Часть вторая. Личность и группа

Введение. Личность и группа

Что такое группа – и как она вообще может существовать? Каждый участник группы – сложная личность со своими целями и мотивами, и все же группа способна функционировать слаженно, результативно и даже гармонично. Должно быть, дело в том, что каждый отдельный участник приспосабливает свое поведение к нуждам остальных, и социальные психологи стремятся понять природу и масштабы этих приспособлений. На следующих страницах мы исследуем групповые явления – как в малых группах, так и в больших скоплениях людей, которые мы условимся называть «толпой».

Этих общих наблюдений мало – необходимо также найти способ изучать групповые явления, очистив их от посторонних влияний. С моей точки зрения, идеальную парадигму для этого задали эксперименты по изучению группового давления, которые проводил Соломон Э. Аш.

В ходе экспериментов Аша группе из 4–6 испытуемых показывали отрезок определенной длины и просили сказать, какой из трех предложенных отрезков ему равен. Всех испытуемых, кроме одного, заранее тайно просили выбирать при каждой попытке не тот отрезок. Наивного испытуемого помещали так, что он слышал ответы большинства других в группе, прежде чем объявить о своем решении. Аш обнаружил, что при таком социальном давлении значительная доля испытуемых не верила глазам своим, а соглашалась с группой.

Мне выпало счастье быть учеником и коллегой профессора Аша и в Гарварде, и в Принстоне. Аш умеет вдохновлять – и даже не столько на официальных лекциях и семинарах, сколько тогда, когда он излагает ход своей мысли в разговоре. Он поистине гениален и при этом очень скромен.

Большинство статей в этом разделе – вариации на тему эксперимента Аша. Слово «вариации» я употребляю почти как музыкальный термин: так Брамс писал вариации на тему Гайдна. Как и в музыке, тема мастера иногда очевидна и почти не приукрашена. А иногда оригинальный мотив еле различим, поскольку вариации приняли новое направление и уже практически не зависят от изначальной мелодии. Самому мастеру не всегда по душе, как его темы меняют тональность и акцент. Tant pis. С моей точки зрения, эксперимент Аша просто поворачивается разными гранями – словно вечный интеллектуальный бриллиант. Стоит направить на него аналитический свет, и он преломляет энергию и отбрасывает кругом новые интересные узоры. Более того, в аспирантуре я часто изобретал вариации на тему его эксперимента – и просто как мысленный эксперимент, и как учебное задание. Приведу десять моих любимых вариаций.

1. Про-социальная конформность. В эксперименте Аша показано, как группа ограничивает, сковывает и искажает реакцию личности. Одна вариация изучала про-социальное воздействие давления группы. Испытуемые свободно принимали решение о том, сколько пожертвовать на те или иные благотворительные мероприятия. Сообщники экспериментатора поднимали сумму пожертвований на каждое из восьми благотворительных мероприятий – и испытуемые под влиянием группы тоже жертвовали больше именно на это мероприятие. Эту традицию конструктивной конформности продолжает статья «Групповое давление как путь к освобождению» (с. 178).

2. Последовательное влияние. В ходе эксперимента Аша наивный испытуемый сталкивается с единодушным мнением всей собравшейся группы. В этой вариации испытуемые сталкиваются с единодушным мнением нескольких человек, однако каждый сообщник экспериментатора выступает против испытуемого поодиночке, в разные дни, в течение недели. Влияние накапливается и приближается к влиянию собравшейся одновременно группы.

3. Влияние на враждебно настроенного. Как повлияет на человека группа, к которой он относится отрицательно? Я предложил студентам придумать технику эксперимента по изучению влияния группы на враждебно настроенную личность. Одни студенты считали, что группа может побудить его совершать те или иные действия, публично призвав к противоположному, – они предположили, что враждебно настроенный человек поведет себя в пику тому, чего, по его мнению, хочет группа. Другие решили, что лучше работать над снижением враждебности.

4. Конформность в действиях. Испытуемые Аша поддавались влиянию группы в том, что касалось вербальных суждений. Но способна ли группа заставить человека совершать действия, в которые он в другом случае не дал бы себя вовлечь? (См. статью «Влияние группы и действия, направленные против человека» (с. 164).) Каков диапазон значимого поведения, на которое способна повлиять группа?

5. Долгосрочные последствия подчинения группе. Когда испытуемый подчинялся группе в ходе эксперимента Аша, это не имело для него долгосрочных последствий – все заканчивалось, когда он покидал лабораторию. Опыт был полностью самодостаточным. Но всегда ли так обстоят дела с давлением группы? Будет ли человек так же охотно подчиняться группе, если речь идет о действиях вне лаборатории? Например, даст ли испытуемый раскрасить себе лоб зеленкой, если на это согласятся все сообщники экспериментатора? Готов ли наивный испытуемый расписаться в брачном сертификате, если вся группа покорно это делает? Такого эксперимента пока не провели, а между тем ответить на эти вопросы немаловажно.

6. Давление, оказываемое на группу. Эксперимент Аша изучает, как личность реагирует на давление группы. А как реагируют группы, если они оказываются под единодушным давлением более широкого поля групп? Вариация Аша с партнерством затрагивает эту тему, но не раскрывает ее полностью.

7. Конформность в бездействии. Испытуемые Аша подвергаются влиянию большинства, предпринимающего какое-то активное действие (выносящего суждение). Но может ли группа вызвать пассивность, показав пример бездействия? Именно на этом построены типичные эксперименты по изучению феномена стороннего наблюдателя.

8. Предупрежденные испытуемые. В этом варианте мы прямо сообщаем испытуемым, что время от времени участники группы преднамеренно дают неверные ответы. Это меняет основную психологическую тональность опыта, однако, как ни странно, некоторые испытуемые все равно идут на поводу у группы – у них наблюдается своего рода подражательный рефлекс.

