Москва. К поезду через магазин 3 страница
"Я не утверждаю, что теперь - мне - истина уже известна
или что я вплотную к ней подошел. Вовсе нет. Но я уже на такое
расстояние к ней подошел, с которого ее удобнее всего
рассмотреть."
"И я смотрю и вижу, и поэтому скорбен. И я не верю, чтобы
кто-нибудь еще из вас таскал в себе это горчайшее месиво - из
чего это месиво, сказать затруднительно, да вы все равно не
поймете, но больше всего в нем "скорби" и "страха". Назовем
хоть так. Вот: "скорби" и "страха" больше всего, и еще немоты.
И каждый день, с утра, "мое прекрасное сердце" источает этот
настой и купается в нем до вечера. У других, я знаю, у других
это случается, если кто-нибудь вдруг умрет, если самое
необходимое существо на свете вдруг умрет. Но у меня-то ведь
это вечно! - хоть это-то поймите!"
"Как же не быть мне скушным и как не пить кубанскую? Я это
право заслужил. Я знаю лучше, чем вы, что "мировая скорбь" - не
фикция, пущенная в оборот старыми литераторами, потому что я
сам ношу ее в себе и знаю, что это такое, и не хочу этого
скрывать. Надо привыкнуть смело, в глаза людям, говорить о
своих достоинствах. Кому же, как не нам самим, знать, до какой
степени мы хороши?"
"К примеру: вы видели "Неутешное горе" Крамского? Ну
конечно, видели. Так вот, если бы у нее, у этой оцепеневшей
княгини или боярыни, какая-нибудь кошка уронила бы в эту минуту
на пол что-нибудь такое - ну, фиал из севрского фарфора - или,
|
|
|
положим, разорвала бы в клочки какой-нибудь пеньюар немыслимой
цены - что ж она? Стала бы суматошиться и плескать руками?
Никогда бы ни стала, потому что все это для нее вздор, потому
что на день или на три, но теперь она "выше всяких пеньюаров и
кошек и всякого севра"!"
"Ну так как же? Скушна эта княгиня? Она невозможно скушна
и еще бы не была скушна! Она легкомысленна? В высшей степени
легкомысленна!
"Вот так и я. Теперь вы поняли, отчего я грустнее всех
забулдыг? Отчего я легковеснее всех идиотов, но и мрачнее
всякого дерьма? Отчего я и дурак, и демон, и пустомеля разом?"
"Вот и прекрасно, что вы все поняли. Выпьем за понимание -
весь этот остаток кубанской, из горлышка, и немедленно выпьем."
"Смотрите, как это делается!"
Салтыковская - Кучино
Остаток кубанской еще вздымался совсем недалеко от
горла, и поэтому, когда мне сказали с небес:
- Зачем ты все допил, Веня? Это слишком много... Я от
удушья едва сумел им ответить:
- Во всей земле... Во всей земле, от самой Москвы до самых
Петушков - нет ничего такого, что было бы для меня слишком
многим... И чего вам бояться за меня, небесные ангелы?..
- Мы боимся, что ты опять...
|
|
|
- Что я опять начну выражаться? О нет, нет, я просто не
знал, что вы постоянно со мной, я и раньше не стал бы... Я с
каждой минутой все счастливей... И если теперь начну
сквернословить, то как-нибудь счастливо... Как в стихах у
германских поэтов: "я покажу вам радугу!" или "идите к
жемчугам!" и не больше того... Какие вы глупые-глупые!..
- Нет, мы не глупые, мы просто боимся, что ты опять не
доедешь...
- До чего не доеду?!.. До них, до Петушков - не доеду? До
нее не доеду? До моей бесстыжей царицы с глазами, как облака?..
Какие смешные вы...
- Нет, мы не смешные, мы боимся, что ты до него не
доедешь, и он останется без орехов...
