ТEРПЕНИЕ КАК ИНСТРУМЕНТ ТРУДА
Елена Александровна, директор богадельни:
"Рано еще о нас писать. Если посмотреть беспристрастно, то организационно и финансово мы находимся в тяжелой ситуации. На одном порыве далеко не уйдешь, ситуация часто складывается так, что ничего не удается, и так в течение долгого времени. Чувствуешь, что доходишь до точки. Иногда хочется все бросить, забыть. Но если сможешь пережить этот рубеж, то наступает облегчение. Как будто все разрешается само собой. А ведь в нашей работе терпение является самым необходимым инструментом труда. Если не научишься прощать и мириться со старческими немощами - данностью, и от которой никуда не денешься, то не сможешь здесь работать.
Никогда не думала, что мне придется работать в богадельне. А вообще сначала пришел сюда муж. Он - военный. Закончил службу. Мы услышали отца Артемия по радио и очень захотелось его увидеть. Муж пришел и просто стал помогать восстанавливать храм. А потом и сын с дочкой сюда стали ходить в церковноприходскую школу. Потом уже и мои знания понадобились. По специальности я техник-организатор гостиничного хозяйства. Начинала здесь как начальница патронажной службы, организовывала уход на дому. Там, на патронаже мы чаще всего и узнаем наших будущих насельниц. Мы берем тех, кто нисколько не может жить самостоятельно, кому просто помочь некому, ни родственников, никого."
Елизавета Васильевна, возглавляет патронажную службу:
|
|
|
"Прежде всего это старые и немощные люди. Чтобы вы поняли, о чем идет речь, расскажу такой случай. Ухаживали мы за одной бабушкой, которая жила в коммунальной квартире одна, совсем больная. Однажды приходим к ней, а дверь никто не открывает. Прошло несколько часов. Чувствуем, надо взламывать. А сразу ломать не будешь, так как могут обидеться, да и врываться как-то неудобно. Мы ведь люди новые. Когда мы все же взломали дверь, то увидели старушку, беспомощно лежавшую на середине комнаты. Должно быть, она пошла открывать, но потеряла сознание и упала. Мы подняли ее, помыли, уложили в постель..."
НАСЕЛЬНИЦЫ
В богадельне проживают пока тринадцать женщин и лишь один мужчина - престарелый монах о.Алексий.
Елена Александровна, директор:
"Самой первой в богадельню попала Анастасия Михайловна. Она узнала через других людей, что сюда можно устроиться. Тогда все только строилось. Ей сначала помогали на дому. Ведь она, слепая, ходила с палочкой в Ильинский храм на Преображенке. Как она ходила - смотреть было страшно. Каждый день, пока могла утром и обязательно вечером. Я не знаю, как машина ее не задавила. Она же не видела, где идет. Но постоянно с ней находиться никто не мог и провожать ее каждый день в церковь не было никакой возможности. А у нее настолько крепкое желание было попасть в богадельню, что она каждый день спрашивала: "Ну что там? Что там еще сделали? Окна застеклили? Я буду там жить! Навесили двери?" Настал наконец такой день, когда она это узнала, (она из меня это выпытала) собрала свои вещи в узелок. Мы ехали даже не на машине, мы "ехали на себе", просто на трамвае приехали."
|
|
|
Лена, сестра:
“Меня зовут Лена, по профессии я медсестра. Работаю здесь недавно, год. Приехала из Тверской области. Мне очень нравится моя профессия, а у нас там безработица, поэтому пришлось уехать в Москву. И один знакомый, он здесь при храме работает, привел меня сюда. Мне понравилось. Я работала дежурной сестрой и еще медсестрой подрабатывала.
Есть у нас матушка Серафима, она монахиня, ей 97 лет. У нее болезни, я бы сказала, совсем не легкие, но она их так мужественно переносит и благодарит Бога за все. (И Он дает ей силы, поддерживает.) Она работает еще, вместе с помощниками составляет "толстенький" православный календарь. С помощниками, ведь она сама писать уже не может, ничего не видит, плохо слышит, но голова у нее светлая...
