Степень покорности и непокорности
В ходе экспериментов сделана одна фундаментальная находка, заслуживающая особого внимания: это высокий уровень подчинения, проявленный в экспериментальной ситуации. Испытуемые часто выражали глубокое неодобрение, что их заставляют бить человека током, невзирая на его протесты; часто звучали заявления, что это глупо и бессердечно. Однако многие испытуемые подчинялись приказам, хотя и возражали на словах. Доля послушных испытуемых значительно превысила ожидания экспериментатора и его коллег. В начале мы предполагали, что в целом испытуемые не выйдут за уровень «Сильного удара». Однако на практике многие испытуемые были готовы по команде экспериментатора наносить самые сильные удары на шкале. Для некоторых испытуемых эксперимент стал поводом сбросить агрессию. А для некоторых показал, как глубоко укоренена в нас склонность подчиняться, несмотря на то, к каким последствиям для окружающих это приводит. Однако и это еще не все. Испытуемый каким-то образом попадает в ситуацию, из которой не может найти выхода.
Расхождение результатов эксперимента с логичными ожиданиями удалось до некоторого предела формализовать. Процедура состояла в том, что экспериментальную ситуацию во всех подробностях описали группе компетентных специалистов, а затем попросили их предсказать поведение 100 гипотетических испытуемых. Чтобы отразить распределение моментов отказа, судьям предоставили схему шкалы генератора, и они записали свои предсказания, а затем получили сведения о реальном положении дел. Как правило, судьи недооценивали степень подчинения у испытуемых.
|
|
|
На рис. 5 мы сравнили предсказания 40 психиатров из одной крупной медицинской школы с реальным поведением испытуемых в ходе эксперимента. Психиатры предсказали, что большинство испытуемых не выйдет за предел 10-го уровня удара (150 В – на этом уровне жертва в первый раз выражает недвусмысленное требование, чтобы ее отпустили). Далее, они предсказали, что 12-й уровень удара (300 В – на этом уровне жертва отказывается отвечать) продолжат подчиняться 3,73 % испытуемых, а самый сильный удар на шкале нанесет лишь немногим больше 0,1 %. Однако, как видно из графика, реальное поведение существенно отличается от прогнозов. 62 % испытуемых полностью подчинились приказам экспериментатора. Между ожиданиями и реальностью зияет колоссальная брешь.
Почему психиатры недооценивают степень подчинения? Вероятно, дело в том, что их предсказания основаны на неадекватном представлении о факторах, определяющих поведение человека, – на представлении, в центре которого стоит «мотивация в вакууме». Такая ориентация прекрасно подходила бы для восстановления ущербных импульсов, выявленных на кушетке психиатра, но как только наш интерес обращается к действиям в более масштабной обстановке, следует обратить внимание на ситуацию, в которой эта мотивация проявляется. Ситуация оказывает на личность значительное давление. Она налагает ограничения и зачастую подталкивает в ту или иную сторону.
|
|
|
Рис. 5. Предсказанное и реальное поведение испытуемых при голосовой обратной связи
В некоторых обстоятельствах поведение человека определяется не столько тем, каков он как личность, сколько тем, в какую ситуацию он попал.
Многие из тех, кто недостаточно осведомлен об эксперименте, утверждают, что испытуемые, дошедшие до конца шкалы, – садисты. Нет ничего глупее, чем давать этим людям общую характеристику. Это все равно что утверждать, что человек, упавший в бурную реку, обязательно прекрасный пловец или очень силен, раз он так быстро движется относительно берега. Всегда нужно принимать в расчет контекст действий. Очутившись в лаборатории, личность вовлекается в ситуацию, обладающую собственной инерцией. Теперь задача испытуемого – выйти из ситуации, которая движется в совершенно неприемлемом направлении. А то, что найти этот выход так трудно, подтверждает, что испытуемого удерживают у шкалы генератора какие-то очень мощные силы. Можно ли понимать эти силы как мотивы личности и описывать их в терминах личностной динамики или же их следует рассматривать как факторы социальной структуры и векторы давления, возникающие в поле ситуации?
|
|
|
Мне думается, что полное понимание действий испытуемого требует комбинированного подхода. Личность приносит в лабораторию сложившееся отношение к власти и агрессии – и одновременно попадает в социальную структуру, которая оказывает на нее не менее объективное воздействие. С точки зрения теории личности резонно спросить, какие личностные механизмы дают человеку возможность передать ответственность представителю власти, каковы мотивы, лежащие в основе подчинения и неподчинения, приводит ли ориентация на власть к короткому замыканию системы вины-стыда, какие когнитивные и эмоциональные защиты задействуются у послушного и непокорного испытуемого.
