Собака, человек, кошка и сокол 8 страница



 Скорей без памяти домой —

 И с той поры к Демьяну ни ногой.

 

 

Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь:

Но если помолчать во время не умеешь

 И ближнего ушей ты не жалеешь:

То ведай, что твои и проза и стихи

Тошнее будут всем Демьяновой ухи.

 

 

Мышь и крыса

 

 

«Соседка, слышала ль ты добрую молву?»

 Вбежавши, Крысе Мышь сказала —

«Ведь кошка, говорят, попалась в когти льву?

 Вот отдохнуть и нам пора настала!» —

 «Не радуйся, мой свет»,

 Ей Крыса говорит в ответ:

 «И не надейся попустому!

 Коль до когтей у них дойдет,

 То, верно, льву не быть живому:

 Сильнее кошки зверя нет!»

 

 

Я сколько раз видал, приметьте это сами:

 Когда боится трус кого,

 То думает, что на того

 Весь свет глядит его глазами.

 

 

Чиж и голубь

 

 

Чижа захлопнула злодейка-западня:

 Бедняжка в ней и рвался, и метался,

А Голубь молодой над ним же издевался.

 «Не стыдно ль», говорит: «средь бела дня

 Попался!

 Не провели бы так меня:

 За это я ручаюсь смело».

Ан смотришь, тут же сам запутался в силок.

 И дело!

 

Вперед чужой беде не смейся, Голубок.

 

 

Водолазы

 

 

Какой-то древний царь впал в страшное сомненье:

Не более ль вреда, чем пользы, от наук?

 Не расслабляет ли сердец и рук

 Ученье?

 И не разумнее ль поступит он,

Когда ученых всех из царства вышлет вон?

Но так как этот царь, свой украшая трон,

Душою всей радел своих народов счастью

 И для того

 Не делал ничего

 По прихоти, иль по пристрастью,—

 То приказал собрать совет,

В котором всякий бы, хоть слогом не кудрявым,

 Но с толком лишь согласно здравым

 Свое представил: да, иль нет;

То есть, ученым вон из царства убираться,

Или попрежнему в том царстве оставаться?

 Однако ж как совет ни толковал:

 Кто сам свой голос подавал,

Кто голос подавал работы секретарской,

 Всяк только дело затемнял

И в нерешимости запутывал ум царской.

 Кто говорил, что неученье тьма;

 Что не дал бы нам бог ума,

 Ни дара постигать вещей небесных,

 Когда бы он хотел.

 Чтоб человек не боле разумел

 Животных бессловесных,

 И что, согласно с целью сей,

 Ученье к счастию ведет людей.

 Другие утверждали,

Что люди от наук лишь только хуже стали:

 Что всё ученье бред,

 Что от него лишь нравам вред,

 И что, за просвещеньем вслед,

 Сильнейшие на свете царства пали.

 Короче: с обеи́х сторон,

 И дело выводя и вздоры,

 Бумаги исписали горы,

А о науках спор остался не решен;

Царь сделал более. Созвав отвсюду он

Разумников, из них установил собранье

И о науках спор им предложил на суд.

 Но способ был и этот худ,

Затем, что царь им дал большое содержанье:

 Так в голосах между собой разлад

 Для них был настоящий клад;

 И если бы им волю дали,

 Они б доныне толковали

 Да жалованье брали.

 Но так как царь казною не шутил,

 То он, приметя то, их скоро распустил.

Меж тем час-от-часу впадал в сомненье боле.

Вот как-то вышел он, сей мыслью занят, в поле,

 И видит пред собой

 Пустынника, с седою бородой

 И с книгою в руках большой.

Пустынник важный взор имел, но не угрюмый;

 Приветливость и доброта

Улыбкою его украсили уста,

А на челе следы глубокой видны думы.

Монарх с пустынником вступает в разговор

 И, видя в нем познания несчетны,

Он просит мудреца решить тот важный спор:

Науки более ль полезны или вредны?

«Царь!» старец отвечал: «позволь, чтоб пред тобой

 Открыл я притчею простой,

Что́ размышленья мне внушили многолетны».

 И, с мыслями собравшись, начал так:

 «На берегу, близ моря,

 Жил в Индии рыбак;

Проведши долгий век и бедности, и горя,

Он умер и троих оставил сыновей.

 Но дети, видя,

Что с нуждою они кормились от сетей

 И ремесло отцовско ненавидя,

 Брать дань богатее задумали с морей,

 Не рыбой, – жемчугами;

 И, зная плавать и нырять,

 Ту подать доправлять

 Пустились сами.

