Воспоминания крестьянина села Угодичи Ярославской губернии Ростовского уезда 14 страница
Ростовцы, уважая отвагу и в неприятеле, не любили своего князя Глеба Долгорукого[344], не отличавшегося смелостию, а потому вместо его Ростовом и правил наместник. В это время ростовцы поссорились с яновцами и двинулись на них войной под предводительством своего воеводы старого Фили, имевшего себе храброго помощника в лице своей единственной дочери Феклы, прозванной молодым Филей; кроме того, молодая Филя была одной из первых красавиц Ростова, а ее ум и щедрость служили для других образцом.
Филя рано лишилась матери, и ее отец предпочел остаться вдовцом, но частые войны кн. Юрия, в которых постоянно участвовал воевода Филя, не давали ему возможности заняться воспитанием дочери^как следует, и он постоянно имел ее при себе в походах; вследствие этого она пристрастилась к военному делу и хорошо владела оружием, а впоследствии водила в битву и отдельные отряды.
Ростовцы победили яновцев и окружили их город; однажды молодая Филя охотилась вблизи неприятельского города и случайно приехала на прекрасную поляну, окруженную бором; на поляне возвышался холм, на котором росла рябина и черемуха; Филя легла под тенью этих дерев и крепко уснула. В то же время приехал на поляну и другой охотник: сын яновского князя, молодой Улейбой «ясные очи». Он только что возвратился из Киева для свидания с родными и по приезде нашел свой город осажденным. Отец его и побежденные яновцы обрадовались его приезду и оживились; молодой князь поднял дух яновцев, привел в порядок войско отца и сам принял над ним начальство; но прежде чем начать битву, он под видом охотника поехал осмотреть расположение лагеря ростовцев и узнать, с какой стороны удобнее напасть на них. Объезжая таким образом местность, он заблудился и очутился на той же поляне, на которой спала Филя. По доспехам Улейбой тотчас узнал юную красавицу и хотел ближе посмотреть ее, но лежавший в ногах Фили огромный пес залаял и тем разбудил ее.
|
|
|
Разбуженная Филя тотчас надела на себя доспехи и, сев на коня, стала ожидать Улейбоя; но этот не дошел к ней и почтительно подал свой меч, признав себя ее пленником; удивленная Филя покраснела и впервые устыдилась своих ратных доспехов, пожалев, что в эту минуту она не в девичьей ферязи; после этого она немедленно поворотила коня и как вихрь понеслась в свой стан.
Улейбой, возвратясь домой, просил у отца позволения идти к ростовцам, заключить с ними мир и просить руки Фили; получив согласие, он отправился к старому Филе, заключил с ним мирный договор и просил руки дочери; старый воевода был очень рад этому и тотчас же послал за дочерью; Филя скоро пришла одетая в великолепную ферязь и, откинув с лица покрывало, спросила у отца: зачем он звал ее? Тот, указывая на Улейбоя, отвечал: твой пленник принес тебе покорность и просит у меня себе победителя; делай с ним что знаешь!.. Филя бросилась на шею отца и сказала: родитель! моя судьба зависит от тебя, я во всем тебе повинуюсь. Вскоре после этого был совершен их брак, и на первых порах молодая чета поселилась в тереме старого Фили, стоявшем близ Ростовского озера (ныне с. Филимоново).
|
|
|
Глава XIII
Солдат Щапов, конвойный Арсения Мациевича. — Подвиг Щапова под Бендерами. — Письмо Щапова о смерти митрополита Арсения Мациевича. — Снеговой ураган. — Открытие Слободского училища. — Найденные деньги и их судьба. — Посошник Мациевича Александр Златоустовский. — Рассказ о суде над Мациевичем. — Сбывшееся предсказание юродивого Давыдушки. — В приемной у архиепископа Евгения. — Резолюция владыки. — Экзамен дьячка. — Пожар в Сулости. — Озеро воет — голову просит. — Обмер озера. — Тяжба с пореченскими крестьянами. — Клеймение гирь и весов. — Вице-губернатор Горанский. — Сдача рекрута. — Воспоминания о театре. — Сенатор Мордвинов и еврей Перец. — Пропажа денег. — Тяжебные дела. — Смерть сестры Мартирия.