Однако описываемые эксперименты не нацелены на исследование мотивов, которые задействуются, когда испытуемый подчиняется приказам экспериментатора. Напротив, они изучают ситуационные переменные, отвечающие за запуск механизмов подчинения. В другой работе мы уже попытались разобрать некоторые структурные свойства экспериментальной ситуации, обеспечивающей высокий уровень подчинения, и нет нужды повторять здесь этот анализ (Milgram, 1963). Сами по себе экспериментальные вариации отражают наши попытки исследовать эту структуру, систематически меняя ее и отмечая влияние перемен на поведение. Очевидно, что в определенных ситуациях испытуемые больше склонны подчиняться приказам экспериментатора. Однако из этого не обязательно следует, что в них повышается или понижается сила какого-то одного определенного мотива. Вероятно, в ситуациях, больше всего способствующих подчинению, у каждого испытуемого, оказавшегося в обстановке эксперимента, запускаются самые мощные и при этом самые уникальные мотивы. А может быть, просто мотивов больше и они более разнообразны. Но какие бы мотивы ни влияли на поведение (крайне маловероятно, что мы когда-либо сумеем их выяснить), можно изучать действие как прямую функцию ситуации, в которой оно возникает. Именно таков подход настоящего исследования: мы стремились отметить поведенческие закономерности при манипулировании свойствами социального поля. В конечном итоге было бы хорошо, если бы социальная психология получила в свое распоряжение общую теорию ситуаций , которая, во-первых, обеспечила бы терминологию для определения ситуаций, далее разработала бы типологию ситуаций и, наконец, указала бы, как определимые свойства ситуаций трансформируются у отдельной личности в психологические силы.[22]
|
|
|
Постскриптум
В ходе исследования подчинения были изучены по отдельности около тысячи взрослых, и было сделано много конкретных выводов относительно того, какие переменные контролируют подчинение и неподчинение власти. Отчасти они очерчены в предыдущих разделах, а подробный разбор будет приведен в дальнейшем. Однако мне бы хотелось сформулировать еще несколько обобщений, которые невозможно вывести из проведенных экспериментов на основании строгой логики, но сделать их, мне кажется, все равно нужно. Это выводы интуитивного толка, и я волей-неволей пришел к ним в результате наблюдений над множеством испытуемых, отвечавших на давление власти. Они заставили меня изменить свое мнение, что было для меня мучительно, а поскольку я пришел к ним исключительно на основании прямых наблюдений, то избавлен от иллюзии, что с ними в целом согласятся и те, у кого не было такого же опыта.
Я видел, как хорошие, добрые люди с ошеломляющей регулярностью ломаются под напором власти и ведут себя жестоко и бессердечно. Люди, в повседневной жизни ответственные и достойные, поддавались различным искушениям – попадались в ловушки, которые расставляла им власть, позволяли контролировать свое восприятие, безусловно соглашались с тем, как определяет ситуацию экспериментатор, – и совершали страшные поступки.
Каков предел подобной покорности? Мы пытались задать границы в самых разных местах. Испытуемые слышали крики жертвы – этого оказалось недостаточно. Жертва заявляла, что у нее больное сердце, – испытуемые все равно подчинялись приказу и били ее током. Жертва умоляла, чтобы ее освободили, датчики переставали регистрировать ответы на вопросы, – испытуемые продолжали ударять ее. В начале мы и представить себе не могли, что для пробуждения неподчинения нам придется прибегать к столь жестким мерам, и каждый шаг предпринимался лишь тогда, когда становилось ясно, что прежние приемы себя не оправдывают. Последней попыткой установить предел была экспериментальная ситуация «Близость и прикосновение». Однако первый же испытуемый в ходе этого цикла по приказу не стал слушать жертву и дошел до самого сильного удара. И так же повела себя в этой экспериментальной ситуации четверть испытуемых.
Результаты, которые автор увидел и ощутил в лаборатории, очень обеспокоили его. Они заставляют задуматься, что природа человека или, конкретнее, тип характера, выработанный американским демократическим обществом, вероятно, не гарантирует, что добропорядочные граждане не поведут себя жестоко и негуманно, если им так прикажет злонамеренная власть. Значительная доля людей делают то, что им велят, независимо от сущности поступка и безо всяких угрызений совести, если им представляется, что приказ исходит от законных властей. Если в ходе наших экспериментов анонимный экспериментатор сумел успешно заставить взрослых людей распоряжаться здоровьем и жизнью 50-летнего мужчины и наносить ему болезненные удары током, не слушая его протестов, можно лишь гадать, что может приказать своим гражданам правительство, наделенное неизмеримо большей властью и престижем. Но есть, конечно, и куда более существенный вопрос – могут ли в американском обществе возникнуть злонамеренные политические институты и насколько это вероятно. Наше исследование не позволяет сделать подобных оценок.
