ЧЛЕНАМ МЕЖДУНАРОДНОГО ТОВАРИЩЕСТВА РАБОЧИХ В ЕВРОПЕ И СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ
В нашем первом воззвании от 23 июля мы говорили:
«Похоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Париже. Вторая империя кончится тем же, чем началась; жалкой пародией. Но не надо забывать, что именно правительства и господствующие классы Европы дали возможность Луи Бонапарту в течение восемнадцати лет разыгрывать жестокий фарс реставрированной империи» [См. настоящий том, стр. 3. Ред.]
Таким образом, еще раньше чем начались на деле военные действия, мы уже смотрели на бонапартистский мыльный пузырь, как на дело прошлого.
Мы не заблуждались насчет жизнеспособности Второй империи, мы не были также неправы в своем опасении, что для Германии «война потеряет свой чисто оборонительный характер и выродится в войну против французского народа» [См. настоящий том, стр. 4. Ред.]. Оборонительная война действительно кончилась сдачей Луи Бонапарта, капитуляцией при Седане и провозглашением республики в Париже. Но еще задолго до этих событий, уже в тот самый момент, когда обнаружилась полная гнилость бонапартистского оружия, прусская военная камарилья решила превратить войну в завоевательную. Правда, на этом пути лежало довольно неприятное препятствие – собственные заявления короля Вильгельма в начале войны. В своей тронной речи перед Северогерманским рейхстагом Вильгельм торжественно заявил, что он ведет войну против французского императора, а не против французского народа. 11 августа он выпустил манифест к французской нации, в котором говорил [В немецком переводе, сделанном К. Марксом и напечатанном отдельным изданием в 1870 г., эта фраза и следующая за ней цитата из манифеста опущены, а последующий текст до слов: «И они сейчас же подали сигнал...» изложен в сокращенном виде. Ред.]:
|
|
|
«Ввиду того, что император Наполеон произвел на суше и на море нападение на немецкую нацию, которая хотела и теперь еще хочет жить в мире с французским народом, я взял на себя командование германскими армиями, чтобы отразить это нападение, и ход военных событий привел меня к тому, чтобы перейти границы Франции».
Не довольствуясь заявлением, что он взял на себя командование германскими армиями, «чтобы отразить нападение», Вильгельм в подтверждение оборонительного характера войны присовокупил, что только «ход военных событий» привел его к тому, чтобы перейти границы Франции. Оборонительная война, конечно, вовсе не исключает наступательных операций, продиктованных «ходом военных событий».
Таким образом, этот благочестивый король был связан обещанием перед Францией и перед всем миром вести чисто оборонительную войну. Как же освободить его от этого торжественного обещания? Режиссеры всей этой комедии должны были представить дело так, как будто он против своей воли подчиняется неотступным требованиям немецкого народа. И они сейчас же подали сигнал немецкой либеральной буржуазии с ее профессорами и капиталистами, с ее муниципальными советниками и журналистами. Эта буржуазия, которая в своей борьбе за гражданскую свободу с 1846 по 1870 г. выказала невиданную нерешительность, неспособность и трусость, была, конечно, в восторге от той роли рыкающего льва немецкого патриотизма, в которой она должна была выступить на европейской сцене. Она надела на себя маску гражданской независимости, прикидываясь, будто принуждает прусское правительство выполнить тайные планы самого же правительства. Она раскаивалась в своей долголетней и почти религиозной вере в непогрешимость Луи Бонапарта и поэтому громко требовала расчленения Французской республики. Остановимся хоть на минутку на благовидных доводах, пущенных в ход этими рыцарями патриотизма.
