ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА 3 страница
Но г‑н Вагнер хочет нас или самого себя уверить, что он не дает тому же содержанию двух названий, а, напротив, от определения «благо» подвигается к отличному от него и более развитому определению «стоимость», и этого он достигает просто тем, что вместо «предметов внешнего мира» подставляет слова «или» «блага», – процесс, который опять‑таки «затемняется» тем, что он вместо «благ» подставляет «или» «предметы внешнего мира». Его собственная путаница производит таким образом верное действие: она запутывает его читателей. Он мог бы также перевернуть это прекрасное «выведение» следующим образом: человек, отличая и тем самым выделяя предметы внешнего мира, являющиеся средствами удовлетворения его потребностей, в качестве таковых средств удовлетворения из других предметов внешнего мира, оценивает эти предметы по достоинству, придает им стоимость или дает им атрибут «стоимости»; это можно также выразить таким образом, что он придает им атрибут – «благо» – в качестве характерного признака или же ценит и оценивает их как «блага». Благодаря этому «стоимостям», или предметам внешнего мира, придается понятие «блага». Таким образом, из понятия «стоимости» «выводится» понятие «блага» вообще. Все подобного рода выведения имеют своей целью лишь отвести от задачи, которая автору не по силам.
Но г‑н Вагнер единым духом и со всей поспешностью переходит от «стоимости» благ к «измерению» этой стоимости.
|
|
|
Содержание остается абсолютно тем же, если вообще не употреблять контрабандно слова «стоимость». Можно было бы сказать: человек, накладывая на известные предметы внешнего мира, которые и т. д., штемпель «благ», все более и более сравнивает эти «блага» между собой и ставит их в известный ряд сообразно иерархии своих потребностей, т. е., если угодно, «измеряет» их. О развитии действительной меры этих благ, т. е. о развитии меры их величины, Вагнер поистине не должен здесь распространяться, так как это слишком живо напомнило бы читателю, что здесь речь идет не о том, что вообще понимается под «измерением стоимости».
{Что выделение, указание предметов внешнего мира, являющихся средствами удовлетворения человеческих потребностей, в качестве «благ», может быть окрещено также: «придавать этим предметам стоимость», – это Вагнер мог доказать не только, как Pay, на основании «немецкого словоупотребления», но и при помощи латинского слова dignitas – значение, достоинство, ранг и т. д., которое, будучи приложено к предметам, обозначает также «стоимость»; dignitas происходит от dignus, а последнее слово – от die, point out, show, выделять, показывать; dignus, следовательно, означает pointed out [выделенный. Ред.] , отсюда также digitus – палец, которым показывают вещь, указывают на нее; по‑гречески – νυμι [показываю. Ред.] , δαχ−τυλοζ (палец); по‑готски – gatecta (dico); по‑немецки – zeigen [показывать. Ред.]; и мы могли бы прийти еще ко многим дальнейшим «выведениям», если принять во внимание, что δειχνμι (или δειχνυω) (делать видимым, проявлять, указывать) имеет общий корень δεχ (удерживать, брать) с δεχομαι.}
|
|
|
Столько банальностей, тавтологической путаницы, словесного крохоборства, надувательских маневров преподносит г‑н Вагнер на неполных семи строчках.
Ничего удивительного, что после таких кунштюков этот темный муж (vir obscurus) с большим самодовольством продолжает:
«Понятие стоимости, столь спорное и еще затемненное многими, нередко лишь мнимоглубокомысленными исследованиями, очень просто» (indeed [разумеется. Ред.] ) «распутывается» {rather [скорее» Ред.] «запутывается»}, «если, как это было сделано» {именно Вагнером}, «исходить из потребностей и хозяйственной природы человека, дойти до понятия блага и в последнему присовокупить понятие стоимости» (стр. 46).
Мы имеем здесь манипуляции с понятиями; мнимое развитие их у vir obscurus сводится к «присоединению» и в известной мере к «развязыванию».
|
|
|
Дальнейшее выведение понятия стоимости:
Субъективная и объективная стоимости. Субъективная стоимость или стоимость блага в общем смысле слова = значению, которое... придается благу в силу... его полезности... Это не свойство вещей самих по себе, хотя и имеет объективной предпосылкой полезность вещи {стало быть, имеет предпосылкой «объективную» стоимость}... В объективном смысле под «стоимостью», «стоимостями» понимаются также блага, имеющие стоимость, где (!) благо и стоимость, блага и стоимости становятся в сущности «идентичными понятиями» (стр. 46, 47).
