Традиционные радости нетрадиционной семьи

 

Для большинства моих пациентов острейшей проблемой был всегда поиск партнера. Если судьба не шла навстречу, сводя двух будущих любовников в университетской аудитории, в служебном кабинете, в общежитии или в гостях, им приходилось ловить шанс во всевозможных злачных местах. Но не все способны адаптироваться к специфической атмосфере тусовки. Пару раз непосредственный импульс к началу лечения был следствием неприятностей, постигших пациента во время таких посещений.

Подталкиваемые острой нуждой, гомосексуалы одними из первых освоили достижения компьютерной революции. Они быстренько застолбили свою территорию в Интернете, заменив виртуальной реальностью вонючие клубы и подозрительные кафе.

Передо мной толстая пачка сообщений, прошедших по каналам электронной связи всего лишь за несколько июньских дней 1998 года. Для одних это возможность излить сердце, для других – попытка вернуть исчезнувшего друга, для третьих – способ привлечь к себе внимание. Я попытался отобрать несколько наиболее характерных посланий.

«Я видел его только один раз. Мы провели вместе четыре часа, гуляя по улицам. На первый взгляд – обычный человек. Но оказалось – человек с ножницами. С ножницами для моего сердца, которое аккуратно вырезал и положил себе в карман. Может, потом выкинул, подумав при этом: „А что это такое у меня заволялось в кармашке?“

Я – человек, по отзывам близких мне людей, сухой, бесчувственный, оказался бумажным змеем, которого несет туда, куда дует ветер. Я потерял самого себя. Ищу, брожу по тем улицам, где мы ходили вместе. Почти каждый день. Каждый час смотрю на его фотографию: не забыл ли какую-нибудь его черту? Одно помню – улыбку. Она пригвоздила меня к автобусной остановке, размазала, растворила в жаре.

Люди! Я молодой, красивый, умный, обеспеченный, правда, еще и наглый, циничный, почти лишенный чувства юмора, не умеющий общаться со сверстниками из-за образа жизни и образования… Как я мог настолько сильно полюбить человека за четыре часа общения, что и есть не могу, и дышать не могу?

Я люблю его. Он меня – нет. Простите за отнятое время».

«Меня зовут Николай. Живу в Москве. Закончил институт. Работал в силовых структурах. Материально обеспечен. Хотел бы познакомиться с молодым парнем, пассивным, с хорошей внешностью. Но отношения могут сложиться, если увижу, что партнеру со мной хорошо, иначе это не для меня. Мне 25 лет, телосложение спортивное. Проблем не создаю».

«Хочу, как и многие, очень и очень хорошего – всерьез и надолго. Но жизнь бежит, и в ней редко встречается чудо. Поэтому – для затравки – готов за „мат. помощь“. Со спортивным, молодым, красивым, которого при всем при том еще не нашли агентства. Конечно, это грубо и неромантично, и утонченные эстеты жеманно поведут глазками и осудят. Но это не для них. Мне 36, актив, все на месте, не тусуюсь».

«Я не раз задумывался о нравах и традициях Древней Греции. В них что-то разумное есть. Не всегда родители могут дать вступающему во взрослую жизнь все необходимое. Мне 30 лет. Хочется познакомиться со старшеклассником или студентом для длительного и разностороннего общения».

«Высокий интеллектуал 26 лет ищет верного младшего (16? 22) друга. Возможна помощь и интеллектуальная поддержка».

«Хотел бы познакомиться с другом из Москвы, старше себя (мне 25), лет 30? 40, универсалом. В свободное от секса время читаю русскую классику и плаваю в бассейне».

«Слова отчаяния, прочитанные здесь, произвели на меня большое впечатление. Не могу сказать, что у меня нет проблем, к превратностям судьбы я отношусь очень даже болезненно. Но желания изливать свою страдающую душу у меня нет. Пишу с определенной целью – познакомиться с приличным человеком для разностороннего общения. Надоело каждый день: дом – работа, работа – дом. Материально независим, идти на содержание не собираюсь».

«Мне 24 года, живу и работаю в Москве. Хочу познакомиться с симпатичным и добрым парнем 25? 30 лет (не манерным, не тусовщиком, чистоплотным), который, как и я, увлекается компьютерами и всем, что с ними связано, тяжелым концептуальным роком и сексом. Очень хочу найти такого человека, который был бы мне не только очень близким другом, а намного больше, с которым я мог бы проводить все время вместе, любить друг друга. Но самое главное, что я ценю во взаимоотношениях между двумя людьми, это честность и порядочность».

«Только для постоянных отношений, молодой человек 26 лет, учитель русского языка и литературы, обычной внешности, не притязательный и не зануда, порядочный (есть хорошие друзья) познакомится с… Возраст не важен, как, впрочем, и все остальное. Главное – наличие желания иметь постоянные и надежные отношения. Я не тусовщик, люблю музыку и прогулки. Порядочность и конфиденциальность гарантирую».

«Мне 19 лет. Студент психологического факультета. Ласковый, нежный, но не без характера. Хотелось бы встретить человека старше меня, мужественного (активного). Для длительных, может быть, постоянных отношений».

«Заранее скажу, что не коллекционирую ночные приключения. От одиночества они не спасают. Чувство, способное принести настоящее удовлетворение, невозможно без серьезной душевной привязанности. Но нельзя игнорировать и зов плоти. Мой идеал мужчины – это воин, грудью защищающий своего боевого товарища, моя заветная мечта – иметь друга-офицера. При этом сам я ни в какой степени ни внутренне, ни внешне не женственен. Я – физик, образование университетское, круг моих интересов очень широк: естествознание, история (особенно древняя), политика, литература, изобразительное искусство. Спортом занимался с детства, люблю лыжи, велосипед, у меня фигура бегуна. Мне нужен мужчина, и душой, и телом. Я знаю, что способен на очень глубокие чувства, но я устал влюбляться в натуралов. Неужели среди наших (т. е. геев) нет парней и умных, и душевных, и спортивных одновременно? Ребята! Если кто знает, где такие водятся и как их найти, напишите! Век буду благодарен».

«Молодой независимый паренек ищет друга, симпатичного, жизнерадостного, не манерного, не гулящего, просто классного парня, а не корыстного завистника, для великих жизненных дел!»

«Меня зовут Игорь. Человек я современный, многого достиг в жизни, почти полный набор „нового русского“ в хорошем смысле слова, но пока думал о материальном, сложилось так, что потерял близкого человека, с которым был вместе больше трех лет… А хочется опять почувствовать, что на свете есть человек, которого ты любишь и который любит тебя, что ты не один, что у тебя есть общие с кем-то семейные заботы, маленькие радости… Друзья – это хорошо, но не то. Хотел бы встретить хорошего парня, ни в коем случае не глупого, доброго и порядочного, который, как и я, ищет постоянства в отношениях».

«Я не считаю себя геем, хотя натуралом тоже назвать себя не могу. У меня не было сексуального опыта в этом плане, да я особо и не стремлюсь его получить. Почти все мои знакомые – натуралы, и я люблю и принимаю их такими. Зачем сюда пишу? Просто среди моих знакомых нет людей, которые меня любили бы и понимали, которым я мог бы рассказать все… В общем, у меня нет друга.

Я ищу человека, для которого секс – это не то, на чем нужно строить жизнь и отношения, которому я мог бы доверить все, не опасаясь, что он меня не поймет или предаст. Мне 19 лет, учусь, насчет внешности – особо не жалуюсь, а насчет ориентации – даже сам не знаю, может быть би (надеюсь, это не будет решающим фактором)».

«В принципе меня можно считать счастливым человеком, у меня есть друзья, живы родители, доходная работа, ум, интеллигентность, обаяние и еще куча всяческих достоинств. Но хочу еще больше общаться, видеть, чаще смеяться… Просто – любить. В людях ценю – размеры. Ума, души, улыбки и… уау, в общем, все поняли. Где же ты, большой и добрый плюшевый медведь, под чью лапу можно забраться и успокоиться?»

«Здравствуй, мой милый. Мы не виделись уже три дня, а я соскучился так, словно прошел год. Последний раз мы не очень хорошо расстались. Не буду выяснять, кто виноват. Виноваты оба. Просто знай, мне очень плохо без тебя. Засыпаю в бреду, твердя три слова. Ты знаешь, какие это слова. Боюсь только, ты их не понимаешь.

Каждый раз, когда ты надолго пропадал, я не находил себе места. Но ты появлялся снова, и все повторялось. Вечные ссоры, недомолвки, пьянство. Помню, как мы встретились. Я сидел в парке, и ты первый подошел ко мне, попросил закурить. Ты был весь в слезах и жутко пьян. Тогда ты поссорился с родителями и ушел из дома. Тебе было негде ночевать. Мы пошли ко мне. Я напоил тебя крепким чаем и заставил умыться, потом постелил тебе на кровати, а сам лег на полу. Ты быстро уснул, а я долго сидел в темноте и смотрел на тебя. Лунный свет падал на твое лицо. Ты успокоился, улыбался во сне… Боже, я никогда этого не забуду!

Прошло несколько дней. Мы уже достаточно хорошо друг друга знали. Ты говорил, что любишь меня. Мой дом стал твоим домом. Но вдруг что-то сломалось. Ты стал исчезать, приходил пьяным, начались скандалы… Но не бросай меня. Я без тебя не могу. Я всегда с тобой, даже если меня не станет на свете, я все равно буду с тобой. Что еще могу сказать? Только три слова. Только три. Я тебя люблю».

«Смотря на себя со стороны, вспоминаю старый анекдот. В 20 лет – есть с кем, но негде и не на что, в 30 лет – есть на что, есть с кем, но негде, в 40 лет – есть на что, есть где, да не с кем! И хотя мне еще только тридцать, основная проблема – нет его, единственного и любимого, и где его искать – непонятно. Счастливые голубые пары – редкость, но надо искать, кто не пробует, тот не получает. Иногда такой опыт бывает болезненным. Знаю по себе. Прожив с человеком достаточно длительное время, постигаешь, что ты ему был нужен лишь из-за определенных соображений и дальше видеть тебя в своей жизни он не планирует. И все же не теряю надежды познакомиться с серьезным и смелым человеком, способным поддерживать постоянные и равноправные отношения. Материально я независим, высшее образование, много работаю, но все же стараюсь вести интересную жизнь. Я сторонник традиционных отношений в семье с нетрадиционной ориентацией. Если вам от 25 до 35, вы независимы и имеете серьезные намерения – пишите…»

«Если молодые, красивые, спортивные, состоявшиеся месяцами никого найти не могут, что уж тогда говорить о тех, кому особо гордиться нечем? Мне уже тридцать два, и я едва ли уже смогу общаться с человеком значительно младше себя. Ни заметным ростом, ни статной фигурой, ни плакатной внешностью я не отличаюсь. Все самое обычное, даже можно было бы получше. Собственные фотографии иной раз подвергают в такое уныние, что знакомые начинают утешать с изяществом слонов в посудной лавке: зато ты добрый, умный, веселый и т. п. И „голый“ секс меня совершенно не интересует, все-таки должны быть у людей еще какие-то точки соприкосновения. Вот поразмыслишь этак и ничего не напишешь. Но сегодня мне в голову пришла гениальная по своей простоте мысль: ведь не может же быть, чтобы среди трехсот тысяч людей, посетивших этот „сайт“, не нашлось ни одного с подобными моими мыслями и проблемами! Так, может быть, вместо того, чтобы в одиночестве хлестать себя ушами по щекам, стоит объединиться? Кому надоело заниматься самоистязанием – пишите!»

«Спасибо основателю этой доски! Не умею и не хочу писать сочинения про себя. Как правило, в письмах все такие замечательные, а на самом деле – наоборот. Мне 37/179/64. Дальше все нормально, но не люблю, когда сильно замыкаются на постели. Наверное, важнее общение и стабильность, здесь, в Москве, этого не хватает. Приехал я в этот город год назад и до сих пор один. Сказывается моя застенчивость. Может, и найду кого-нибудь по переписке?..»