Однако ж был успех различен всех троих:

 Один, ленивее других,

 Всегда по берегу скитался;

Он даже не хотел ни ног мочить своих

 И жемчугу того лишь дожидался,

 Что выбросит к нему волной:

 А с леностью такой

 Едва-едва питался.

 Другой,

 Трудов нимало не жалея,

 И выбирать умея

 Себе по силе глубину,

Богатых жемчугов нырял искать по дну:

 И жил, всечасно богатея.

Но третий, алчностью к сокровищам томим,

 Так рассуждал с собой самим:

«Хоть жемчуг находить близ берега и можно,

Но, кажется, каких сокровищ ждать не должно,

 Когда бы удалося мне

Достать морское дно на самой глубине?

 Там горы, может быть, богатств несчетных:

Кораллов, жемчугу и камней самоцветных,

 Которы стоит лишь достать

 И взять».

 Сей мыслию пленясь, безумец вскоре

 В открытое пустился море,

И, выбрав, где была чернее глубина,

В пучину кинулся; но, поглощенный ею,

 За дерзость, не доставши дна,

 Он жизнью заплатил своею.

 «О, царь!» примолвил тут мудрец:

«Хотя в ученьи зрим мы многих благ причину,

 Но дерзкий ум находит в нем пучину

 И свой погибельный конец,

 Лишь с разницею тою

Что часто в гибель он других влечет с собою».

 

 

Госпожа и две служанки

 

 

 У Барыни, старушки кропотливой,

 Неугомонной и брюзгливой,

Две были девушки, Служанки, коих часть

 Была с утра и до глубокой ночи,

 Рук не покладывая, прясть.

 Не стало бедным девкам мочи:

 Им будни, праздник – всё равно;

 Нет угомона на старуху:

Днем перевесть она не даст за пряжей духу;

Зарей, где спят еще, а уж у них давно

 Пошло плясать веретено.

Быть может, иногда б старуха опоздала:

 Да в доме том проклятый был петух:

 Лишь он вспоет – старуха встала,

Накинет на себя шубейку и треух,

 У печки огонек вздувает,

 Бредет, ворча, к прядильщицам в покой,

Расталкивает их костлявою рукой,

 А заупрямятся, – клюкой,

И сладкий на заре их сон перерывает.

 Что будешь делать с ней?

 Бедняжки морщатся, зевают, жмутся

 И с теплою постелею своей,

 Хотя не хочется, а расстаются;

На-завтрее опять, лишь прокричит петух,

 У девушек с хозяйкой сказка та же:

 Их будят и морят на пряже.

 «Добро же ты, нечистый дух!»

Сквозь зубы пряхи те на петуха ворчали:

«Без песен бы твоих мы, верно, боле спали;

 Уж над тобою быть греху!»

 И, выбравши случа́й, без сожаленья,

Свернули девушки головку петуху.

Но что ж? Они себе тем ждали облегченья;

 Ан в деле вышел оборот

 Совсем не тот:

То правда, что петух уж боле не поет —

 Злодея их не стало:

Да Барыня, боясь, чтоб время не пропало,

Чуть лягут, не дает почти свести им глаз

И рано так будить их стала всякий раз,

Как рано петухи и сроду не певали.

 Тут поздно девушки узнали,

Что из огня они, да в полымя попали.

 

 

Так выбраться желая из хлопот,

Нередко человек имеет участь ту же:

 Одни лишь только с рук сживёт,

 Глядишь – другие нажил хуже!

 

 

Камень и червяк

 

 

 «Как расшумелся здесь! Какой невежа!»

Про дождик говорит на ниве Камень, лежа:

«А рады все ему, пожалуй – посмотри!

 И ждали так, как гостя дорогого,

 А что́ же сделал он такого?

 Всего-то шел часа два-три.

 Пускай же обо мне расспросят! Так я уж веки здесь: тих, скромен завсегда.

Лежу смирнёхонько, куда меня ни бросят:

А не слыхал себе спасибо никогда.

 Не даром, право, свет поносят:

В нем справедливости не вижу я никак».—

 «Молчи!» сказал ему Червяк:

«Сей дождик, как его ни кратко было время,

 Лишенную засухой сил

 Обильно ниву напоил,

И земледельца он надежду оживил;

А ты на ниве сей пустое только бремя».

 

 

Так хвалится иной, что служит сорок лет:

 А проку в нем, как в этом Камне нет.

