Глава 10 ПЕРЕВОД ИСТОРИЧЕСКИХ РЕАЛИЙ 10 страница
210
Ответ на основной вопрос — транскрибировать или переводить — зависит от самого имени, от связанной с ним и его референтом традиции и от контекста.
«Для имени собственного основное — это соотнесенность с предметом», — пишет А. В. Суперанская ', подсказывая, таким образом, с чего нужно начинать. В лингвистических классификациях референты имен собственных рассмотрены главным образом в двух разрезах: а) как одушевленные и неодушевленные и в рамках этих разделов— б) по существу самого предмета: к одушевленным относятся, например, имена людей и клички животных, а к неодушевленным — названия географических и космических объектов, названия средств передвижения, фирменные названия и т. п. По существу, неодушевленными являются и имена комплексных объектов 2, таких как органы печати, предприятия и учреждения, произведения литературы и искусства и т. п.
С точки зрения теории перевода, т. е. для решения вопроса «транскрибировать или переводить?», эта классификация не так удобна хотя бы уже потому, что в рамках того или иного деления есть имена, которые преимущественно транскрибируются, а есть имена, которые переводятся. Таково, например, положение с антропонимами — именами (отчествами, фамилиями, прозвищами людей), входящими в группу одушевленных объектов: если имя, отчество и фамилия обычно транскрибируются, то прозвище, напротив, мы стремимся перевести или передать иным путем с учетом его смыслового содержания; да и фамилии приходится иной раз переводить («говорящие имена».).
|
|
Так как основные требования к языковым единицам при переводе сводятся, за редкими исключениями, к передаче плана содержания, то и деление имен собственных следует вести в первую очередь по линии их семантики. Это позволяет рассматривать 1) имена-знаки, имена-метки, не обладающие собственным содержанием, а только называющие объект, 2) имена, обладающие определенным семантическим содержанием, и 3) имена, которые в зависимости от контекста меняют свою отнесенность к одной из первых двух групп.
'Суперанская А. В. Общая теория имени собственного. М.:
Наука, 1973, с. 263. 2 Термин этот не особенно удачен, а само по себе выделение этих
объектов — важно и нужно, только не как противопоставление
одушевленным и неодушевленным объектам.
211
Единицы первой группы «в чистом виде» всегда транскрибируются; вопрос об их передаче при переводе— это вопрос знания правил транскрипции. Как исключение, имя собственное, точная транскрипция которого почему-либо неудобна (например, омонимия со смешным, непечатным и т. п. нарицательным ПЯ), передается с некоторыми фонетическими отклонениями, приобретающими со временем традиционный, связанный с данным именем
|
|
облик.
Единицы второй группы обладают определенным содержанием, которое обусловливает возможность их перевода. Однако среди них намечаются имена, которые по традиции а) только транскрибируются, и другие, б) которые только переводятся. К первым относятся названия периодических изданий, органов печати и т. п. (фр. «Юманше», «Ви увриер», англ. «Тайме», «Файнэн-шал джорнал», нем. «Нойе цайт», порт. «Нотисиаш», кит. «Жэньминь жибао»). Не меняют своего оригинального звучания даже совсем близкие к переводному названия: болг. «Литературен фронт» при переводе на русский не должен превращаться в «Литературный фронт»: первое— название болгарской газеты, а второе — два слова, имеющих только нарицательное значение.
Логику и целесообразность этого традиционного приема нельзя считать бесспорной. Даже если принять объяснение А. В. Федорова, что таким образом «подчеркивается их связь с определенной страной»1, т. е. что они выступают в роли своеобразных реалий с точки зрения перевода, значения имен, совершенно ясные для читателя оригинала, желательно довести и до сознания читателя перевода; иначе вся информация, которую он получает, заключается лишь в том, что перед ним газета или журнал. А ведь досадно, когда иностранец читает «Pravda», не понимая смысла слова «правда». В названии любого периодического издания содержатся данные о его идеологии, тематике, политической окраске и многое другое, что небезразлично для читателя. Это особенно важно в тех случаях, когда имя, которое может оказаться и вымышленным (например, названия органов печати в романе Э. Синклера «Нефть»), тесно связано с текстом художественного произведения. Поэтому, нам кажется, добавление в скобках перевода соответствующего названия (или даже прямой перевод его в случае надобности)
|
|
'Федоров А. В. Указ, соч., с. 189. 212
будет полезной коррекцией к традиционной транскрипции.
