Бои на денежно–кредитном фронте
Возможно, худшие результаты были получены в тот момент, когда чикагская школа и школы, придерживающиеся концепции жестких заработных плат и цен, объединились в борьбе с инфляцией, чтобы сформулировать денежно–кредитную политику.43 В результате этого центральные банки сосредоточили свои усилия на исправлении ситуаций, когда цены немного выходят из‑под контроля даже при умеренной инфляции, но они полностью игнорировали проблемы, которые возникают, когда финансовые рынки становятся чрезмерно хрупкими. Убытки от сбоев, происходящих на финансовых рынках, в тысячи раз превосходят те, которые вызваны инфляцией, при условии, что она остается низкой или умеренной.
Центральные банки являются своего рода клубом, члены которого склонны следовать причудам и моде. Они, как правило, ведут себя консервативно и по большому счету не верят в необходимость государственного вмешательства в деятельность рынков. В этом есть что‑то странное: их главной задачей является установление и поддержание одного из самых важных ценовых показателей в экономике – процентных ставок. Поэтому вопрос заключается не в том, будет ли вмешиваться правительство, а в том, как оно это сделает и когда. Сторонники чикагской школы считают, что именно действия правительства вызывают инфляцию. Ученики Милтона Фридмана, последователи монетаризма, использовали упрощенные модели для поддержки идеологической линии, согласно которой роль правительства является ограниченной. В качестве рекомендации они предложили простое предписание (так называемый монетарный подход, который вошел в моду в 1970–х и начале 1980–х годов): свяжите правительству руки при помощи увеличения денежной массы, ежегодно возрастающей с фиксированной скоростью. После того как правительство будет приручено таким образом, рынки смогут продемонстрировать свои чудесные способности к саморегулированию.
|
|
|
Монетаризм основывался на идее о том, что лучший способ стабилизации цен (то есть обеспечения низкой инфляции) – увеличение денежной массы с фиксированной скоростью, равной темпам роста реального объема производства. К сожалению, именно тогда, когда эта идея стала модной, появились факты, свидетельствующие против нее. Базовая эмпирическая гипотеза монетаризма состояла в том, что соотношение количества денег и объема ВВП (называемое скоростью денежного обращения) является постоянной величиной. На самом деле на протяжении последних 30 лет это соотношение варьировалось в широких пределах по крайней мере в некоторых странах. Монетаризм потерпел крах, и сегодня на эту теорию не полагается почти ни одно правительство.
|
|
|
В конце 1990–х и в начале нынешнего века модным направлением стало установление целевого значения инфляции. При задании предельной величины инфляции правительство выбирает, скажем, инфляцию в 2%. Если уровень инфляции превышает 2%, центральный банк поднимает процентные ставки. Чем сильнее инфляция превысила целевое значение, тем выше поднимается уровень процентной ставки. Инфляция считалась высшим злом, и поэтому главной задачей центрального банка было уничтожение этого дракона. В основе идеи установления целевого значения инфляции лежало убеждение в том, что если экономика понимает, что центральный банк будет предпринимать решительные меры против инфляции, если ее уровень превысит, например, 2%, то у профсоюзов или у кого‑то еще будет меньше стимулов просить о повышении заработной платы, так как это приведет к росту инфляции сверх заданного уровня.
Повышенное внимание к инфляции основывалось на четырех предложениях, ни одно из которых до сих пор не получило достаточного эмпирического и теоретического подтверждения. Во–первых, руководители центральных банков утверждают, что инфляция оказывает существенное негативное влияние на экономический рост. Тут верно прямо44, противоположное: до тех пор, пока инфляция оставалась в пределах от низкой до среднейКаких‑либо заметных негативных последствий вроде бы не наблюдалось, й вот чрезмерно жесткие попытки подавления инфляции приводили к замедлению экономического роста45. Во–вторых, эти руководители заявляли, что инфляция особенно тяжело сказывается на бедных слоях населения. Когда слышишь, что банки начинают заботиться об интересах бедных людей, надо всегда быть настороже и проявлять некоторую подозрительность к такой заботе. Дело в том, что больше всего при инфляции теряют держатели долговых обязательств, которые сталкиваются с тем, что реальная стоимость их активов подвергается эрозии. В Соединенных Штатах, как и в большинстве других стран, размер социальных пособий с ростом инфляции увеличивается. Возможность автоматической индексации размера заработной платы иногда прямо предусматривается в трудовом контракте. Сказанное вовсе не означает, что число бедных людей, страдающих из‑за инфляции, является незначительным: социальные пособия, получаемые Многими пенсионерами, недостаточны для поддержания нормального уровня их жизни, и многие, может быть, большинство из них не являются владельцами обязательств, индексируемых с учетом инфляции и призванных обеспечить им полную защиту от инфляции. Правда и то, что бывали периоды высокой инфляции, когда бедные действительно страдали, но эти лишения не были в первую очередь вызваны инфляцией. Быстрый рост цен на нефть в конце 1970–х годов означал, что американцы становились более бедными: потребителям приходилось больше платить за покупаемые ими нефтепродукты. Неудивительно, что из‑за этого пострадали рабочие. Шок, вызванный высокими ценами на нефть, привел к росту инфляции. Некоторые, наблюдая снижение жизненных стандартов, ошибочно винят в этом инфляцию, но и у снижения стандартов, и у повышения инфляции имеется одна общая причина. Для работников самое главное – рабочие места, а если высокие процентные ставки приводят к росту безработицы, рабочие страдают дважды: и из‑за отсутствия работы, и из‑за инфляционного давления, снижающего их покупательную способность.