 

 

Медведь у пчел

 

 

 Когда-то, о весне, зверями

В надсмотрщики Медведь был выбран над ульями,

Хоть можно б выбрать тут другого поверней

 Затем, что к меду Мишка падок,

 Так не было б оглядок;

 Да, спрашивай ты толку у зверей!

 Кто к ульям ни просился,

 С отказом отпустили всех,

 И, как на-смех,

 Тут Мишка очутился.

 Ан вышел грех:

Мой Мишка потаскал весь мед в свою берлогу.

 Узнали, подняли тревогу,

 По форме нарядили суд,

 Отставку Мишке дали

 И приказали,

Чтоб зиму пролежал в берлоге старый плут.

 Решили, справили, скрепили;

 Но меду всё не воротили.

 А Мишенька и ухом не ведет:

 

 

 Со светом Мишка распрощался,

 В берлогу теплую забрался

 И лапу с медом там сосет,

 Да у моря погоды ждет.

 

 

Зеркало и обезьяна

 

 

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой.

 Тихохонько Медведя толк ногой:

 «Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!

 Что́ это там за рожа?

Какие у нее ужимки и прыжки!

 Я удавилась бы с тоски,

Когда бы на нее хоть чуть была похожа.

 А, ведь, признайся, есть

Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:

Я даже их могу по пальцам перечесть».—

 «Чем кумушек считать трудиться,

Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»

 Ей Мишка отвечал.

Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

 

 

 Таких примеров много в мире:

Не любит узнавать ни кто себя в сатире.

 Я даже видел то вчера:

Что Климыч на-руку нечист, все это знают;

 Про взятки Климычу читают.

А он украдкою кивает на Петра.

 

 

Комар и пастух

 

 

Пастух под тенью спал, наделся на псов,

 Приметя то, змея из-под кустов

 Ползет к нему, вон высунувши жало;

 И Пастуха на свете бы не стало:

Но сжаляся над ним, Комар, что было сил,

 Сонливца укусил.

 Проснувшися, Пастух змею убил;

Но прежде Комара спросонья так хватил,

 Что бедного его как не бывало.

 

 

 Таких примеров есть немало:

Коль слабый сильному, хоть движимый добром,

 Открыть глаза на правду покусится,

 Того и жди, что то же с ним случится,

 Что́ с Комаром.

 

 

Крестьянин и смерть

 

 

Набрав валежнику порой холодной, зимной,

Старик, иссохший весь от нужды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

 Нес, нес он их и утомился,

 Остановился,

 На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

 «Куда я беден, боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

 И выдался ль когда на свете

 Хотя один мне радостный денёк?»

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он смерть: она у нас не за горами,

 А за плечами:

 Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

 «Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

 

 Из басни сей

 Нам видеть можно,

 Что как бывает жить ни тошно,

 А умирать еще тошней.

 

 

Рыцарь

 

 

 Какой-то Рыцарь встарину,

Задумавши искать великих приключений,

 Собрался на войну

Противу колдунов и против привидений;

Вздел латы и велел к крыльцу подвесть коня.

 Но прежде, нежели в седло садиться,

Он долгом счел к коню с сей речью обратиться:

«Послушай, ретивой и верный конь, меня:

Ступай через поля, чрез горы, чрез дубравы,

 Куда глаза твои глядят,

 Как рыцарски законы нам велят,

 И путь отыскивай в храм славы!

Когда ж Карачуно́в я злобных усмирю,

В супружество княжну китайскую добуду

 И царства два, три покорю:

Тогда трудов твоих, мой друг, я не забуду;

 С тобой всю славу разделю:

 Конюшню, как дворец огромный,

 Построить для тебя велю,

А летом отведу луга тебе поёмны;

 Теперь знаком ты мало и с овсом,

Тогда ж пойдет у нас обилие во всем:

Ячмень твой будет корм, сыта медова – пойло».

Тут Рыцарь прыг в седло и бросил повода,

А лошадь молодца, не ездя никуда,

 Прямехонько примчала в стойло.

 

 

Тень и человек

 

 

Шалун какой-то тень свою хотел поймать:

Он к ней, она вперед; он шагу прибавлять,

 Она туда ж; он, наконец, бежать:

Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала,

 Всё не даваясь, будто клад.

 Вот мой чудак пустился вдруг назад;

Оглянется: а тень за ним уж гнаться стала.

 

 

 Красавицы! слыхал я много раз:

Вы думаете что? Нет, право, не про вас;

А что бывает то ж с фортуною у нас;

 Иной лишь труд и время губит,

Стараяся настичь ее из силы всей;

Другой как кажется, бежит совсем от ней:

Так нет, за тем она сама гоняться любит.