После того как Вагнер просто назвал «стоимостью вообще» или «понятием стоимости» то, что обычно называется «потребительной стоимостью», он не может не вспомнить, что «выведенная» (!) «таким образом» (так! так!) «стоимость» есть «потребительная стоимость». После того как он сначала назвал «потребительную стоимость» «понятием стоимости» вообще или «просто стоимостью», он задним числом открывает, что он лишь молол вздор насчет «потребительной стоимости» и таким образом «вывел» последнюю, ибо нахально молоть вздор и выводить – «в сущности» идентичные мыслительные операции. Но при этом случае мы узнаем, какое субъективное обстоятельство соединяет г‑на Вагнера с прежними путаными «объективными» понятиями. А именно, он открывает нам секрет, что Родбертус написал ему письмо, – которое можно прочесть в тюбингенском «Zeitschrift»[255] за 1878 г., – в котором он, Родбертус, объясняет, почему существует «лишь один вид стоимости», потребительная стоимость.
|
|
|
«Я» (Вагнер) «присоединился к такому взгляду, значение которого я подчеркнул уже в первом издании».
О том, что говорил Родбертус, Вагнер отзывается так:
«Это вполне правильно и вынуждает к изменению обычного нелогического «разделения» «стоимости» на потребительную стоимость и меновую стоимость, которое я делал еще в § 35 первого издания» (стр. 48, примечание 4),
и тот же Вагнер причисляет (на стр. 49, примечание) меня к людям, по мнению которых «потребительная стоимость» должна быть совершенно «удалена» «из науки».
Все это «вздор». De prime abord [Прежде всего. Ред.] я исхожу не из «понятий», стало быть также не из «понятия стоимости», и потому не имею никакой нужды в «разделении» последнего. Я исхожу из простейшей общественной формы, в которой продукт труда представляется в современном обществе, это – «товар». Я анализирую последний, и притом сначала в той форме, в которой он проявляется. Здесь я нахожу, что, с одной стороны, товар в своей натуральной форме есть предмет потребления, или потребительная стоимость, а с другой стороны, носитель меновой стоимости, и с этой точки зрения он сам – «меновая стоимость». Дальнейший анализ последней показывает мне, что меновая стоимость есть лишь «форма проявления», самостоятельная форма представления содержащейся в товаре стоимости, и тогда я перехожу к анализу последней. Поэтому я ясно пишу на стр. 36 второго издания: «Когда мы в начале этой главы, придерживаясь общепринятого обозначения, говорили: товар есть потребительная стоимость и меновая стоимость, то, строго говоря, это было неверно. Товар есть потребительная стоимость, или предмет потребления, и «стоимость». Он обнаруживает эту свою двойственную природу, когда его стоимость получает собственную, отличную от его натуральной, форму проявления, а именно форму меновой стоимости» и т. д.[256] Стало быть, не я подразделяю стоимость на потребительную стоимость и меновую стоимость, как противоположности, на которые распадается абстракция «стоимости», – а конкретная общественная форма продукта труда, «товар», есть, с одной стороны, потребительная стоимость, а с другой стороны – «стоимость», – а не меновая стоимость, так как одна только форма проявления не составляет ее собственного содержания.
Во‑вторых, только vir obscurus, не понявший ни слова в моем «Капитале», может заключать: так как Маркс в одном примечании в первом издании «Капитала»[257] отвергает всю вздорную болтовню немецких профессоров насчет «потребительной стоимости» вообще и отсылает читателей, желающих знать что‑либо о действительных потребительных стоимостях, к «руководствам по товароведению», то потребительная стоимость не играет у него никакой роли. Она, разумеется, не играет роли своей противоположности, «стоимости», которая с первой не имеет ничего общего, кроме слова «стоимость», которое фигурирует в названии «потребительная стоимость». С таким же основанием он мог бы сказать, что «меновая стоимость» отодвигается мной в сторону, так как она лишь форма проявления стоимости, а не сама «стоимость», ибо для меня «стоимость» товара не есть ни ее потребительная, ни ее меновая стоимость.
