Посеешь характер – пожнешь судьбу

 

Насколько очевидны отличия транссексуалов от людей, не страдающих нарушениями психосексуальной сферы, настолько же зыбкими и неопределенными кажутся порой границы, которые отделяют эту разновидность третьего пола от прочих.

Транссексуалы переодеваются в одежду противоположного пола – и то же самое делают трансвеститы. И это не только внешнее тождество. И для тех, и для других в этом заключен глубочайший внутренний символ, утоление сокровенного желания, порожденного всеобъемлющей дисгармонией личности. В совершении этого действия, в эмоциональном переживании полученного эффекта достигается иллюзия обретения психического равновесия, восстановления целостности духовного мира.

Это – общее. Но есть и существенные различия. Транссексуалы настаивают на том, что этот присвоенный ими внешний облик целиком соответствует их душевной сути. Трансвеститы скорее играют роль. С огромной самоотдачей, со всеми психологическими атрибутами полного перевоплощения – но именно актерского. Эмоциональный накал, сопровождающий метаморфозу, очень высок, и все же остается островок трезвого самоконтроля, осознания своего «Я». Каким бы фантазиям ни предавался трансвестит, идея анатомической трансформации ему глубоко чужда. Ужасает сама мысль о том, что реально стоит за этим, – то есть о кастрации.

Есть и иные отличия. «Фирменный знак» трансвестита – отчетливое сексуальное наполнение ритуалов смены костюма. Эпизодически или регулярно совершается переодевание, толкает к нему одно – напряжение, гложущая потребность, другими словами, обычный сексуальный голод, только в необычной поведенческой упаковке. В кульминационный момент наступает и разрядка, нередко тоже в самой банальной форме семяизвержения. Поэтому можно утверждать, что собственные половые органы служат трансвеститу источником наслаждения – потому он и дорожит ими, потому и боится потерять. У транссексуалов, как мы видели – все наоборот.

Очень интересен вопрос публичности. Известны случаи «подпольного» трансвестизма: переодевание совершается в одиночестве или, как элемент своеобразной любовной игры, – наедине с партнером. Но в принципе это не характерно. Если мы говорим о роли, об исполнении роли, то необходим становится и зритель – активно реагирующая инстанция, без которой нет ни чувства завершенности, ни радости успеха. Демонстративные, вызывающие манифестации транссексуалов резко контрастируют с поведением трансвеститов, к которому хорошо подходит поговорка «и хочется, и колется»: потребность предстать перед публикой и сорвать аплодисменты вступает в противоречие с осознанной необходимостью сохранить свою манию в глубоком секрете. Подобно нашему Александру Васильевичу, многие ведут двойную жизнь. В явной ее части никто не догадывается о том, чем этот почтенный член общества занимается на досуге, а в тайной, напротив, сохраняется инкогнито.

Возможно, это различие основывается не столько на глубинных психологических механизмах, сколько на чисто прагматических соображениях. Транссексуалу нужно получить санкцию общества: добиться изменения гражданского пола, получить медицинскую помощь. Какой бы дискомфорт ни вызывали столкновения с окружающими, приходится терпеть. Трансвестит же ни от общества, ни от медицины не зависит. Единственная его цель – чтобы его оставили в покое.

Казалось бы, дифференциация достаточно четкая, никаких затруднений при определении состояния врачи испытывать не должны. Но опыт показывает, что есть множество промежуточных, переходных стадий, когда правомерными могут оказаться оба диагноза. Коварство этих случаев заключается в том, что колебания зависят не столько от внутренних причин, сколько от внешних воздействий. Когда усиливается общественный интерес к этим в высшей степени необычным людям, а проще сказать, когда одна за другой начинают появляться сенсационные публикации, я уже заранее знаю, что мой рабочий график немедленно уплотнится за счет притока новых пациентов.

Немалые диагностические затруднения порой вызывает необходимость провести и другую границу – между транссексуализмом и гомосексуальностью. С биологических позиций они вообще неразличимы, но психологически проявляют себя по-разному. Не случайно многие транссексуалы всячески подчеркивают свое отвращение к «голубым», и нет для них страшнее оскорбления, чем получить такую кличку. Гомосексуалу мысль об изменении пола глубоко чужда. Своеобразие любовных влечений ничуть не разрушает его собственного устойчивого представления о себе как о существе определенного пола. Он высоко ценит свои половые признаки, а иногда даже гордится ими, старается подчеркнуть.

Транссексуал считает все, что с ним происходит, естественным. Он такой, таким он создан. О гомосексуалах этого сказать нельзя даже теперь, когда они склонны бравировать своей свободой. Разве что внутренний голос, твердящий им об их «ненормальности», превратился в тоненький, еле слышный шепот.

Черты несомненного сходства в сочетании с такими же очевидными различиями приводят ученых к диаметрально противоположным выводам. Согласно одной точке зрения, транссексуализм – явление обособленное, имеющее свои особые корни. По мнению же оппонентов, его родство с трансвестизмом и гомосексуализмом предопределено общностью происхождения, что позволяет этим формам развиваться одна из другой. Ясно, что произнести окончательное суждение об этих гипотезах наука сможет не раньше, чем будут раскрыты все тайны третьего пола. Пока же известно слишком мало.

Сами пациенты в большинстве случаев высказывают твердое убеждение, что организм транссекусуалов устроен не так, как у остальных людей, мужчин и женщин. «Что-то такое есть» – либо в строении, либо в функционировании органов, определяющих половую принадлежность. Но подтверждений эта их уверенность пока не нашла, хотя отражение ее можно найти в многочисленных теориях.

На первых конференциях, в 50-е годы, явный перевес имели генетические концепции. Правда, никто не мог сказать, какие именно нарушения и в каких узлах механизма наследственности должны произойти, чтобы душа у человека разминулась с телом, но многие факты наталкивали на эту мысль, в частности – обоюдная склонность к этой аномалии у однояйцевых близнецов. Открытия последующих десятилетий должны были дать таким феноменам исчерпывающее объяснение, но этого пока не случилось. «Кое-что» действительно есть. Например при изучении H-Y антигена, входящего в состав клеточной мембраны и играющего огромную роль в формировании тканей мужского организма, было установлено, что его состояние у транссексуалов в большинстве случаев соответствует тому полу, в каком они себя ощущают, а не тому, к которому биологически принадлежат. Но такого рода закономерности справедливо расцениваются, как подсказка, а не как полный ответ на загадку.

Направления в исследовании биохимических факторов, участвующих в формировании психосексуальной сферы, нам уже знакомы по изучению корней гомосексуальности. Результаты этой сложнейшей работы не менее актуальны и для ученых, специализирующихся в области транссексуализма: когда нормальное развитие этих процессов будет детально прояснено, появится и возможность выявить картину отклонений от нормы, с их причинами и специфическим течением. Многообещающей кажется теория пренатальных гормонов, участвующих в формировании связанных с полом центров гипоталамуса и других мозговых структур. Но и эта теория пока что вопросов ставит больше, чем дает ответов. Базу, пожалуй, удалось подвести лишь под одно предположение, интуитивно сформулированное врачами-практиками, – что пути мужского и женского транссексуализма лежат в далеких, непересекающихся плоскостях.

Гипотеза, которая сложилась в результате многолетних наблюдений у меня, ставит под сомнение азбучную, казалось бы, истину: самое обычное, такое же, как у всех мужское или женское тело становится при трансекссуализме вместилищем души, уверенно относящей себя к противоположному полу. Знак вопроса я решаюсь поставить над словами: «такое же, как у всех». И вот почему.

Анализируя сведения, собранные о раннем детстве десятков пациентов, я обратил внимание на характерное различие между мальчиками и девочками. Мальчики – будущие транссексуалы – отличаются от своих ровесников того же пола не только внешней изнеженностью и любовью к «девчоночьим» играм. У них резко снижен, а иногда и вообще отсутствует интерес к собственным гениталиям, даже в тот период, между 3 и 5 годами, когда, согласно Фрейду, инфантильная сексуальность переживает пору расцвета. А вот у девочек, в сравнении с обычными девочками, наблюдается повышенное внимание к собственным половым органам: фиксация на клиторе, часто эрегирование, тяга к самораздражению, раннее пробуждение онанизма.

Эти тенденции сохраняются и на всем пути развития. В подростковом возрасте многие мальчики-транссексуалы подвергают себя настоящей экзекуции, пытаясь сделать свои половые органы невидимыми: бинтуют их, привязывают, зажимают и в таком состоянии проводят долгие часы. Волосы начинают шевелиться, как представишь себе эту адскую боль! Нет, говорят пациенты, особых страданий им это не причиняло. Может быть, психологическая установка блокирует болевые ощущения? Но есть и объективные показатели пониженной чувствительности гениталий. Дополнительным аргументом могут служить и такие распространенные явления, как позднее возникновение слабых эрекций, или атония предстательной железы.

Девочки же, вырастая, сохраняют и усиливают генитальную гиперчувствительность. Обостренное мужское самочувствие проявляется и в сильнейшем половом влечении. Дневники женщин-транссексуалов полны эротических сцен, часто мучительных для обеих участниц, не владеющих гомосексуальной техникой, а возможно, и не желающих из принципа ее применять. Мужчина и действовать должен по-мужски!

Различия в генитальной чувствительности отражаются и в фантазиях. Мечтая об операции, транссексуалы мужского пола представляют ее себе как освобождение от чего-то им ненужного, мешающего. Женские же требования направлены на то, чтобы получить недостающее.

Своеобразие мужского и женского тела проявляется и в том, как размещены эрогенные зоны. Здесь у транссексуалов тоже наблюдается характерный сдвиг. Мужчины необычно остро реагируют на прикосновения к области соска. А у женщин, наоборот, и эти точки, и вся поверхность грудных желез в сексуальном плане практически атрофированы и вызывают к себе такое же отношение, какое мы видим у мужчин к своим половым органам. Это лишнее, мешающее, то, что нужно убрать! Девушки-подростки перетягивают грудь резиновыми бинтами, нередки случаи, когда прибегают и к ножу, и к кислоте, и к раскаленному металлу.

