Ангажированные нейтралы. Позиция Франции и Америки
Франция была верным союзником России. И именно поэтому она не желала траты российской энергии на просторах, которых у России и без того было предостаточно. Смысл союза 1892 г. был в противостоянии попыткам Германии установить в Европе свою гегемонию. Как же мог Париж с открытым сердцем поддерживать уход российской армии на маньчжурские сопки, если на Рейне стояла лучшая армия мира, которой хорошо был знаком путь на Париж? Да, парижские банки давали России деньги на строительство стратегических железных дорог. Да, союзная Франция помогла России изгнать японцев с евразийского континента после победы над Китаем в 1895 г. Но французская элита не желала ухода русской армии из Европы – это обессмысливало франко‑русский союз.
Чувствуя тягу России к Тихому океану, Париж, едва не воевавший с Британией по поводу Фашоды в 1898 г., начал делать шаги по улучшению отношений с Лондоном. Англичане тоже боялись общеконтинентального противостояния их союзу с Японией и с благодарностью ответили на авансы французов. Наметилась дорога к Entente Cordiale.
Все более важную роль на Тихом океане начинали играть Соединенные Штаты. В первый год двадцатого века валовой национальный продукт Соединенных Штатов Америки вдвое превосходил валовой продукт Германии и России. Американская экономика на 25 миллиардов долларов обходила ближайшего конкурента – Британию. И Америка все производила сама, она не зависела ни от кого в этом мире. Более того, ее продукция грозила затопить все рынки мира. Как сказал стальной магнат Эндрю Карнеги, «нация, которая производит самую дешевую сталь в мире, может поставить на колени всех». Страна производила более половины нефти, пшеницы, меди и хлопка мира. Треть стали, железа, золота и серебра.
|
|
|
124 тысячи представляли в США монгольскую расу (90 тысяч китайцев и 24 тысячи японцев). Вашингтон получит полные права на строительство стратегически важнейшего канала. Тогда, обретя возможность быстро манипулировать обеими флотами – Тихоокеанским и Атлантическим, Америка одним махом удвоит свою военно‑морскую силу. Главный приз современности – Китай. Европейские страны, Россия и Япония кружат вокруг немощной Китайской империи. Петербург и Токио нагнетают взаимную враждебность, за спиной России Германия, стремящаяся «увести» русских в Азию, расстроить их «Антант кордиаль» с французами. За спиной Японии Британия, желающая остановить Россию на Тихом океане.
Став президентом в 1901 г., Теодор Рузвельт произвел «тихую революцию» в идейных основаниях американской внешней политики. До него внешнеполитический курс определялся прощальным посланием Дж. Вашингтона: сохранять независимость от Европы и помогать в этом латиноамериканским странам. Рузвельт более широко вышел к океанам. Четко определилось азиатское направление, призванное обеспечить усиление американских позиций в Китае и сдерживание Японии. Для реализации новых амбиций Америка нуждалась в соизмеримой с европейской морской мощи. Рузвельт мечтал придать американскому флагу значимость мировой державы – впервые Соединенные Штаты были ведомы сознательным строителем имперской мощи. Президент Теодор Рузвельт, по его же словам, «напрягал каждый нерв для реализации стратегии строительства военно‑морского флота». До него Америка по числу построенных и строящихся кораблей отставала от Британии, Франции, России и Германии. Рузвельт начал решительно менять эту ситуацию. Он нашел верных соратников и исполнителей своих планов в Уильяме Муди и адмирале Тэйлоре. Первого Рузвельт назначил министром военно‑морского флота, второго – руководителем федерального Бюро навигации. Он поручил им создать флот, сопоставимый с британским. Уже в первом послании конгрессу Рузвельт выделил на военно‑морское строительство невиданные прежде средства и получил согласие конгресса. Муди и Тэйлор не испытывали недостатка в средствах, их проблемой было, скорее, наиболее эффективное приложение этих средств. Согласно первому посланию началось строительство двух линейных кораблей и двух тяжелых крейсеров. Без особой огласки была запущена программа уточнения мировой линии побережья.
|
|
|
|
|
|
Уже вскоре американские верфи уступали по числу строящихся кораблей только Британии. В Атлантическом океане восемь американских линкоров уступали двенадцати германским, но они были более тяжелыми и оснащенными. В течение двух первых лет пребывания Теодора Рузвельта у власти его военно‑морское ведомство фактически решило задачу военно‑морского отставания. В военно‑морском колледже на огромных учебных столах американские офицеры разыгрывали умозрительные заочные сражения. Целлулоидные корабли синего цвета (США) выступали против, скажем, черных целлулоидных броненосцев Германии. Рассматривалась значимость отдельных баз, скорость кораблей, удаленность баз снабжения. Рузвельт настаивал на проведении крупномасштабных маневров – они, а не корпение над картами расставит все необходимые акценты в заочном споре морских гигантов.
|
|
|
Государственного секретаря Хэя за неизменное спокойствие, высокие скулы и поднятые брови кое‑кто называл китайцем. Да и во внешнем мире он был известен прежде всего т. н. «доктриной открытых дверей» – попыткой сохранить китайскую целостность и рыночную открытость накануне решительного броска европейских держав к разделу Китая на зоны влияния.
Рузвельт ищет ответ на вопрос о будущем океанском могуществе в контактах с двумя наиболее близкими ему специалистами – немцем Шпеком фон Штернбергом и англичанином Джоном Стрэйчи. Обычно бледный и очень худой фон Штернберг имел превосходные связи в германском министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе. В свою очередь Стрейчи был близок с теми, кто определял государственный курс Британии. Беседуя с ними Рузвельт как бы замыкал треугольник самых влиятельных сил в мире. К беседам с ними Рузвельт приглашал американского адмирала, который в 1898 г. разгромил на рейде Манилы испанскую эскадру – адмирала Дьюи. Шестидесятипятилетний адмирал, создатель современных военных морских кораблей, поражал всех своими неподражаемыми тронутыми сединой усами, всегда безупречно сидящим кителем, бравой выправкой настоящего морского волка. Рузвельт знал, что стоит ему послать Дьюи на военно‑морские маневры, как весь мир будет пристальнее вглядываться в американские порты. Новые американские торпедные катера производили впечатление. Та Европа, которой это было интересно, знала о воинственной неприязни Дьюи к немцам. В создающемся мировом раскладе это было немаловажное обстоятельство.
В зимние дни 1902–1903 годов посетители президента видели в большом глобусе президента не более чем часть мебели и новую игрушку увлекающегося президента. Дело, однако, было серьезнее и реальнее, как реален был дым британских и германских линейных кораблей, не желавших знать доктринальных ограничений. В самом начале 1903 г. один из французских академиков сказал французскому послу в Вашингтоне Жюссерану, что «равновесие мира сместилось к западу». Подъем Америки происходил за счет падения влияния старых европейских держав, Франции в первую очередь. Задачей сорокасемилетнего Жюля Жюссерана, знатока латинского языка и средневековой Европы, была защита «антант кордиаль» – союза Франции с Россией, на который пока неблагосклонно смотрела Британия. Париж отрядил этого талантливого специалиста по медиевистике в Америку именно с целью мобилизовать немалый потенциал прежнего сотрудничества двух республик. Практически одновременно Берлин послал в новый мировой политический центр Шпека фон Штернберга. (Как и британский посол Майкл Герберт, эти двое имели американских жен).
Рузвельт воспринимал новоприобретенную громадную мощь Америки как основание для геополитического восхождения. 7 февраля 1903 г. американский президент сказал французскому послу: «Моей целью является создание такого флота и армии, чтобы они могли совладать с врагом более мощным, чем Испания». США впервые могли разговаривать на равных с такой великой державой как Британия, даже ощущать ее подчеркнутую благосклонность. Король Эдуард VII более двадцати минут расспрашивал посла Чоэта о Теодоре Рузвельте и «признался», что много читал о нем, восхищается им и желал бы иметь его портрет. Польщенный президент обещал «сохранить дружеские отношения между двумя странами». По поводу переизбрания Рузвельта король писал: «Вы, мистер президент, и я призваны представлять судьбы двух великих ветвей англосаксонской расы и одного лишь этого факта, по‑моему, достаточно для взаимного сближения». «Я абсолютно согласен с Вами, – отвечает Рузвельт, – относительно важности растущей дружбы и понимания между англоязычными народами». Рузвельт шлет королю свою книгу «Покорение Запада», а тот по телеграфу выражает свой восторг.