|
|
|
Они не осмеливаются утверждать, что население Эльзаса и Лотарингии тоскует по немецким объятиям. Как раз наоборот. Чтобы наказать его за чувства патриотизма к Франции, Страсбург в течение шести дней бомбардируют «немецкими» разрывными снарядами – бомбардируют бесцельно и варварски, ибо это город с обособленно расположенной от него командующей над ним цитаделью, – поджигают его и убивают массу беззащитных жителей! Еще бы! Территория этих провинций некогда принадлежала давным‑давно почившей Германской империи. Поэтому эта территория с ее населением, видимо, должна быть конфискована как не теряющая давности немецкая. собственность. Если восстанавливать старую карту Европы, согласно капризам любителей старины, то не следует ни в коем случае забывать, что в свое время курфюрст Бранденбургский в качестве прусского владетельного князя был вассалом Польской республики[146].
|
|
|
Но изворотливые патриоты требуют Эльзаса и той части Лотарингии, население которой говорит по‑немецки, как «материальной гарантии» против французского нападения. Так как эта гнусная уловка сбила с толку многих ограниченных людей, мы считаем своей обязанностью подробнее остановиться на ней.
Нет сомнения, что общая конфигурация Эльзаса по сравнению с противоположным рейнским берегом, а также наличие такой большой крепости как Страсбург почти на полпути между Базелем и Гермерсгеймом, сильно облегчает Франции вторжение в Южную Германию, между тем как вторжение во Францию со стороны Южной Германии благодаря этому известным образом затрудняется. Нет, далее, сомнения в том, что присоединение Эльзаса и указанной части Лотарингии сильно укрепило бы границы Южной Германии: она тогда овладела бы хребтом Вогезских гор на всем его протяжении и крепостями, прикрывающими их северные проходы. Если бы был присоединен также и Мец, то Франция сейчас несомненно была бы лишена двух важнейших операционных баз против Германии, но это не помешало бы ей создать новую при Нанси или Вердене. Германия имеет Кобленц, Майнц, Гермерс‑гейм, Раштатт и Ульм – все это операционные базы, направленные против Франции. Германия прекрасно воспользовалась ими в последней войне. С какой же тенью права она может завидовать Франции, имеющей с этой стороны только две значительные крепости – Мец и Страсбург? Кроме того, Страсбург угрожает Южной Германии только до тех пор, пока она разъединена с Северной Германией. С 1792 до 1795 г. Южная Германия ни разу не подвергалась вторжению с этой стороны, потому что Пруссия принимала участие в войне против французской революции; но как только Пруссия в 1795 г. заключила сепаратный мир[147] и предоставила Юг самому себе, начались вторжения в Южную Германию и продолжались до 1809 г., причем Страсбург служил операционной базой. В сущности объединенная Германия может всегда обезвредить Страсбург и всякую французскую армию в Эльзасе, если она сконцентрирует все свои войска между Саарлуи и Ландау, как это было в настоящей войне, и двинет их вперед или примет бой на пути из Майнца в Мец. До тех пор, пока главная масса немецких войск находится там, всякая французская армия, вступающая из Страсбурга в Южную Германию, была бы обойдена и ее коммуникации оказались бы под угрозой. Если последняя кампания что‑нибудь доказала, то именно легкость вторжения во Францию из Германии.
|
|
|
Но, рассуждая честно, разве не является вообще нелепостью и анахронизмом возводить военные соображения в принцип, согласно которому должны определяться национальные границы? Если следовать этому правилу, то Австрия все еще могла бы предъявлять претензию на Венецию, на линию Минчо, а Франция – на линию Рейна для защиты Парижа, который безусловно больше открыт для нападения с северо‑востока, чем Берлин с юго‑запада. Если границы должны определяться военными интересами, то претензиям не будет конца, ибо всякая военная линия по необходимости имеет свои недостатки и может быть улучшена посредством присоединения новой примыкающей к ней территории; более того, эти границы никогда не могут быть окончательно и справедливо установлены, ибо каждый раз победитель диктует условия побежденному, и тут, следовательно, уже имеется зародыш новых войн.
