СОРОК ЖИЗНЕЙ БУДДЫ И БОДХИСАТВЫ 10 страница

Ткань без предела, картина без рамы,

Сонмы враждебных бесчисленных «я»,

Мрак от паденья, от вечного Брамы,

Ужас мучительный, сон бытия.

Константин Бальмонт

Как–то один из царей, считавшийся самым справедливым, обратился к великому отшельнику Маркандее с такой речью: – О мудрейший, проникающий взором в глубины мира, выслушай мою просьбу, поведай мне о том времени, когда не останется ничего из того, что нас окружает, – ни солнца, ни огня, ни воздуха, ни луны, ни небес, ни земли, когда с лица земли исчезнет все, что ее населяет, дышит и двигается, когда не станет ни богов, ни асуров, и ты один будешь поклоняться величайшему Брахме, покоящемуся в своем вечном и благоуханном обиталище – лотосе.

Маркандея, отвлекшись от мыслей, в которые был погружен, сказал:

– Слушай, о царь. День Брахмы – двенадцать тысяч божественных лет Махаюги. Она состоит из четырех юг[98]. В первой из них, Критаюге, длящейся четыре тысячи небесных лет, люди наделены всевозможными достоинствами, не знают горя и хворей, богатства и бедности, поклоняются одному божеству и знают лишь одну веду; дхарма же держится на четырех опорах. Тритаюга продолжается три тысячи лет, и дхарма ее держится на трех опорах. Тогда справедливость понемногу уменьшается, возникают пороки, но все еще строго соблюдаются религиозные предписания. Продолжительность Двапараюги – две тысячи лет, а дхарма ее держится на двух опорах. В мире преобладают пороки и зло, а единая веда делится на четыре части. Калиюга длится тысячу лет, и ее дхарма держится лишь на одной шаткой опоре. Уменьшается время человеческой жизни; иссякают духовная мощь и ум людей; дхарма перестает быть законом. Люди ею торгуют, словно мясом. Никто не в состоянии властвовать над своими чувствами. Алчность, злоба и глупость сплетают людей, как змей, в копошащийся клубок. Смешиваются между собою в брачных узах брахманы, кшатрии, вайшьи и, подобно шудрам, не признают ни истины, ни покаяния. Лишившись разумения, ненасытные правители любыми способами присваивают чужое. Левая рука крадет у правой. Те, кто слывут учеными, утрачивают разум, у стариков становится ум как у младенцев, у младенцев – как у стариков.

Люди начнут оголять берега священных рек, вскапывать их мотыгами, впрягать в ярмо коров, а для перевозок использовать годовалых телят. Земля покроется солончаками. Возьмут верх ворующие зерно, похищающие одежду, уносящие посуду[99]. Люди станут питаться мясом диких животных, птиц, рыб и собак, всякими насекомыми и плодами без различия, сделают себе одеяния из длинных листьев, рогов и шкур. Исчезнут коровы. Чтобы иметь молоко, будут разводить опустошающих леса коз.

Тех, кто обитал за пределами городов и селений, потянет в столицу. Умножится число просящих милостыню. Нищие будут благодетельствовать друг другу.

Девушек не будут ни сватать, ни выдавать замуж: они сами будут искать себе мужей. Когда мужья заснут, жены их будут уходить к другим мужчинам, а мужья, когда жены спят, – к другим женщинам. Девочки семи–восьми лет будут беременными, мальчики в десять–двенадцать лет станут отцами.

– Затем, о великий царь, – продолжал Маркандея, – землю охватит великая засуха и бесплодие. Семь пылающих солнц выпьют воду источников, рек, озер и морей. Живые существа начнут гибнуть одно за другим. Все обратится в пепел. На мир обрушится бесконечное небесное пламя, которое повергнет в ужас богов и асуров, а затем пожрет три мира вместе со всеми, кто их населяет.