В 1900–1904 годах американо‑английский союз рассматривался многими в Вашингтоне и Лондоне как залог доминирования США в Западном полушарии и преобладания Англии в остальных регионах. «C Англией вСуэце и США в Панаме мы будем держать мир в крепких объятиях», – писал Лодж в 1905 г. Рузвельту. Чтобы схема была выдержана строго, Рузвельт в частном порядке обсуждает даже вопрос об обмене Филиппин на английские владения в Америке. Речь шла, прежде всего, о Канаде, но разбирался также вариант обмена Филиппин на Ямайку и Багамские острова.
Смысл американской позиции заключался в том. чтобы предотвратить создание грандиозной коалиции России‑Германии‑Франции. Президент Теодор Рузвельт предупредил Германию и Францию «самым вежливым и скромным образом», что в случае начала войны между Россией и Японией, повторение тактики окончания японо‑китайской войны (с Россией против Японии) вызовет «немедленное занятие Америкой места рядом с Японией настолько долго, насколько это потребуется». (Это было в духе заявления Хэя 1 февраля 1902 г. относительно абсолютного равенства возможностей всех стран в торговле с Китаем. Это было в духе американского заявления 8 октября 1903 г., приведшего к открытию Китаем Мукдена и Антунга для международной торговли).
Рузвельт пишет а Петербург своему другу Сесилю Спринг‑Райсу (секретарю британского посольства в России), что будущее предвещает превращение Японии в «грандиозную новую силу» на Дальнем Востоке. И если Корея и Китай пойдут по пути Японии, «произойдет подлинный перенос центра тяжести в мировом масштабе, что прямо касается судьбы белой расы». Но пока Рузвельт философски спокоен. «Если к мировому влиянию придут новые нации… отношение тех, кто говорит по‑английски скажется в благосклонном признании прав новопришельцев, в желании не нанести им обиды и в то же время приготовиться к защите – физической и моральной – наших позиций в случае выявления угрозы им».
13 мая 1903 года Теодор Рузвельт обрисовал свое видение внешней политики могучей страны. Сделал он это прибыв к западной оконечности Америки. Он смотрел на океан, который предпочитал называть Американским, по дну которого будут проложены американские кабели, по которому уже плывут американские корабли. «Еще до того, как я прибыл на американский берег, я был сторонником экспансии. (Аплодисменты). А прибыв сюда я и вовсе отказываюсь понимать, как можно не быть экспансионистом, если ты веришь в величие своей страны (Аплодисменты). В начавшемся столетии торговля и контроль над Тихим океаном будут бесценными факторами мировой истории». Рузвельт поведал аудитории свою версию мировой истории, в которой морская сила Финикии и Карфагена играла решающую роль – и так было еще до морских подвигов норманов. Новая американская Греция – Калифорния должна бросить торговый и культурный вызов на «величайшем из всех морей», на Тихом океане. А за калифорнийским авангардом последуют и все Соединенные Штаты до тех пределов, где Восток сомкнется с Западом. Мировая политика меняет свои ориентиры, европоцентричный мир постепенно уходит в прошлое.
«В южных морях возникло великое государство Австралия. Япония, стряхнув летаргию столетий, заняла свое место среди цивилизованных современных государств. Европейские нации заняли свои места на восточном побережье Азии, в то время как Китай своими несчастьями дает нам объективный урок крайней глупости пытаться существовать одновременно и как богатая и как беззащитная нация». Рузвельт видел в этом весьма крутой поворот истории, создание нового расклада сил, при котором Америка не должна отказываться от своей доли. «Необратимая череда событий вручила нам контроль над Филиппинским архипелагом в такое время, что иначе эти события как «Рука провидения» не назовешь. Но если мы откажемся обнаруживать слабость, если мы покажем себя не дегенерировавшими детьми своих предков, а достойными их, тогда (овация) – тогда мы должны завершить уже начатую работу… Самый убедительный способ добиться желаемого нам мира – показать, что мы не боимся войны». Кресчендо: «Наше место как нации – среди наций, которые оказали неистребимое воздействие на историю столетий… Те, кто не выдержал, канули в бездну, не оставив после себя и следа. Рим процвел. А затем потерял все свое влияние, но римляне оставили после себя силу и убедительность своих законов, своего языка, своего мастерства в управлении, глубокого воздействия на мировую историю, глубокий отпечаток на характер наследовавших им рас. Я призываю наш народ быть на высоте величия открывшихся возможностей».
Американские газеты оживленно обсуждали усиление российских позиций в Манчжурии, куда американские корабли уже не рисковали зайти. Серьезные комментарии вызвал факт глобальной важности – создание Транссибирской магистрали. Теперь русский царь мог послать на берега Тихого океана свою несметную армию. Посол Российской империи в Соединенных Штатах граф Кассини объяснял своей дочери, указывая пальцем на Порт‑Артур: «Постарайся понять, Марго, – чтобы владеть Востоком, Россия должна иметь в своих руках Ляодунский полуостров».
Рузвельт, будучи прагматиком, признал «легитимное стремление» России укрепить свое влияние в Манчжурии при условии, что дело не завершится официальным разделом Китая и баланс сил на Дальнем Востоке не будет нарушен. Президент был согласен со своим советником Фредериком Холлсом, который писал: «Невозможно сдержать стодвадцатимиллионную империю от владения незамерзающим зимой портом (речь шла о Порт‑Артуре. – А. У.)… Ни одна империя не проделает колоссальную работу по строительству транссибирской магистрали, чтобы не завершить ее строительством свободного ото льда порта, который находился бы в зоне ее контроля».
И все же Рузвельт выразил свою обеспокоенность усилением российских позиций. Из летнего Ойстер‑бея он счел нужным отметить свое недовольство нежеланием российского правительства придерживаться доктрины «открытых дверей» во все более «прибираемой» Петербургом Маньчжурии. «Доктрина Хэя», требовала открытости Китая.
ГЛАВА ВТОРАЯ:
СООТНОШЕНИЕ СИЛ
Первый взгляд на соотношение сил на Дальнем Востоке говорил о безусловном преобладании России. Оскаивая Сибирь и Дальний Восток, Россия мощно вышла в этот регион. Владивосток был истинной жемчужиной, опорным пунктом европейской цивилизации и русской силы. И не было еще за четыреста лет случая, чтобы посланцы Европы отступили перед иными цивилизациями. Население Японии было в три раза меньше населения Российской империи. В индустриальном отношении Россия никак не уступала тихоокеанскому новичку мира промышленности и науки.
Как стало ясно значительно позднее, непосредственное окружение царя не ориентировалось в дальневосточной ситуации. То же можно со всей справедливостью сказать и о военных ведомствах, о правящем классе в целом, да и о населении страны. Что такое Япония? В представлении русских это была сказочная маленькая страна, населенная невысокими желтыми людьми, живущими в домах из бумаги, склонившимися на рисовых плантациях, проводящими свободное время с гейшами или за составлением букетов. Министр Куропаткин – один из немногих русских генералов, посетивших Японию, задним числом признается: «Мы знали, что японцы – умелые и упорные художники. Нам нравилась их продукция, их тонкая работа и удивительное чувство цвета. Наши люди с восхищением говорили о стране и ее жителях, и были полны приятных воспоминаний о своих поездках туда, особенно в Нагасаки, где они пользовались популярностью у местных жителях. Как военный фактор Япония попросту для нас не существовала. Наши моряки, путешественники и дипломаты полностью просмотрели пробуждение этого энергичного, независимого народа».
Чего не было у России и что являло собой хребет военной мощи Японии: наличие популярных объединений типа «Общества черного дракона», которые феноменально воздействовали на энергичную и умную молодежь, поощряли инициативу этой молодежи, создавали культ умелой стратегии страны, формировали ряды тех, кто, выполняя задания в страшном далеке Петербурга или Омска, знал, что его не забудут, что за ним следят тысячи глаз, что его усилия и смерть не будут забыты. Напротив, они будет оплаканы и воспеты.
