПЯ подходящих лексических средств (говорить об эквивалентах практически невозможно). Например, обыгрывание фамилии Булгарина возможно лишь в том случае, если в ПЯ можно обнаружить близкие по значению слова; при переводе на славянские языки задача облегчается привычным суффиксом, обеспечивающим фонетический опорный элемент каламбура, но при переводе на другие языки передача игры —вопрос изобретательности переводчика. Еще хуже обстоит дело с каламбуром Ильфа и Петрова: для незнакомых с русской историей и культурой имя Дантеса не говорит ничего, а стало быть, пропадает и каламбур. Каламбурный перевод с французского Руссо можно сделать (с небольшой потерей) благодаря возникновению рифмы «ты и Жан, ты и Жак, ты и рыжий дурак, но не Руссо Жан-Жак»3.
1 X о д а к о в а Е. П. Указ соч., с. 43.
2 Станчева-Арнаудова Е. Указ, соч., с. 444.
3 Подобный каламбур с той же фамилией, приписываемый Пушкину, приводит Е. П. X о д а к о в а (Употребление каламбуров в речи русского общества начала XIX века, с. 154): «это правда, что он Иван, что он Яковлевич, что он Руссо, но не Жан-Жак, а просто
306
В гл. 2 мы мельком упоминали, что ряд топонимов, составленных из значащих элементов, по традиции переводится, а другие — транскрибируются. Закономерности здесь установить нелегко, но можно смело утверждать, что каламбуры, построенные на последних, переводить исключительно трудно. «Не преследовал он поездкой каких-либо выдающихся целей, скажем, прибыть в Кривой Рог для того, чтобы его разогнуть..»1 (разрядка наша — авт.), — пишет автор фельетона, нимало не заботясь о том, каково это переводить. На близкородственных языках, несмотря на то что название города дается в транскрипции, перевод рус. «кривой рог» вполне понятен: болг. крив рог, чеш. krivy roh и пол. krzyvy rog, но англичанину, французу и немцу разогнуть Кривой Рог будет, пожалуй, не под силу.
II. Отдельных проблем фразеологических каламбуров касаются многие авторы 2, но большинство рассматривают их, не отделяя от остальных форм игры слов. Поскольку фразеологизм, как языковая единица иного уровня, и обыгрывание ее, и перевод этого обыгрывания обладают своими, фразеологическими особенностями, мы считаем, что рассматривать эти вопросы следует особо.
Теория перевода нуждается в подробном исследовании приемов перевода фразеологических каламбуров. Целесообразно было бы, по всей вероятности, начинать с изучения на большом фактическом материале вопросов авторизации, т. е. индивидуально-авторских преобразований и переосмысления ФЕ и их использования в тексте; хорошую основу для такого изучения мог бы представлять словарь авторизованных фразеологизмов; в словарной статье после «нормативной формы» ФЕ можно привести различные виды авторских изменений. Следующим шагом будет установление границы перехода к каламбурному обыгрыванию, т. е. определе-
рыжий дурак». (Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний)
1 Кр., 1975, № 5, с. 6.
2 К публикациям, перечисленным в гл. 1, добавим следующие:. Виноградова Л. И. Стоит ли игра свеч? — РР, 1968, № 4; Л и т в и н Ф. А. Инвариант и варианты при деформации идиом.— Сб. Проблемы устойчивости и вариативности ФЕ. Тула: Гос. пед. ин-т, 1968; Наумов Э. Б. Способы трансформации фразеологизмов.— РЯШ, 1971, № 3; Модифицированные фразеологизмы как основа каламбура.— РЯНШ, 1973, № 2.
307
ние категориальных признаков фразеологического каламбура и различных его видов, и, наконец, выявление закономерностей перевода в зависимости от этих признаков и видов.
Широкое исследование этих вопросов не входило в планы нашей работы. Так что здесь мы можем ограничиться лишь наиболее общими положениями и несколькими примерами.
Любой фразеологический каламбур строится на основе трансформаций, заключающихся в разрушении формы и/или содержания исходной ФЕ, причем достигается «параллельное восприятие как переносного [мы бы сказали, фразеологического] значения ФЕ, так и прямого значения компонентов или двойная актуализация»1. Напомним, что ввиду отсутствия четкой границы между такой трансформацией, которая лишь оживляет компоненты, и другой, при которой ФЕ превращается в каламбур, в качестве рабочей гипотезы мы приняли считать (см. гл. 1) показателями фразеологического каламбура 1) двупла-новое его восприятие и 2) возникновение комического эффекта, обычно связанного с эффектом неожиданности. Именно это — прямое и переносное значение, комизм — и нужно при переводе довести до сознания читателя.
Согласно теоретическим и иллюстративным материалам, каламбур на фразеологической основе можно рассматривать с нескольких точек зрения и, в первую очередь, в зависимости от типа ФЕ, приема ее обыгрывания и ее коннотативных значений.
По-видимому, каламбур можно построить на основе ФЕ любого типа, но прежде всего, конечно, на образных фразеологизмах. Если во фразеологии ПЯ существует тот же или хотя бы близкий образ, то перевод обычно не составляет труда. Например, в ряде языков имеются ФЕ, соответствующие плясать под чью-л. дудку — болг. играя някому по свирката, англ, to dance after somebody's pipe (piping), нем. nach j-s Pfeife tanzen, укр. танцювати nid дудку чиюсь, — и перевести построенный на такой основе каламбур, например, «в своем оркестре не нуждался: пел
1 Я. И. Р е ц к е р (Указ, соч., с. 159) приводит эту цитату из канд. дисс. К. Д. Приходько («Соотношение фразеологических единиц и нефразеологических словосочетаний одинакового лексико-грамматического состава», М., 1972), отмечая, что термин «двойная актуализация» предложен Л. М. Болдыревой.
308
под чужую дудку», нетрудно. Возможность такого обыгрывания допустима и в отношении необразных единиц: «Любознательными оказались и некоторые взрослые дети, которые., отлично знали что к чему, и, главное, что почем».1 (Разрядка наша — авт.) Что к чему не имеет болгарского эквивалента, но здесь его можно перевести, исходя из совсем другого, довольно далекого по значению не се знав кой пив, кой плаща (приблизительно «не разбери-поймешь»): «..които.. отлично знаеха, кой пие и кой плаща, а най-важното — по колко плащ а».
Обыгрываются даже такие, в известной мере спорные с точки зрения фразеологии единицы, как получаемые при устойчивой лексико-синтаксической сочетаемости слов. Наречие наперевес сочетается лексически сравнительно с небольшим кругом слов: «ружье», «винтовка», в прошлом — «пика», «дротик», часто употребляются с глаголами «держать», «взять»; и вот о некоем кляузнике сказано, что «дома он взял авторучку наперевес (разрядка наша — авт.) и засел за трактат».2 Возникает картина воинствующего («наперевес» связано обычно с атакой) клеветника, оружием которого служит перо. А в переводе, вероятно, придется воспользоваться метафорой «вооружившись пером..».
Существует множество приемов обыгрывания ФЕ, которые авторы сводят к двум видам трансформаций: 1) изменению внешней формы, структуры, компонентов — деформации и 2) изменению внутренней формы, семантики — модификации ФЕ. По мнению Э. Б. Наумова, образование каламбура возможно лишь при втором приеме, при модификации3, что едва ли можно считать бесспорным, поскольку любое изменение формы неизбежно приводит и к отклонениям в семантике4.
1Вихрев А. В тараканьем мире. М.: Правда, 1965, с. 52.
2 Кр., 1975, № 21, с. 6.
3 «...каламбур возникает, как правило, при различных нарушениях семантики ФЕ, а не структуры, т. е. при процессах модификации, процессы же деформации... в создании каламбура участвуют как второстепенные процессы» (Модифицированные фразеологизмы как основа каламбура, с. 73)
* Все авторы единодушны в том, что устойчивый состав, т. е. внешняя форма ФЕ, в том числе нередко и порядок компонентов, является чуть ли ни ведущим признаком фразеологизма, в котором замена компонента даже синонимом, не говоря уж об антонимах («аппетит уходит во время еды», «ломиться в закрытые двери»), которыми Э. Б. Наумов иллюстрирует приемы де-
309
Что касается перевода фразеологических каламбуров, то наиболее общим положением, связанным, впрочем, с переводом каламбуров вообще, будет констатация, что теоретически идеалом можно считать буквальный перевод, даже кальку—копирование содержания и формы соответствующей трансформированной единицы, т. е. в принципе прием, которым воспользовался автор подлинника. « — Если жилуправление не идет к Магометову [у которого дом требует ремонта], — рассудили жильцы, — то гражданин Магометов сам пойдет в управление»' — перевести на болгарский язык не представляет никакого труда: выражение «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе» существует и в болгарском, а фамилия Магометов, составляющая в связи с ним игру слов, не переводится; таким образом передается и содержание и форма. Точно такая же картина будет и в английском языке, где эквивалент выражения содержит те же элементы, в частности имя Магомет. С немецким языком дело обстоит труднее, поскольку там имя заменено нарицательным «пророк» (Prophet), а во французском на этой основе никакого каламбура не получится, так как в аналоге имя заменено местоимением: «Поскольку гора не идет к нам, пойдем к горе мы». Таким образом, то, что в русском языке — каламбур, во французском будет простая, ничуть не комичная констатация: «Если жилуправление не идет к нам, мы пойдем сами в управление».