Небо затянется тучами. Одни из них покажутся величественными городами с храмами и дворцами, другие – стадами диких животных. Сгущаясь, прорезаемые гирляндами молний, они с величайшим грохотом заволокут небо, и оно перевернется, как огромная чаша с вином. Затем тучи внезапно рассеются. Владыка всех живущих, обитающий в лотосе, глотнет страшный вихрь и погрузится в сон.

Я видел все это сам, блуждая по миру, лишенному небес, и нигде не находя себе приюта. На вот я узрел среди безбрежного Океана огромный, мощный баньян[100]. На широких ветвях раскинулось ложе, на котором играл младенец с лицом прекрасным, как полная луна, и огромными, как лепестки только что распустившегося лотоса, глазами. От них исходило такое сияние, что я невольно прикрыл лицо. «Где я видел этого мальчика? » – подумал я. И вдруг услышал:

– Не бойся, Маркандея! Дитя мое! Можешь приблизиться ко мне.

– Дитя! – возмущенно повторил я. – Ты так обращаешься к старцу, прожившему много тысяч лет и исполнявшему самые суровые обеты? Да будет тебе известно, что сам Брахма воздает мне почести и называет долговечным.

– Сын мой! – продолжал ребенок. – Я древний Пуруша, твой прародитель. Много раз я сходил на Землю в разных обликах, чтобы спасти ее от зла. Как рыба я спас Ману от потопа. Как черепаха я помог добыть богам амриту, как вепрь, я извлек Землю из вод, как Рама я победил Равану, как Кришна я избавил Землю от притеснений царя Кансы… Вся вселенная – Солнце, Земля, воды – это мои проявления. В них я создаю, охраняю и уничтожаю самого себя. Я Тримурти, бог в трех образах. Как Брахма – я создаю мир, как Вишна – храню его, как Шива – его разрушаю. Я знаю, Маркандея, что в своих странствиях ты утомился и жаждешь отдыха. Вступи же в меня, высочайший из отшельников, и пребывай, сколько тебе угодно.

Внезапно дитя открыло рот, и я против воли оказался втянутым в его уста и, проскользнув через горло, оказался во чреве. Передо мною открылась вся Земля, пересеченная реками и окруженная морями. Я увидел бесчисленные города, построенные людьми, не догадывающимися, где они находятся. Над Землею и омывающим ее Океаном я увидел небосвод с сияющими одновременно Солнцем и Луной, соперничающими между собой в красоте, и бесчисленными звездами.

Перемещаясь в чреве, я миновал великое множество гор. Среди них, о тигр из мужей, была несравненная Мандара и сверкающая золотом Меру. На горах и под ними я узрел всех тварей, какими Праджапати наполнил поверхность Земли. Подняв голову, увидел на небе весь сонм богов во главе с самим Индрой, а также святых мудрецов. Одним словом, весь мир предстал мне, пока я странствовал во чреве прекрасного ребенка с глазами как лепестки лотоса.

Более ста лет я двигался внутри его тела, возвращаясь к уже посещенным местам и укромным уголкам, не находя выхода.

Когда же я голосом обратился к высочайшему богу, то тотчас по его воле вырвался из его уст, подобно ветру, и вновь был вынесен к баньяну, на котором увидел играющего младенца во всем желтом, лучезарного, сверкающего. И он повторил мне: «От меня происходит все, что было, есть и будет. Я тот, в ком проявлен мир».

И он снова поглотил Маркандею.

Душа праведника

Жил некогда справедливый царь Випашита[101], но для смерти нет разницы между добрыми и злыми. Всеядная, прибирает она всех. Пришел час и для Випашита, и в царскую опочивальню без зова вступил посланец Ямы. Его темное непреклонное лицо оттенялось кроваво–красным одеянием; в руках пришелец держал молот с длинной рукоятью и вервие. Не мешкая, извлек он душу Випашита из уже неподвижного тела[102], связал ее, трепещущую от страха, вывел из дворца и за конец веревки повлек на юг, как только что приобретенную скотину.

