Сон не кончится, пока белый карлик не споет 16 страница
– На выставку рептилий и земноводных, как и было объявлено.
– Я имею в виду… гм… завтра? – Похоже, у вас что‑то с голосом.
– Объясню позже, сахарная пипка. Лекция началась пять минут назад, а мотороллер, похоже, сдох.
– Хорошо. Поедем на «порше».
11:50
Куда девались все лягушки? Вот тема, которая интересует людей, собравшихся в холле Тихоокеанского научного центра. Признаться, вы и без лягушек не очень скучаете, однако нашлись чудаки, для которых это важно, ибо докладчик, тихий бородатый герпетолог лет тридцати пяти, одетый в джинсы, синюю рабочую рубаху и твидовый пиджак (непонятно, зачем люди, имеющие средства, чтобы выглядеть нормально, уродуют себя пролетарской униформой), зачитывает статистические данные, а неожиданно большая аудитория – где‑то сто человек – внимает с явным интересом, и это продолжается, судя по всему, уже давно.
Цифры говорят сами за себя: согласно результатам независимых исследований, проведенных учеными всего мира, в последние годы наметилось бесспорное, пугающее и необъяснимое снижение численности лягушек. Переходя от одних исследований к другим, герпетолог выписывает на доске названия видов, находящихся под угрозой вымирания. Когда вы с Даймондом вошли, там уже красовалось около дюжины наименований; теперь он добавляет еще «жаба золотистая», «бафо‑борей», «лягушка‑арлекин», «желтоногая горная лягушка» и «канадская поющая лягушка». О боже! Будем надеяться, что повар «Быка и медведя» не положил вчера на сковородку задние конечности кого‑нибудь из этих несчастных!
|
|
|
А с другой стороны, вам‑то какая печаль? Последний раз вы видели живую лягушку в школе, на уроке биологии, да и ту пришлось разрезать (фи, какая гадость!), так что пусть они хоть все пропадут, вы горевать не станете. Если бы этих ботаников так же заботило уменьшение численности хрустящих зеленых Долларов, как их заботят липкие зеленые лягушки, то на следующей неделе вы бы уже въезжали в новую квартиру.
– Лягушки существуют на планете около двухсот миллионов лет. За это время они ухитрились пережить наводнения, засухи, ледниковые периоды, падения метеоритов, извержения вулканов и прочие катаклизмы, убившие динозавров. На протяжении двух миллионов весен они поют серенады Матери Земле. Но сейчас их песенка, похоже, спета. Если не случится чуда, то в течение следующих двадцати лет вымрет добрая половина трех тысяч восьмисот известных науке видов лягушек.
Ха, большое дело! Значит, останется тысяча девятьсот. Сколько планете нужно разнообразных маленьких уродцев? Вы коситесь на Даймонда; он подмигивает.
Словно в ответ на ваш вопрос докладчик объясняет, что смерть каждого из маленьких уродцев означает жизнь и процветание для немыслимого количества мушек и жучков.
|
|
|
– Уменьшение численности лягушек приводит к увеличению численности насекомых, – говорит он. И цитирует данные о сокращении урожаев и распространении малярии в тех частях Азии, где туземные лягушки отбросили копыта. (Интересно, как это скажется на акциях «Юнион карбайда»?) А если уходят лягушки, то исчезают и другие животные: птицы, рыбы, ящерицы, змеи, мелкие млекопитающие, потому что многие из них обедают исключительно земноводными. Иными словами, лягушки – важнейшее звено пищевой цепочки. (Кью‑Джо рассказывала, что в детстве мать кормила ее супчиком, заправленным макаронами в виде букв алфавита. Этот суп неизменно вызывал рвоту, и маленькая Кью‑Джо всякий раз изучала лужу, чтобы проверить, не сложились ли буквы в какое‑нибудь слово. Что ж, экстрасенс во всем должен видеть знаки. История врезалась вам в память, и теперь при словах «пищевая цепочка» в воображении сразу возникают тошнотворные детали.)
– Однако дело не только в спасении лягушек.
Вот как?