 

 

Крестьянин и топор

 

 

Мужик, избу рубя, на свой Топор озлился;

 Пошел топор в-худых; Мужик взбесился:

 Он сам нарубит вздор,

 А виноват во всем Топор:

Бранить его, хоть как, Мужик найдет причину.

«Негодный!» он кричит однажды: «с этих пор

Ты будешь у меня обтесывать тычину,

 А я, с моим уменьем и трудом,

 Притом с досужестью моею,

 Знай, без тебя пробавиться умею

 И сделаю простым ножом,

 Чего другой не срубит топором».—

«Рубить, что мне велишь, моя такая доля»,

Смиренно отвечал Топор на окрик злой:

 «И так, хозяин мой,

 Твоя святая воля,

 Готов тебе я всячески служить;

Да только ты смотри, чтоб после не тужить:

 Меня ты попусту иступишь,

 А всё ножом избы не срубишь».

 

 

Лев и волк

 

 

 Лев убирал за завтраком ягнёнка;

 А собачонка,

 Вертясь вкруг царского стола,

У Льва из-под когтей кусочек урвала;

И Царь зверей то снес, не огорчась ни мало:

Она глупа еще и молода была.

 Увидя то, на мысли Волку вспало,

 Что Лев, конечно, не силен,

 Коль так смирен:

И лапу протянул к ягнёнку также он.

 Ан вышло с Волком худо:

 Он сам ко Льву попал на блюдо.

Лев растерзал его, примолвя так: «Дружок,

 Напрасно, смо́тря на собачку,

Ты вздумал, что тебе я также дам потачку:

Она еще глупа, а ты уж не щенок!»

 

 

Собака, человек, кошка и сокол

 

 

Собака, Человек, да Кошка, да Соко́л

Друг другу поклялись однажды в дружбе вечной,

 Нелестной, искренней, чистосердечной.

У них был общий дом, едва ль не общий стол;

Клялись делить они и радость, и заботу,

 Друг другу помогать,

 Друг за друга стоять,

И, если надо, друг за друга умирать.

Вот как-то вместе все, отправясь на охоту,

 Мои друзья

 Далеко от дому отбились,

 Умаялися, утомились

 И отдохнуть пристали у ручья.

Тут задремали все, кто лежа, кто и сидя,

 Как вдруг из лесу шасть

 На них медведь, разинув пасть.

 Беду такую видя,

 Сокол на воздух, Кошка в лес,

 И Человек тут с жизнью бы простился;

 Но верный Пес

 Со зверем злым барахтаться схватился,

 В него вцепился.

И, как медведь его жестоко ни ломал,

 Как ни ревел от боли и от злости,

 Пес, прохватя его до кости,

 Повис на нем и зуб не разжимал,

Доколе с жизнию всех сил не потерял.

 А Человек? К стыду из нас не всякой

 Сравнится в верности с собакой!

 Пока медведь был занят дракой,

 Он, подхватя ружье свое с собой,

 Пустился без-души домой.

 

 

На языке легка и ласка, и услуга;

Но в нужде лишь узнать прямого можно друга.

 Как редки таковы друзья!

 И то сказать, как часто видел я,

Что так, как в басне сей был верный Пес оставлен,

 Так тот,

 Кто из хлопот

 Был другом выручен, избавлен,

 Его же покидал в беде,

 Его же и ругал везде.

 

 

Подагра и паук

 

 

Подагру с Пауком сам ад на свет родил:

Слух этот Лафонтен по свету распустил.

Не стану я за ним вывешивать и мерить,

Насколько правды тут, и ка́к и почему:

 

 

 Притом же, кажется, ему,

 Зажмурясь, в баснях можно верить.

 И, стало, нет сомненья в том,

Что адом рождены Подагра с Пауком.

Как выросли они и подоспело время

 Пристроить деток к должностям

(Для доброго отца большие дети – бремя,

 Пока они не по местам!),

 То, отпуская в мир их к нам,

 Сказал родитель им: «Подите

Вы, детушки, на свет и землю разделите!

 Надежда в вас большая есть,

Что оба вы мою поддержите там честь,

И оба людям вы равно надоедите.

 Смотрите же: отселе наперед,

 Кто что из вас в удел себе возьмет —

 Вон, видите ль вы пышные чертоги?

 А там, вон, хижины убоги?

 В одних простор, довольство, красота;

 В других и теснота,

 И труд, и нищета».—

 «Мне хижин ни за что́ не надо»,

Сказал Паук. – «А мне не надобно палат»,


Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!