9. Повторение стимула. Испытуемые в том варианте эксперимента Аша, где использовались звуковые сигналы (испытуемым давали послушать два гудка и просили отметить, какой звучал дольше; группа давала неверный ответ), имели право попросить повторить стимул, прежде чем выносить суждение. Тем самым они имели возможность уточнить свое представление, однако повторить гудки попросили лишь единицы. И этого практически никогда не делали те, кто пошел на поводу у группы в определении продолжительности гудка. Их конформность так глубока, что не позволяет им снизить уровень неуверенности, даже когда есть такая возможность.

10. Конформность черного ящика. В исследовании Аша испытуемый и группа обладают равным доступом к материалу-стимулу. Моя ученица Рита Дайтелл провела вариант эксперимента с «черным ящиком»: у группы был доступ к материалу-стимулу, а у испытуемого – нет. Это соответствует тому, что нам часто приходится решать, принимать ли на веру суждения других людей о событиях, которые они наблюдали, а мы нет.

Каждый из вариантов, в значительной мере основанный на парадигме Аша, проливает свет на новый аспект социального влияния и свидетельствует о том, каким невероятно плодотворным оказался оригинальный эксперимент.

В нескольких статьях из этого раздела рассказывается об экспериментах, продолжающих парадигму Аша. В статье «Национальность и конформность» изучается влияние группового давления на индивидуальные суждения и демонстрируется, что оно несколько – хотя и немного – различается в разных национальных культурах. Целью исследования было применить эксперимент Аша как меру для изучения уровня конформности в двух культурах. Этот опыт вынудил меня перестать интересоваться национальными культурами и переключиться на явление группового давления. Оно явно не ограничивается вербальными высказываниями.

Вопрос вербальной конформности, разумеется, крайне важен. Климат сообщества в целом зависит от того, насколько свободны отдельные личности в самовыражении. Способность группы высмеивать исходное высказывание и развенчивать любые идеи – немаловажный аспект социальной жизни. Однако конформность не ограничивается вербальным выражением. Группа зачастую определяет даже поступки человека, и на этом построена экспериментальная структура, описанная в статье «Влияние группы и действия, направленные против человека» (с. 164).

На с. 45 я уже писал о том, что мои эксперименты по изучению подчинения – это те же эксперименты Аша, в которых изменены два аспекта: во-первых, вербальное суждение заменено морально значимым поступком, во-вторых, я изучал не группы, а власть. В статье «Групповое давление как путь к освобождению» (с. 178) мы завершили полный цикл. Группа рвет оковы власти и своим примером восстанавливает способность человека сопротивляться произволу власти.

В реальной жизни конструктивное применение влияния группы выходит далеко за рамки того, что показал эксперимент. Отдельные личности зачастую ищут группы, чье влияние и стандарты помогут им поставить цель и достичь ее. Иногда давление необходимо нам, мы хотим проявить конформность и перенять цели группы, если у нее высокие идеалы или она поддерживает нашу систему ценностей.

Мне думается, что темы подчинения личности групповому давлению, конфликта совести и власти и той конструктивной роли, которую играют группы в жизни личности, – это центральные вопросы опыта личности в социуме. То, что мы, появившись на свет, попадаем в социальную матрицу, – это основа человеческого бытия, однако каждый из нас борется за то, чтобы быть личностью. Без социальной матрицы невозможно строить жизнь, она снабжает нас языком и привычками, достойными цивилизованных людей, дарует нам цели, ценности и драгоценное общество себе подобных. Но как только нам даруют систему ценностей, она становится нашим личным достоянием, и тогда человеку приходится бороться, чтобы отстоять свою индивидуальную совесть, суждения и критическое мышление под давлением толпы и власти, которая навязывает ему свои представления.

Самые яркие черты человечества – то, что люди получают от других: язык, навыки рационального мышления, человеческие ценности. Однако человек, чтобы сохранить в себе самое лучшее, зачастую вынужден в одиночку противостоять толпе и власти. Человек усваивает эти ценности, а потом должен их отстаивать – иногда в борьбе с тем самым обществом, от которого их получил. Хотя на человека зачастую оказывают колоссальное давление, чтобы он отказался от критического мышления, шел на сделку с совестью и отказывался от своей человечности, зачастую он оказывается упорным и стойким, выдерживает сиюминутное давление и снова обретает силу и целостность духа. Однако же, как показывают наши эксперименты, так бывает не всегда. Но это идеал, к которому стоит стремиться.

Рис. 6. Испытуемый-норвежец во время эксперимента по изучению влияния группы. (Рисунок Роя Сьюпериора)

Помимо статей об экспериментах, в этом разделе приведена выдержка из моей диссертации «Конформность в Норвегии и Франции», завершенной в 1960 году. Отрывок об этике с. 159, пожалуй, выглядит парадоксально: ведь пройдет всего несколько лет, и мои эксперименты по изучению подчинения станут центром жарких морально-этических дебатов. Впрочем, независимо от этичности и неэтичности экспериментов по изучению подчинения мои давние эмпирические исследования этики опровергают замечания некоторых критиков, что я якобы пренебрегаю этическими вопросами.

Литература

ASCH, S. E., 1956. «Studies of independence and conformity: I. A minority of one against a unanimous majority». Psychological Monographs, 70 (9, Whole No. 416).

DYTELL, R., 1970. «An analysis of how people use groups as a source of information on which to base judgments». Unpublished doctoral dissertation, The City University of New York.

Национальность и конформность^[41]

Путешественники очень любят рассказывать, каковы жители разных стран, где им довелось побывать. Национальные стереотипы – неотъемлемая часть народной мудрости. Все знают, что итальянцы «легкомысленны», немцы «трудолюбивы», голландцы «опрятны», швейцарцы «аккуратны», англичане «замкнуты» и так далее. Привычка делать обобщения о разных национальностях – отнюдь не новинка. Даже в византийских учебниках по военному делу тщательно расписаны нравы и обычаи чужеземцев, а американцы и по сей день узнают себя в блестящем очерке национального характера, который оставил нам Алексис де Токвиль более ста лет назад.

