Древнеегипетский обряд отверзания уст и очей
Историкам древнеегипетской культуры постоянно приходится встречаться с фактами, показывающими ту роль, которую играла религия в ходе развития искусства древнего Египта. Большое количество памятников египетского искусства, даже в тех случаях, когда они были предназначены для прославления фараонов и их деяний, имели одновременно и культовое назначение и должны были выполняться по определенным канонам.
Эта многовековая зависимость памятников египетского искусства от требований религии объясняется (см. [Матье, 1947а]) медленным развитием египетской культуры, обусловленным общей застойностью исторического процесса в древневосточных рабовладельческих обществах, корни которой кроются в самых основах хозяйства этих обществ. Те же причины обусловили и характерный для древневосточных обществ замедленный переход от родового строя к классовому обществу, и наличие в идеологии рабовладельческого Египта (и, в частности, в искусстве) некоторых пережитков родовой идеологии.
Однако, хотя зависимость древнеегипетского искусства от религиозных представлений в общем является признанной, исследователи еще далеко не всегда учитывают как степень этой зависимости, так и конкретные требования, предъявлявшиеся египетской религией, и в особенности ритуалом, к памятникам искусства.
Между тем отмеченные особенности условий, в которых создавались эти памятники, неизбежно отразились не только на их содержании, но и на форме и вызвали появление ряда таких черт, характер которых все еще подчас не замечается исследователями, вследствие чего и объяснения, даваемые ими разбираемым явлениям египетского искусства, оказываются неверными.
|
|
|
Для правильной оценки памятников древнеегипетского искусства важен учет не только конкретной исторической обстановки того периода, к которому принадлежит изучаемый памятник, той социальной среды, в которой он был создан, тех идей, которые он отразил, но и его функционального назначения. Упуская из виду это обстоятельство, исследователи нередко пытаются истолковать стилистические особенности подобного произведения, исходя лишь из того впечатления, которое оно на них производит. В итоге, не поняв причин, обусловивших возникновение тех или иных явлений в искусстве древнего Египта, мы рискуем дать им неверное объяснение, и в частности счесть лишь техническим средством для выражения особенностей стиля такие черты, которые в действительности были вызваны скрытым от нас целевым назначением памятника. Одним из подобных приемов египетской скульптуры, который неправильно расценивался до сих пор в науке, является, с моей точки зрения, применение инкрустированных глаз у статуй.
|
|
|
Известно, что у ряда заупокойных статуй, начиная с времени Древнего царства, глаза были сделаны отдельно и затем вставлены в заранее приготовленные для них углубления на месте орбит. Образцами подобных скульптур могут служить такие прославленные памятники, как статуи Каи («Луврский писец»), обе статуи Каапера («Сельский староста») [Lange, 1939, табл. 26, 28], царевича Рахотепа и его жены Нофрет (см. [Lange, 1939, табл. 12]), зодчего Хемиуна [Junker, 1929, табл. 18—23] и ряд других.
Подобные вставные глаза статуй обычно состоят из металлического или фаянсового обрамления, сделанного по форме орбиты, в котором укреплены белки из алебастра и зрачки из горного хрусталя. Края такого обрамления служат веками (например, ГЭ 1631, 2441; [Матье, 1958, рис. 4]). У статуи царевича Рахотепа обрамление глаз сделано из серебра1, у статуи царевича Хемиуна — из золота [Junker, 1929, с. 153]. Аналогичные вставные глаза встречаются и на крышах антропоидных саркофагов (например, ГЭ 5394 [Матье, 1958, рис. 5])2.
Наличие вставных глаз у статуй обычно объясняется исследователями стремлением скульптора придать лицу статуи более живое выражение. Такое объяснение дал этому приему еще Масперо, когда писал о статуе Каи («Луврский писец») [Maspero, 1912а, с. 62]. Это объяснение казалось совершенно убедительным, и с тех пор оно повторялось всеми историками египетского искусства, касавшимися этого вопроса. Однако имеются факты, которые заставляют пересмотреть это столь прочно утвердившееся в науке мнение.
|
|
|
Обратимся прежде всего к обряду освящения египетской заупокойной статуи. Этот обряд составлял существенную часть погребального ритуала и имел целью магическое оживление статуи, считавшейся воплощением умершего человека. Поскольку действа, совершавшиеся над мумией, также преследовали цель ритуального воскрешения умершего [Матье, 1947а, с. 38 и сл.], неудивительно, что в своих основных чертах оба эти обряда совпадали. Самой важной их частью было так называемое «отверзание уст и очей», после совершения которого как мумия, так и статуя считались ожившими, вновь обретшими душу, получившими способность видеть, есть, двигаться — словом, владеть всеми функциями человеческого тела.