Ни с какой стороны мы не можем считать этот материал репрезентативным. Владельцы компьютеров, даже если прибавить к ним тех, кто имеет к ним постоянный доступ, составляют уже значительный процент в населении, но еще далеко не большинство, а «безлошадным» в этот престижный клуб доступ закрыт. Не слышим мы и голоса тех, кто не ищет знакомства, и ничего не знаем о том, что за этим стоит: отсутствие такой проблемы, или неверие в возможность решить ее с помощью объявления, или своего рода брезгливость? Все это путает, искажает картину. Но зато у текстов, которые я хочу проанализировать, есть одно преимущество над данными опросов, проведенных по всем правилам социологической науки: это и в самом деле вопль души. Не ответ на вопрос, который составитель анкеты задает, исходя из собственных представлений и исследовательских интересов, а прямое отражение тех переживаний, которые сам человек считает наиважнейшими.

Любая анкета, разрабатываемая сегодня, наверняка ставила бы задачу прощупать социальное самочувствие гомосексуального меньшинства: взаимоотношения с «нормальным» окружением, трудности существования в таком качестве и отсюда – желание или нежелание перерождаться. Но даже в виде далеких отзвуков эта тема ни в одном из монологов не присутствует. Граница между меньшинством и преобладающей частью общества выглядит, по многим признакам, прозрачной. Никакой изоляции – ни по линии личных отношений, ни по служебной, карьерной, творческой. Чувствуется, что ничто извне не мешает этим людям принимать себя спокойно и уверенно такими, какие они есть.

Мне трудно допустить, что жизненный путь «голубых» всегда и повсюду проходит под знаком максимального благоприятствования. Но надо иметь в виду, что мы вообще живем в эпоху больших размежеваний. Тот же «новый русский» может встречать косые взгляды по множеству других своих отличий – он богат, а окружающие бедны, он поддерживает реформы, а окружающие мечтают о реставрации советского строя… Исконная человеческая потребность «быть таким, как все» стала за каких-то полтора десятилетия очень избирательной: мы начинаем с того, что определяемся – а кто такие для нас эти «все».

Причины, поставившие этих людей в ситуацию серьезного личного кризиса, относятся к иному миру явлений. Они называют его одиночеством. Но под этим словом могут подразумеваться разные состояния и разные способы их преодоления. Не с кем время провести, не с кем утолить сексуальный голод – это тоже форма одиночества, и я вовсе не хочу сказать, что огорчения, связанные с ним, несерьезны. Но жизнь, как правило, бывает достаточно благосклонна к тем, кто не предъявляет к ее дарам чрезмерно больших требований. Отличительная особенность развлечений – светских, переходящих в любовные, и любовных, преходящих в светские, – взаимозаменяемость. Не одна компания, так другая, не этот партнер, так тот.

Но вы, очевидно, заметили, что в объявлениях, рассылаемых по электронной почте, речь идет о другом одиночестве, – о неутоленной потребности разделить с кем-то свою судьбу, мысли и мечты, постоянно чувствовать рядом родную душу. Я сознательно сохранил во всех письмах данные о возрасте – разброс очень велик, но мы видим, что сердечная тоска, вызванная отсутствием глубоких эмоциональных связей, поражает одинаково и желторотых юноцов, и зрелых мужчин, близящихся к своему сорокалетию. Как бы ни складывалась жизнь – она будет пуста и бессмысленна, если не появится Друг: добрый, надежный, верный, всепонимающий, мое второе «Я».

Старый миф о возможности обрести полноту существования только в слиянии с другой половинкой некоего прекрасного и гармоничного целого владеет, оказывается, сознанием этих твердо стоящих на земле, а судя по способу выражать свои мысли – чуждых излишней сентиментальности мужчин. Отличие лишь в том, что для них эта вторая половина тоже должна принадлежать к другому полу.

Если бы только этот вывод был сделан нами из анализа материалов Интернета, он бы всего лишь продублировал пафос романтической повести, с которой я начал этот раздел книги. Разве что с большей весомостью: хор звучит убедительнее, чем одинокий голос. Но меня поразил еще один повторяющийся мотив.

Близость с искомым Другом должна быть, разумеется, «всесторонней», охватывающей все проявления любви. Но их ценность различна, и секс вовсе не играет первую скрипку. Конечно, от требований плоти никуда не денешься, но можно довольствоваться и скромной подачкой, так в развернутом виде могла бы звучать эта мысль. Но главным, что нас соединит, будет вовсе не это. Главным будет нерушимый духовный союз, взаимная преданность, чувство локтя и что еще важнее для современных молодых людей – чувство надежно защищенной спины. Друг не обманет и не предаст.

Объясню, чем так ошеломили меня эти при признания. Для мужской однополой любви чрезвычайно характерен высокий уровень сексуального аппетита. Связано это с особенностями нейтроэндокринной регуляции или с тем, что максимальную степень удовлетворенности природа все же приберегает для встреч перспективных, с точки зрения продолжения рода, – этого мы пока не знаем. Но весь мой опыт говорит о том, что гомосексуальность и темперамент – явления нераздельные.

«Я не тусуюсь», – говорит один молодой человек. «Не коллекционирую ночные приключения», – говорит другой. «Голый» секс меня совершенно не интересует», – сообщает третий. Это важные штрихи в их автопортрете, рисующие достойный всяческого уважения уровень духовных и нравственных запросов. Но я вспоминаю своих пациентов, которые были людьми не менее тонкой душевной организации. Зачастую им было трудно рассказывать о том, с кем, как и в какой обстановке сводила их страсть – настолько это задевало их собственный вкус. Но «встать выше» требований плоти было им не по силам.

Чтобы проверить свои впечатления, я специально проконсультировался с коллегами. Они сказали то же самое. Во многих зарубежных исследованиях приводятся количественные данные, свидетельствующие о необычайно высокой интенсивности половой жизни геев. Это проявляется и в количестве партнеров, составляющих в жизни многих из них бесконечную череду, измеряемую четырехзначными, а то и пятизначными цифрами. Есть даже такая точка зрения, касающаяся главным образом этих «рекордсменов», что ненасытность входит в число важнейших причин гомосексуальнй ориентации, поскольку только принятые в этой среде обычаи и нравы создают условия для полной самореализации.

Так кто же эти люди, пытающиеся решить мучительную проблему своей жизни с помощью компьютерной техники? В их понимании взаимной любви не как источника удовольствий, а как ведущего начала, организующего жизнь, нет ничего специфически «голубого». За исключением отпетых циников, любой человек, делясь своими сокровенными мечтами, непременно даст понять в той или иной форме, что он не мыслит счастья без такой любви. Специфика в том, что место второй половинки – жены, подруги, возлюбленной в мечтах гомосексуалов занимает Друг. Почему – мы уже достаточно ясно можем себе представить. Но теперь, после знакомства с доской объявлений в Интернете, встает и другой вопрос: насколько это фатально?

Вспомним, с чего начинает анализ гомосексуальности Фрейд, – намеченную, но, к сожалению, не заполненную им в дальнейшем многорядную таблицу, в которой нашли отражение разные типы инверсии. Этот подход лежит в основе большинства статистических методов исследования сексуального поведения, начатых в свое время американцем Альфредом Кинзи. По данным Кинзи, развернувшего масштабные опросы в 40-х годах, только 56 процентов взрослого населения США отличались строгой последовательностью в сексуальной ориентации. Чуть больше половины нации – 52 процента – позволяли говорить о себе как о гетеросексуальном большинстве. В их жизни, на момент опроса, не было ни одного гомосексуального эпизода. С такой же определенностью можно было назвать гомосексуалами тех, кто ни разу в жизни не изменил этому выбору: их, от общего числа опрошенных мужчин, набралось 4 процента.

Эти две группы заняли крайние, полярные позиции в шкале Кинзи. А что же между ними, что представляют собой остальные, составляющие такую значительную долю среди опрошенных, целых 44 процента? Если сказать коротко – это люди, ведущие двойную жизнь. Но между ними есть огромные различия. Фрейд говорил о психосексуальных гермафродитах и случайно инвертированных, а также о людях, у которых эта склонность в разные периоды жизни проявляется неодинаково. Кинзи, которому нужно было фрмализовать эти признаки для проведения подсчетов, ввел в свою шкалу еще четыре позиции, отражающие разную степень гомо или гетеросексуальных предпочтений (от единичных «проколов» до примерного равновесия) в сочетании с фактором времени. Это распределение наглядно показало многообразие промежуточных форм, лежащих между двумя полюсами (вместо четырех граф можно было ввести двадцать четыре, и для каждой нашлись бы содержательные отличия), но что еще более примечательно – огромную подвижность. Сексуальное поведение меняется в течение жизни. Одно небольшое уточнение в вопросе – как ведет себя человек всегда и к чему он же склоняется в течение последних лет, – приводит к перестройке всех фактических пропорций.

Есть еще немало социологических методик, позволяющих с большей или меньшей степенью достоверности определить общую картину сексуальной жизни в стране или в регионе, сравнить между собой различные социальные слои. Этот зондаж стал особенно актуальным после начала эпидемии СПИДа. Но в любом раскладе, как правило, присутствует это зыбкое, неустойчивое «болото», простирающееся между двумя одномерными, стабильными полюсами.

Напрашивается предположение, что биологические факторы, о которых мы много говорили, имеют безусловную власть только на самих этих полюсах и в непосредственном соседстве с ними. В средней же части спектра они по меньшей мере не господствуют. В силу вступают внешние обстоятельства, вся их пестрая совокупность. Жизнь человека, как и история, не имеет сослагательного наклонения. И все же порой невозможно не думать о том, что было бы, если бы человек этот с детства попал в другую культурную среду, если бы избежал соприкосновения с теми, кто в критические периоды его взросления оказался рядом…

Весь мой многолетний опыт подсказывает мне, что среди молодых людей, с которыми нас свел Интернет, никто не отмечен печатью абсолютной инвертированности, во фрейдовском понимании этого термина, зато есть дебютанты, которым еще только предстоит испытать себя на этом поприще. Наивный 19-летний мальчик открыто признается, что у него нет гомосексуального опыта. Больше того – он даже не скрывает, что и сверстницы его волнуют. И можете мне поверить – он не один такой в этой случайно подобравшейся компании.

Откуда же приходит это твердое убеждение, что выход из одиночества для них возможен только в объятиях Друга, но никак не женщины, какой бы она ни была?

Если ранние годы молодого человека проходили в тех же условиях, что и у большинства его сверстников, ему почти наверняка суждено было пережить одну из самых больших трагедий детства – дефицит материнской любви. Скорее всего при этом женщина, родившая его, была нормальной любящей матерью. Но она – вероятность почти стопроцентная – работала. Уход в декретный отпуск создал для нее множество неприятных проблем. Домашняя нагрузка, в связи с появлением нового и необычайно привередливого члена семьи, выросла десятикратно. Таща этот неподъемный воз, женщина имела полное право считать, что совершает настоящий подвиг материнства. Но беда в том, что ребенок не способен оценить эти жертвы. Зато он жестоко страдает от недостатка тепла (в том числе и физического, предаваемого от тела к телу), от невнимания, от злобности, даже если в ней прорывается всего лишь бесконечная усталость… Меня, не раз случалось, до глубины души поражал зияющий контраст между тем, как описывает свою мать взрослый, то есть умеющий рассуждать, умудренный собственным житейским опытом мужчина, и ее первообразом, сохранившимся в его бессознательной памяти. Милая, добрая, отзывчивая женщина – и непонятное, непредсказуемое существо, необычайно красивое, но и столь же опасное. Первый опыт боли, которую несет в себе любовь. Первый импульс глубинного недоверия женщине.