И все же ученый скептик всегда должен задаваться вопросом: «Откуда мне знать, что то, что говорят о жителях той или иной страны, – правда?» Не исключено, что эти рассказы окрашены предубеждениями и предрассудками, а в отсутствие объективных данных нелегко отличить правду от вымысла. Таким образом, современный исследователь, не желающий ограничиваться литературным описанием, сталкивается с вопросом, как объективно анализировать поведенческие различия между национальными группами. При этом он имеет в виду просто анализ, не основанный на субъективных суждениях, анализ, который может подтвердить любой компетентный исследователь, применяющий те же методы.

Можно без труда объективно показать, что в разных странах обычно говорят на разных языках, едят разную пищу и соблюдают разные обычаи. Но можно ли пойти дальше и выявить национальные различия в «характере», в «личности»? Если обратиться к более тонким аспектам поведения, данных для изучения национальных различий практически нет. Однако нельзя с ходу отрицать существование подобных различий – просто у нас мало надежной информации, чтобы сделать окончательный вывод.

Прежде чем рассказывать о результатах своего собственного исследования, вкратце очертим попытки достичь объективности в решении этой сложной задачи в прошлом. Один из методов состоял в изучении литературы и других культурных продуктов нации в надежде выявить общие психологические характеристики. Например, Дональд В. Макгранахан из Гарвардского университета изучил имевшие успех театральные постановки в Германии и США и сделал вывод, что действующие лица немецких пьес больше следуют принципам и идеологическим установкам, а американские скорее стремятся добиться исключительно личных целей. Очевидно, что такое исследование имеет свои ограничения: изучаемое поведение и установки – синтетические, постановочные и, вероятно, практически ничем не напоминают реальную жизнь.

Возможен и другой косвенный подход – он опирается на инструментарий клинической психологии. Первопроходцами этого метода были антропологи, изучавшие маленькие первобытные сообщества, а к современным нациям и к городскому населению он начал применяться лишь недавно. Этот метод делает упор на тесты наподобие теста Роршаха с чернильными пятнами и тематический апперцевтивный тест (ТАТ). В ходе ТАТ испытуемому показывают рисунок с изображением ситуации, которую можно толковать по-разному, и просят составить по нему рассказ. Главный недостаток тестов – то, что достоверность их результатов трудно проверить, и в целом они имеют импрессионистический характер.

Наконец, в нашей стране задачу пытались решить при помощи особой разновидности выборочных вопросов, разработанных Эльмо Ропером и Джорджем Гэллапом. Английский социопсихолог Джеффри Джорер основал свое исследование «Английский характер» (Geoffrey Gorer. «Exploring English Character») на анкете, которую он роздал 11 000 соотечественников. Вопросы касались разных сторон английской жизни: обычаев, связанных с ухаживанием, школьной жизни, домашнего уклада. К сожалению, ответы каждого отдельного человека не обязательно имеют отношение к фактам, и вот почему. Иногда человек сознательно искажает ответы, чтобы произвести благоприятное впечатление, а иногда искренне заблуждается в оценке собственного поведения, что можно приписать как плохой памяти, так и той слепоте, с какой люди часто относятся к своим поступкам и мотивам.

Нельзя отметать эти методы и недооценивать их важность в изучении национальных черт. Однако в принципе, если человек хочет узнать, отличается ли поведение представителей одной национальности от другой, будет лишь логично изучить релевантное поведение непосредственно, причем в условиях контролируемых наблюдений, чтобы снизить личное предубеждение и сделать измерения более точными.

Значительный шаг в этом направлении описан в статье об исследовании, предпринятом в 1954 году международной группой психологов, которые объединились в Организацию сравнительных социальных исследований. Эта группа изучала реакцию на угрозы и враждебность у школьников в семи европейских странах на основании гипотез, которые выдвинул Стэнли Шахтер из Колумбийского университета. Исследование было призвано не столько изучить национальный характер, сколько в целом проверить некоторые предположения об угрозах и враждебности на материале, полученном в разных странах. В ходе исследования и в самом деле были выявлены некоторые различия между странами, однако у исследователей возникло подозрение, что результаты не вполне достоверны. Дело было то ли в дефектах самого эксперимента, то ли в погрешностях стоящей за ним теории. Хотя целью эксперимента была проверка теории, это исследование стало вехой в кросс-культурных исследованиях. К сожалению, Организация сравнительных социальных исследований по завершении этого проекта закрыла свою программу.

Мои исследования начались в 1957 году. Целью их было проверить, применимы ли экспериментальные техники к исследованию национальных черт, в частности, посмотреть, можно ли измерить конформность в двух европейских странах – Норвегии и Франции. Я выбрал конформность по нескольким причинам. Во-первых, можно сказать, что национальная культура существует лишь пока люди придерживаются общих стандартов поведения – то есть проявляют конформность к ним. Это психологический механизм, лежащий в основе любого культурного поведения. Во-вторых, конформность стала больным вопросом для многих современных социальных критиков: они утверждают, что люди стали придавать слишком много значения мнению окружающих, и это нездоровая тенденция в современном обществе. Наконец, для измерения конформности разработаны хорошие экспериментальные методы.

Главным инструментом исследований стала модификация эксперимента по изучению давления группы, который ставил и Соломон Э. Аш, и другие социальные психологи. В оригинальном эксперименте Аша группе из шести испытуемых показывали отрезок определенной длины, а затем спрашивали, какой из трех других отрезков ему равен. Все испытуемые, кроме одного, заранее получали секретные указания выбирать либо при каждой попытке, либо в определенной доле попыток «неверный» отрезок. Наивному испытуемому отводили такое место, что он, прежде чем объявить о своем решении, слышал ответы большинства товарищей по группе. Аш обнаружил, что при такой форме социального давления большая доля испытуемых предпочитала идти на поводу у группы, а не соглашаться с тем, что видят собственными глазами.