Как видно из сохранившихся изображений и текстов заупокойного ритуала [Schiaparelli, 1881—1890], обряд «отверзания уст и очей» состоял в том, что жрец касался глаз и губ статуи различными предметами, произнося при этом соответствующие заклинания3. Анализ этих заклинаний, равно как и предметов, которыми жрец касался статуи, позволяет, как мне кажется, установить, что первоначально, в глубокой древности, при совершении обряда «отверзания уст и очей» действительно прорубали отверстия для рта и глаз статуи.
|
|
|
Рассмотрим прежде всего предметы, при помощи которых совершался этот обряд. Они очень показательны: сначала жрец касался рта и глаз статуи окровавленной ногой жертвенного быка, затем — теслом, вторым теслом, резцом скульптора и мешком с красным минералом, из которого добывалась краска. Из всего этого набора только кровоточащая нога быка играла чисто колдовскую роль, вполне понятную в свете общераспрвстраненных первобытных верований в живительную силу крови. Все же остальные перечисленные предметы являются не чем иным, как необходимыми инструментами мастера, изготовляющего статую.
Слова заклинаний, произносившихся во время совершения обряда, также подтверждают мое предположение. Так, приближаясь к статуе с окровавленной ногой жертвы, жрец, которым обычно бывал сын умершего, говорил: «О статуя Осириса имярек! Я пришел обнять тебя, я — сын твой; я надавил твой рот. Мать моя плачет, ударив тебя; другие твои ударяли тебя, но уста твои все еще замкнуты, и это я их разжимаю и зубы твои, о Осирис имярек!»
Совершив это чисто колдовское вступительное «отверзание», жрец брал в руки тесло и, касаясь им четыре раза рта и глаз статуи, говорил: «Уста твои все закрыты, это я приготовил их, равно и зубы твои, о статуя Осириса имярек, это я отверз очи твои, о статуя Осириса имярек, я разделил уста твои теслом Анубиса, я открыл уста твои теслом Анубиса, ляшкой железной, которой раскрывают уста богов. Гор открывает уста статуи Осириса имярек, Гор разделяет уста статуи Осириса имярек тем, что он разделил уста своего отца, чем разделяют уста богов — железом, вышедшим из Сета... Ты отверз уста статуи Осириса имярек, и он идет, он ходит...»
После этого жрец повторял обряд, имея в руках особое тесло, называвшееся «урт-хекау», что значит «великая чарами». При этом он говорил те же заклинания. Затем к жрецу обращались другие участники обряда со следующими словами: «Сын возлюбленный, открой уста и очи резцом железным и пальцем румяным». Последующие изображения показывают нам жреца, касающегося статуи сначала резцом скульптора, а затем мешком с красной минеральной краской. Оба действия сопровождаются повторением заклинаний, подобных произнесенным прежде: «Гор надавил уста твои, он отверз очи твои, и они сделаны».
Таким образом, ритуал освящения статуи показывает, что статуя считалась «ожившей» лишь после того, как ее рот и глаза были «открыты», т.е., иными словами, сделаны, и при этом сделаны именно во время совершения обряда, а не до него.
Это вытекает не только из хода разобранного выше ритуала, но и из всей совокупности связанных с ним и обусловивших его представлений: просто снабдить статую, саркофаг или портретную маску умершего человека глазами и ртом (безразлично, нарисованными или вставными) было невозможно, потому что подобное действие, по египетским верованиям, было бы равносильно оживлению указанных предметов, так как в них тем самым была бы помещена душа умершего, а это, разумеется, не могло производиться без особого обряда.