О чем это может говорить? Первой приходит в голову мысль о нарушениях в системе нейроэндокринной регуляции. Но значительных сдвигов в ней анализы не показывают. Встречаются лишь явления, которые можно расценить как легкую стигматизацию, знаковую примету. У женщин – повышенный уровень мужских гормонов (и на этом фоне – дисфункция яичников, тенденция к мужскому типу оволосения). У мужчин – такое же нарушение баланса в сторону женских гормонов. Но трудно доверять этим анализам полностью. Известно, что многие транссексуалы подкармливают себя гормональными препаратами, иногда – в высоких дозах, хотя тщательно это скрывают.

Вспомним, однако, о том, что системы биохимической регуляции построены по принципу цепи. Сигнал должен быть послан – но он должен быть и принят соответствующими мишенями. Таких мишеней, рецепторов, много в тканях и органах, прямо или косвенно участвующих в продолжении жизни: как бы иначе могли образовываться в этих участках тела эрогенные, то есть сверхчувствительные к возбуждению зоны? Можно считать практически доказанным, что сенсорные стимулы со стороны гениталий и эрогенных зон побуждают социально-психологическую мотивацию, участвуют в формировании половой идентификации личности и психосексуальной ориентации, хотя подробности этого процесса еще не ясны. Моя гипотеза сводится к тому, что «поломки» в сложном рецепторном аппарате выводят из строя всю цепь, ломают генетически закрепленную программу половой дифференциации психики.

Мне вспоминаются слова одного из родоначальников современной психиатрии, В. Сербского, о том, что телесные ощущения служат ядром, вокруг которого формируется индивидуальность. Специфические сенсорные реакции, свойственные транссексуалам – мужчинам и женщинам, – придают, очевидно, этому ядру характерные очертания. Потому, наверное, и получается, что эти люди, стоящие особняком среди всего человеческого рода, так удивительно похожи друг на друга. Рассказывая о Николае и Варваре, я уже слегка затронул эту тему. Но сейчас есть прямой смысл к ней вернуться.

Передо мной несколько десятков медицинских карт – подробнейшие сведения о пациентах, проходивших в течение нескольких лет лечение в нашей клинике. Самое первое, бросающееся в глаза различие: образовательным уровень у женщин намного выше. Это говорит о многом. Тяжелейшие психологические проблемы, борьба с собой и с миром, неопределенность дальнейшей судьбы все же не помешали мобилизоваться на учебу, посещать учебное заведение, сдавать экзамены. Многие пациентки отличались незаурядными математическими способностями, пространственным воображением. Массовым бил и интерес к технике. Мне запомнились рассказы нескольких женщин о своем детстве. Как обычно, родители воевали с ними из-за страсти к мальчишеским забавам, силком приучали к куклам. Девочки покорялись, но играли не «в дочки-матери» – они разнимали кукол на части, чтобы рассмотреть, что у них внутри и как двигаются руки и ноги.

Мужчины не только с учением – вообще с задачами социализации справлялись гораздо хуже. Об инфантилизме я уже говорил, но к этому надо добавить и недостаток познавательных способностей, интеллектуальные изъяны, типичным свойством оказалось ослабленное чувство юмора.

Наблюдая пациентов в ситуациях если не стрессовых, то достаточно напряженных, можно было наглядно увидеть, насколько лучше женщины вооружены для жизненной борьбы. Они решительны, тверды, при этом держатся естественно, сохраняют дистанцию в общении с врачами, с администрацией. Даже при наличии явных психопатических черт умеют, когда нужно, держать себя в руках и что еще важнее – реалистически оценивать происходящее. У мужчин все эти качества представлены с обратным знаком, а самым, пожалуй, слабым местом в их психологической «экипировке» часто бывает отсутствие реализма в восприятии. Порой сердце начинает щемить от сострадания, когда вслушиваешься в наивный лепет пациента. Он свято верит, что стоит только врачам захотеть – и он превратиться в прекрасную женщину. Но при этом совершенно не принимает в расчет, что никакой медицине не под силу подарить ему другие черты лица, другие глаза или зубы…

Статистическая обработка биографических данных 72 пациентов обоего пола позволила составить в высшей степени выразительную таблицу. Оказалось, что 100 процентов мужчин на протяжении всей своей жизни последовательно избегали вступать с кем-то в соревнование или в конкурентную борьбу. Среди женщин такой линии поведения придерживались лишь неполные 10 процентов. Для 97 процентов мужчин главный принцип существования – физическая безопасность, необходимость гарантировать себя от телесных травм. Среди женщин таких – 0 процентов. Все мужчины поголовно избегают драк. Женщины – тоже все до одной – всегда готовы постоять за себя, в том числе и с помощью кулаков. Целая пропасть обозначается между моделями поведения, системами житейских приоритетов, способами самоутверждения и самозащиты! А в основе этих сложнейших психологических образований лежит одна очень простая вещь. У мужчин-транссексуалов повышенная чувствительность к физической боли, а у женщин, наоборот – пониженная…

Так постепенно корректируется в наших представлениях сакраментальная формула о душе, залетевшей по ошибке в чуждое ей тело. В самом теле наука мало-помалу распознает признаки, позволяющие не более чем условно называть его мужским или женским. Жалобы пациентов, которые некогда могли казаться надуманными, нелепыми, получают объективное обоснование. Во всяком случае, практикующий врач сегодня достаточно вооружен, чтобы отличить истинных транссексуалов от имитаторов, чья подкупающая искренность соответствует глубине самообмана. Врач вполне способен оценить истинную тяжесть состояния: когда пациент говорит, что не может жить в условиях мучительнейшего раздвоения, то эти признания полностью соответствуют действительности.

И все равно каждый раз заново приходится решать поистине проклятый вопрос: что делать дальше?

 

«Что Вы со мной сделали?»

 

Эта давняя телепередача в популярной рубрике «Тема» запомнилась, я уверен, не только мне. Нельзя сказать, что до нее свет гласности не проникал в эту область жизни. Печатались рассказы о судьбах транссексуалов, очерки о медицинских центрах, журналисты брали интервью у специалистов. Но глубоко эти публикации не копали. Авторы, что называется, били на сенсацию и не делали из этого особого секрета. Вот какие бывают на свете необычные люди! Или: вот какие чудеса творит современная наука! Разумеется, для этих целей подходил только сугубо позитивный материал: успешно завершившаяся трансформация пола, благополучно сложившаяся дальнейшая судьба. Все улыбаются! Доволен врач, чье искусство уменьшило количество несчастья на земли и увеличило количество счастья. Доволен пациент, осуществивший свою мечту. Доволен и журналист, удовлетворяющий вечную потребность публики в необычном, экстравагантном, возбуждающем любопытство. В этой оптимистической, улыбчивой тональности и входила данная информация в массовое сознание.

Телепередача, о которой я говорю, одной из первых показала транссексуализм как острую социальную проблему, ждущую принципиального разрешения. Жизнь открывала для такого показа широкий веер возможностей. Кто-то из великих назвал это явление «вызовом природе», но в ничуть не меньшей степени это и вызов обществу, которое зачастую и не готово, и не располагает средствами, чтобы вызов принять. Из всех этих сложных драматических коллизию авторы программы выбрали одну: человек нуждается в помощи, но не может ее получить. Мне было понятно, почему именно этому повороту было отдано такое предпочтение. Локальный сюжет, перегруженный узко профессиональными подробностями, выходил на дискуссию о правах человека, необычайно актуальную в тот период, приобретал политическое звучание. Что ж, можно было, наверное, рассмотреть судьбу наших пациентов и с этих позиций. Но тут в полный голос заговорили стереотипы, диктующие журналистам приемы подачи материала. И вот что получилось в результате.

Сценарий был построен по одной из самых беспроигрышных схем – судебного разбирательства. Стороны, истец и ответчик, выясняют свои отношения. Суд взвешивает их доводы и решает, кто прав. Судейские функции были возложены на сидевшую в студии массовку. Настоящие судьи в делах, требующих специальных познаний, прибегают к помощи экспертов. В этом «процессе» обошлись без таковых. Правда, в число участников были включены представители медицины, но им досталась другая роль – ответчиков. Если же у суда все же возникали какие-то недоумения, то нужную информацию они получали от свидетеля. Им, по воле судьбы, оказался один из наших давних пациентов, переживший все стадии трансформации и благополучно перешедший в женский пол.

При всей серьезности замысла обойтись совсем без экзотики было, наверное, слишком трудно. В кадре царил истец – молодой транссексуал, выглядевший, сказать по правде, очень эффектно. Если бы не подчеркивалось поминутно, что перед нами мужчина – настоящий мужчина, вы только подумайте! – ошибиться и в самом деле было бы немудрено. Он рассказывал о страданиях, терзавших его с самого детства, о бесчисленных мытарствах, которым его подвергают бюрократы от медицины, о том, что теряет последнюю надежду. Но глаза его при этом сияли, голос звенел от радостного возбуждения. Да, так уж они устроены, эти наши пациенты. Сидеть перед телекамерами, чувствовать себя в центре внимания, можно сказать, всей страны, ловить восхищенные, ободряющие взгляды… Звездный час!

Что должен был вынести из этого яркого шоу зритель, впервые столкнувшийся с этой проблемой? Ему показали человека, обреченного нести тяжелейший крест (что, как мы знаем, полностью соответствует действительности). Но тут же и убедили, что снять этот крест ровно ничего не стоит! Вот сидит товарищ этого человека по несчастью, и он свидетельствует, что для современной медицины это буквально пара пустяков. Какие еще нужны доказательства? Но вместо того, чтобы оказать герою передачи незамедлительную помощь, его отфутболивают от одного врача к другому, заставляют проходить какие-то бесконечные обследования, хотя кто лучше него самого может сказать, кем он себя ощущает и что ему требуется для нормальной жизни? Разумеется, суд всей душой встал на сторону истца! Думаю, что и незримый суд, состоящий из миллионов телезрителей, занял точно такую же позицию. Наверное, нет человека, которому не припомнился бы в этот момент собственный опыт обид и унижений по вине бездушных формалистов, перестраховщиков, чинуш, так что тут и вопроса не могло возникнуть – с кем отождествит себя аудитория.

У ответчиков был крайне беспомощный вид. Переломить сложившееся настроение они не сумели, да и как бы им это удалось? Обсуждать профессионально проблемы пациента, ставшего героем передачи, – никто на такое пойти бы не мог. Объяснять в общем плане, почему между первым появлением пациента и окончательным решением его судьбы всегда проходит много времени, почему нередко приходится в ответ на страстные мольбы твердо говорить «нет»? В два слова этого не вместишь, а пространные монологи – не в жанре динамичного ток-шоу. Возможно, во время записи мои коллеги и пытались обосновать свою позицию, но при монтаже все их аргументы выпали. Вот и получилось то, что собственно, и требовалось продемонстрировать по замыслу: человек отстаивает свою свободу, право распоряжаться собственной судьбой, а наталкивается на грубый и бессмысленный произвол.