Наш эксперимент проводился не с отрезками на карточках, а со звуковыми сигналами. Пять испытуемых – сообщники экспериментатора, они вступают в заговор с целью оказать социальное давление на шестого. Испытуемые слушают два гудка, после чего их просят сказать, какой длиннее. Пятеро сообщников отвечают первыми, испытуемый, которому предстоит высказаться последним, слышит их ответы. Сообщникам было дано указание давать неверные ответы в 16 из 13 попыток, составлявших один эксперимент. Мы решили задействовать гудки, а не линии, они лучше подходят к экспериментальному методу с «фиктивными группами». Психологи из Йельского университета Роберт Блейк и Джек У. Брем обнаружили, что эксперименты по изучению влияния группы можно проводить и без личного присутствия сообщников. Достаточно, чтобы испытуемый думал, что они есть, и слышал их голоса в наушниках. Фиктивные группы легко создавать при помощи магнитофонных записей. Бобинам не нужно платить за час работы, и достать их несложно.

Когда испытуемый входил в лабораторию, то видел на вешалках несколько пальто, и у него сразу складывалось впечатление, что он не один. Его провожали в одну из шести закрытых кабинок, где выдавали микрофон и наушники. Пока он слушал в наушниках указания, до него доносились и голоса других «испытуемых», поэтому он предполагал, что все кабинки заняты. Во время самого эксперимента он слышал пять записанных ответов, после чего его просили дать собственный. Испытуемые никогда не догадывались, что их обманывают, если не происходило технических накладок. Большинство испытуемых очень увлекались происходящим, и когда они понимали, что им придется в одиночку выступить против пяти единодушных противников, у них возникало сильное напряжение. Эта ситуация создавала неподдельный, глубокий внутренний конфликт, который необходимо было разрешить, выбрав либо независимость, либо конформность.

Отточив процедуру в Гарвардском университете, мы были готовы проводить эксперимент за рубежом – с норвежскими и французскими испытуемыми. В какой из этих национальных культур люди чаще соглашаются с мнением группы, а в какой проявят больше независимости?

В ходе эксперимента по изучению конформности испытуемый должен был выслушать в наушниках два гудка разной продолжительности, а затем ответить на вопрос, какой гудок был длиннее. Целью эксперимента было измерить, в какой степени испытуемый будет соглашаться с неверными ответами, которые дадут пять других испытуемых, выслушав те же гудки. На самом деле ему так только казалось: других испытуемых в лаборатории не было, а иллюзия присутствия создавалась при помощи магнитофонных записей. Рисунок Бернарды Брайсон (рис. 7) сверху показывает, что видел испытуемый, когда входил в лабораторию. На рисунке в середине показано, как испытуемый, сидящий в дальней левой кабинке, представляет себе ситуацию, пока проходит испытание. На рисунке снизу изображено, как все обстоит на самом деле.

В норвежском исследовании большинство испытуемых были студентами Университета Осло. Поскольку это единственный в Норвегии полноценный университет, удалось получить большое географическое разнообразие. В нашу выборку входили студенты и из-за Полярного круга, и с фьордов на западе Норвегии, и из Тронхейма – древней столицы викингов.

Когда исследование переместилось в Париж, мы отбирали французских студентов так, чтобы они соответствовали норвежским по возрасту, уровню образования, специализации, полу, семейному положению и – по возможности – слою общества. Нам снова удалось добиться географического разнообразия, поскольку в Париж едут учиться студенты со всей Франции. Несколько французских испытуемых были из французских городов в Северной Африке. С культурной точки зрения это были такие же французы, как и жители метрополии, – они были из французских семей и учились во французских lycées.

В Норвегии эксперимент проводил норвежец, и все записи надиктовали актеры-норвежцы. Во Франции эксперимент проводили французы. Мы приложили много усилий, чтобы французская и норвежская группы были одинаковыми и по атмосфере, и по качеству. Было сделано много записей, пока носители соответствующих языков, чувствительные ко всем нюансам, не согласились, что нам удалось добиться эквивалентной атмосферы в группах.

Рис. 7. Эксперимент по изучению конформности

В первой серии экспериментов было задействовано 20 испытуемых-норвежцев и столько же французов. Испытуемые-норвежцы проявляли конформность к группе в 62 % информативных попыток (то есть попыток, в которых группа преднамеренно голосовала неверно), а французы – в 50 % информативных попыток.

Каждому испытуемому, после того как он принял участие в эксперименте, рассказывали, что происходило в лаборатории на самом деле, а затем просили описать свою реакцию. Почти все участники в обеих странах не заподозрили обмана и признали, что ощущали сильное давление группы. Один норвежский испытуемый с фермы в Норленде за Полярным кругом сказал: «По-моему, это очень изобретательный эксперимент. Я и не подозревал, как все организовано, пока мне не объяснили. Конечно, мне было немного неприятно, что меня поставили в такое положение». Самокритичный студент из Осло заметил: «Это был отличный фокус, а я сглупил и попался на удочку… Весело, наверное, заниматься психологией». Такую же реакцию мы наблюдали и во Франции, где идея психологических экспериментов произвела на студентов сильное впечатление.

Рис. 8. Норвежские испытуемые были из Университета Осло, где учатся студенты со всей страны. Точками на карте отмечены родные города и округи ста студентов-участников.

Рис. 9. Французские испытуемые были студенты из Парижа, которых подбирали так, чтобы они как можно лучше соответствовали норвежским испытуемым. Точками отмечены родные департаменты (или города в Северной Африке) 95 участников.

Рис. 10. Уровень конформности у разных национальностей

(В Норвегии и Франции психологические исследования отнюдь не так распространены и интенсивны, как в США, так что испытуемые относительно мало осведомлены о том, каких уловок требуют психологические эксперименты.)