Если приходится анализировать «товар» – эту простейшую экономическую конкретность, – то надо оставить в стороне все отношения, не имеющие ничего общего с данным объектом анализа. Поэтому то, что следует сказать о товаре, как потребительной стоимости, я сказал в немногих строках, а с другой стороны, я подчеркнул характерную форму, в которой здесь выступает потребительная стоимость, продукт труда, а именно: «Вещь может быть полезной и быть продуктом человеческого труда, но не быть товаром. Тот, кто продуктом своего труда удовлетворяет свою собственную потребность, создает потребительную стоимость, но не товар. Чтобы произвести товар, он должен произвести не просто потребительную стоимость, но потребительную стоимость для других, общественную потребительную стоимость» (стр. 15)[258]. {В этом корень «общественной потребительной стоимости» Родбертуса.} Благодаря этому потребительная стоимость – как потребительная стоимость «товара» – сама обладает специфически историческим характером. В примитивных общинах, в которых, например, жизненные средства сообща производились и распределялись между членами общины, общий продукт непосредственно удовлетворяет жизненные потребности каждого члена общины, каждого производителя, и общественный характер продукта, или потребительной стоимости, заложен здесь в его общем характере. {Г‑н Родбертус, напротив, превращает «общественную потребительную стоимость» товара в «общественную потребительную стоимость» вообще и потому несет чепуху.}
Как вытекает из предыдущего, было бы чистейшим вздором к анализу товара, – на том основании, что он представляется, с одной стороны, как потребительная стоимость или благо, а с другой стороны, как «стоимость», – «присовокуплять» всякого рода банальные рассуждения о потребительных стоимостях или благах, не относящихся к области товарного мира, каковы «государственные блага», «общинные блага» и т. д., как это делает Вагнер и вообще немецкие профессора, или насчет блага «здоровья» и т. д. Там, где государство само капиталистический производитель, как при эксплуатации рудников, лесов и т. д., его продукт есть «товар» и обладает поэтому специфическим характером всякого другого товара.
С другой стороны, vir obscurus проглядел, что уже при анализе товара я не ограничиваюсь рассмотрением двойственной формы, в которой он представляется, но сейчас же перехожу к тому, что в этом двойственном бытии товара представляется двоякий характер труда, продуктом которого он является: полезного труда, т. е. конкретных видов труда, создающих потребительные стоимости, и абстрактного труда, труда как затраты рабочей силы, – безразлично, каким «полезным» способом она затрачивается (на этом в дальнейшем покоится изображение процесса производства); что в развитии стоимостной формы товара, в последнем счете ее денежной формы, т. е. денег, стоимость одного товара представляется в потребительной стоимости другого, т. е. в натуральной форме другого товара; что сама прибавочная стоимость выводится из «специфической» потребительной стоимости рабочей силы, присущей исключительно последней и т. д. и т. д., что, стало быть, у меня потребительная стоимость играет важную роль совершенно по‑иному, чем в прежней политической экономии, но – и это надо заметить – она принимается во внимание всегда лишь там, где такое исследование вытекает из анализа данных экономических образований, а не из умствований по поводу понятий или слов «потребительная стоимость» и «стоимость».
Поэтому при анализе товара, даже когда речь идет о его «потребительной стоимости», мы не даем тут же определения «капитала», которое было бы чистой нелепостью, пока мы еще остаемся при анализе элементов товара.
Но чем г‑н Вагнер недоволен (шокирован) в моем изложении, так это тем, что я не доставляю ему удовольствия и не следую отечественно‑немецкому профессорскому «стремлению» к смешению потребительной стоимости со стоимостью. Германское общество – правда, с большим запозданием – все более и более переходит от феодального натурального хозяйства или, по меньшей мере, от преобладания такового к хозяйству капиталистическому, но профессора все еще одной ногой стоят в старом навозе, что вполне естественно. Из крепостных землевладельца они превратились в крепостных государства, попросту – правительства. Поэтому и наш vir obscurus, который даже не заметил, что мой метод анализа, исходным пунктом которого является не человек, а данный общественно‑экономический период, не имеет ничего общего с немецко‑профессорским методом соединения понятий («словами диспуты ведутся, из слов системы создаются» [Гёте. «Фауст», часть I, сцена четвертая («Кабинет Фауста»). Ред.] ), пишет:
«В соответствии со взглядами Родбертуса и Шеффле я выдвигаю на первое место характер потребительной стоимости, который имеет всякая стоимость, и тем более подчеркиваю оценку потребительной стоимости, что оценка меновой стоимости ко многим из важнейших хозяйственных благ просто даже неприменима» {‑что‑то заставляет его применять? Стало быть, как служитель государства он чувствует себя обязанным смешивать потребительную стоимость со стоимостью!} «например к государству и его функциям, также к другим отношениям публичного хозяйства» (стр. 49, примечание).
