РОССИЯ ИСПОЛЬЗУЕТ АВСТРИЮ. – ВАРШАВСКИЙ КОНГРЕСС

Берлин, 27 сентября 1860 г.

Принц‑регент, который, как я уже сообщал вашим читателям, с того времени как он достиг верховной власти, стал в глубине души упорным и закоренелым легитимистом, несмотря на мишурные знаки либерализма, которые нацепили на него официальные провозвестники фантастической прусской идиллии, – только что воспользовался случаем публично излить свои долго сдерживаемые чувства. Как ни странно, но тем не менее это факт, что принц‑регент Пруссии в данный момент не допускает гарибальдийцев к цитадели Мессины и сохраняет эту важную военную твердыню за своим дражайшим братом, неаполитанским королем‑бомбой [Фердинандом II. Ред. ] . Прусский посланник в Неаполе граф фон Перпонше, личность, столь же известная своим упорным легитимизмом, как и прусский посланник в Риме барон фон Каниц, подобно большинству своих коллег, сопровождал короля‑бомбу в Гаэту, где прусский военный корвет «Лорелея» стал на якоре для защиты германских подданных. 15 сентября цитадель Мессины была готова капитулировать. Офицеры объявили себя сторонниками Виктора‑Эммануила и отправили в Гаэту депутацию с целью сообщить королю, что крепость не может более держаться. На следующий день эта депутация была отправлена обратно в Мессину на военном корвете «Лорелея», на борту которого находился уполномоченный прусского правительства; последний по прибытии судна немедленно отправился в цитадель, где имел продолжительную беседу с командиром неаполитанских войск. Помимо своего личного красноречия, прусский агент показал целую пачку депеш короля, призывавших генерала к сопротивлению и содержавших категорические возражения по поводу всех предложений сдачи даже на самых выгодных условиях, так как форты еще достаточно обеспечены всем на несколько месяцев. Пока прусский уполномоченный оставался в Мессине, из цитадели доносились громкие крики: «Evviva il Re!» [ «Да здравствует король!» Ред. ] , а после его отъезда переговоры, начатые с целью определения условий сдачи, были немедленно прерваны. По получении этих известий граф Кавур поспешил выразить недовольство в Берлине по поводу «злоупотребления прусским флагом» и нарушения обещания сохранять полный нейтралитет в революционной войне в Италии. Несмотря на справедливость этого недовольства, графу Кавуру менее чем кому‑либо другому пристало заявлять о нем. Г‑н фон Шлейниц, депеши которого во время войны 1859 г. получили некоторую известность своим слащавым стилем, своими двусмысленными рассуждениями и несравненным искусством нанизывать фразу за фразой в ущерб аргументации, жадно ухватился за представившийся ему случай втереться в доверие принца‑регента и на сей раз сменил свой смиренный полушепот на резкий, высокомерный тон. Он дал графу Кавуру суровую отповедь, напрямик заявив ему, что Сицилия пока еще не стала сардинской провинцией, что туринский двор ежедневно нарушает условия договора и что если Кавур желает протестовать против иностранного вмешательства в Италии, то ему следовало бы направлять свои протесты в Тюильри.

Отозвание французского посланника из Турина рассматривается здесь как явная уловка, поскольку всем известно, что немедленно после свидания в Шамбери между Луи Бонапартом и гг. Фарини и Чальдини последнему было поручено руководить вторжением пьемонтских войск в Папскую область. Это вторжение было намечено в Шамбери с целью вырвать инициативу из рук Гарибальди и передать ее Кавуру, самому изворотливому слуге французского императора. Революционная война в Южной Италии, как известно, рассматривается в Тюильри не как случайно покатившаяся лавина, а как обдуманный акт независимой итальянской партии, которая со времени вступления Луи‑Наполеона на via sacra[116] постоянно заявляла, что восстание Юга – единственное средство избавления от кошмара французского покровительства. Действительно, в своем манифесте к итальянскому народу от 16 мая 1859 г. Мадзини открыто заявил:

«На известных условиях Север может объединиться под знаменами Виктора‑Эммануила, где бы австрийцы ни находились – на итальянской территории или по соседству; восстание на Юге должно принять иное, более независимое направление. Восстание, восстание объединенное, учреждающее временное правительство, вооружающее, избирающее стратегический пункт, опираясь на который оно может удерживать свои позиции и привлекать добровольцев с Севера, из Неаполя и Сицилии, – такое восстание еще в состоянии спасти дело Италии и создать свою власть, представленную национальным лагерем. Благодаря наличию такого лагеря и благодаря добровольцам Севера, Италия в конце войны, каковы бы ни были намерения ее инициаторов, еще может стать главным вершителем своих собственных судеб… Такое проявление народных стремлений исключило бы всякую возможность нового раздела Италии, всякое навязывание извне новых династий, всякий мир на Адидже или Минчо, всякую уступку какой‑либо части итальянской территории. Но имя Рима неотделимо от имени Италии. Там, в этом священном городе, залог нашего национального единства. Долг Рима – не увеличивать сардинскую армию пестрой толпой добровольцев, но доказать императорской Франции, что тот, кто служит опорой папского деспотизма в Риме, никогда не будет признан борцом за итальянскую независимость… Если Рим забудет свои долг, мы должны действовать за римлян. Рим символизирует единство родины. Сицилия, Неаполь и добровольцы Севера должны образовать его армию».

Таковы были слова Мадзини в мае 1859 г. – слова, повторенные Гарибальди, когда, находясь во главе народной армии, созданной в Сицилии и Неаполе, он обещал провозгласить единство Италии с вершины Квиринала[117].

Читатель помнит, как Кавур с самого начала прилагал все усилия к тому, чтобы создавать трудности для экспедиции Гарибальди; как после первого успеха, достигнутого народным героем, он отправил в Палермо Лафарину вместе с двумя бонапартистскими агентами с целью лишить завоевателя его диктаторской власти; как, далее, каждое военное мероприятие Гарибальди встречало со стороны Кавура сначала дипломатическое, а затем военное противодействие. После падения Палермо и похода на Мессину популярность Гарибальди среди населения и армии в Париже поднялась так высоко, что Луи‑Наполеон счел разумным прибегнуть к методу лести. Когда генерал Тюрр, в то время уволенный с действительной службы, прибыл в Париж, он был осыпан милостями императора. Он был не только почетным гостем в Пале‑Рояле, но был даже принят в Тюильри[118], причем император выразил безграничный восторг перед своим «аннектированным» подданным, героем из Ниццы, и осыпал его знаками своей благосклонности вроде нарезных пушек и т. п. В то же время Тюрру внушали исходившее от императора убеждение, что Гарибальди, после того как он овладеет Неаполем и неаполитанским флотом, лучше всего предпринять вместе с венгерскими эмигрантами попытку высадиться в Фьюме, чтобы водрузить там знамя венгерской революции. Однако Луи‑Наполеон глубоко ошибался, полагая, что Тюрр был или хотя бы воображал себя человеком, способным сколько‑нибудь воздействовать на направление деятельности Гарибальди. Тюрр, которого я знаю лично, это храбрый солдат и толковый офицер, однако вне сферы военной деятельности он – полнейший нуль и стоит ниже среднего уровня обычных смертных; ему не хватает не только духовного и умственного развития, но и той природной сметки и чутья, которые могут заменить воспитание, образование и опыт. В общем, это добродушный, беспечный, славный малый, в высшей степени легковерный, но уж, конечно, не человек, способный политически руководить кем бы то ни было, тем более Гарибальди, который с огненной душой соединяет частицу того тонкого итальянского гения, какой можно обнаружить в Данте не менее, чем в Макиавелли. Таким образом, ставка на Тюрра оказалась просчетом; так, по крайней мере, говорят в кругах Тюильри. Тогда попытались использовать Кошута, которого отправили к Гарибальди, чтобы склонить последнего в пользу планов императора и совлечь с истинного пути, который ведет к Риму. Гарибальди воспользовался Кошутом как средством для возбуждения революционного энтузиазма и потому дал ему возможность вкусить сладость народных оваций, но в то же время мудро сумел отличить его имя, представляющее дело народа, от его миссии, которая таила в себе ловушку Бонапарта. Кошут вернулся в Париж в полном унынии; однако, чтобы доказать свою верность интересам императора, он, как сообщает «Opinion nationale»[119], этот Moniteur [официальный вестник. Ред. ] Плон‑Плона, обратился с письмом к Гарибальди, в котором призывает последнего помириться с Кавуром, отказаться от всякого посягательства на Рим, дабы не оттолкнуть от себя Францию, подлинную надежду угнетенных национальностей, и даже предоставить Венгрию ее собственной судьбе, ибо эта страна еще не созрела для восстания.