|
|
|
|
|
|
Третья ошибка банкиров заключалась в том, что они представляли экономику стоящей на краю пропасти: небольшое отклонение в сторону повышения уровня инфляции могло направить всех участников вниз по скользкому склону инфляции, куда они понеслись бы со все возрастающей скоростью. Здесь можно воспользоваться и другой метафорой: к борьбе с инфляцией следует подходить, как к борьбе с алкоголизмом. Бывшим алкоголикам говорят, что они не должны позволять себе даже глотка какого‑ то крепкого напитка, чтобы не вернуться к своей пагубной привычке. Если это произойдет, человек снова уйдет в запой. Точно так же, утверждают банкиры, если страна попробует эликсир инфляции, она начнет требовать его во все больших и больших дозах. И низкие на старте темпы инфляции начнут быстро ускоряться. Но и в этом случае факты свидетельствуют прямо об обратном: правительства способны ограничивать инфляцию в тех случаях, когда она начинает расти слишком быстро, и вполне успешно применяют для этого имеющийся у них набор инструментов.
Последнее заблуждение банкиров состоит в следующем: они считают, что расходы на снижение темпов инфляции будут высокими. Поэтому, по их мнению, инфляцию надо уничтожить еще до того, как она возникнет. Опять же в реальной жизни все обстоит совершенно иначе. Несколько стран (например, Гана и Израиль) снизили величину инфляции с очень высокого уровня до низких и умеренных уровней и добились этого с не большими затратами. В других странах расходы, выраженные в виде более высокого уровня безработицы, необходимые для перехода в состояние дефляции (го есть снижения инфляции), оказались соизмеримы с выгодами, получаемыми при снижении безработицы в период инфляции.
Одним из самых ярких критических аргументов, выдвигаемых против модною предложения об установлении целевого значения инфляции, является довод о том, что в этом случае недостаточно внимания уделяется источникам инфляции. Если высокие темпы инфляции вызваны растущими ценами на энергоносители и продукты питания, как это было в 2006–2007 годах, небольшая страна, повысившая свои процентные ставки, вряд ли сможет заметно повлиять на эти глобальные силы. Да, страна может снизить темпы инфляции за счет достижения такого высокого уровня безработицы в остальных секторах экономики, что величина заработной платы и цены снизятся, но такое лечение будет еще хуже, чем сама болезнь. Соединенные Штаты обходят эту проблему при помощи исключения цен продовольствия и энергоносителей при измерении показателя уровня инфляции, применяемого в макроэкономических целях. Однако в большинстве развивающихся стран такой подход привел бы к тому, что пришлось бы исключить из расчетов 50 или более процентов определяющих цены факторов, то есть ценовых детерминантов. Даже в Соединенных Штатах цены продуктов питания и энергоносителей относятся к той категории, которой люди уделяют повышенное внимание. Такое отношение влияет на их ожидания в отношении будущего уровня инфляции и на размер запрашиваемой ими заработной платы.