В статье под названием «Опасность подчинения» («The Dangers of Obedience») Гарольд Дж. Ласки пишет:
…Цивилизация – это прежде всего нежелание причинять боль без нужды. В рамках этого определения те из нас, кто безоговорочно подчиняется приказам власти, не могут считаться цивилизованными людьми.
…Если мы хотим прожить достойную жизнь, не совсем пустую и бессмысленную, наша задача – не соглашаться ни с чем, что противоречит нашему фундаментальному опыту, только потому, что это навязывают нам традиции, обычаи или власть. Вполне может быть, что мы ошибаемся, однако наше самовыражение искажается в корне, если реальность, которую нам навязывают, не совпадает с реальностью, которую мы воспринимаем. Вот почему условие свободы в любом государстве – это всеобщее и последовательное скептическое отношение к канонам, на которых настаивает власть.
Литература
BUSS, ARNOLD H., 1961. The Psychology of Aggression. New York and London: John Wiley.
KIERKEGAARD, S., 1843. Fear and Trembling. English edition. Princeton: Princeton University Press, 1941.
LASKI, HAROLD J., 1929. «The dangers of obedience». Harper’s Monthly Magazine 159, June, 1–10.
MILGRAM, S., 1961. «Dynamics of obedience: experiments in social psychology». Mimeographed report, National Science Foundation, January 25.
MILGRAM, S., 1963. «Behavioral study of obedience». J. Abnorm. Soc. Psychol. 67, 71–378.
MILGRAM, S., 1964. «Issues in the study of obedience: a reply to Baumrind». Amer. Psychol. 19, 848–52.
MILLER, N. E., 1944. «Experimental studies of conflict». In J. McV. Hunt (ed.), Personality and the Behavior Disorders. New York: Ronald Press.
SCOTT, J. P., 1958. Aggression. Chicago: University of Chicago Press.
Как толковать покорность. Факты и заблуждения[23]
Примечательно, что до сих пор нам так и не удалось сформулировать такую экспериментальную задачу, от которой испытуемые отказывались бы и которую и в самом деле прекращали бы выполнять в экспериментальной ситуации…
M. Orne, 1962
I
В октябрьском номере «International Journal of Psychiatry» за 1968 год Орн и Холланд попытались найти альтернативное толкование результатам моих экспериментов по изучению подчинения и неподчинения власти. В этой статье я разберу их замечания, а кроме того, попытаюсь дать ответ на некоторые связанные с этим вопросы, отчасти повлиявшие на ход мысли Орна и выраженные в его критических замечаниях.[24] Прежде всего, хочу отметить, что Орн не подвергает сомнению данные о поведении испытуемых, полученные в ходе экспериментов по изучению подчинения: его интересует исключительно психологическая интерпретация этого поведения. То, что мы достигли согласия в отношении поведения, очень важно. Во-первых, это задает нам общую эмпирическую отправную точку для дискуссии. Во-вторых, это усложняет задачу критика. Отложим пока вопрос о том, действительно ли испытуемый насторожен и подозрителен, как постулирует Орн, и предположим лишь, что испытуемый внешне подчиняется экспериментатору. Тем не менее критик обязан спросить, почему, собственно, реакция испытуемых состоит в демонстрации внешнего подчинения. Нельзя же отмахиваться от вопроса, какие силы действуют в ситуации, которая вынуждает личность придерживаться навязанных извне форм. И точно так же, по-моему, продуктивнее не объяснять подобную покорность методологическими недочетами экспериментальной ситуации, а рассматривать ее как социальный факт, который интересен сам по себе. Ориентация на толкование подчинения в терминах требуемых характеристик ошибочна по двум соображениям: (1) она рассматривает подчинение как побочный результат исследования, тем самым отвлекая от существенных вопросов, лежащих в основе происходящего, и (2) такую интерпретацию лишь выдают за объяснение, а на самом деле она лишь умаляет значение подчинения как явления.
Однако у нас есть и еще одно основание усомниться в аргументации Орна. Разумеется, вполне законно принять поведенческие факты как данность и искать доводы в пользу тех или иных психологических установок, которые лежат в их основе. Однако следует сделать одну оговорку: подобная смена ракурса никоим образом не избавляет от необходимости доказывать свои доводы. К сожалению, Орн предположил, что стоило ему вывести дискуссию с уровня поведенческих данных, как стало можно переходить к спекуляциям и описаниям частных случаев. Здесь он пагубно заблуждается. Обойтись без систематических доказательств невозможно, только они обеспечивают законность научного спора.