Этому нас учит вся история. С целыми нациями бывает то же самое, что и с отдельными людьми. Чтобы отнять у них возможность нападения, нужно лишить их средств обороны. Нужно не только схватить их за горло, но и умертвить их. Если когда‑нибудь победитель добивался «материальных гарантий», чтобы сломить силу нации, то это сделал Наполеон I своим Тильзитским договором и тем, как он применял его против Пруссии и остальной Германии. И все‑таки несколько лет спустя немецкий народ сломал как тростинку все его гигантское могущество. Но могут ли сравниться «материальные гарантии», которых Пруссия в самых диких мечтах своих надеется добиться от Франции и посмеет добиться, с теми, которые заполучил Наполеон I от самой Германии? Результаты и на этот раз будут не менее гибельны. История воздаст не по числу оторванных от Франции квадратных миль земли, а по величине преступления, состоящего в том, что во второй половине XIX века вновь вызвали к жизни политику завоеваний.
Защитники тевтонского патриотизма говорят: но вы не должны смешивать немцев с французами. Мы хотим не славы, а безопасности. Немцы – по существу миролюбивый народ. Под их благоразумным присмотром даже завоевание превращается из причины будущей войны в залог вечного мира. Конечно, не Германия в 1792 г. вторглась во Францию с возвышенной целью раздавить революцию XVIII века при помощи штыков! И не Германия запятнала себя порабощением Италии, подавлением Венгрии и разделом Польши! Ее нынешняя милитаристская система, при которой все здоровое мужское население делится на две части – постоянную армию в строю и вторую постоянную армию в запасе, причем обе обречены на беспрекословное повиновение своим, божьей милостью, повелителям, – эта система является, конечно, «материальной гарантией» мира и, кроме того, высшей целью цивилизации! В Германии, как и везде, прихвостни власть имущих отравляют общественное мнение фимиамом лживого самохвальства.
Эти немецкие патриоты приходят в показную ярость при виде французских крепостей Меца и Страсбурга, но они не находят ничего плохого в обширной системе московитских укреплений Варшавы, Модлина и Ивангорода. Содрогаясь перед ужасами бонапартистского вторжения, они закрывают глаза на позор царской опеки.
Точно так же как в 1865 г. Луи Бонапарт обменялся обещаниями с Бисмарком, – так в 1870 г. Горчаков обменялся обещаниями с Бисмарком[148]. Точно так же как Луи Бонапарт льстил себя надеждой, что война 1866 г., истощив силы обеих сторон – Австрии и Пруссии, – сделает его вершителем судеб Германии, так Александр льстил себя надеждой, что война 1870 г., истощив силы Германии и Франции, даст ему возможность стать вершителем судеб всей Западной Европы. Точно так же, как Вторая империя считала невозможным свое существование рядом с существованием Северогерманского союза, так самодержавная Россия должна чувствовать для себя опасность со стороны Германской империи с Пруссией во главе. Таков закон старой политической системы. В пределах этой системы выигрыш одного государства является проигрышем для другого. Преобладающее влияние царя на Европу коренится в его традиционном верховенстве над Германией. В тот момент, когда в самой России вулканические социальные силы грозят потрясти самые основы самодержавия, может ли царь допустить такую потерю своего престижа вне страны? Московитские газеты заговорили уже тем языком, которым говаривали бонапартистские газеты после войны 1866 года. Неужели тевтонские патриоты действительно думают, что свобода и мир [В немецком издании 1870 г. перед словами «свобода и мир» вставлено слово «независимость». Ред.] для Германии будут обеспечены, если они принудят Францию броситься в объятия
России? Если военное счастье, опьянение своими успехами и династические интриги толкнут Германию на путь грабительского присвоения французских областей, для нее останутся только два пути: либо она должна во что бы то ни стало сделаться явным орудием русской завоевательной политики [В немецком издании 1870 г. здесь добавлены слова: «что соответствует традиции Гогенцоллернов». Ред.], либо она должна после короткой передышки начать готовиться к другой «оборонительной» войне, но не к одной из тех, вновь изобретенных «локализованных» войн, а к войне расовой, к войне против объединенных славянской и романской рас [В немецком издании 1870 г. здесь добавлена фраза: «Такова мирная перспектива, которую «гарантируют» Германии выжившие из ума буржуазные патриоты». Ред.].