Уровень конформности (см. рис. 10) был у норвежцев (светлая заливка) выше, чем у французов (темная заливка) во всех пяти экспериментальных ситуациях, однако флуктуации у тех и у других наблюдались одинаковые. Черная ломаная линия отмечает уровень ошибок у контрольных групп в отсутствие давления. Первый набор прямоугольников показывают результаты основного эксперимента. В следующей ситуации значимость повышена объявлением, что результаты эксперимента будут учтены при разработке систем безопасности для самолетов. «Фактор самолета» сохранялся и во всех последующих экспериментах, в одном из которых испытуемые не давали ответы устно, а записывали их на бумагу. В ситуации «цензуры» давление на испытуемых повышалось критическими замечаниями (записанными). В последнем эксперименте цензура продолжилась, и все испытуемые получили возможность потребовать повторить тестовые гудки, позвонив для этого в звонок; норвежцы «отваживались» на это реже французов.

Разумеется, было бы легкомысленно проводить всего по одному эксперименту в Норвегии и Франции, а затем делать из них какие-то выводы. В ходе второго эксперимента мы решили изменить отношение испытуемого к важности самого эксперимента и посмотреть, как это повлияет на результаты. Во втором цикле (как и во всех последующих) испытуемым сказали, что результаты эксперимента будут использованы в разработке сигналов безопасности в самолетах. Так мы связали ответы испытуемых с вопросами жизни и смерти. Как можно было ожидать, на сей раз испытуемые проявили несколько большую независимость от группы, однако уровень конформности опять оказался выше в Норвегии (56 %), чем во Франции (48 %). Среди обстоятельств, которые нужно было учитывать с самого начала, была вероятность, что норвежцы и французы обладают разной способностью определять долготу звуков, поэтому норвежцы в групповой ситуации чаще ошибаются. Однако мы провели с каждым испытуемым тест на восприимчивость к долготе звука и смогли показать, что она одинакова у студентов в обеих странах. В первых двух экспериментах по изучению конформности от испытуемых требовали не только принять решение перед лицом единодушной оппозиции, но и открыто, во всеуслышание объявить о нем (по крайней мере, испытуемые так думали). Таким образом, это действие приобрело окраску публичного заявления. Все мы понимаем, что очевиднее всего конформность проявляется именно публично. Например, когда нарушаются преобладающие стандарты в одежде или поведении, как правило, немедленно следует критическая реакция. Поэтому мы решили, что лучше будет проверить, правда ли, что норвежцы больше склонны к конформности лишь в публичной ситуации, когда им приходится произнести ответ вслух. Тогда мы провели в обеих странах эксперимент, в ходе которого испытуемому разрешалось не объявлять ответ группе, а записывать его на бумаге. Этот эксперимент проводили с новыми группами из 20 студентов-норвежцев и 20 студентов-французов.

Когда мы перестали требовать публичного ответа, уровень конформности в обеих странах существенно упал. Однако испытуемые-французы в третий раз повели себя более независимо, чем норвежцы. В Париже студенты соглашались с группой в 34 % информативных попыток. В Осло этот показатель приблизился к 50 %. Так что исключение требования публичности снизило конформность на 14 % во Франции, но лишь на 6 – в Норвегии.

Очень странно, что норвежцы так часто соглашались с группой даже в условиях тайного голосования. Можно, в частности, предположить, что средний норвежец по тем или иным причинам полагает, что его тайные действия рано или поздно станут явными. Беседы с норвежцами косвенно подтвердили это предположение. Несмотря на заверения, что ответы будут проанализированы тайно, один испытуемый сказал, что боится, что раз он так часто не соглашался с группой, экспериментатор соберет группу и обсудит его несогласие с остальными участниками. Другой норвежский испытуемый, согласившийся с группой 12 из 16 раз, предложил такое объяснение: «В современном мире нельзя придерживаться слишком оппозиционных взглядов. В старших классах я был более независимым. Современный образ жизни таков, что нужно соглашаться чуть больше. Если все время противопоставлять себя другим, тебя будут считать плохим. Может быть, это и повлияло». Тогда его спросили: «Несмотря на то, что вы не оглашали свой ответ?» – и он ответил: «Да, я пытался представить себе, что на меня все смотрят, хотя сидел в кабинке и меня никто не видел».

Целью четвертого эксперимента было проверить чувствительность испытуемых-норвежцев и французов еще к одному аспекту группового мнения. Что будет, если подвергнуть испытуемых открытой, гласной критике группы заговорщиков? Казалось бы, в таких условиях логично ожидать большей конформности. С другой стороны, активная критика могла бы в принципе подтолкнуть к демонстрации независимости. Более того, норвежцы могли повести себя иначе, чем французы. Некоторые мои коллеги предполагали, что явно выраженная критика рассердит испытуемых-французов, пробудит в них упрямство и придаст сил в противостоянии группе.

Чтобы проверить эти гипотезы, мы записали ряд соответствующих реплик, которые собирались проигрывать каждый раз, когда испытуемый давал ответ, противоречивший мнению большинства. Первой ступенью и в Норвегии, и во Франции был просто еле слышный смешок одного из большинства. Дальнейшие санкции были более суровыми. В Норвегии они были основаны на фразе «Skal du stikke deg ut?», которую можно перевести как «Хочешь быть не как все?». Примерно эквивалентную фразу слышали в наушниках испытуемые, пошедшие против мнения группы, и в Париже: «Voulez-vous faire remarquer?» («Хотите обратить на себя внимание?»).

Открытая социальная критика существенно повысила конформность и в Норвегии, и во Франции. Во Франции испытуемые теперь соглашались с большинством в 59 % информативных попыток. В Норвегии доля возросла до 75 %. Однако еще удивительнее оказались реакции испытуемых в обеих странах. В Норвегии испытуемые воспринимали критику бесстрастно. Зато во Франции более половины испытуемых в отместку отпускали язвительные замечания. Два студента-француза, один из района Вогезских гор, другой из департамента Эр и Луар, так разъярились, что обрушили на задир потоки нецензурной брани.