Почему так задела меня эта несправедливость? Поверьте – меньше всего из соображений цеховой солидарности! Опыт всей моей жизни убеждает меня в том, как опасна привычка сводить сложные задачи к четырем простейшим арифметическим действиям. Белое – черное, друг – враг… Попытаюсь показать, как на самом деле выглядит проблема помощи транссексуалам, а для этого мне как нельзя лучше пригодится отложенная нами про запас история Рахима, моего самого первого пациента.

Прервали мы ее в тот драматический момент, когда авторитетнейшая экспертиза отмела все сомнения в психической адекватности пациента и он был выписан из клиники с точным диагнозом. Но что от этого изменилось? Рахим с удвоенной энергией продолжал добиваться операции. Следовательно, и тем, от кого это зависело, пришлось удвоить усилия, чтобы его отговорить. Ситуация, как выражаются ныне политики, приобретала откровенно патовый характер.

К тому времени у меня уже был кое-какой опыт работы с гермафродитами, настаивавшими на том, чтобы их «узаконили» в ошибочно установленном поле. Теми же доводами я пытался переубедить и Рахима. Говорил об опасностях хирургического вмешательства, о непредсказуемости последствий, о мстительности природы, которая не терпит посягательств на свои прерогативы. Прибегал к изощренным методам психотерапии, даже к гипнозу. Гермафродиты были более понятны мне в своем упорстве: как-никак, вся их жизнь лежала в фундаменте ложного представления. Но даже их взгляды в конце концов постепенно начинали меняться. Почему же доводы рассудка не пробьются в сознание Рахима, порабощенное каким-то фантомом? Сейчас он твердит, что готов претерпеть любые муки, готов даже «умереть под ножом» – все равно жизнь в мужском образе не имеет для него никакой ценности. Но не может это продолжаться бесконечно!

Так мы и ходили по замкнутому кругу, не много, не мало – шесть лет. Из юноши Рахим постепенно превращался в зрелого мужчину, но никаких изменений в его душевном состоянии не произошло. Вся его жизнь сосредоточилась на борьбе за изменение пола. Помимо этого, его не интересовало ничего.

Но почему с таким же упорством мы сопротивлялись его желанию? Проще всего было бы сказать, что мы раболепно следовали инструкциям министерства здравоохранения, которые ведь и в самом деле не предусматривали подобных хирургических акций. Но это не объяснение, по крайней мере, для меня. Если бы я был уверен, что мы должны пойти навстречу необъяснимому желанию Рахима, меньше всего могли бы меня затормозить какие-то формальные ограничения. Инструкции пишутся людьми – и людьми же переписываются. Нет, останавливали меня совсем другие «инструкции» – нерукотворные: глубочайшее ощущение барьеров, дальше которых никто не смеет идти, имея дело с живыми созданиями природы.

Рахим настаивал на кастрации, ведь именно это составляло суть того преображения, к которому он стремился. Другими словами, прежде чем вылепить из него медицинскими средствами женщину, нужно было убить в нем мужчину – здорового, полного сил, имеющего все, чтобы полноценно жить по законам своего пола. Все во мне противилось этому! Я все время представлял, как приходит ко мне этот славный человек, изуродованный, искалеченный при моем попустительстве, приходит в отчаянии, не зная, как жить дальше, и говорит: «Что же вы наделали, доктор? Да, я сам этого хотел, – но мне простительная была слепота, я же не медик, я не мог заглянуть в будущее. Но вы-то знали, вы обязаны были все предвидеть! Как же вы могли пойти у меня на поводу?» И что же я скажу в ответ?.. Смутная жила во мне надежда, что каким-то естественным образом это наваждение у Рахима пройдет: пробудится в нем голос пола, заявит свои права. Как это было, например, с Женей: сегодня он категорически требует любой ценой избавить его от ненавистных половых признаков, а завтра чуть не со слезами на глазах благодарит за то, что мы его не послушались…

Поэтому когда Рахим вдруг исчез на длительное время – не приезжал в Москву, не звонил, не писал, – я не встревожился. Решил: слава Богу, наконец-то человек обрел покой. Но я ошибался.

Отчаявшись пробить стену сопротивления в лоб, Рахим предпринял обходной маневр. Из всех своих злоключений он сделал верный, в общем-то, вывод: главный камень преткновения – не биологический, а гражданский пол. Паспорт, вот что до сих пор ему мешало! И Рахим поставил себе цель – поменять документы. Как он действовал, я не знаю, но думаю, что все решила самая банальная взятка. И ситуация в самом деле изменилась в корне! Теперь гражданка такая-то, страдавшая несоответствием половых признаков ее полу, просила врачей устранить эту досадную аномалию. Никаких специальных министерских разрешений на эту законную операцию уже не требовалось.

Еще до того, как новый паспорт был получен, Рахим прекратил «вынужденный маскарад». Завел нормальный женский гардероб, начал употреблять косметику, знакомясь, называл себя женским именем, которое себе выбрал… Сразу же выяснилось, что он очень нравится мужчинам, которым и в голову не могло прийти, что эта нежная, грациозная брюнетка имеет хоть какое-то отношение к их собственному полу. Один из этих новых знакомых стал ухаживать за красавицей всерьез и вскоре сделал ей предложение. Рахим отвечал уклончиво. Сказал, что вскоре предстоит серьезная операция в связи с заболеванием яичников, что уже уже сейчас можно твердо сказать, что детей в их браке не будет… Но влюбленного это не испугало. Рахим познакомился с родителями жениха, которые были так очарованы «милой скромной девушкой», что тоже были согласны простить ей все… Состоялась помолвка, Рахим стал невестой. День свадьбы, в виду предстоящей операции, не назначали, но уж с операцией точно следовало поторопиться. Со всеми этими новостями и с новым паспортом Рахим приехал в Москву – уже не умолять, а требовать.

Непростая задача – определить чувство, которое питал мой пациент к своему жениху. Я выслушал немало уверений в том, что это – настоящая любовь. Местные нравы не допускали до свадьбы никаких интимных проявлений, лишь изредка невеста позволяла себя поцеловать. Поцелуи волновали, вызывали желание близости, которое по многим причинам приходилось подавлять, но участились эротические сны, в которых Рахим видел себя, женщину, в постели с любимым мужем. Было ли это влечение сродни гомосексуальному? Или таким образом находила подтверждение уверенность Рахима в том, что он на самом деле – женщина? А может быть, все было еще проще – его многолетняя борьба подходила к завершению, он уже чувствовал себя победителем, он утверждался в жизни не просто в роли женщины, но в роли возлюбленной, желанной, вызывающей мужское восхищение, и этот чисто психологический заряд окрашивался в сексуальные тона? Однозначного ответа я не нашел. Да и трудно было его искать – Рахим больше не расположен был слушать ничьих советов, он несся на всех парусах к близкому уже берегу, и его явно раздражало все, в чем виделась ему задержка…

Даже когда выяснилось, что для приезда он выбрал крайне неудачное время – лето, период отпусков, «мертвый сезон» во многих ведущих клиниках – Рахим не стал менять своих планов. Нашел маленькую городскую больницу вдали от Москвы, где подобными операциями никто никогда не занимался, нашел там двух хирургов, то ли достаточно легкомысленных, то ли достаточно корыстных, чтобы «войти в положение»… После молниеносной предоперационной подготовки мечта Рахима сбылась.

Сбылась ли?

В руках у меня старая магнитофонная кассета – Рахим разрешил записать на пленку наш первый разговор, состоявшийся несколько месяцев спустя. Передо мной сидела эффектная нарядная молодая женщина, но с первых слов можно было догадаться, что ожидаемого чуда не свершилось. По-прежнему Рахим говорил о себе: «я хотел», «я увидел»…

Вот дословная расшифровка этой записи.

«До операции мне очень хотелось стать женщиной, мне почему-то казалось, что операция меня полностью переделает. Но потом, как ни странно, почувствовал, что в принципе никаких изменений не произошло. Психологически я себя ощущаю точно таким же человеком, что и до операции…

– Так ты же утверждал тогда, что чувствуешь себя женщиной!

– Мне самому не совсем это понятно. Я хорошо анализирую свое состояние. Да, оно такое же, как было раньше, но при это твердо знаю, что никакая я не женщина. Понимаете, оперировали меня в гинекологическом отделении, я все время был в окружении женщин. А до этого мне, честно говоря, не приходилось с ними близко и постоянно общаться, наблюдать все их, так сказать, физиологические особенности…

– Тебе стало противно от всего этого?

– Нет. Но я понял: то, что я с собой сделал – противоестественно. Таким, как они, я все равно не стал и никогда не стану, потому что их такими сделала природа. А все, что произошло со мной, – это не настоящее…

– Но что же произошло?

– Меня самого это мучает. Отчего, когда все, что я хотел, получилось, когда мечта моя сбылась, я не чувствую никакого удовлетворения? Я ведь столько лет угробил на то, чтобы добиться операции, всю свою юность на это положил. От всего отказался. И вдруг – полный крах! Все оказалось не так, как я ожидал!

– Что именно, ты можешь сказать подробнее?

– В первую очередь, я уже сказал – насилие над природой. Затем меня стали мучить фантомные ощущения отсутствующего полового члена.

– И сейчас это ощущение держится?

– Сейчас – нет. Впервые оно появилось дня через два, когда прошло тяжелое состояние после операции, и держалось месяца три. Раньше меня мои половые органы жутко тяготили, я мечтал, чтобы их не было. И тут вдруг, когда мне их удалили, я стал чувствовать, что они у меня есть. И это как-то странно на меня повлияло. Мало того, я констатировал такой чудовищный для меня факт, что испытываю ощущение эрекции!

– А когда это ощущение появлялось?