В огромной России молодежь если и увлекали идеи, то скорее не патриотические, а социальные. Народники и эсеры звали молодежь на жертву, но во имя совсем других ценностей. В России не было культа своей страны. Не было умудренного старшего поколения, которое с такой любовью, симпатией и переживанием относилось бы к молодым русским, зовя их на мыслимый и немыслимый подвиг ради отечества. Офицеры вовсе не чувствовали себя «духовными опекунами» своих солдат. Гибель офицеров и солдат воспринималась буднично, вовсе не воспевалась и не передавала эстафету следующему поколению. Различие в отношении к своей стране, к жертвам ради нее – вот главная причина итога столкновения двух дальневосточных держав.
Силы России
Громадность России, блистательная история ее военных побед, величайшая жертвенность ее населения, сумевшего за столетие пройти от Урала до Берингова пролива, начавшийся в 1890‑е годы экономический подъем – все это говорило в пользу идеи, что азиатская страна средних размеров не может победить евразийского гиганта.
К началу 1904 г. российская армия насчитывала миллион сто тысяч человек личного состава. Общие силы России составляли около сотни батальонов, поддерживаемых 75 кавалерийскими ротами и тридцатью батареями артиллерии – колоссальная сила, если сравнивать с японской армией. Обученная армия России (действующая армия плюс резерв) составляла четыре с половиной миллиона человек. Активный резерв русской армии составлял 2,4 млн. человек. – очень внушительная сила. Заметим однако, что Россия имела важные обязательства в Европе, она не могла вывести все свои силы на бой с дальневосточным противником. Только 6 из 25 европейских корпусов приняли активное участие в разразившейся войне.
Естественно, дальневосточный театр был лишь сегментом военной системы России. На февраль 1904 г. численность частей, которые можно было задействовать в боевых операциях дальневосточного театра военных действий, была доведена до 95 тыс. человек. 45 тыс. размещались во Владивостоке, 8 тыс. в Харбине, 9 тыс. в Хайчене, 11 тыс. на реке Ялу и 22 тыс. у Порт‑Артура. Основу наназемной силы составляли 8 бригад восточносибирских стрелков, шесть батальонов пехоты резерва, две недоукомплектованные бригады, прибывшие из европейской части страны в 1903 г., один полк кавалерии, пять с половиной полков казаков. Эти части были боеспособными, но никто в самой России не рискнул бы назвать их принадлежащими к воинской элите. Многие из солдат были резервистами, уже относительно давно прошедшими воинскую службу. Здесь были и жители европейской части страны, и дети поселенцев Дальнего Востока, и уже прижившиеся сибиряки.
Уже по ходу войны на театр военных действий были переведены из Европы Первый, Четвертый, Восьмой, Десятый, Шестнадцатый и Семнадцатый армейские корпуса (В каждом по две дивизии; общая численность корпуса – 28 тыс. солдат и офицеров плюс 112 орудий). Перевод одного корпуса из одной части света в другую занимал примерно 40 дней. В основном русские войска на Дальнем Востоке являли собой вчерашних крестьян из восточной части страны. Они были упорными, смелыми, привычным к трудной жизни, лояльными царю и отечеству. Эти воины безусловно подчинялись приказам. Им в то же время безусловно не хватало образования, воинского искусства, хитрости.
При талантливом руководстве русская армия, как и флот, были способны показать высокое искусство военного противоборства. Солдаты и моряки были сметливы, упорны, патриотичны, способны на жертвы и учебу. Проблема была в нахождении подлинных стратегов и командиров. Русские солдаты и моряки были крупнее японских внешне. Иностранцы отмечали их добродушие. Но хромала дисциплина. Пьянство было бичом. В этом отношении японские солдаты и матросы были более дисциплинированными и гораздо лучше обученными.
Как полагает англичанин Ричард Коннотон, «отсутствие софистичности, образования, вкуса к борьбе и интуиции отличало их от солдат японской армии, готовых вести современную войну. Русский солдат был мягким медведем, которому нужно было время, чтобы начать ненавидеть своего врага. С началом войны русские солдаты начали испытывать подлинное уважение к японцам. Генерал Куропаткин официально называл их «наш бравый противник… Для русских людей не был характерен такой порыв фанатичного политического и военного порыва, какой воспламенял японский народ»[16]. Когда японцы прислали русским свои соболезнования по поводу гибели их флагманского корабля (с адмиралом Макаровым на борту. – А.У.), русский офицер в Ляояне предложил тост за японцев . Они были мягкими, простодушными солдатами. Русские стоически переносили трудности, но у них не было фанатизма и не было лидеров, способных вести современную войну. Средний русский солдат чувствовал себя даже несколько смущенным на войне, смысла которой он не понимал».
Многие европейские наблюдатели и специалисты критически оценили российский офицерский корпус. Крайним можно считать суждение английского полковника Дж. Грирсона, который называл русскую армию «львами, которых ведут в бой ослы». Грирсон восхищался крестьянскими качествами русского солдата, готового перенести все, что пошлет судьба; но он считал офицеров стоящими «ниже презрения». Истины ради (и помня трагическую судьбу этого офицерства) скажем, что огромный офицерский корпус России (превышавший по численности всю кадровую армию США) не поддается столь простому обобщению. Нет никакого сомнения в том, что в русской армии было много очень талантливых офицеров, смелых, умных и эффективных. Но были и примитивные типы, не ощущавшие своей ответственности за солдат, за оценку противника, за умелое ведение боя.
Неправильным, наверное, было бы не отметить критический возраст генеральского состава. Англичанин Стори не без основания пишет: «Когда война началась, верховное командование находилось в руках уходящего в прошлое поколения. Многие из них были абсолютно невежественны в отношении использования таких инструментов ведения современной войны как беспроволочный телеграф, гелиография, подача световых сигналов. Я знал генералов, которые отказывались создавать гелиографический аппарат, называя его просто игрушкой». В наступающем вооруженном конфликте именно от высших офицеров зависело взаимодействие войск, осуществление маневров, использование лучших качеств русского солдата.
Да, японцы напали без объявления войны. Но было бы в высшей степени примитивным считать, что руководство вооруженных сил России не представляло себе возможности вооруженного конфликта. Этот конфликт назревал довольно долго, и у русской военной системы было время на приготовления. Частично эти приготовления были сделаны. В конце января 1904 г. русские перевели три батальона Восточно‑Сибирских пехотных полка в Фенхуанчен, недалеко от реки Ялу. В начале февраля 1904 г. сюда прибыли два дополнительных батальона. Дальневосточные кавалеристы могли сражаться и с пешем строю; казаки частично были «вольницей». Это были смелые и мужественные люди, но, как выяснилось довольно скоро, им не хватало реальной подготовки, дисциплины, понимания своего места в ходе операций.
Несколько лучше обстояло дело с пехотой. Экипировка русского солдата была традиционной, и в то же время весьма продуманной. Рядовой имел с собой воду и печенье на два с половиной дня, скатку серой шинели, тент и иногда лопатку. Вес поклажи на одного воина доходил до 35 кг. Иностранцы неизменно отмечали, что русский пехотинец всегда держал винтовку с примкнутым штыком – это говорило о готовности (и даже о желании) броситься в штыковую атаку. Западный солдат пошел бы в ближний бой лишь израсходовав все патроны. Но русские – от Суворова и далее – считали, что «пуля дура, а штык – молодец». Они ходили с примкнутыми штыками даже не в боевой обстановке. Это не было удобно (японская винтовка «Арисака» была компактной). Ориентация на штыковую атаку, возможно, избавляла многих от постоянных упражнений в стрельбе. Возможно у английских наблюдателей были основания полагать, что стрельба русских была «худшей в Европе». И не только из‑за отсутствия упражнений. Русские солдаты обязаны были стрелять только по приблизившемуся противнику и только вместе и по команде. Довольно скоро раскрывшие свои боевые возможности пулеметы «Максим» были еще относительной редкостью, ими вначале были вооружены лишь несколько воинских частей. Пулемет «Максим» очень увеличил силу русской армии.