Известно, что с глазами и ртом человека у египтян, как и повсеместно, был связан целый комплекс религиозно-магических представлений; в частности, согласно этим представлениям, глаз вообще почитался вместилищем души. Отражением этого верования явилось представление о том, что душа умершего человека, отлетающая к солнечному богу, находится в солнечном оке, которое пытается проглотить бог зла и мрака Сет. Одним из основных моментов заупокойного ритуала и были действа, изображавшие поиски солнечного ока, в котором находилась душа, поимку этого ока и возвращение души погребаемому телу [Матье, 19476, с. 42 и сл.].
В свете всего сказанного становится понятным, почему сделать глаза статуе означало вернуть в нее душу, оживить ее. Равным образом сделать ей рот также означало оживить статую, поскольку считалось, что она тем самым приобретала способность есть и говорить. Очень характерно, что скульптор назывался по-египетски «санх», что буквально значит «оживитель».
Крайне важный материал для разбираемого вопроса мы находим в одном из списков Книги мертвых, написанном для некой «госпожи дома Энтиуни», жившей при XXI династии (X в. до н.э.) [Davies Norman, 1930, с. 27, рис. 32]. Здесь в сцене заупокойного суда Осириса имеются весьма интересные детали, на первый взгляд не очень заметные. Энтиуни после отрицания своих грехов стоит, как это и полагается, перед весами, на которых боги Гор и Анубис взвешивают ее сердце. Однако над ее протянутой рукой нарисованы два глаза и рот. Согласно законам египетского рисунка, следует считать, что и рот и глаза изображены находящимися в руке женщины, которая явно только что их получила. Объяснение этой детали мы находим в том приговоре, который произносит Осирис и который написан перед лицом последнего: «Дайте ей глаза ее вместе с устами ее! Вот —сердце ее праведно»4. Таким образом, Осирис, признавая в итоге суда над душой Энтиуни ее праведность, дарует ей вечную жизнь путем возвращения уст и очей5.
Разобранная сцена суда из папируса Энтиуни, чрезвычайно ярко и наглядно подтверждающая значение символики глаз и рта в заупокойном культе Египта, показывает в то же время, какой смысл должен был, следовательно, придаваться и изготовлению глаз и рта статуи умершего. Тот же смысл имела и вставка или роспись глаз и рта и у саркофагов, имевших форму запеленутой мумии со скульптурно обработанными головой и руками. Подтверждение этого мы находим в одной очень интересной для данного вопроса сцене в росписях фиванской гробницы скульптора Ипи (№ 217) [Davies Norman, 1937, табл. 36] [времени Рамсеса II.
На северной стене этой гробницы, под большой сценой пира, расположена серия сцен, изображающих изготовление различных предметов, необходимых для погребения Ипи. Ремесленники делают погребальную ладью, саркофаги, маску, разнообразную мебель. Изготовление ладьи или деталей погребальной| обстановки проходит без совершения каких-либо церемоний. Иначе обстоит дело с саркофагами. На росписи показан самый ответственный момент процесса их изготовления: у одного саркофага мастер расписывает рот и бородку, у второго — прорезает отверстия для глаз, очевидно чтобы затем вставить приготовленные из других материалов глаза, как это часто встречается у такого рода саркофагов.
Подобная окончательная отделка лица саркофага, несомнено, имела в глазах египтян особое значение, так как она сопровождается на разбираемом изображении определенным религиозным обрядом. Мы видим, что перед саркофагом стоит жертвенник со всеми принадлежностями, употребляемыми при отверзании уст и очей», а по другую сторону жертвенника стоит сын умершего, скульптор Ипи, и читает заклинания, держа в руках свиток папируса, который, несомненно, содержит текст произносившихся слов, так как на нем написано название происходящего обряда: «Изречение отверзания уст и очей».
Факт совершения этого обряда при окончательной обработке лица саркофага так же понятен, как и при изготовлении лица статуи: саркофаг, получая глаза и рот, тем самым становился с этого момента, как и статуя, подобием умершего, т.е., по египетским представлениям, приобретал определенную реальную общность с покойным, поскольку отныне какая-то часть существа последнего сообщалась саркофагу.