Даже когда мы объяснили в ходе беседы после эксперимента, что всю процедуру записали на пленку, многие испытуемые нам не поверили. Они не понимали, как нам удалось вставлять реплики настолько правдоподобно, ведь мы не могли предсказать, как они ответят в каждый конкретный момент. Для этого мы применяли два магнитофона. Один проигрывал стандартную запись с гудками и ответами группы и с «пробелами» для реплик испытуемого; на другой были только «критические замечания» участников группы. Магнитофонами можно было управлять независимо, так что мы могли вставлять замечания всякий раз, когда это было уместно благодаря ответам испытуемого. Замечания следовали непосредственно за независимыми ответами испытуемого, так что возникало впечатление спонтанности.

Затем мы разработали еще одну серию экспериментов, которые помогли истолковать первые результаты. Например, многие испытуемые-норвежцы подводили под свои действия рациональную базу и утверждали на беседе после эксперимента, что соглашались с остальными, поскольку сомневались в своей правоте, и если бы у них была возможность развеять сомнения, они вели бы себя более независимо. Поэтому был проведен эксперимент с целью проверить эту гипотезу. Испытуемому давали возможность еще раз прослушать стимульный материал и лишь затем давать окончательный ответ. Если он хотел заново прослушать пару гудков, ему нужно было позвонить в звонок в своей кабинке. Как и раньше, группа открыто осуждала испытуемого, если он с ней не соглашался, однако если он просто просил повторить гудки, его никто не критиковал. Оказалось, что даже относительно простой акт – просьбу о повторении – следует считать выражением значительной независимости. За все время эксперимента хотя бы раз попросили повторить гудки лишь пятеро норвежцев, тогда как из испытуемых-французов «храбрости» на это хватило у 14 человек. Французы снова проявили больше независимости: они соглашались с группой в 58 % информативных попыток, а норвежцы – в 69 %.

Затем исследование переместилось из университета на завод. Когда мы провели эксперимент с 40 норвежскими рабочими, оказалось, что уровень конформности у них примерно такой же, как и у норвежских студентов. Однако было одно существенное различие. Во время эксперимента студенты часто были напряжены и взволнованны. Рабочие воспринимали происходящее добродушно, с юмором, и когда им раскрывали подлинную природу эксперимента, это их скорее забавляло. Провести эксперимент с сопоставимой группой рабочих во Франции нам пока не удалось.

При любом анализе данных они указывают на то, что французы в целом более независимы, чем норвежцы. В каждой из 16 информативных попыток конформность к группе проявляли 12 % норвежских студентов и лишь 1 % французов. Упорную независимость проявили 41 % французов и лишь 25 % норвежцев. И в каждом из пяти экспериментов, проведенных в обеих странах, французы оказались более устойчивыми к давлению группы.

Эти результаты ни в коем случае нельзя считать окончательными. Лучше относиться к ним как к началу исследования, которое, пожалуй, имеет смысл продолжить и расширить. Однако при всей своей неполноте эти результаты гораздо более надежны, чем кабинетные размышления о национальном характере.

Рис. 11. Цензура как фактор, усиливающий конформность. На диаграмме показана степень конформности у 20 норвежцев в отсутствие цензуры (а) и при введении цензуры в форме критических замечаний (b). В категорию «низкой конформности» входили те, кто из 16 ответов соглашался с большинством не более 6 раз, «средней» – 7–11 раз, «высокой» – 12 раз и более

Полезно, однако, посмотреть, как соотносятся результаты экспериментов с национальной культурой повседневной жизни. Если бы наблюдался конфликт между экспериментальными находками и общим впечатлением, понадобились бы дальнейшие эксперименты и анализ, пока конфликт не удалось бы разрешить. Вполне возможно, что расхождение возникает, когда смотришь на культуру не беспристрастно, а сквозь призму стереотипов и предрассудков. Так или иначе, в нашем исследовании данные наблюдений и экспериментов, похоже, вполне согласуются. Представлю мои собственные впечатления от двух изучаемых стран – пусть даже они субъективны. Мне видится, что норвежское общество очень сплоченное. Норвежцы обладают глубоким чувством принадлежности к группе, они сильно настроены на потребности и интересы окружающих. Это чувство социальной ответственности находит выражение в том, как сильно защищает и опекает своих граждан норвежское государство. Норвежцы охотно платят огромные налоги на поддержку обширных программ социального обеспечения. Неудивительно, что подобная социальная сплоченность влечет за собой высокую степень конформности.

Французы по сравнению с норвежцами гораздо меньше склонны к консенсусу и в социальной, и в политической жизни. Норвежцы обходятся одной-единственной конституцией, составленной в 1814 году, а французы так и не смогли добиться политической стабильности в рамках четырех республик. Едва ли мне стоит формулировать это как закон социальной психологии, однако, похоже, разнообразие мнений, которое мы обнаруживаем во французской общественной жизни, проявляется и на более интимном масштабе. Традиция несогласия и критических суждений просачивается вплоть до бистро на углу. Критическое суждение ценится настолько высоко, что это зачастую выходит за рамки логики, однако само по себе это может объяснять относительно низкий уровень конформности, которая выявлена во французском цикле экспериментов. Более того, как показал Стэнли Шехтер, постоянное наличие широкого спектра мнений помогает личности освободиться от социального давления. Примерно об этом же говорят и недавние исследования поведения американцев на выборах. Выяснилось, что чем больше разных точек зрения знакомы человеку, тем скорее он при голосовании будет придерживаться иного мнения, чем его родная группа. Все эти факторы помогают объяснить, почему студенты-французы выносили относительно независимые суждения.