Она два института закончила: медицинский и литературный, была членом Пушкинского общества. К ней народ все время ходит за советом, за поддержкой. Вот я, например, очень хотела поступить в медицинский институт, но думала, что это нереально. А она меня просто заставила сдавать экзамены и я ей благодарна за это, потому что все получилось.
|
|
|
Матушка Серафима всегда веселая, жизнерадостная. С ней, может быть, физически работать тяжело, она практически неподвижная, но она духовно как-то поддерживает, разговором, шуткой. Говорить с ней легко, а физический труд - его и не замечаешь.
Некоторые старушки погружены в свои болезни. И вот они себя накручивают: и то у меня болит, и это - получается, что болезнь еще обостряется. И когда заходишь к таким людям, чувствуешь, что и тебе как-то тяжело становится от их болезней. И надо с ними поговорить, выслушать все, даже если они повторяют это по десять, может быть, раз за день. Спокойно надо все это воспринимать и как-то все-таки им помогать. Они поговорят и им становится лучше, они даже про болезни свои забывают.”
Анна Кузьминична, насельница:
“Я сразу предупредила, что буду работать, поскольку силы есть. Александр Федорович, староста, поручил мне распределять гуманитарную помощь.
|
|
|
Раньше я работала лаборанткой на деревообрабатывающем заводе, что через забор от храма. После смены в храм заходила. Потом у меня супруг заболел. Мы были с Игорем не венчаны, и отец Артемий приехал к нам и на дому нас венчал. Первый раз Игорь причастился, говорит: "Мне так хорошо, не могу сказать как". Встал на ноги.
Потом у Игоря случился инсульт. Он умер. У меня осталась двухкомнатная квартира, я отдала ее храму. А сама - в богадельню, только я просила, чтобы дали самую большую комнату, а то у меня будут гости.
Я никогда не представляла, как должна богадельня выглядеть. Когда сюда пришла, увидела помощь и чисто человеческую, душевную, и телесную. Не знаю, как дальше будет.
Конечно, у всех характеры разные.
Есть у нас больная старушка Елена Ивановна. Она причитает: "Зачем я здесь появилась? Лучше бы я сюда не приезжала". Она недовольна,как за ней ухаживают.
Или N.N. С ней бывает трудно сестрам, она сейчас разбаловалась. Она старая, у нее моча не держится. Как-то раза два я к ней в комнату заходила, удивилась, какая у нее белоснежная постель. Каждый день ее меняют. И хотя ей предалагали взрослые памперсы, она отказалась от них. "Зачем мне памперсы - это же синтетика? Вам все равно делать нечего. Постираете". Но вообще-то она очень добрый человек. [Эта женщина потеряла в финскую войну мужа, а в Отечественную - двух детей. Осталась одна. Несмотря на слабое здоровье, почти каждый день ездила из пригорода в храм.]
Получается парадокс. Ведь, казалось бы, у нас, старых, должно быть больше любви. А у нас ее нет. И больше любви как раз у молодых сестричек, что за нами ухаживают.
Надо ухаживать за бабушками, которые капризные, которые хотят только себе внимания. И если спокойно, с любовью будешь с ними обращаться, эти бабули меняются. Наша Елена Ивановна меняется. Сегодня она уже говорит: "Слава Богу. Благодарю Господа, что сюда попала. Как здесь хорошо!"- она ест и сама с собой разговаривает.”
ЧЕМУ УЧАТ БАБУШКИ
Татьяна, сестра:
“Насельниц у нас не так много, поэтому не так много физической работы. Гораздо больше уходит душевных сил. Однажды моя приятельница меня пожалела. Раньше она работала в доме престарелых. По ее словам, там они проще обходились с бабушками и ставили их сразу "на место". Здесь такого обхождения себе не позволишь, нужно действовать с любовью и вниманием. Ради этого дела люди бросили свою прежнюю работу, хотя она их одевала, обувала, кормила. Ведь те, кто только приходит в храм, очень хотят быть полезными, делать какое-нибудь конкретное дело.
Я сама все время спрашивала отца Артемия о том, что я могу делать. Теперь я работаю в богадельне. Бабушки здесь, как дети, требуют особого внимания. Но к ним сильно привязываешься. И у них есть свои привязанности. Например, они любят, чтобы их мыла совершенно определенная сестра. У нее выходит по-матерински, с заботой. А они это ценят. Бабушки с трудом изменяют свои привычки.”