– Мы имеем дело с принципом домино, и лягушки – это лишь первый толчок. Теряя биологическое разнообразие, мы теряем способность приспосабливаться, создавать новые источники пищи в условиях быстро меняющейся окружающей среды. Сегодня лягушки, завтра птицы. А послезавтра? Кто знает… Доктор Ричард Уаймэн из Нью‑Йоркского государственного университета сказал: «Неизвестно, сколько видов нужно потерять, чтобы система перестала функционировать как целое. Живые существа эволюционируют, чтобы приспособиться к переменам. А эволюция, в свою очередь, основана на генетическом разнообразии. Если разнообразие уйдет, то эволюция остановится…» Страшная мысль, не правда ли?
|
|
|
Аудитория отзывается сдержанным озабоченным гулом. Оглядевшись по сторонам, вы поражаетесь, насколько она однообразна. Буквально каждый присутствующий, независимо от пола и возраста, одет в мешковатый нейлоновый жилет поверх клетчатой фланелевой рубашки. В Сиэтле этот стиль романтичного туриста уже несколько десятилетий является негласной униформой среднего белого класса; поневоле начинаешь подозревать, что однообразие послужило причиной гибели мелкой буржуазии. Интересно, а среди бедных, число которых неуклонно увеличивается, разнообразия больше? А как насчет богатых, которые удерживают позиции, успешно отражая попытки среднего класса влиться в их ряды?
|
|
|
Испугавшись этих мыслей, вы начинаете ревизию своего положения, финансового и личного – и уже вполуха слушаете докладчика, рассказывающего о возможных причинах таинственного уменьшения численности земноводных.
– Если бы дело было только в человеческом факторе, разрушающем привычные условия обитания, еще ладно. Конечно, нельзя отрицать пагубной роли пестицидов, гербицидов и кислотных дождей, однако в пятидесяти милях отсюда, в горных озерах, где многочисленные проверки показали отсутствие кислоты и прочих форм загрязнения, лягушки тоже исчезли! Можно предположить, что причина кроется в усилении ультрафиолетового излучения, но государство, идущее на поводу у крупных корпораций, отказывается обнародовать данные о динамике этого фактора, и нам остается только гадать. Вероятнее всего, лягушек убивает сложная комбинация глобальных изменений окружающей среды. Земноводные способны жить в воде и на суше, питаться растениями и насекомыми; их негерметичная кожа служит плохой защитой от внешних воздействий. Все это делает их замечательными барометрами экологического здоровья планеты. Лягушки пытаются нам что‑то сказать, предупредить о грозящей Земле опасности. На протяжении десятков миллионов лет они прекрасно справлялись с задачей выживания, а теперь вдруг начали вымирать. Для этого должна быть серьезная причина. Лягушки играют роль пресловутой канарейки на угольной шахте – с той лишь разницей, что шахтеры, увидев издохшую канарейку, могут подняться на поверхность, а мы не можем – да и не имеем права – покинуть родную планету.
Докладчик переводит дух; наступившая тишина выдергивает вас из пучины интроспективной ревизии.
– У кого‑нибудь есть вопросы?
Вы склоняетесь к Даймонду и шепчете:
– У меня есть вопросы. Ты что, завтра улетаешь? Куда? Что ты собираешься делать насчет доктора Ямагучи? Связаться с ним, договориться о лечении? Кью‑Джо ты тоже запер на ключ? Почему я тебе нравлюсь? Мы ведь такие разные! Это что, животная страсть? Ты с самого начала знал, что я так легко отдамся? И наконец, существует ли Сириус‑С?
Даймонд смотрит с укоризной; ему ясно, что вы невнимательно слушали лекцию.
– Прости, нежная пипка, но вопросы должны быть строго по теме доклада.
Он ухмыляется своей излюбленной маниакальной ухмылкой. А затем встает и одаривает такой же ухмылкой герпетолога и всех присутствующих.
– Поскольку подавляющее большинство людей, – начинает он громким гундосым голосом, – только и делает, что жрет, срет, размножается и смотрит телевизор…
О боже!
– …поскольку те немногие, кто не охвачен похотью и насилием, в душе своей трусливы, необразованны и, что самое страшное, бесчувственны…
Вокруг постепенно нарастает недовольное шарканье подошв «Рокпорт» и «Биркенстокс» – комментарии экстравагантного субъекта аудитории явно не по вкусу. Да и вам, честно говоря, тоже.