Немецкий рабочий класс, не имея возможности помешать этой войне, энергично поддерживал ее как войну за независимость Германии, за освобождение Франции и Европы от отвратительного кошмара Второй империи. Немецкие промышленные рабочие вместе с сельскими рабочими составили ядро геройских войск, оставив дома свои полуголодные семьи. Их ряды поредели на поле брани за границей, не меньшие бедствия ожидают их дома от нищеты [В немецком издании 1870 г. далее добавлено: «А патриотические крикуны скажут в утешение им, что капитал не имеет отечества и что заработная плата регулируется антипатриотическим интернациональным законом спроса и предложения. Не пора ли поэтому рабочему классу сказать свое слово и не давать больше господам из буржуазии выступать от его имени». Ред.]. И они теперь, в свою очередь, требуют «гарантий», гарантий в том, что их неисчислимые жертвы были не напрасны, что они добились свободы, что победа над армиями Бонапарта не будет превращена, как в 1815 г., в поражение немецкого народа[149]. И в качестве первой такой гарантии они требуют почетного для Франции мира и признания Французской республики.
Центральный комитет немецкой Социал‑демократической рабочей партии опубликовал 5 сентября манифест, в котором он энергично настаивал на этих гарантиях.
«Мы протестуем против аннексии Эльзаса и Лотарингии. И мы сознаем, что говорим от имени немецкого рабочего класса. В общих интересах Франции и Германии, в интересах мира и свободы, в интересах западноевропейской цивилизации против восточного варварства немецкие рабочие не потерпят аннексии Эльзаса и Лотарингии... Вместе с нашими товарищами, рабочими всех стран, мы будем верно стоять за общее международное дело пролетариата!»[150]
К несчастью, мы не можем рассчитывать на их непосредственный успех. Если французские рабочие не могли остановить агрессора в мирное время, то больше ли шансов у немецких рабочих удержать победителя во время военной горячки? Манифест немецких рабочих требует выдачи Луи Бонапарта как обыкновенного преступника в руки Французской республики. А их правители, напротив, уже всеми силами стараются опять усадить его на тюильрийский престол как самого подходящего человека для того, чтобы привести Францию к гибели. Как бы то ни было, история покажет, что немецкий рабочий класс создан не из такого дряблого материала как немецкая буржуазия. Он исполнит свой долг.
Вместе с ним мы приветствуем учреждение республики во Франции, но в то же время нас тревожат опасения, которые, будем надеяться, окажутся неосновательными. Эта республика не ниспровергла трон, она только заняла оставленное им [В немецком издании 1870 г. далее вставлено «благодаря немецким штыкам». Ред.] пустое место. Она провозглашена не как социальное завоевание, а как национальная мера обороны. Она находится в руках временного правительства, состоящего частью из заведомых орлеанистов, частью из буржуазных республиканцев, а на некоторых из этих последних июньское восстание 1848 г.[151] оставило несмываемое пятно. Распределение функций между членами этого правительства не обещает ничего хорошего. Орлеанисты заняли сильнейшие позиции – армию и полицию, между тем как мнимым республиканцам предоставили функцию болтовни. Некоторые из первых шагов этого правительства довольно ясно показывают, что оно унаследовало от империи не только груду развалин, но также и ее страх перед рабочим классом. Если теперь от имени республики оно широковещательно обещает невозможные вещи, то не делается ли это для того, чтобы поднять шум в пользу «возможного» правительства? Не должна ли республика, по замыслу некоторых ее буржуазных заправил, послужить лишь переходной ступенью и мостом к орлеанистской реставрации?
