PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 140 страница
А вот, лежа в водах Мертвого моря, она читает своего Ронсара. Дался он ей!..
Ах, какая прелесть - Ти в черном свитере вполоборота!
Игривая рыжая челка, прислушивающееся к моим словам и краснеющее от моих комплиментов, прелестное ушко… Ждущее моих поцелуев…
А какая кисть!
И какие пальчики – пальчики оближешь!!!
«Я целую Ваши руки, завидуя тому, кто целует всё то, чего не целую я».
О, держиморды, возьмите себе весь этот гнилой гнусный кашляющий и за-аикающийся мир… Оставьте мне мою Ти!
Не прикасайтесь!
Но куда, брат, тебя занесло? В самом деле, не пьян ли, не псих? Нет, не пьян, нет, не псих. В мире столько закрученных вывертов и гипербол, столько глупости и простоты – ум кубарем. И на все, я же знаю, не хватит патронов. Поэтому я выбираю главные мишени, превратившие гармонию в хаос. Скажем, Гамлет. Или Матисс. В чем мантисса Матисса, где кончается Джойс? И с чего начинается совесть? И другие вопросы…
У меня ни капли жалости. Есть еще патроны? А порох? А злость? Есть! Полно! Хватит, хватит, и не надо жалеть…Я-стре-ля-ю-во-все-то-что-мне-не-на-вист-но…
Как сказано – я уже пленник своей величественной страсти...
Раб!
Стопстопстоп, передышка, мир. Лоб мой взмок и ладони влажны… Перекур. Передышка. Пива! Нужен пива глоток. Или рюмочка коньячку? «Где же кружка?». И где же моя бутылка с вином? Наполовину пустая. Или все еще наполовину полная? Лечь на спину, ноги выбросить нарастяжку, руки – в бок, веки – напрочь, запечатать, задраить, как люки в танке, темнота, ночь, тишина и покой… Ни единой мысли, ни плохой, ни хорошей, ни шевеления ни одной мозговой извилины, ни ветерка, мозговой штиль, а не шторм, мертвая тишина, мрак вселенского абсолюта…
|
|
|
Ты же пьян, таки пьян!!!
Ничегошеньки! Я?! Ни-ни…
Полежать, поостыть. С десяток секунд… три, четыре… целая минута, и вдруг назойливая тревожная мысль: хватило бы только патронов! Хватит, хватит… Сэкономлю на ком-то, на толстотелом Рубенсе или на тонюсеньком жаленьком Кафке. И на Ге, и на По, можно и на Ги де Мопассане или на Золя… На Чехове! Да! И на «Крике» Мунка! Да, на крике… И еще на Гомере, на Гомере – точно! И на… Но не на де Саде… Не на…
А всех этих Гегелей и Спиноз, Шопенгауэров и Шпенглеров, Марксов, Энгельсов с их Гегелями и Фейербахами – всех в расход. Ведь это они все – творцы истории - сделали мир таким кривым и вонючим.
Всех – к собачьим чертям!
«Плакал чумной барак: «Снова бардак в Раю…
Если бы добрый знак… Если бы – Гамаюн…»
И выходил босой в рубище Бог из масс,
Нёс сквозь морозный дым нимба дрожащий свод,
Пялил через прицел томно прищуры взвод,
Это моя страна. Это мои друзья.
Это чумной барак. Третья от печки - я».
|
|
|
Значит, я должен быть первым! Или вторым. И не от печки! Первым! Просто первым! Чтобы прикрыть Тину в этом очумевшем от плача раю.
Значит, я должен… Ведь если не я, то…
И, вот здорово! - как только они стали моей легкой добычей, у меня пропало желание нажимать на курок. Но дело сделано, ничего уже не вернешь.
Я понимаю: все это только пена моей ненависти к этому миру, только пыль…
Отлепилась бумажка на бутылке, я приклеиваю ее еще раз. Читаю: «Не забудь…».
Я, конечно, готов запустить ею в стену – бац!
Смахнуть слезу…
Я расстреливаю Наполеона и Гамлета, и Дон-Жуана…
Стоп, а этот-то кто? Переметчик... А, попался! Тут, тут и этот ублюдок! Что за имя такое? Надо же – Пере-Метчик! Надо же! Так выверено и точно! О, мокрица! А я уже было убоялся его потерять. Как же он выполз на свет божий? Кто, кто взял на себя труд выволочить это чудовище из логова тьмы и невежества? Какая сука? И всех этих рябомордых горилл и квадратноголовых кинг-конгов? Какая сука?..