Елена Александровна, директор:
“Сестры работают сутки через трое. И ночь, и день. Дают лекарства, измеряют давление, ставят клизмы. Всем, кто здесь работает, очень достается. Сил много надо. Терпения много надо. Кто общается со старенькими людьми, тот знает, как тяжело с ними. Надо лавировать, чтобы чувствовать, что человек не обижается, а это очень сложно. Нужно этому учиться. И бабушки нас учат. Мы с них пример берем, и не только в том. Главное у них удивительная сила духа. Вот чему поучиться!
Это не просто работа, это - служение. У меня ощущение бывает, что это проверка себя. Бабушка мне какая-то неприятна, а смогу ли я себя пересилить? Вот я стою в храме, слушаю проповедь, а смогу ли я жить так, как мне говорят? Сам себя познаешь, душа работать начинает. Многие за этим приходят. Не отработать, нет, душа просит отдать. Не брать - отдавать. Потребность отдавать любовь. Вот так, чтобы приходили за зарплату, такого не было.”
УНЫНИЕ
Лидия Павловна, сестра:
“Я лично с работой обычного дома престарелых не сталкивалась, но по рассказам могу представить. Там тяжело. Вот у меня сейчас 5 человек - и это уже какие сложности. А там все тяжелобольные, и их там человек 80 на одного дежурного. Там намного тяжелее. И поэтому нет возможности столько внимания каждому уделять. А здесь все налажено. Белья хватает, две прачки работают. Мы, сестры, обед старушкам носим, обихаживаем их, моем. Они у нас ухоженные.
Главная проблема, с которой я сталкиваюсь в работе - это не физическое, а их душевное состояние. Многие находятся в глубоком унынии. Кто-то от семьи оторвался, кто-то, как говорится, уже вообще старенький, дряхленький. И вот это "унынное" состояние действует не только на них, но и на нас. Мы вечером буквально выжатые - не физически, а морально. Но у нас-то, конечно, есть выход, мы здоровы, идем в храм, ко Христу, к чудотворным иконам, - вот этим и спасаемся. А как спасти наших бабушек от уныния - это проблема.
Это не у всех, конечно. Вот есть у нас матушка Лаврентия и матушка Серафима. Они монахини, всегда с молитвой. К ним настолько приятно войти, они всегда веселые, всегда приветливые. Несмотря на то, что они совершенно больные, очень старенькие. Матушка Лаврентия, когда разболеется, всегда приговаривает: "Притворенная я старуха", что значит: "Я только притворяюсь".
ДУША НЕ РАБОТАЕТ
Монахиня Лаврентия, насельница:
“Лет мне немножко, только 83 года. Родилась в Рязани. Потом я переехала в Жуковский под Москву. Там вышла замуж. Я никогда не думала быть монахиней. Я была от мала до велика: пионерка, комсомолка, коммунистка. В 40 лет я сильно заболела - к Богу пришла, потому что болезнь душу пробудила. С мужем мы прожили 24 года. У нас был сын, но во время эвакуации в войну он умер. Муж у меня хороший был: не пил, не курил. Когда стала звать его венчаться, он не пошел. А потом подал на развод. Был суд. Одна женщина выскочила и крикнула: "Мужа сменяла на Бога!" А муж правильно сказал: "Я ей буду только мешать".
Жила в Мытищах одна. С 1962 года я уже на II группе инвалидности. Из райсобеса ко мне стали ходить, два раза в неделю приходили. Но кто меня там в церковь отведет, а осенью скользко - я совсем не могу ходить. Здесь же все рядом: встала - пошла. Тут кормят, обслуживают меня, убирают в комнате. Все хорошо, одно плохо: нет скорбей. У меня нет скорбей - душа не работает.”
ИЗ СМЕРТИ В ЖИЗНЬ
Елена Александровна, директор:
“Батюшка Алексий, наш насельник, говорит, что в этих стенах молитва должна быть постоянной. Это защищает, объединяет, шероховатости между людьми сглаживает.
Есть стремление жить церковной жизнью. Можно ведь и дома за нашими старичками ухаживать, но если человек живет церковной жизнью, то ему надо сходить в храм хотя бы раз в неделю. Москва - не деревенька какая-то с храмиком, куда они могли бы до последнего ходить! И вот такая бабушка где-нибудь на 15-м этаже обитает, даже до лифта дойти не может. А здесь человек, можно сказать, живет в храме.