- Ну что вы, что вы! Пока я жив... Что вы! В прошлую
пятницу - верно, в прошлую пятницу она не пустила меня к нему
поехать... Я раскис, ангелы, в прошлую пятницу, я на белый
живот ее загляделся, круглый, как небо и земля... Но сегодня -
доеду, если только не подохну, убитый роком... Вернее нет,
сегодня я не доеду, сегодня я буду у ней, я буду с утра пастись
между лилиями, а вот уж завтра...
- Бедный мальчик... - вздохнули ангелы.
- "Бедный мальчик"? Почему это "бедный"? А вы скажите,
ангелы, вы будете со мной до самых Петушков? Да? Вы не
отлетите?
- О нет, до самых Петушков мы не можем... Мы отлетим, как
|
|
|
только ты улыбнешься... Ты еще ни разу сегодня не улыбнулся...
Как только улыбнешься в первый раз, мы отлетим... И уже будем
покойны за тебя...
- И там, на перроне, встретите меня, да?
- Да, там мы тебя встретим...
Прелестные существа эти ангелы! Только почему это "бедный
мальчик"? Он нисколько не бедный. Младенец, знающий букву "ю"
как свои пять пальцев, младенец, любящий отца как самого себя -
разве нуждается в жалости?
Ну допустим, он болен был в позапрошлую пятницу, и все там
были за него в тревоге... Но ведь он тут же пошел на поправку -
как только меня увидел!.. Да, да... Боже милостивый, сделай
так, чтобы с ним ничего не случилось и ничего никогда не
случалось!..
Сделай так, господи, чтобы он, если даже и упал бы с
крыльца или печки, не сломал бы ни руки своей, ни ноги. Если
нож или бритва попадутся ему на глаза - пусть он ими не играет,
найди ему другие игрушки, господь. Если мать его затопит печку
- он очень любит, когда его мать затопляет печку - оттащи его в
сторону, если сможешь. Мне больно подумать, что он обожжется...
А если и заболеет - пусть, как только меня увидит, пусть сразу
идет на поправку...
Да, да, когда я в прошлый раз приехал, мне сказали: он
|
|
|
спит. Мне сказали: он болен и лежит в жару. Я пил лимонную у
его кроватки, и меня оставили с ним одного. Он и в самом деле
был в жару, и даже ямка на щеке была вся в жару, и было
диковинно, что вот у такого ничтожества еще может быть жар...
Я выпил три стакана лимонной, прежде чем он проснулся и
посмотрел на меня и на четвертый стакан у меня в руке. Я долго
тогда беседовал с ним, я говорил:
- Ты... Знаешь что, мальчик? Ты не умирай... Ты сам
подумай (ведь ты уже рисуешь буквы, значит, можешь думать сам):
очень глупо умереть, зная одну только букву "ю" и ничего больше
не зная... Ты хоть сам понимаешь, что это глупо?..
- Понимаю, отец...
И как он это сказал! И все, что они говорят - вечно
живущие ангелы и умирающие дети - все это так значительно, что
я слова их пишу длинными курсивами, а все, что мы говорим -
махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха.
"Понимаю, отец!"
- Ты еще встанешь, мальчик, и будешь снова плясать под мою
"поросячью фарандэлу" - помнишь? Когда тебе было два года, ты
под нее плясал. Музыка отца и слова его же. "Та-та-кие милые,
смешные чер-тенят-ки цапали-царапали-кусали мне жи-во-тик..." а
ты, подпершись одной рукой, а другой платочком размахивая,
прыгал, как крошечный дурак... "с фе-вра-ля до августа я
хныкала и вякала, на ис-хо-де августа ножки про-тяну-ла..." ты
любишь отца, мальчик?
- Очень люблю...
- Ну вот и не умирай... Когда ты не умрешь и поправишься,
ты мне снова чего-нибудь спляшешь... Только нет, мы фарандэлу
плясать не будем. Там есть слова, не идущие к делу... "на
ис-хо-де ав-густа ножки протянула..." это не годится. Гораздо
лучше вот что:
"раз-два-туфли-одень-ка-как-ти-бе-не-стыдно-спать?"... У меня
особые причины любить эту гнусность.
