Александра Шестакова и её суженый 5 страница
Из Казани поехали мы на наемных же до пермского провинциального города Кунгура чрез пригород Арск, который селением не лучше российской хорошей деревни, а далее около 130 верст были все русские селения, потом уже татарские, кои живут и строение имеют нехудое, только едят с охотою молодых жеребят мясо; далее ж чуваши и отчасти черемисы, живущие подло: хлеба имеют много, а пищею питаются суровою; напоследок вотяки, кои хотя и подло живут, однако ж нравом благосклоннее и в домоводстве рачительнее и к проезжающим благосклонны и просты; приближаясь же к городу Кунгуру, обитают также русские пермские народы; имеют в каждой деревне, содержащей до десяти и более дворов, часовню, при некоторых же малые колоколы, и то в рассуждении отдаленности от приходских церквей, так что от тридцати до пятидесяти верст в некоторых местах имеют расстояния лесными местами; случается, что в год едва трижды или дважды приходский священник для духовных треб приезжает; каково в таком случае исправление оных происходит, можно уразуметь.
Город Кунгур обнесен деревянного оградою, с построением ворот и на них башен, для опасности от набегов неподвластных России башкир и степных татар; в нем хлеб и харчи довольные и недороги, рыба свежая, мороженая, окуни продавались три копейки безмен, составляющие два фунта с половиною[48], хлеб печеный по копейке, в коем до осьми фунтов быть может. До оного города от Казани, по счислению моему, имеет быть девятьсот верст, а оттоле до сибирской границы сто восемьдесят; далее проехав до первого графского Сылвинского завода, семьдесят, от Сылвинского до другого Уткинского семьдесят же, от Уткинского до Екатеринбурга, заводского города, семьдесят же, а всего от отечества моего до Екатеринбурга, считаю я по точному моему замечанию, имеет быть около двух тысяч девятьсот верст.
|
|
|
В продолжение оного пути искушения меня не оставляли и приводили в огорчение, ибо Иван Федоров, будучи чрезвычайно корыстолюбив и скуп, выдумал данные ему от графа на проезд деньги удержать на свое употребление и потому начал принуждать нас, чтоб мы на наем подвод и на свое содержание употребляли свои деньги, объявляя, якобы у него тех выданных на проезд денег и с Казани уже не осталось, напротив чего я упорствовал, с тем, что я своим коштом отнюдь не поеду; товарищ же мой был такого нрава, что не хотел со мною равномерно спорить, а более молчанием, так сказать, из лукавства предоставлял таковое происшествие на мой счет, самым же делом и он пользовался, оставаясь без издержки своих денег, ибо Иван Федоров по супротивлению моему принужден нас везти на готовом содержании своем.
|
|
|
Приехали мы на Сибирской Сылвинской завод декабря 16-го числа в среду и жили по 2 января наступившего 1759 года. В то время перевели нас на другой, Уткинский завод. Должность наша состояла в записках заводских материалов, т.е. мы выставляли прописными казенными крестьянами, вместо подушных и накладных денег, за каждую мужеска полу душу по рублю по десяти копеек, за которые они должны выставить или руду или уголь, также песок, известь, лес, дрова и прочее, а содержатель завода должен за них вышеописанное число денег в казну заплатить. Упражняясь в том, прожил я с товарищем своим марта по 22-е число во всяком благополучии, выключая скуку и печаль по своем отечестве, паче же о оставшем семействе. Во время то там для пищи было великое множество, так что мука ржаная покупалась пуд по пяти копеек с половиною и пшеничная ручная лучшая по тринадцати копеек, свинины окорок по сороку копеек пуд; словом — все дешево и довольно, и ежели бы судьба завела меня туда с семейством, не уповаю, чтоб я оттуда возвратился, а со временем в рассуждении такого довольства мог привыкнуть; но и со всем тем, видя к возвращению весьма трудные обстоятельства, что собою никаким образом о возврате подумать и ниже проехать собственно собою и за опасностью разбойников нет способу, иногда приходили в отчаяние и с сожалением помышляли видно положить там кости наши на чужой стороне.