Что касается дальнейшего, то исходя опять же из самых массовых стандартов образа жизни мы должны предположить, что мальчик рано, быть может даже чрезмерно рано поступил под опеку воспитательниц детского учреждения. Ни одна из них по силе влияния никак не может быть сравнима с матерью. Но их много, в общении с ними проходит почти вся жизнь ребенка, их власть над ним безгранична, и они ею часто злоупотребляют. На смену им приходит целая плеяда школьных учительниц. За все годы учебы мальчик может ни разу не встретиться в педагогом-мужчиной, что особенно опасно, если и в семье нет яркой мужской фигуры.

Маленькому представителю сильного пола не нужно специально внушать идею превосходства над «бабами»: он и без того ею переполнен. В отсутствие же реальных, то есть всегда достаточно противоречивых впечатлений представления о том, что такое мужчина, идеализируются, романтизируются, наделяются всеми признаками совершенства. Женщин же, напротив, подрастающий мальчик видит во множестве, но увы – не в лучшие минуты их жизни и не с тех позиций, которые способствуют объективности. Глубинное, не всегда даже осознаваемое недоверие подкрепляется теперь выводами из этих повседневных наблюдений. Женщина истерична, несправедлива, коварна, склонна к предательству, хитра, деспотична, ничем никогда не бывает довольна…

Фрейд, мы помним, считал особенно интересными случаи, в которых «либидо меняется в смысле инверсии после того, как был приобретен мучительный опыт с нормальным сексуальным опытом». Я бы чуть-чуть расширил обозначенные здесь рамки. Речь, видимо, должна идти не только о половых отношениях в узком смысле и не только о собственном мучительном опыте. Несчастья некоторых моих пациентов разворачиваются передо мной как второй акт драмы, закономерно следующий за первым, разыгранным при участии их родителей. Мальчик тяжело переживает семейный разлад, сочувствуя отцу и всю вину за случившееся возлагая на мать, а в ее лице – и на всех представительниц ее пола. Тяжелый отпечаток в душе оставляют и любовные неудачи друзей, особенно когда подкрепляют уже сложившееся мнение о женщине как о низком, вероломном, безжалостном существе.

В книге Ивана Блоха главе о гомосексуальности предшествует раздел, посвященный женоненавистничеству, или мизогинии, которая к концу XIX века приобрела характер эпидемии. Знаменосцами идеи нравственной неполноценности и физиологического слабоумия женщин более многие выдающиеся люди – Шопенгауэр, Стриндберг, Вайнингер. Их авторитет зримо содействовал росту армии единомышленников, провозглашавших борьбу за «мужскую эмансипацию». «Каждый глупый мальчишка топорщится в своей „гордости мужчины“ и чувствует себя „рыцарем ума“ по сравнению с „поверхностным“ полом; каждый пресыщенный кутила относится благосклонно – впрочем, в большинстве случаев лишь на короткое время – к удовлетворяющей его самолюбие моде женоненавистничества. Если бы можно было вообще говорить о „физиологическом слабоумии“, то такие мужчины вполне могли бы явиться представителями этого злосчастного типа», – с предельной резкостью звучит отповедь автора книги, который был уверен: «Лозунг будущего – не „свобода от женщины“, а наоборот: „свобода вместе с женщиной“.

Среди мизогинистов, претендовавших на признание себя в роли «четвертого пола», было немало и представителей третьего пола, то есть гомосексуалов. Они группировались вокруг газет соответствующего направления, что говорило не только о настроениях в этой среде, но и о зачатках общественного движения. Из этого следует, что бунтарский дух, который всегда скапливается у угнетаемого меньшинства, первоначально был направлен не против косного и несправедливого общества, а против женщин.

Блох старался доказать, что мизогиния и гомосексуальность, пересекаясь во многих точках, все же далеко не тождественны. И среди мизогинистов много гетеросексуальных мужчин, и для гомосексуалов совсем не обязательно питать к женщине враждебные чувства. Но вновь изумляет меня сила интуиции, позволявшей опытному врачу угадывать взаимосвязи между явлениями по чистой догадке, без малейшего понятия о том, на каких биологических механизмах зиждется это внутреннее родство. «Если внимательно всмотреться в жизнь тех, кто возвел мизогинию в систему, то нетрудно отыскать причину этого женоненавистничества в личных переживаниях и впечатлениях. Первый последовательный представитель новейшего женоненавистничества, маркиз де Сад, был несчастлив как в браке, так и в любовной связи и питал свою ненависть к женщинам с развратным образом жизни и проистекающим отсюда пресыщением. Кто при чтении Шопенгауэра не вспоминает о его печальных отношениях к матери? Ибо тот, кто действительно любит свою мать и в свою очередь испытывает к себе всю нежность и самоотверженность материнской любви, тот никогда не может быть истинным принципиальным „врагом женщины“. Между тем Шопенгауэр скорее был связан со своею матерью чувством ненависти, чем любви. Без сомнения, и его заражение сифилисом, о котором я первый сделал публичное сообщение, сыграло известную роль в его позднейшей ненависти к женщинам. Стриндберг в своем сочинении „Исповедь глупца“ сам дает указание на причинную связь между его мизогинией и жизненными неудачами и разочарованиями; точно так же и из книги Вайнингера вполне явствует, что он не имел у женщин никакого успеха и сношения с ними кончались для него неприятностями».

Никто не знает точных параметров гомосексуального меньшинства, никто не может ответить на вопрос, меняются ли они от поколения к поколению, устанавливаются ли новые внутренние соотношения между отдельными видами и подвидами, как называл это Гроф. Статистические исследования начались совсем недавно, результаты не с чем сравнивать, да я, по правде говоря, и не верю в возможность получения исчерпывающе точных данных. Сейчас создается ощущение, что общество переживает всплеск гомосексуализма, но это ощущение может быть обманчивым: когда тайное становится явным, всегда создается иллюзия численного прироста. Но так же велика и вероятность того, что прирост и в самом деле произошел.

Сексуальная свобода сняла многие барьеры и сильно повернула массовое сознание в сторону известного девиза «однова живем». Жизнь коротка, молодость еще короче, уважающий себя человек должен все испытать и испробовать. Тогда хоть не так обидно покидать этот свет. Жажда разнообразия, любовь к острым экспериментам порой становятся единственным мотивом, толкающим на гомосексуальные приключения. Объявления в Интернете заставляют вспомнить и о феномене мужской продажной любви, самопроизвольно возникающей всюду, где есть значительное имущественное неравенство. Блох, хорошо знавший среду проститутов, как он, не мудрствуя лукаво из называл, утверждает, что лишь единицы в ней являются прирожденными урнингами. Для остальных это просто работа, не всегда приятная, но и не более трудная, чем другие занятия, обещающие сыну бедных родителей сытость, комфорт, а случается – и социальное продвижение. По всем этим каналам гомосексуальная среда постоянно рекрутирует новобранцев, но, очевидно, тоже в разные времена с разной интенсивностью.

Эпоха от эпохи, следовательно, отличается не только отношением общества к однополой любви, примирительным или нетерпимым. С переменным напором действуют силы, способствующие расширению гомосексуальной прослойки или, наоборот, ее уменьшению. Если моя гипотеза верна, в эти периоды должны происходить и заметные изменения в динамике численности населения. Так, как мы наблюдаем это в последние десятилетия в Западной Европе: крепнут позиции третьего пола – и параллельно сокращается естественный прирост численности.

Эволюционная биология не сомневается в том, что есть факторы, регулирующие количество представителей каждого вида в интересах его сохранения, хотя о законах, управляющих этими процессами, мы еще знаем слишком мало. Одну из таких закономерностей, как мы помним, попытался разгадать Виген Геодакян, теория которого связывала соотношение полов, то есть реальный потенциал размножения вида, с изменением условий его жизни. Большинство примеров, подтверждающих эту интерпретацию, относится к животному и растительному миру, и там концы с концами действительно сходятся.

Перенося эти рассуждения на человека, мы должны будем принять во внимание одну его существенную особенность: долгий срок детства. От рождения до вступления в пору социальной зрелости проходит очень много времени, и тому соотношению полов, какое было определено первоначально, могут потребоваться коррективы. Строя планы на отдаленное будущее, мы стараемся предусмотреть ресурсный резерв: возможно, он и не понадобится, но «в случае чего» будет задействован. Что если на роль своеобразного резерва предназначен и наш третий пол? Такое предположение проливает свет на многие его загадки…

 

Высшая степень свободы

 

Недавно я вновь побывал в Нижнем Новгороде, с которым связано у меня столько воспоминаний. Рад был убедиться, что Ян Голанд, давний мой товарищ, находится в добром здравии и продолжает успешно работать. Мне показалось, что Нижний вновь стал местом паломничества гомосексуалов, мечтающих о перемене своей судьбы. Казалось бы, получить квалифицированную психотерапевтическую помощь теперь стало несравненно легче, чем в былые годы, но к данной категории пациентов это не относится. «Зачем вам лечиться? – весело говорят им врачи. – Как вы живете, с кем вы живете – теперь до этого никому нет ровно никакого дела. Успокойтесь, расслабьтесь, оставайтесь самим собой и будьте счастливы!» Вот и приходится им колесить по стране в поисках места, где к их проблеме отнесутся серьезно, хотя по нынешним временам ради такого путешествия приходится подчас жертвовать очень многим.

Так надо ли лечить гомосексуалов? И можно ли их лечить? В кабинете Яна Голанда, рядом с его архивами, собранными за долгие десятилетия, эти вопросы кажутся нелепыми.

Голанд вспоминает одного из первых своих пациентов. Тогда, в 60-х годах, принципы анонимного лечения у нас в стране не применялись, но поскольку для большинства людей, нуждавшихся в помощи, это было первое условие обращения к медицине, Доктор на свой страх и риск отказался от имен и фамилий. За каждым пациентом закрепилась кличка. Организации, которым, наоборот, требовались списки, были в ярости. Но врачу удалось взять верх в единоборстве. Пациент, о котором идет речь, преподавал в институте, за ним поэтому закрепилась кличка Доцент.

Человек этот, несомненно, имел полное право сказать о себе – «таким меня создала природа». Первые посланные ею сигналы относились к младшему дошкольному возрасту: маленький мальчик пользовался каждым случаем, чтобы проникнуть в горшечную и подсмотреть, как выглядят другие мальчики в момент, когда они снимают штанишки. Эти глубоко заложенные предпосылки были еще, видимо, закреплены своеобразным семейным воспитанием. Родители растили троих сыновей. Возможно, им – в особенности матери – не хватало дочки, девочки. Доцент рассказывал, что с ним обращались совсем не так, как с братьями. Мать была с ним необычайно нежна, водила его с собой в женскую баню. На елку мальчик любил нарядиться девочкой, старался добиться полного сходства – его за это хвалили.

Оба брата выросли крутыми, как теперь говорят, мужиками, на весь Горький гремели их донжуанские подвиги. И это еще больше осложняло положение Доцента. В 16 лет он подпоил своего приятеля и попытался совершить с ним половой акт. Это могло иметь самые печальные последствия, но спасло то, что «объект», придя в себя, мало что помнил. Доценту удалось благополучно закончить школу и поступить в университет.

Во всем, что относилось к учебе и к работе, он был круглым отличником, но личная жизнь не приносила ничего, кроме терзаний. Девушки его не интересовали, все они казались ему на одно лицо. Он был способен выделить в толпе красивые глаза или волосы, но то были бесстрастные наблюдения аналитика. А вот юноши – не моложе 17 и не старше 21 года – приводили его в волнение, которое ни в коем случае нельзя было обнаружить.

Каждое лето Доцент ездил в Сочи – там он позволял себе немного расслабиться, но слишком долго приходилось ждать этого несчастного отпуска и слишком быстро он пролетал. С годами у этого человека выработалась своеобразная маска. Он изображал большого любителя спиртного. Пьяному прощается все – в том числе инеуместные ласки, объятия, поцелуи, в особенности, если потом он делает сконфуженное лицо и говорит, что ничего не помнит.