Сейчас они уже в том возрасте, когда готовятся к смерти. Ведь не только живут по-христиански, но и умирают тоже. Сегодня культура этого уже потеряна. Раньше человек перед смертью причащался, исповедовался, словом, проходил все необходимые этапы. Он очень спокойно встречал смерть, не боялся смерти, ждал этого момента. Здесь стараются поддержать человека, чтобы не было, как сейчас хотят иногда, сделайте мне укол - и все. Это сложно, но есть у нас несколько человек, которые ждут смерти как освобождения, как встречи с Богом, не боятся. А остальные пытаются им подражать, тянутся за ними. Они как такой критерий.”
Елена Александровна:
“Поскольку патронажные сестры работают в больницах, в коммунальных квартирах, приходиться сталкиваться с людьми неверующими. Представьте ситуацию. Живет в коммунальной квартире бабушка. Соседи ждут ее скорой смерти, намереваясь занять ее комнату. Когда мы там появляемся, они встречают нас буквально как своих врагов. Но в дальнейшем отношение изменяется. Некоторые даже сами начинают заботиться о своей пожилой соседке и помогать ей.
Или еще другой случай. Лежала одна наша монахиня в больнице, в отделении гнойной хирургии. Часто там в полном одиночестве умирают забытые всеми тяжело больные. А к нашей пациентке приходили, ухаживали за ней, принесли иконы, молились вместе с ней. Сначала соседям это казалось диким, странным. Через некоторое время привыкли. В большинстве своем это люди пожилые, неверующие. Здесь же для них приоткрылось совершенно иное жизненное измерение. Так порой наш уход за одними людьми превращается для других в открытие новой жизни.”
СТАТЬ БЕРЕЗОЙ В РОЩЕ...
Марина, сестра:
“Богадельня - это прежде всего семья. Здесь действительно нужно становиться сестрой. Скажем, в больнице чувство локтя несомненно есть, но главное - профессионально делать свою работу. Здесь же решается совсем не легкая проблема, как говорил один мой друг, - стать не сосной над обрывом, а березой в роще.”
Подготовил Юрий РЯБЫХ
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ… КРЁСТНЫМ?
Дорогая редакция!
Вы пишете, что ваш журнал - для сомневающихся.
Я понимаю, что прежде всего имеются в виду сомнения: зачем ходить в Церковь, для чего нужна исповедь, зачем соблюдать пост и т.д. Так случилось, что подобного рода проблемы практически никогда не возникали на моем пути в Церковь. Но зато меня сильно мучают сомнения другого рода. Я пытался найти ответ в литературе, обращался к друзьям и даже к знакомому священнику, но так ни к чему и не пришел. Расскажу все по порядку.
Я крестился в сознательном возрасте, пройдя длинный путь исканий Истины в различных философских и религиозных учениях - довольно типичный путь для современного русского интеллигента. Церковь стала для меня глотком живой воды. Казалось, все мои вопросы и проблемы улетучились. Вот теперь начинается настоящая жизнь! Я посещал все субботние и воскресные богослужения, часто бывал на исповеди и причащался . А главное - я так хотел поделиться своим "открытием Православия" с друзьями и знакомыми, что постоянно со всеми говорил о вере, о необходимости Церкви и т.д.
Поэтому когда приятель обратился ко мне с просьбой стать крестным отцом его сына - я согласился, практически не раздумывая. Конечно, я понимал, какая это большая ответственность - быть восприемником малыша. Тем более, что родители его (т.е. мой приятель и его жена) особой церковностью не отличались. Отец - по сути, неверующий, хотя и не был против ("Пусть женщины поиграют в религию. Сейчас все крестят детей. А мы разве хуже?"). Мама - ближе к Церкви, но тоже "понимает", что в жизни есть и другие, более "серьезные" дела ("В конце концов, мы же не фанатики какие-нибудь"). Все это я знал, но согласился, предупредив родителей, что к своим обязанностям крестного собираюсь относиться всерьез: ребенка причащать, водить в храм и т.д. Они не были против.
Мы действительно пару раз носили младенца в храм к Причастию. После службы, по дороге домой, я долго и, как мне казалось, умно, рассказывал о важности Таинства Причастия, о жизни Церкви. Мама улыбалась, папа (который сам в храм никогда не ходил, но ждал нас дома - на "рюмку чаю") тоже был благосклонен, а я себя чувствовал чуть ли не князем Владимиром в отдельно взятой семье.