Но невозможное от человек возможно есть от Бога, Ему же все легко и удобно сотворить, елико хощет, к Нему же и мы со упованием прибегали, с молением, прося щедрость Его о возвращении. И виждь, колико Его есть к нам грешным милосердие! Мы только временем приносили убогую нашу мольбу, ездя к церкви Божией, находящейся в Уткинской слободе, расстоянием от завода в трех верстах с половиною, и призывая в помощь Пресвятую Владычицу Нашу Богородицу, прочитывая иногда акафистову песнь и положенную в киевских святцах в конце молитву, в коей между прочим молительно упоминается: «странствующим возвращение»; оживотворялись во уповании, приемля несомненно якобы залог нашей надежды, с каковою продолжая жительство, ожидали вожделенного часу, когда излиется милосердие Божие.
|
|
|
Засим ускорил Он Щедрый и потщился яко милостив устроить промыслом своим возвращение, ибо прожил я только марта по 22-е число, что составит малым чем более трех месяцев. Нужда требовала приказчику нашему Ивану Федорову доставить через верные руки рапорт графу о последовавших от нерадения главного нашего над двумя заводами управителем немца Шлота в заводских припасах недостатках и оттого предвидимой крайне остановки и великих убытков, для чего избрал он за способного к тому меня, и как только об оном мне сказал, то я от радости не чувствовал себя, но, знав недоброжелательный его нрав, не смел того открыть, а употребил притворные отговорки тем, что я не смею один в столь далекий путь поехать, что и поспешествовало, ибо он более настоять начал, дабы я неотменно ехал.
|
|
|
Вследствие того, по приказанию его, съездил я в заводской город Екатеринбург и исходатайствовал от главного заводского правления подорожную на одну только почтовую подводу, и вышесказанного 22 марта, в понедельник, он меня из Уткинского заводу отправил. Я поехал с несказанного радостью к своему отечеству, от которой нескоро мог опамятоваться, что я из Сибири выезжаю, но при том еще думал: не миновать, чтоб обратно не быть в Сибири хотя на время, и потому не старался забрать свое иждивение, даже я дичь небольшое количество там же оставил, отправившись в путь. В восемь суток до Казани, более тысячи верст, зимнею дорогою, на санях, переехал благополучно, имея при себе только одни сумки переметные, с рубашками и прочим; от Казани ж, поелику сделалось тепло и везде малые речки разлились, да и Волга уже от берегов отставала, то езда моя стала весьма затруднительна, ибо около восьмисот верст до Москвы ехал я две недели, так что в некоторых местах и пешком шел, данные ж от приказчика на прогоны деньги одиннадцать рублев еще до Москвы все издержал; приехал в Москву в самый день Святой Пасхи, апреля 11-го дня 1759 года, поутру, во время ранней обедни, и был в Кремле, в соборе Благовещения Пресвятой Богородицы; квартиру имел в доме графском, на Знаменке, в коем управлял господин асессор Александр Федорович Шашкин, и как к нему явился, то, выспрашивая о проезде моем, узнал, что уже деньги у меня на прогоны все издержаны без остатку, без просьбы моей об оных сам выговорился: «Если б-де здесь меня не было, то кто бы тебя оными снабдил, и как бы ты до Петербурга доехал?» Наконец сказал, что он даст мне прогоны и завтра отправит. Я, услышав сие и видя нечаянно воспоследовавшую ко мне милость Божию, благодарил за таковой промысел Вышнего и на другой день, во вторник, из Москвы отправился; к счастью же на первой почте, в деревне Черной, от Москвы в 28 верстах, нашел я медлящего за разгоном почтарей трубчевского купца Василья Львова сына Козлова, у которого в подорожной написано едущих два человека, а прогоны одинакие, а у меня двойные, то и согласились мы, для уменьшения платы прогонов, ехать обще по его подорожной, поелику у него товарища не было, а прогоны платить пополам; в таком случае последовала мне та выгода, что я из выданных от Шашкина двойных прогонов издержал только на одинакие, и то половину; следовательно, не больше вышло шести рублей, а четырнадцать осталось мне на мои нужды; видя о мне таковой промысел Божий, особливо во время нужды, в странствовании, паки благодарил Творца моего и Заступницу Пречистую Богородицу.