Прием копирования подлинника возможен, разумеется, в тех случаях, когда в ПЯ имеются полные эквиваленты-фразеологизмы, позволяющие калькировать словосочетание, передавая максимально близко к оригиналу и отдельные компоненты. Но бывает и иначе. Попробуем перевести следующий текст: «А вы слыхали, как поют дрозды? Вот послушайте. Только подпевать не надо.. Ты так поешь, что у птиц уши вянут. Ушей нет? Увяли, значит, уже. Это они тебя издали услышали.2 (Разрядка наша—авт.) Предпосылкой полноценного перевода является, как было сказано, наличие в ПЯ фразеологического эквивалента или аналога рус. уши вянут или хотя бы близкой по значению и построенной на той
формации, приводит к изменению и смысловой его стороны. А отсюда следует, что 1) если нельзя изменить форму фразеологизма, не изменив и содержания, то 2) и возникновение каламбура не может быть обусловлено, как правило, только модификацией.
'Устинов М. Кривой закон. — «Неделя», 1977, № 47, с. 15.
2 ЛГ, 4.VI.1975. :
310
же образной основе ФЕ, наподобие, например, фр. avoir les oreilles rebattues (что соответствует приблизительно
•прожужжать уши). Тем не менее, полноценный перевод
•иногда возможен и без наличия фразеологической основы. Так, на болгарский язык можно перевести почти буквально: «..Така пееш, че на птиците ще им ока пят ушите [букв.«отвалятся уши»]. Нямат уши ли? Вече са окапали, значи. Чули са те отдалеч».
Но это, конечно, исключение. Большей же частью буквальный перевод без необходимой метафорической основы невозможен. По радио передавали в болгарском переводе песню «Где эта улица, где этот дом», в которой оказалась следующая смутившая слушателей реплика: «Както казват, животът бие с ключ и все по глава-та». Смущения не было бы, если бы по-болгарски действительно так говорили («както казват»), но слово ключ у нас не имеет омонима в значении «родник», поэтому не может быть и фразеологизма бить ключом, часто связы-.ваемого с «жизнью» и не менее часто обыгрываемого добавлением «по голове», оживляющим слово ключ в его омонимическом значении; буквальный перевод такого каламбура действительно может вызвать только недоумение.
Повторить авторский прием обыгрывания, опять-таки при наличии подходящей фразеологической основы, можно, например, в каламбуре, постренном на антонимии, как это сделано у В. Пановой: «Сереже все понятно — по-своему. Например: «конь стал как вкопанный» (разрядка наша — авт.), а потом поскакал, — ну, значит, его откопали»'. На других языках есть достаточно удобные для подобного обыгрывания аналоги этого устойчивого сравнения: болг. и фр. «закован» — «отковали са го», cloue — on Га decloue, англ, и нем. — путем «искоренения» (rooted — uprooted; angewurzelt — ausgewurzelt).
Вообще замена образа, точнее попытка подогнать под каламбур новый образ, довольно часто применяется при переводе каламбуров. Вот «развернутый» английский каламбур, перестроенный на основе русского аналогичного образа: «..вы вправе спросить, почему мои рисунки возвращали. Не знаю. Я даже проверял их с помощью курицы. Я часто слышал выражение «курам на смех», поэтому я разложил все свои рисунки на полу и пустил на них курицу. Она, во всяком случае, долго кудахтала.
Панова В. Ф. Сережа, с. 79.
Был ли это смех — не знаю, тем не менее она вскоре околела» '. В оригинале автор проверял «смехотворность» своих рисунков, конечно, с помощью не курицы, а, вероятнее всего, кошки (или, если он американец, то, может быть, лошади): enough to make a cat или a horse laugh; курица подошла бы для перевода на немецкий: da lachen ja die Huhner; в болгарском для такого эксперимента подошла бы собака: смеят ми се и кучетата; а для перевода на те языки, где животные не смеются, можно взять любое из них (человека жалко) и уморить со смеху — разумеется, если есть выражение «умирать со смеху».
Сравнительно легче передается (сознательно не говорим «переводится») каламбур как самостоятельная игра слов, напоминающая эпиграмму. Легче потому, что обычно о переводе в прямом смысле вообще не идет речь, а нужно составить свой каламбур по предложенному образцу. Возьмем, например, «Меню одной столовой: На первое — с гуся вода. На второе — ни рыба ни мясо. На третье — седьмая вода на киселе»2. Вероятно, в любом языке найдутся ФЕ, содержащие продукты питания, которые можно было бы подобрать так, чтобы изобразить убогость кормежки, т. е. передать иронический заряд каламбура.
Намного труднее переводить каламбуры, составленные из двух, а то и трех единиц, так называемые к о н т а-минированные ФЕ. Трудно потому, что для правильного перевода оба фразеологизма должны иметь в ПЯ эквиваленты или аналоги, а такое случается нечасто. Вот пример исключения: «Став у руля Ноева ковче-г а реваншизма, он усердно принялся за дело»3. Здесь объединены два фразеологизма, которые существуют во многих языках, и, следовательно, их нетрудно перевести: англ, having taken the helm of Noah's ark, болг. поел кор- милото на Ноевия ковчег, нем. das Steuer der Arche Noahs ergriefen. Но практически непереводим контаминирован-ный каламбур «Сухими выходили из самых мокрых дел», скомбинированный А. Вознесенским4 из фразеологизмов выйти сухим из воды и мокрое дело, из-за отсутствия в других языках главным образом второго.
Наконец, несколько слов о переводе каламбуров с
1 Кр., 1977, № 72, с. 15.
2 Кр., 1966, № 9, с. 3.
3 И, ЗЛУ. 1975.
4 Цит. по: X о д а к о в а
Е. П. О каламбуре, с. 69.
312
учетом их коннотаций. Уже не раз подчеркивалось, что большинство ФЕ обладают как эмоционально-экспрессивной, так и национальной окраской. С. С. Кузьмин делит ФЕ в зависимости от их основных эмоциональных характеристик на «три группы: (1) положительные, (2) отрицательные и (3) двойственные»'. Первые вызывают только положительные эмоции (родиться в сороч ке), вторые — только отрицательные (погреть руки) и третьи — положительные или отрицательные в зависимости от контекста (задавать тон). Эта последняя группа ФЕ может стать основой для игры слов, которая, «примененная в положительном контексте, может дать юмористический эффект, а в отрицательном контексте — эффект сарказма»".
Приведенные дальше примеры, на наш взгляд, не особенно убедительно подтверждают мнение автора об этих видах ФЕ и юмористическом эффекте, но привлекательна уже сама возможность рассмотрения перевода фразеологических каламбуров и под таким углом зрения, лишний раз подчеркнутая необходимость передавать и коннотации, а также «двойственность» многих ФЕ, требующих особого умения при переводе. Думается только, что рискованно выделять их в самостоятельную группу, поскольку даже самые с виду положительные фразеологизмы могут под влиянием контекста приобрести отрицательную эмоциональную окраску и послужить строительным материалом для каламбура.
В заключение вернемся к началу этой главы. Весь литературный материал, все собранные нами примеры не позволяют безоговорочно присоединиться к слишком оптимистическому заявлению о том, что «непереводимой игры слов нет». Такое утверждение явилось бы, по сути дела, непринятием очевидного факта неповторимого своеобразия каждого языка: если нормальный перевод, передача содержания данной языковой или речевой единицы ИЯ средствами ПЯ, т. е. при помощи другой формы,— дело вполне осуществимое, то возможность перенесения в ПЯ и исходной формы (чего обычно требует перевод каламбура) несомненно является исключением; полноценное осуществление такого перевода, по-
1 Кузьмин С. С. Указ, соч., с. 52—53.
2 Т а м ж е, с. 55.
11-747 |
313 |
жалуй, и следует причислить к исключениям, компенсируемым уже другими средствами в переводимом тексте. Тем не менее, ни один переводчик не имеет права сдаваться, не добившись успеха в решении этой головоломной задачи и не избавив читателя от необходимости ломать голову над значением его перевода.
Глава 9
СОКРАЩЕНИЯ
В процессе работы над разными типами «непереводимого» нам нередко приходилось одновременно решать и вопросы перевода различных сокращений, под личиной которых появлялись то термины (в первую очередь) и собственные имена, то реалии, то иноязычные вкрапления. Специфический подход, которого они требовали как особый класс лексики, обусловил целесообразность выделения их в отдельную главу.
Эта целесообразность подтверждается значительной распространенностью и взрывоподобным в наш век количественным ростом этого типа лексических единиц в современных языках: словарь в 15—20 тыс. сокращений в наши.дни, видимо, нужно считать нормальным. Основное количество аббревиатур, правда, приходится на долю специальных подъязыков, но тесная связь науки с жизнью, научной речи — с речью обыкновенного гражданина не ограничивает их употребление рамками научно-технической литературы.
Не будем останавливаться на общеязыковых вопросах аббревиатур (употребляем этот термин наряду с «сокращением»), тем более что до настоящего времени они «остаются во многих отношениях загадкой в лингвистическом плане»', загадкой, которую мы не ставили себе задачей разгадывать. От необходимости пускаться в лингвистические подробности нас освобождает и значительная по объему литература, к которой мы и отсылаем читателя 2.
Сама по себе расшифровка сокращений не представляет особой трудности для переводчика: многие из так
•Борисов В. В. Аббревиация и акронимия. М.: -Воениздат,
1972, с. 5. 2 См., например, там ж е, с. 317—318.
314
называемых морфологических аббревиатур достаточно ясны (стенгазета, командарм), а вообще большинство сокращений, в том числе и инициальные (ВОЗ, США), приведены в серьезных словарях, часто в конце, в виде традиционного приложения, а также в особых словарях сокращений', включающих и более специальные научные аббревиатуры.
Так что трудности при переводе этой лексики — не семантического порядка: при ясном смысле обычно нелегко подобрать соответствие — эквивалент, или межъязыковой синоним. Об этом и пойдет речь ниже.