Мне не нужно говорить вам, что здесь, в Берлине, акции министерского либерализма сильно упали ввиду предстоящего конгресса в Варшаве, на котором не только правители божьей милостью должны обменяться рукопожатием, но и их министры иностранных дел – князь Горчаков, граф Рехберг и наш собственный г‑н фон Шлейниц – должны собраться в уютном уголке раззолоченной передней, чтобы дать должное направление грядущей истории человечества.

Переговоры Пруссии с Австрией о новом торговом договоре между Таможенным союзом и Австрией, намеченном договором от 19 февраля 1853 г.[120], можно считать теперь прерванными, так как прусский кабинет определенно заявил, что не может быть и речи о каком‑либо уравнивании или хотя бы сближении таможенных пошлин.

Написано К. Марксом 27 сентября 1860 г.

Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 6076, 15 октября 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

АРТИЛЛЕРИЯ ВОЛОНТЕРОВ

Вопрос об артиллерии волонтеров имеет большое значение, и его следует широко обсудить – тем более потому, что пока еще, по‑видимому, с полной ясностью не установлено, какую роль должна сыграть артиллерия волонтеров в обороне страны.

Итак, очевидно, что первый вопрос, который нужно решить, это вопрос о том, какая область действий подходит для артиллерии волонтеров. Без разрешения этого вопроса система обучения в различных частях никогда не будет сколько‑нибудь единообразной. Наука об артиллерии включает в себя самые разнообразные предметы, и изучить их полностью, как теоретически, так и практически, всем волонтерам – офицерам и рядовым – было бы трудно; поэтому различные части, когда они понадобились бы для боевых действий, прибыли бы весьма неодинаково подготовленными к тем обязанностям, которые они должны выполнять; и многие роты, получив определенное задание, оказались бы очень мало подготовленными к его выполнению.

В нижеследующих замечаниях мы ни в коем случае не беремся говорить о том, какой должна и какой не должна быть артиллерия волонтеров; мы просто хотим указать некоторые из тех условий, с учетом которых должна формироваться артиллерия волонтеров, как и всякая другая артиллерия, чтобы тем самым создать возможность для начала дискуссии, которую мы хотим вызвать. В результате этой дискуссии в конечном итоге должно быть достигнуто понимание того, в какой области надлежит действовать артиллерийским частям волонтеров.

Вся артиллерия разделяется на полевую артиллерию, которая должна действовать на поле боя вместе с пехотой и кавалерией и снабжена орудиями на конной тяге, и осадную или крепостную артиллерию, в которой тяжелые орудия, составляющие неподвижные и укрытые батареи, используются для атаки или обороны укрепленных пунктов. Если в регулярной армии длительный срок службы солдат и специальное научное образование офицеров дают возможность обучить весь состав несению службы в обоих видах артиллерии, по крайней мере настолько, чтобы в случае нужды каждую роту можно было привлечь к выполнению любой из этих обязанностей, то по‑иному обстоит дело с волонтерами, как офицерами, так и рядовыми, которые могут посвящать только часть своего времени своим военным обязанностям. Во Франции, Австрии и Пруссии полевая артиллерия существует совершенно отдельно от гарнизонной или осадной артиллерии. Если так обстоит дело в регулярных постоянных армиях, то для этого несомненно должны быть известные причины, которые в армии волонтеров будут действовать гораздо сильнее.