По приезде в Петербург подал я графу свои рапорты с надеждою действия их скорости, поелику в них требовано о восстановлении к заводам того, что немцем Шлотом упущено; но в продолжение времени усмотрел я, что граф мало о том стал думать, и со дня на день оставалось так как бы в забвении, частью от природного графского нерадения, частью же от разврату и пронырства находящегося при нем управителя, немца же Ивана Григорьева, прозванием Какса, который, как я известился, был племянник вышезначащему Шлоту, и его рекомендацией принят и определен на заводы директором; следовательно, ему нужно всеми силами защищать его и затмевать приказчика нашего представления. Что же я помимо его прямо графу подал рапорт, за то подпал я гневу его и мщению, по которому желаемый ко отечеству путь мой пресекся. Из сего научало меня, что на свете все превратно, жизнь наша маловременная непостоянна и надежда обманчива, и сего ради нужно человеку быть в рассуждениях осторожну и мыслями не утверждать себя во время благополучия, якобы оное у него неподвижно, не унывать напротив того в случае прискорбности, потому что, прося помощи Божией, получишь избавление, и течением времени минуется.
Я сначала, не знав тайных оного управителя ухищрений, ожидал вожделенного часа, когда меня отпустят домой, но вместо того, прожив шесть недель, услышал, что определен я на кирпичной завод, под видом якобы для смотрения, в самом же деле в наказание, потому что оной был совсем пустой, кроме одной избушки, при нем ничего даже и работников не было, где бы в безлюдстве в пустом месте скука довольно бы меня наказать могла. Нечаянное сие оскорбление понудило меня промышлять, как бы избавиться. Наконец, вздумал я сам собою написать графу прошение, в котором изъяснял на управителя свою жалобу о его мщении. Подав, услышал от него, что он отпустил меня в дом, чему несказанно радовался. Но управитель, узнав о сем, еще наиболее раздражен стал и едва не навел мне побоев, от чего единственно Бог невидимо защитил и мстительную его злобу удержал и против воли его устроил мне путь к возвращению в отечество.
Так, за помощью Божьею, в Троицкую субботу, мая 29-го дня, из Петербурга отпущен, продолжая путь свой, несказанно удивлялся непостижимому промыслу Божию, елико по многим препятствиям избавил от странствования, почему, в знак моей чувствительной благодарности, не ехал в дом, а прежде во Святогорской монастырь, где отправил по силе моей недостойное мое поклонение Богу и Пречистой его Матери, Пренепорочной Деве Богородице, пред чудотворными Ея образы.
Потом, прибыв в дом свой, радостно обозрел свою родительницу, также жену и дочь в живых и в благополучном состоянии; тогда вспоминал я оное Евангельское слово: яко же веровал еси, будет тебе[49]; ибо я, отъезжая в путь, с верою взял с собою из церкви Воздвижения Честного Креста образ Святителя Николая Чудотворца, с тем, что оный по возвращении поставлен будет на том же месте, из которого взят, что самое и исполнено.
Думал я по приезде, что окончил уже все печальные свои приключения, но злоба управителя Какса стремилась достигать меня далее, который, надеясь в доме своем и у братьев моих Алексея и Ивана сыскать какие-либо письменные дела, обличающие наши фальшивые и несправедливые по вотчинным делам произведения, прислал повеление к находящимся тогда двум управителям: Ивану Залевскому и Михаиле Прокудину, с тем, чтобы, обыскав наиприлежным образом какие у нас найдутся письма, оные отослать в Петербург к рассмотрению. Однако ж, в сем случае покорыствовался он только одними бумагами, кои не составляли к его употреблению мщения ничего важного, и по получении оные брошены, так что и память об них, да и сам он погиб с шумом, а я благодатью Божиею остался под покровительством Божиим благополучен.