В нашем разговоре Голанд упомянул еще один характерный штрих. Прежде чем приступить к лечению, ему пришлось немало времени потратить на то, чтобы создать у пациента необходимый понятийный аппарат, «олитературить» гомосексуальные переживания, – без этого их контакт был невозможен. Кандидат наук, преподаватель, великолепно владевший литературной речью, был не в состоянии описать (а, следовательно, в значительной степени и понять) того, что с ним происходит.

На базе новообретенного языка должно было бы начаться широкое общение между пациентами – чтобы каждый, научившись понимать других, смог лучше понять и самого себя. Но это было небезопасно. Ко всем обвинениям могло прибавиться самое убийственное – под видом лечения создается клуб гомосексуалистов. И Голанд сделал единственное, что ему оставалось, – он призвал на помощь технику. Такую, какой она была в то время, – примитивную, громоздкую, ненадежную, с очень плохим качеством записи изображения и звука. Но главную задачу, возложенную на нее, эта техника все же выполнила. Аудиовизуальный архив Яна Голанда поистине неисчерпаем.

Психоаналитиков, помнится, упрекали в том, что состояние пациента «на входе» и «на выходе» оценивает сам врач, который может оказаться и недостаточно прозорлив, и чересчур субъективен. Проходит время, ослабевает влияние врача, – и люди возвращаются к прежнему образу жизни. И вот достаточно нажать кнопку воспроизводящего устройства, чтобы значительная часть сомнений развеялась сама собой. Пациент говорит о себе сам. Он делится своими переживаниями, рассуждает, анализирует, отмечает перемены – откровенно, не таясь, не преуменьшая драму происходящей в нем борьбы. Он полон уважения и благодарности врачу, но роль ему отводит скорее подсобную: «я сам себя вылечил, а врач мне только помог в этом, создал необходимые условия». Он убежден, что принял правильное решение, и готов доказывать это и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет.

Когда у Доцента появляется желание повидаться с врачом, он меняет внешность, надевает парик и очки. В городе его многие знают, к чему лишние разговоры? Судьба его сложилась счастливо. Он очень удачно женился, что подтверждается уже десятилетиями ничем не омрачаемой семейной жизни, вырастил замечательную дочь. Девочка оказалась на редкость талантливой. Не станем уточнять, в какой именно области, чтобы не сделать портрет излишне узнаваемым, тем более, что и сама дочь понятия не имеет о прошлом своего отца. Мне лишь хотелось подчеркнуть, что в дополнение ко всем другим радостям жизни, в которых ему первоначально было заведомо отказано, нашему герою дано оказалось пережить и ни с чем не сравнимое чувство отцовской гордости.

Еще один из давних пациентов Голанда живет в Риге. Общаться через государственную границу не так-то просто, но связь, тем не менее, не прерывается. У этого человека тоже все сложилось так, как он себе наметил 20 лет тому назад. Хорошие отношения с женой, выдержавшие испытания временем, двое любимых детей. Воспоминания о прошлом не искушают и не причиняют боли. «Со мной это было или не со мной?»

Часто ли приходится сталкиваться с рецидивами гомосексуального влечения? – спросил я. За все годы таких эпизодов было три, и всякий раз причиной становилось нетерпение пациентов. Им казалось, что они уже ухватили Бога за бороду, хотя врач настаивал на продолжении работы. К счастью, во всех этих трех случаях неудача оказалась лишь временной.

Изменилась ли за три с лишним десятилетия врачебная методика? Ян Голанд долго обдумывал ответ. В общих чертах, сказал он, принципы лечения остались прежними, какими их предложил профессор Иванов, но формы воздействия стали гораздо более утонченными. Увереннее, чем в советские годы, применяет теперь врач элементы психоанализа. Время и опыт отшлифовали формулы самовнушения. Ну и, конечно, необычайно обогатился архив. Любому пациенту теперь можно подыскать «двойника» – так, чтобы совпадали не только возраст и контуры, судьбы, но и внешность, цвет волос и глаз…

Возвращаясь домой из Нижнего Новгорода, я думал о том, какую чудовищную ошибку может совершить медицина, если она и вправду самоустранится от решения проблем гомосексуальности.

Общество, которое не на словах, на на деле уважает права человека, естественным путем приходит к мысли о недопустимости малейшей дискриминации в отношении сексуального меньшинства. Но если нельзя давить на человека, запрещая ему следовать велениям своей природы или принуждая ее изменить, то точно так же ни в какой форме нельзя препятствовать его стремлению измениться. Это тоже своего рода дискриминация, ограничение свободы, попытка отстранить человека от решения самого кардинального вопроса жизни – выбора своей судьбы.

 

Душа, разминувшаяся с телом

 

Когда ко мне на прием приходит транссексуал, я заранее знаю, что рано или поздно он произнесет сакраментальную фразу: «Доктор, со мной произошла ошибка. Мне дано женское (или мужское тело), но в нем живет мужская (или женская) душа». Очевидно, это и есть точное определение данного психологического состояния: транссексуал и вправду чувствует себя пленником своей телесной оболочки, которая ему глубоко чужда и чаще всего – болезненно неприятна. Но почему-то всегда невольно настораживает стандартность формулировки. Впечатление такое, что это кем-то установленный и выученный назубок пароль. При депрессии, допустим, переживания пациентов тоже бывают однотипными, и все же разные люди, рассказывая о них, находят свои, особые слова.

Эта формула – женская душа в мужском теле – имеет свою историю. Первым человеком, который произнес ее публично, был уже знакомый нам Карл Генрих Ульрихс, ассесор из Ганновера, первый теоретик и первый поэт гомосексуализма. Напомню, что он и сам был гомосексуалом и считал себя при этом не мужчиной со специфическими половыми потребностями, а существом отдельного, третьего пола, урнингом. С его легкой руки красивая фраза о душе, разминувшейся с телом, замелькала и в других сочинениях, посвященных теме однополой любви, но продолжалось это недолго. Формула не соответствовала самоощущению значительной части гомосексуалов, у которых не было никакого разлада между душой и телом. Их даже оскорбляло предположение, что в них, хотя бы в небольшой дозе, присутствует женское начало: если они ни под каким видом не хотели общаться с женщинами, то уже и подавно не желали ими быть. Зато формула Ульрихса пригодилась как нельзя лучше «эфеминизированным урнингам», как называли их в прошлом веке. Подозреваю, что в эту категорию попадало и немало гермафродитов, которым невозможно было в то время поставить точный диагноз, и транссексуалов, и тренсвеститов – эти явления не выделялись и не рассматривались самостоятельно, даже терминов таких не существовало. Вполне возможно, что и сам Ульрикс был в действительности транссексуалом, и именно благодаря этому ему удалось так точно выразить душевную драму этих людей.

Мне не случайно, однако, пришло в голову понятие «пароль». Когда слово становится паролем, его буквальный смысл теряет значение, оно становится сигналом для каких-то действий. Именно так пользуются транссексуалы формулой Ульрихса. В любом другом случае пациент, сообщая врачу о своем состоянии, предоставляет ему решать, каким образом будет оказана помощь. Транссексуал приходит с готовым решением. Он не нуждается ни в советах, ни в рекомендациях. Врач ему нужен лишь как квалифицированный исполнитель его требования. А сводится оно к хирургической реконструкции тела, оказавшегося в оскорбительном несоответствии с душой. Поэтому нет необходимости в поисках слов, передающих тонкие оттенки переживаний. Достаточно произнести пароль.

Транссексуализм – явление очень редкое, если судить по статистике. Но впечатление обычно складывается такое, что транссексуалов гораздо больше, чем есть на самом деле. Этот обман зрения создается благодаря их исключительно активному, зачастую даже демонстративному поведению. В этом зримое отличие данной разновидности третьего пола: в стремлении быть на виду, привлекать к себе внимание, втягивать окружающих в обсуждение своих проблем.

Что касается меня, то мое знакомство с этим феноменом произошло раньше, чем я что-либо о нем узнал, раньше даже, чем я мог услышать или прочитать это слово – транссексуализм: в 1951 году, года за два до того, как этот термин появился впервые в работах известного исследователя Бенджамина.

Дело было в Сибири. Не помню уже, с какой целью был я командирован в один из крупных лагерей – психические срывы, требовавшие срочного освидетельствования, часто случались и с заключенными, и с охранниками. И вот когда я сделал все, что от меня требовалось, кто-то из местного начальства предложил: «Хотите посмотреть на нашу Дусю?»

Само упоминание женского имени в мужской зоне прозвучало странно. Но еще более удивительным показалось, что этим именем называл себя мужчина.

Я узнал историю этого человека. В лагерь он попал несколько лет назад, по какой-то бытовой статье, не предполагавшей долгого срока. «Я – Дуся», – говорил он всем и старался, насколько это было возможно в той обстановке, внешне выглядеть как женщина.

В бараке вместе с ним жил молодой симпатичный парень. Вскоре все уже знали, что это – Дусин муж. В сексуальном плане их отношения были безгрешны, но во всем остальном поведение Дуси действительно было поведением влюбленной женщины, которая проявляет свои чувства в заботе, в желании ухаживать за любимым и исполнять все его прихоти. Над Дусей посмеивались, но готовность поделиться с «мужем» последним куском трогала всерьез: полуголодные люди в состоянии были оценить чистоту и искренность этого жеста.

Однажды «муж» в чем-то провинился, и охранник его сильно избил. Парень не выдержал побоев и умер. А вскоре нашли мертвым охранника, повинного в его смерти. Долго вести расследование не понадобилось. Дуся и не пытался что-нибудь скрыть. Он доверчиво рассказывал и показывал, как раздобыл топор («топорчик», говорил он), как вошел в помещение, где находился охранник, как тот, увидев искаженное гневом лицо мстителя, попытался выпрыгнуть в окно, но Дуся оказался проворнее и достал его «топорчиком по головушке»… Похоже было что Дуся вовсе не считает себя преступником и не думает о наказании. Любимый муж погиб, и тот, кто был в этом виновен, тоже должен был умереть.

Дусю судили, проведя предварительно психиатрическую экспертизу. Заключения комиссии я не читал, но поскольку Дуся так и остался в лагере, только с добавочным, практически пожизненным сроком, он был признан вменяемым.

Мне его так и показали – как местную достопримечательность. Все считали его ненормальным – «дурачком», – но общее отношение к нему было добродушным, беззлобным. Начальство ценило его покладистость, безотказность. Дуся охотно выполнял любые приказания, особенно если требовалась от него женская работа – помыть полы, почистить картошку. Поведение его оставалось строго целомудренным: Дуся считал себя вдовой и истово хранил верность покойному «мужу». На окрик «Дуся!» – прибегал стремглав, с сияющим лицом: он получал особое удовольствие, убеждаясь в том, что и окружающие считают его женщиной, и в благодарность рад был угодить любому. А вот дразнить его, называя, как положено, Павлом Сергеевичем, было небезопасно, и это тоже все знали. В кроткой, безответной его душе вспыхивала та же неукротимая ярость, которая однажды уже толкнула его на убийство. Но над дурачками у нас любят издеваться, поэтому всегда находились желающие проделать с ним этот жестокий эксперимент…

В облике и в поведении Дуси мне виделось много признаков серьезных психических нарушений. Его уверенность в том, что он – женщина, и жажду убедить в этом всех я воспринимал всего лишь как один из симптомов нездоровья. Мало ли какие бредовые представления появляются в голове у наших больных! Я просто не знал тогда, что такое нарушение полового самосознания встречается и на фоне полного психического равновесия. Да и откуда мне было это знать, если даже профессор Сумбаев, с его колоссальным врачебным опытом, придерживался того же мнения! Он, по понятным причинам, не имел возможности встретиться с Дусей, но очень внимательно выслушал мой подробный рассказ и задал несколько уточняющих вопросов. Все данные говорят о шизофрении – таково было заключение моего учителя. И с ним, не сомневаюсь, согласились бы все его коллеги-психиатры, включая и самых маститых. Та же история, с которой мы уже сталкивались, говоря о других разновидностях третьего пола: психиатрия лидировала в изучении этих явлений, но при этом в поле зрения психиатров попадали по преимуществу пациенты с целым комплексом психических отклонений, и это порождало невольный обман зрения.