Разобранный нами выше ритуал освящения статуй, равно как и обряд освящения саркофага Ипи относятся ко времени Нового царства; однако ритуал этот, несомненно, восходит к гораздо более раннему периоду. Это видно хотя бы из того факта, что ряд приведенных выдержек из текста ритуала освящения статуи фараона Сети I почти дословно имеется уже в Текстах пирамид, причем, как это видно из всего контекста, и там они являются частью аналогичного же ритуала (ср. хотя бы Руr. § 644 и все изречение 369, равно как предыдущие и последующие). Характерно далее, что, как на это обратил мое внимание И.М.Лурье, форма тесла, при помощи которого совершается открытие уст статуи на изображениях в гробницах Сети I, свойственна именно инструментам периода Древнего царства (LD II, 49), а в Новом царстве эта форма сохранилась, очевидно, лишь в ритуале, так как в сценах, изображающих работы ремесленников, мы видим уже тесло совершенно иной, новой формы (см., например, [Лурье, 1940, с. 208, рис: 88]).
Эта древняя форма тесла, указывающая на древность ритуала, с другой стороны, быть может, свидетельствует и о том, что когда-то подобное тесло действительно применялось в заупокойном ритуале для фактического прорубания отверстий для глаз статуи, а возможно, и для изготовления всего изображения умершего человека.
Действительно, имеется ряд фактов, которые заставляют предполагать, что если уже в период III династии статуя, очевидно, целиком делалась до погребения и в момент обряда только вставляли глаза в заранее приготовленные для них отверстия и расписывали рот6, то в более ранние времена и вся статуя (или ее прообраз) изготовлялась во время самого похоронного обряда. На это указывают такие пережитки в ритуале, которые, иначе были бы необъяснимы.
Таковы, например, слова, которые произносит сын умершего человека или заменяющий его заупокойный жрец: «Я сделал отца моего, я сотворил отца моего, я создал его в виде статуи великой» [Schiaparelli, 1881—1890,. I, с. 68—69]. Примечательно, что в это же время появлялись в гробнице и «резчики статуи».
Аналогичным образом характеризуется роль сына, совершающего заупокойный обряд по своему отцу. Так, в надписи Рамсеса II в Абидосе читаем: «Сын, сделавший лицо отца своего, подобно тому как Гор сделал Осириса, сотворивший сотворившего его, родивший родившего его, ожививший имя зачавшего его»! [Mariette, 1869—1880, I, табл. VI, 21].
Вряд ли случайно, что и зал гробницы, в котором ставится саркофаг, и мастерская, где изготовляются заупокойные статуи, носили одно и то же название — «золотой зал». Судя по некоторым сохранившимся изображениям таких мастерских времени Древнего царства, они и помещались в самой гробнице или около нее7.
Думаю, что в этом же свете следует вспомнить и о том, что одним из важных моментов осирических мистерий в Абидосе являлось изготовление или обновление культовой статуи Осириса, как мы это знаем из ряда текстов Среднего царства. Я имею в виду известные абидосские стелы фараона Неферхотепа [Pieper, 1929] и вельмож Ментухотепа, Ихернофрета и Схотепиебра, руководивших совершением мистерий Осириса в его храме в Абидосе [Schafer, 1904]. Интересно, что и здесь руководители обряда выступают в звании жреца «возлюбленного сына», т.е. выполняют по отношению к Осирису роль его сына, а также что процесс изготовления статуи происходит именно в «золотом зале» (Неферхотеп, стк. 19).
Равным образом указания об изготовлении статуи во время обряда имеются и в тексте коронационных мистерий Сенусерта [Sethe, 1928а]. Египетский обряд коронации был тесно связан с осирической драмой, поскольку каждый умерший фараон сопоставлялся с Осирисом, а вновь вступавший на престол царь — с сыном Осириса, Гором. Роль последнего и исполнял в коронационных мистериях молодой фараон, тогда как Осириса изображала мумия или статуя его умершего предшественника. Среди обрядов, совершавшихся во время коронационных мистерий, имелся и обряд изготовления статуи бога Гора. Эта сцена следует за представлением сражения Гора с Сетом, в котором, согласно мифу, Гор потерял око. Как указывает текст мистерий, появляются две «доильщицы» с молоком (сцена 19, строчка 59), а за ними — два «резчика» (сцена 20, строчка 64). Издавший текст Зетэ (Зете) не связывает в одно целое появление всех, этих лиц; однако, если понять данную часть мистерий как восстановление ока Гора (только так ее и следует понимать), то все становится вполне ясным. Вспомним, что, согласно мифу «Состязания Гора с Сетом», Хатор исцеляет ослепленного Сетом Гора, помазав глазницы последнего молоком антилопы [Gardiner, 1931, табл. X, 6—9]. Поэтому появление «доильщиц» с молоком в момент обрядового исцеления ока Гора вполне своевременно: очевидно, этим молоком смазывали предварительно те места на статуе, где затем приходившие после «доильщиц» «резчики» прорубали отверстие для глаз.