Стремясь укрепить свои позиции на Дальнем Востоке, российское военное ведомство вступило в процесс обновления артиллерийского парка, стремясь увеличить численность «быстростреляющих пушек» – трехдюймовых орудий. Прогресс, казалось, был налицо, но подвела и весьма распространенная безалаберность. Как стало очевидно позднее, артиллеристы не получили «учебного сопровождения» к новой артиллерийской технике, многие из них не имели необходимого опыта. Немалое число артиллеристов (в том числе и офицеров) произвели свой первый выстрел уже в ходе боевых действий.
Флот
Российский флот имел славную историю, но никто в начале 1904 г. не знал его реальной силы. Уже говорилось, что особенностью русского флота было и то, что у огромной России не было ни единой незамерзающей бухты. Потому то царь и его адмиралы и стремились к Порт‑Артуру – то был первый в истории России незамерзающий флот для русского флота. Но его там не хотели видеть японцы.
Черноморский флот был еще ограничен действовавшими со времен Крымской войны договорами, а Балтийский был чрезвычайно далеко от мест сражений. Но у России, в отличие от Японии, была хорошая судостроительная промышленность: После самой низкой точки в самом начале ХХ века, к 1904 г. положение российского флота заметно улучшилось – заработали дремлющие отечественные верфи. Немалое число кораблей Петербург купил у Британии, Соединенных Штатов, Франции и Германии. Отметим то обстоятельство, что Россия как владычица огромной империи, нуждалась в кораблях для сверхдальних переходов, что требовало иметь угольные бункеры там, где могла быть дополнительная броневая защита кораблей.
Важно отметить то обстоятельство, что русская наука и индустрия сумела достигнуть мирового уровня вопреки всему. Россия, как и мечтал Петр Великий, стала одним из мировых производителей океанских кораблей, гигантских линкоров, равных по мощи любым дредноутам мира. Видя смещение баланса в японскую сторону, российское военно‑морское командование летом 1902 г. начало ускорять процесс строительства новых кораблей. Специалисты отмечали боевые качества первоклассного крейсера «Аскольд» и крейсера третьего класса «Новик». Россия делала весомые шаги по преодолению отставания на море.
К началу 1904 г. Дальневосточный флот России состоял из семи линейных кораблей (четыре из них были покрыты дополнительной броней), пяти первоклассных и двух третьеклассных крейсеров (четыре бронированы), двадцати пяти эсминцев, семнадцать торпедных катеров. В Порт‑Артуре Россия имела семь линейных кораблей, шесть крейсеров и 16 торпедных катеров. Во Владивостоке стояли первоклассные крейсера «Россия», «Рюрик», «Громобой», «Богатырь» и несколько торпедных катеров. Первоклассный крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» на рейде стояли в корейском порту Чемульпо.
Один линейный корабль и семь крейсеров и четыре торпедных катера двигались в направлении Красного моря. Эти корабли – линкор «Ослябя» и крейсера «Аврора» и «Дмитрий Донской» находились под командованием адмирала Вирениуса. В январе 1904 г. они были уже в Красном море и встретили на своем пути два превосходных новых японских крейсера – «Нишин» и «Касуга». Эти корабли были построены в Италии для Аргентины, готовившейся к войне с Чили. (Но мир победил и Буэнос‑Айрес ужаснулся предъявленному итальянцами счету, Россия и Япония бросились покупать новейшие крейсера. С помощью англичан заказ перехватили японцы. Русских моряков насторожила та скорость, с которой японские крейсеры под командой английских офицеров устремились домой).
Мы видим, что у России было значительное число боевых кораблей, но качество этих кораблей не было равномерно высоким: были отличные корабли, стояли в строю и устаревшие модели. Суда российского флота резко различались между собой по показателям скорости, вооруженности, защитной силы брони. Вторым негативным обстоятельством было не всегда высокое искусство флотских артиллеристов. Некоторые из российских линейных кораблей были вооружены столь же мощными пушками, но использовать их эффективно недостаточно обученный и умелый экипаж просто не мог. В‑третьих, обращаться с таким флотом как единым целым было чрезвычайно сложно. Русские адмиралы не могли распоряжаться армадами своих флотов с легкостью и гибкостью, которых потребовала современная война.
Некоторые данные говорят о недостаточной дисциплине на борту военных кораблей, о неравноценности корабельных экипажей, о недостаточности умелых флотоводцев. На русском флоте было слишком много адмиралов – 100 в 1904 г. (У гораздо более крупного – британского флота было 69 адмиралов. У Франции – 53, у Германии – 9). Некоторые из этих русских адмиралов никогда не были капитанами кораблей. Более трети уже десять лет не выходили в море. На борту своих кораблей старшие офицеры жили в неумеренной роскоши, словно не покидали столичный Петербург. На флот рекрутировалось много крестьян, для которых это была первая встреча с морем; эти новоявленные моряки открыто грустили по лесным падям и просторам полей, а флот требует «морской косточки». Маневры были редкими, а боевые снаряды берегли «для дела».
Стратегия России
Для выработки стратегии Петербург нуждался в реалистической картине мира и объективных выводах из оценки сложившейся обстановки. Столетие назад стратегической разведкой в полном смысле этого понятия и в глобальном его объеме обладала только Британия с ее Интеллидженс сервис, созданная тремя веками ранее. Остальные страны только входили в эту сферу. Шпионажем за рубежом в занимались пять российских ведомств: военное министерство, верховное командование в Маньчжурии, военно‑морской штаб, департамент полиции и министерство иностранных дел.
Военное министерство более всего полагалось на работавших в Маньчжурии русских разведчиков. Те, в основном, вербовали китайцев, сообщавших о перемещении японских войск. Вылазки ознакомительного характера отнимали обычно две недели – немалый срок. Каждый агент имел свой собственный номер, благодаря которому его пропускали через русские позиции. Но это была малоэффективная разведка: китайцы с трудом ориентировались в японских частях; будучи арестованными, они создавали условия для дезинформации. Более точную картину давала разветвленная дипломатическая служба Российской империи.
Одним из наиболее влиятельных наблюдателей за разворачивающимся конфликтом был некто Александр Павлов, бывший посланник в Корее, а затем расположившийся уже как частное лицо в Шанхае. Царь лично одобрил его миссию и с доверием относился к его оценкам. Павлов мог даже послать в условленное место небольшое судно с сообщением или грузом. Прежде всего его интересовали японские корабли и их грузы, он давал оценку боевых возможностей вооруженных сил микадо, он соотносил японскую мощь с русской делал важные умозаключения.
Военные атташе российских посольств по всему миру были основой русской военной разведки. Среди них было немного знатоков Востока, особенно Дальнего Востока. Хотя офицеры Генерального штаба считались интеллектуальной элитой армии многие проблемы Востока не были поняты, многие авторитетные суждения не отличались глубиной. Так одно из их базовых умозаключений сводилось к тому, что один русский солдат по боевым качествам «равен» трем японским. В Генеральном штабе никто не говорил по‑японски. Да и во всей русской армии в 1904 г. было всего одиннадцать переводчиков с японского; только двое могли читать по‑японски.
Военные атташе часто полагались на журналистов или бизнесменов, местами получения информации нередко были матросские пабы. Как глава военно‑морского штаба, адмирал Рожественский открыто возмущался тем, какие суммы получает военно‑морская разведка практически не прилагая больших усилий. Многие из западных контрпартнеров в поисках русских денег делали вид, что обладают невиданными секретами. В общем и целом русская разведка оказалась недостаточно эффективной в сравнении с японской, уже два поколения насаживающей своих агентов в Европе и Азии, знающей немало о России и ее слабых местах.
Полиция традиционно была весьма сильна – она сражалась с революционным подпольем. Безопасность прохождения российского флота Рожественского была поручена Аркадию Михайловичу Гартингу, который из Берлина наблюдал за всей Европой. Царь лично читал его донесения.
Полагаясь на все эти каналы и средства получения информации стратегического характера, на методы ее анализа, российское руководство определяло основания для выработки оптимальной политической линии.