*
Будучи, по мнению специалистов, словом, сокращение должно на общем основании подчиняться правилам перевода лексики, в основе которых лежат семантические соответствия между соотносительными единицами данной пары языков; близость к терминам, т. е. отсутствие коннотаций, еще больше выдвигает на передний план необходимость передачи смысловой стороны аббревиатур. Строго схематично, слово ИЯ
1) переводится — содержание его передается соответствующими средствами ПЯ (эквиваленты, аналоги) или
2) переносится в текст ПЯ как есть, сохраняя отчасти или полностью форму (заимствование, транскрипция, транслитерация).
Но аббревиатура — слово особое, отличающееся от других. Подобно тому как стенографический знак является представителем, заместителем обычного слова, так и сокращение представляет другую, потенциально содержащуюся в нем единицу, исходную, из «обломков» которой оно составлено. Именно этот важнейший момент «двуединства» аббревиатур (сокращенная форма и пол-•ная, развернутая исходная форма при одном содержании) вдвое увеличивает возможности передачи их на ПЯ. Представим это в виде схемы:
1 Многие из них представлены в указ. соч. (с. 313—318); отметим еще: Словарь сокращений русского языка, сост. под руководством Д. И. Алексеева. М.: Гос. изд. иностр. и нац. ел., 1963; Alien Е. Dictionary of Abbreviations and Symbols. London, 1944; S h a n k 1 e G. Current Abbreviations. London, 1947; Everyman's Dictionary of Abbreviations, edited by Dr John Paxton. London, 1974. Только что вышедшее 2-е изд. Словаря сокращений русского языка под ред. Д. И. Алексеева (М.: Русский язык, 1977) содержит около 15000 сокращений.
11* |
315
I. Перевод 1) аббревиатурой, 2) развернутой формой.
II. Транскрипция/транслитерация 1) аббревиатуры, 2) развернутой ее формы.
I. Перевод
Обладая почти исключительно назывной функцией, подобно и даже в большей степени, чем термин и имя собственное, аббревиатура переводится (хочется сказать: «перекодируется») эквивалентом — названием того же референта на ПЯ, а при отсутствии такого же — нередко названием близкого понятия (ср. рус. загс, болг. граж дански отделение, англ, registry office, фр. office (bureaux) de 1'etat civil, нем. Standesamt. По существу, переводом это можно назвать лишь условно, поскольку аббревиатура, как правило, собственного значения не имеет, а является уменьшенным отражением значения исходной единицы — соотношение, которое должно сохраниться и в переводе.
1. Перевод аббревиатурой предполагает наличие (или создание) ее на ПЯ. Лучше всего, когда это уже утвердившаяся в языке единица.
В ПЯ сокращение может быть построено по той же модели: инициальная СССР в англ, и нем. USSR, во фр. и ит. U.R.S.S.; англ. UNO соответствует рус. и болг. ООН, а ам. FBI—рус. и болг. ФБР; или по другой модели: рус. СЭВ и болг. СИВ (одна модель) в переводе на англ. COMECON (Council for Mutual Economic Assistance); нем. (ист.) IAH (International Arbeiterhilfe) —рус. Меж- рабпом и т. д.
В плоскости близкородственных языков и, в особенности, при одинаковых алфавитах сокращения могут при переводе полностью сохранить свою форму, как при транскрипции: СССР, профгрупорг, учком, ЦУМ и много других одинаковых или близких сокращений (исполком— изпълком) в русском и болгарском языках.
2. Перевод развернутой формой применим в тех случаях, когда в ПЯ нет сокращения-эквивалента. Переводится исходная единица: англ. TV (ти-ви), широко распространенное в англоговорящих странах, придется передавать развернутым «телевидение» или «телевизионный»; рус. редколлегия — англ, editorial board; С. Р. N. (Centre de physique nucleaire) —рус. Центр ядер ной физики (Бельгия); англ. ICPA (International Commission for the Prevention of Alcoholism) — болг. Между-
316
народна комисия за борба с алкохолизма; рус. и болг. ЦУМ — англ. Central Department Store и т. п.
В строго научном тексте специалисты стараются заменять расшифровку своими сокращениями, опираясь на терминологические системы и научный опыт, а переводчик художественного произведения может позволить себе такую «вольность», только если в тексте фигурирует и полная форма аббревиатуры.
Перевод развернутой формой — это перевод исходной единицы, который должен быть максимально точен. Большей частью это кальки; например, фр. FRD (Facteur de reduction de dose) = «коэффициенту уменьшения дозы», из компонентов которой можно (теоретически) построить на ПЯ аналогичное сокращение (КУД). Но нередко приходится прибегать к более свободному переводу: FAPTA (Federation Suisse des Associations des planteurs de ta-bac)—«Швейцарская федерация ассоциаций табаководов», что наводит на мысль о необходимости учитывать правила грамматики ПЯ, не искажать язык буквализмами.
Таким образом, как правило, переводятся и сокращения ученых степеней и званий, в частности тех из них, которые не имеют названий-эквивалентов в ПЯ. Например, В. A. (S.) —Bachelor of Arts (Science) переведем рус. бакалавр гуманитарных (естественных) наук, англ. М. А. — Master of Arts — фр. Diplorne d'etudes superieures des lettres и т. п.
II. Транскрипция/транслитер ация
В ряде случаев сокращение переносится в ПЯ в его фонетической (транскрипция) или графической (транслитерация) форме, максимально приближенной к оригинальной. Это типично главным образом 1) для самого сокращения, но бывает, что так же переносят и 2) исходную единицу в ее развернутой форме.
1. Транскрипция/транслитерация сокращений характерна для обозначенных аббревиатурами имен собственных. Хороший пример—транскрипция англ. ВВС, произносимого на многих языках в его английском звучании — «би-би-си». Транслитерируется англ. UNESCO — ЮНЕСКО; INTERPOL — ИНТЕРПОЛ; фр. OAS (Organisation de 1'armee secrete) — рус. и болг. О AC; FIT (Federation Internationale des Traducteurs) — рус. и болг. ФИТ; ит. FIAT (Fabrica Italiana Automobile Torino) —рус. и болг. ФИАТ, точнее «Фиат», как настоя-
317
щее имя собственное, а даже и «фиат» — как нарицательное; рус. ТАСС — англ., фр., нем. TASS.
Вряд ли можно проследить, какие единицы транскрибируются/транслитерируются, а какие подлежат переводу. Намечается тенденция к перенесению без изменений более популярных, с международным значением сокращений: названия организаций, институтов, обществ; так, в сокращениях известны названия крупных информационных агентств (АПН, ЮПИ, БТА, ТАСС).
В результате этого приема передачи аббревиатуры рождается не мотивированная с точки зрения ПЯ единица: англ. GATT (General Agreement on Tariffs and Trade), вполне закономерное сокращение в ИЯ, нельзя вывести в его русском виде — ГАТТ — из перевода исходной формы: «Генеральное соглашение по тарифам и торговле», — получилось бы ГСТТ; то же с НАС А (Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства), ФИФА (Международная федерация футбольных ассоциаций) и др.
О транскрипции/транслитерации мы говорим и в отношении аббревиатур, являющихся только по происхождению сложносокращенными словами: рус. лавсан, ам. тефлон, аппараты радар, лазер, мазер, ряд географических названий, таких как Евразия, Бенилюкс, Пакистан '.
К этой группе примыкают и слова, в том числе много реалий, типа колхоз, совхоз, коминтерн, комсомол, переносимые во многие языки тем же путем транскрипции. В плоскости близкородственных языков их значительно больше.
2. Транскрипция исходной формы, вместо перевода, встречается очень редко. Согласно нашим наблюдениям, она допустима в тех случаях, когда это сокращенное название предприятия, общества, компании и т. п., не имеющих соотносительной формы в ПЯ. Так, ам. АР (Associated Press) передается рус. АП, но нередко и Ассошиэйтед пресс; фр. Е. С. F. M. (Eclairage, Chauf-fage, Force motrice) транскрибируется в полной своей форме: Эклераж, Шофаж, Форс мотрис (Промышленное объединение по производству силовых установок, отопительных и осветительных приборов); англ. BOAC (British Overseas Airways Company), авиационная компания, по-русски именуемая Бритиш оверсиз эруэйз компани.
1 Название составлено из букв П (Пенджаб), А (афганские племе
на), К (Кашмир), С (Синд) и слова ТАН, взятого из слова Белуд
жистан. (Борисов В. В. Указ, соч., с. 16) *
318
III. Перенос аббревиатуры
Во многих европейских языках, в том числе и в русском (в письменной речи), есть сокращения, главным образом латинские, которые не отличаются по форме и значению и могут при переводе переходить из ИЯ в ПЯ без перевода и транскрипции/транслитерации. Многие из них были прежде очень популярны — например, P. S. (приписка в письме) или NB (нотабене — «заметь», «не забыть», «учесть»), но постепенно выходят или уже вышли из употребления. Этого, однако, нельзя сказать о SOS — сигнале бедствия, которым пользуются как международным знаком (рус. СОС).
Особенно прочные корни имеют такие латинские сокращения в английском языке, где они заменяются при произношении английскими словами: е. g. (exempli gratia) англичанин прочтет for instance, for example; i. e. (id est) — that is; A. D. (Anno Domini) — in the year of our Lord и т. д., даже не зная их латинской расшифровки.
Из того, что в русском языке встречается латинское etc., отнюдь не следует, что, встретив его в английском тексте, переводчик может, не задумываясь, перенести его в перевод; в литературе оно, правда, встречается, но теперь мало употребительно и обычно переводится «и т. д.». Так что, пожалуй, основным вопросом в передаче этих единиц является учет их употребительности.