Случая еще раз поехать в этот лагерь мне больше не представилось, дальнейшая судьба Дуси осталась неизвестной. Постепенно этот эпизод забылся, и лишь много лет спустя появился повод о нем вспомнить – уже в Москве, когда я стал сотрудничать с Ириной Голубевой и другими специалистами института эндокринологии.

 

Танец бабочки

 

Первым моим пациентом-транссексуалом был Рахим, талантливый танцовщик, приехавший из Ташкента.

Любовь к танцу пробудилась в нем в самом раннем детстве. Как только начинала звучать музыка, этот удивительный ребенок, не научившийся еще толком говорить, пускался в пляс, поражая всех пластичностью и поразительной точностью в передаче настроения, навеянного игрой музыкальных инструментов. Первым номером, который он исполнил публично, был танец бабочки на празднике в детском саду. Рахиму тогда было года четыре, но и теперь он с наслаждением вспоминал, как прекрасен был его костюм – пышная юбочка и крылышки искусно закрепленные на спине, какое счастье он испытывал, словно на самом деле паря в воздухе. Почему с мальчиком стали разучивать танец, явно предназначенный для девочки, я так и не понял. Возможно, Рахим сам натолкнул воспитателей на эту странную идею необычайной грациозностью, присущей ему от рождения. Танец бабочки имел огромный успех.

Поступить в хореографическое училище всегда бывает нелегко, но Рахим конкурсные испытания выдержал с блеском. Учился он очень хорошо. И вновь, по непонятным причинам, педагоги поощряли его увлечение женским танцем. На экзаменах он обычно показывал сольные номера, но иногда выступал и в дуэте, исполняя роль партнерши. Я видел множество фотографий, подтвержадющих это. Особенно хорош был Рахим в колоритных индийских танцах.

После училища молодого танцовщика приняли в штат республиканского театра оперы и балета. Карьера складывалась благополучно. Рахим участвовал во многих спектаклях, не раз побеждал на конкурсах и смотрах. Публика не догадывалась о мистификации – так убедителен был этот одаренный артист в женском образе.

В повседневной жизни Рахим тоже мог кого угодно ввести в заблуждение. Носить специфическую женскую одежду он не решался, но очень умело использовал возможности моды, создавая нейтральный – столько же мужской, сколько и женский – костюм. Профессия позволяла делать прически в таком же стиле. Женская походка, пластика движений, отточенные танцем, были настолько органичны, что даже не требовали контроля. Все портил голос, которому был свойствен самый нормальный мужской тембр. Рахим приучил себя говорить фальцетом, но это было тяжело, требовало постоянного напряжения.

В мечтах Рахим видел себя только женщиной. Переживал мысленно сцены, целые приключения, в которых отводил себе роль героини. Но поскольку эти фантазии, как он был убежден, осуществиться не могли, то и мучительной боли они не причиняли. Да и работа, дававшая выход затаенному влечению, примиряла с действительностью. В часы репетиций и спектаклей Рахим обретал внутреннюю гармонию и цельность.

Но вот однажды от артистов, побывавших на гастролях за рубежом, Рахим услышал поразительную новость. Оказывается, человека можно переделать – мужчину превратить в женщину и наоборот. Таких операций уже сделано немало. Один рассказчик уверял, что своими глазами видел балерину, которая раньше была мужчиной.

С этой минуты Рахим ни о чем не мог больше думать – только об операции, которая совершит с ним чудо полного перевоплощения. Он не будет больше изображать, подражать, притворяться – он станет настоящей женщиной! До сих пор его положение казалось молодому человеку в целом достаточно терпимым. Но теперь, когда он узнал, что выход есть, выяснилось, что дальше так жить просто невозможно. Стала просыпаться настоящая ненависть к своему телу, разительно отличавшемуся от тела женщины. Любой ценой нужно было избавиться от него!

В своем родном городе Рахим обошел всех врачей, но того, кто мог бы помочь ему хотя бы советом, так и не нашел. Не все даже слышали об операциях по перемене пола. И тогда Рахим решил отправиться в Москву.

Начал он с приемной союзного министерства здравоохранения и постепенно обошел все клиники и институты, хоть каким-то боком соприкасавшиеся с его проблемой. В первом же нашем разговоре меня поразила его осведомленность: он знал по имени и отчеству всех ответственных министерских чиновников, всех профессоров и академиков, всех директоров и главных врачей. Он знал, в каких странах и в каких именно центрах делают такие операции. Известна ему была даже их стоимость! Почти все, к кому молодой человек обращался, относились к нему участливо, думали, как ему помочь. Но решения не находилось.

Дважды Рахима помещали в клинику института эндокринологии на обследование. Может быть, думали специалисты, перед ними какой-то редкий случай гермафродитизма, который требует особых методов распознавания? Это сразу подвело бы какую-то объективную базу под настойчивое желание пациента сменить пол, а кроме того, послужило бы формальным оправданием хирургического вмешательства. Но все усилия оказались напрасными. Рахим был стопроцентным мужчиной. Ни малейших признаков эндокринной патологии, никаких отклонений в строении органов или систем!

Когда меня пригласили на консультацию, сразу же всплыл в памяти эпизод в сибирском лагере. Но в отличие от Дуси, этот пациент производил впечатление вполне здорового психически человека. Обаятельный интеллигентный мальчик, уравновешенный, спокойный, логично рассуждающий – при всем желании не к чему было бы придраться. Кое-что я все же про себя отметил. Ну, представьте себе: до девятнадцати лет жить только искусством, отдавать ему все силы, добиться успеха – и вдруг разом все оборвать. Не пожалеть ни прошлого своего, ни будущего. Век у артистов балета и без того короткий, большинство из них выходят на пенсию, не достигнув и сорока лет. Мне случалось общаться с танцовщиками, вынужденными надолго покинуть сцену из-за полученных травм, и я видел, в какое отчаяние их приводит именно эта потеря, потеря времени. А тут без всяких серьезных причин (так мне казалось по неопытности) артист сам похищает у себя это драгоценное время! Готов скитаться по больницам, обивать пороги всевозможных ведомств. Сроки уже измерялись годами. При этом Рахим говорил, что не отступит и будет добиваться своего столько, сколько потребуется, – и видно было, что это не слова. А сколько еще месяцев, а то и лет, займет адаптация, в случае благоприятного для него исхода? Как-то поневоле настораживала эта готовность пожертвовать карьерой, а возможно, и самой профессией.

И еще один штрих обращал на себя внимание. Говоря о себе, Рахим постоянно подчеркивал свою нерешительность, непрактичность – слегка даже не от мира сего. И это подтверждалось фактами. Молодой человек плохо представлял себе, как решаются элементарные житейские проблемы, кругозор его заметно ограничивался специфическими рамками балетного театра. Отношения с коллегами и особенно с руководителями он строил не как взрослый мужчина, а скорее как инфантильный подросток. Но все его поведение в Москве выдавало другой рисунок характера. Это дьявольское упорство, эта непреклонность в достижении поставленной цели, деловитость – откуда что бралось? И при этом в том, что не имело отношения к пробиванию заветной идеи, Рахим оставался таким же, каким его знали всегда…

Как оценить эти детали в поведении пациента? Далеко не сразу удалось мне найти ответ. В какой-то момент я вдруг понял, что ответ этот целиком зависит от того, как мы воспринимаем целевую установку: сочувствуем ей или считаем капризом, непонятной блажью. Представим, что речь идет о спасении жизни – собственной или кого-то из близких. Разве покажется нам чрезмерной любая жертва, если она способна отвратить беду? И разве не видим мы порой, как преображаются люди в минуты, когда что-то бесконечно важное поставлено на карту? В трусах просыпается храбрость, робкие и нерешительные собирают волю в кулак… Я впервые задумался: может быть, то, что мне кажется странным в поведении пациента, следует рассматривать не под углом нарушений в психике, а лишь как объективный показатель испепеляющей силы его желания?

Я пытался представить себе будущее Рахима. Он не сдастся, я уже понял это. Будет с тем же фанатичным упорством добиваться разрешения на операцию. Получит ли он его? Сомнительно. Ни один чиновник, ни один академик не возьмет на себя такую ответственность. Зато очень велика вероятность того, что в каком-нибудь высоком кабинете настырность юноши покажется подозрительной, и его направят психиатрам «на проверку». А результат такой проверки был в значительной степени предопределен, в особенности если направление подписывало высокое начальство. Поставить психиатрический диагноз было для врача намного безопаснее, чем написать в заключении «здоров». Если начальство отдало такое распоряжение, значит, у него были на то основания, некое мнение уже сложилось: проситель (чуть не написал «подозреваемый») был чрезмерно настойчив, осаждал занятых людей, отрывал их от дела, не слушал увещеваний, да и вообще, кто он такой, чтобы так навязываться со своими проблемами? И что же вы хотите сказать, это, по-вашему, адекватное поведение? Не подтвердить предположения начальства означало бросить ему вызов, косвенно обвинить в некомпетентности, в невнимании к просьбам трудящихся, в формализме, в бюрократизме. Ну, зачем врачу лишняя головная боль? Тем более, что от него вовсе не требовалось грубо сфабриковать диагноз. Разве нельзя интерпретировать идею перемены пола как бредовую, навязчивую? Разве нельзя назвать эмоциональной неадекватностью леденящее равнодушие, с каким Рахим стал воспринимать все остальные аспекты своей жизни, так много значившие для него раньше? Ну, а его упорство с которым он, вежливо выслушав аргументированный отказ, тут же записывался на прием к другому влиятельному лицу, – оно самым красноречивым образом говорило о снижении критики…

Я слишком хорошо знал, что ожидает молодого человека, если к нему прилипнет ярлык тяжелого психического заболевания. Спасти его можно было только предупредив события, заранее подготовив благоприятное врачебное заключение. Рахим (очко в его пользу!) без колебаний согласился лечь на обследование в клинику нашего института, и я помог ему этого добиться.

Ни врачи, ни медсестры отделения, наблюдавшие за ним в течение долгого времени, не могли ни к чему придраться. Рахим держался спокойно, приветливо, здраво оценивал происходящее. Он даже отдавал себе отчет, каким нелепым должно выглядеть со стороны его желание перейти в другой пол, и очень терпеливо, без малейшего раздражения старался убедить всех нас в том, что природа действительно создала его женщиной, только почему-то допустила странную путаницу в отношении его тела.

С огромным интересом отнесся к этому необычному пациенту профессор Снежневский, величайший в то время авторитет в психиатрии. Поначалу его приговор звучал категорично: шизофрения, и думать нечего! Но тут как раз сказались преимущества стационарного обследования, благодаря которому человек предстает как на ладони. И в конце концов Снежневский вынужден был снять роковой диагноз, хотя это противоречило всем его давно выношенным взглядам.

Так впервые в нашей клинике, а возможно, и в стране в официальном медицинском документе был зафиксирован новый, непривычный диагноз – транссексуализм.

 

Житие святой Аполлинарии

 

Как и все другие разновидности третьего пола, явление, о котором идет речь, известно человеческому роду на протяжении всей его истории. В художественной литературе, а еще раньше – в преданиях и легендах можно найти множество упоминаний о странных людях, отказывающихся признать над собой власть того пола, в котором они рождены. Далеко не все из них решались, по вполне понятным причинам, открыто обнаружить это свое греховное свойство. Транссексуалы, как правило, прятались, душу отводили за крепко запертыми дверьми, но все же нередко попадались и с позором изгонялись из общества. Но самым решительным и отважным хватало душевных сил прожить жизнь в дерзко присвоенном себе образе. Женщины, которых все вокруг принимали за мужчин, мужчины, в которых никто не подозревал изящную женщину, оставили заметный след в исторических хрониках. Порою только после смерти, во время подготовки к обряду погребения, раскрывалась эта жгучая тайна. Но я не сомневаюсь, что было немалому числу транссексуалов удалось унести эту свою тайну в могилу.