* * *
Казус белли: Япония не может смириться с фактом владения тремя восточными маньчжурскими провинциями и близко от Японии расположенной Кореей. В самом простом виде стратегическую ситуацию можно представить так. Япония была преисполнена решимости не допустить Россию в Корею, и сама стремилась превратить это королевство в свой континентальный бастион. С этим Россия соглашаться решительно не хотела. Вот как излагает российскую позицию военный министр Куропаткин. «Хотя мы не чувствуем необходимости самим аннексировать эту страну, мы ни при каких обстоятельствах не согласимся на водворение в ней энергичной Японии или какой‑либо другой державы… Так же, как в Персии и Северном Китае, мы обязаны работать над тем, чтобы постепенно укрепить экономический контроль над этой страной. Постоянное укрепление наших позиций в Китае, завершение строительства дорог, идущих через Маньчжурию – являются важными шагами на пути решения проблем будущего».
Реализуя эту политику, Россия на протяжении 1903 г. увеличила контингент своих войск на Дальнем Востоке. При этом она, не желая вызывать опасений своего главного европейского союзника, не уменьшила расположенные на своих западных границах силы, на которые с такой верой надеялась Франция. (Более того, Петербург сформировал с европейской части дополнительные 32 батальона весьма подготовленных войск). Замысел Куропаткина заключался в укреплении вооруженных сил России на Дальнем Востоке, не возбуждая и не раздражая при этом Японию. Главный вопрос заключался именно в этом: можно ли достичь обеих целей одновременно?
Первоначальный русский военный план на случай конфликта с Японией предполагал концентрацию трех независимых друг от друга воинских соединений. Они должны были предотвратить высадку и наступление японских войск. Первым соединением командовал генерал‑лейтенант Линевич, базировавшийся на Ляояне во главе весьма впечатляющих ударных сил, включающих в себя 60 пехотных батальонов, 160 полевых орудий и 64 кавалерийские сотни. Второе соединение, значительно меньшее по численности, базировалось в Приморье; в него входили восемь пехотных батальонов и шесть сотен кавалерии при нескольких пушках. Третье соединение стояло гарнизоном в Харбине, и было готово прийти на помощь либо первому, либо второму соединению. Подкрепления из Сибири и Европейской России обязаны были добавить убедительности русским силам.
Мы видим центральное значение войск, стоявших под Ляояном – именно их главной задачей было предотвращение высадки японских войск, защита с тыла Порт‑Артура, остановка движения японских частей по Китайско‑Восточной железной дороге, прикрытие подходов к реке Ялу, предоставление драгоценного времени для подхода с запада новых русских подкреплений. Приморское соединение прикрывало Владивосток и все Приморье. Если же японцы устремлялись к Харбину, то русские войска из Приморья стремились нанести удар им во фланг.
Некоторые из российских специалистов в погонах сравнивали конфликт с Японией с подавлением «боксерского восстания». Но наиболее умудренные понимали, что это сравнение хромает; предстояла гораздо более суровая битва. На равнинах Маньчжурии и у Порт‑Артура их теперь ждали не неорганизованные крестьяне, а весьма обученные, стойкие до фанатизма, руководимые профессионалами, японские армии.
Согласно калькуляции японцев, время работало на российскую сторону. В Токио полагали, что со временем русские усилят 8 восточносибирских бригад и превратят их в 8 полнокровных дивизий, каждая из которых будет состоять из 12 батальонов. Глядя из исторического далека, следует сказать, что в этих калькуляциях японцы были правы; примерно такими и были планы высшего военного командования России. Возникал тупик. Российская сторона не желала отказываться от своих планов, а японская сторона все более открыто демонстрировала решимость их сорвать. Японская разведка чрезвычайно точно фиксировала создание каждого нового русского батальона, воспринимая это военное усиление России на востоке буквально как прямую угрозу существованию Японии.
Мощь Японии
Конфуцианской мудрости, что «к дождю нужно готовиться до его начала» японцы были обучены с детства. Офицерский корпус Японии как собственную историю изучал обстоятельства франко‑прусской войны 1870 г. Императорская Япония предъявляла к своим вооруженным силам (а особенно к офицерскому корпусу) требования на уровне показателей армии Германии и флота Британии.
В японской армии произошла переориентация со страны Наполеона на страну Мольтке‑старшего. Токио после поражения Франции в франко‑прусской войне постарался избавиться от французских военных инструкторов и заменить их немецкими. Когда в 1885 г. генерал Ойяма стал военным министром (наследуя Ямагате), он решил произвести радикальные изменения в японской армии. Немцы относились к японцам без особого такта; они смотрели на японскую военную систему – устрашающую на бумаге – как на непригодную к современным военным операциям. Японская армия была построена по дивизионному принципу еще французскими специалистами, но японские командиры дивизий не знали, как, каким образом они должны взаимодействовать на поле битвы. Принцип дивизионного деления обрел конкретный смысл, когда пруссаки научили своих подопечных эффективно маневрировать воинскими частями, научили тактике ведения боя в маневренной войне. Японские офицеры получали все более высокие оценки в созданных на передовых принципах новых военных колледжах.
В Японии создаются арсеналы нового типа. Главное: японцы начинают стремиться производить основные вооружения собственными силами, не манкируя при этом закупками передовой западной техники. Генерал Ойяма был первым, кто начал покупать зарубежную технику в массовом порядке. В 1886 г. он заказал два калибра 14‑сантиметров орудия из Франции. Были посланы два военных корабля, но на них не оказалось места для этих – двух самых крупных орудий в мире. Был привлечен частный бизнес. За сумму в 780 фунтов стерлингов фирма «Мицуи» оттранспортировала орудия в военно‑морскую базу Йокосука. У Ойямы не было иллюзий относительно того, что огромные французские орудия могут защитить японскую территорию, но уже один только их вид дела их символ милитаризованного японского общества, создающего вооружения для своей армии того общества, которое он надеялся построить. И еще перед ним был эталон. Теперь впереди предстояло испытание этого общества. Прилагались интенсивные усилия для подготовки японской нации к войне.
Генерал Ойяма пытался понять природу русской мощи. Накануне визита в Японию Куропаткина он и министр иностранных дел Комура вдвоем обсуждали возможности русской армии, а затем вынесли свои суждения на более широкий форум. Важная дата 23 июня 1903 г. Верхушка Японии обсуждала свой стратегический курс. Совещание почтил своим присутствием сам император и почти все известные государственные деятели, как ннешние, так и прежние. За столом совещания сидели премьер‑министр Кацура, военный министр Тераучи, военно‑морской министр Ямамото, министр иностранных дел Комура. Обсуждалось то, что премьер Кацура назвал опасной и ухудшающейся ситуацией. Комура сделал доклад о внешнеполитическом положении Японии. Несколько часов обсуждения завершились мыслью, что корейская территория ни при каких обстоятельствах не должна достаться русским. Присутствующие довольно отчетливо понимали, что Россия может не согласиться с этой точкой зрения Японии, и тогда последует война. Важность этого совещания трудно переоценить. Фактически на этом совещании было решено, что Япония вступит в войну в случае провала переговорного процесса между Токио и Петербургом.
Сторонников сближения с Россией было не много. Самым известным среди них был Ито, о котором говорили как о «величайшем после императора живущем японце». Теперь, однако, некогда всемогущий Ито пребывал в своего рода изоляции, и не мог влиять на процесс вхождения своей страны в войну. Премьер Кацура «ради блага государства» потребовал от него снять с себя руководство партией «Сэйюкай», покинуть позиции «старейшины» политического класса страны. Со всем неимитируемым достоинством Ито ответил, что не собирается покидать свои позиции в стране, основной особенностью которой является уважение к старшим и к традициям. Только вмешательство императора (знавшего Ито как сторонника «конституционной монархии» и поэтому относившегося к нему с определенным предубеждением) побудило Ито передать руководство партией «Сэйюкай» более молодым политикам.
Экстремисты уже не терпели Ито. Общество «Черного дракона» намеревалось убить его. Лидер общества Тойяма объявил: «После убийства Ито я намерен начать войну с Россией». Ито, при всей твердости расчитанного на дружественность России курса, тоже не мог идти против едва ли не всей страны, в модернизации которой он принял такое активное и примечательное историческое участие.
В те самые дни и месяцы, когда Петербург легкомысленно интересовался парижскими новинками, выехавшими на дороги автомобилями, сообщениями о первых летательных аппаратах, Япония уже не могла думать ни о чем другом кроме как о страшной, смертельной угрозе с севера и противостоянии этой угрозе. Военный дух овладевал страной, все выше поднималась волна антироссийской истерии. Внутренний климат в Японии формировался милитаризмом, базировавшемся на той идее, что с севера над Японским архипелагом нарастает неумолимая гроза. В средствах массовой информации (в таких популярных газетах как, скажем, «Асахи») ведущие интеллектуалы своим авторитетом поддерживали партию войны.