|
|
|
В конце 1842 года участок земли моего зятя Грачева был продан для уплаты его долгов; в числе других и я получил часть моего долга; на полученную сумму открыл я в селе Угодичах на торговой площади мелочную лавку (23 апреля 1843 года). В это время старшиной был крестьянин села Угодич, Василий Михайлов Щапов, — это был внук крестьянину Илье Михайловичу Щапову, которому Василий Иванов Щапов писал письмо из Сибири о смерти «Андрея Враля», или Ростовского митрополита Арсения Мациевича[345]. Письмо это было во многом схожее и с имеющимся у дьякона Богоявленской церкви села Угодич Александра Златоустова. Из-за этого письма в моем присутствии нередко был у них горячий спор; каждый из них признавал свое письмо за оригинал, а другое за подложное. (Я думаю, что г. В.И. Лествицын[346] пропечатал о смерти Мациевича в «Русской старине» 1879 года, окт., стр. 197, именно письмо Златоустова, так как семейство его после его смерти поселилось в Ярославле[347].) Василий Иванов Щапов был угодичский крестьянин; по книгам с. Угодич половины XVIII столетия] был отмечен в бегах, но где и как он попал в военную службу — неизвестно, но только он находился безотлучно в числе конвойных при Мациевиче, как в Ферапонтове, так и в Николо-Корельском монастырях. Затем Щапов в 1770 году был отправлен в действующую армию под крепость Бендеры, где предводительствовал фельдмаршал, граф Валериан Платонович Мусин-Пушкин[348], и участвовал при штурме Бендер. Во время этого дела неприятельская бомба упала на батарею близ фельдмаршальской ставки; Щапов, находясь у ставки, бросившись к бомбе, вырвал из нее трубку и опять пошел на свое место; в это время граф, выходя из шанцев, увидел бомбу, лежащую у самых пороховых ящиков, и спросил у соседа Щапова: отчего бомбу не разорвало? — оттого, ваше Сия[тельст]во, ответил ему Щапов, что я успел выдернуть из нее трубку.
|
|
|
Граф похвалил его бесстрашие, произвел его в старшие унтер-офицеры и наградил сверх того 50 червонцами, потом спросил его о его родине и весьма был рад, когда узнал, что Щапов ростовец и житель села Угодич, отчины его деда и отца, которую он знал весьма хорошо, и тут же припомнил, как в своем детстве он купался в Ростовском озере и катался с сестрой своей Елизаветой, и смотрел, как ловили рыбу для его отца, со старостой Иваном Тимофеевым Альтиным, и как сын старосты Карпуха рвал с воды цветы для его сестры.
В непродолжительном времени граф из бессменных своих ординарцев произвел Щапова в офицеры и после войны определил его в Москве на видное и покойное место; там случай свел его вторично с Ростовским митрополитом Арсением Мациевичем под именем «Андрея Враля». Щапову дана была команда солдат для того, чтобы проводить Андрея Враля до места назначенной ему ссылки; тогда-то письмо о смерти Андрея Враля он и прислал своему двоюродному брату, бурмистру села Угодич, Илье Михайлову Щапову (он был бурмистром с 1774 по 1777 г.), следующего содержания:
«Любезный братец мой Илья Михайлович! (после поклонов родным) я отправлен был из Москвы в Сибирь с арестантом великой важности до места его ссылки, который как чрез одну неделю подозвал меня к себе, просил меня, чтобы мне на прошение его склониться, чтоб его допустить, где случится, в церкви для принятия св. Тайн. Данная мне инструкция дозволяла ему это делать, если пожелает. Место было степное; я не обещал ему этого скоро, а он чрез три дня после этого объявил мне в воскресный день, назначил село и час, в который мы вступим в него, и попа именем нарек, и как пришло самое то время, кое назначено, мы против оного села явились в самые те часы и минуты назначенные и так как просил меня, чтоб позволено было в церковь идти, объявил, что и поп уже в церкви, где в то время пели: "Слава в вышних Богу!.."; по отпении просил он попа, чтобы он исповедал и приобщил его; тот, видя его изнеможение, склонился на его прошение; литургия началась, и как большой выход был, он стоял у северной двери алтаря и молился усердно со слезами, а стоял у правого крылоса, а команда моя у всех окон расставлена; как время пришло св. причащения, тогда видно было одеяние на нем архиерейское и саккос[349]; тогда я, видев необыкновенное, в великом был удивлении; тогда поп отдал ему земной поклон, когда тот взял у него сосуд со св. дарами и просил по обыкновению их прощения, и причастился он сам так, как архиерею подлежит, а по прочтении заамвонной молитвы, вышел мало из алтаря и просил меня, чтобы я шел к попу на обед, но я все делал на прошение его как поневоле, а противоречить не смел, видя себе такое внезапное удивление, а поп по окончании обедни весьма просил меня прилежно; и так с великою торопливостию пошли, а арестант мой во св. алтаре. И так церковь была заперта, а караул вокруг церкви был расставлен, и весьма скоро по обеде возвратились для взятия его, однако царские двери были растворены и он среди оных врат стоит на коленях в архиерейском одеянье мертв; там тело его и предали земле».