Я допил свой четвертый стакан и разволновался:
- Когда тебя нет, мальчик, я совсем одинок... Ты
понимаешь?.. Ты бегал в лесу этим летом, да?.. И наверное,
помнишь, какие там сосны?.. Вот и я, как сосна... Она такая
длинная-длинная и одинокая-одинокая-одинокая, вот и я тоже...
Она, как я, - смотрит только в небо, а что у нее под ногами -
не видит и видеть не хочет... Она такая зеленая и вечно будет
зеленая, пока не рухнет. Вот и я - пока не рухну, вечно буду
зеленым...
- Зеленым, - отозвался младенец.
- Или вот, например, одуванчик. Он все колышется и
облетает от ветра, и грустно на него глядеть... Вот и я: разве
я не облетаю? Разве не противно глядеть, как я целыми днями все
облетаю да облетаю?..
- Противно, - повторил за мной младенец и блаженно
заулыбался...
Вот и я теперь: вспоминаю его "противно" и улыбаюсь, тоже
блаженно. И вижу: мне издали кивают ангелы - и отлетают от
меня, как обещали.
Кучино - Железнодорожная
Но сначала все-таки к ней. Сначала - к ней! Увидеть
ее на перроне, с косой от попы до затылка, и от волнения
зардеться, и вспыхнуть, и напиться в лежку, и пастись, пастись
между лилиями - ровно столько, чтобы до смерти изнемочь!
Принеси запястья, ожерелья, шелк и бархат, жемчуг и
алмазы, я хочу одеться королевой, потому что мой король
вернулся!
Эта девушка - вовсе не девушка! Эта искусительница - не
девушка, а баллада ля бемоль мажор! Эта женщина, эта рыжая
стервоза - не женщина, а волхвование! Вы спросите: да где ты,
Веничка, ее откопал, и откуда она взялась, эта рыжая сука? И
может ли в Петушках быть что-нибудь путное?
"Может!" - говорю я вам, и говорю так громко, что
вздрагивают и Москва, и Петушки. В Москве - нет, в Москве не
может быть, а в Петушках
- может! Ну так что же, что "сука"? Зато какая гармоническая
сука! А если вам интересно, где и как я ее откопал, если
интересно - слушайте, бесстыдники, я вам все расскажу.
В Петушках, как я уже вам говорил, жасмин не отцветает и
птичье пение не молкнет. Вот и в этот день, ровно двенадцать
недель тому назад, были птички и был жасмин. А еще был день
рождения непонятно у кого. И еще - была бездна всякого
спиртного: не то десять бутылок, не то двенадцать бутылок, не
то двадцать пять. И было все, чего может пожелать человек,
выпивший столько спиртного: то есть, решительно все, от
разливного пива до бутылочного. А еще - спросите вы? А еще что
было?
А еще - было два мужичка, и были три косеющих твари, одна
пьянее другой, и дым коромыслом, и ахинея. Больше, как будто,
ничего не было.
И я разбавлял и пил, разбавлял "российскую" "жигулевским"
пивом и глядел на этих "троих" и что-то в них прозревал. Что
именно я прозревал в них, не могу сказать, а поэтому разбавлял
и пил, и от этого еще острее прозревал.
Но вот ответное прозрение - я только в одной из них
ощутил, только в одной! О рыжие ресницы, длиннее чем волосы на
ваших головах! О невинные бельмы! О эта белизна, переходящая в
белесость! О колдовские и голубиные крылья!..
- Так это вы: Ерофеев? - и чуть подалась ко мне, и
сомкнула ресницы и разомкнула...
- Ну, конечно! Еще бы не я!
(О, гармоническая! Как она догадалась?)
- Я одну вещицу вашу читала. И знаете: я бы никогда не
подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести
околесицы. Это выше человеческих сил!