Дело в том, что само по себе обслуживание полевых орудий не настолько отличается от обслуживания тяжелых орудия в батареях, чтобы рядовой солдат волонтерской роты не мог легко обучиться тому и другому. Но самый характер обязанностей офицеров в том и другом случае настолько различен, что лишь при специальном образовании и продолжительной практике можно подготовить их одинаково хорошо к исполнению и тех и других обязанностей. У офицера полевой артиллерии главными достоинствами являются: уменье быстро оценить военную обстановку, правильная оценка местности и определение расстояний, образцовое знание силы действия своих орудий, дающее ему возможность выдерживать атаку до последней минуты, не теряя ни одного орудия, знание на основе длительного опыта, какую работу способны выполнять лошади и как следует обращаться с ними в походе, и, наконец, большая решительность в сочетании с предусмотрительностью. От офицера же гарнизонной или осадной артиллерии требуются: научные познания, теоретическое знание артиллерийского дела во всех его отраслях, фортификации, математики и механики, уменье все это использовать, настойчивое и неослабное внимание к возведению и восстановлению земляных укреплений, а также к результатам сосредоточенного огня и, наконец, мужество и стойкость – то есть нечто большее, чем простая лихость. Дайте командование бастионом какому‑либо капитану 9‑фунтовой батареи, и даже лучшему из них потребуется много учиться, прежде чем он будет в состоянии хорошо справляться со своей работой; поставьте офицера, имевшего дело в продолжение нескольких лет только с осадными орудиями, во главе батареи конной артиллерии, – и ему потребуется много времени, прежде чем он отделается от своей методичной медлительности и приобретет должную быстроту в действиях, требующуюся для нового вида оружия. Что же касается унтер‑офицеров, у которых нет такой научной подготовки, как у их начальников, то здесь трудности еще более возрастают.

Из двух видов артиллерии для гарнизонной артиллерии, по‑видимому, легче всего подготовить артиллериста. Гражданские инженеры обладают всеми предварительными научными знаниями, нужными для этого дела, и быстро научатся применять в артиллерии те научные принципы, с которыми они уже хорошо знакомы. Они легко научатся обращению с различными механизмами, применяемыми при передвижении тяжелой артиллерии, возведению батарей и правилам фортификации. Поэтому они образуют тот контингент, из которого главным образом и должны набираться артиллерийские офицеры‑волонтеры, причем они будут особенно пригодны для службы в гарнизонной артиллерии. То же самое можно сказать относительно унтер‑офицеров и рядовых артиллеристов. Все, кто долго имел дело с машинами, как то: инженеры, механики, кузнецы, образуют лучший материал для артиллерии, и поэтому крупные промышленные центры должны дать лучшие части. Учебную стрельбу из тяжелых орудий нельзя вести внутри страны, но море не так уж далеко отстоит от наших городов Ланкашира и Йоркшира, находящихся внутри страны, и поэтому имеется возможность иногда организовывать для этой цели поездки на берег моря; кроме того, в батареях тяжелой артиллерии, где при каждом выстреле видно падение снаряда и артиллеристы сами могут корректировать стрельбу, боевые стрельбы по цели не являются вопросом такой первостепенной важности.