По смерти Щапова остались четыре дочери, все выданные в замужество; из них осталась в живых только одна; не знаю — сохранилось ли у нее письмо Щапова, который помер в Ростове в 1780 году января 17-го.
Марта 5-го во время Ростовской ярмарки, в пятницу второй недели поста, был сильный снеговой ураган, которым были задержаны почтовые корреспонденции, занесены были целые деревни, в Ростове и окрестностях оного найдены были 10 человек, застигнутых бурею, мертвыми; в том числе на озере найдена была крестьянка села Угодич Балашева.
Августа 2-го я был приглашен окружным начальником Михаилом Александровичем Пороховщиковым на открытие училища в Юрьевской слободе, наставником которого изъявил желание быть местный священник о. Петр, а училище поместилось в его доме.
Во время Ростовской ярмарки 1844 года против лавки московского купца (где ныне стоят магазины Титова) были накатаны бунты[350] бочек сахару. Поконча дневную торговлю в красных рядах, ярославский купец Лепешкин остановился у этого бунта за естественной надобностью и нечаянно увидал на бочках пакет бумаг; он взял его, развернул и нашел в нем деньги; не видя никого, оставившего этот пакет, он принес его на квартиру; в пакете оказалось денег около 2000 рублей. Поутру он объявил об этой находке в части. Мне прилучилось тут быть, вместе с многочисленной публикой, но за такой находкой никто не явился, и публика заключила, что это принадлежность какого-нибудь приказчика, укравшего деньги у хозяина, и за которыми ему явиться ни коим образом нельзя. По желанию нашедшего, деньги должны бы были поступить в богоугодное заведение, но они остались в кармане тогдашнего городничего Берсенева.
Февраля 16-го в селе Угодичи помер престарелый дьякон Александр Федоров Златоустов, который и погребен с южной стороны Богоявленской церкви, подле придела Иоанна Предтечи. Александр Златоустов, посошник[351] Ростовского митрополита Арсения Мациевича, был круглый сирота. Сначала он был воспитанником Мациевича, потом уже он за ссылкой владыки кончил курс в Ярославской семинарии; был учителем в той семинарии и потом дьяконом одного из ярославских приходов и наконец перешел в Угодичи. Единственную свою дочь он выдал за священника в ярославский приход Коровники. Этот его зять по смерти жены поступил в иночество и принял имя Николая. Он управлял обителью Богоявленской в Ростове, бывал у меня в доме и познакомил меня с ректором Ярославской семинарии архимандритом Ростовского Богоявленского монастыря Иустином (ныне епископ Харьковский)[352]; затем он был произведен в архимандрита в Ярославский Афонасьевский монастырь, где и скончался в 1881 году. Я там посещал его сына, бывшего у нас в Ростове нотариусом.
Златоустов в село Угодичи в Богоявленский приход был переведен из Ярославля за нетрезвую жизнь. Он меня, как своего прихожанина, посещал нередко;.и много рассказывал мне об Арсении Мациевиче, как о своем благодетеле; к сожалению, по молодости своей я не заинтересовался всеми его повествованиями, и только кое-что удержалось в памяти моей, я записал тогда же о его низложении и кончине, о которых Златоустов передал мне в следующем рассказе.
Арсений предстал на суд, как бы на священнослужение: в архиерейской мантии с источниками, в омофоре и белом клобуке, с панагиею на персях и архиерейским посохом, последуемый вышеозначенным посошником Александром Златоустовым.
