Гипотеза эффективного рынка и ошибочная денежно–кредитная политика
Широко распространенная вера в справедливость гипотезы эффективного рынка сыграла свою роль и в сбое, допущенном Федеральной резервной системой. Если эта гипотеза верна, то таких вещей, как пузыри, не существует. Хотя ФРС не зашла в своих утверждениях так далеко, она заявила, что понять, был пузырь или нет, можно только после того, как он лопнет. В таком толковании пузыри являются непредсказуемыми. ФРС была права в том, что никто не может с уверенностью сказать о том, происходит раздувание пузыря или нет, до тех пор, пока он не лопнет, но оценивать вероятность такого события как высокую при определенных обстоятельствах, безусловно, можно. Экономическая политика всегда осуществляется в условиях неопределенности, но было совершенно ясно, особенно по состоянию экономики на начало 2006 года, что происходящее весьма похоже на раздувание пузыря. Чем дольше росли цены на недвижимость, тем более недоступным становилось жилье и тем более высокой являлась вероятность образования ценового пузыря.
ФРС сосредоточила свое внимание в основном на ценах товаров и услуг, а не на ценах активов и беспокоилась по поводу того, что повышение процентных ставок может привести к экономическому спаду. В этом отношении ФРС была права. Но у ФРС в распоряжении были и другие инструменты, которыми она предпочла не пользоваться. Она повторила те же ошибки, что были допущены в период образования пузыря на рынке акций доткомов*. Тогда она могла бы повысить маржинальные требования (то есть требования к объему залоговых средств, необходимых для обеспечения кредитов на покупку акций). В 1994 году Конгресс предоставил ФРС дополнительные полномочия по регулированию рынка ипотечного кредитования, но председатель Алан Гринспен отказался ими воспользоваться. Но даже если ФРС не имела бы полномочий заниматься регулирующей деятельностью, она могла бы и должна была обратиться к Конгрессу, чтобы получить те полномочия, которые были ей необходимы для того, чтобы регулировать деятельность инвестиционных банков. В преддверии этого кризиса ФРС следовало бы в максимальной степени сократить нормативное соотношение заемных средств к собственному капиталу и по мере надувания пузыря снижать его все больше и больше, а не позволять этому соотношению расти. Это могло бы ограничить объем выдаваемых ипотечных кредитов с плавающей процентной ставкой. Но вместо этого Гринспен выступал за более активный переход именно на такой вид кредитов. Если бы этого не произошло, можно было бы ограничить количество плохих кредитов. Словом, в распоряжении ФРС было достаточно инструментов для выполнения возложенных на нее функций54. Возможно, они не сработали бы идеально, но нет сомнений, что их применение помогло бы частично сдуть пузырь.
|
|
|
Одна из причин того, что ФРС настолько снисходительно отнеслась к пузырю, заключалась в том, что она поддерживала еще одну ошибочную идею, сущность которой можно сформулировать так: если проблема все‑ таки возникнет, с ней можно будет легко справиться. Одним из объяснений наличия подобной уверенности была вера в новую модель секьюритизации: считалось, что в этом случае риски распределены по всему миру и в таких масштабах, что глобальная экономическая система может легко их поглотить. При таких условиях крах рынка жилья где‑нибудь во Флориде уже не выглядит слишком ужасно. Ведь этот сегмент рынка составляет очень незначительную часть мирового богатства. Однако при этаком подходе ФРС совершила две ошибки. Во–первых, она (как и инвестиционные банкиры, и рейтинговые агентства) недооценила степень корреляции: рынки недвижимости в Соединенных Штатах (а фактически в большинстве стран мира) могут пойти вниз одновременно, что объясняется вполне понятными причинами. Во–вторых, она переоценила степень диверсификации. ФРС не понимала, в какой степени ипотечные риски были заложены в активах, лежащих на счетах крупных банков, и каким на самом деле был объем токсичных активов. Она недооценила мощные стимулы, побуждавшие участников брать на себя чрезмерные риски, и переоценила компетенцию банкиров в области управления рисками55.