Что было именно так, бесспорно явствует из текста: «Гор это говорит со своими детьми о своем оке. Гор говорит: „Око тому, кто разрубит..."».
Затем два жреца приносят жертвенник, причем текст поясняет: «Это дети Гора приносят ему его око. Гор говорит спутникам Сета: „Поднимите мое око к моему лицу!"...» (сцены 20 и 21). После этого приносят вино и сердоликовые бусы — и то и другое символизирует очи Гора. Особенно важен текст сцены 23 и приношение бус из сердолика: здесь в графе текста, где обычно перечисляются употребляемые в данном обряде предметы и разъясняется их символическое значение, читаем: «Два глаза. Две сердоликовые бусы». И дальше текст приводит слова, произносившиеся фараоном-Гором. Гор говорит Сету: «Принеси мне мое око, которое красно, как сердолик, которое кроваво-красно во рту твоем»8. Можно было бы привести и другие факты, свидетельствующие, подобно указанным, об изготовлении статуй непосредственно во время ритуала; однако можно ограничиться и перечисленными выше. Таким образом, представляется несомненным, что древнеегипетский ритуал освящения статуи свидетельствует о наличии верований в оживление статуи в момент снабжения ее глазами, вставленными или нарисованными.
Корни этих представлений, как и самого ритуала освящения заупокойной статуи, в частности обряда «отверзания уст и очей», восходят к представлениям и обрядовым действам доклассового периода истории Египта. В них также следует видеть и корни самого обычая помещать некое подобие умершего человека в его гробницу. На это указывают чрезвычайно интересные этнографические параллели, которые помогают вскрыть истоки многих черт древнеегипетского заупокойного ритуала. Подобных параллелей можно было бы привести очень много. Ограничимся лишь указанием на особенно интересные в этом плане верования и обряды, связанные с почитанием изображений умерших предков, которые мы встречаем у ряда племен негров банту9. Так, у племени пангве (французская Экваториальная Африка и Камерун) — где, как и обычно, культ предков связан с представлениями о том, что обеспеченные жертвами духи предков заботятся о благосостоянии живых потомков, об изобилии пищи у последних, о приросте племени и т.д.10, — особую роль в культе предков играют черепа умерших отца, матери и других ближайших родственников [Tessmann, 1913, с. 116 и сл.]. Эти черепа воспринимаются как вместилище духа предка и являются как, бы его воплощением. Характерно, что черепа так и называют— bot — «люди». Через несколько недель после погребения такие черепа вынимают из захоронения и очищают, а затем их хранят с сухими банановыми листьями в бочках из коры. Наверху такой бочки укрепляют деревянные фигурки, изображающие тех предков, чьи черепа хранятся в бочке. Эти фигурки представляют собой либо человеческую голову, либо верхнюю часть фигуры человека, либо человеческую фигуру целиком. По объяснению самих негров, фигурки первого типа — самые древние, последние — наиболее поздние. Глаза (иногда и рот) у таких фигурок бывают обычно из жести, кусочков стекла и тому подобных материалов.
Бочки с черепами и укрепленными на них фигурами предков в отдельных случаях ставятся в особых «священных хижинах», причем пути развития и этих хижин, и культа фигурок предков дают нам ценнейший материал для понимания истории заупокойного культа древнего Египта.