Так или иначе, эксперименты показывают, что социальная конформность – явление не только американское, как убеждают нас некоторые критики. Определенная доля конформности, похоже, необходима для функционирования любой социальной системы. Проблема в том, чтобы нащупать идеальное равновесие между личной инициативой и подчинением власти.

Можно задаться вопросом, действительно ли при изучении поведенческих различий мы имеем право опираться на границы между странами. Мне представляется, что на них можно ориентироваться только в той степени, в какой они совпадают с различиями в культуре, биологии, окружающей среде. Довольно часто границы представляют собой историческое признание общей культурной практики. Более того, стоит их установить, и они сами по себе задают ограничения на социальную коммуникацию.

С учетом всего этого сравнение национальных культур не должно затемнять колоссальный диапазон привычек и поведения в пределах одной страны. И норвежцы, и французы проявляли всю гамму действий – от полной независимости до полной конформности. Вероятно, невозможно провести никаких исследований национального характера, в которых масштабы общего не приближались бы к масштабу различий и не соответствовали бы ему. Однако это не должно помешать нам в попытках сформулировать нормы и сделать статистически достоверные обобщения паттернов поведения в разных странах.

Сейчас мы планируем дальнейшие исследования национальных черт характера. Недавно на семинаре в Йельском университете студентам дали задание выявить поведенческие характеристики, которые описывали бы эпоху фашизма в истории Германии. В основном студенты предполагали, что немцы агрессивнее американцев, охотнее подчиняются власти и более дисциплинированны. Выдержат ли эти предположения экспериментальную проверку – вопрос пока открытый.

Литература

ASCH, S. E. «Effects of group pressure upon the modification and distortion of judgement». В кн.: H. Guetzkow (ed.), Groups, Leadership and Men. Pittsburgh: The Carnegie Press, 1951.

BLAKE, R. R., & BREHM, J. W. «The use of tape recording to simulate a group atmosphere». J. Abnorm. and Soc. Psychol., 1954, 49, 311–3.

CASTBERG, F. The Norwegian Way of Life. London: W. Heinemann, 1954.

GORER, G. Exploring English Character. New York: Criterion Books, 1955.

INKELES, A., & LEVINSON, D. J. «National character: the study of modal personality and sociocultural systems». В кн.: G. Lindzey (ed.). Handbook of Social Psychology (Vol. II). Cambridge, Mass.: Addison-Wesley, 1954, pp. 977–1020.

MCGRANAHAN, D. V., & WAYNE, I. «German and American traits reflected in popular drama». Human Relations, 1948, 1, 429–55.

RODNICK, D. The Norwegians: A Study in National Culture. Washington, D. C.: Public Affairs Press, 1955.

SCHACHTER, S., NUTTIN, J., DE MONCHAUX, C., MAUCORPS, P. H., OSMER, D., DUIJKER, H., ROMMETVEIT, R., & ISRAEL, J. «Cross-cultural experiments on threat and rejection». Human Relations, 1954, 7, 403–39.

Конформность в повседневной жизни норвежцев^[42]

Норвежское общество отличается сплоченностью. Норвежцы обостренно ощущают принадлежность к группе и всегда стараются учитывать желания и интересы окружающих. Каждый поступок оценивается с точки зрения того, как он повлияет на других, и это соответствующим образом влияет на поведение. Норвежцы – люди весьма деликатные, уровень социальной ответственности у них очень высок. Социальная близость, чувство сплоченности и забота о других просматриваются во многих особенностях норвежской жизни: с одной стороны, они выражаются в мощной системе защиты граждан. В современной Норвегии разработаны сложные и продуманные схемы социального обеспечения. Общество постоянно заботится о всеобщем благополучии и готово платить на поддержание системы социального обеспечения огромные налоги.

С другой стороны, подобная социальная близость и сплоченность находит выражение в крайней степени демократического конформизма. В обществе царит убеждение, что нельзя выставляться, не нужно стараться быть лучше соседа. Блестящие личные достижения не поощряются. Даже в начальной школе детям не советуют слишком часто поднимать руку. Норвежцы стремятся сгладить качественные различия между людьми, это входит в их эгалитарную этику.

Важничать в Норвегии не разрешается даже королю. Он символизирует единство норвежского народа, однако носит простой деловой костюм, ходит за покупками в обычные магазины и отправляет детей в государственную школу. Договориться о встрече с ним может практически каждый. Считается, что он не обладает никакими особыми личными качествами, не присущими среднему норвежцу.

Если норвежец предпринимает какие-то действия, чтобы выделиться из среды, не хочет быть таким, как все, это воспринимается как нарушение приличий. Эта норма глубоко укоренена в норвежской общественной жизни и отражается в поведении норвежцев в ходе нашего эксперимента.

В Норвегии есть существенные региональные различия, однако в пределах одного региона к принципиальным вопросам относятся вполне единодушно. Норвежцы много спорят и дискутируют, однако формулируют свои доводы в рамках основополагающих ценностей и почти никогда за них не выходят. Приведем бытовой пример: норвежцы спорят о том, в каком районе города строить мусороперерабатывающий завод, однако никто – ни один человек – не станет спорить о значении грязи в городской культуре. Многие французы тоже убеждены в важности санитарии и гигиены, однако это не помешало одному парижскому студенту сказать мне: «Мусороперерабатывающий завод! Зачем вообще перерабатывать отходы? Грязь – дар Божий роду людскому, почва для творчества, из которой произрастают искусство и воображение. Если мне покажут чистый город, я скажу, что это бесплодная культура, стерильный бульон!» Большинство французов скажут такое разве что в шутку, однако именно этот студент, похоже, говорил серьезно. Ни один норвежец даже смеха ради не станет спорить ни о чем помимо местоположения, финансирования и устройства мусороперерабатывающего завода – не более того. Споры в Норвегии возможны лишь в рамках четко определенной структуры консенсуса.