Меня часто спрашивают, зачем я так красно и яростно называю эти черные имена. А как же! Я их не называю, видит бог – выплевываю. Я сыт этой блевотиной, сыт по горло... И должен же этот мир в конце концов выпрямиться, прозреть. А для этого он должен знать всю эту нечисть поименно... Чтобы даже их внуки и правнуки, а потом и пра-правнуки сочились судорожным стыдом при одном только упоминании этих существ. И не беда, что у этого Еремейчика нет и не будет собственных детей – тут уж, слава богу, природа и история отдохнут – у него не будет не только будущего, у него не будет даже спичек, чтобы разжечь под собой очищаючий огнь – милостивый костер покаяния...
|
|
|
И еще: это то, что выпирает, и от этого не спрячешься...
Руки так и чешутся... Да что руки – зубы! Эти вандалы… Эти сатрапы…
Мне бисировал бы весь мир, если б знал, от какой мрази я его избавляю!
А вообще-то это широкая философская тема. Трудная…
Жаль, что никому нет дела до моей философии очищения и преображения: мир – вымер!
Заели комары… Жалобно-жадно атакуют, жужжа, зудят: ззззззззззз…
Бац!..
Ну, кто там еще?..
- Да ты спишь!..
Сплю?! Ах, я – спал. И все это мне только приснилось. Сказывается бессонная ночь, ведь работать надо и днем, и ночью.
Работать! Патрон в патронник…
А какие бы ты хотел, спрашиваю я себя, чтобы здесь взошли всходы? Да, какие? Если ты только и знаешь что сеять свои свинцовые пули ненависти и презрения.
Я хочу лелеять и пестовать ростки щедрости, щедрости…
|
|
|
Щедрости! Неужели не ясно?!. Нате! Хорошего – не жалко!
Мне вдруг пришло в голову: «Не думай о выгоде и собственном интересе. Это – признаки бедности. Чистые люди делают пожертвования. Они приобретают привычку Бога».
Это - Руми…
Бедные, бедные скряги-толстосумы, когда же вы, наконец, приобретете в собственность не только реки и острова, не только дворцы и замки, не только маленькие планеты…
Но и привычки Бога!
Ведь жадный – всегда больной.
Мои пули – пилюли для Жизни…
- Тииииииииииииииииииии!..– ору я,- помолчи, послушай!..
- Не ори ты, я слышу, говори…
- Ты-то можешь меня понять, ты же можешь, можешь!..
- Ты – верблюд.
- Я – верблюд!?.
- Тебе никогда, слышишь, никогда не пролезть сквозь игольное ушко. Твоя жадность…
- Жадность?
- Жадность к насилию…
- Это не насилие, это – чистка конюшен…
- Тебе никогда…
- Мне?!. Не пролезть?!. Да я…
- Твой мозг отягощен местью, как мешок богача золотом.
Сказано так сказано. Сказано от сердца.
- Тишенька,- шепчу я,- я не верблюд. Вот послушай…
- Ты – пустыня.
Ах, эта бесконечно восхитительная, таинственная и загадочная пресловутая женская мужская логика!
Но Тина – за Руми, я знаю. И за меня!
А что мне делать вот с этой красивой страной? Глобализм! Глобализм не пройдет, решаю я, и беру на мушку Америку. «Yes it is,- думаю я, - its very well!».
Бац!..
« Это моя страна . Это мои друзья.
Это чумной барак…».
Третий от печки – я?
Первый! Первый! Я – просто первый!
Я слышу: «Ты должен делать своё дело хорошо! Ты должен быть первым!»
Ха! А то!..
А вот и Здяк! Хо! Ну и боров! Архипов бы сказал: хряк!
Крррохобор!.. Взяточник!.. Ворье!..
Академик?
Да какой там – шпана, местническая шушера!..
Бац…
O tempora, o mores! (О времена, о нравы! Лат.).
Я подслушиваю и подсматриваю, выведываю и даже вынюхиваю. Это подло, я знаю. Но я веду себя так, как подсказывает мне мой инстинкт правдолюбца.
Ах, знай я, что мне придется разруливать весь этот мерзкий мир, я бы…
Это снова стучат?
Я ищу оправдание своей странной страсти, объяснение… Я так думаю: чтобы выправить горб этого мира, нужна воля. Воля есть. Теперь нужна вера: ты и твой Бог, и твоя Вселенная – едины. Это бесспорно! Значит…
И я снова хватаю бутылку.