Отыменные прилагательные (от имен собственных) большей частью транскрибируются, подчиняясь вместе с тем морфологическим правилам ПЯ; при этом обычно (в зависимости от языка) теряется и характерная орфографическая особенность имени собственного— они пишутся со строчной буквы: «лукулловский обед», «рейнское вино», «дамасская сталь», «а р-хангельская порода». В силу традиции такие прилагательные сохраняют свой первоначальный вид даже при изменении соответствующего имени собственного: Карл-сбад давно вернул себе исконное чешское имя «Карлови-Вари», а вода и соль продолжают оставаться карлсбад-скими, Персия переменила свое имя на исторически более верное, но ковер от этого не стал иранским. Впрочем, это обусловлено, конечно, и тем, что такие прилагательные уже стали компонентами ФЕ.
|
|
Перевод этих отыменных прилагательных затруднителен потому, что связь между именем существительным и его производным нередко обрывается, т. е. последнее теряет часть своей семантики, а найти его в словарях можно не всегда. Например, болгарского переводчика затруднила мацестинская вода: в толковых и переводных словарях этого прилагательного нет, а чтобы заглянуть в энциклопедию, нужно догадаться о происхождении его от Мацесты. Каждый болгарин знает Сочи, но названия источников ему неизвестны, а контекст ничем не намекает на них.
Ко вторым, т. е. переводным именам той же второй группы, относятся названия произведений литературы и, в особенности, искусств. Исключение составляют некоторые иноязычные названия (см. гл. 6), а также заглавия произведений научной литературы; обычно — при цитировании, в ссылках — они сохраняют свое оригинальное написание, в особенности в тех случаях, когда оно не переведено на ПЯ.
Эта предпосылка — имеется ли данное произведение в переводе или нет — касается всех заглавий. В зависимости от нее переводчик будет а) переводить его или б) искать, как оно переведено до него. Например, в русской литературе "The Merchant of Venice" Шекспира известно как «Венецианский купец» — не торговец, не коммерсант или негоциант, а именно купец, хотя «торговец», пожалуй, нейтральнее («купец» все же обладает некоторой
213
национальной окраской). Памятник средневековой арабской литературы, известный в англоговорящих странах как "Arabian Nights", русские и болгарские читатели знают под заглавием «Тысяча и одна ночь». Изменение раз принятого заглавия, в том числе и улучшение его, нельзя считать невозможным, но любое совершенствование нужно делать умело, так, чтобы его не приняли за заглавие другого произведения.
К третьей группе относятся имена собственные, транскрипция или перевод которых зависят от контекста. Как правило, все они подлежат транскрипции; перевод, подстановка или любое отступление от этого правила допустимы лишь когда необходимо показать и внутреннюю форму, т. е. когда имя собственное должно в той или иной степени приобрести и черты имени нарицательного.
Это подводит нас вплотную к «говорящим и м е -н а м». О них существует огромная литература ', что указывает на важность вопроса в связи с широким распространением таких единиц в художественных произведениях: «..у Лу Синя нет ни одного рассказа, где бы фамилия или имя героя не имели значения»2, «имена у Кэрролла не случайные, произвольно выбранные сочетания, а знаки, за которыми угадываются либо живые люди, либо целые пласты национальной истории и национального сознания»3, «имя для характеристики героев широко используется М. Горьким, который охотно возрождает в собственном имени связь с тем, что обозначено данным словом, при этом значение имени отражает некоторые черты образа»4; цитаты можно было бы продолжить.
1 См., например: Андреев В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык болгарской художественной литературы; Болотов В. И. К. вопросу о значении имен собственных. — Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Каухчишви-л и Н. О художественных функциях личных собственных имен. — РЯзР, 1974, № 1; Коларов Р. Звуковата метафора и семанти-ката на собственото име в художествената реч. — Български език, 1976, №3; Реформатский А. А. Перевод или транскрипция?— Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Ро-ганова 3. Е. Указ, соч.; Соболев Л. Н. Перевод образа образом. Художественный перевод и собственные имена.
2 Г а т о в Аг. Художественный образ и воплощение его в переводе (некоторые соображения к изданию русского перевода Л у Синя).— МП, 1959, 1, с. 181.
3Демурова Н. Голос и скрипка (К переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла). — МП, 1970, 7, с. 160.
4Шаталова В. М. Имя и характер. — РР, 1973, № 5, с. 38.
214
Вопрос перевода «говорящих имен» еще не разрешен, несмотря на то, что ему посвящено много страниц не только в теоретической литературе, но и в любом пособии по переводу.