– При виде обнаженных женщин. Раз было так: меня пригласили в процедурную, а там уже была больная, лежала на гинекологическом кресле. Мне ее не хотелось, она меня абсолютно не возбуждала, мне даже трудно объяснить, почему это состояние возникло, такое же, как было при поцелуе мужчины. Это мгновенно вызвало резкую боль, сильное кровотечение. Врач в процедурном испугался, побежал звать хирурга, который меня оперировал. Но они так и не докопались до причины, а я им объяснять ничего не стал. Боль, кровотечение – все это быстро прекратилось. Но душевное состояние осталось ужасное, у меня прямо все перевернулось внутри.

– Мы с тобой много об этом говорили, ты всегда утверждал, что женщины тебя не возбуждают…

– Так оно и было! Я был к ним совершенно безразличен. Даже мысленно я никогда не хотел близости ни с одной из них! И что еще странно: если до операции я знал, что такое потребность в половом акте с мужчинами, то теперь это пропало. Вообще исчезли все половые чувства. Ноль, полный крах! Мне не нужно ничего. Даже возникло какое-то отвращение к половой жизни. От сознания того, что все это противоестественно, что вся моя затея – абсурд.

– Значит, ты хотел бы вернуться к прежнему?

– Ну что об этом говорить! Я же знаю, что такое невозможно. Но если бы шанс был – да, я бы им воспользовался!

– Другим больным ты бы не посоветовал идти таким путем?

– Трудно сказать, на мне ведь свет клином не сошелся. Может быть, у других все проходит благополучно… Я только так скажу: чтобы от чего-то отказываться, надо хорошо знать, от чего отказываешься. Поэтому если у вас есть такие больные, я бы им посоветовал то, что вы говорили мне когда-то: проверить себя. Пожить нормальной половой жизнью. Пусть это психологически будет казаться немыслимо, но следует себя перебороть. И если после этого они все-таки решатся на операцию… Тогда, по-моему, до таких мук дело не дойдет.

– А ты? Помнишь, как ты реагировал, когда я тебя уговаривал попробовать вступить в связь с женщиной?

– Помню, конечно. Меня это оскорбило. Меня даже оскорбляло, когда вы посылали меня на анализ эякулята…

– Чем же это могло тебя задевать?

– Я считал, что любой разговор обо мне как о мужчине унижает мое женское самолюбие. Но после операции это чувство неожиданно исчезло. Все встало на свои места…

– Ты почувствовал, что ты мужчина?

– Нет, не почувствовал. Я не хочу быть мужчиной, не хочу. Но знаете, какая мысль меня мучает? Я сказал мужу с самого начала, что у меня никогда не будет детей, поскольку мне нельзя рожать. А теперь мне тошно, потому что я его обманываю, но и правду сказать не могу. Потом другое. Мне хочется ребенка, как любой нормальной женщине, но этого тоже никогда не будет.

– Вы же можете взять ребенка на воспитание.

– Можем. Но тоже буду знать, что все это неестественно. Психологически мне необходимо именно родить, пережить сами роды. Но этого не будет никогда.

– Муж твой знает хоть что-нибудь о твоем прошлом?

– Ничего не знает, абсолютно ничего. И даже не догадывается. Никто не догадывается, когда видит меня в женской одежде, в гриме, с красивой прической. С мужем говорили гинекологи, сказали, что у меня была сложная операция, и он, конечно, этому поверил. Мой муж очень чистый парень, он ничего не понимает в половой жизни. Ему сказали, что со мной будет трудно в постели, что он должен быть осторожен – и он поверил. Он меня буквально боготворит. Но дело-то ведь не в том, что мне больно. Я не умею вести себя, как женщина, в минуты нашей близости. Абсолютно не знаю, что и как мне надо делать, и чувство мне ничего не подсказывает, потому что никакого чувства нет. Делаю все исключительно ради мужа. Мне хочется отдаться ему полностью, но все идет только от ума. Это настоящий обман. Я лгу ему, лгу всем окружающим…

– Помнишь, ты рассказывал, что когда тебя принимают за девушку, ты испытываешь прилив гордости. А теперь?

– Меня поднимало, как на крыльях! Но теперь никакой реакции. Все безразлично.

– Ты начал работать?

– Пробую. Тело стало немного пластичное, мягче, но особой радости это не приносит. Сейчас я немного взял себя в руки, а первое время была полная пустота. Казалось бы, достигнуто то, о чем мечтал всю жизнь, и вдруг все это оказывается миражом. Может быть, влияет еще и то, что операция прошла неудачно…

– Почему ты так думаешь?

– Я сужу по своим ощущениям. Оперировали меня шесть с половиной часов. Все сделали сразу: ампутацию члена, пересадку гонад, сформировали влагалище из брюшины, при этом часть мошонки удалили, часть оставили. Уретра оказалась совершенно открыта, обнажена. Неудобно вставать, сидеть, ходить, плотная одежда причиняет боль. Я готов был к тому, что придется потерпеть, но слишком много оказалось таких неудобств. Поэтому я и думаю, что врачи в чем-то ошиблись. Но самая большая ошибка, конечно, была моя. Прежде мне казалось, что я в точности похож на женщину, ну хотя бы манерами, но это только потому, что я женщин совершенно не знал. Я никогда не видел их обнаженными, не слышал, как они говорят между собой обо всем интимном. А тут понял: все, что им доступно, мне не дано, несмотря на операцию.

Мне хотелось, чтобы все было нормально в моей жизни, но знаю, что этого не будет. Я понял только сейчас смысл всего того, что вы мне говорили и после смены паспорта, и до этого.

– Ты подкладываешь грудь?

– Нет, не ношу никаких протезов. Раньше, во время приема гормонов, у меня что-то появилось, лифчик можно было надеть, первый номер. Но вскоре все исчезло. И на лице усилилась растительность, на ногах. Я теперь чаще хожу на эпиляцию.

– Что тебе снится? Бывают, как раньше, эротические сновидения?

– Нет, ничего сексуального в сновидениях не стало. После операции ни разу не было. Сны очень насыщенные, яркие, но все, связанное с сексом, из них исчезло.

– А само ощущение, что ты – женщина? Кем ты видишь себя во сне?

– Да никем, как и наяву. Не женщиной и не мужчиной. Чувствую себя как живой труп, нечто среднее. Вот что мне странно. До операции я чувствовал к своему телу отвращение, но психологически был для себя полноценным человеком. А теперь я неполноценный человек. И это оказалось намного страшнее, чем быть в своих глазах неполноценной женщиной, как это было раньше.

– Я правильно тебя понял? Отсутствие женских физических черт ты переживал как неполноценность. Но когда эти черты появились, ощущение изъяна переместилось в психическую область. Ты не обнаруживаешь у себя «женской души». Так?

– Совершенно верно. Сейчас я кажусь себе просто уродом. Знаете, я не говорил этого даже вам, но раньше у меня бывали поллюции. Меня это раздражало, но, наверное, в то же время и успокаивало. В глубине души я знал, что у меня есть такой резерв. Я могу быть полноценным мужчиной. Мне это было не нужно, но в запасе такой вариант существовал. А теперь нет ни мужских, ни женских ощущений. Ничего не осталось. Пустота.

– Ты говорил мне, что сексуальный опыт у тебя отсутствует. Это действительно так?

– Никаких контактов у меня не было, это правда. Но был сильный отклик на эротические сцены в кино или в книгах, когда я представлял себе соответствующие эпизоды. Больше всего возбуждало меня само совершение полового акта, но при этом я не отождествлял себя ни с партнером, ни с партнершей. Лишь иногда бывало, что я мысленно видел себя на месте женщины. Но на месте мужчины – никогда. Поэтому я и надеялся, что хирурги возместят мне то, что не было дано природой. Но то, что они сделали, оказалось всего лишь имитацией.

– Давай попытаемся представить, что возможности изменить свой пол хирургически у тебя в принципе не было. Ты бы мог приспособиться к своему мужскому статусу, как ты считаешь?

– Да, я мог бы прожить жизнь полноценным человеком. Надо было бы взять себя в руки, не жить вообще половой жизнью – отбросить все, что связано с сексом. Уйти с головой в хореографию, в работу.

– Но что означало бы одиночество, отказ от семьи. Ты бы чувствовал себя очень несчастным.

– То, что сейчас – хуже во сто крат. Мне с мужем хорошо, он так меня любит, но это все – до поры до времени. Я же даже раздеться при нем не могу, только в темноте. Не даю трогать себя. Каждая близость с ним – мука. Пока что он приписывает это моей болезни. Но в конце концов ему это надоест. Сколько он сможет отказываться от нормальной половой жизни? С ним не мне нужно быть, а нормальной женщине. Мне хочется дать ему как можно больше, а я не могу. И мне от этого еще тяжелее. Так тяжело, что даже жить не хочется…»

Так при первом же столкновении с проблемой транссексуализма дано мне было понять всю ее безграничную сложность – и не только для пациента, но и для врача. В словах Рахима все время звучал для меня невысказанный, а возможно, неосознаваемый им упрек. Что с того, что всю ответственность он брал на себя или возлагал ее на неопытных, неумелых хирургов, от которых, кстати, я тоже его пытался предостеречь? То, что случилось – случилось. Не с моего благословения, скорее, наоборот, но как мне было убедить себя в том, что я сделал все, что мог, для предотвращения непоправимого? Может быть, думал я, существовали какие-то слова, обладающие магической силой, какие-то аргументы, но я не сумел их найти? Ничего нет на свете тяжелее для врача, чем ощущение собственного бессилия…

Были в истории Рахима подробности, вызывающие серьезные сомнения: можно ли толковать этот драматический сюжет расширительно? Типичен ли он, подходит ли для извлечения принципиальных уроков? Первое, что бросается в глаза, – вопиющий дилетантизм врачей, взявшихся за решение сверхсложной задачи. Даже чисто хирургической техники им не хватало для ее выполнения, а ведь перемена пола, как мы уже знаем, – это проблема прежде всего комплексная, лежащая на пересечении сексологии, психиатрии, нейроэндокринологии и хирургии. К пациенту отнеслись ничуть не более трепетно, чем если бы, скажем, ему удаляли аппендикс: сняли швы, убедились, что нет нагноения – и может идти на все четыре стороны. Сложнейший период реабилитации пациент провел наедине с собой, лишенный даже самой примитивной дружеской поддержки: ведь рядом с ним не было никого, с кем он мог бы поговорить откровенно. Боясь, что тайна станет известна жениху, а затем и мужу, Рахим оборвал все старые связи…

Отсюда, кстати, и второе предположение напрашивается: не была ли совершена трагическая ошибка в самом начале сватовства? Не решившись рассказать о себе правду, Рахим заложил в основу отношений с будущим спутником жизни бомбу замедленного действия. Не отсюда ли это губительное ощущение лжи, самозванства, которое привело в конце концов и к разочарованию в семейной жизни, и глубже – к самоотрицанию?