|
|
|
|
|
|
Когда Гринспен заявил, что правительство может легко «починить» экономику, он не объяснил, что решение возникших проблем обойдется налогоплательщикам в сотни миллиардов долларов и что для экономики в целом плата за такую «починку» будет еще более высокой. В основе сказанного лежала странная мысль о том, что легче, образно говоря, отремонтировать автомобиль после аварии, чем предотвратить ее. На тот момент экономика восстановилась после предыдущих спадов. Кризисы, разразившиеся в Восточной Азии и Латинской Америке, не распространились на Соединенные Штаты. Но каждый из этих кризисов служил своего рода предупреждающим сигналом, призывающим задуматься о страданиях тех, кто потерял работу, дом и возможность комфортно жить на пенсии. С макроэкономической точки зрения, стоимость даже умеренной экономической рецессии является значительной, а реальные бюджетные расходы на выход из этой Великой рецессии составят триллионы долларов. Гринспен и ФРС, конечно, ошибались. Федеральная резервная система была создана, в частности, и для предотвращения крушений подобного рода. При ее создании никто не ставил перед ней задачу помочь кому‑то сорвать большой куш. Но ФРС забыла о своем первоначальном предназначении.
|
|
|
Бои на инновационном фронте
Стандартная экономическая теория (неоклассическая модель, обсуждавшаяся в этой главе выше) могла очень немного сказать об инновациях, хотя в значительной степени повышение жизненных стандартов в США за последние 100 лет было обеспечено именно техническим прогрессом56.
Как уже отмечалось, за пределами прежних моделей осталась не только информация, но и инновации.
Когда большинство экономистов поняли важность инноваций, они попытались разработать теории, объясняющие, какими должны быть их уровень и направленность57. В ходе своих разработок эти ученые заново переосмыслили некоторые идеи, которые были выдвинуты двумя великими экономистами первой половины XX века, Йозефом Шумпетером (Joseph Schumpeter) и Фридрихом Хайеком (Friedrich Hayek), которые каким‑то образом до этого оставались в стороне от основного течения экономической науки.
Шумпетер, австрийский ученый, который большую часть своих выдающихся работ написал в Гарварде, выступал против стандартной конкурентной модели58.
Основное внимание он уделял конкуренции за инновации. Он видел, что на каждом рынке временно доминировал тот или иной монополист, но вскоре место лидера занимал другой участник, предложивший какую‑то новинку, благодаря чему он становился новым монополистом на соответствующем рынке. Существовала конкуренция за рынки сбыта, а не конкуренция на рынках, и эта конкурентная борьба велась при помощи инноваций.
Очевидно, в анализе Шумпетера было больше верного, чем мы отмечали выше. Его сфокусированность на инновациях обеспечила гораздо более совершенный подход, чем стандартный экономический анализ (в теории общего равновесия Вальраса, обсуждавшейся в этой главе выше, инновации вообще игнорировались). Но Шумпетер не задал важнейших вопросов. Не прибегнут ли монополисты к каким‑то мерам, чтобы не допустить появления на рынке новых конкурентов? Будут ли новаторы стараться захватить долю рынка, которой до этого владел старожил, или займутся разработкой действительно новых идей? Можно ли было на самом деле утверждать, что этот новаторский процесс является эффективным?
Недавний опыт показывает, что положение дел может быть вовсе не таким безоблачным, как утверждают сторонники эффективного рынка. Например, Microsoft использовала свою монопольную мощь на рынке операционных систем для персональных компьютеров, чтобы оказаться главным поставщиком таких приложений, как текстовый редактор, обработчик электронных таблиц и браузер. Подавление потенциальных конкурентов сдерживало процесс внедрения ими инноваций. Конечно, действующий монополист может воспользоваться многочисленными возможностями, чтобы воспрепятствовать появлению на рынке новых участников и сохранить там свое монопольное положение. Некоторые из его действий могут дать положительный для общества эффект за счет более быстрого внедрения инноваций. Но другие его действия не имеют никакой социальной ценности. Разумеется, в динамично развивающейся экономике каждая доминирующая на рынке фирма в конечном итоге сталкивается с вызовами со стороны других участников. Toyota захватила General Motors; Google во многих сферах бросает вызов Microsoft. Но тот факт, что конкуренция в конечном счете работает, ничего не говорит об общей эффективности рыночных процессов или о преимуществах отсутствия регулирования.