– …поскольку человеческая жадность и тупость привели биосферу на грань уничтожения…
Теперь уже многие одобрительно кивают.
– …поскольку наших так называемых лидеров – политических, экономических и религиозных – следовало бы смолоть на мясорубке и скормить каннибалам…
– Эй, мистер, полегче на поворотах! – восклицает кто‑то.
– …поскольку газеты и журналы, поддерживающие этих мошенников, не годятся даже на подтирку…
Пора ему уже сесть и заткнуться!
– …поскольку каждый может пожаловаться на тяжелую судьбу, и лягушки не исключение…
– Простите, сэр! – прерывает герпетолог. – В чем ваш вопрос?
– …я осмелюсь предположить, что сокращение численности земноводных вызвано отнюдь не глупостью и разгильдяйством людей. Осмелюсь предположить, что перемены, которые мы принимаем за признаки надвигающейся биосферной катастрофы, на самом деле являются добрым и обнадеживающим знаком.
Настроение зала резко меняется: все в нетерпении подаются вперед, и даже герпетолог, только что пытавшийся призвать Даймонда к порядку, улыбается и вежливым жестом просит его продолжать. Даймонд в ответ одаряет присутствующих довольной улыбкой. Только вы ежитесь и корчитесь.
– Столь эрудированной аудитории наверняка известно, что земноводных также называют амфибиями – название, которое происходит от греческих слов «амфи» и «биос», что означает «вести двойную жизнь», то есть жизнь в воде и на суше. Благодаря этой замечательной способности земноводные являются чрезвычайно живучими существами, наиболее приспособленными к жизни на нашей планете. Однако любая двойная жизнь, как хорошо известно тем из вас, кто увлекается шпионскими историями или заводит романы на стороне, подразумевает тайну, секреты и скрытное поведение. Атеперь внимание! Лягушка – маленькое тупое животное, у нее мозгов чайная ложка. Вряд ли в этих мозгах содержатся какие‑то важные секреты. Но предположим, что земноводные, вместо того чтобы обладать секретными знаниями, сами являются секретом! Так сказать, секретным звеном.
Сейчас самое время отлучиться в туалет. А оттуда прямиком на автостоянку, в «порше» и домой. Жаль, что Даймонд (все видели, что вы пришли вместе) загораживает проход.
– Мы знаем, что земноводные – это мост между водой и сушей. Но давайте пойдем дальше и предположим, что они также являются мостом между нашей водяной планетой и галактикой, которая, в общем, довольно суха. Мостом между Землей и звездами! Мостом между нашим разумом и разумом космическим. И наконец, мостом между рыбой, символизирующей Христа, и змеей, символизирующей Сатану.
Некоторые из сидящих в зале откровенно веселятся, другие недовольно фыркают, однако в целом люди начинают смотреть на Даймонда как на придурка. А вы – вы вообще на него не смотрите; просто сидите и краснеете, как свежесодранное колено, и недоумеваете, как можно было быть такой идиоткой? Вы же чуть не влюбились в этого урода!
Справедливости ради следует отметить: будь у Даймонда возможность объясниться, он, наверное, сумел бы в конце концов напылить пленку достоверности на свои безумные постулаты. Увы: вы не даете ему такой возможности. Как только он произносит: «Давайте предположим, что некие сверхразумные существа, посланники вселенского разума – или, если угодно, пришельцы, – похищают наших лягушек с благородной целью, а именно: чтобы освободить нас от тирании исторического континуума, чтобы воссоединить наши души с иными измерениями…», – вы вскакиваете, отталкиваете его прочь и стремительно выходите из зала.
О боже! Какой придурок! Только бы не увязался следом… И вдруг, спеша мимо сверкающих водоемов и бело‑солончаковых арок, буквально рыдая от смущения и досады (как можно было позволить телесным желаниям так себя ослепить!), – вы слышите его крик:
– Подожди, суфлейная пипка! Постой! Куда ты бежишь? Ты же не слышала самого главного!