Мне могут возразить: ну а был ли у вашего пациента выбор? Разве мог он, в самом деле, признаться во всем молодому человеку, видевшему в нем обычную девушку? Но в том-то и дело, что мог. Одна из самых таинственных загадок транссексуализма заключается в том, что очень часто еще до хирургического и медикаментозного воздействия, до смены документов сексуальные партнеры распознают в этих людях их «истинный», то есть обратный биологическому и паспортному пол. Вспыхивают романы, складываются семьи. Любовь толкает на изобретение немыслимых разновидностей сексуальной техники, благодаря которой оба могут быть счастливы. Сплошь и рядом именно эти прочные, устоявшиеся связи толкают транссексуалов на борьбу за изменение пола: перед собой и людьми им хочется выглядеть нормальной парой, законно оформить свои отношения, без чего невозможно усыновить ребенка или справиться с многочисленными бытовыми трудностями. Как повел бы себя, узнав правду, молодой человек, связавший свою судьбу с Рахимом, я, естественно, сказать не могу. Но разве помог изначальный обман хоть что-нибудь выиграть в итоге? В самой любви, которой так дорожил Рахим, был растворен страшный яд: мысль, что это подкупающее тепло, восхищение, страсть – все адресовано, по сути, не ему, а какому-то третьему, вымышленному, призрачному существу.

Эти детали крайне осложняют анализ. Если опыт был поставлен в нечистых условиях, насколько можно доверять результату? Но с другой стороны, жизнь – не лаборатория. В каждой реальной судьбе есть какие-то свои, неповторимые особенности, и только проследив несколько судеб, можем мы получить представление о том, что составляет признак явления, а что должно быть расценено как принадлежность одного конкретного случая.

И действительно, некоторое время спустя такая возможность представилась.

Героиней моего рассказа на этот раз будет Тамара, хотя и она в момент нашего знакомства носила мужское имя. Для полноты сходства упомяну, что вся ее жизнь – и в мужском и в женском обличии – тоже была связана с танцем, но не классическим, а эстрадным. Внешне трансформация прошла исключительно удачно. Тамара стала примой Ленинградского мюзик-холла, получила звание, у нее были толпы поклонников, она – вершина преуспеяния для советского человека! – вошла в число «выездных» артистов, а постоянные заграничные гастроли обеспечивали фантастически высокий, но общим меркам, материальный уровень. Семейная жизнь тоже сложилась, муж, что называется, носил Тамару на руках, при этом никаких недомолвок между ними не было. Короче говоря, насколько Рахим мог показаться пасынком судьбы, настолько же Тамара выглядела ее любимой, балованной дочкой.

Но вот передо мной ее письмо, написанное через пять лет после смены пола.

«Чуда, Арон Исаакович, не произошло. На месте одних страданий возникла масса других. И кажется, что они гораздо тяжелее, чем предыдущие. Все вокруг меня ложь. Я одеваюсь в чужое платье, я всех обманываю и что самое страшное – лгать я должна до конца жизни, твердо зная, что настоящей женщины из меня никогда не выйдет.

В коллективе меня любят, люди ко мне тянутся. Муж все такой же красивый и так же обожает меня. У меня с ним полное взаимопонимание во всем… кроме секса. Половой жизни для меня не существует. Я не испытываю оргазма, вообще никаких чувств. С моей стороны – только долг. Секс воспринимаю как какую-то гнусность. К сожалению, муж понимает это превратно и продолжает меня сильно ревновать.

Последние годы исчезла инициатива, пропала всякая естественность. Я чувствую, что нарушила природу и теперь перед ней в ответе. Исчезли мои стремления, исчез апломб, кураж. Когда разговариваю с женщинами, чувствую, что у них есть фундамент, – у меня его нет! Роль женщины, в которую я вошла с детских лет, – это всего лишь роль, чужая роль. Я жила в мире фантазий и грез, а когда очнулась – поняла, что все это не мое! Внимание мужчин меня раздражает.

Из года в год прогрессирует физическая слабость. Живу, что называется, на таблетках. Когда мне дают новый препарат, первое время испытываю облегчение, настроение поднимается, появляется внутреннее горение, вдохновение, радость, но потом все возвращается к прежнему. По-моему, меня убили гормоны. Иногда яркие сновидения – я вновь мужчина. Просыпаюсь в тоске. Давит пустота, никчемность. В этой жизни меня держит только теплое отношение мужа, все остальное я со сменой пола потеряла – близких, родных и саму себя».

В этом письме звучат те же жалобы, хотя многие обстоятельства не совпадают. Тамара не прибегала ни к какой конспирации, но все равно она страдает, чувствуя себя обманщицей. Мираж развеялся. Победа обернулась горьким поражением. По существу, оба, и Рахим, и Тамара, признаются в одном и том же – в иллюзорности своего былого мнения о себе, в превратности собственной самоидентификации. То, в чем они видели проявление своей женской души и что должно было раскрыться в полную силу благодаря вмешательству хирургов, теперь стало казаться пустой фантазией. Выяснилось, что быть женщиной – это нечто иное, для них недостижимое. Тамара нашла очень точные слова: они действительно потеряли себя.

Тот же мучительный путь – от радушных надежд, от эйфории к разочарованию – проходят вместе с пациентами и врачи. Конечно, не все их попытки приводят к такому горестному результату, возможно даже общая статистика, если бы мы ею располагали, показала бы преобладание удач над неудачами. Но очень уж тяжело переживается каждая из этих неудач.

Бывали в недолгой истории этого направления медицины периоды острейших кризисов, когда вчерашние энтузиасты объявляли о прекращении работы. Мы бессильны решить эту проблему, помощь пациентам оборачивается для них еще более злой бедой! Такое решение, например, приняла однажды знаменитая клиника половой идентичности в Балтиморе (США), один из самых уважаемых в мире центров. Этому предшествовал период, когда специалисты этой клиники, воодушевленные расширяющимися возможностями хирургии, гормонотерапии и психологии, поставили, что называется, операции на поток: только скажи, что ты недоволен своим полом, и тебя обслужат по высшему классу. Тем тяжелее было встречаться несколько лет спустя с людьми, жестоко обманувшимися в своих ожиданиях.

Но и мораторий продержался недолго. Это решение тоже оказалось неудовлетворительным. Клинику продолжали осаждать люди, исполненные решимости добиться операции, и нужно было вообще не иметь сердца, чтобы хладнокровно указывать им на дверь. Приходили страшные известия: о самоубийствах, о варварских попытках самокастрации. Кто будет следующим? Может быть, тот самый пациент, которому мы, из самых лучших побуждений, отказываем в исполнении его желания?

Поставьте себя на место врача, который слышит от пациента: если вы не пойдете мне навстречу, вот что я с собой сделаю! Правда, давно замечено, что угрозы далеко не всегда выполняются. Транссексуалы, если называть вещи своими именами, склонны к шантажу, это один из присущих им способов взаимодействия с внешним миром, обусловленный своеобразием их психики. Но какая польза врачу от того, что он это знает? Невозможно отличить пустое запугивание от готовности совершить страшный, непоправимый поступок. Сами наши пациенты не всегда бывают способны предсказать собственное поведение.

Еще одна опасность всегда подстерегает нас в работе с этой категорией пациентов – я назвал бы ее эскалацией потребности. Цель достигнута, а внутренний механизм, нацеливающий на ожесточенную борьбу с миром, оборотов не снижает. Начинаются новые атаки на врачей, выдвигаются новые пожелания. Иногда они касаются дальнейшей реконструкции гениталий: хирурги, видите ли, оплошали. То есть они сделали все возможное на момент операции, но теперь техника ушла в вперед. Выходит, что в первый раз был допущен своего рода брак, значит, работа должна быть переделана. И это еще не самые фантастические запросы. Почему трасформация не принесла мне того счастья, на которое я рассчитывал? – спрашивает человек. И сам же отвечает: конечно же, потому, что она не завершена. Вершина женского существования – материнство. Следовательно, нужно добиться, чтобы мне была дана способность зачать и родить ребенка! Вы говорите, что это невозможно? Чепуха! Пересаживают сердце? Пересаживают почки? Так почему же нельзя трансплантировать все органы репродуктивной системы – яичники, матку?

Уже несколько месяцев хожу под впечатлением тяжелейшего разговора, к которому я никак не был подготовлен. Пришла пожилая женщина, сказала, что разыскивает хирургов, с которыми, как ей запомнилось, много лет назад я сотрудничал. Мы разговорились. Имя посетительницы ни о чем мне не говорило, внешность и подавно стала неузнаваемой, но потом в памяти что-то забрезжило – действительно, был такой молодой человек, из числа тех, кто с особым упорством добивался операции. Меня приглашали на консультацию, но дальнейшая его судьба до сих пор была мне неизвестна. Оказалась, что он настоял на своем и до последнего времени это решение казалось единственно правильным. Все, о чем грезят наяву мальчики-транссексуалы, сбылось по полной программе. Эффектная внешность, успех у мужчин, взаимная любовь и, наконец, замужество.

Но у всех этих благ оказался ограниченный срок действия. В молодости они и вправду служили источником счастья. С течением же лет, их волшебная сила иссякла, а новые стимулы, соответствующие зрелой поре жизни, не появились. Возникло страшное чувство пустоты и фальши: «я не то, за кого себя выдаю». В житейском плане приближающаяся старость тоже принесла много горя. Умер муж. Его дети от первого брака, и прежде проявлявшие себя достаточно враждебно, тут окончательно распоясались. Ее выгнали из дому, лишили всего имущества. Закон был на стороне вдовы, но она даже не попыталась себя защитить. Приняла покорно случившееся: «так мне и надо, я – никто».

В тот вечер я услышал те самые слова, которые так страшили меня еще на раннем этапе работы: «Зачем вы, врачи, со мной это сделали? Да, я была настойчива, я не оставляла вас в покое, но мне простительно – я не медик. Я не могла предвидеть всего. А вы были обязаны уберечь меня от ошибки!» С кем угодно я мог бы вступить в дискуссию по этому поводу. Но этой женщине, переживающей полный крах своей жизни, возразить было нечего.