Начнем с малоисследованной (и, пожалуй, спорной в отношении ее места в классификации) группы «крылатых имен» или, как их очень удачно называет В. С. Виноградов, «аллюзивных имен», которые «у носителей языка ассоциируются с определенным словом из фольклорных, литературных и фразеологических источников» '. Они нередко бывают крылатыми словами или компонентами крылатых выражений. Некоторые — Иуда Искариот, Дон Кихот, Дон Жуан и др. — превратились в нарицательные (иуда, донкихот, донжуан), освободив нас от необходимости обсуждать их; другие, оставаясь по форме именами собственными, утратили в значительной мере признаки этой категории, являясь символами тех или иных качеств и представлений. Например, лидийский царь Крез был богатейший человек древности, и «богатство сделало его имя нарицательным» (ЭС); имя Луция Лициния Лукулла связано с понятием об изысканной роскоши, в особенности в отношении гастрономии (Лукуллов пир); Иов — символ страданий («многострадальный Иов»), Плюшкин, Гарпагон (точнее — Арпагон) и Шейлок символизируют скупость, Отелло — ревность, Тартюф — лицемерие и ханжество, Обломов — умственную лень и бездеятельность; Рубикон—это граница, переход через которую требует смелости, означает окончательно принятое решение, два Аякса и Кастор и Пол-луке— неразлучные друзья, Голиаф — гигантский рост и сила, Кассандра — пророк, которому не верят, Репети-лов — бездельник и болтун, Аркадия — счастливая, беззаботная жизнь (аркадская идиллия) и т. д. Эти имена-символы, имена-ярлыки при переводе транскрибируются с учетом формы, в которой они известны носителям ПЯ. А те, которые неизвестны? Маловероятно, например, чтобы французы были знакомы, скажем, со Скотининым, или Маниловым, или даже Плюшкиным. А ведь в каждой литературе есть свои Плюшкины, о которых в других странах могли и не слышать. Многие ли, к примеру, за пределами Болгарии знают Бай Ганю или Хитрого Петра? Но все это — тематика скорее лингвострановедения.
'Виноградов В. С. Лексические вопросы перевода художественной прозы. Автореф. докт. дисс. М.: Изд. МГУ, 1975, с. 59.
215
Термином «говорящие имена» («значащие имена», в частности «характеристические имена», «смысловые фамилии»1) можно обозначить все имена собственные с более или менее уловимой внутренней формой. Мы разли-чаем такие, которые 1) обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все же преобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2) подлежат переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3) требуют такого перевода или такой постановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение (каламбуры).
Художественная литература воздействует образами. Поэтому и имя собственное в рассказе или романе нередко включается в образную систему произведения. И если для ономастики исследование семантики имен собственных кажется, пожалуй, немного странным, необычным2, то для теории художественного перевода изучение их семантики и участия в построении образов представляет первостепенный интерес.
Семантическим значением обладают если не все, то подавляющее большинство имен собственных, только у одних оно забыто и теперь не воспринимается без особого объяснения (Нил, Касьян, Петр, ср. болг. Камен как перевод «Петра»), у других лежит на поверхности, легко улавливается (рус. Кузнецов, болг. Ковачев, укр. Кова ленко), у третьих полностью совпадает с соответствующими нарицательными (англ. Smith «кузнец», Bucket «ведро», нем. Richter «судья», Schmied «кузнец», рус. Борщ, Кисель, укр. Коваль). Но все, даже самые необычные, фамилии в контексте очень быстро перестают восприниматься в нарицательном значении и не отличаются по воздействию от самых обычных Петровых и Ивановых.
Известно, что в произведениях крупнейших писателей нет мелочей: все продумано, каждое слово стоит на своем месте и исполняет определенные ему автором функции. Не составляют исключения и имена собственные. Нередко им отводится роль своеобразных, очень лаконичных — в одном слове — характеристик. Так, в переводе «К новому берегу» В. Лациса мы находим два топонима — «Озеро
•Щербина А. А. Указ. соч.
2 См. у А. В. Суперанской (указ, соч., с. 255): «Многие считают имена собственные категорией, лежащей вне понятия, а семантика всегда понятийна», и «сомневаются в правомерности выделения семантики в качестве особого аспекта имени собственного».
216
илистое» и «Змеиное болото», прилагательные, компоненты которых явно переведены с латышского; у Дж. Лондона есть «Лунная долина» и «Сын Волка», но есть и ничего не говорящие нам «Джис-ук» и «Чугэнгат»— индейские имена, несомненно осмысленные в языке соответствующего племени; мы переводим «Скалистые горы», но сохраняем Оксфорд («Воловий брод») и Голливуд («Священный лес»). Рассказы А. П. Чехова населены невероятным множеством персонажей, и большая часть их фамилий и прозвищ обладают совсем прозрачной внутренней формой. Открываем наугад т. Зсобр. соч. и читаем «подполковник Требьен» (фр. «очень хорошо»), «Клюшкин», «Перега- рин», «Зельтерский», «Бленский» ! — из пяти фамилий четыре «говорящих» на одном только развороте книги...
Что же нужно переводить, что транскрибировать?
В отношении названий действительно существующих географических объектов (топонимов) строго установленного правила нет. По традиции одни топонимы передаются путем транскрипции, независимо от достаточно ясного содержания (мы говорим Шварцвальд, а не «Черный лес», Стара планина, а не «Старая гора»), другие переводятся — «остров Святой Елены (в оригинале Saint Helena Island), Берег Нокса (в оригинале Кпох Coast).