Патриотизм японцев, доходящий до состояния истовости, был их национальной религией, их главной силой в предстоящем противостоянии. Удивляла уверенность этой новой поросли, только недавно ощутившей вкус мировой политики. Офицеры императорского военно‑морского флота были уверены, что в открытом бою они победят как французов, так и немцев и американцев. А при помощи удачи и самих англичан, правящих морями. В японском флоте было четыре главных правила: «Кормить хорошо; обращаться вежливо и с уважением; не поощрять чтение газет, особенно публикуемых в Токио и Осаке; постоянно напоминать, что военно‑морской флот существует не для политических маневров, а ради славы Японии».
Подлинное противодействие силам войны оказали только японские социалисты, христианские активисты, да некоторые немаловажные газеты («Майнити», «Нити‑нити», «Йорозу Чохо»). Антивоенные поэмы писала поэтесса Йосана Акико, но особенный отклик имели социалист Котоку Шусуи, христианский лидер Учимура Канзо, профсоюзный лидер Сен Катаяма (будущий вождь коммунистов). Катаяма был известен произведенным в общественной среде рукопожатием с Г.В. Плехановым – лидером российской социал‑демократии.
* * *
Японская армия к началу 1904 г. являлась примерно такой (в тыс. человек):
Войска действительной службы – 180 000
Войска действительной службы и резерв – 380 000
Резерв второго призыва – 270 000
Резерв набора – 50 000
Обученное население Национальной Армии – 220 000
Резерв первого призыва составлял 200 тыс. человек, резерв второго созыва – еще 270 тыс. солдат и офицеров. При очень тщательном и «безжалостном» наборе японцы могли довести свои силы до 850 тыс. военнослужащих – то была общая численность подготовленных войск (мобилизация всех, имевших военную подготовку). В самом крайнем случае, в случае тотальной мобилизации японское командование могло привести под ружье 4 миллиона 250 тысяч человек – это означало мобилизацию всех взрослых мужчин в возрасте от 17 до 40 лет. Напомним, что после трех лет активной воинской службы мужчина‑японец увольнялся и попадал в резерв первого созыва на срок три года и четыре месяца. Но для обретения боеготовности им бы потребовалось значительное время – до года. Такая мобилизация была бы страшным ударом по экономике страны. (В конечном счете Япония вела войну двенадцатью дивизиями своих обученных войск. Нужда во всеобщей мобилизации так и не возникла).
Каждую японскую дивизию прикрывали 36 артиллерийских орудий. У японцев был весьма разномастный артиллерийский парк, и в целом их артиллерия уступала русской: меньше траектория полета снаряда, медленнее скорость стрельбы. Но у японской стороны были подготовлены сюрпризы для российской стороны – на уровне армейской артиллерии японцы обзавелись превосходными мощными гаубицами , эффективно поражающие цель на значительном расстоянии. И японцы с самого начала активно использовали свои новинки.
В целом основной костяк японской наземной армии, способный высадиться на континенте, контингент в 180 тыс. человек, очень уступал по численности русским силам в регионе. Против российских войск на Дальнем Востоке японцы выставляли 156 пехотных батальонов, 54 кавалерийских рот, 106 артиллерийских батарей. В ранце каждого солдата, весом более 25 кг, была шинель и тент, двухдневный рацион питания.
Подлинной основой военной мощи Японии была японская пехота. Новые винтовки с металлическими гильзами отбросили в музеи прежние варианты мушкетов, японская армия не замедлила вооружиться новым типом винтовки, обогнав в этом отношении русскую пехоту. Общепризнанно, что японцы превосходно стреляли, значительно лучше своего противника. Русские стреляли залпами, японцы целились в конкретную цель и стреляли «индивидуально». Каждый выстрел – учили японского пехотинца – должен быть смертельным; лучше потеряй время, но выстрели прицельно. Японцы (как и русские) были готовы к непосредственной штыковой схватке. Но штык они носили отдельно от винтовки и готовы были его примкнуть только в ситуации непосредственного сближения с противником. В ручной бой их вели офицеры, вооруженные самурайскими саблями; у солдат был изогнутый обоюдоострый кинжал. Интеллектуальный «мотор» японского генштаба – генерал Кодама был уверен, что в схватке лицом к лицу его солдат победит. Нужно было только довести «свирепого» мотивированного японского солдата до неприятельских окопов. И он считал главной задачей своих генералов привести фанатически настроенных солдат в чужие окопы.
И Кодами не был свободен от ошибок. Он заботился, прежде всего, о мобильности воинских частей. В свете этого японцы недооценили значимость пулемета «Максим» как слишком тяжелого о замедляющего движение частей и подразделений. Как и русские, японцы не сразу оценили боевые возможности пулемета. В начале войны каждая дивизия получила десять пулеметов «Хочкис», а к марту 1905 г. их стало 14 на дивизию. Но по ходу войны японцы все отчетливее стали осознавать роль пулемета в войне ХХ века. Оценили они и «быстростреляющие» русские пушки; захватив несколько таких пушек (8 в первом же бою) они создали собственные батареи – весьма эффективное оружие.
Западные специалисты после японо‑китайской войны все более высоко оценивали мощь японских вооруженных сил. Так британский генерал сэр Иен Гамильтон считал японских солдат «более цивилизованными, но и более хрупкими», чем его любимые гурки. Он высоко ставил боевые качества солдат и матросов «страны восходящего солнца» тогда, когда многие в Европе не верили в подлинную боеспособность азиатской армии. Создать полнокровный экспедиционный корпус для Маньчжурии и Кореи – это экономика и демография Японии могла дать только на крайнем пределе. И чем дольше длилась война, тем отчетливее обнаруживались уязвимые места Японии.
Японский флот
Нация мореходов была способна к самостоятельному плаванию и легко черпала резервы среди живущего у моря населения. При этом, являясь своего рода «жертвами» изоляции, японцы начали строить современный флот значительно позже России. Русские моряки уже имели за плечами Чесму, Наварин и Синоп, когда император Мейдзи задумался над созданием собственного флота. Еще в 1886 г. Сасебо была маленькой рыбацкой деревенькой. Но в начале ХХ в. это уже была основная база современного флота Японии. Напомним, что японцы завершили первую программу своего военно‑морского строительства в 1902 г. Японцы сохраняли превосходство – и качественное и количественное – на театре морских действий. С самого начала нового – 1904 г. бухта Сасебо – ставшая крупнейшим военным портом Востока – был наполнен мачтами более чем 100 военных судов и судов сопровождения, вспомогательных судов. Стремительно растущий, построенный на британских и итальянских верфях японский флот на Дальнем Востоке начал обходить российские корабли по численности и качеству.
японский флот имел шесть первоклассных линейных кораблей и восемь очень хороших бронированных крейсеров английской постройки. Они, как оказалось, были качественнее и быстрее русских кораблей. Два близнеца – линкоры «Фудзи» и «Яшима», заложенные на стапелях в Англии в 1896 г. были самыми быстрыми и самыми тяжело оснащенными линейными кораблями в мире. Эти корабли могли каждые восемь секунд стреляли 850‑фунтовыми снарядами. В 1901 г. эти корабли были модернизированы и оснащены дополнительными орудиями. Через два года линкоры «Асахи» и «Шикишима» были заложены в Англии. Их вооружили 12‑дюймовыми орудиями. Оба корабля были закрыты толстыми стальными плитами и имели 5 торпедных аппаратов плюс шесть 24‑дюймовых прожекторов.
Но самым большим японским линейным кораблем был заложенный в Англии в 1900 г. «Микаса» (по имени священной японской горы). В мире не было более внушительной громады стали и передовых оптических приборов при экипаже в 830 офицеров и матросов и скорости 18 узлов. Особенно японских моряков интересовал относительно новый вид вооружений – торпеды, которые они называли «желтые сигары». (Лейтенант – будущий адмирал Макаров использовал их против турок еще в 1877 г.). Японцы сумели изобрести особо тонкостенные снаряды, убийственно поражавшие противника. В японских снарядах 10 процентов веса приходилось на взрывчатое вещество, а европейских – лишь 2–3 процента. Новое взрывчатое вещество – шимоза – заставляло гореть все вокруг.