Зачем, однако, понадобились ей хирурги, чем они-то могли теперь помочь? Ответ меня ошеломил. «Я хочу поменять документы. Жить уже осталось недолго, но пусть хоть на могиле будет написано мое настоящее имя».

Вот как выглядит при ближайшем рассмотрении проблема выбора врачебной стратегии при транссексуализме. Как ни горько признавать, это не выбор наилучшего из имеющихся вариантов. Это выбор наименьшего из возможных зол. Потому и приобретает решающее значение фактор времени. Длительность наших контактов с пациентами не исключает ошибок, но риск, безусловно, уменьшается.

Не понимать этого, не видеть в действиях врача ничего кроме тупого упорства и бездушного формализма, укреплять в таком убеждении самих транссексуалов – значит брать на свою душу тяжелейший, несмываемый грех.

 

Человек нарождается вновь

 

Есть ли альтернативы операции при трансексуализме?

Расскажу еще одну историю, из самых давних. Одна из главных ее особенностей была в том, что развернулась она и достигла кульминации в глуши, в маленьких городах и поселках, куда никакой информации о транссексуалах, меняющих пол, тогда еще не донеслось, Наташа, назову ее так, не могла руководствоваться в своей жизни ничем, кроме внутреннего побуждения. Но оно в ней было настолько сильно, что даже окружающие согласились признать в ней мужчину. Никто не оспаривал ее права ходить в мужской одежде, работать в мужской бригаде и называть себя Виктором. Щекотливая ситуация создалась, когда решался вопрос с общежитием: поселиться в мужской комнате сама Наташа не стремилась, но и среди женщин ей было неуютно. В конце концов ей выделили отдельную комнату, что со стороны администрации вполне можно было считать верхом терпимости и доброты.

Там же, в общежитии, Наташа встретилась с девушкой, пробудившей в ней страстную любовь и такую же сумасшедшую ревность. У Насти, так звали эту девушку, было много поклонников, но она видела в них только грубых, примитивных парней, не умеющих даже красиво сказать о своих чувствах. Виктор был совсем другим. Он дарил ей цветы, конфеты, посвящал неуклюжие, но потрясающе искренние стихи. Оттолкнуть его девушка была не в силах, хотя подруги и внушали ей, что Виктор – гермафродит и связываться с ним опасно. Роман развивался бурно, мучительно, и все это время его герои, ссорились они или сходились вновь, чувствовали себя, как в аквариуме, – в условиях общежития нельзя было ступить и шага, чтобы это тут же не становилось известно всем. Это побудило молодых людей уехать туда, где тайна Виктора никому не была бы известна.

У Насти проблем с переездом не возникло. По совету своих родных она нашла еще один маленький городок, где требовались строители, устроилась работать маляром, прописалась, сняла квартиру. Виктор, он же Наташа, сразу оказался в тупике. Дерзости, свойственной, как мы уже знаем, женщинам-мужчинам, хватило на то, чтобы подделать паспорт. Но не было военного билета, а без него документы на прописку не принимали. Именно это затруднение, а вовсе не надежда получить профессиональный совет или помощь, заставило мою будущую пациентку обратиться к харьковским, а затем к московским врачам. Врачи должны были дать хоть какую-нибудь справку, и Наташа рассчитывала, что «творчески» поработав над ней, то есть вписав пару нужных слов, сможет представить в милицию официальное заключение о непригодности к военной службе. Как ни странно, этот фокус удался.

Когда все формальности были улажены, влюбленные зарегистрировали брак.

«Невозможно описать каждый день нашей жизни, – читаем в записках Натальи. – За год, прожитый нами вместе, я не раз слышал от Насти:? Витенька, я так счастлива! ¦ Мы постепенно все больше и больше привязывались друг к другу. Каждый из нас с работы спешил скорее домой, чтобы увидеться. Мы не могли насмотреться друг на друга и нацеловаться.

Однажды у нее пошли месячные. Она страшно мучилась болями в животе. Я ничего не заставлял ее делать дома – со всем справлялся сам, и стирал, и убирал, и есть готовил. В тот раз ей было особенно плохо, и она сказала:? Как болит, Витенька, ты не можешь себе представить, если бы хоть один мужчина испытал это!». Я решил признаться, что и у меня бывает менструация, поэтому я все понимаю и очень ей сочувствую. Настя удивилась, но так как ничего не знала о гермафродитах, то приняла это как должное. «Ну и пусть, – сказала, – все равно я тебя люблю!.

На кирпичном заводе я получал мало. Настя перешла на хлебозавод. Там три смены. Я здорово уставал, но все равно в двенадцать ночи всегда ходил провожать ее или встречать. Потом я поступил в литейный цех формовщиком, с деньгами стало легче. Все постепенно налаживалось. Но я мучился страхом, что рано или поздно обман раскроется. За себя я не боялся, а за Настеньку переживал. Из-за этого мы ссорились по пустякам, но, к счастью, тут же мирились. С каким трудом я добился, чтобы она стала моей женой! И как глупо потом потерял!

Настин брат с семьей жил в Эстонии. Мы поехали к ним в гости. Там был богатый совхоз, не дома, а дворцы. Платили рабочим очень хорошо. Родные стали уговаривать переехать к ним жить. И мы согласились, хотя хорошо помню: у меня было предчувствие, что вот переберемся – и что-то случится. Они все вместе останутся там, а я уеду. Так и вышло. А ведь если бы мы не затеяли этого переезда, то вряд ли я был бы разоблачен…»

Что именно произошло в Эстонии, я не помню, и в записях об этом ничего больше не сказано. Сохранился в памяти лишь результат пережитой драмы: весь свой вулканический темперамент Наталья направила на то, чтобы добиться хирургической трансформации пола. О том, что это возможно, ей стало известно еще во время поездки в Харьков и в Москву, но поскольку Настя знала и принимала ее такой, как она была, информация прошла мимо сознания. Теперь же Наташа видела в операции единственны выход. И я должен сказать, что объективно все данные были за то, что ей удастся настоять на своем. Из всех женщин-мужчин, проходивших в тот период обследование в нашей клинике, ее психологические особенности, да и вся история ее жизни в наибольшей степени соответствовали диагностическим критериям транссексуализма.

Но случилось непредвиденное. В один прекрасный день, без объяснения причин, Наталья подошла к своему лечащему врачу и сказала, что хочет выписаться. Мало того: призналась, что покинуть больницу ей хотелось бы в женской одежде, но денег на покупку нет, как быть, она не знает. Врач уговорила Наташу подождать до вечера, помчалась домой, разворошила весь свой небогатый гардероб, кое-что прихватила из вещей своей дочери и с полными сумками вернулась в отделение. Наташа переоделась, с большим удовольствием осмотрела себя в зеркале и ушла. Вернулась через несколько дней, чтобы попрощаться со всеми, объявила, что решила уехать из Москвы, что от операции отказывается и начинает новую жизнь. «Мне сейчас трудно объяснить что-либо, но как соберусь с мыслями, я тут же напишу!» – сказала на прощание Наталья. И точно, через несколько дней пришел по почте толстый пакет.

Своей исповеди Наталья предпослала примечательное название: «Человек нарождается вновь».

«В душе произошла великая революция. Стремление изменить свой пол, стать мужчиной, лопнуло, как мыльный пузырь. Я возвращаюсь к действительности, к прекрасному образу женщины, выхожу из состояния двойственности, из этой непосильной и ненужной роли – роли мужчины. К прошлому возврата не будет, но это понятие нужно укреплять. Эти вкоренившиеся и такие ненужные для женщины мужские привычки надо отбросить. Конечно, это постепенно, но начало есть. Я себя обокрала в жизни, но у меня есть молодость, силы, здоровье, я все это наверстаю. И буду драться за свое достоинство, как львица. Пусть я не мужчина, но я человек со всеми своими нормальными свойствами. И ничего, что в жизни будут трудности, главное, что я не калека. Конечно, я вижу, как приезжают другие люди, такие, как и я, и как они мучаются своей двойственностью, но до их сознания еще не доходит то, что дошло до меня. Никакой операции не нужно делать. Им нужны какие-то другие пути.

Конечно, в сознании остается все то, что было в моей жизни. Но это был абсурд, это было не естественно, и поэтому я не буду переживать. Главное – впереди: мое будущее. Если я не выйду замуж, я все равно рожу для себя ребенка, но прежде всего подготовлю почву, чтобы произвести его не на голом месте. И это не порыв. Нет! Все сознательно продумано и взвешено.

Конечно, это нужно глужбе описать, но у меня, к сожалению, нет времени. Билет уже взят, пишу перед отъездом. Будет лучше, если я потом напишу в другой обстановке, более подробно, и пришлю А. И. Белкину.

Хорошо я все-таки сделала, что приехала в Москву и меня исследовали. Слава Богу, все кончилось хорошо, как после летаргического сна. Я постараюсь, если такие люди еще на моем пути встретятся, помочь им понять, что не стоит создавать себе искусственное несчастье, когда ты полноценный человек – мужчина или женщина.

Господи! Дай мне силы смириться с тем, чего я не могу изменить, дай мне мужество бороться с тем, что я должна изменить, и дай мне мудрость суметь отличить одно от другого».

Возвращение к действительности, пробуждение от летаргического сна, преодоление двойственности – сами слова, которые использованы в этом тексте, подтверждают подлинность совершившейся перемены. У другого человека, более начитанного и более искушенного в письме, их можно было бы посчитать литературным упражнением на заданную себе тему. Наташе неоткуда было заимствовать, слова могли родиться только в стихии ее собственных глубочайших переживаний. Но чем они были вызваны? Что заставило совершить это непосильное для транссексуала душевное движение – встать выше себя, посмотреть на себя со стороны?

Прямого ответа исповедь не дает. Для такого прорыва в самоанализе силенок Наташе не хватило. Потому, вероятно, она и хотела прислать мне еще одно письмо – но оно либо не дошло, либо так и не было написано. Придется нам поэтому ограничиться только теми намеками, которые содержатся в присланном тексте.

В одно время с Наташей обследование проходила Марина, называвшая себя Славой, – еще одна женщина-транссексуал. Ее жизнь была нескончаемой цепью любовных приключений, о которых она с гордостью рассказывала всем. Наташу страшно коробило от этой безудержной похвальбы. Ее собственное отношение к любви было совсем другим – возвышенным, романтическим. Травма от крушения иллюзий, связанных с браком, еще не изгладилась. Но когда человек лежит в больнице, да еще в чужом городе, выбор у него невелик – с кем общаться, как проводить свободное время.