Пожив во отечествии моем в Белье при прежней писарской должности, самопроизвольно пожелал я ехать в Москву для списывания на вотчину с писцовых книг[50] копий, к будущему межеванию, а притом помышлял исправить церковные и свои надобности. Едучи дорогою, в селе Яжелобицах, на ночлеге, из саней украли из кисы[51] денег восемнадцать рублей, которое число в тогдашнее время было мне чувствительно, но, слава Богу, что в тех же санях оставили лежащих малым чем подалее более ста рублей, которые ежели бы украли, то бы остался я, не имея ни одной копейки, и принужден бы от оплошности своей претерпеть крайнюю нужду. Сие напоминаю я для детей своих, чтоб от таковой оплошности остерегались и не ленились иждивения своего вносить в квартиру, а на удачу в повозках на дворе не оставляли, каковая осторожность избавит от напрасной тщеты и скудости.
Приехал я в Москву в четверток на масленой неделе, а прожил по июнь месяц. Продолжительная моя проживка уже не по моему желанию, а по волевышесказанного асессора Шапкина была, и едва я дождался отпуску в начале июня месяца, в то ж время приехал в Москву и оставшийся в Сибири товарищ мой Максим Ворсулин, который из пожитков моих привез, почитай, половину, а другую Иван Федоров удержал у себя.
В сию бытность мою в Москве исполнил и желание свое в том, что купил давно желанные мне книги Минеи Четьи, за которые заплатил я тридцать рублей пятьдесят копеек, желая пользоваться чтением, из чего и подлинно получил немалую пользу. 1-е: занимаясь чтением, избегал праздности, клонящей к нерадивому житию; 2-е: читая жития святых, отчасти приходил во умиление и страх Божий, чаянием воздаяния праведным, а грешным вечного и нестерпимого мучения; 3-е: из чтения поучений и преданий премудрых и святых вселенских учителей вкоренялось во уме моем понятие и смысл к делам, которые я обязан был исполнить по должности моей, что служило мне к сочинению письменных дел совершенным руководством, чего ради долг имею детям моим не только советовать, но и приказывать всевозможно прилежать к чтению таковых богоугодных книг, уклоняться же и тщательно отвращать себя от светских, которые по наружности кажутся приятными, но кто внимает прилежно о своей душе и ищет ей вечного блаженства, тот ясно увидит кроющийся змиин яд, погубляющий оную, ибо в начале отнимает время к богоугождению, чтоб помолиться или прочитать Евангельские заповеди и апостольские учения, вкореняющие попечение о спасении души, коя есть бессмертна, и требует к своей вечности избежать муки, а приобресть место упокоения; второе — затмевает разум, так что человек, уклонившийся к чтению не полезных, а только забавных сочинений, находит свое удовольствие и отнюдь не распознает различия между Священным Писанием и вымышленным на вред души ложным и любострастным сочинением; третье, что наигорше, примечено от таковых мнение епикурское[52] еретическое, будто и человек по смерти другой жизни иметь не будет, так как скот. Боже мой! Что сего бедственнее! Праотцы наши держались святого Евангелия и верили учению Христа Спасителя, который утвердил, что будет воскресение мертвых, потом же суд, и восприимет каждый по делом своим, а теперь сему не верят! Какими слезами сию погибель оплакать можно, погубившего дражайшее христианское название! Ибо не верить Христову слову есть совершенно отвергнуться его, и затем следует вечная погибель. Так-то светские книжки уловляют на свою уду души, не остерегающиеся от них! Господь Бог Спаситель душ наших да избавит, сохранит и помилует нас Своею благодатию и дарует духа разума, духа премудрости, духа страха Божия молитвами Всепречистыя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии.
Во окончании мая месяца едва дождались мы вожделенного часа, в который из Москвы отпущены выехали и в Новегороде расстались: Максим Ворсулев в Петербург, а я приехал благополучно в дом свой.