Форма сокращения присуща многим (1) терминам, (2) собственным именам, (3) реалиям 1, а некоторые из них могут представлять собой и (4) иноязычные вкрапления; исходные единицы (в развернутом виде) часто имеют форму (5) устойчивых сочетаний — составных терминов (названий). Так что в качестве корректива к приведенной схеме аббревиатуры можно рассматривать и с этой точки зрения, поскольку
1) сокращения-термины переводятся как термины (см. гл.7);
2) сокращения-имена собственные — как имена собственные (см. гл. 2);
3) сокращения-реалии — как реалии (см. ч. I);
1 Сокращения часто связаны с реалиями, характерными только для данной страны и не имеющими понятийного эквивалента в русском
языке. (ССФЯ, с. X)
319
4) сокращения-иноязычные вкрапления — как иноязычные вкрапления (см.гл. 6) и
5) сокращения, переводимые в их исходной форме, т. е. как устойчивые сочетания, переводятся с учетом1 приемов перевода ФЕ соответствующего типа (см. гл. 1).
*
До сих пор шла речь о переводе сокращений вне зависимости от языка и текста, в которых они встречаются. Как при обычной лексике, и здесь прием перевода обусловлен наличием в ПЯ эквивалентов и словообразовательных механизмов для их построения, так что одно и то же сокращение может иметь полный эквивалент в одном ПЯ и не иметь его в другом: за отсутствием референта, как, например, в сокращениях научных званий и степеней— англ. В. A. (Bachelor of Arts) переводится развернуто «бакалавр гуманитарных наук», а рус. и болг. к. ф. н. приходится передавать не особенно понятным для англоговорящих Candidate of Philosophy. Иные сокращения передаются сокращениями же в одних языках, но полноценными словами в других: очень распространенная в русском языке к. п. д. (или КПД, кпд) — «коэффициент полезного действия», передается таким же сокращением на болгарский, хотя и менее популярным, вне научной литературы не употребимым, но полноценными словами-эквивалентами на английский — efficiency, на французский— rendement; немецкое сокращение w. о. (wie oben) переводится рус. «как указано выше», а г. d. A. (zu den Akten) в качестве юридического термина — рус. «производством прекратить», а болг. «към дело».
Что касается жанра, то в массе своей аббревиатуры связаны с научной, в том числе и политической, военной, технической, экономической и т. п. лексикой, т. е. встречаются прежде всего в терминологическом тексте, в письменной речи. Однако теперь они «все больше проникают в устную речь, причем не только в речь радио и телевидения, но и в бытовую, повседневную» (ССФЯ, с. VI), а в результате — и в художественную литературу; это и привело нас к рассмотрению вопросов перевода сокращений в нетерминологическом и, в частности, в художественном тексте.
Как общее положение, аббревиатуры, подобно терминам, и в беллетристике переводят как в терминологической литературе, и все с той же оговоркой: не всегда и
320
не во что бы то ни стало. Но есть и ряд частных случаев.
1. Аббревиатура, как правило, однозначна, и это, как мы уже говорили, облегчает перевод. Здесь, однако, придется добавить, что вместе с тем многие из сокращений при разных референтах имеют одинаковый или приблизительно одинаковый буквенный (слоговой) состав, одинаковую графическую форму: при почти полной немотивированности этих единиц (например, инициальных сокращений) даже в широком контексте такая омонимичность создает ощутимые затруднения и становится причиной переводческих ошибок.
Например, русское сокращение АК обозначает 10 понятий (ССРЯ): 1) авиационный компрессор, 2) авиационный корпус, 3) автомат Калашникова, 4) автомобильный кран, 5) административный комитет, 6) антрацит кулак, 7) армейский корпус, 8) артиллерийский компас, 9) артиллерия корпуса, 10) астрономический календарь. Нетрудно заметить, что даже в специальном тексте не всегда можно быть уверенным в правильном выборе сокращений— ср. хотя бы представленные здесь военные термины 2, 3, 7, 8 и 9; а если их встретить в художественном тексте?..
Высока степень омонимии сокращений и в других языках. Например, английские и американские сокращения, составленные из инициалов М и Р в разных комбинациях (МР, М/Р, М. P., mp, т. р., тР) ', обозначают 28 разных понятий и в том числе целых пять видов полиции: Marine Police, Metropolitan Police (London), Military Police, Mounted Police, Municipal Police. Еще больше сокращений-омонимов во французском языке: из тех же М и Р составлены (ССФЯ) 53 аббревиатуры, а из букв С и S — 77; буквой М (прописной и строчной) сокращено 85 исходных единиц. В частности, во французских сокращениях немало и английских единиц, с одной стороны, омонимичных французским, а с другой, дублирующих их.
И еще одно неудобство, связанное с совпадением обозначений: немало понятий сокращено по-разному — своеобразная синонимия: IS и I. S. — Intelligence Service = «разведывательная служба» (Англия) и Internationale Socialiste = «Социалистический интернационал»; разделительные точки больше характерны для французских аббревиатур.
1 Словарь английских и американских сокращений, сост. В. €Х Блув-штейн (и др.). М.: Гос. изд. иностр. и нац. ел., 195S.
321
2. Не менее коварной может оказаться межъязыковая омонимия сокращений, в особенности когда ИЯ и ПЯ пользуются одним алфавитом— «гипноз подлинника»! Например, рус. ДСК может означать «дачно-строительный кооператив», «дом санитарной культуры» и «домостроительный комбинат», а по-болгарски — «Държавна спестовна каса» (Государственная сберегательная касса — сберкасса). Совпадения между английскими и французскими сокращениями еще более часты, а если учесть массовое проникновение английских аббревиатур во французский, как, вероятно, и в другие западные языки, то опасность переводческих ляпсусов окажется еще серьезней.
3. Как правило, аббревиатура является носителем только того значения, которое содержится в исходной единице. Встречаются, однако, сокращения, которые по той или иной причине имеют кроме него и другое, «привнесенное» значение. В таком случае можно говорить либо об омонимии — при совпадении формы аббревиатуры с полной формой другого, совершенно случайного слова (СУП = «санитарное управление» и «суп» — жидкое кушанье), либо о многозначности — когда между обоими значениями все же есть или преднамеренно создается семантическая связь 1 (см. ниже).
С точки зрения перевода такие сокращения можно рассматривать 1) как потенциальный источник ошибок (опять гипноз подлинника!) и 2) как сложную переводческую задачу в тех случаях, когда необходимо передать на ПЯ запутанный клубок значений и намеков, представляющий собой игру слов.
Приведем несколько примеров таких аббревиатур-каламбуров, заимствованных у В. А. Ицковича2 и В. В. Борисова3: рус. АИСТ — автоматическая информационная станция, АМУР — автоматическая машина управления и регулирования, АСТМА — астатический миллиамперметр, ОЛЯ — Отделение литературы и языка (АН СССР), МАРС — машина автоматической регистрации и сигнализации; англ. IDIOT — Instrumentation Digital On-
1 Это чрезвычайно интересное для переводчика явление, особенно распространенное в английском языке, упомянуто В. В. Борисовым в разделе «Коррелятивная аббревиация» (Указ, соч., с. 85 и ел.).
2Ицкович В. А. Современные аббревиатуры. — РР, 1971, № 2,
. с. 74—79.
3 Борисов В. В. Указ. соч. ее. 86, 88, 89. :
322
Line Transcriber, WASP —Women's Airforce Service Pilots (Женская вспомогательная летная служба военно-воздушных сил), англ. WASP = «оса»: летит и жалит; MANIAC — Mechanical and numerical integrator and calculator и т. д. Любопытна преднамеренно созданная пара: CAT (омоним англ, «кошка») и MOUSE (омоним англ, «мышь»), причем назначение кошки — CAT (Celestial Atomic Trajectile = космическая ракета с ядерным зарядом) — уничтожать мышь — MOUSE (Minimum Orbital Unmanned Satellite Earth = искусственный спутник Земли без экипажа с минимальной орбитой). Таким же «значащим» сокращением является популярная болг. ЕЛКА (произносится «Элка», как не менее популярное женское имя в Болгарии) = электронный калькулятор.
При случайном, непреднамеренном совпадении формы сокращения с каким-либо иным словом, перевод аббревиатуры осуществляется на общем основании, как если бы не было этой омонимии. Если того же АИСТА нужно передать болгарской аббревиатурой, то мы бы передали его сокращением АИС (автоматична информационна станция) или даже сохранили бы русскую транск-репцию, совершенно не думая о том, что русское сокращение в отрыве от исходной формы имеет значение птицы.
Иное дело, когда налицо «преднамеренность», или случайность используется автором с определенной стилистической целью, или если расшифровка «подогнана» под общеязыковое слово, т. е. оно расшифровывается, как если бы это не было сокращением, или при так называемых «шутливых расшифровках» (ср. ниже НАСА) и т. п. Все это — каламбуры, успешное перенесение которых в ПЯ — дело исключительно трудное, а порой невыполнимое. Возьмем две шутливые аббревиатуры: КАКТУС (Кабинет автоматического контроля текущей успеваемости студентов) и БУКА (блок универсальной квартирной автоматики) '. Близость русской и болгарской лексики позволяет путем аналогичного «сжатия» их болгарских калек получить идентичные буквенные сокращения: КАКТУС, интернациональное слово, сохраняет свое значение «колючего названия» и для болгарина, в то время как БУКА пугает только русских детей, но ничуть не страшен болгарским.
Как передать в переводе шутливую расшифровку ам. NASA — JVever a straight answer — «никогда (не дающее)
1 И ц к о в и ч В. А. Указ, соч., с. 78,
323
прямого ответа»'? В своем действительном значении «Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства» (National Aeronautics and Space Administration) в сокращении переносится без изменения во французский и немецкий языки и транскрибируется в русском и болгарском; стало быть, перевести каламбур можно, оформив шутливую фразу из четырех значащих слов, начинающихся буквами Н, А, С и А. В переводе на немецкий можно было бы написать, например, так: „Nie antwortet sie adaquat (aufklarend)". В зависимости от конкретного случая и поставленной стилистической задачи возможны и другие решения: одно из них — просто придать расшифровке комический смысл, не соответствующий подлинному, например, «Национальная абсолютно смехотворная администрация».