На флот пришли новые люди. В лице Того Хейхачиро японцы нашли подлинного таланта морской борьбы. Он родился в 1848 г. в маленьком городке Кажия и с детства отличался среди сверстников. Он женился в 33 года на 17‑летней девушке. В отличие от многих моряков, не слишком интересовался женщинами. Его «слабостями» были рестораны Йокосуки и напитки. Когда‑то, во время получения образования в Англии, он писал: «Я здесь для изучения военно‑морской техники величайшей морской державы, Британии, с тем, чтобы принять активное участие в строительстве нашего военно‑морского флота». Вся его семья сражалась вместе с кланом Сацуми против правительственных войск, но Того в конечном счете остался верен центральному правительству.
Его карьера стала многообещающей, когда его послали в Англию наблюдать за строительством корабля, предназначенного для Японии. Он отличился в войне с Китаем – занял Пескадорские острова и Формозу. Ему мешал ревматизм, но подчиненные боялись его смертельно. Его авторитет был неоспорим и он оказался «мозгом» японского флота. Адмирал Того возглавил военно‑морской флот Японии в октябре 1903 г. Трудно было не отметить, что новый пост восхитил Того – он командовал величайшим в истории Японии флотом. (В течение предшествующих двух лет он занимался строительством новой военно‑морской базы в Японском море). Он принял этот пост несмотря на суровый приступ ревматизма. О новом назначении ему сообщил военно‑морской министр адмирал Ямамото Коннохоэ. Жена была – из‑за его болезни резко против, но Того был на седьмом небе. Газеты описывали как сверкал его взгляд и к нему вернулась юношеская походка. Жене он сказал: «Мое здоровье вернется ко мне как только я взойду на палубу флагмана».
Того был невысок и не производил внешне особого впечатления. Его широкие плечи делали его еще ниже, чем он на самом деле был. У него было больщое широкое лицо, широкий лоб, седеющие волосы, несоразмерно большие уши, короткая «английская» борода. В лондонской «Таймс» о нем написали как о «полусонном скромном человеке с пронзительными глазами». Один из командиров эсминцев, атаковавших Порт‑Артур написал перед войной о Того в дневнике, что признает его способности, но рад быть от него подальше. «Для нижестоящих он неприятный человек». Никто не отрицал исключительно работоспособности Того. Во время войны Японии с Китаем никто не видел его в чем‑либо, кроме униформы. В то же время он опрятно приходил в мундире на общую трапезу. У него непременно была японского стиля ванна – где бы он ни был.
Прошли годы взросления флота, и теперь адмирал Того более всего гордился ударной силой его Первого флота – линейными кораблями «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Ясима», «Сикисима», составлявших первый дивизион его Объединенного флота. А рядом стояли превосходные крейсера «Читосе», «Такасаго», «Касаги», «Йошино»; три флотилии эсминцев, три флотилии торпедных катеров и почтовое судно. Как только Того был назначен главнокомандующим военно‑морскими силами Японии, он, вместе с начальником штаба вице‑адмиралом Ито Сукеюки собрал флот у «Бассейна Сильвии» – небольшой гавани около корейского города Масана – на южном побережье Кореи. Недели и месяцы были посвящены отработке процесса высадки японских войск в Корее. Всем было ясно, кто мог попытаться предотвратить эту высадку. На протяжении всей русско‑японской войны адмирал Того 14 месяцев был на палубе и ни разу не сошел на берег.
Вице‑адмирал Камимура Хиконойо командовал Вторым флотом, основу которого составляли 6 тяжелых крейсеров – «Изумо», «Азума», «Асама», «Ягумо», «Токива» и «Ивате». Четыре крейсера – «Нанива», «Акаси», «Такашихо», «Ниитака» составили четвертый дивизион. Приданы были две флотильи эсминцев, две флотилии торпедных катеров и почтовое судно.
Ближайшим другом Того был британский капитан (позднее адмирал) Уильям Пекенхэм. Говорили, что Того нередко просил его совета. Он, как и Того в русско‑японскую войну спал в полной морской форме и ботинках, готовый вскочить и выйти на мостик. Англичанин восхищался эффективностью Того и его непоколебимой приверженностью службе. «Никогда никто не видел предела его способностей».
* * *
Многое в японском флоте стало меняться после имперской конференции в мае 1903 г., когда военно‑морской министр как бы обозначил возможность больших действий впереди. К августу весь флот был созван от японских и корейских берегов – были прекращены обычные для этого времени учения и корабли собрались на базе Сасебо – южном острове Кюсю.
У японцев были свои «ахиллесовы пяты». Их флоту требовалось постоянно осуществлять миссию сопровождения транспортов с Японского архипелага, что отнимало силы, горючее, время. Япония не имела собственной строительной базы, и ей приходилось полагаться на иностранные верфи, благо они (преимущественно английские) были лучшими в мире. Собственные верфи не могли восполнять потери. Они, собственно, не могли даже качественно ремонтировать поврежденные превосходные суда. Несмотря на то, что Япония год за годом внушительно увеличивала свой торговый флот, он составлял где‑то от 300 до 400 тысяч тонн водоизмещения, годного для помощи ВМС страны. Этого было недостаточно для живущей у моря нации.
Очевидной слабостью было то, что железнодорожная система не являлась адекватной современным требованиям – во время войны это сказалось в полной мере. Японии не хватало обученных солдат и матросов, а резервы были ограничены.
Разведка Японии
Если военная машина российского государства пребывала едва ли не в ночи неведения относительно возможностей и эволюции Японии, то японская разведка напрягла свои усилия, серьезно относясь к делу конфликта с могучей евразийской державой. Каждый японский офицер был обязан знать как минимум один иностранный язык. А в русской армии в Порт‑Артуре не было ни одного, говорящего на японском языке.
Японцы старательно пытались оценить, с какой силой Россия, великая военная держава, постарается приложить свои – несомненно превосходящие японские – наземные силы для битвы на Дальнем Востоке.
Во главе организации, следящей и оценивающей военный, экономический, духовный потенциал Российской империи стоял тридцатишестилетний военный атташе в Петербурге полковник Акаси Мотохиро. Он имел разветвленную разведывательную сеть, внимательно следящую за всеми основными аспектами жизнедеятельности российской государственной машины и российского общества. (Выехав из России он стал военным атташе Японской империи в Вене). Особенно внимательно японская разведка присматривалась к региону восточнее озера Байкал. Японские карты этих мест просто превосходны. Можно смело признать, что к началу войны японцы знали о России гораздо больше, чем русские об экзотической для них Японии.
В фокусе внимания японской разведки были военные усилия России. Акаси в Цетральной России и его маньчжурские агенты на Дальнем Востоке скрупулезно копили секретную информацию и отсылали ее в Токио, где она на данном этапе помогала «партии войны». Здесь знали точку зрения основных авторитетных для развития русского дальнего Востока лиц. К примеру, в Токио незамедлительно узнали о рекомендованных Безобразовым перемещениях русских войск на Дальний Восток. Люди Акаси Мотохиро (даже к своему удивлению) сумели проникнуть в российское военное министерство. Однажды, когда полковник Акаси беседовал с офицером русского генерального штаба (они рассматривали карту Сибири), к Акаси неожиданно явился русский генерал и атташе пришлось запихивать офицера вместе с картой в туалет. Квартира была по‑японски очень маленькой, и японцу пришлось туго. Но генерал оказался невнимательным и вскоре покинул дипломата‑разведчика. Предатель же без особого смущения вышел из туалета и продолжил передачу своей бесценной информации.
Японцы не без основания полагались на то, что русские не были способны отличить японца от китайца. Именно одетый в одежды китайца‑монаха японский разведчик проник расположение русских на реке Ялу. С чрезвычайной точностью этот «буддийский монах» зафиксировал количество и качество вооружений русских войск. Это частный пример, но и на самом широком уровне японский генеральный штаб точно знал , сколько и какого оружия складировано в старинном маньчжурском городе Ляоян – почти в 400 км к северу от Порт‑Артура. Уже тогда японское военное руководство знало, что в случае войны Ляоян будет главным складом группировки русских войск в Маньчжурии. Наученные (и завербованные) японцами китайцы тщательно фиксировали отличительные знаки различных русских частей.