Таким образом, французский рабочий класс находятся в самом затруднительном положении. Всякая попытка ниспровергнуть новое правительство во время теперешнего кризиса, когда неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы безумием отчаяния. Французские рабочие должны исполнить свой гражданский долг [В немецком издании 1870 г. после слова «долг» вставлены слова: «что они и делают». Ред.], но, вместе с тем, они не должны позволить увлечь себя национальными традициями 1792 г., как французские крестьяне дали обмануть себя национальными традициями Первой империи. Им нужно не повторять прошлое, а построить будущее. Пусть они спокойно и решительно пользуются всеми средствами, которые дает им республиканская свобода, чтобы основательнее укрепить организацию своего собственного класса. Это даст им новые геркулесовы силы для борьбы за возрождение Франции и за наше общее дело – освобождение труда. От их силы и мудрости зависит судьба республики.
Английские рабочие уже сделали некоторые шаги в том направлении, чтобы посредством оздоровляющего давления извне сломить нежелание их правительства признать Французскую республику[152]. Теперешней медлительностью английское правительство хочет, должно быть, загладить антиякобинскую войну 1792 г. и ту непристойную поспешность, с которой оно признало coup d'etat[153]. Английские рабочие, кроме того, требуют от своего правительства, чтобы оно всеми силами противилось расчленению Франции, к которому бесстыдно призывает часть английской печати [В немецком издании 1870 г. конец этой фразы дан в следующем виде: «которого часть английской печати требует с неменьшим шумом, чем немецкие патриоты». Ред.]. Это та самая печать, которая в течение целых двадцати лет боготворила Луи Бонапарта как провидение Европы и которая восторженно аплодировала мятежу американских рабовладельцев. Теперь, как и тогда, она ратует за интересы рабовладельцев.
Пусть же секции Международного Товарищества Рабочих во всех странах призовут рабочий класс к действию. Если рабочие забудут свой долг, если они останутся пассивными, настоящая ужасная война станет предтечей новых, еще более ужасных международных войн и приведет в каждой стране к новым победам над рабочими рыцарей шпаги, владык земли и капитала.
Vive la Republique! [Да здравствует республика! Ред.]
Генеральный Совет: Роберт Аплгарт, Мартин Дж. Бун, Фредерик Брадник, Кэй‑хил, Джон Хейлз, Уильям Хейлз, Джордж Харрис, Фридрих Десснер, Лопатин, Б. Лекрафт, Джордж Малнер, Томас Моттерсхед, Чарлз Марри, Джордж Оджер, Джемс Парнелл, Пфендер, Рюль, Джозеф Шеперд, Кауэлл Степни, Столл, Шмуц.
Секретари‑корреспонденты:
Эжен Дюпон для Франции
Карл Маркс для Германии и России
О. Серрайе для Бельгии, Голландии и Испании
Герман Юнг для Швейцарии
Джованни Бора для Италии
Зеви Морис для Венгрии
Антоний Жабицкий для Польши
Джемс Кон для Дании
И. Г. Эккариус для Соединенных Штатов Америки
Уильям Таунсенд, председательствующий Джон Уэстон, казначей
Иоганн Георг Эккариус, генеральный секретарь
256, Хай Холборн, Лондон, Уэстерн Сентрал, 9 сентября 1870 г.
Написано К. Марксом между 6–9 сентября 1870 г.
Напечатано в виде листовки на английском языке 11–13 сентября 1870 г., а также в виде листовки на немецком языке и в периодической печати на немецком и французском языках в сентябре–декабре 1870 г.
Печатается по тексту 3‑го английского издания 1870 г., сверенного с текстом немецкого издания 1870 г.
Перевод с английского
К. МАРКС
ОБ АРЕСТЕ ЧЛЕНОВ КОМИТЕТА СОЦИАЛ‑ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ[154]
Центральный комитет немецкой секции Международного Товарищества Рабочих, находящийся в Брауншвейге, выпустил 5 сентября манифест к немецкому рабочему классу, призывающий его не допустить аннексии Эльзаса и Лотарингии и добиться заключения почетного мира с Французской республикой. По приказу командующего войсками, генерала Фогеля фон Фалькенштейна, не только был конфискован этот манифест, но и все члены Комитета, даже несчастный типограф, напечатавший этот документ, были арестованы, закованы в кандалы, как обыкновенные уголовные преступники, и отправлены в Лётцен в Восточную Пруссию.