Близким к каламбурному является анекдотическое объяснение одного из самых распространенных в современном мире слов-сокращений окей2. Говорят, что оно обязано своим рождением орфографическому анархизму президента США Эндрю Джексона, считавшему, что плоха та орфография, которая не допускает различных написаний одного и того же слова, и вместо all correct (читается «олл коррект» — «все правильно») писавшему "О1-korrect", соответственно сокращая на "О. К.".
4. Иного рода решения требуются, когда автор пользуется аббревиатурой как общелексической единицей или производит от нее другие, иногда просторечные, а иногда и не существующие в языке слова. Приведем две выдержки из газетных фельетонов:
а) «..складывалось такое впечатление, будто половина инженеров попала в институт по знакомству, другая половина слишком увлекалась кавээнами (разрядка наша — авт.), а все вместе изрядно пересидели на картошке»3. В основе — сокращение из букв К, В и Н; в ССРЯ их четыре, из которых здесь по смыслу подходит только «КВН (—).. — Кенигсон, Варшавский, Николаевский (в маркировке телевизоров: КВН-49); телевизор такой марки». Если толковать расширительно, то инженеры, будучи студентами, увлекались телевидением.
'Борисов В. В. Указ, соч., с. 95.
2 Употребляется (в качестве варваризма?) также в немецком И французском языках, а нередко им балуются и у нас.
3 И, 27.XI.1975. , ;! •
324
б) «Уверен, что у директора., и у начальника,., не передавших.. ни одного современного станка криворожскому ПТУ, были на то самые серьезные резоны. Наверно.. замучили внеочередные поручения, в свете которых выделение новеньких станков для обучения лопоухих «пэтэушников» рисовалось шефам причудой выжившего из ума дядюшки миллионера» '. И здесь контекст подсказывает, что ПТУ — это не «подводное телевизионное устройство», не «промышленная телевизионная установка», а, конечно, «профессионально-техническое училище» и что пэтэушник — это попросту учащийся ПТУ.
Итак, смысл отрывков ясен, передать его нетрудно: кавээны можно заменить «телевизорами», а пэтэушни ков — «школьниками». Однако при такой передаче голого смысла будет нарушен стиль, утрачен без возврата комический, а по существу, иронический заряд. Поэтому потери нужно компенсировать, желательно в узком контексте. Можно, например, сказать «целыми днями торчали перед телевизорами», или «не отходили от телевизоров», или «дневали и ночевали у приемников». С пэтэушниками сложнее: своеобразный колорит позволяет считать это слово реалией, но транскрипцией передавать его явно нельзя — непонятно; зато можно передать пренебрежение к пэтэушникам, содержащееся даже в звучании этого диковинного сокращения, при помощи подходящих по стилю синонимов, которые найдутся, должно быть, в любом языке: «мальчишки», «шалопаи», «лоботрясы», «шалуны», «баловники» и т. п.
Близкие к этому случаи находим у В. В. Борисова: CAT — сокращение от caterpillar «гусеничный трактор» ассоциируется со словом «кошка»; тогда kitten — «котенок» может послужить названием «малого гусеничного трактора». И еще. От обычных, ничем не примечательных сокращений образуются... ласковые, пренебрежительные и прочие названия: от учебного самолета У-2 получились удвойка и удвашка, от истребителя И- 16 — ишак2, от Ан-2, работяги-самолета, получилась Аннушка и т. д. Во всех этих случаях затруднения связаны уже не только с самим переводом, не только с подысканием подходящих по стилю замен, что уже само по себе нелегко, но и с распознаванием: ведь ни в одном словаре нет ни Аннушки, ни кавээна, ни пэтэушника.
1 И, 10.11.1977.
2 Борисов В. В. Указ, соч., ее. 83, 105.
325
Т |
" 5. С точки зрения передачи авторского стиля интересны морфемные сокращения типа рус. зав («заведующий»), зам («заместитель»), англ, doc («доктор»). Этот фамильярный оттенок (в словарях — разг. прост.) особенно бросается в глаза при обычном отсутствии конно-тативных значений у аббревиатур и иногда требует от переводчика большой изобретательности. Чтобы передать англ, doc, нужно искать для него аналог среди русских синонимов — нейтральное «врач», ирон. и пренебр. «лекарь» и шутл.-ирон; «эскулап». Последние два могут подойти, если это не обращение, но в приветствии "hallo, doc!" пришлось бы, вероятно, взять более общее слово — прием родо-видовой замены, — может быть, вроде «привет, дружище!» или «здорово, приятель!»
Таких «неудобопереводимых» сокращений или, точнее,
усеченных слов разговорного стиля много в английском
'Языке, в особенности в его американском варианте:
ёх'агл (от examination — «экзамен»), Prof (с прописной,от
professor —«профессор» или «учитель»), lab (от labora
tory — «лаборатория»),1 наконец, vamp (от vampire —
«вампир», но в сокращении — «соблазнительница»), про-
' никшее и в другие языки — в русский и болгарский обыч-
^но в сочетании со словом «женщина», болг. жената-вамп.
Такие сокращения переводятся обычно при помощи их
развернутой формы, а стилистические и эмоциональные
бттенки компенсируются любыми доступными средст
вами. . :
По сути дела, в двух последних пунктах (4 и '5) мы рассматриваем уже, строго'говоря, не сокращения, а про-'йзведенные от них слова, и работа переводчика ведется ъ области стилистики: подыскание стилистических синонимов нужной окраски.
6. Нахождение полноценного стилистического покрытия зависит и от узуса — употребительности аббревиатуры, соответственно ее эквивалента на ПЯ, при определен-•ной ситуации, и ее знакоместа читателям. У Г. Николаевой («Битва в пути») мальчишка бежит по цеху и_кри-чит: «Чепе, чепе!» Представьте себе, что в переводе на немецкий язык (только в РНС есть «чепе») мальчик убудет кричать: Besonderes Vorkommnis! Это звучит комично, как буквальный перевод фразеологизма: в подобной ситуации так не говорят. Болгарский мальчик, вероятно, кричал бы: «Авария!», т. е. получилась бы конкретизация. Не столь популярна, но все же довольно употребительна (в той же книге) аббревиатура НЗ («нё-
прикосновенный запас»). Аналогичное английское сокращение— ER (Emergency Ration)—только военный термин; в художественном тексте его употреблять рискованно, да и вряд ли его поймет рядовой англичанин.
Выход в этих случаях один — искать функциональные аналоги.
7. Иногда ставится вопрос о нулевом переводе аббревиатуры. Если в немецком романе упомянуто предприятие „Schmidt Metallwerke, G. m. b. H.", то в переводе на английский и французский языки будет сокращение Ltd., а по-болгарски напишут «Фабрика за метални изделия Шмит, О. О. Д-во». Уже 60 лет как в стране Советов ушли в небытие все капиталистические общества, с ответственностью и без нее, и соответствующих обозначений, в том числе и аббревиатур, в языке не сохранилось. Если при этом положении давать расшифровку — «[компания] с ограниченной ответственностью» и объяснения, они едва ли добавят много к значению «капиталистическое предприятие» для русского читателя. Будь это текст финансово-экономического типа, стоило бы пояснять; здесь же этот труд оправдал бы себя лишь в том случае, если по ходу действия сокращение выдвинуто на передний план, например, если отмечаются его отличия (в юридическом плане) от другого капиталистического предприятия.
Здесь же уместно отметить и весьма характерное советское сокращение, не имеющее соответствий в других языках — им., например, театр им. К. С. Станиславского; на болгарском языке сокращение передается при помощи нулевого перевода: театър «К- С. Станиславский», причем соответствующее имя обязательно ставится в ка-•вычки.
.Сокращения, употребленные автором автоматически вследствие общепринятого узуса, не скрывающие в себе никаких подтекстов и дополнительной информации или колорита, представляли бы для читателя перевода ненужное затруднение и, на наш взгляд, во многих случаях были бы более приемлемы в расшифрованной форме.
8. Не мешает также иметь в виду, что сокращения «стареют», как и реалии и термины. Однако реалии и термины, устарев, сохраняются в языке, превращаясь иногда в «редкие слова» и оставаясь полнозначными элементами местного или исторического колорита, в то время как аббревиатуры выходят из употребления вообще; а если некоторые где-нибудь и употребляются, то оста-
327
ются элементом своеобразной экзотики и обычно нуждаются в пояснении или расшифровке и для читателей оригинала.
В заключение напомним еще раз, что аббревиатуры не характерны для художественной литературы. Ближе к ней по духу некоторые сокращения, приобретшие общеязыковое значение и, с другой стороны, случаи обыгрывания — пародийного, каламбурного употребления. В большинстве своем, однако, они в отношении приемов перевода слабо отличаются от терминов, используемых для речевых характеристик, для создания местного и «социального» колорита, атмосферы, достоверности. Исходя из функций этих лексических единиц в художественном тексте, переводчик должен передать их доступными для ПЯ средствами, не навязывая своему читателю никаких абракадабр вместо абрревиатур.
Глава 10
ВНЕЯЗЫКОВЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ
Переводчик не был бы творцом, если б он ограничился текстом и не оживил бы в своем воображении то, что автор видел в свое время. Именно от авторского видения и идет переводчик. Слова текста служат для проникновения в художественную действительность, за которой переводчик должен видеть опосредствованную подлинником живую жизнь.
Г. Гачечиладзе '
«..Чтобы переводить с иностранного языка, — пишет Ж. Мунен, — нужны две предпосылки, из которых каждая необходима, а одной недостаточно: выучить этот иностранный язык и изучить (систематически) этнографию коллектива (communaute), пользующегося этим языком. Не может быть полноценного перевода, если не удовле-
1 Гачечиладзе, Г. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. М.: Сов. писатель, 1972, с. 124.