В политической сфере норвежцы разделяются по партиям, однако в целом все настолько согласны в том, как должно быть организовано государство, что любые дискуссии в Стортинге проходят с поразительной гладкостью, а члены разных политических группировок охотно идут друг другу навстречу.

Поэтому неудивительно, что у норвежских испытуемых эксперимент вызвал особенно сильный внутренний конфликт: он требовал нарушения согласия по весьма фундаментальному вопросу.

Хотя Осло и столица Норвегии, атмосфера в нем провинциальная, будто в маленьком городке, – в противоположность высокоцивилизованным городам вроде Парижа и Копенгагена. Здесь в большей степени поддерживаются традиции сельского уклада – большинство нынешних жителей Осло выходцы с хуторов самое большее в третьем поколении. В городе живет всего 400 000 человек, а по ощущениям и того меньше. В любом кругу, будь то студенты или юристы, подавляющее большинство так или иначе сталкивается друг с другом лично. Так что культура Осло до некоторых пределов – это культура маленького городка. Здесь уместно упомянуть «Janteloven» – «Законы Янте», отсылка к которым очевидна для любого образованного норвежца. Это своего рода десять заповедей, которые провинциальное общество навязывает личности.^[43] Три «заповеди» звучат следующим образом:

Du skal ikke innbille dig at du er bedre enn oss.
(Не думай, что ты лучше нас.)

Du skal ikke tro at du vet mere enn oss.
(Не думай, что ты знаешь больше нас.)

Du skal ikke tro du er klopere enn oss.
(Не думай, что ты умнее нас.)

Возникало впечатление, будто многие норвежские испытуемые изо всех сил старались соблюдать эти «заповеди». Вероятно, на высокий уровень наблюдаемой конформности повлиял небольшой разброс мнений в норвежском обществе.

Если норвежское общество так настойчиво требует конформности и так навязывает нормы приличного поведения, есть ли у норвежцев социально приемлемые механизмы, позволяющие облегчить это бремя? Пожалуй, такие механизмы есть, и их по меньшей мере два: пьянство и побег из сферы действия правил при помощи спорта и путешествий. Что касается пьянства, поражает не столько количество потребляемого в Норвегии алкоголя, сколько способы его потребления. Норвежцы выпивают помногу и очень быстро с единственной целью – захмелеть. На вечеринке, где встречается образованная молодежь, первые 15 минут проходят, как правило, тихо, даже скованно. Гости сидят вокруг стола, негромко беседуют и пьют аквавит. Не проходит и часа, как все уже пьяны, причем сильно. Гуляки кричат, буянят, бесчинствуют. Осло в субботу вечером представляет собой поразительное зрелище. То и дело натыкаешься на шатающиеся по улицам пьяные компании, отовсюду слышны песни. Алкоголь – важнейший инструмент, позволяющий обеспечить передышку от жестких требований конформности и необходимости хорошо себя вести – а для норвежцев характерно именно хорошее поведение.

Второй механизм избавления от давления группы – побег из сферы действия правил в форме дальних одиночных пеших или – зимой – лыжных походов, причем общество это одобряет. Норвежцы часто говорят, что иногда им хочется побыть одним в горах. Один студент из западной Норвегии заметил, что у него часто возникает потребность сбежать в долину, что там он находит покой и утешение. Подобные мысли и чувства у норвежцев встречаются сплошь и рядом.

Другой вариант механизма, позволяющего сбежать из сферы действия правил, – поездки за границу, и норвежцы путешествуют много и часто. Конечно, в Норвегии принято искренне интересоваться другими странами и народами, однако путешествия помогают и отдохнуть от жестких социальных требований, которые предъявляет родина. Многие норвежцы в заграничной атмосфере несколько раскрепощаются, однако редко способны сохранить это настроение и дома.

Итак, для норвежского общества характерны небольшой диапазон мнений и сплоченность, сильное ощущение причастности к группе и внимание к чужому мнению и благополучию. Практически все члены общества разделяют общую систему ценностей, отличаются высокой социальной ответственностью и склонны сглаживать индивидуальные различия (а в особенности характеристики, выгодно отличающие одного человека от другого). Наблюдается высокая степень демократического конформизма.

Однако из этого не следует, что конформность к групповым нормам приводит к мучениям и, если можно так выразиться, к деградации. Все зависит от сути этих норм. Норвежский образ жизни по сути своей опирается на человечные, эгалитарные и прогрессивные ценности. Подобные стандарты возвышают человека.

Этическая сторона эксперимента по изучению конформности. Эмпирический подход^[44]

В рамках исследования группового давления в Норвегии я изучал и реакцию испытуемых на этическую сторону эксперимента. В лаборатории многие испытуемые проявляли себя, казалось бы, не с лучшей стороны, и испытуемые-конформисты, узнав в ходе беседы о подлинной сути эксперимента, зачастую смущались или даже чувствовали себя униженными. Более того, испытуемого приглашали в лабораторию под ложным предлогом, а экспериментатор во время эксперимента намеренно вводил его в заблуждение. Испытуемых обманом заставляли думать, что (1) кроме них, в лаборатории есть еще кто-то, другие испытуемые честно отвечают на вопросы и (3) полученные данные послужат важным гуманитарным целям. Хотя о подлинной сути эксперимента испытуемым рассказывали сразу после него, этический вопрос остается открытым. Чтобы количественно оценить реакцию испытуемых на эту сторону эксперимента, участвовавшим в нем норвежским студентам предложили специально разработанный вопросник.

120 экземпляров вопросника разослали испытуемым примерно через два месяца после эксперимента. 96 экземпляров вернулись заполненными. Мы полагаем, что несколько из тех 24, которые мы не получили, не дошли до адресатов из-за ошибок в адресах и т. п. Однако это не единственная причина. В табл. 4 мы сопоставляем поведение испытуемых в ходе эксперимента с количеством невозвращенных вопросников.

Таблица 4

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!