Благодаря одному из своих пациентов я узнал об одной удивительной истории, случившейся полторы тысячи лет назад.

Сначала о самом моем пациенте, точнее сказать – о пациентке, поскольку природе было угодно создать обычную, нормальную девочку. Но с самого начала эта девочка, которую назвали Майей, вела себя как непоседливый, озорной мальчишка. Увлекалась только подвижными, силовыми играми, лазала по деревьям, не упускала случая подраться. Необходимость носить форменное платье с фартуком выводила ее из себя. Может быть, поэтому у нее никак не складывались отношения со сверстниками. Обычно в подобных случаях, когда рано проявляется неустойчивость половой идентификации, «казакам в юбке» лучше удается найти в детской среде свою нишу, чем «маменькиным сынкам». Мальчишки считают такую девочку «своим парнем», подчас даже внушают ей уверенность, что она лучше своих изнеженных, капризных подруг: на нее можно во всем положиться, она понимает толк в настоящих удовольствиях, и эта высокая самооценка помогает безболезненно переносить отчужденные, а то и пренебрежительные взгляды юных дочерей Евы. Но Майе и с этим не повезло. Ей довелось сполна пережить страдания гадкого утенка, которого травят и свои, и чужие. Это надломило ее характер, сделало замкнутой и недоверчивой. Но попутно сформировалась и особого рода независимость: что бы ни думали и ни говорили окружающие – считаться с этим не следует.

О периоде детства в памяти у Майи осталось только несколько радостных эпизодов, и все они были связаны с появлением где-нибудь подальше от дома и от школы, среди незнакомых людей в мальчишеском костюме. Такие дивертисменты всегда ей удавались. И вот когда облик полностью соответствовал внутреннему самоощущению, а впридачу еще было видно, что окружающие принимают все за чистую монету – это и создавало ощущение прорыва в какую-то лучезарную, восхитительную реальность. Но школьнице, ведущей размеренную жизнь под строгим родительским контролем, нечасто удавалось совершить такой побег.

Голова у девочки работала прекрасно, училась она хорошо и без всяких осложнений поступила в институт. Но ведь надо было не только читать, конспектировать и сдавать зачеты – надо было еще и жить в окружении однокурсников, среди которых, как это было и в школе, ей опять не нашлось места. Девушкой она себя никак не чувствовала, а сказать всем «я мужчина» – не могла. Вокруг завязывались дружбы, складывались компании, беспрерывно кто-то влюблялся, кто-то отчаивался, ревновал. Сама эта атмосфера, полная расцветающего эротизма, приводила Майю в отчаянье. Не проучившись и года, она бросила институт.

Перебрав несколько профессий, девушка остановилась на работе шофера. Ее устраивало одиночество за рулем. На трассе, вдали от конторы, где лежали ее документы и где каждый человек в администрации знал о ней правду, она могла освободиться от мучительного напряжения. Но тем более ужасные минуты приходилось переживать, когда машину останавливали гаишники. «Ты чего, парень, спятил? – орал милиционер. – Как смеешь ездить по чужим документам?» И нужно было вступать в объяснения, выслушивать пошлые шуточки…

Один раз, еще до встречи со мной, пациентке пришлось полежать в психиатрической больнице. Врачи сошлись во мнении, что она страдает психопатией. Но облегчить ее состояние они не смогли.

Помощь пришла неожиданно, причем, с такой стороны, что предвидеть это было невозможно.

Однажды девушка проходила мимо церкви, когда там шла служба. Ее привлекло тихое пение, теплый свет, лившийся из неплотно притворенной двери. Она вошла. Народу в храме было немного, похоже, все знали друг друга, но на этот раз Майя не ощутила привычного отчуждения. И хоть обряд, совершавшийся на ее глазах, был ей совершенно непонятен, возникло чувство, что она здесь, в храме, своя. Долго отсутствовала, но давно уже знала, что вернется обратно.

И вот тут история моей пациентки, современной девушки, переплетается с судьбой Аполлинарии, царской дочери, жившей в пятом веке. «Житие святой Аполлинарии» дала прочесть Майе богомольная старушка, с которой она познакомилась в храме. Старушка не задавала никаких вопросов, но почему-то Майе, впервые в жизни, захотелось рассказать о себе все. Ответом на исповедь и послужило предложение раскрыть священную книгу на нужной странице.

Царь Анфелий, дочерью которого была Аполлинария, был несчастлив в родительстве. Младшая сестра Аполлинарии была одержима бесами. Старшая же дочь, хоть она и отличалась с малых лет удивительным благочестием, преподнесла родителям другой сюрприз: категорически отказалась выходить замуж. На все мольбы она твердо отвечала: «Не хочу вступать в брак, но надеюсь, что Бог и меня сохранит в страхе перед ним чистою, как соблюдает в непорочности святых дев своих». В конце концов царь с царицей смирились и пригласили опытную инокиню, чтобы та подготовила царевну к пострижению в монахини. Но прежде, чем принять монашеский обет, Аполлинария решила совершить паломничество в Иерусалим, к святым местам. Путешествие было обставлено с подобающей пышностью. Аполлинария везла с собой много золота, серебра. Ее сопровождали толпы рабов.

В Иерусалиме Аполлинария стала одного за другим отпускать на волю своих рабов, щедро награждая их за службу и поручая себя их молитвам. Потом с двумя оставшимися рабами, один из которых был евнухом, отправилась почтить мощи святого великомученика Мины. По пути, в Александрии, она тайно купила монашеские одежды. Поклонившись мощам, царская дочь объявила, что хочет еще заехать в расположенный неподалеку скит, к святым отцам. В пути ее застал вечер, но Аполлинария велела рабам продолжать путь. Ближе к полуночи слуги задремали. Тогда святая облачилась в одежды мужчины-монаха и со словами «Ты, Господи, дал мне начаток сего образа, способи же мне до конца приобрести его, но по Твоей святой воле!» спряталась в болоте. Рабы, очнувшись, кинулись искать свою госпожу, но в болото, естественно, не полезли. Громко рыдая, они отправились в обратный путь.

В скит Аполлинария не пошла. Она так и осталась возле болота, в пустыне, и прожила там в полном одиночестве несколько лет. Бог охранял ее от всяческих напастей, помогал найти пропитание. Тело девушки, прежде нежное и слабое, стало похоже на броню черепахи – так закалила она его трудами, постом и бдением. Ни беспощадное солнце, ни полчища комаров не могли принудить ее отступить от своего замысла, который, как можно понять, заключался не только в том, чтобы удалиться от мира, но и совершить это именно в образе мужчины.

Наконец, Господь убедился, что дьявол, который тоже вел неустанную борьбу за душу Аполлинарии, окончательно побежден, и послал к святой ангела. Посланец Всевышнего вывел ее из болота и повелел идти в скит, где и поселиться под именем Дорофея.

Никто из святых старцев так и не узнал, что среди них живет женщина. Вскоре Дорофей занял в скиту особое место благодаря строгости своего послушания и ниспосланному Богом дару исцелять болезни. Узнав, что младшая сестра по-прежнему мается, не в силах освободиться от нечистого, Дорофей отправился в отчий дом и вылечил несчастную. Царь Анфелий и его супруга сразу угадали в суровом монахе свою старшую дочь и со слезами счастья заключили ее в объятия. Но во дворце удерживать не стали, чтобы не перечить высшей воле.

После трудной и благочестивой жизни, в 470 году святая с молитвой на устах отошла в вечность. И только тут, перед положением в гроб, монастырская братия узнала, что преславный старец Дорофей был женщиной. Но это открытие не заставило их возмутиться обманом – наоборот, с небывалой силой ощутили они, как трудно человеку понять до конца чудо высшей мудрости, и в едином порыве склонили головы перед этим чудом: «Слава тебе, Христе Боже, имеющий много сокровенных святых у себя!» От святых мощей Дорофея в дальнейшем совершилось множество замечательных явлений, полностью оправдавших канонизацию. Но примечательно, что приобщение к лику святых произошло все же не под мужским именем, хотя под ним и был совершен весь подвижнический путь Аполлинарии. В истории христианства она осталась женщиной, принявшей, по решению самой высокой инстанции, мужской облик.

Историю Аполлинарии Майя прочитала по-своему. То, на чем спотыкается обычное человеческое восприятие, – зачем понадобилось девушке совершать переход в другой пол, – для Майи не содержало ничего непонятного или загадочного. Вступая в особые отношения с Богом, принося клятву посвятить всю жизнь служению Ему, девушка эта испытывала потребность быть самой собой, а это для нее означало – быть мужчиной. Вот почему она не могла выйти замуж, то есть вступить на путь, предначертанный женщине. Но и жить по мужским правилам и законам ей, рожденной с телом женщины, было не дано. А в мире можно жить, будучи либо мужчиной, либо женщиной, для таких, как Аполлинария и как сама Майя, места не приготовлено… Аполлинария нашла для себя выход, и Бог ее на это благословил.

Граница времени стерлась. Через толщу полутора тысяч лет перед Майей открылся ее путь. «Если Господь допускает мое бытие, то я существо особого пола. Все, что происходило со мной раньше, было испытанием. Сейчас я продолжаю жизнь Аполлинарии-Дорофея».

Можно написать детективный роман о том, как Михаил – отныне для Майи существовало только это имя – преодолевал пропасть, отделявшую в те годы общество от церкви, и еще более глубокую пропасть между мужским и женским полом в понимании православной церкви. Во многом мне удалось ему помочь. Подобных случаев не было в моей практике, но интуитивно я чувствовал, что найдено верное решение. Так и получилось. Вскоре Михаила послали в один из сибирских монастырей. Пробыв полгода келейником, он получил направление в духовную семинарию, был затем посвящен в иеромонахи. Идея деятельного служения людям во имя Божие была воспринята им органично и с полным ввнутренним убеждением. Никто вокруг не знал, кто он на самом деле, но опасения, что тайна раскроется и многие от него отвернутся, Михаила не терзали, – новое мироощущение надежно защищало его от переживаний такого рода.

Была ли Аполлинария лицом историческим? Я не прояснял специально этого вопроса, но полагаю, что да. Люди, заносившие на бумагу жития святых, трансформировали в духе канона реальность, украшали ее фантастическими подробностями, но «из ничего» их творчество, насколько я понимаю, не возникало. И даже большее можем мы предположить: едва ли это был единственный, уникальный случай в анналах христианства. Если монастырская братия не содрогнулась, как от кощунства, обнаружив обман (чудовищный обман, если вдуматься!), если нашла ему самое возвышенное обоснование, то это, скорее всего, говорит о том, что прецеденты уже бывали и отношение к ним выработалось, обрело силу традиции. В монастырском уединении, в условиях максимальной дезактуализации всех проблем пола транссексуал и вправду обретает тихую пристань. Личные переживания здесь вообще утрачивают напряженность, «Я» растворяется в идее Бога. Принося обет безбрачия, отказываясь от всех радостей плоти, монах воспитывает в себе ощущение бесполости, непричастности ни к одному из активно проживающих отпущенные земные сроки полов.

Своеобразный след оставили транссексуалы и в художественной литературе. Шекспир, Гольдони, Кальдерон, а следом за ними и легионы менее известных авторов охотно использовали в своих произведениях мотив переодевания, позволяющий энергично закрутить сюжет. Женщина переодевается в мужское платье и действует так, как дозволяется только мужчинам. Реже, по-моему, мы можем встретить обратную комбинацию – с участием мужчин, предстающих в виде женщины. Все, что приходит мне сейчас в голову, – это ситуации эпизодические. Никакой предрасположенности к перевоплощению у этих персонажей нет, душа их существует в полном согласии с телами, но обстоятельства вынуждают – и приходится прятать свое естество под более подходящей к случаю маской. Не случайно пишутся такие произведения в подавляющем большинстве случаев в жанре комедии и если даже героев постигают серьезные огорчения, от которых невозможно избавиться, не выдав себя, то это тоже – временное состояние, и разрешается все обычно под звон свадебных бокалов.