- Так ли уж выше! - я, польщенный, разбавил и выпил. -
Если хотите, я нанесу еще больше! Еще выше нанесу!..
Вот - с этого все началось. То есть, началось
беспамятство: три часа провала. Что я пил? О чем говорил? В
какой пропорции разбавлял? Может, этого провала и не было бы,
если б я пил не разбавляя. Но - как бы то ни было - я очнулся
часа через три, и вот в каком положении я очнулся: я сижу за
столом, разбавляю и пью. И кроме нас двоих - никого. И она -
рядом, смеется надо мною, как благодатное дитя. Я подумал:
"неслыханная! Это - женщина, у которой до сегодняшнего дня
грудь стискивали только предчувствия. Это - женщина, у которой
никто до меня даже пульса не щупал. О, блаженный зуд в душе и
повсюду!"
А она взяла - и выпила еще сто грамм. Стоя выпила, откинув
голову, как пианистка. А выпив, все из себя выдохнула, все, что
в ней было святого - все выдохнула. А потом изогнулась, как
падла, и начала волнообразные движения бедрами - и все это с
такою пластикою, что я не мог глядеть на нее без содрогания...
Вы, конечно, спросите, вы бессовестные, спросите: "так что
же, Веничка? Она ......? Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она
.....! Еще бы она не .....! Она мне прямо сказала: "я хочу,
чтобы ты меня властно обнял правою рукою!" Ха-ха. "Властно" и
"правою рукою"?! - а я уже так набрался, что не только властно
обнять, а хочу потрогать ее туловище - и не могу, все
промахиваюсь мимо туловища...
- Что ж! Играй крутыми боками! - подумал я, разбавив и
выпив. - играй, обольстительница! Играй, Клеопатра! Играй,
пышнотелая блядь, истомившая сердце поэта! Все, что есть у
меня, все, что, может быть, есть - все швыряю сегодня на белый
алтарь Афродиты!
Так думал я. А она смеялась. А она - подошла к столу и
выпила залпом еще сто пятьдесят, ибо она была совершенна, а
совершенству нет предела...
Железнодорожная - Черное
Выпила - и сбросила с себя что-то лишнее. "Если она
сбросит, - подумал я, - если она, следом за этим лишним,
сбросит и исподнее - содрогнется земля и камни возопиют".
А она сказала: "ну как, Веничка, хорошо у меня .......? А
я, раздавленнный желанием, ждал греха, задыхаясь. Я сказал ей:
"ровно тридцать лет я живу на свете... Но еще ни разу не видел,
чтобы у кого-нибудь так хорошо .......!"
Что же мне теперь? Быть ли мне вкрадчиво-нежным? Быть ли
мне пленительно-грубым? Черт его знает, я никогда не понимаю
толком, в какое мгновение как обратиться с захмелевшей... До
этого - сказать ли вам? - до этого я их плохо знал, и
захмелевших, и трезвых. Я стремился за ними мыслью, но как
только устремлялся - сердце останавливалось в испуге. Помыслы -
были, но не было намерений. Когда же являлись намерения -
помыслы исчезали, и хотя я устремлялся за ними сердцем, в
испуге останавливалась мысль.
Я был противоречив. С одной стороны, мне нравилось, что у
них есть талия, а у нас нет никакой талии, это будило во мне -
как бы это назвать? - "негу", что ли? - ну да, это будило во
мне негу. Но с другой стороны, ведь они зарезали Марата
перочинным ножиком, а Марат был неподкупен, и резать его не
следовало. Это уже убивало всякую негу. С одной стороны, мне,
как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то есть, вот они
вынуждены мочиться приседая на корточки, это мне нравилось, это
наполняло меня - ну, чем это меня наполняло? Негой, что ли? Ну
да, это наполняло меня негой. Но, с другой стороны, они ведь и
в Ильича из нагана стреляли! Это снова убивало негу: приседать
приседай, но зачем в ильича из нагана стрелять? И было бы
смешно после этого говорить о неге... Но я отвлекся.