Нынешний кризис покончит с идеей упрощенного подхода в виде установления целевого значения инфляции и по другой причине. Руководители центральных банков наивно предполагали, что низкая инфляция является необходимым и почти достаточным условием для экономического процветания. Поэтому, пока инфляция была низкой, они могли не сдерживать поток ликвидности, так как были уверены, что все находится под контролем. Но на самом деле ситуация была иной. Избыток ликвидности создавал ценовые пузыри, прорыв которых обычно приводит к резкому ухудшению положения дел в финансовой системе и в экономике. Инфляция, конечно, может приводить к искажениям в оценке происходящих событий. Те, кто придает инфляции первостепенное значение (чикагская школа и кейнсианцы, сторонники жестко установленных цен и размера заработной платы), были правы, так как при наличии инфляции все цены не меняются одновременно и поэтому относительные цены могут варьироваться46. Но эти потери меркнут по сравнению с убытками, вызванными нестабильностью финансового рынка. Похоже, на сегодняшний день верх в этих спорах одержали сторонники другой ветви новой кейнсианской экономики, которые считают главной проблемой не инфляцию, а хрупкость финансовой системы. К счастью, в настоящее время большинство руководителей центральных банков понимают, что они должны уделять повышенное внимание финансовым рынкам и ценовым пузырям, а также контролю над товарной инфляцией, и для этого у них имеются все необходимые средства17.
Бои на финансовом фронте
Вера в рациональность рынков подпитывала финансовый сектор в большей степени, чем любую другую отрасль экономики. Я подозреваю, что это являлось результатом пагубного влияния, распространяемого самими консервативно настроенными участниками рынка. Убеждение в том, что рынки являются эффективными и саморегулирующимися, соответствовало интересам многих отдельных групп. Соответственно, любые доказательства необоснованности этого убеждения были неудобны для этих заинтересованных групп. Многие, в том числе представители финансового рынка, считали, что реальные возможности для получения прибыли возникают только в том случае, если рынки не регулируются. В конце концов, регулирующие правила являются по своей сути ограничениями. Почти неизбежно прибыль, получаемая там, где компании должны были действовать в условиях ограничений, казалась им более низкой по сравнению с той, которую они могли бы получить, действуя свободно.
Я употребил выражение «казалась им более низкой», так как каждая фирма, думающая таким образом, не принимает во внимание все последствия отмены ограничений. Ведь поведение других участников рынка в этом случае также подвергается изменениям. Действительно, мы знаем, что, согласно стандартной экономической теории, если бы рынки действительно были эффективными и конкурентными, то в конце концов прибыль в какой‑то момент опустилась бы до нулевой. Снятие ограничений могло бы позволить фирме–первопроходцу воспользоваться вновь открытой возможностью и добиться более высокой прибыли, однако все достигнутые преимущества очень быстро должны были исчезнуть. Некоторые компании понимают, что способ получения устойчивой прибыли состоит в том, чтобы либо действовать более эффективно, чем конкуренты, либо выяснить, как можно сделать рынки несовершенными.
В ходе интеллектуальной битвы вокруг эффективности финансовых рынков возникло множество отдельных боев, участники которых выясняли, кто из них прав по ключевым вопросам этого направления. К числу этих вопросов относились следующие. Отражают ли цены финансовых рынков всю доступную информацию? Какую роль они играют в определении инвестиционной деятельности? Как мы уже видели, хорошо функционирующие финансовые рынки находятся в центре успешной рыночной экономики, поскольку именно они занимаются распределением одного из самых основных и дефицитных ресурсов – капитала. В основе рыночной» процесса сбора, обработки и передачи информации лежит ценовой механизм. 'Экстремальная гипотеза эффективных рынков исходила из того, что цены отражают всю имеющуюся на рынке информацию и предоставляют фирмам всю значимую информацию, которая им нужна для принятия решений, например информацию, связанную с инвестициями. С этой точки зрения, критически важно усиливать роль рынков в области определения цен.
Цены отражают часть того, что происходит в экономике, но существует и много посторонних шумов, причем таких внешних влияний настолько много, что лишь отдельные бизнесмены готовы полагаться только на информацию, представленную ценами на интересующих их рынках. Конечно, цены акций влияют на принятие решений, так как от рынка зависит стоимость капитала компании. Но примет ли сталелитейная корпорация решение о выделении средств на строительство нового сталелитейного завода только потому, что какой‑то инвестиционный клуб стоматологов и врачей из Пеории, штат Иллинойс, пришел к выводу, что сталь в будущем станет широко востребованным ресурсом, и приведет ли уже сегодня вывод специалистов этого клуба и других инвесторов к мысли о предстоящем росте цен на сталь? Будет ли нефтяная компания принимать свои решения о необходимости разведки новых месторождений, руководствуясь лишь сегодняшними ценами на нефть, которые, вполне вероятно, обусловлены действиями краткосрочных спекулянтов?