Но я сейчас думаю не о драматургии, а о действительности, питавшей воображение драматургов. И так же, как и в истории Аполлинарии, прихожу к выводу, что ситуация, когда люди достаточно непринужденно меняли свой пол, была, видимо, вполне заурядной. На этой трансформации не лежало никаких заклятий. Социальные нормы, определявшие поведение людей в соответствии с их полом, были очень жестки и строго дифференцированы. Девушка, например, не могла путешествовать одна, без надежных сопровождающих. Но в то же время положение не было безвыходным. Если все-таки переехать с места на место было необходимо, была возможность отправиться в путь под видом молодого человека. Существовали такие потайные дверцы в высокой стене, разделявшей два пола. А дальше уже невозможно теперь разобраться – когда речь идет о действительно насущной необходимости, а когда эта необходимость – всего лишь предлог, ширма. И главное, что испытывал при этом человек? Уступал обстоятельствам или осуществлял свое неотвязное желание? Мечтал поскорее завершить игру, стать тем, кто он есть или наоборот, жаждал побыть подольше в присвоенном себе образе?

Приходится, таким образом, повторить то, что уже говорилось о других разновидностях третьего пола. Известно явление было всегда: как только человек оказался способен осмыслить феномен половой принадлежности, тут же обнаружилось, что есть и тонкая, но очень заметная прослойка, состоящая из людей, выпадающих из крепко сбитой обоймы. К транссексуализму это относится ровно в той же мере, что и к гермафродитизму, гомосексуализму или бесполости. И точно так же, как это было с другими, весь этот бесконечно длинный исторический путь, проделанный последовательно сменявшимися поколениями транссексуалов, был отмечен отверженностью, гонениями, и полным непониманием того, что делает этих людей непохожими на всех остальных. И только на последнем отрезке этого долгого пути начала появляться какая-то ясность.

Да и то произошло это далеко не сразу. Знакомая нам книга Ивана Блоха «Половая жизнь нашего времени и ее отношение к современной культуре», отражая уровень представлений рубежа XIX и XX веков, демонстрирует их ограниченность. Уже есть достаточно основательные теории, касающиеся гермафродитов и гомосексуалов – готова опора, на которой в дальнейшем будет развиваться научная мысль. Попадают в поле зрения исследователей и транссексуалы. Но как с ними быть, еще неясно. Очевидно, что они имеют много общего с первыми двумя группами. Но есть у них и явные отличия. К тому же встречаются они намного реже (это, к слову сказать, подтвердил и позднейший, более точный анализ: один случай транссексуализма приходится на несколько десятков тысяч человек). Блоху, в частности, довелось столкнуться с этим психосексуальным феноменом всего лишь дважды. Прокомментировать свои наблюдения он не смог и вынужден был ограничиться подробным описанием, воспользовавшись, для большей достоверности, собственноручными исповедями этих пациентов.

«С самой ранней юности мне страстно хотелось ходить в женском платье, – рассказывает 33-летний американский журналист. – Как только представлялась возможность, я доставал элегантное женское белье, шелковые нижние юбки и т. п. Я похищал у сестры предметы ее одежды и тайно носил их, пока смерть матери не открыла мне возможности свободного удовлетворения своей страсти. Таким образом, я вскоре приобрел гардероб, ни в чем не уступавший гардеробу элегантнейшей модной дамы. Вынужденный носить днем мужскую одежду, я носил под ней полный комплект женского нижнего белья, корсет, длинные чулки и вообще все, что носят женщины – даже браслет и лаковые дамские ботинки с высокими задниками. Когда наступает вечер, я вздыхаю свободной грудью, ибо тогда падает ненавистная мне мужская маска и я чувствую себя вполне женщиной. Только сидя в своем элегантном капоте и шуршащей шелковой нижней юбке, я чувствую себя способным серьезно предаться изучению любимых мною научных предметов (в том числе первобытной истории) или своим обычным повседневным занятиям. Меня охватывает чувство покоя, которого я не нахожу днем в мужской одежде. Будучи вполне женщиной, я все же не чувствую никакой потребности отдаться мужчине. Правда, мне доставляет удовольствие, если я нравлючь кому-либо в моем женском одеянии, но с этим чувством у меня не связано никаких желаний по отношению к лицам моего же пола.

Несмотря на мои ясно выраженные женские привычки, я все же решился вступить в брак. Моя жена – энергичная образованная женщина – была вполне осведомлена насчет моей страсти. Она надеялась с течением времени отучить меня от моей странности, но это ей не удалось. Я добросовестно выполнял супружеские обязанности, но еще сильнее предавался своей заветной страсти. Поскольку это для нее возможно, жена относится к ней терпимо. В настоящее время жена беременна. При виде элегантной дамы или актрисы, я невольно думаю, как красиво бы я выглядел в ее одежде. Если это окажется возможным, я совершенно перестану носить мужскую одежду».

Второй пациент Блоха рассказывает о себе примерно то же самое, с той лишь разницей, что более откровенно описывает сексуальную сторону своих переживаний. В юности материальные возможности долго не позволяли этому человеку надеть на себя женские вещи, которые он подолгу, с наслаждением рассматривал в витринах модных магазинов и мастерских. К тому же он долго подавлял свое влечение соображениями религиозного и рассудочного характера. «Во мне боролись (тогда еще неясно) мужчина и женщина. Но женщина оказалась победительницей, и однажды, воспользовавшись отъездом родителей, я переоделся в платье сестры. Но одев корсет, я вдруг почувствовал эрекцию с немедленным излиянием семени, не доставившим мне, однако, никакого удовлетворения».

Как и в первом случае, страсть к женской одежде, которую этот человек называет «костюмоманией», не помешала ему жениться. Но жена оказалась не в силах принять своего супруга таким, как он есть. Несмотря на рождение детей, отношения в браке складывались напряженно. «Жена никак не могла понять, как можно находить удовольствие в переодевании в женское платье. Сначала она относилась к моей мании равнодушно, но затем стала считать ее болезненным явлением, граничащим с сумасшествием». Хуже всего было то, что женщина не верила мужу, пытавшемуся доказать, что невинного, в общем-то, переодевания ему достаточно. Ей мерещились за ним куда более серьезные извращения, и она «добивалась правды» со всей настойчивостью и агрессивностью, какие умеют проявлять ревнивые женщины, подозревающие измену. Слежка, допросы с пристрастием… Дошло до того, что на помощь были призваны подруги, которые, конечно, «не сказали ей ничего, кроме плохого и пошлого». По приговору этих дам, муж их приятельницы был тайным урнингом, гомосексуалом, предающимся разврату с женщинами, носящими мужские костюмы, или с совсем маленькими девочками. Так, смешав все в кучу, судило об урнингах общественное мнение. Разумеется, все это вызывало у жены самую резкую реакцию, и жизнь дома сделалась невозможной. Кончается исповедь на трагической ноте. «Целыми часами бродил я по отдаленным улицам. Мною овладевало чувство бессодержательности и пустоты. Все нервы дрожали. Не будь у меня детей или будь они обеспечены, я знал бы, что мне делать в такие моменты». Речь явно идет о самоубийстве.

Неизвестное ему Блох пытается определить через известное: желание носить одежду противоположного пола – нужно было еще подождать несколько лет, чтобы в науке родилось особое название для этого явления – он называет то бисексуальностью, то псевдогомосексуализмом, то психическим гермафродитизмом. Самого его эти терминологические манипуляции, похоже, не удовлетворяют. Не помогает делу и латинское название metamorphosis sexualis paranoica, дословно – мания перемены пола: оно роднит загадочную страсть с психическими заболеваниями, а интуиция врача заставляет особо подчеркнуть, что оба его пациента – люди вполне здоровые, разве что отличаются повышенной нервозностью, но это при переживаемых ими трудностях не удивительно. На память исследователю приходят исторические свидетельства о скифах или мексиканских мустерадо, которые «избирались из среды наиболее крепких мужчин, абсолютно не имеющих женского подобия, затем, путем постоянной верховой езды или усиленной маструбации, делались женственными и в половом отношении бессильными (атрофия половых органов), причем, вырастали даже, в качестве вторичного полового признака, груди». Эти примеры Блох тоже относит к категории псевдогомосексуализма, вместе с многочисленными персонажами более близкой ему европейской истории, типа знаменитого маркиза Эона, несшего в себе женскую душу, или мадемуазель де Люпен, – женщины с душой мужчины. Классификация не очень убедительная, чем-то напоминающая старинную кунсткамеру – примитивный музей, где без всякой системы выставлялись всевозможные диковинки. Но заслуга автора книги была уже в том, что он включил эти странности в общую панораму сексуальных проявлений.

Многие затруднения, с которыми столкнулся Блох, были разрешены, когда в медицинском мире наконец утвердился особый термин для психосексуальных нарушений, о которых мы сейчас говорим. В 1910 году вышла монография Магнуса Гиршфельда «Трансвеститы», в которой не только было обосновано выделение этих нарушений в особый класс, требующий и особого подхода, но и прослежены закономерности, позволяющие провести внутри разбивку на отдельные специфические виды.

Таким распределением сам же Гиршфельд и занялся в дальнейшем. В его описании предстают пять групп трансвеститов, отличающихся одна от другой характером сексуального влечения: гетеросексульные, гомосексуальные, бисексуальные, асексуальные и аутомоносексуальные, то есть избирающие в качестве объекта любви самих себя.

По-разному проявлялась у пациентов Гиршфельда и глубина психических проявлений. Если одним трансвеститам достаточно было лишь надевать на себя несвойственную их полу одежду, то у других наблюдалось полное душевное перевоплощение. Несмотря на тяжелейшие последствия, к которым это приводило, люди шли на подделку документов, меняли фамилию и имя, обманом проникали в профессиональную среду, чуждую их «родному» полу или даже запретную для него. Бывало и так, что острота превратного самоощущения оборачивалась безудержной ненавистью к собственному, как бы неправильно устроенному телу, конкретно – к его половым признакам, в которых не без основания усматривался первоисточник всех бед. Ненависть приводила к диким вспышкам агрессии, направленной в собственный адрес – вплоть до попыток самокастрации.

Судьба трансвеститов в большинстве случаев складывалась крайне несчастливо. В жизни не находилось для них места. Тяжелейшие реактивные депрессии, а нередко и суицидальные попытки бывали самым типичным поводом обращения к врачу, несравненно более частым, чем собственно трансвестизм, который, понятно, не воспринимался как болезнь, то есть как что-то такое, от чего можно излечиться и, главное, нужно излечиваться. Человек всегда максимально дорожит тем, в чем, ему кажется, заключено своеобразие его души, и даже когда это свойство приносит ему одни сплошные огорчения, всеми силами отталкивает от себя мысль о том, чтобы от этого качества освободиться.

В течение нескольких следующих десятилетий прогресс медицины захватил и те области многих наук, для которых трансвестизм является объектом прямого интереса. Но вот что примечательно: хоть и было очевидно, что в самом остром и отчетливом проявлении этого состояния есть много резких отличий от более мягких и спокойных форм, как-то не приходило никому в голову его обособить, выделить в отдельную классификационную единицу. И продолжалось это до тех пор, пока не появились первые надежные результаты у хирургов и эндокринологов, сделавшие возможным переход в другой пол. Это вызвало огромные перемены не только в поведении значительной группы трансвеститов, поставивших отныне получение такой помощи главной целью своей жизни, но даже и в симптоматике явления. Возможно, в истории науки такое случилось впервые – когда не лечение приспособилось к проблемам организма, а наоборот, эти проблемы приспособились к лечению, изменили благодаря ему свой ход.