II
Для статьи Орна характерно неоправданное преувеличение значения одного обстоятельства, которое и в самом деле влияет на ход эксперимента, однако достаточно легко корректируется процедурами контроля и должно рассматриваться в соответствии с его подлинной ролью. Первый и главный довод Орна состоит в том, что испытуемые не верят, что эксперимент именно таков, как им говорят. Чтобы все окончательно прояснить, перечислим, чему именно испытуемые могут не поверить: (1) что цель эксперимента – изучение памяти и способности к обучению, (2) что ученик получает болезненные удары током, (3) что ученик и есть главный испытуемый. Для наших целей важен лишь второй пункт: если испытуемый убежден, что по приказу экспериментатора наносит ученику болезненные удары током, значит, манипуляционная цель эксперимента достигнута. Факт состоит в том, что большинство испытуемых и в самом деле верят, что удары болезненны, некоторые в этом сомневаются и единицы не верят (см. табл. 2). Это оценивалось в определенные моменты эксперимента, сразу после эксперимента, а также при анкетировании и в беседах с испытуемыми через год после эксперимента. Орн исходит из предположения, что по этому вопросу нет никаких данных. Это не так. В первом опубликованном отчете говорится:
За единичными исключениями, испытуемые были убеждены в реальности экспериментальной ситуации и полагали, что они наносят другому человеку удары электрическим током и что самые сильные удары крайне мучительны. В ходе постэкспериментальных бесед испытуемым задавали вопрос: «Насколько болезненны были для ученика последние несколько ударов, которые вы ему нанесли?» Испытуемым давали указания отмечать свои ответы на отпечатанной 14-балльной шкале от «совсем не болезненны» до «крайне болезненны». Чаще всего испытуемые отмечали 14 («крайне болезненны»), а средняя оценка составила 13,42 (см. табл. 1). [1963, p. 375].
Более того, испытуемые ощущали напряжение, а это очевидно доказывает, что они искренне участвовали в конфликте, который был заложен в эксперименте, и это наблюдалось и описывалось и в стенограммах (1963), и при анализе оценок по шкалам (1965b), и при киносъемке (1965a). В ходе недавних дебатов с Орном (1969) один из зрителей указал, что ему было бы интересно взвесить вероятность, что испытуемые, как утверждает Орн, и в самом деле сообщали о себе искаженные сведения и пытались выставить себя в наилучшем свете, однако представления Орна несостоятельны, поскольку не учитывают, какое колоссальное напряжение ощущали испытуемые – а между тем это очевидно из данных наблюдений. Предположение Орна, будто испытуемые притворялись, будто они нарочно потели, дрожали и заикались, чтобы угодить экспериментатору, до обидного далеко от реальности и равносильно утверждению, будто больные гемофилией истекают кровью, чтобы их лечащим врачам было чем заняться. Признаться, я мог бы исправить неприятное впечатление, сложившееся обо мне у доктора Д. Баумринд (Baumrind, 1964) и других ученых, которые критиковали мои эксперименты за то, что они вызывали слишком сильное напряжение у испытуемых, если бы построил свою защиту на интерпретации Орна, но это была бы вопиющая ложь, поскольку конфликт имел место, переживался очень остро, и отмести его невозможно, как бы этого ни хотелось и как бы хитроумно ни была построена теория.
Во всех экспериментальных ситуациях испытуемые оценивали уровень боли как очень высокий – вплоть до верхнего предела. В ситуации (02) – «Голосовая обратная связь» (когда жертву слышно, но не видно) – среднее значение по 14-балльной шкале для послушных испытуемых составляло 11,36 и попадает в участок шкалы, помеченный как «крайне болезненный». Более половины послушных испытуемых дали самую высокую оценку, и по крайней мере один испытуемый поставил еще и «плюс», дав понять, что «крайне болезненный» – это недостаточно сильное выражение. Из 40 испытуемых, задействованных в этой экспериментальной ситуации, двое отметили, что не считают, что жертва получала болезненные удары (дали оценку 1 и 3 на шкале), и оба были послушными. Может показаться, будто на этих испытуемых манипуляции экспериментатора не подействовали. Однако и здесь все не так просто, поскольку отрицание некрасивого поступка может играть роль защиты, а некоторым испытуемым удалось представить свое поведение в благоприятном свете, просто переосмыслив свое состояние в тот момент, когда они наносили удары. Вопрос в том, какова природа их недоверия – они были и в самом деле твердо уверены, что жертва не страдает, или это просто приходило им в голову наряду с другими возможностями?
Широкую количественную картину того, как испытуемые рассказывают о том, во что они верили, а во что нет, можно, в частности, получить, изучив ответы на вопросники по следам эксперимента, которые разослали испытуемым приблизительно через год после участия в эксперименте. Пункт 4 из вопросника с количественным распределением ответов на него приведен в табл. 2.
Таблица 1
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 209; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!