Итак, каким же мне быть теперь? Быть грозным или быть
пленительным?
Она сама - сама сделала за меня свой выбор, запрокинувшись
и погладив меня по щеке своею лодыжкою. В этом было что-то от
поощрения и от игры, и от легкой пощечины. И от воздушного
поцелуя - тоже что-то было. И потом - эта мутная, эта сучья
белизна в глазах, белее, чем бред и седьмое небо! И как небо и
земля - живот. Как только я увидел его, я чуть не зарыдал от
волнения, я весь задымился и весь задрожал. И все смешалось: и
розы, и лилии, и в мелких завитках - весь - влажный и
содрогающийся вход в эдем, и беспамятство, и рыжие ресницы. О,
всхлипывание этих недр! О, бесстыжие бельмы! О, блудница с
глазами, как облака! О, сладостный пуп!
Все смешалось, чтобы только начаться, чтобы каждую пятницу
повторяться снова и не выходить из сердца и головы. И знаю: и
сегодня будет то же, тот же хмель и то же душегубство...
Вы мне скажете: так что же ты, Веничка, ты думаешь, ты
один у нее такой душегуб?
А какое мне дело! А вам - тем более! Пусть даже и неверна.
Старость и верность накладывают на рожу морщины, а я не хочу,
например, чтобы у нее на роже были морщины. Пусть и неверна, не
совсем, конечно, "пусть", но все-таки пусть. Зато она вся
соткана из неги и ароматов. Ее не лапать и не бить по ебалу -
ее вдыхать надо. Я как-то попробовал сосчитать все ее
сокровенные изгибы, и не мог сосчитать - дошел до двадцати семи
и так забалдел от истомы, что выпил зубровки и бросил счет, не
окончив.
Но красивее всего у нее предплечья, конечно. В
особенности, когда она поводит ими и восторженно смеется и
говорит: "эх, Ерофеев, мудила ты грешный!" О, дьяволица! Разве
можно такую не вдыхать?
Случалось, конечно, случалось, что и она была ядовитой, но
это все вздор, это все в целях самообороны и чего-то там такого
женского - я в этом мало понимаю. Во всяком случае, когда я ее
раскусил до конца, яду совсем не оказалось, там была малина со
сливками. В одну из пятниц, например, когда я совсем был
тепленький от зубровки, я ей сказал:
- Давай, давай всю нашу жизнь будем вместе! Я увезу тебя в
Лобню, я облеку тебя в пурпур и крученый виссон, я подработаю
на телефонных коробках, а ты будешь обонять что-нибудь - лилии,
допустим, будешь обонять. Поедем!
А она - молча протянула мне шиш. Я в истоме поднес его к
своим ноздрям, вдохнул и заплакал:
- Но почему? - заклинаю - ответь - почему???
Вот тогда-то она и разрыдалась и обвисла на шее:
- Умалишенный! Ты ведь сам знаешь, почему! Сам - знаешь,
почему, угорелый!
И после того - почти каждую пятницу повторялось одно и то
же: и эти слезы, и эти фиги. Но сегодня - сегодня что-то
решится, потому что сегодняшняя пятница - тринадцатая по счету.
И все ближе к Петушкам, царица небесная!..
Черное - Купавна
Я заходил по тамбуру в страшном волнении и все
курил, курил...
- И ты говоришь после этого, что ты одинок и непонят? Ты,
у которого столько в душе и столько за душой! Ты, у которого
такая в Петушках и такой за Петушками!.. Одинок?..
- Нет, нет, уже не одинок, уже понят, уже двенадцать
недель, как понят. Все минувшее миновалось. Вот, помню, когда
мне стукнуло двадцать лет - тогда я был невозможно одинок. И
день рождения был уныл. Пришел ко мне Юрий Петрович, пришла
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!