328
творены оба условия»'. Если эти два условия или, может быть, две стороны перевода — лингвистическая и этнографическая— равны по своему значению, то настоящая глава должна по справедливости включить половину нашего материала; наряду со всем написанным выше, касающимся словесной оболочки повествования, также и весь отраженный в литературе мир и, венец творения, человека — его культуру и быт, настоящее, прошедшее и даже будущее земли, на которой он живет, его страну, город, улицу, его семью и рабочее место, все созданные человеческим гением науки и искусства (в частности, литературу), дикую, первозданную природу и ту, которую он преобразил и приспособил для своего удобства, повседневное поведение, идеологию и образ мышления homo sapiens — одним словом, все что окружает и будет окружать нас на нашей планете, а в будущем — и на других. Многовато для одной главы... В этих рамках на десяти-пятнадцати страницах, которыми бы следовало ограничиться, не уместилось бы даже голое перечисление вопросов и тем.
Три обстоятельства помогут нам, вопреки Козьме Пруткову, объять необъятное. Это, во-первых, все сказанное уже о внеязыковой действительности, мысль о значении которой для перевода красной нитью проходит через всю нашу работу, составляя главный ее стержень: реалии и советизмы, эти лексические вехи колорита — «зримая часть» фона, на котором развертывается действие и из которого вырастает любое художественное произведение; с фоном связаны коннотативные значения (в частности, национальный и исторический колорит) и других объектов — имен собственных, фразеологизмов, обращений и т. д. Так что читатель уже получил некоторое представление о важности для переводчика фоновых знаний, знания тех деталей живой действительности, которая составляет реальную основу оригинального текста.
Во-вторых, сравнительно недавно на стыке языкознания со всеми остальными науками в недрах советской лингводидактики родилась новая наука — «лингво-страноведеиие», имеющая целью облегчить усвоение учащимися (русского) языка путем их ознакомления с жиз-
1 Mounin Q. Les problemes theoriques de la traduction. Paris, 1963, p. 236. В главе, посвященной значению этнографии в переводе, автор сетует, что в теории перевода не уделяют внимания этому важнейшему аспекту переводческого мастерства.
329
нью и культурой народа — носителя этого языка. Без этих знаний, при получении одной лишь словесной информации, изучающий язык будет в соответствующие чисто языковые формы вкладывать свое содержание, накопленное в сфере другого языкового опыта, искажая, таким образом, и изучаемый язык.
Материал, а в ряде пунктов и методика лингвостра-новедения охватывают более или менее именно фоновые знания, которые так важны и в переводоведении. Без них информация переводчика, почерпнутая единственно из переводимого произведения, окажется неполной, неясной, иногда искаженной или даже вымышленной под влиянием неверно — по причине того же незнания фона — воспринятых деталей подлинника. В результате неверным будет и перевод: образы окажутся худосочными, действие — вялым, все изображение — плоскостным, как бы отраженным в двух измерениях: плохой черно-белый снимок без фокуса и вдохновения.
Известно, что А. ,П. Чехов пользуется большой популярностью в Англии; немало произведений его переведено на английский язык, пьесы его почти не сходят со сцен английских театров. Но Чехов — писатель очень русский, и эта «русскость», содержащаяся в любой детали описываемой им действительности, должна найти отражение и в английском переводе, и на английской сцене, что не всегда легко сделать именно из-за незнания этой действительности. «..Неподалеку от «Пиккадилли», — пишет М. Шагинян, — в театре «Сэвиль», шла, и превосходно шла, чеховская «Чайка»; исполнение удовлетворило бы самого Чехова; но зачем, же, зачем же, господин Майкл Мэкован, позволяете вы кипарисам расти в русском поместье, а длинному английскому огурцу очутиться в руках у русской барыни! Актриса держит его, как мы держим банан, а потом вдруг — по английски — отрезает от него кусочек, держа его все еще в руках, и кладет этот кусочек себе в рот.. Ничтожная деталь., ведь нет же таких огурцов у нас и не отрезаем мы от него кусочки таким .воздушным способом!»1
В этом мысленном обращении М. Шагинян к постановщику слышится и сожаление, и досада из-за фальшивой нотки, вносимой в хорошую игру и создающей неверное впечатление о какой-то — пусть мельчайшей — детали
1 Шагинян, Мариэтта. Зарубежные письма. М.: Сов. писатель,
1977, с. 170. . ..:
330
русской действительности. В данном случае переводчик не виноват. Но сколько таких огурцов-бананов мы находим именно в переводах! Им несть числа...
Знание страны и народа, о которых пишет автор, не 'может не быть материальной основой для любого перевода художественного произведения. Так что если в линг-вострановедении заменить методическую направленность переводческой, то оно окажется именно той дисциплиной, которая даст переводчику если не требуемые факты, то хотя бы методику их приобретения, или'по крайней мере привлечет внимание переводчика к необходимости глубже вникать в'скрытую за.словами реальную жизнь. Такие труды — по переводческому страноведению — несомненно будут созданы; в них как раз и будет содержаться та информация, которая должна бы составлять содержание •настоящей главы! В частности, немалую пользу принесет переводчикам с русского языка и выпушенный в 1974 г. издательством «Русский язык» лингвострановедческий словарь'.'
Наконец, в - т р ет ь и х, несмотря на весьма незначи
тельное число публикаций строго в области рассматри
ваемого нами предмета2, существует обширная литера
тура по вопросам металингвистики, в том числе и очень
интересные работы А. Д. -Швейцера, затрагивающие мно
гие из тем, связанных с внеязыковьши элементами в деле
'перевода. ' :' ' . :
'В сайтом начале нашей работы (ч. I, конец гл. 1) мы
отмечали, что «реалия не может отразить данный отрезок
действительности в' целом», что многие элементы фона
передаются, с одной сторону, не отдельными лексически
ми или фразеологическими единицами, а описаниями,
целыми кусками текста,-и с Другой — содержащимися в
отдельных словах намеками и .аллюзиями;" такие «еди
ницы отражения действительности» мы предлагали на
звать «ситуативными реалиями». ; '
; „'Термин не особенно точен, так как отражает не только
''Данные о нем можно найти в 'нескольких;" статьях Е. М. Вере:-~ тщатин'а^и др<; см.,: например; РЯзР,-1977, №4, с. 7.4—77."'!. ' -Л Gp.j ^например, тезисы доклада. А; • А.,-,С т-р иж"е н,к>о;, ТПНОПП, ^ я, Ц„ с.-86—90; О б.р л е,в $з.„В. Б,., Родь „науяныд,знаний .в твор,-fr практике переводчика'."-—ТКП, с. 161—167:
331
I |
элементы определенного положения, но и целый комплекс других моментов, связанных с жизнью и культурой соответствующего народа или страны; тем не менее мы будем пользоваться им за неимением более подходящего.
Прежде всего, самым важным для распознавания вне-языковых элементов и работы с ними является точное знание того, что стоит за словом, даже самым повседневным. Известно, что жизнь отражена в языке, в совокупности слов, но беда в том (а может быть, и не беда?), что каждый народ вкладывает в слова свои понятия. Так что независимо от общности законов человеческого мышления, одни и те же с виду слова отражают неодинаковые представления. Не будь этого, не будь, кроме того, национальных особенностей жизни народов, соответственно отраженных в словах (и между словами), не существовало бы и теории перевода. Таким образом, в вопросе о том, что стоит за словом, сплетается тугой клубок проблем — от простого понимания значения слова и умения различать оттенки недифференцированной лексики, отбирать единственно уместные варианты, до знания обычаев, привычек, тонкостей отношений и психологии народа — носителя языка. Когда русский называет оленя «зверем» или зайца «зверьком», переводчик должен знать, что это слово для болгарина прозвучит диссонансом, несмотря на отсутствие в словарях разграничительных признаков. Встретив в болгарском тексте слово подлез, русский переводчик спокойно пишет обнаруженное в словаре путепровод; но тем же словом можно перевести и болг. надлез, понятие в некоторой степени антонимическое — «виадук». Болг. добър ден соответствует скорее рус. здравствуй(те), которое, в свою очередь не равно болг. здравей(те), а не «добрый день», это уже вопрос оттенков в зависимости от привычности, употребительности в быту. В языке народа, в стране которого, по словам Лермонтова, «разливы р ек.. (разрядка наша — авт.), подобные морям», слово речка, например, «проворная речка Друйка несет нашу лодку» — отнюдь не соответствует болг. рекичка: русский мерит реки на свой лот — по русской речке ходят лодки, а то и суда покрупнее, в ней утопиться можно запросто, русский и Волгу-то может речкой назвать, а болгарская рекичка и курице будет по колено. А с горами дело обстоит наоборот. Для Ленинских гор, например, никак не подойдет болг. планина. Вместе с тем гора может быть и синонимом вершины, чего в болгарском языке нет. Сравните
332
обозначение цветов в русском и болгарском языках: для русского голубой — такой же цвет, как и «зеленый» или «синий», в то время как болгарин под влиянием этимологии может в первую очередь подумать о гълъбов, что значит «сизый», «светлосерый», а затем уже — светлосин, что обычно правильно, но не всегда возможно (ср. «тем-ноголубые цветочки на светлоголубом фоне»). Не так просто, как кажется, обстоит дело и с коричневым цветом: болг. кафяв может быть и карий, и бурый, а последний употребляется еще в терминологических сочетаниях, что не всегда отражено в переводе.