В течение 1761 года, июля 12-го дня, прибыл в Велье от графа подпоручик Андреян Ефимов сын Машин, для следствия об управителе Залевском, по поданным от недобросовестных крестьян затейных на него прошений[53]. В то время присланным ко мне от него повелением поручено вотчинное правление, каковой случай от малорассудочных почитается быть в столь знатной вотчине управителем за великое счастье, не считая того, что оное сопряжено с великою трудностью и попечением; мне же чудно воистину, что худородному и маломощному попущено сие почитательное звание. Тогда в Санкт-Петербурге при доме был управителем секретарь Иван Абрамович Навроцкой, достойной сего звания человек. При нем-то жил я красные дни, ибо управление мое под его распоряжением было беструдно и жизнь весела, что и почитал я за особливое себе удовольствие, даже по прибытии в Велье в [1]764 году француза Девальса, который помрачил тот свет, коим мы наслаждались, и мраком напастей покрыл всю вотчину, чего ко описанию недостанет времени, однако ж хотя кратко упомянуто будет впредь.
Во время благоуспешного моего вотчиною управления, единственно благостию Творца моего, сподобил меня Господь быть попечителем при строении в Велье Воздвиженской церкви Честного и Животворящего Креста, к чему издавна желание мое было, чтоб построить каменную, но не находил способу, поелику к тому требовалось немалое количество материалов, денег и работников. Но невозможное от человек возможно бывает от Бога, только бы несомненное упование возложил на Его промысл; мнится же мне, что промысл Всевышнего возвел меня на степень властительства столь великой вотчины не по достоинству моему, а для удобнейшего исполнения желания моего к церковному строению.
От давнего уже времени усмотрено мною древнего строения каменные развалины бывшего городка при самом Велье на горе между двух озер, из коих надеялся я, раскапывая из земли, достать к тому строению плиты потребное количество, но препятствовало, что оное считалось государевым казенным, поспешествуя же Всемилостивый Господь в том намерении управил без остановки, ибо состоялся сенатской указ [1]759 года, августа 20-го дня, с тем, чтоб имеющиеся внутри России ветхие крепости разбирать и употреблять в строение церквей и богаделен, по которому я от Опочецкой воеводской канцелярии получил дозволение и, наняв работников осьми человек, самым делом достал плиты довольное число, а зимою из наряду на форпостную работу отделил часть — Куневскую волость, из которой против того наряду работниками свозил все и поклал около того места, где должно быть строение, и оная ломка коштовала[54] мне до семидесять рублей, хлеба восемнадцать четвертей[55].
В [1]762 году нанял изо Пскова каменщиков шести человек, а к ним поставил работников с вотчины без платы, по очереди каждый день по двадцати, иногда и по тридцати человек. Начали сперва ров копать апреля 1-го дня и бутить диким камнем фундамент. Мая 9-го дня с крестохождением священники пришед, отправили молитвы основанию храма и водрузили с положением камня на месте престола крест, равно и на месте придельные во имя Успения Пресвятой Богородицы; в тот день начали стену класть; итак, одним летом придельную церковь и притвор совсем своды свели и накрыли дранью, а большую церковь вывели стены под самый свод.
На связи железа в подаяние подал граф Сергей Павлович Ягужинский пятьдесят пудов; да еще из промышления моего, мирского кошту мелочных с вершков нечувствительным собранием, досталось до четырехсот пудов. Решетки в окны ковал, связей концы сваривал и прочие поделки исправлял кузнец, бывший на мирском жалованье, Алексей Петров; к нему в помощь из деревень взяты были Тимофей Вейтехов, Павел Галичинской, коим за труды вместо платы сделан из мирских подвод зачет и отчасти деньгами малое число дано, что помощью Божьею без остановки и малым коштом исправлено.
Тесу на крышку до пятисот, бревен пятьдесят коштовало покупкою до пятидесять рублев. Брусья шестисаженного двадцать штук безденежно вывезены миром из лесу, состоящего неподалеку от пригорода Красного, и во всех вывозках подводы были мирские, а плотники наняты были крестьяне Михайловской волости деревни Бахлицы Тимофей Иванов, Федор Исаков, Петр Федоров с товарищи восемь человек, коим за крышку вышло платежа до ста рублев, хлеба десять четвертей.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 258; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!