Если бы гипотеза эффективного рынка была верной и если бы участники рынка действовали в полной мере рационально, то они все знали бы, что не смогут получить более высокие результаты, чем рынок в среднем. В этом случае они просто «купили бы кусочек рынка», то есть участник, имеющий 0,01% богатства страны, приобрел бы по 0,01% каждого имеющегося на рынке актива. Именно этим на самом деле занимаются индексные фонды, отслеживающие колебания курсов определенного набора ценных бумаг, но, хотя за последние три десятилетия масштабы деятельности таких фондов очень сильно выросли, гораздо большее число управляющих компаний стремится к тому, чтобы получить результаты лучше среднерыночных. Тот факт, что участники рынка тратят миллиарды и миллиарды долларов в своих попытках «обыграть рынок», сам по себе опровергает двойную гипотезу о том, что рынки являются эффективными и что большинство участников рынка ведут себя рационально. В основном доверие к этой теории во многом объяснялось тем, что она утверждала, что «обыграть рынок» на самом деле трудно. Для рыночных цен обычно были характерны определенные зависимости! например, цены соевых бобов находились в более–менее постоянной взаимосвязи с ценами соевой муки и соевого масла. Поэтому в этом смысле «эффективность» рынка можно легко проверить в любой момент времени. Но в более сложных ситуациях наглядно оценить «эффективность» рынков трудно. Если рынки были бы эффективными, никаких пузырей никогда бы не возникало. Но ведь они появлялись неоднократно. Конечно, было нелегко заявлять о том, что на рынке недвижимости происходит раздувание ценового пузыря: большинство инвесторов просто пропускали подобные заявления мимо ушей, хотя некоторые признаки этого раздувания были явными.
Но отдельные участники были более внимательны (как, например, Джон Полсон, который заработал на этом миллиарды долларов со своим хедж–фондом).
Обыграть рынок может быть трудно по двум разным причинам. Рынок может быть полностью эффективным, когда цены отражают всю имеющуюся информацию или когда рынок на самом деле представляет собой казино, в котором богачи забавляются азартными играми, из‑за чего цены меняются случайным образом, отражая порой лишь смену настроений и ожиданий участников. В обоих этих случаях будущие цены непредсказуемы. На протяжении многих лет получено много веских доказательств, не подтверждающих интерпретацию рынков как эффективных механизмов. Нынешний кризис и предшествующее ему бесчисленное количество самых разных эпизодов лишь усилили сомнения в наличии приписываемой рынку эффективности. Например, 19 октября 1989 года произошел крах на фондовых рынках по всему миру; падение составляло 20 и более процентов. Никаких разумных объяснений столь значительному падению стоимости мирового капитала не было найдено: без каких‑либо значимых новостей или событий произошла катастрофа, превышающая по своим масштабам последствия даже самых тяжелых войн. Никто не смог предсказать того, что события на рынке будут развиваться подобным образом, и, конечно, никто после этого не мог утверждать, что такая волатильность на рынке стала отражением всей нужной информации, которая была умело и правильно переработана рынком49.
Впрочем, следует отметить, что многие сторонники идеи эффективных рынков не отличались постоянством своих взглядов. Они верили, что рынки были уже в полной мере эффективными. И вместе с тем они хвастались достоинствами новых инноваций, предложенных на финансовых рынках, и утверждали, что огромные бонусы и прибыли, получаемые ими, были всего лишь справедливым вознаграждением за те возможности, которыми стало пользоваться общество благодаря этим новшествам. На этих якобы в полной мере эффективных рынках преимущества предложенных ново введений, однако, были весьма ограниченными: они всего лишь привели к сокращению операционных издержек, что позволило рационально мыслящим людям управлять с более низкими затратами теми рисками, которыми они без применения нововведений могли бы управлять иначе.
Лишь немногие участники (хедж–фонды), похоже, последовательно опережают рынок. Существует всего один способ, согласующийся с гипотезой эффективных рынков, который позволяет добиваться таких результатов: обладание инсайдерской информацией. Сделки на основе такой информации являются незаконными. Если участники рынка считают, что кто‑ то находится в более выгодном положении только благодаря имеющейся у него информации, они будут менее склонны к совершению сделок. Одна из вызывающих беспокойство проблем, о которых говорилось в главе 6, состоит в том, что несколько крупных банков в силу лишь своего размера и масштабов проводимых финансовых операций имеют информационные преимущества перед конкурентами. Вполне вероятно, они не нарушают никаких законов, но условия, в которых они конкурируют, не являются равными для всех50. Целая череда событий, случившихся осенью 2009 года, позволяет предположить, что успех большого числа хедж–фондов был обусловлен использованием инсайдерской информации51.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 229; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!