…значит, думаю я дальше, значит…
Я ведь не насилую себя, не принуждаю себя жать и жать на курок, целя свои пули в морду мира, я это делаю и без всякого наслаждения, подчиняясь лишь одной-единственной мысли – Вселенная справедлива. Значит я – карающая рука Бога! Бог и выбрал меня, чтобы вершить Свой Страшный, но и Безжалостно Справедливый, Свой Тонкий и Выверенный, да-да, Воистину Филигранный Страшный Суд. Над людьми. Ведь люди – это самые тонкие места жизни! И все эти п.авловы и здяки, рульки и ухриенки, и уличенки, переметчики и чергинцы, штепы и шапари, и шпуи… все эти мытари и жнецы, бондари и швецы, все эти шариковы и швондеры, это шшша-акальё… эти стервятники и гиены, что так падки на падаль, эти лавочники и мясники, эти шипящие, сычащие, гавкающие и блеющие…
Все эти головоногие моллюски и пресмыкающиеся, членистоногие и…
Мокрицы и слизняки… Вся эта плесень…
Клопы!..
На вые жизни… …
Птьфу!..
- Аааааааааааа…
Какая липкая мерзость…Планарии! Во: планарии… Из жадности у них рот сросся с задницей.
Вооооооооо-ды!.. Воды!... Хоть руки умыть…
Господи, сколько же их развелось! Неужто и Небо уже ослепло?!!
Какая немыслимая средневековая тоска видеть эти икающие и порыгивающие слепо-немо-глухие сытые рожи, словно завезенные сюда с острова Пасхи! Какая каменная тоска!
Я понимаю: жизнь уйдет в песок, если я отступлюсь.
Я не хочу, не могу больше ждать нового очистительного Всемирного Потопа. Когда там эта земная ось даст еще крен? Когда там врежется в Землю какой-то там астероид или комета Галлея, или Апофис? Кто сказал, что в 1012 году? Нострадамус? Кейси? Мессинг? Или эта Глоба?..
Не-не, 1012 год не для меня.
И он давно кончился!
«Остановите Землю, я сойду!»
Я бы и этот чертов коллайдер разнес вдребезги…
«Не надорвись, милый…».
Да-да, я тебя понимаю, милая Ти, нет ничего более отвратительного, чем месть. Но иногда, понимаешь, даже самое отвратительное играет неизменно очень важную роль – отражает блеск прекрасного! Так разве я не прекрасен в своем порыве очистить лик Земли от заик? От лая гиен и вони корыт…
Смотри, смотри, как сияют мои глаза, когда я своими смертоносными пулями рушу устои этого мира хапуг и ханжей, невежд и ублюдков? Разве благоговейный блеск моих ясных зеленых глаз тебя не радует? Ведь, как и любое другое, мое кровопускание - врачует! Оно – плодоносно!
Понимаешь, мы ведь не должны быть сильнее самого слабого, самого обездоленного, но мы должны быть сильнее всех этих мастодонтов и монстров, всех этих уродов и упырей!.. Должны! Мы же в неоплатном долгу перед вечностью…
Почему наушники сняты? Мир орет точно его режут на части!.. И этот неумолкаемый стук… Я снимаю наушники, и ор мира вонзается в уши: болььььь!..
Тинннннн…
Звонят колокола…
Время от времени я замираю… Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! Лат.). Я заставляю себя прислушаться к себе, утихомирив бег собственной плоти. Бежать? Но куда? Куда ни глянь – везде люди… Слушай, спрашиваю я себя, неужели все это доставляет тебе удовольствие? Неужели…
Нет-нет… Какое же это удовольствие? Это бальзам на раны моей нежной души, ага… И никакое, скажу вам, не удовольствие…
Что ж тогда?
Я где-то уже говорил: это – оргазм, думаю я, и запрыгиваю в наушники…
Там - Бах… Вот спасение!
Понимаете, есть Бах, и есть остальные… Поэтому – Бах!..
В патроннике, я знаю, предпоследний патрон. И еще один – про запас, на тот случай если… Никаких «если»!
Ну же!