{ Это напоминает старых химиков до появления научной химии: на том основании, что коровье масло, называемое в обыденной жизни (по северному обычаю) просто маслом, отличается мягкостью, они назвали маслами хлористые соединения, например, цинковое масло, сурьмяное масло и т. д.; следовательно, выражаясь словами vir obscurus, «они твердо верили в маслянистый характер всех хлористых, цинковых и сурьмяных соединений».} Эта болтовня сводится к следующему. Так как известные блага, в особенности государство (благо!) и его тслугш {особенно услуги его профессоров политической экономии} – не «товары», то содержащиеся в самих «товарах» противоположные особенности { которые к тому же ясно выступают в товарной форме продукта труда} должны быть смешаны друг с другом! Вообще Вагнер и К° вряд ли могли бы доказать, что для них более выгодно, чтобы их «услуги» оценивались по их «потребительной стоимости», по их вещному «содержанию», нежели чтобы они «оценивались» по их «содержанию» (соответственно «социальной таксе», как выражается Вагнер), т. е. по их оплате.
{ Единственное, что явно лежит в основе всей этой немецкой чепухи, заключается в том, что слова: стоимость [Wert] или достоинство [Wurde] применялись первоначально к самим полезным вещам, которые существовали, даже в качестве «продуктов труда», задолго до того, как они сделались товарами. Но с научным определением товарной «стоимости» это имеет так же мало общего, как то обстоятельство, что слово соль применялось у древних народов первоначально для поваренной соли, а впоследствии, со времени Плиния, сахар и прочие тела фигурируют как разновидности соли {indeed [фактически. Ред.] все бесцветные твердые тела, растворимые в воде и обладающие специфическим вкусом}, поэтому это обстоятельство не означает, что химическая категория «соль» включает в себя сахар и т. п.
{ Так как товар покупается покупателем не потому, что он имеет стоимость, а потому, что он есть «потребительная стоимость» и употребляется для определенных целей, то само собой разумеется: 1) что потребительные стоимости «оцениваются», т. е. исследуется их качество (точно так же, как количество их измеряется, взвешивается и т. п.); 2) что когда различные сорта товаров могут заменить друг друга для тех же целей потребления, тому или иному сорту отдается предпочтение и т. д. и т. д.}
В готском языке имеется только одно слово для Wert и Wurde – слово vairths, τιμη, {τιμαω, оценивать, т. е. применять; определять цену или стоимость, таксировать; в метафорическом смысле: уважать, ценить, почитать, выделять. Τιμη – оценка, отсюда: определение стоимости или цены, оценка, расценка. Далее: оценка стоимости, также сама стоимость или цена (у Геродота, Платона), у Демосфена αι τιμαι в смысле издержек. Далее: высокая оценка, честь, уважение, почетное место, почетная должность. См. Греко‑немецкий словарь Роста[259]}
Стоимость, цена (по словарю Шульце[260]) в готском языке: vairths, прилагательное, αξιοζ, ιχανοζ.
В древнем северонемецком языке: verdhr – достойный, verdh – стоимость, цена; в англосаксонском языке: veordh, vurdh; в английском языке worth, прилагательное; как существительное оно обозначает Wert и Wurde.
{«В средненемецком языке: wert, родительный – werdes; прилагательное dignus, а также pfennincwert; wert, родительный – werdes, стоимость, значение, великолепие; aestimatio, товар определенной стоимости, например pfenwert, pennyworth; werde: meritum, aestimatio, dignitas – ценное качество» (Циман. «Словарь среднене‑мецкого языка»).[261]}
Стало быть, Wert и Wurde и по этимологическому происхождению и по смыслу тесно связаны друг с другом. Это обстоятельство затемняется благодаря тому, что в новом немецком языке стало обычным неограниченное (ложное) образование флексий от слова Wert: Werth, Werthes вместо Werdes, так как готскому th соответствует верхненемецкое d, а не th‑t, и то же самое наблюдается в средненемецком языке (wert, родительный werdes). По правилам средневерхненемецкого языка d в конце слова должно было бы превратиться в t, т. е. wert вместо werd, но родительный падеж werdes.
Все это, однако, имеет так же мало общего с экономической категорией «стоимость», как и с валентностью химических элементов (атомистика) или с химическими эквивалентами или паями (соединительные веса химических элементов).
Далее следует заметить, – даже с точки зрения этих словесных отношений, – что если из первоначальной идентичности Wurde и Wert вытекало само собой, как из природы вещей, что это слово относилось к вещам, продуктам труда в их натуральной форме, то впоследствии оно в неизменном виде было прямо перенесено на цены, т. е. на стоимость в ее развитой форме, т. е. на меновую стоимость, что столь же мало имеет общего с существом дела, как то обстоятельство, что то же слово продолжало употребляться для обозначения достоинства вообще, по отношению к почетной должности и т. д. Стало быть, здесь в языковом отношении нет никакого различия между потребительной стоимостью и стоимостью.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 144; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!