Слава же и в Москве активно продолжал расширять свой дон-жуанский список. С одной из новых подружек, он познакомил Наташу. Девушку звали Леной. Она была удивительно хороша собой, но не только красота поразила Наташу – Лена показалась ей «замечательным, рассудительным человеком, в котором есть кое-что еще от детства». Вспыхнула любовь. Но хозяином положения был Слава. Наташе оставалось занять позицию «третьего лишнего» – тихо сидеть в сторонке, наблюдать и думать.

Если Наташа права и толчком к совершившемуся в ней душевному перевороту действительно была встреча с Леной, то решающую роль тут, думаю, могла сыграть сшибка экстраординарных по силе чувств – влечения и ревности. Всплеск эмоций обострил у Наташи проницательность. Она увидела, что Слава нравится Лене, но не очень серьезно. Однако, он очень настойчив, самоуверен и вполне способен добиться успеха. Но то ли это, чего заслуживает Лена, которую Наташа уже успела мысленно наделить самыми прекрасными женскими качествами? Такой ли должна быть первая любовь у прелестной чистой девушки? Вся эта сцена, когда Слава, как мог старался загипнотизировать Лену своим натренированным обаянием, вдруг показалась Наташе отвратительной. Кто такой этот Слава? Разве он мужчина? Нет, это ряженый – в его ухватках есть что-то уродливое карикатурное.

Это было страшное открытие, страшное для самой Наташи, которая увидела в этом карикатурном образе и себя. Защита могла быть только одна – отмежеваться от привидевшегося уродства. «Да, я влюбилась во второй раз, но почувствовала, что эта любовь уже не такая, не как мужчины к женщине. Глупого чувства у меня к Лене не было, а было что-то родственное. Мне не хотелось повторить то, что было раньше с Настей. Я поняла, что от Славки эту девочку надо уберечь. И от себя тоже».

Чтобы спасти Лену, нужно было рассказать ей правду. «Разоблачить» Марину-Славу труда не составило, а откровенность в отношении самой себя потребовала огромного нравственного усилия. К счастью, Лена и в самом деле оказалась добрым и чутким человеком и к тому же не полным профаном в медицине: она работала медсестрой в железнодорожной больнице.

Как это чаще всего и бывает у транссексуалов, Наташа всегда ощущала психологический барьер в общении и с женщинами, и с мужчинами. С самого детства у нее не было ни друзей, ни подруг. Опыта открытого обсуждения своих проблем она не имела – врачи в данном случае не в счет, слишком большая дистанция разделяет врача и пациента. Впервые появился близкий человек, сочувствующий, сопереживающий перед которым можно было открыть душу.

Но и то не до конца! Интуиция подсказала Наталье, что нельзя рассказывать Лене о том, какие отношения связывали ее с женой. «Мы жили, как брат в сестрой», – такую выбрала она версию. Что же заставило ее ограниться полуправдой? Я вижу только одно возможное объяснение. В контексте тех признаний, которые были уже сделаны, близость с женщиной выглядела бы чисто гомосексуальной, а отождествление себя с лесбиянками было невозможно, это означало бы зачеркнуть собственное «Я». Наташа не подругу обманула – она сыграла в прятки с собой. Но не исключено, что сам этот наивный маневр был еще одним шагом к прозрению.

Из письма Наташи я с удивлением узнал еще об одном важном эпизоде. Собственно, знал я о нем и раньше, но не подозревал, какое он имел значение. Я уже говорил, что в нашей практике интенсивно использовались кинокамеры и магнитофоны, но в тот период мы работали с ними преимущественно «для себя» и только начинали эксперименты по демонстрации записей самим пациентам. В группе гермафродитов результаты обнадеживали, транссексуалы же, как правило, были непробиваемы. Они видели себя на экране точно такими же, как рисовал им их внутренний взор, эффект взгляда на себя со стороны не срабатывал.

С Наташей получилось по-другому – видимо, почва была уже подготовлена. «Посмотрев немного фильм о себе, я пришла в ужас. Неужели это я? Бог мой! Это просто игра, роль, совсем не то. И это еще больше отравило в душе то, как я вела себя в мужской одежде и все прочее! Черт знает, что такое! Мне просто захотелось подойти и ударить этого Виктора, или же сказать: какой же ты дурак или дура! Ведь я понимаю и люблю все прекрасное, что есть в жизни. А это просто дурь!» И дальше – изумительный по своей бесхитростной ясности вывод: «Если женщина ходит в мужском, курит, коротко подстрижена, работает на мужской работе, ведет себя по-мужски – это не значит, что она мужчина». Точное повторение того, что мы с вами читали в дневниках Рахима! Только без той чудовищной цены, какую Рахим заплатил за прозрение…

В истории Наташи слишком многое зависело от Его Величества Случая, чтобы опереться на него в методических целях. Но этот опыт укрепил меня в мысли, что альтернативы операции могут существовать. Приоткрылись и какие-то маленькие психологические пружинки, знание которых не раз помогало мне в дальнейшем. Я не знаю, удалось ли Наташе исполнить свое намерение и стать проповедницей «антитранссексуализма» – отвращать подобных себе от «искусственного несчастья», как очень точно она выразилась. Но ее записи, как часть нашего архива, сам ее пример исправно служат этой цели.

А можно ли добиться полного избавления от транссексуализма? Многие специалисты считают любые попытки заведомо безнадежными. Приговор звучит примерно так: и не старайтесь, и не пытайтесь – все равно ничего не получится. Этому твердо сложившемуся мнению я могу противопоставить всего лишь один случай. Но и единичного результат достаточно, чтобы с удвоенной энергией продолжать поиски.

Пациент, о котором я хочу рассказать, приехал из Сибири, хотя принадлежит он к славной грузинской фамилии. Грузин у нас традиционно считают супермужчинами. Отар же чуть ли не с пеленок стал называть себя девочкой. В детстве его идеалом была сказочная Снежная Королева – холодная, недоступная красавица, повелевавшая всеми. Даже во сне – а мы в течение долгого времени анализировали все его сновидения – этот молодой человек никогда не видел себя мужчиной. После нескольких телешоу, поставленных в уже знакомом нам ключе, Отар полностью уверовал, что путь к счастью лежит только через операцию. Эти же передачи предопределили его отношение к врачам. Мы не кинулись сломя голову исполнять его желание, а потому в его глазах сразу стали врагами. И я просто не представляю себе, как можно было бы переломить эту ситуацию, если бы не наши кассеты с исповедями пациентов, тетради с их дневниками, их письма, написанные через пять, десять, пятнадцать лет после операции.

В отличие от тележурналистов, мы не заботились о пропагандистском эффекте, не старались запугать пациента. Цель была совсем другой – показать реальную перспективу. Чуда не произойдет. Все, что способна сделать медицина, – это сначала убить в нем мужчину (что будет сопряжено с большими страданиями, с физическим дискомфортом), а затем воспроизвести хирургическими средствами некое подобие женского организма. Приблизит ли это к осуществлению его мечты? Вполне возможно. Такие примеры есть, их не выдумывают специально для телевизионных передач. Но исход может быть и другим, это своего рода лотерея, до самой последней минуты никто не знает, кому какой выпадет билет… Отар не был бы транссексуалом, если бы под влиянием этих доводов отказался от мыслей об операции. Но он решил попробовать полечиться, оставляя за собой право в любой момент вернуться в своим требованиям. И уже это было огромной победой.

В работе с Отаром мы использовали комплексный метод – психотерапию, основанную на психоанализе, в сочетании с гормональными препаратами. Психоаналитики давно отступились от транссексуалов. Ничего не дает сам по себе и прием гормонов. Гормон слеп, его психологическое воздействие целиком определяется ситуацией – внешними обстоятельствами или событиями в духовном мире человека. Зато совмещение этих факторов, благодаря уже знакомому нам тоннельному эффекту, не только удесятеряет их силу, но и направляет ее на определенные точки в мозговых структурах.

Беда наша в том, что пока приходится двигаться наощупь. Настоящие строители, при прокладке тоннелей могут заранее начертить карту, проложить маршрут, рассчитать, какие ресурсы, в каком соотношении потребуются для совершения необходимой работы. Нам до этого еще далеко. Но иногда интуиция дает правильные подсказки.

Маленький мальчик прокрадывается в комнату матери, надевает ее красивую кружевную комбинацию, туфли на высоком каблуке, смотрится в зеркало. Его охватывает восторг: из зеркала на него смотрит настоящая королева! Но счастье длится недолго. Появляется бабушка, ругает его, отнимает мамины вещи. Что это он выдумал, белье может порваться, испачкаться! Мальчику страшно, он понимает, что сделал что-то плохое, но не может забыть об испытанном им наслаждении. Оно остается самым важным открытием…

Когда Отар рассказывал о своем детстве, этот эпизод был заслонен позднейшими, более отчетливыми воспоминаниями. Но на сеансе психоанализа он всплыл в мельчайших подробностях, включая даже запах, исходивший от тонкого шелка. Этот запах играл огромную роль и в дальнейшем, когда переодевание в материнские платья стало для мальчика настоящей потребностью. Никакие другие занятия, развлечения, никакие подарки не приносили ему такой острой, охватывающей все существо радости. И с возрастом волны этого душевного подъема поднимались все выше.

Клинический опыт подсказывал, что эти эмоциональные «свечки» не позволят пациенту вырваться из заколдованного круга. Нужно было их пригасить, снизить в глазах Отара их значимость. Помог, как и во многих подобных случаях, окситоцин. Этот препарат, вводимый в малых дозах перед началом психоаналитического сеанса, нейтрализовал эмоциональное давление давних переживаний. Впрочем, вряд ли читателю много скажут названия применявшихся при гормональной терапии лекарств. Скажу лишь о результате: мало-помалу была расшатана рабская зависимость эмоциональной сферы от транссексуального феномена.