Но вот как-то раз я решил навестить крестника. Взял иконку в подарок, конфеты к чаю… За чаем говорили обо всем, как обычно. Но вдруг Таня (мама моего крестника) сказала: "Кстати, Сережа, я тут статью недавно прочитала про Храм Христа Спасителя… Ужас просто. Специально для тебя оставила". Я быстро пробежал глазами небольшую публикацию (сейчас даже не вспомню, из какой газеты), в которой говорилось, что установленные на Храме Христа барельефы сделаны не из мрамора, а из пластика или чего-то в этом роде. Я сначала даже не понял, почему это так задело Таню. В принципе, все бульварные газетенки не преминули лишний раз “лягнуть” Церковь. Ну и что! "Как! - возмущалась Татьяна, - кричали "Символ, символ!", а теперь народ обманывают!" Я пытался сказать, что не верю этим журналистам, что им плевать и на Храм Христа, и на веру. Единственная цель таких публикаций - еще раз очернить Церковь, еще раз пнуть ее. Но Татьяна совершенно не хотела меня понимать. На помощь ей пришел и муж: "Да как ты можешь защищать всю эту аферу с Храмом Христа Спасителя! Вытянули у народа деньги, на которые, кстати, столько церквей можно было восстановить. Да и вообще, что тут неясного, я всегда говорил, что все попы - хапуги… Дурят простой народ. Почитай, - кричал он мне, - хотя бы Некрасова". Я тоже стал горячиться, объясняя им, что деньги, полученные на Храм Христа Спасителя, только на него и дали, что их никто никогда бы на другие церкви не получил. Что это действительно важный символ для всего народа. Да и вообще дело не в этом, нужно понимать, как сейчас всем сложно. Но меня уже никто не слушал. Вслед за Некрасовым вспомнили и "Сельский крестный ход на Пасху", и отлучение Толстого и Рерихов, и попов на "мерседесах", и конечно же, опальный фильм Скорцезе.
Страсти накалялись, и я вдруг, сам того не желая, еще подлил масла в огонь: "Зачем же вы тогда Петьку-то крестили, если Церковь у вас такая плохая!?" Ответ Тани меня ошеломил: "А что крестили! Ну да. Вера - она в душе. Пока пусть растет, смотрит. Вот мы тебя позвали в крестные. Вырастет Петенька, у него будет школа, двор, друзья всякие. И ты. Ты - человек церковный, расскажешь о вере. А он пусть сам и выбирает. Мы же не запрещаем!"
Такого оборота я совсем не ожидал! Конечно, я понимал, что мы крестили младенца в нецерковной семье, но я так надеялся, что, помогая мальчику, мы вместе с родителями будем "возрастать в вере". Тем более, что они меня так слушали всегда, с таким интересом неподдельным. И вдруг: Церковь для них в лучшем случае - лакировка старины, этакий музей-заповедник, а в худшем - не более, чем ненужный институт для обмана народа. Не помню, как мы тогда сгладили острые углы. Расставание было не очень приятным…
Меня же этот разговор совершенно выбил из колеи. Как, - думал я, - как же я буду крестным, если они (родители) и не собираются воспитывать сына в православии? Что же мне делать? Как я ни пытался найти окончательный ответ, ничего не получалось. Все разговоры о трудностях креста крестного и советах молиться о родителях стали казаться мне отговорками тех, кто не хочет всерьез заниматься этой проблемой. И только совсем недавно один очень уважаемый мною священник несколько прояснил для меня ситуацию. В ответ на мои излияния он довольно жестко сказал: "Я вообще считаю, что нужно очень отсторожно подходить к крещению младенцев. А то мы крестим всех, а в вере их никто не воспитывает. Это ты вот мучаешься, а большинство крестных и лба-то перекрестить не могут, не то что крестнику чего рассказать. Вот и получается профанация. Между прочим, в ранней Церкви не крестили детей язычников, а только детей в христианских семьях, способных дать младенцу основные понятия о вере. Но, что делать, сегодня время другое". Да, это действительно так. И я теперь не всегда убеждаю своих знакомых непременно крестить их маленьких детей, если сами родители - далеко не церковные люди. Но все чаще я задаю себе один и тот же вопрос: А может быть, зря я стал крестным?
Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!