Существует еще одно возражение против попытки формировать полевую артиллерию волонтеров – это высокая стоимость орудий и лошадей. Правда, несколько рот, сложившись вместе, может быть и в состоянии покрыть расходы на приобретение лошадей для нескольких орудий на летние месяцы и затем по очереди обучаться обращению с ними, но все же ни из рядовых, ни из офицеров не выработаются квалифицированные артиллеристы для полевой артиллерии. Расходы по оснащению одной полевой батареи из шести орудий обыкновенно считаются примерно равными расходам на снаряжение целого батальона пехоты; ни одна рота артиллерии волонтеров не сможет позволить себе подобных расходов, а принимая во внимание, что потеря орудия на поле боя считается позором, можно серьезно сомневаться в том, что какое‑либо правительство было бы склонно, в случае вторжения неприятеля, доверить артиллерийским частям волонтеров полевые орудия с лошадьми и ездовыми на тех же условиях, на которых волонтеры‑стрелки снабжаются ручным оружием.

Исходя из этих, а также и из ряда других соображений, мы не можем не прийти к заключению, что для артиллерии волонтеров подходит такая область, как комплектование расчетов тяжелых орудий для неподвижных береговых батарей. В городах, расположенных внутри страны, неизбежно будут делаться попытки обучать волонтеров полевой артиллерии с тем, чтобы поддержать в волонтерском движении интерес к этому делу. И, без сомнения, ни офицерам, ни солдатам не принесет вреда, если они обучатся, насколько это возможно, обращению с легкими орудиями конной артиллерии; но на основании нашего личного опыта службы в этом роде войск мы сильно сомневаемся в том, что волонтеры в конечном счете окажутся подготовленными в этой области для службы в действующей армии. Все же волонтеры научатся многому, что будет им столь же полезно при обращении с тяжелыми орудиями, и они скоро станут достаточно сведущими в обращении с ними, когда им придется иметь с ними дело.

Есть еще другой вопрос, о котором нам хочется упомянуть. Артиллерия гораздо более, чем пехота и кавалерия, является по своему существу родом войск, требующим научных знаний, и поэтому его эффективность будет зависеть главным образом от теоретических и практических познаний офицеров. Мы не сомневаемся, что в скором времени «Наставление для артиллеристов» майора Гриффитса[121] будет в руках каждого офицера артиллерии волонтеров. Содержание этой книги показывает, с какими разнообразными предметами должен ознакомиться артиллерийский офицер и даже унтер‑офицер, прежде чем он сможет сколько‑нибудь претендовать на знание своего оружия, а ведь эта книга представляет собой всего лишь краткий конспект того, что должен знать искусный артиллерист. Помимо регулярных ротных и батальонных строевых учений, общих для пехоты и артиллерии, нужно знать множество артиллерийских орудий различных калибров, их лафеты и платформы, заряды, дальнобойность орудий и разнообразных снарядов; нужно знать, как сооружается батарея, науку об осаде крепостей, постоянные и полевые укрепления; нужно быть знакомым с изготовлением боевых припасов и пиротехнических средств и, наконец, овладеть наукой о стрельбе артиллерии, которая в настоящий момент, благодаря введению нарезных пушек, получает такие замечательные и новые дополнения. Все эти предметы должны быть изучены как теоретически, так и практически, и все они являются одинаково важными, ибо, если когда‑либо волонтеры артиллерии будут призваны на действительную службу, они станут в тупик, раз они не будут обращать внимания на все эти отрасли артиллерийской науки. Из всех волонтерских частей артиллерия является таким родом войск, где подготовленность офицеров имеет самое важное значение, и мы надеемся и уверены, что они приложат все силы для того, чтобы приобрести тот практический опыт и теоретические познания, без которых они окажутся неподготовленными в дни испытаний.

Написано Ф. Энгельсом в первой половине октября 1860 г.

Напечатано в «The Volunteer Journal, for Lancashire and Cheshire» № 6, 13 октября 1860 г. и в сборнике «Essays Addressed to Volunteers», Лондон, 1861 г.

Печатается по тексту сборника, сверенному с текстом журнала

Перевод с английского

К. МАРКС

Мы поможем в написании ваших работ!