Не прерывая курса психотерапии, поддерживаемого гормонами, мы предложили Отару включиться в игру. Он должен был познакомиться с девушкой и завязать с ней отношения в роли ловеласа. К сожалению, первый опыт оказался неудачным, а второй – и того хуже: так уж распорядилась Фортуна, столкнувшая Отара с двумя мегерами подряд. Пациент отреагировал очень бурно, даже сказал, что прерывает лечение. Но тут, чисто случайно, завязалось еще одно знакомство, и Отар, впервые в своей жизни, оказался в положении мужчины, которого, как он выразился, старается «закадрить» симпатичная девушка. Встречаясь с ней, Отар старательно выполнял программу, которая была нами заранее проговорена, но был при этом холоден, чувствовал себя то ли плохим актером, то ли бездушным роботом. Впору было сказать, что эксперимент закончился неудачей… Но даже внешняя имитация мужского поведения дала неожиданны эффект. После одного из свиданий Отар впервые увидел себя во сне в своем истинном поле. В этом сне он был с женщиной, он поцеловал ее в грудь. Охватившее его при этом чувство долго сопровождало его и наяву.

Внимательный читатель наверняка уже заметил сходство терапевтических подходов к транссексуалам и гомосексуалам. Это закономерно при достаточно близком родстве этих состояний. Но инверсия при транссексуализме затрагивает несравненно более глубокие структуры личности, образуя целую систему стойких комплексов. Нарушение в выборе объекта полового влечения – всего лишь одно звено в этой системе. Но если здесь удается добиться сдвига, то и остальные блоки становятся более податливыми.

Колоссальное значение для Отара имел первый настоящий контакт с женщиной. Когда психологически он был к нему уже подготовлен, да и партнерша стала проявлять нетерпение, я заметил в пациенте странную боязливость. Он все откладывал, тянул, придумывал отговорки… Я уловил здесь крайне болезненную струнку, имевшую, возможно, отношение к формированию самого транссексуального синдрома. Будучи подростком, Отар постоянно ощущал свое отличие от мальчишек-сверстников. Они были выше ростом, сильнее, их излюбленные забавы требовали большой ловкости и выносливости, – и именно своей удалью и вызывали восхищение подружек. Не только это заставило Отара сказать о себе: я – женщина, но и это в том числе. Задачи, которые жизнь ставит перед мужчиной уже в 14 лет, казались подростку непосильными. И вот теперь, накануне решающего свидания, вся неуверенность в себе, сопутствовашая половому созреванию, заговорила во весь голос. Он просто боялся осрамиться, оказавшись с женщиной в постели… К счастью, в нашем арсенале нашлось достаточно средств, чтобы подкрепить его перед трудным испытанием, и оно прошло более чем успешно.

Недавно Отар приезжал в Москву. Он очень изменился за два года. Было видно, с каким удовольствием и гордостью демонстрирует он свои достижения. Я не решился бы сказать, что прошлое полностью преодолено и он превратился в обычного мужчину. Как и на начальных этапах лечения, он скорее играет эту роль. Но теперь делает это мастерски, с наслаждением. Так же, как и в былые времена, для него исключительно важен ритуал одевания. Отар в курсе всех веяний мужской моды, но явно предпочитает вещи, символизирующие силу этого пола: куртки, расширяющие фигуру в плечах, массивную обувь, которая придает значительность каждому шагу и превращает походку в поступь. Сохранилась и страсть к украшениям, но утоляется она теперь за счет множества металлических заклепок, пуговиц, цепей. Знаком глубокой перемены стала для меня перестройка обонятельных рефлексов. Я понял, что запах по-прежнему служит для Отара камертоном, которому послупшны все душевные вибрации, но это уже не нежные, сладковатые ароматы духов, неотделимые от образа матери, а специфическая терпкость дорогой мужской парфюмерии.

Отар, несомненно, пользуется успехом у женщин. Его приход в кафе или в магазин никогда не остается незамеченным: продавщицы, официантки, барменши сразу же оживляются, начинают рассыпать улыбки и кокетливые взгляды. Отар в совершенстве освоил этот бессловесный язык и не упускает случая попрактиковаться в нем. В сущности, его поведение осталось прежним. Он постоянно провоцирует ситуации, заставляющие окружающих проявить свое отношение к нему. Его самоощущение нуждается в такой непрерывной подпитке, как комнатный цветок – в регулярном поливе. Но содержательная часть этих сигналов, поступающих извне, теперь должна быть другой: «ты парень что надо».

Эта метаморфоза внушает оптимизм. Я не переоцениваю достигнутого. Наш пациент не превратился в мужчину, он по-прежнему принадлежит к третьему полу. Переключились лишь силовые линии психологической ориентации – с женского пола на мужской. Но пусть это всего лишь роль – Отар выглядит в ней гораздо органичнее, чем в своем былом стремлении к женскому совершенству. Что ни говорите, природа берет свое. И адаптироваться к жизни в этом своем качестве ему стало несравненно легче. У него появились планы, мечты, свободные от мучительных забот о собственной половой принадлежности. В Москву он приехал не только повидаться со мной, но и получить информацию о приеме в театральные институты. Не мне судить, есть ли у него полноценные актерские данные, но если смотреть с моих профессиональных позиций, стать «человеком с тысячью лиц» Отару очень бы подошло.

Коллеги могут мне сказать, что ни Отар, ни Наташа не страдали, судя по всему, так называемым ядерным транссексуализмом. Так принято в медицине обозначать самые резкие, самые выраженные его формы. Ядерный транссексуализм не только не согласился бы на попытку лечения – он и разговаривать с врачом на эту тему никогда бы не стал. Динамика становления сексуальности у этих людей такова, что смена пола становится для них безусловной, жизненной необходимостью. Но встречаются ядерные транссексуалы чрезвычайно редко. За все годы работы мне встретилось не более 10 таких случаев. И нет другого способа удостовериться в этом диагнозе, кроме длительного педантичного прощупывания, наблюдения за человеком в череде различных жизненных ситуаций.

Неядерные, краевые формы транссексуализма достаточно разнообразны. Не раз приходилось убеждаться, что пациенту вполне достаточно смены паспортного пола. Если удавалось им в этом помочь, на операции они больше не настаивали. У себя в отделении мы ввели в правило прохождения перед операцией годичного испытательного срока. Пациенты получали необходимые документы и должны были прожить год в новой социально-психологической роли: найти работу, сжиться с коллективом, создать себе соответствующее окружение. Экзаменовала сама жизнь, и далеко не все справлялись с ее требованиями. А с другой стороны, реальное существование в ином поле не всегда оказывалось таким лучезарным, как это рисовалось в мечтах. Вспоминаю немало бесед, в ходе которых мы с пациентом приходили к общему мнению, что проблемы, мешающие ему нормально жить, не исчезнут при переходе в другой пол.

Добиться изменения паспортного пола было чрезвычайно трудно. Никакими юридическими нормами такая процедура не предусматривалась, приходилось искать окольные пути. Теперь, как я уже упоминал, новый Закон о записи актов гражданского состояния предусматривает возможность изменения пола. Общество сделало громадный шаг вперед, признав, что не всем его членам предначертано пройти путь от колыбели до могилы под знаком одного из двух полов. Но разработчики закона тут же перечеркнули это завоевание, сделав хирургическую операцию обязательным условием внесения изменений в запись о рождении. Тем самым нас – и врачей, и пациентов – лишили возможности маневра. Отказаться от идеи испытательного срока я никак не могу. Но это толкает на поиск путей в обход закона.

Жестокость и непонимание продолжают доминировать в отношении к третьему полу даже в тех случаях, когда общество пытается проявить широту души…

Что сказать напоследок?

Мое профессиональное знакомство с третьим полом началось лет сорок назад. Срок порядочный в масштабе одной человеческой жизни, – и одновременно ничтожно малый, если судить о нем по меркам истории. Тем значительнее кажутся мне перемены, которые произошли на моих глазах.

В течение первых нескольких лет пациенты, относящиеся к этой категории, появлялись поодиночке и с большими интервалами. Но постепенно поток нарастал, и сейчас среди людей, обращающихся со своими проблемами в наш центр, эта группа – одна из самых многочисленных. Однако, это вовсе не означает, что третий пол стал более многочисленным, как и сорок лет назад ошибались те, кто считал подобные случаи редкими, чуть ли не исключительными. Точной статистики никто не знает, но в целом, я полагаю, из поколения в поколение сохраняется примерно один и тот же порядок величин. Сдвиги происходят совсем в другом.

Люди, рожденные под знаком третьего пола, мало-помалу перестают рассматривать это состояние как проклятье, как каинову печать своего рода, а следовательно, у многих из них нет уже, как было в прошлом, отчаянной потребности забиться куда-нибудь в угол, в густую тень, стать невидимым и не слышимым. Они знают, что природа, в большинстве случаев еще до рождения, поставила перед ними серьезную проблему, но ничего в этом стыдного или позорного нет – как и ко всякой сложной проблеме, к ней нужно искать подходы, пытаться ее решать.

Конечно, большая заслуга в том, что такой перелом совершился, принадлежит медицине и прежде всего – психоэндокринологии. Многие загадки третьего пола сегодня разгаданы, и не только в теории – есть уже немало средств, позволяющих исправить или как-то компенсировать несправедливость, допущенную природой. Но всего этого было бы недостаточно, если бы параллельно не шла эволюция массового сознания – в сторону большей терпимости, широты взглядов и уважения к личности каждого человека.

Погодите, да про нас ли это сказано? Последнее время господствующим стало прямо противоположное мнение – что люди ожесточились, озлобились, разучились сострадать друг другу. Что ж, примеров жестокости и злобы я и сам могу привести сколько угодно. Но не обманывает ли нас память, рисуя прошлое в розовых идиллических тонах? Чтобы не уходить далеко от темы, ограничусь судьбами которые только что прошли перед вами. Много ли доброты было в жизни моих пациентов? Много ли сочувствия и поддержки со стороны окружающих? Скорее наоборот! Скорее их отрицательное отношение к самим себе, в котором на 90 процентов заключалась их проблема. Об их существовании всем в общем-то известно, но мало кто удостаивает их своего внимания. Нам бы со своими проблемами как-нибудь разобраться, разве мало их в жизни нормальных, как мы обычно говорим, мужчин и женщин!

Попытаемся все же прервать эту давнюю инерцию равнодушия и жестокости. Присмотримся к людям, составляющим третий пол: кто они такие? Почему отличаются от большинства: Как складываются их судьбы? Можно ли отменить или хотя бы смягчить суровый приговор природы, который она выносит своим пасынкам?

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!