Но переводчика интересуют прежде всего встречающиеся в художественном произведении вымышленные имена. В рассказе А. П. Чехова «Экзамен на чин» все фамилии персонажей можно причислить к смысловым: главный герой Фендриков, учитель географии Гал кин, учитель русского языка Пивомедов, смотритель уездного училища Хамов, законоучитель Змиежалов, инспектор народных училищ Ахахов. Экзаменуемый Фендриков, «приемщик X-го почтового отделения» — «седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом», а устаревшее шутливое слово фендрик значит «молодой человек с претензиями» (MAC) или «фатоватый молодой человек» (Уш.); можно было бы предположить, что автор подтрунивает над своими героями, но рассказ не дает почвы и для такого вывода. Нет видимой причины толковать характеры или поведение и остальных персонажей исходя из значений их фамилий; Хамов только раз упомянут: «Через переднюю пробежал на улицу штатный
1 Чехов А. П. Собр. соч., в 12-ти томах. Т. 2. М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1961, с. 194—195.
217 |
8-747
смотритель уездного училища Хамов», и это все, что автор сообщает о нем.
При этом положении едва ли будет оправданным стремление во что бы то ни стало осмысливать все эти не то что говорящие, а прямо-таки кричащие имена, коль скоро они не имеют подчеркнутой опоры в тексте. Потери, конечно, будут: нередко веселое, смешное имя создает атмосферу, но перевод или подстановка могут оказаться большим из двух зол. Если есть основания для «перевода» фамилии дьячка Вонмигласова («Хирургия») —очень уж «духовное» у нее содержание, то его партнер, фельдшер Курятин, вероятно, сохранит свою и в переводе, так как ни с профессией, ни с характером, ни с поведением его в рассказе она не связана. Переводя «Хамелеона», английский переводчик счел нужным объяснить в сноске значения фамилий Очумелова (from the word "ochume-li" — crazed) и Хрюкина (khryu-khryu — pig's grunt); в сноске раскрыто внутреннее содержание фамилии Червя-кова из «Смерти чиновника». Вряд ли А. П. Чехов связывал фамилии первых двух с какими-нибудь чертами их характеров; так что переводчик своим подстрочным объяснением только отвлекает внимание английского читателя от действительной характеристики героев. А что касается Червякова, то осмысление фамилии, если считать ее столь тесно связанной с образом чиновника (вопрос не бесспорный), можно было, пожалуй, достигнуть иным путем— например, заменив рус. червяка англ, worm (а, может быть, и добавив характерное для русских фамилий окончание -ин или -ский).
В других случаях намерения автора совершенно ясны, когда имя, как говорил Золя, «становится в наших глазах как бы душой персонажа»1. Б. А. Старостин приводит несколько таких имен с их переводами из «Моникинов» Купера: Lord Chatterino — Лорд Балаболо, John Jaw — Джон Брех (букв. Джон Челюсть), Island of Leap-high— остров Высокопрыгия. Такие имена-ярлыки, встречающиеся гораздо чаще у старых авторов, насыщают текст всевозможными символами. К материалам о переводе подобного рода говорящих имен у Н. Галь, А. Арго, Н. Любимова2 и др. можно добавить хотя бы примеры из
Марка Твена — прозвище придворного остряка-самоучки сэра Дайнадена-шутника, имя, которое жена героя дает новорожденной дочке — Алло-Центральная, из «Петра I» — «Федька Умойся Грязью», заглавие книги А. Реб-манна «Странствования Ганса Глазей-на-мир (Kiekindie-welt) по всем частям света и по Луне». Из русской литературы достаточно упомянуть хотя бы «Недоросля» и любое произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина.
По существу это, конечно, не столько фамилии, сколько клички, прозвища, т. е. названия, даваемые помимо имени, обычно указывающие на какую-либо примечательную черту характера, наружности, деятельности (БАС), что и обусловлено их более тесной связью с контекстом. Так как в них обычно содержание преобладает над формой, т. е. форма «подогнана под содержание», выбор приема сделать, в общем, легче. Тем не менее между прозвищами (кличками) и другими говорящими именами людей нет качественной разницы: их смысл выявляет только контекст, и только при таком осмыслении переводчик обязан довести до сознания своего читателя их внутреннее содержание. Иначе каждого Рыжика (мальчик) и каждую Буренку (корова) придется переводить. Мы, конечно, не хотим сказать, что если можно безболезненно сохранить в переводе бурую масть Буренки, то этого делать не надо. Напротив: это всегда желательно, так как при транскрипции прозвища потери неизбежны; но если ее нарицательное значение не связано с контекстом, если из последнего не видно, что она была действительно бурая, то меньшей потерей будет транскрипция, чем какое-нибудь режущее глаз английское имя, сочиненное на основе этого цвета, типа Browny.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!