При входе в залу заседания взоры всех присутствующих были обращены на выражение лица Мациевича, который вместо страха и уныния обнаружил крайнее негодование на свою собратию, действовал и говорил, как будто он был вполне самовластный владыка у себя в епархии.
Секретарь прочел указ о его низложении; Мациевич, выслушав сие, громко и твердо сказал: «Благо мне, яко смирил мя еси! Государыня же Екатерина II за сие не удостоится христианской кончины!» При таком трогательном зрелище поругания пастыря один митрополит Московский Тимофей[353] не мог удержаться от слез и заплакал; Мациевич указал на него рукою и сказал: «Сей воистину израильтянин в нем же льсти нет!»
Первый приступил к нему митрополит Петербургский и Новгородский, чтобы снять клобук; Арсений не допустил до себя, но с приличною молитвою снял его сам и, подавая его митрополиту Димитрию Сеченову[354], сказал: «Язык твой для меня был острее меча, им задохнешься и умрешь!» (Митрополит Димитрий умер странною смертию: от паралича язык его вытянулся на четверть аршина, и вид его представлял страшное безобразие, от этого неестественного состояния языка, от длины его и толщины он мучительно кончил жизнь свою.) Вторым приступил к Арсению архиепископ Псковский, бывший друг Арсения, Амвросий Зартин-Каменский[355], чтобы снять с него амофор, но Арсений с молитвою снял его сам и, подавая Амвросию, сказал: «Ядый хлеб мой со мною, ты возвеличил на меня запинание[356], и как вол ножем заклан будеши». (Амвросий впоследствии был митрополитом Московским; во время бунта в Москве в 1771 году он бежал от разъяренной черни и хотел укрыться в Донском монастыре, но там в воротах оного мясник зарезал его ножом.)
Третьим по очереди приступил к Арсению Тверской архиепископ Афанасий Волховской[357], чтобы снять с него панагию, но Арсений с молитвою снял ее сам и, подавая Афанасию, сказал: «Младший благословляется от старшего; устнама моима возвещу вся судьбы уст твоих; язык твой велеречив был на меня, как у Ария[358], ты и умрешь, как умер Арий!» (Афанасий был преемником Арсения на Ростовской епархии и кончил жизнь свою, как Арий, исходом вон всех своих внутренностей.)
Четвертым приступил к Арсению Петербургский викарий Гавриил[359], чтобы взять посох Мациевича, но он сам взял его с молитвою от посошника Златоустова — рассказчика сего суда и, подавая Гавриилу, сказал: «Ты забыл, какому должно быть архиерею Божию; за Иродиаду твою соперник твой задушит тебя, зане плясавши с ней осудил мя еси!» (Келейник Гавриилов из ревности, что владыко отбил у него любовницу, задушил его пуховиком.) Пятый в свою очередь приступил к Арсению Крутицкий архиепископ Гедеон[360], чтобы снять его мантию, но Арсений с молитвою снял ее сам и, подавая Гедеону, сказал: «Пета бяху мне оправдания твоя на месте пришествия моего, но ты еси гроб позлащенный, полный смрада и разных непотребств, за то и не увидишь более престола своего!» (Гедеон по Высочайшему повелению за разные непотребства из Москвы удален был с бесчестием в Крутицы, но на пути туда помер.)
Шестой и последний судия Мациевича приступил к нему, чтобы снять с Арсения последнюю одежду: это был Новоспасский архимандрит Мисаил; Арсений снял с себя и последнюю одежду, находившуюся под облачением и, подавая оную, сказал: «Сякие кончины видех конец, паче враг моих умудрил мя еси и паче старцев разумех, скоро испек еси хлеб твой уготованный, мне за то и сам как хлеб испечешься в печи!» (Впоследствии времени Мисаил, находясь в тяжкой болезни, по совету одного знахаря для исцеления болезни влез в монастырскую печь, где внезапно и умер.)
После этого надели на Мациевича простую одежду монаха, запретили ему совершать всякое богослужение и отправили его с военным конвоем в Ферапонтову обитель[361].
По словам Златоустова, в свое время, хотя и не скоро, но исполнились все предсказания Мациевича судиям своим; даже церковь, в которой был собран Святейший синод, где заочно судили Мациевича, находившегося в то время еще в Ростове, в той без всякой видимой причины обрушились своды.