Написано К, Марксом около 14 сентября 1870 г. Печатается по тексту газеты
Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1744, 15 сентября 1870 г.
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
Ф. ЭНГЕЛЬС
VI СЪЕЗДУ БЕЛЬГИЙСКИХ СЕКЦИЙ МЕЖДУНАРОДНОГО ТОВАРИЩЕСТВА РАБОЧИХ[155]
Лондон, 23 декабря 1870 г.
Граждане!
Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих шлет свои приветствия вашему VI съезду. Самый факт созыва этого съезда вновь доказывает, что бельгийский пролетариат неустанно продолжает свою борьбу за освобождение рабочего класса даже тогда, когда кровопролитная и братоубийственная война наполняет ужасом всю Европу и временно отвлекает общественное мнение от всего остального.
С особым удовлетворением мы констатировали, что в отношении этой войны бельгийские секции следуют той линии поведения и провозглашают те идеи, которые диктуются интересами пролетариата всех стран, – отказ от всяких завоевательных устремлений и поддержку республики во Франции. Впрочем, наши бельгийские друзья действуют в этом отношении в полном согласии с рабочими других стран.
С тех пор, как пруссаки заняли Руан, последние связи, которые у нас еще сохранялись с Францией, оказались временно прерванными. Но в Англии, в Америке и в Германии среди рабочих чрезвычайно быстро развернулось движение против завоевательной войны и за поддержку Французской республики. В особенности в Германии это движение приняло такие размеры, что прусское правительство сочло себя обязанным, в интересах своей завоевательной и реакционной политики, расправиться с рабочими. Центральный комитет немецкой социал‑демократии, находящийся в Брауншвейге, был арестован; многие члены этой партии подверглись той же участи; в довершение всего два депутата Северогерманского рейхстага, граждане Бебель и Либкнехт, представлявшие в нем взгляды и интересы рабочего класса, были посажены за решетку. Интернационал обвиняется в том, что он будто бы подал всем этим гражданам сигнал к осуществлению широкого революционного заговора. Перед нами несомненно второе издание пресловутого заговора Интернационала в Париже, заговора, который якобы раскрыла бонапартистская полиция и который оказался потом столь жалким образом рассеявшейся выдумкой. Наперекор всем этим преследованиям интернациональное движение рабочих все развивается и крепнет.
Настоящий съезд предоставляет вам возможность установить количество секций и других примкнувших обществ, а также число членов, входящих в состав каждой из них, и, таким образом, составить правильное представление об успехах нашего движения в Бельгии. Мы хотели бы, чтобы вы сообщили Генеральному Совету результаты этой статистики, характеризующей положение нашего Товарищества в Бельгии; мы постараемся добавить к этой статистике сведения и по другим странам. Само собой разумеется, что это сообщение мы будем считать конфиденциальным и что факты, которые мы оттуда почерпнем, не будут преданы гласности.
Далее, Генеральный Совет позволяет себе надеяться, что в течение 1871 г. у бельгийских секций будет возможность вспомнить о резолюциях различных международных конгрессов, касающихся отчислений, предназначенных для Совета. Настоящая война делает невозможным поступление средств из большинства континентальных стран, и мы прекрасно знаем, что бельгийские рабочие также испытывают на себе действие всеобщей депрессии, явившейся результатом этой войны; поэтому Генеральный Совет поднимает этот вопрос только для того, чтобы напомнить бельгийским секциям, что без материальной поддержки он не будет в состоянии придать пропаганде такой размах, какого он желал бы.
Ввиду отсутствия секретаря для Бельгии, гражданина Серрайе, Генеральный Совет уполномочил нижеподписавшегося направить это сообщение съезду.
Привет и братство
Фридрих Энгельс
Напечатано без трех последних абзацев в газете «LTnternationale» № 103, 1 января 1871 г. Печатается по тексту газеты, сверенному с рукописью; опущеные при публикации абзацы воспроизводятся по рукописи
Перевод с французского
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!