Я жму на курок что есть силы! Но нет! Ничего! Ни высверка из ствола, ни отдачи в плечо, ни шороха, ни звука…
Неужели осечка?! Значит – промах, крах… Но вдруг – темень, ночь. Я погружен в темноту, как в преисподнюю ада. Что, что случилось?! Ни звука в ответ. Тишина. Жуть. Мне страшно шевельнуться, страшно закрыть глаза. Я сдираю с ушей наушники, но от этого в прицеле не становится светлее: там – ночь, тьма, ад кромешный. Я не могу взять в толк: я мертв, умер?..
Где-то ухает молот, визжат тормоза, и вскоре я слышу, как капает вода в ванной, затем слышу собственное дыхание… И этот неумолкаемый стук!..
Жизнь продолжается. А я сижу в темноте и не предпринимаю никаких попыток что-либо изменить. Наконец щелкает замок входной двери, а за ним выключатель. Света нет.
- Кто-нибудь в доме есть?
Ти! Вернулась! Тишенька… Тебя отпустили!..
- Да,- произношу я,- есть.
- Почему ты сидишь в темноте? Накурил!.. Здесь же…
- Тебя отпустили?!
- И в такой духоте? Здесь же нечем дышать!
- А, - с досадой произношу я,- опять свет отключили…
И снимаю свою натруженную ладонь с мышки компьютера, закрываю теперь без всякого страха глаза, надо же им дать передышку, и спрашиваю:
- Ты вернулась?
- А ты все стреляешь?..
- Без этого наша жизнь была бы неполной…
- Лучше бы ты… Свечу хоть зажги…
Лучше?!! Разве может быть что-нибудь лучше?
Я молчу. Я жду, когда снова дадут свет, ведь у меня еще столько патронов! И еще один, про запас…
- Я сама заплатила, - говорит Тина, - тебя не допросишься.. Окно хоть открой…
И тотчас дают свет! Ну, слава Богу!!!
- Ага, - говорю я, - спасибо.
- Пожалуйста… Ой, что это у тебя с лицом?
- А что?
- На тебе лица нет!
Я жду, когда придет время слёз. Я люблю (садюга!), когда озерца слез вызревают в её дивных глазах. И совсем неважно – это слёзы радости или грусти, восторга или печали. Её слезы – немой крик души! Непомерный ее труд. Своими слезами она дает жизни шанс на спасение.
Я жду…
И знаю, я крепко знаю – она не заплачет. Она у нас – воин. Воин! Воины – не льют слёз ни ручьями, ни каплями…
И вдруг ясно ощущаю: да! Это ее запахи, именно так пахнут ее руки, ее шея, ее волосы… Неземная полынь…
- Ой, что это у тебя?
Тина тянется рукой к моему лбу, к вискам, нежно прикасается, затем смотрит на свои славные пальчики.
- Кровь?.. – она смотрит на меня с удивлением и, наконец, я вижу в уголках ее глаз бусинки слёз.
Наконец-то! Пришло, пришло-таки время слёз…
- Ах, кровь, - произношу я как можно более равнодушно, - это же… Знаешь… Это кровь Христа…
Это правда! Росинки кровавого пота на моем лице – свидетельство непосильной работы! Эти капельки, просочившиеся на кожу из-под тернового венца, священной тиары, которую я вот уже целый день и всю жизнь чувствую на своей голове, - это капельки моей нежности к миру...
У Тины больше нет слов, только слезы, которые я собираю в свои натруженные ладони. Это наша с нею Стена Плача.
И вдруг понимаю: это же мои слёзы, мои слёзы радости, это же я сам плачу. Это моя плата за мой натужный труд…
- На, - говорит Тина, подавая мне какое-то полотенце, - утрись хоть…
Она не выносит мужских слёз. Ни мужских, никаких.
«Мы рисуем . Мазок. Каприз.
«Ты испачкал вот здесь. Утрись.»
Мир, впечатаный в наш эскиз,
Подставляет живот под кисть».
Мы рисуем…
И опять вдруг – тьма!
Тишина такая, что слышно, как тает воск свечи.
Когда в дверь снова стучат, я тянусь рукой к настоящему автомату, ощущаю его металлическую прохладу, мягко передвигаю рычажок предохранителя в нужное положение… Тссс-сс-с-с…
Где-то ухает молот, вколачивают сваи, строят дом… Вскоре принесут саженцы, разобьют цветник…
Живут люди, жить им нравится...
Живите… Не жалко…
Но бывает на тебя вдруг такое находит, вдруг такое наваливается!.. Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы…
Ты притиснут, придавлен, вколочен, вбит, вжат!..
Влип!..