Разведка приносила и общие оценки. Вот что занес генерал‑майор Игучи в свой дневник: «Корейцы, опираясь на своих могущественных союзников‑русских оскорбляют наших соотечественников. Будет поздно, если кабинет министров не примет великого решения послать наши войска в Корею; возможно, больше не представится шанса сдержать русских ради величия нашей нации и мира на Востоке. Русское высокомерие делает переговоры противоположными нашим интересам. Я требовал от генерал‑майора Фукусимы (заменившего умершего генерала Тамуру. –А.У.) воздействовать на фельдмаршала Ямагату и премьера Кацуру, чтобы те приняли нужное решение. Я опасаюсь того, что Кацура не обладает нужной твердостью, что его колеблющаяся воля подведет нацию в критический час. Хуже того – мы не можем полагаться на потерявшего силу духа фельдмаршала Ямагату; не видно того огня, который был так заметен в нем прежде. А! Генерал Каваками умер четыре года назад, и в могилу за ним последовал генерал‑майор Тамура. Ойяме не хватает боевого духа. Отсутствуют гармоничные отношения между армией и флотом. Военный и военно‑морской министры, особенно военно‑морской министр Ямамото, знают только сферу своих обязанностей, но не положение всей нации. Они слепо упускают предоставившиеся возможности. У них нет решимости броситься в решительный бой. Мы проходим великий кризис империи. Небеса благосклонны к России!»
Генерала Игучи обрадовало только назначение Кодамы в генеральный штаб. «Теперь я вижу, что небеса не покинули нашей империи. Какая радость!». Игучи был прав. На своем новом посту Кодама фактически стал лидером «партии войны». Всех поражала его работоспособность. Однажды он работал над планами будущих битв на протяжении тридцати дней. Он сидел закутанным в красную простыню, опустив ноги в горячую воду. Его волновали все возможные повороты событий. Все возможные варианты развития грядущего конфликта. Определенно можно сказать, что российского аналога Кодамы не было. Никто в Генеральном штабе России не сидел неделями над картой Японии и Маньчжурии.
Кодама твердо знал, что самые большие сложности российское военное ведомство испытывает в феврале, когда замерзший Байкал становится не водным путем, а мощной преградой на пути воинских эшелонов. Это означало, что на определенное время Япония будет иметь ощутимое превосходство, и этим превосходством (полагал Кодама) следует воспользоваться.
Кодама также считал, что русский флот – по крайней мере, на первом этапе войны – будет сконцентрирован в Порт‑Артуре, боясь ранней встречи с японским флотом. Инициатива при таком повороте событий перейдет к японским сухопутным силам; и Кодама хотел как можно быстро выдвинуть вперед две полевые армии. Японские адмиралы гарантировали стопроцентную беспрепятственную высадку крупных воинских частей только на юге Корейского полуострова. Следовало воспользоваться преимуществом (пусть даже временным) на море, когда можно было спокойно переместить войска с архипелага на континент. Одна из трех дивизий первой линии получала ответственное задание: она должна была захватить корейскую столицу Сеул, перерезая русским путь на юг Корейского полуострова. Адмирал Того обязан был в это время следить за русским флотом – все глаза на Порт‑Артур, чтобы русские линкоры и крейсера не обрушились на десант армии вторжения.
При этом, побеждать нужно было с имеющимся флотом, рассчитывать на подкрепления не приходилось – Япония не имела верфей такого калибра, чтобы самой создавать крупные военные корабли, а державы‑кораблестроители едва ли рискнуть «разгневать» Россию продажей Японии боевых кораблей в ходе войны. Из этого исходило требование не только блокировать Порт‑Артур, но и беречь свои корабли – дружественные британские верфи были далеко, да и Лондон не готов был строить корабли, предназначенные топить русский флот.
Кодама считал ахиллесовой пятой русских то, чем русские так гордились – Великую транссибирскую магистраль. В его замысел входила организация диверсионных отрядов, которые обязаны были перерезать эту сонную артерию российского Дальнего Востока. Подготовка такой диверсионной деятельности началась в японских вооруженных силах уже давно. Еще в 1899 г. капитан Исимицу Макио – офицер разведки в Маньчжурии – был послан в Россию в качестве студента. Он прибыл во Владивосток вместе с полковником Тамура Ийозо (впоследствии заместитель начальника генерального штаба японской армии). Они посетили буддистский храм, где священником был майор японской армии Ханада. Прошло много лет и Кодама отдал Ханаде приказ создать диверсионную группу (ее назвали «Армия справедливости») за спиной у сконцентрировавшейся в Маньчжурии русской армии. Исимицу же в это время работал уже в Харбине фотографом.
Японские источники оценивали русские войска, охраняющие Транссибирскую магистраль в 20 тыс. человек. Практически немыслимо было пытаться сформировать за спиной русских войск большие диверсионные контингенты; но отдельные диверсионные отряды японцев могли рассчитывать на прорыв к узкой нити железнодорожного полотна, связывающего Дальний Восток с большой Россией. В Японии достаточно отчетливо понимали, что сложности с армейским снабжением могут сыграть большую роль в военных усилиях России на данном отдаленном театре боевых действий.
Искажает историю событий и недооценка деятельности японской разведки в Пекине. Ее здесь возглавлял военный атташе японского посольства полковник Аоки, давний знакомый всемогущего в императорском Китае политического деятеля Юань Шикая. По личной просьбе Юань Шикая Аоки в 1898 г. оставил свой дипломатический пост и возглавил секретную японскую группу военных советников, чья штаб‑квартира размещалась в Тяньцзине, и чьей официальной задачей была модернизация китайской армии. Когда Юань Шикай стал губернатором Шаньдуна, полковник Аоки проследовал за ним.
Китайский опыт Аоки был достаточно хорошо известен в Японии, и в ноябре 1903 г. генерал Кодама – главный стратег Японии – пригласил разведчика‑синолога в Токио. Кодама сообщил, что «русско‑японские отношения вошли в критическую фазу. Немного осталось времени до начала боевых действий. Я уверен, что вы захотите повести в бой свой полк, но у вас есть более серьезные обязательства перед страной. Мы должны достичь взаимопонимания с лидерами Северного Китая, и я знаю от генерала Фукусима Ясумаси, что нет никого, кто был бы ближе в Юань Шикаю, чем вы». Аоки возвратился в Китай, восстановил сотрудничество с Юань Шикаем, создал совместную разведывательную сеть, концентрирующуюся на Маньчжурии; он отработал систему нападений на русские коммуникации с фланга, начал координацию японо‑китайских военных усилий по подрыву тыла российской армии (организация совместных отрядов и т. п.). Фактически все наиболее важные (особенно из Порт‑Артура) сведения стекали от разветвленной японской разведсети к Аоки, а от него непосредственно к Кодаме.
В конце 1903 г. фактический руководитель японского генерального штаба генерал Кодама увеличил численность специалистов по Китая. Он приказал руководителю местной разведки Аоки создать отряды добровольцев‑смертников, готовых действовать в районе Транссибирской магистрали. Японская община в Пекине немедленно откликнулась на этот призыв. Вначале в добровольцы набрали 50 мужчин и женщин. Отвергнутые реагировали трагически: некоторые из тех, кого не взяли в этот отряд, совершили хара‑кири. К середине января 1904 г. японские агенты (среди них было немало женщин) разместились в ключевых местах Маньчжурии.
Японская разведка в начале 1904 г. донесла о военных приготовлениях русских близ реки Ялу и в европейской части России. Русские войска в Сибири были мобилизованы, 10‑й и 17 армейские корпуса (включающие 4 пехотных дивизии и 4 артиллерийские бригады) были подняты по тревоге и направились в направлении Дальнего Востока. И в Западной Сибири воинские подразделения начали смещение к востоку.
Но не следует впадать в преувеличения. Можно твердо сказать, что японская разведка не знала стратегического военного плана Куропаткина, не представляла какими были мысли и стратегические идеи военного министра и генерального штаба России, какими планировались боевые действия России на Дальнем Востоке в целом и в Маньчжурии в частности.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!