Воскресенье, 8 апреля, день
В качестве морепродукта
12:17
Это крупная тварь размером с пуделя. Тело ее заключено в хрусткий панцирь, а ног вдвое больше, чем диктует хороший вкус; длинные гибкие антенны ощупывают воздушные молекулы как старушечьи пальцы, выбирающие помидоры; в глазах одни зрачки и никакого выражения, они следят за вами, как датчики инфракрасного наведения, вмонтированные в шары для гольфа. Отвратительная зверюга. Но страшной кажется не она, а монстр, стоящий рядом.
Когда ваша мать бросилась под цементовоз, бабушка Мати взяла швейные ножницы и вырезала ее изображение из каждой фотографии в семейном альбоме – то ли из филиппинского суеверия, то ли из обычной злости. Трудно сказать. В любом случае хорошо бы сейчас иметь такие ножницы, которыми можно было бы вырезать фигуру Даймонда из отражения в витрине. А еще лучше вырезать себя, а он пусть остается. Эта витрина, рядом с которой припаркован «порше», принадлежит конторе, истребляющей вредных насекомых. Внутри красуется голографический таракан – жирный, как оцелот. Таракан здесь как‑то неуместен: на холодной широте Сиэтла эти паразиты не приживаются. А вот Даймонд, напротив, процветает и вредит в любом климате.
– Ничего себе, – присвистывает Даймонд, игнорируя ваши попытки его игнорировать. – Какая же нужна лягушка, чтобы скушать энто энтомологическое блюдо! Поневоле задумаешься: а чем питалась Номмо?
– Слушай, Ларри, – говорите вы, изо всех сил стараясь огрубить медоточивый голосок, – у нас с тобой вряд ли что‑то получится.
– Получится? Что? – Даймонд, кажется, искренне удивлен.
– Наши отношения. Они ни к чему не приведут.
– Еще как приведут!
– Могли бы, да. Но не приведут. У нас с тобой нет будущего, понимаешь?
– Будущего? Да, понимаю. Ты не видишь горшочка с золотом в конце нашей радуги. Не веришь, что эта близость принесет дивиденды. Ты разочаровала меня, Гвендолин. Я надеялся, что твоя лампочка на пару ватт ярче, чем у тех несчастных жаб, которые смотрят на романтические отношения как на вложение, как на государственные облигации или квартиру с видом на залив. Разве не глупо жаловаться, что у красивого заката нет будущего? И почему любовь обязана к чему‑то вести? Она ведь не тропинка в лесу. Она – это сам лес. Дремучий сказочный лес, где танцуют феи, где на ветвях дремлют старые похотливые питоны. Мы все, кроме самых черствых, ни на что не годных сухарей, хотим попасть в этот лес; нас очаровывают его тайны. Но оказавшись там, мы первым делом вызываем лесорубов и бульдозеры, чтобы превратить его в опрятный ресторан или автостоянку. Что ж, наверное, такова плата. Безопасность. Стабильность. Определенность. Только запомни, молочная пипка: то, что происходит между нами, называется не «отношения». Это называется «столкновение». У столкновений действительно не бывает спокойного будущего, зато по части интереса с ними мало что может соперничать. Разве я не прав?
Да, тут не поспоришь: столкновение с Даймондом до сих пор было весьма интересным. И потом, что бы он там ни говорил, вы не принадлежите к типу женщин, которые расценивают каждого мужчину как потенциального кандидата в мужья. Но феи?! Сначала он выставил себя дураком, а вас дурочкой, прилюдно разглагольствуя о космических похитителях лягушек, а теперь рассказывает о феях? Если это шутка, пусть расскажет ее таракану! А у вас есть более важные дела.
– Жалко. Я надеялась, что мы вместе займемся бизнесом. У меня есть один план… Но я и без тебя справлюсь. А насчет… э‑э… секса… что ж, такие вещи случаются. Об этом не жалею. Если, конечно, ты чем‑нибудь не болен. Ты ведь не болен?
В ответ он молча улыбается; отражение этой ухмылки идеально подходит к сидящему за стеклом макропаразиту.
– Вот видишь! Ну как с тобой иметь дело? (Ирония ситуации – спрашивать больного раком, не болен ли он, – до вас, очевидно, не доходит.) И потом, эти твои публичные сцены, эти номера, которые ты откалываешь… Я так не могу, Ларри.