Хайек, как и Шумпетер, отошел от равновесного подхода, который доминирует в традиционной экономической теории. Он писал свои работы в разгар дискуссий, на характер которых влияло наличие коммунистических систем, где доминирующую роль в управлении экономикой играли правительства. В этих системах решения централизованно принимали бюро по планированию. Некоторые из тех, кто пережил Великую депрессию и видел массовое нерациональное использование ресурсов и огромные человеческие страдания, полагали, что правительство должно играть главную роль в определении того, как следует распределять ресурсы. Хайек оспаривал эти взгляды и подчеркивал не только информационное преимущество, обеспечиваемое децентрализованной системой цен, но и подходил к рассмотрению этого вопроса более широко – с точки зрения децентрализованной эволюции самих институтов. Хотя он был прав, что ни один планирующий орган не может собрать и обработать всю необходимую информацию, как мы уже видели, это не означает, что ничем не сдерживаемая система сама по себе является эффективной.
На Хайека повлияла биологическая метафора эволюции (в отличие от Вальраса, который находился под впечатлением концепций равновесия в физике). Дарвин говорил о выживании наиболее приспособленных, и поэтому сторонники социал–дарвинизма утверждали, что жесткая конкуренция, при которой выживают наиболее приспособленные фирмы, будем приводить ко все более высокой эффективности экономики. Хайек просто воспринял эту идею как символ веры, но факт заключается в том, что неуправляемые эволюционные процессы могут привести к экономической эффективности, а могут этого и не сделать. К сожалению, в ходе естественного отбора не обязательно выбираются фирмы (или институты), которые являются лучшими в долгосрочной перспективе59. Один из главных аргументов критиков финансовых рынков состоит в том, что они действуют все более недальновидно. Некоторые из институциональных изменений (например, повышенное внимание инвесторов к показателям доходности в ежеквартальных отчетах) мешают компаниям действовать исходя из более долгосрочных перспектив. В ходе нынешнего кризиса некоторые фирмы жаловались, что они не хотели бы работать с тем большим кредитным плечом, который фактически применяли, так как понимали, что это рискованно, но если бы они отказались от этой практики, то попросту не выжили бы. Их доходность на капитал была бы низкой, и другие участники рынка неправильно истолковали бы их низкую рентабельность, решив, что они плохо занимаются инновациями и слабы как предприниматели, после чего цена их акций пошла бы вниз. Они считали, что у них просто не было выбора, кроме следования за стадом, – с катастрофическими последствиями в долгосрочной перспективе как для своих акционеров, так и для экономики в целом.
Следует отметить, что, хотя Хайек стал своего рода божеством для консерваторов, он (как и Смит) понимал, что правительство играет в экономике важную роль. Вот что он говорил по этому поводу, обращаясь к сторонникам свободного рынка: «Наверное, ничто не принесло столько вреда, как несгибаемое следование… некоторым эмпирическим правилам и, прежде всего, такому принципу капитализма, как laissez‑faire – невмешательство»60. Хайек утверждал, что правительство должно играть свою роль в различных областях, начиная от регулирования продолжительности рабочего дня, денежно–кредитной политики и деятельности финансовых институтов до обеспечения потока соответствующей информации.
Экономические теории, созданные за последнюю четверть века, в значительной степени помогли понять происходящее и разобраться в том, почему рынки зачастую допускают сбои и что можно сделать, чтобы заставить их работать лучше. Идеологи правых и экономисты, им помогавшие, при активной поддержке заинтересованных финансовых групп, которым было очень хорошо в условиях дерегулирования, решили проигнорировать эти научные достижения. Они предпочли сделать вид, что последнее слово по поводу эффективности рынка сказали Адам Смит и Фридрих Хайек, чьи идеи затем были, может быть, немного уточнены при помощи некоторых причудливых математических моделей, результаты применения которых подтвердили прежние выводы. Но эти заинтересованные лица игнорировали замечания этих ученых о необходимости вмешательства государства.
Рынок идей не является более совершенным, чем рынок товаров, капиталов и рабочей силы. Лучшие идеи на нем не всегда берут верх, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Но есть одна хорошая новость: хотя вздор о совершенных рынках может доминировать в умах некоторых представителей экономической профессии, ряд ученых пытались понять, как рынок работает на самом деле. Их идеями теперь пользуются те, кто стремится создать более стабильную, процветающую и справедливую экономику.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!