И терпение лопается…
Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа……
Вот и ищешь спасения: за что зацепиться?! За спасательный круг, за соломинку… Или за курок?
О, уроды, дайте же, дайте же мне еще хоть крупицу света!
Тьматьматьматьмать…
Вот такая игра…
Не представляю, как бы я жил без своего ноутбука.
Я бы… сдурел!
Раб…
Это признание самому себе меня убивает!Но я, как никто, этим и жив! Жив!
Ти, я – жив! Слышишь?!.. Убить меня не под силу всем этим ублюдкам и кровососам. И ты ведь не зря когда-то сказала: что нас не убивает, то делает нас сильнее! Сильнее до судорог в горле, до слез…
Наконец, - снова свет!..
Надеюсь, мне удастся еще хоть на йоту приблизить вожделенный конец этого гнусного мира.
Значит так:
смахнуть слезу…
ощутить горящей щекой холод стали…
бережно нащупать указательным пальцем…
извив курка…
- Вот смотри, - говорю я, указывая бровью на экран компьютера, - видишь?.. Читай… - и сам читаю ей:
- «ГОСПОДИ! СМЕРТИ ПРОШУ У ТЕБЯ! НЕ ОТКАЖИ МНЕ, ГОСПОДИ – НЕ ДЛЯ СЕБЯ ВЕДЬ ПРОШУ…».
- Для кого просишь? – спрашивает Тина.
Я не отвечаю – некогда!..
Так кто там следующий?..
- Ну, знаешь ли, - говорит Лена, - мне кажется, ты заигрался…
Это не игра, милая моя, это… моя жизнь…
Правда, Ти?..
Скажи…
Скажи же!..
«…а вот я скажу - пей! и он пьёт
целуя воду сухими, как листья губами.
и сердце взлетает, безумное и поёт
летает во мне спиралями и кругами.
а вот я скажу-ешь. и он ест.
с ножа. или хлеба. с ладони. устами с кожи.
совсем не ручной. не домашний. он просто здесь
обычный попутчик. рассказчик. простой прохожий.
а вот я скажу- спи. и он спит.
забросив дела. запрокинув за голову руки.
как будто то бы нет нигде никакой войны
как будто все зло на земле - чепуха и слухи.
а вот я скажу - стой. и он стоит
и ждет, что скажу. отстранённый. седой. красивый.
ты скажешь, что он послушен? как динамит.
когда он отдельно от всех элементов взрыва».
Ну что тут ещё сказать?
- М-дааа, - говорит Лена, - ты, видимо, заигрался. Собирайся…
Только не надо меня лечить!
Я послушно встаю, допиваю остатки кислятины, умываю руки и умываюсь…
Я – послушен…
Как тот динамит! Когда он отдельно…
Так кто там следующий?
Глава 11
- … и что же твои спонсоры и меценаты, – спрашиват Лена, - расщедрились?
- Ага, держи карман…
- Ты просил? Ты – просил? Никогда не поверю, чтобы ты…
- Просил у каждого по списку. Да мы же, помнится, вместе с тобой сочиняли это письмо! Лен, Лен, ты что же, забыла?!. Зачем ты меня спрашиваешь? Ты меня разыгрываешь?
- Да нет, нет. Успокойся, милый…
- Седьмой – Билл Гейтс, девятый – Николя Саркози, одиннадцатый – Карлос Слим Хэлл, тринадцатый – Альберт Гор…
- Сколько же их?
- Вот где собрано всё фарисейство нашего мира! Ведь это они, каждый! каждодневно и ежечасно громогласно и громоподобно заверяют нас в том, как чутко и тщательно заботятся о маленьком человеке и человечестве, расточая превосходные сладкие слова и уверяя, что нет им равных в этом непосильно трудном благотворительном деле. Ведь это они старательно и цепко ткут паутину душераздирающих прилежаний и забот, выплетая филигранные узоры на плащанице наших скорбей и нужд и при этом, и это главное!, - не забывая упорно и с неимоверным тупым упрямством набивать миллионами миллиардов, ловко отнятыми у нас же фарисействующими законами, свои уже лопающиеся по швам вонючие карманы! Ах, скупердяи, ах, лицемеры! Фарисеи! Фарисеи чистой воды же! Жора бы сказал – говноеды…
- Но не все же, - говорит Лена, - не все же, кто получил твои письма…
- Лен, - говорю я, - я не знаю ни одного из этого списка, кто бы…
- Брось, - говорит Лена, - я, например, знаю, что…
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!