– Хм‑м… А мне показалось, что вчера в «Быке и медведе» ты отколола неплохой номер.
– Хорошо, признаюсь. В последнее время я себя веду немного странно. Отвязно. Однако это просто трудный период. На самом деле я совсем не такая.
– Вот как? А какая ты, Гвендолин?
Вы вздыхаете, кусаете «поцелуйный мешок», заменяющий вам нижнюю губу, и отворачиваетесь от витрины.
– Я спекшийся жокей на хромом коне в подтасованных скачках. Но я не сдамся, буду скакать до финиша. Одна, без помощников. Вот так! А теперь, если хочешь, я отвезу тебя обратно в боулинг. Больше можешь ни на что не рассчитывать. У меня еще куча дел.
Пока вы шарите в поисках ключей, Даймонд постукивает по стеклу, за которым сидит гигантский таракан.
– Гвендолин! Если наш ребенок родится таким, ты все равно его будешь любить?
12:22
Даймонд соглашается, чтобы вы его подвезли. Но не в «Гремящий дом». Он хочет поехать в старый благообразный отель «Сорренто» на Ферст‑Хилл, где, судя по сообщениям, остановился доктор Ямагучи.
– У меня тоже есть кое‑какие дела.
И кладет руку вам на бедро.
Вы стряхиваете ее.
– Ларри, хватит! Я серьезно. Гонг уже прозвенел. У меня и так в жизни беспорядка хватает. Мне даже нормальные отношения не по плечу, а уж тем более «столкновения».
– Напротив! Столкновение – как раз то, что тебе нужно. Столкновения нас меняют. Нормальные отношения при удачном раскладе могут наполнить жизнь смыслом. Но изменить может только столкновение. Это в равной степени относится и к людям, и к целым культурам. Привести исторические примеры?
– А с чего ты решил, мистер Зазнайка, что мне нужно измениться?
– Да потому что именно для этого мы все здесь находимся. А для чего еще? Для того, чтобы выплачивать кредиты?
– Я развиваюсь, расту. Почему ты думаешь, что я не расту?
– Я говорю не о росте. Посмотри на маленьких головастиков. Разве они вырастают в больших, а потом начинают называть себя лягушками? Нет, они не маленькие дети, которые вырастают в больших детей и начинают называть себя взрослыми! Головастики превращаются в нечто совсем другое.
Вы уже готовы закричать: «Да какое мне дело до чертовых головастиков?!», – но тут приходится бить по тормозам, чтобы не врезаться в цепочку магазинных тележек, которая пересекает Первую авеню на красный свет. Около полугода назад нескольким бездомным умникам, приспособившим украденные магазинные тележки для перевозки убогого скарба, пришло на ум объединиться в колонну. Идея быстро обрела популярность, и сегодня на улицах полным‑полно таких колонн, или «поездов», как их называют. «Поезда» достигают в длину тридцати – сорока тележек и обеспечивают своим владельцам определенную степень защиты – от полиции, мажоров и агрессивных коллег, – а также определенную власть, особенно над автолюбителями, ибо движение в центре города зачастую оказывается парализованным по милости этих медленных, скрипучих и неуважительных караванов дерьма и отчаяния.
Вы раздосадованы задержкой, вы испуганы ее источником, зато Даймонд, похоже, восхищен этой сценой.
– Представляешь, вот так они идут по Сахаре, через пески, до самого Тимбукту…
Его восхищение усиливается, когда, проехав несколько кварталов, вы становитесь свидетелями новых чудес: спонтанный грабитель, головой разбивающий стекло машины; процессия полуголых христиан, бичующих себя стальными прутами; группа радикальных неомарксистов, окруженная толпой сизогубых алкашей, приплясывающих наркоманов и свеженьких бездомных, только что выселенных из трущоб, куда не ступала нога продавца джакузи. Попрошайки всех мастей, возрастов и степеней помешательства расположились вдоль дороги, как аисты у реки, периодически совершая матадорские выпады и вылазки в медленный поток машин. В воздухе стоит крик, плач, бормотание, на заднем плане отчетливо слышна шарманка, наигрывающая знакомую тему.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!