Во всем, приведенном выше, нет ничего необычного с точки зрения референтов; просто нужно твердо знать, какое значение вкладывает в слово носитель того и другого языков. Хуже, когда дело касается реалий, о чем уже говорено немало: только точное знание их значений, т. е. внеязыковой действительности, связанной с жизнью и культурой носителя ИЯ, а также умение пользоваться словарями позволит переводчику довести их до восприятия читателя. То же с ситуативными реалиями; только словарь здесь редко помогает.
В переводимой книге говорится об археологических раскопках в «городе на Волхове»; русскому ясно, что речь идет о Новгороде, но для иностранца дословный перевод может оказаться не больше чем деталью кроссворда. Еще пример: «Сундукова, — ..закричали из канцелярии. — Вам письмо. Пляшите!»1 (Разрядка наша — авт.) Для читателя подлинника связь между письмом и пляской ясна: письмо — это радость, от радости пляшут. Но по-видимому, здесь мало обычной логики причины и следствия, необходима и привычность, при отсутствии которой — а она отсутствует практически почти у любого читателя перевода — причинно-следственная цепочка обрывается; перевод непонятен. В аналогичном положении болгарин, например, сказал бы: «ште черпиш», т. е. «с тебя магарыч»; но переводчик должен хорошенько подумать, допускает ли данный контекст такую болгаризацию.
Буквальный перевод в таких случаях вызывает недоумение читателя, который либо вообще ничего не понимает, либо удивляется странным обычаям, непонятным действиям персонажей. В сказке Туманяна злая жена «взобралась на крышу (разрядка наша —авт.),
1 «Неделя», 1974, № 32.
333
скрестила руки, дожидается супруга», а читателю невдомек, что «речь идет о плоской земляной кровле восточного дома»1, куда «взбираться», собственно, не нужно. Впрочем, для русского это еще не так необычно: он подготовлен к восприятию особенностей восточного быта описаниями его во многих произведениях классиков, но болгарину при переводе нужно как-то подсказать, о чем идет речь, как некоторой осторожности все еще требует введение обыденного для русской деревни лежания на печи — ведь в Болгарии русских печей не существует.
И еще из области непонятного. Компания останавливает такси, и «шоферу, что называется, сразу соленого огурца захотелось»2; читателю подлинника ясно, что речь идет о пьяных, но одного соленого огурца явно недостаточно, чтобы это понял иностранец. «И загрустил оболваненный под нуль и с метлою в руках., хулиган»3. И здесь все непонятно; зарубежному читателю не скажет ничего ни стрижка, ни метла (кстати, в болгарском языке и нет точного соответствия, а метла значит «веник»), если не знать обычного для Советского Союза возмездия за мелкое хулиганство.
Внеязыковым элементом является и язык жестов, или жестовый язык4. У разных народов один и тот же жест может обладать неодинаковым, а иногда и прямо противоположным значением, а это характерный признак реалий, в данном случае — ситуативных. Так, при приветствиях испанцы и латиноамериканцы похлопывают друг друга по спине; англичане ограничиваются обычно "легким кивком; более южные народы трясут руку, иной раз обеими руками, как бы стараясь оторвать; японцы низко кланяются; французы, принимая у себя знакомого, нередко целуются, даже троекратно и т. д. —что ни город, то норов... Русский кивком выражает согласие, а при несогласии покачивает головой; болгарин покачивает головой, соглашаясь, а отказывая, откидывает голову назад (что иногда принимают за кивок). У нас одобрение выражают аплодисментами, а у американцев — свистом -и топотом.
От настоящих реалий все это отличается тем, что определенные средства выражения не закреплены за отдельными жестами — они обозначаются самыми разными словами и словосочетаниями, описаниями ситуации, часто без каких-либо разъяснений: пишущий считает, что его читателю это должно быть ясно. «Во парень! — прошептала Сонечка, показывая большой палец..»1 (Разрядка наша — авт.) На Западе поднимают большой палец, когда хотят остановить машину (авто-стоп), а русский — иллюстрируя фразеологизм на большой палец (или, напротив, жест является референтом ФЕ?).
А вот еще элемент невербального языка. Доктор нашел, что Наташе пошло на пользу последнее его лекарство и что «она очень посвежела»; графиня, услышав это, «посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную»2. «Поплевала» не значит плюнула» (если не через левое плечо) — плюют с досады, а поплевать можно против сглазу (ср. «—Тьфу, тьфу, не сглазьте,., суеверно сплюнул через плечо адмирал»3).
Как передавать все эти приметы и традиционные для данного народа жесты и реакции? Нос чешется — в рюмку смотреть (у болгар — злиться будешь); чешется левая рука — деньги получать; горят уши — кто-то сплетничает о тебе; вопрос «в каком ухе звенит?»; забыв что-либо, вернуться — дурная примета; сидеть в комнате в шляпе — неприлично; прийти в дом, где есть дети, с пустыми руками — не принято и т. д.
Будучи элементами традиционного поведения определенного народа, отражающими его национальные черты, такие ситуативные реалии должны найти свое отражение и в переводе: если опустить и/или исказить и/или не разъяснить их, то читатель не сможет получить верного представления о произведении или истолкует его для себя, в своем национальном ключе.
Несмотря на яркий национальный, а иногда и временной колорит, ситуативные реалии, в отличие от лексических, сравнительно легче поддаются переводу, так как их передача не связана с необходимостью сохранять какую-нибудь форму. Трудность заключается, во-первых, в их распознавании (нередко переводчик приписывает
1 X а ч атур я н - № 'Реалия и пёреводимость.—МП, 1972, 9,
с. ,57—58. .'.... .. . ..
2 И, 7.XII.1974.
3Моралевич А. Варианты. --Кр., 1975, № 5, с. 7. 4 Его относят к невербальным, <чнемым» языкам; см, Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ. еоч. Изд. 2-е. с. 145.
334
'Очеретин В. Указ, соч., с. 22. "Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 6, с. 85.
3 Словарь русского языка под ред. С. И. Ожегова. В 4-х томах. 'М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959 (см. «сглазить»).
;335
данному народу привычки и обычаи, которых у него нет) и, во-вторых, в умении подыскать наиболее лаконичную форму, в которую и заключить объяснение или намек на сущность дела. Если сравнительно просто дать читателю понять, что хочет сказать персонаж, глядя с сожалением на собеседника и крутя ладонь с растопыренными пальцами у виска или посвистывая и уперев опять-таки в висок указательный палец, то весьма нелегко несколькими словами рассказать легенду, передать суть приметы, растолковать традиционное поведение, направить мысль читателя к известной каждому носителю языка сказке или произведению литературы. Переводя некрасовских «Коробейников», нужно поведать читателю о том, что в дореволюционной России верующие, зевая, крестили рот, чтобы туда не залетела невзначай нечистая сила — «Старый Тихоныч, зеваючи, то и дело крестит рот» 1. В болгарском переводе Тихоныч и зевает и крестится, но связи между обоими действиями нет, и это, мы считаем, одна из неизбежных потерь: объяснить (правда, не в двух коротких строках), конечно, можно, но это приведет к неоправданному привлечению внимания читателя к незначительной детали, которая в подлиннике совсем не подчеркнута. Или что делать с тем самым (явно неприличным с точки зрения любого иностранца) «поплевыва-нием» графини Ростовой? — графиня, а плюет! У одного болгарского переводчика, а также в переводе на английский язык графиня ничтоже сумняшеся сплевывает, прежде чем вернуться в гостиную («погледна ноктите си и плю», "looked at her nails and spat out"). Но в последнем болгарском переводе уже содержится намек на «сглаз»: «плю лекично за уроки»; также приблизительно передано это и во французском переводе: «Pour conjurer le mauvais sort, la comtesse cracha». Или как быть с фольклорными аллюзиями? Сообщая о съезде колдунов в Боготе, автор в скобках сообщает: «По непроверенным сведениям, делегаты прибыли верхом на метлах»2. Каждому русскому известно, что излюбленным транспортом ведьм являются ступа, помело, метла — в этом вся соль «непроверенных сведений». Ну а если в фольклоре, допустим, англичан, ведьмы и всякая нечисть пользуются иными средствами передвижения? Или если у другого народа и ведьм не наблюдается?
'Некрасовы. А. Сочинения. Т. II, с. 35. 2 Кр., 1976, № 1, с. 12.
336
В отношении всех реалий, в том числе и ситуативных, отражать национальное своеобразие в принципе надо. Скажем, при переводе рассказов Гоголя все ведьмы должны быть переданы с характерными для украинского фольклора атрибутами. Нельзя, переводя с турецкого языка, написать «мой турецкий друг кивнул» в значении «согласия», потому что, выражая согласие, турок не кивает: либо он выразит это характерным для его национальности путем, либо, в худшем случае, нейтрально (мой турецкий друг «согласился», «не возражал», «принял»), либо он не турок.
И тут опять встает вопрос, что делать в случаях, когда у автора гурок кивает? Переделать кирок на покачивание головой? Или передать нейтрально « согласился»? Или оставить как есть? Эти вопросы особенно важны, когда дело касается быта и культуры страны ПЯ. Если автор— современник переводчика, все вопросы решает он сам. Если же нет, то переводчик, прежде чем принять какое-либо решене, должен учесть: действительно ли это ошибка? А, быть может, наш турок знаком с европейскими обычаями, в частности с обычаями своего собеседника, или подражает ему? Если же это в самом деле промах, а особенно при описании действительности страны ПЯ, то, пожалуй, исправить его можно — тактично, ненавязчиво, нейтральными средствами, чтобы не подводить автора, себя и, что важнее, чтобы не искажать жизненной правды.