Интересно, например, что места, где хранятся бочки с черепами и фигурками предков, обносятся изгородью или стеной. Внутри такой стены пространство, в свою очередь, делится изгородями, а иногда и просто завесой из листьев на три части — двор, место для совершения обрядов и место хранения черепов. В дни особых празднеств фигурки предков снимают с бочек и показывают из-за завесы собравшимся мужчинам. Затем вынимают черепа и совершают перед ними ритуальные пляски и жертвоприношения. Иногда с фигурками предков устраиваются особые процессии. В исключительных случаях, например при несчастье в деревне, перед черепами и фигурками совершают внеочередные обряды, во время которых режут овцу и ее мясом кормят предков и всех присутствующих.
Описанные выше хижины с их тремя подразделениями помогают представить путь, по которому могло идти в древнейшие времена и в Египте развитие от хижин-молелен доклассового периода к погребениям рабовладельческого Египта, с характерными и для последних тремя основными подразделениями, будь то мастаба (где мы находим преддверие, молельню для совершения культа и сердаб со статуей умершего) или скальная гробница с прилегающим к ней двором, молельней и нишей со статуей. Вместе с тем негритянские фигурки предков ясно вскрывают ход возникновения древнеегипетской заупокойной статуи, которая, как известно, не только изображала умершего, но и мыслилась его своеобразным воплощением.
Хранящиеся в Музее антропологии и этнографии Академии наук СССР в Ленинграде «головы предков» из различных племен Камеруна дают возможность проследить интереснейшие этапы развития заупокойной статуи из черепа предка, ибо часть из них хотя и представляет собой деревянное подобие человеческой головы, однако не расписана краской, как это делается впоследствии, а еще обтянута человеческой кожей, причем в глазницах у этих голов вставлены кусочки жести или стекла. Такие деревянные, обтянутые кожей головы, несомненно, являются промежуточной ступенью между подлинным препарированным черепом предка, обтянутым кожей самого умершего человека, и деревянным скульптурным изображением предка, покрытым росписью, со вставными глазами и ртом, которое мы и встречаем затем у тех же племен (см. [Матье, 1958, рис. 7]). От подобного рода скульптурных изображений предков и следует вести развитие египетской заупокойной статуи, которое, несомненно, было значительно сложнее, чем принято думать. Некоторые факты подтверждают такое предположение.
Выше было отмечено наличие у племени пангве на бочках с черепами фигурок предков различной формы — в виде голов, бюстов и целых фигур. Не являются ли не нашедшие себе до сих пор точного объяснения портретные «головы» из некоторых гробниц в Гизэ (Гизе), равно как и непонятный до сих пор бюст Анххафа пережитками различных форм древнейших фигурок предков — голов и бюстов, которые еще продолжали иногда встречаться в период IV династии наряду с давно уже получившими широкое применение заупокойными статуями? Такое предположение представляется вполне вероятным объяснением наличия в некоторых гробницах Гизэ как голов, так и бюста Анххафа.
Не менее важны описанные выше негритянские фигурки предков и для выяснения вопроса о значении вставных глаз у заупокойных египетских статуй, которому и посвящена данная статья. Выше говорилось, что фигурки предков имеют вставленные из различных материалов глаза, а иногда и рты. Без таких глаз они не считаются воплощением предка, они «не видят». Подобные верования в то, что лишь снабженное вставными или нарисованными глазами изображение предка является его воплощением, вообще характерны для различных первобытных племен разных стран. Известны случаи, когда, соглашаясь изготовить для путешественника подобную статуэтку, туземцы отказывались прорезать или нарисовать ей глаза и рот, ибо в таком случае, по их представлениям, статуэтка становилась живой и ей могло быть плохо у чужих, тогда как не имевшая глаз и рта фигурка считалась простым куском дерева.