Двенадцать дней длился путь, и ни разу душа Випашита не узрела ни колосящихся пашен, ни лугов с пасущимися коровами, ни змеящихся в зелени лугов рек. Нещадно жгло раскаленное добела солнце, внизу пламенел океан со свинцовозастывшими волнами. Но в памяти души вставали лиловые горы и сверкающая золотом кровля дворца, по щекам ее лились потоком незримые слезы. Не выдержать бы душе такого пути, если бы там, где оставалась родина, сыновья, выполняя погребальный обряд, не приносили к жертвенному костру еду и питье. Ощущая это, каждый раз душа наливалась силой.

К вечеру двенадцатого дня душа и ее провожатый оказались перед воротами высокой крепостной стены. Они отворились, и, после того как пришельцы вошли, сами бесшумно закрылись. И только тогда, развязав пленницу, демон впервые раскрыл рот:

– Вот мы и в царстве Ямы, и тебе, душа, предстоит вслед за мною пройти через семь кругов преисподней.

– За что мне такая кара? – воскликнула душа. – Разве когда я находилась в теле, облаченном в царскую мантию, в стране нарушались законы и было предано забвению милосердие?

– Безупречно было твое правление, душа, и жизнь твоя достойна подражания, – проговорил демон. – Но однажды ты совершила прегрешение. И за это тебе суждено узреть муки преисподней, самой их не испытав. Таков приговор Ямы, вершащего суд над живыми и мертвыми.

Пройдя небольшое расстояние, они вступили в проход, не освещаемый ни одним лучом солнца. Должна бы ликовать душа Випашита, услышав, что избавлена от мук. Но вместо этого она мучительно ворошила в памяти все пережитое. «В чем же мое прегрешение, – думала она, – ведь я последних из моих подданных охраняла с не меньшим усердием, чем первых и заслуженных, мне хватало шестой части получаемых ими доходов, а на остальное я никогда не посягала; с царской щедростью я приносила дары богам и одаряла их служителей брахманов». Не найдя ответа в памяти, душа обратилась к своему суровому спутнику:

– Скажи, посланец Ямы, в чем моя провинность, за что я должна терзаться зрелищем мук грешников?

– Однажды, – ответилдемон, не поворачивая головы, – ты восседала на судейском кресле, решая споры между подданными. К тебе явилась жена. И ты не разглядела в ее взоре зыбкого намека. Когда жена прижалась к тебе, ты ее, несчастная, оттолкнула. Ты сочла свое судейство важнее ее порыва. За это ты не признана безупречной.

– Я вспоминаю, – пробормотала душа, – это было. Я достойна назначенной мне кары. Яма справедливый судья.

Узкий извилистый проход вывел их в пещеру. Ее бугристая почва была изрыта длинными рвами, наполненными пылающими угольями. В них, кто по щиколотку, кто по колено, а кто и по пояс, стояли грешники, испускавшие стоны. Пахло обгорелым мясом.

– Пещера стонов! – пояснил демон. – Многие из тех, кого ты видишь, были непочтительны с родителями и учителями. Они растоптали мудрость и нравственность, и за это угли сжигают их согрешившие ноги. Муки их продлятся до тех пор, пока в облике какого–либо зверя им не будет разрешено возвратиться на землю.

С сочувствием взглянула душа праведника на мучеников, после чего вслед за провожатым прошла к следующей пещере. Пол ее был покрыт раскаленными медными плитами. Служители Ямы волокли по ним души, скованные по рукам и по ногам, и те дико вопили.

– Пещера воплей! – молвил демон. – Три тысячи йоджан их будут тащить по раскаленному металлу, пока они не возвратятся на землю в зверином облике.

– Ужасно! – застонала душа праведника. – А кто те несчастные? Их тела в страшных укусах, словно они побывали во рву с волками или львами.