Но и когда промахов нет, не все и не всегда можно передавать как есть. Нередко ситуативная реалия носит такой характер, что у читателя перевода возникают не те ассоциации, которых автор ожидает от читателя подлинника. Цитируя А. Нойберта, А. Д. Швейцер 1 приводит его пример о переводе на арабский язык строки из сонета Шекспира, где «летний день ассоциируется с понятием красоты», и отмечает, что у арабского читателя летний день и красота несовместимы и лето нужно заменить весной: для араба лето связано со зноем и, следовательно, приятных ассоциаций не вызывает. С этим можно согласиться, но лишь при условии, что речь идет о сравнении, т. е. о понятии, близком к устойчивым единицам. А будь это обычное описание прекрасного летнего дня, каковы бы ни были температурные различия, переводчик не имеет права делать скидок на температуру. Приблизительно
'Швейцер А. Д. Перевод и лингвистика, с. 243.
337
то же в примере со съездом колдунов, поскольку дается не описание народного быта, а, так сказать, ссылка на него; поэтому ситуативную русскую реалию можно при переводе даже заменить подходящей ситуацией, понятной читателю на ПЯ.
Частным вопросом является передача намеков неизвестные литературные произведения. Эта тема относится скорее к фразеологии — мы говорили о крылатых словах, цитатах, фразеологических сочетаниях, связанных с бытом и культурой народа, но одетых в точно определен-' ную языковую форму. Однако здесь нужно отметить те случаи, когда самой цитаты или поговорки нет, а есть только аллюзия. «Ты сетовал, дорогой Крокодил, что о твоих собратьях сказано и написано много несправедливого. И нрав-то у вас, мол, зверский, и питаетесь-то вы к а л о ш а м и, и ваша скупая крокодильская слеза (разрядка наша — авт.) насквозь фальшивая»1. Как переводить «крокодильскую слезу» — догадаться несложно: фразеологизм крокодиловы слезы принадлежит к интернациональным; но почему крокодил «питается калошами» знает только русский и те из читателей-иностранцев, которые знают русскую детскую литературу («Телефон» и «Крокодил» К. Чуковского). Или такой текст: «Я хотел посоветовать владельцу [который не мог найти необходимые ему запчасти] насоса печально апробированный в прошлом метод: если нет грузил — отвинчивай гайки (разрядка наша — авт.) на железной дороге..»2. Ведь если в переводе не намекнуть на «Злоумышленника» Чехова, апробация лишается смысла. Как поступить с переводом следующего текста: «Жизнь такова, что безоблачного счастья не бывает. Всегда находится кто-то третий, который., подбросит свою ложку дегтя или надушенный платок (разрядка наша— авт.) с чужими инициалами»3? Выделенные слова делают последнюю фразу намного более емкой, чем если бы за ними не скрывалась связь с известными читателю подлинника мыслями — о ложке дегтя в бочке меда и эпизоде с платком Дездемоны — аллюзии, которые должны сохраниться и в переводе.
О том, как «переводить» такие «намеки на факты, общеизвестные там и тогда, где и когда создавался ори-
гинал, но неизвестные читателю перевода», довольно подробно говорит И. Левый, считая подстрочные примечания непригодными и предлагая давать «пояснение в самом тексте»'. Присоединяясь к его мнению, мы все же считаем, что такое пояснение далеко не всегда можно ввести в текст безболезненно, и тогда, конечно, если потеря в противном случае будет слишком велика, придется прибегнуть к сноске — один из немногих случаев, когда она будет признаком не переводческого бессилия, а заботы о читателе.
В наш век развития точных наук и небывалого информационного потока, казалось бы, возможно существование только узких специалистов. Это не совсем так: если последние энциклопедисты вымерли где-то на рубеже XVIII и XIX веков, то в области художественного перевода в наше время они достигают своего апогея. Говоря об «общей культуре» переводчика, обычно подразумевают, что, в частности, в области художественной литературы он должен иметь универсальные знания. Больше того: эти знания его непременно должны быть в двух планах — тех языков, с которого и на который он переводит, т. е. он должен иметь совершенно ясное представление о фоновых знаниях носителей ПЯ в отличие от носителей ИЯ. Например, он обязан знать, что средний русский читатель хорошо знаком со многими из понятий естественных наук: русские знают (как из жизни, так и из литературы) больше наименований рыб и камней, зато у болгарского читателя значительный запас названий цветов, но очень мало морских терминов; английский читатель более сведущ в области географии и библейской фразеологии и т. д. Знания эти должны быть как в синхроническом, так и в диахроническом плане, иными словами, одно из ключевых знаний для переводчика — область истории.
Специалисты утверждают, что существуют более 200 дефиниций понятия культуры — слишком много, чтобы нам добавлять еще одну. Для наших скромных целей достаточно будет указать на осведомленность переводчика в области интернациональной, региональной и национальной культур, которые не нуждаются в особых дефи-
1 Кр., 1975, № 25, с. 6. 2 И, 28.V.1974. 3 И, 2. IV. 1975. 338 |
Левый И. Указ, соч., с. 135—137. |
339 |
нициях после того, что было сказано о реалиях. Важно только повторить, что переводчику нужно довольно точно знать, что, скажем, из общей культуры, знает его читатель в отличие от читателя подлинника. Например, если в тексте написано: «Сан-Томе и Принсипи занимают пятое место по выращиванию какао-бобов.. Два других «кита» (разрядка наша — авт.), на которых зиждется экономика страны, — кофе и копра» ', то сумеет ли читатель разобраться, при чем здесь киты? Или так: «..я убедился: точность на заводе не ч ья-т о (разрядка наша— авт.) «вежливость», а привычка, обычай, стиль работы»2— при чем тут вежливость, да еще чья-то? Если для русских читателей вопросы о «трех китах» и «вежливости королей» покажутся элементарными, то может быть, среднему американскому читателю стоило бы подсказать, в чем дело.
Интересна страноведческая сторона вопроса, часто обозначаемого словами «так говорят» или «так не говорят по-русски (английски, французски и т. д.)». Разбирая сделанный В. М. Топер перевод «Тяжелых времен» Диккенса, М. Лорие останавливается на характерном обозначении англичанами времени — в неделях, а не месяцах: "The marriage was appointed to be solemnized in eight weeks time"; в переводе — «через два месяца», потому что «по-русски говорят не «8 недель», а «два месяца»3. Ж- Мунен упоминает, что «араб в Египте предпочитает делить час на три трети, а не на четыре четверти»; а что должен делать переводчик? На наш взгляд, ответ будет такой: если вопрос в тексте ставится «так говорят или не говорят- на таком-то языке», то определенно нужно учесть положение в ПЯ, и тогда будут «два месяца» и деление часа на половинки и четвертинки; если же — «так гово-рит или не говорит русский (китаец, испанец и т.д.)», то сохраняется обычная для ИЯ форма; например, в прямой речи мы не рекомендовали бы превращать привычные для говорящего (англичанина) недели в не привычные для него месяцы.
Все вышесказанное, мы уверены, не исчерпывает вопрос о «непереводимом», которое все-таки можно и должно перевести, т. е. переложить, перевыразить, передать
читателю. Все наши мнения тоже не претендуют на исчерпывающий характер и окончательность. Это всего лишь попытка примирить практику с теорией и дать возможность теории прийти на помощь практике. Мы глубоко убеждены, что в каждом виде творчества (а перевод — творчество!) есть или должны быть установленные исходные правила или начала, типичные основные проблемы и способы их разрешения, на почве которых и в рамках общепринятой «технологии» рождается искусство.
1 И, 16.IX.1975.
* И, 3.1Х.1974.
3 Лорие М. Об одном хорошем переводе. — МП, 1964, 4, с. НО.
340
ОГЛАВЛЕНИЕ |
И непереводимое переводимо! (Вместо введения) . . . i . V;
Условные сокращения ............... 1
Часть I
Глава 1. Понятие «реалия» ............. 5 .
Глава 2. Реалии в лингвистике ........... 17
Глава 3. Реалия или нереалия ........... 30
Глава 4. Термин «реалия» .............. 35
Глава 5. Классификация реалий ........... 47
Глава 6. Перевод реалий ............. 79
Глава 7. Колорит и «стирание» колорита ....... 104
Глава 8. Аналоцизмы и анахронизмы ......... 116
Глава 9. Примат своих реалий в языке перевода .... 124
Глава 10. Перевод исторических реалий (Архаичность и арха
изация) ................. 131
Глава 11. Перевод советизмов ............ 141
Глава 12. Омонимия реалий в переводе ........ 147
Глава 13. Перевод реалий-мер ............ 153
Глава 14. Перевод реалий-денег ........... 165
•Глава 15. Реалии в автопереводе ........... 174
Часть II
Глава 1. Фразеологические единицы ......... 179
Глава 2. Имена собственные ............ 207
Глава 3. Обращения ............... 227
Глава 4. Звукоподражания и междометия ....... 243
Глава 5. Просторечие, диалект, жаргон, арго, ломаная речь
(Отклонения от литературной нормы) ..... 250
Глава 6. Иноязычные вкрапления .......... 262
Глава 7. Термины ................ 273
Глава 8. Каламбуры ............... 286
Глава 9. Сокращения ............... 314
Глава 10. Внеязыковые элементы ........... 328
Сергей Влахов, Сидер Флорин НЕПЕРЕВОДИМОЕ В ПЕРЕВОДЕ
Редактор М. А. Романова
Издательский редактор Я. Л. Образцова
Оформление художника Н. Манпкало
Художественный редактор В. В. Сурков
Технический редактор И. Г. Макарова
Корректор П. П. Ангелова
ИБ № 392
Сдано в набор 24.10.79. Подписано в печать 18.03.80. Формат 84Х108'/32. Бумага тип. № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 18,48. Уч.-изд. л. 18,90. Тираж 9000 экз. Заказ № 747. Цена 1 р. 90 к. Изд. № 59/78Ф.
Издательство «Международные отношения» 107053 Москва Б-53, Садовая Спасская, 20
Ярославский полиграфкомбинат Союзполиграф-прома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 97.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 834; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!