Приведенные этнографические параллели, число которых можно было бы, конечно, увеличить, будучи поставлены в связь с разобранным выше древнеегипетским материалом, позволяют сделать вывод о бесспорном ритуальном значении вставных глаз египетских заупокойных статуй и саркофагов. Мы уже видели, что важнейшим моментом ритуала освящения такой статуи, равно как и ритуала магического оживления мумии, был обряд «отверзания очей и уст». Обряд этот, по всей вероятности, восходил к древнейшим родовым заупокойным действам и мог в отдаленнейшие времена совершаться и над черепами предков, и над их примитивными подобиями. В те времена в глазницы как черепа, так и фигурки, воплощавшей духа умершего предка, во время заупокойного действа могли вставляться самые различные предметы, изображавшие вновь открытые в результате обряда глаза «ожившего» покойного, — от бус и до раковин. С развитием же техники и искусства в классовом Египте в различных социальных слоях и в различных местностях обряд мог совершаться по-разному: либо в глазницы мумии, саркофага, статуи во время ритуала вставлялись заранее приготовленные из разнообразных материалов глаза, либо глаза просто рисовались краской на лицах статуй и саркофагов. Снабженная глазами и магически «открытыми» устами мумия или статуя «оживала» и становилась воплощением духа умершего человека.
Однако описанные нами верования, которые были связаны в древнем Египте с наличием или отсутствием глаз у статуй, должны были обусловить и необходимость особо осторожного обращения с изображением глаз на скульптурах, поскольку, как мы видели, наличие глаз у статуи наделяло ее жизнью. В этой связи невольно напрашивается вопрос: не этим ли следует объяснить и факт отсутствия как вставных, так и нарисованных глаз на «моделях», происходящих из мастерских амарнских скульпторов? Случайно ли все эти знаменитые «модели» имеют не глаза, а лишь отмеченные кистью веки, как, например, голова Нефертити из песчаника и ее же статуэтка из известняка, или пустые глазницы, как, например, головки царевен? Как видно из подробного обследования знаменитой расписной известняковой головы Нефертити с одним инкрустированным глазом, второй глаз отнюдь не был утерян при падении головы во время разгрома мастерской, его вообще никогда не было [Borhardt, 1923, с. 37]. Попытки Борхардта объяснить этот факт нежеланием скульптора затрачивать лишний труд на изготовление второго глаза для «модели» [там же, 1923, с. 37] неубедительна. Причина отсутствия второго глаза, думается, заключалась в невозможности для скульптора снабдить портретную голову царицы двумя глазами, потому что в таком случае в его мастерской оказался бы предмет, в котором была бы заключена часть существа царицы.
В начале данной статьи отмечалась настоятельная необходимость при исследовании культуры древнего Египта учитывать не только самый факт зависимости ряда сторон этой культуры (и, в частности, искусства) от религиозных представлений, но и в каждом случае конкретные особенности, вызванные этими представлениями. Думаю, что рассмотренный материал показал, что без этого могут быть не поняты и ошибочно объяснены многие явления, обусловленность которых религиозными представлениями на первый взгляд не видна.
Отсюда вытекает и не менее настоятельная необходимость углубленного изучения истории древнеегипетской религии. Это тем более важно, что последняя сыграла столь существенную роль в истории сложения христианства и его обрядности.
1. Это утверждение ошибочно. Веки у статуи Рахотепа медные [Лукас, 1958, с. 182]. — Примеч. сост.
2. О материалах и технике изготовления вставных глаз см. [Lucas, 1948, с. 120—154]. (См. также русский перевод: [Лукас, 1958, с. 177— 222]. — Примеч. сост.)
3. В дальнейшем я беру за основу изображение и сопровождающие их тексты ритуала освящения статуи фараона Сети I, сохранившиеся на стенах его гробницы.
4. Издавший эту сцену Девис дает неправильный перевод текста, приписывая его почему-то Анубису, хотя текст совершенно ясен [Davies Norman, 1930, с. 23, рис. 32].
5. На рисунке в Книге мертвых Херунефа (ВМ 10013) глаза лежат на чашечке весов [Shorter, 1938, с. 5].
6. Глаза также иногда могли просто наноситься краской.
7. См. мастерскую, где изготовлялись статуи номарха Пепи-анх Хени-кем.
8. В том же тексте коронационных мистерий Сенусерта I несколько раньше имеется сцена: возвращение глаз другой ипостаси бога Гора — «безглавому Гору», причем рисунок, сопровождающий текст, дает изображение статуи, голова которой представляет собой еще бесформенный обрубок (сцена 17, табл. 16).
9. Этими сведениями я обязана Д.А.Ольдерогге.
10. Аналогичные представления существовали и в древнем Египте.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 1302; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!