– Эти из породы клеветников, готовых сожрать своего ближнего и похитить его честь. Видишь, у некоторых в ушах словно серьги – пылающие ветки. Эти подслушивали речи друзей и доносили на них.

– Они не ведали, что творили, – сказала душа Випашита. – Мне их жаль.

Вскоре душа Випашита оказалась во мраке. Демон зажег факел, осветивший ледяную гору и ползущих по ней обнаженных грешников. Судя по их телам, скорее напоминавшим обтянутые кожей скелеты, их мучил нестерпимый голод. Когда один настигал другого, он впивался в его тело зубами.

– На этой горе караются скаредные и расточители, – пояснил служитель Ямы.

Большую часть следующей пещеры занимало огромное висящее колесо, вращавшееся наподобие гончарного круга. К ободу за руки и за ноги были привязаны грешники. Стоявшие внизу демоны вырывали из их тел раскаленными клещами куски мяса.

– Пещера раздора, – сказал спутник душе праведника. – Эти при своей жизни не терпели мира и сеяли среди смертных семена смуты и вражды.

Далее предстояло спуститься по проходу, напоминающему глубокий колодезь. Мимо со свистом пролетали окровавленные тела, куда–то сбрасываемые служителями Ямы. Оказалось, что грешников ждало пространство, на первый взгляд напоминавшее обычный лес. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что на деревьях гроздьями висят тела. Вместо листьев ветви были усыпаны острыми мечами. Ветер колебал их, и они терзали повешенных, издававших вопли. Иногда грешники срывались с деревьев, и их внизу подхватывали гиены или дикие собаки, чтобы растерзать. Тут же летали ястребы, выклевывавшие им глаза, и вороны, пожиравшие их языки.

Страшнее всего был седьмой круг преисподней. В огромном котле, наполненном кипящим маслом и раскаленными железными стружками, сидели или свешивались над ним, поддерживаемые цепями, тысячи грешников, а стая воронов жадно клевала их сварившееся мясо и размягченные кости.

В ужасе отшатнулась душа праведника. И вдруг стоны и крики наполнили все пространство семи кругов преисподней.

– Неуходи! Не уходи, добрый человек! Твое божественное дыхание целительно, как бальзам.

Удивилась душа и спросила у еле поспевавшего за нею демона, что это значит.

– Истинная доброта, о душа, – единственный источник избавления от страданий, – отвечалдемон. – Оттебя исходит дуновение доброты. Каждое доброе дело на земле, великое или малое, доносится в царство страданий, как эхо. Бросишь горсточку риса бедствующей птичке – становятся меньшими муки голода, освободишь попавшую в западню мышь – разжимаются клещи, сжимающие здесь чье–либо тело. Ведь мир во зле и добре един. Если же оказываешься рядом с грешниками – и дуновение добра превращается в ветер, твой взгляд заставляет страдальцев забыть о муках, твоя близость врачует раны.

– Тогда я останусь здесь! – воскликнула душа.

– Идем! – сказал посланец Ямы. – Тебя ждет небесное блаженство[103]. А грешники пусть получат то, что они заслужили.

– Но у меня были и другие прегрешения, – возразила душа. – Подчас я была неоправданно сурова с детьми и старцами, слаба с мужами, я должна остаться здесь до конца дней, даже если смогу высушить хоть одну слезу, излечить одну рану, удержать один вопль.

– Идем! – повторил демон. – Видишь, приближаются Яма, владыка преисподней, и Индра, господин небес, чтобы открыть тебе ворота блаженства.

И предстали боги перед демоном и душой, бросившем к ним навстречу.

– Разрешите мне, владыки мира, остаться там, где боль и страдания, – проговорила душа. – То, что я видела, пронзило меня насквозь.

– Но те души заслужили свою кару так же, как ты удостоилась небесной награды, – сурово произнес Индра.

Мы поможем в написании ваших работ!