О кончине Мациевича Златоустов рассказывал следующее: на пути в Верхнеудинском округе близ Нерчинского Успенского монастыря, среди живописной и населенной местности стоял одинокий погост, в котором во время следования Мациевича мимо этого погоста по причине воскресного дня происходил благовест к обедне. Арсений перед этим стал изнемогать и с великим трудом продолжал путь свой; подходя к этому погосту, он предузнал свою близкую кончину, испросил дозволения у сопровождавшего его исповедоваться и приобщиться св. Тайн; ему это было позволено сделать под именем Андрея; перед началом литургии местный священник был духовником Мациевичу. Всю божественную службу он с великим благоговением и слезами молился перед иконою Спасителя; настало время приобщения св. Тайн; священник выходит со св. дарами из алтаря и пред ним смиренно стоит в ссыльной своей сермяге арестант Андрей, и только священник проговорил до конца исповедание: «Верую Господи и исповедую...», как пред ним стоял уже не ссыльный преступник, но маститый старец во всем святительском облачении, сияющем неизреченным светом; старец берет из рук изумленного и испуганного священника св. дары, входит с ними в алтарь и по обычаю архиереев приобщается на св. престоле; потом он вышел обратно из алтаря, дав изумленному народу святительское благословение, и начал читать вслух пред св. престолом: «Ныне отпущаеши раба твоего, владыко!..» и, не окончив еще всей молитвы, встал на колени и скончался в положении молящегося; в это время колокола на колокольне звонили сами собой. Тогда же в том же приходе и предали земле тело Ростовского митрополита Арсения Мациевича.
Февраля 22-го помер в Ростове соборный староста Иван Васильевич Хлебников; незадолго до своей смерти юродивый Давыдушка пришел в Ростовский собор, где долго молился, потом подошел к ящику соборного старосты и сказал Хлебникову, что он идет в далекий путь, а потом прибавил, что и он придет повидаться с Давыдом в такой-то день и час. В сказанное время Хлебников и помер. Из собора Давыд тогда же зашел к соборному протоиерею Андрею Тимофеевичу Тихвинскому, поставил у него на столе свою головную скуфью и сказал ему: «Вот тебе и Тимофей, поминай меня!» Из дома протоиерея Давыд ушел в Ярославль, где вскоре и помер. По уходе Давыда протоиерей в тот же день получил письмо из города Тихвина, в котором уведомляли его о смерти родного брата его, священника Тимофея, который много лет был соборным дьяконом в городе Тихвине; этот дьякон был удивительный скороход; если он шел один, то не ходил, а бежал в собор из дома и из собора домой; ему трудно было ходить шагом; я был сам свидетелем всему этому.
Когда я был ребенком, то мать моя, бывая в городе, часто со мной ходила в гости к матери часового мастера Ивана Дмитриева Савостина, и там я часто у него видал Давыда юродивого и слышал про него следующий рассказ: когда Давыд приходил к Савостину, то всегда говорил: «Иду часы заводить», посидит немного и поговорит что-нибудь загадочно и уйдет. Незадолго до смерти матери Савостина он вместо обычных слов: «Иду часы заводить» — стал говорить: «Поди не жди», мать в непродолжительном времени и померла.
Перед вступлением Савостина в иночество Давыд стал звать его Мисаилом и на расставанье с ним стал говорить: «Прощай, Мисаил, пора мне идти к Дмитрию, пойдем со мной». Савостин действительно вскоре поступил в иночество в Яковлевский монастырь с именем Мисаила.
Раз я был в лавке у тестя своего Бабурина; в это время игумен Варницкого монастыря Павел купил кой-какой товар, вышел из лавки и хотел садиться в свои дрожки, чтоб ехать обратно в монастырь, как вдруг, где ни возьмись, явился Давыд и, побежав к игумену, пытливым взглядом посмотрел на Павла, потом громко сказал ему: «Ай да Иона Сысоевич[362]! каков камень, каков жемчуг! Убирайся скорей к нему с глаз долой!» Игумен вскоре после этого скоропостижно помер; он был высок ростом, дюж телом и красив лицом. Про него шла молва, что когда он был ризничим в Ярославле, будто много похитил жемчугу и дорогих каменьев из вещей, принадлежавших Ростовской митрополии и большею частию сделанных при Ионе Сысоевиче, и употребил эти драгоценности на подарки своим любовницам.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 309; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!