Никогда до сих пор трансвеститы не заявляли, да, пожалуй, и не ощущали такой безудержной потребности в перерождении. Они жили себе и жили, отыскивая наощупь пути адаптации и нарабатывая защитные механизмы. Одним это удавалось лучше, другим хуже, но заведомое отсутствие радикального выхода накладывало отпечаток на всю гамму переживаний.

Есть у нас потребность летать? Кто его знает, может быть, и есть. Но мы ничего о ней не ведаем. Она нас не гложет, не лишает сна, не заставляет обращаться к самой судьбе с ультиматумом: или давай нам это – или можешь забирать назад все другие свои подарки, они нам не нужны. Наверное, нет человека, которому было бы незнакомо сладостное ощущение полета, периодически присутствующее в сновидениях. И нет человека, которому сейчас, когда коснулся этой темы разговор, не припомнились его детские и юношеские фантазии, в которых либо у него отрастали крылья, либо появлялось к его услугам какое-нибудь техническое чудо, и он взмывал в небеса, наслаждаясь небывалой свободой и возможностью быстро и беспрепятственно перемещаться в любом направлении. Да что там, авиации бы не возникло, если бы не эта глубоко сидящая в человеческой душе жажда полета! Но раз заведомо нельзя ее реализовать, мечта ведет себя тихо и скромно, не выплескиваясь через отведенные ей границы и не превращая человека в своего раба.

Таким же точно жестким велениям реальности подчинялись и все душевные движения у людей, страдающих от несовпадения между самоощущением и объективными параметрами половой принадлежности. Но лишь до тех пор, пока средства массовой информации не разнесли первых сенсационных сообщений о великом достижении науки, освоившей методы искусственной трансформации пола. Границы реальности раздвинулись. И в течение считанных лет, буквально на глазах, произошло превращение мечты в потребность – то есть силу, подчиняющую себе все структуры психики.

Мы не раз наблюдали, как появление нового способа лечения мгновенно мобилизует всех, кто в нем кровно заинтересован. Больные начинают охотиться за информацией, ищут способ попасть на прием к владеющим этим методом специалистам – это понятно: когда есть проблема, мы направляем все силы на поиски выхода. Но с изменением пола произошло нечто иное, напоминающее старый лозунг, который мы когда-то разбирали на уроках политграмоты: цель – ничто, движение – все. Борьба за то, чтобы подвергнуться трансформации, вошла в структуру переживания, приобрела самоценный характер, стала элементом всего сложного душевного комплекса. Когда трансвеститов стали называть трансвеститами, это означало всего лишь очередной закономерный шаг в поступательном развитии познания. Но когда, с легкой руки известного исследователя Бенджамина, в 1953 году из этого общего ряда была выделена особая группа транссексуалов, это отражало несколько иную закономерность. Появилось новое явление и потребовало особых подходов и особого словесного обозначения. Трансвеститы существовали всегда, независимо от того, какими сведениями о них располагала и что могла им предложить наука. Транссексуализм, при котором неудовлетворенность своей половой принадлежностью срастается воедино с маниакальным по силе желанием ее изменить, прежде всего анатомически, есть все основания считать прямым порождением научного прогресса.

 

Колдовство бегущих огней

 

Листаю свои старые записи, перебираю истории болезни, вызываю в памяти лица, эпизоды. Задача как-будто ясна: найти не только самые яркие, но и наиболее характерные примеры, способные послужить для читателя своего рода моделью явления. Обычно это предполагает прежде всего массовость: самыми типичными мы привыкли считать те проявления, которые встречаются чаще всего. Даже требование появилось стандартное к научным публикациям – подтвердите ваши выводы статистикой! В иных случаях этот подход вполне оправдан. Если, например, я защищаю новую лечебную методику, моя обязанность – подкрепить свою позицию убедительными цифрами. Но сейчас у меня другая цель: не доказывать, а показывать, для чего необходимы не только краски постоянно встречающиеся в жизни краски, но и редкие блики, которые даже в рамках третьего пола, то есть феномена, по определению исключительного, выделяются своей необычностью.

Я уже говорил и еще, наверное, не раз упомяну, что печать принадлежности к третьему полу становится видна невооруженным глазом чуть ли не с колыбели. Это считается одним из важнейших диагностических принципов. А вот пациент, о котором я хочу рассказать, впервые появился у нас в клинике в возрасте 60 лет, прожив самую обычную, ничем не примечательную жизнь нормального мужчины. В детстве ничем не отличался от других мальчишек – ни характером, ни склонностями. Если часто выполнял «женские» домашние обязанности, то только в силу необходимости: в семье было четверо детей, все – братья и все были приучены помогать матери. Каких-то акцентированных мужских черт в характере, правда, не намечалось, скорее наоборот – Александр Васильевич легко сходился с людьми, умел обходить острые углы в отношениях, был мягок и незлобив. Но никаким женоподобием это никогда не оборачивалось.

Отслужил, как положено, в армии, потом закончил Московский энергетический институт. Учился хорошо: и способности были, и интерес, и очень выручало усвоенное с детства умение правильно распределять время. Так же легко и успешно сложилась карьера. У Александра Васильевича была репутация хорошего инженера и ответственного, добросовестного работника, и когда ступенькой выше освобождалась вакансия, само собой получалось, что он – наилучший кандидат. На пенсию ушел с серьезной должности – был главным энергетиком крупного станкостроительного завода в Поволжье.

До 30 лет не женился. Почему так поздно? Естественно, эту сторону жизни пациента мы рассматривали прямо-таки с лупой, но ничего сомнительного не нашли. Влюблялся Александр Васильевич только в девушек, но пока он ходил вокруг да около, борясь со своей застенчивостью и неуверенностью, его всякий раз опережали более расторопные конкуренты. К тому же в силу воспитания пациент наш считал недостойным флиртовать с девушкой, по отношению к которой нет «серьезных намерений». Одиночеством не тяготился, знал: получит диплом, начнет зарабатывать, тогда можно будет подумать о семье.

Так и получилось. К будущей жене сразу начал относиться как к невесте. Ухаживание продолжалось год. Семейной жизнью был доволен. В доме был мир, порядок, никаких конфликтов. Вырастили двоих детей, дождались внуков. Оглядываясь назад, Александр Васильевич находил, что в сексуальном плане его жизнь оставляла желать лучшего. Жена, говорил он, была холодновата, держала его на полуголодном пайке. Он приписывал это ее всегдашней усталости – работа, дом, дети отнимали все силы. Та же примерно ситуация была и в семьях приятелей. Но те находили выход, позволяя себе время от времени пикантные приключения, а Александр Васильевич считал своим долгом хранить верность жене. Даже когда, лет в 50, жена объявила: «мы уже в таком возрасте, что поздно думать о глупостях», Александр Васильевич молча подчинился ее решению. Дети выросли и отделились, появились внуки. Впереди маячила тихая и достаточно унылая старость.

Странные явления стали появляться еще лет за 5 до ухода на пенсию. Запомнилось начало: утреннее пробуждение в необычном, приподнятом настроении, сексуальное возбуждение, не связанное с влечением к жене или другой конкретной женщине, и на этом фоне – непривычная мысль: как приятно было бы стать женщиной! Эта мысль стала возвращаться в различных вариациях. То как своего рода зависть – женщины легче переносят воздержание, они не страдают так, как приходится страдать мне. То в оболочке причудливых фантазий – живо, к примеру, рисовалась сцена возвращения мужа домой, к любящей жене: он входит, она бросается ему на шею, они целуются, потом он отдыхает, а она занимается домашними делами, чувствуя на себе его ласковый взгляд… Удивительно было то, что себя Александр Васильевич видел на месте жены, и снова мысль «как хорошо быть женщиной» вызывала эмоциональный подъем.

Так продолжалось примерно год, затем наступил перелом: «не только было неуемное желание стать женщиной, но почувствовал себя женщиной». Через несколько дней это чувство исчезло, но затем вернулось вновь. Постепенно эти позывы стали усиливаться, появилась цикличность. Захотелось надеть на себя все женское, и этому неотвязному желанию посопротивлявшись, Александр Васильевич уступил. Пошел в магазин и, сделав вид, что выполняет поручение жены, купил все, что носят женщины – от бюстгальтера до головного платка. При выборе вещей испытал необычайно острое волнение, руки дрожали, когда представлял, что скоро все это будет на нем. С трудом дождался момента, когда жена ушла, заперся на ключ и переоделся. «Испытал неописуемое блаженство», которое омрачалось тем, что никому не сможет показаться в таком виде, – а хотелось именно выйти на люди, чтобы все признали в нем женщину.

Жена сразу же обнаружила в доме чужие женские вещи, естественно, спросила, откуда они. Александр Васильевич попытался сказать, что это он купил для нее, но сам почувствовал, как нелепо это звучит, и во всем признался. Сама эта затея с переодеванием почему-то не произвела на жену большого впечатления, но встревожило необычное для него радостно-возбужденное состояние (сослуживцы, кстати, тоже это отметили). «Ты что, с ума сходишь, что ли?» – спросила она, не мудрствуя лукаво. Он не знал ответа на этот вопрос. Но вскоре подъем сменился упадком, появилась раздражительность, охватил стыд «по поводу содеянного». Как попало увязал женские вещи в узел и забросил в сарай.

Эта фаза тоже вскоре завершилась. «Стал обыкновенным мужчиной, мужем и отцом семейства». А затем «колесо» снова закрутилось в том же порядке. Незадолго до появления в клинике чувство перевоплощения в женщину стало всеобъемлющим. Самоконтроля при этом Александр Васильевич никогда не терял, понимал, как важно сохранить все в тайне. Он так усовершенствовал свой костюм, что мог выйти из дому в обычном виде, затем где-нибудь «в темном месте» мгновенно преображался, подкрашивал губы, увешивался пестрой бижутерией, повязывал платочек и уезжал куда-нибудь в отдаленный район. Там подсаживался к женщинам, коротающим время на скамеечке, и вступал с ними в длинные откровенные разговоры. Иногда выдавал себя за старую деву, спрашивал совета – стоит ли «в таких годах» выходить замуж. В другой раз рассказывал о своих детях, о том, как протекали роды («не то, что начинаю врать, я ощущаю, что все это действительно у меня было»), выслушивал чужие рассказы, и все это доставляло ни с чем не сравнимую радость. В этом состоянии возникали и гомосексуальные побуждения, но они носили особый характер: в основе было желание получить еще и это подтверждение своей истинной женской сущности.

До выхода на пенсию, связанный работой, Александр Васильевич не мог ничего предпринять: обращение к врачам в родном городе для него исключалось. Но решение изменить пол хирургическим путем год от года крепло. Помимо этого, была еще одна причина, обусловившая приезд в Москву. Здесь можно было свободно ходить по улицам в женском обличье, не опасаясь встреч со знакомыми. Никогда, даже в пике своих «женских» фаз, наш пациент не забывал о необходимости хранить свою тайну.

Так он и появился впервые у нас в клинике – неузнаваемый в своем женском «обмундировании», носить которое уже хорошо наловчился. Процитирую запись, сделанную принимавшим его врачом: «Настроение повышенное, радостное, многоречив, несколько суетлив, лучезарное выражение лица, глаза сияют. Охотно делится своими переживаниями. Просит называть его женским именем:? Александра Васильевна¦, говорит о себе в женском роде, голос высокий, женский.

Одежда весьма оригинальная: на голове цветастый платок, кофточка, юбка, простые чулки (? капроновые – по возрасту не подходят¦), ботинки на высоких каблуках, шнурованные. Охотно раздевается в ответ на такую просьбу, демонстрирует искусственные груди в бюстгальтере, женское нижнее белье с кружевной обшивкой. Губы покрашены неяркой розовой помадой, в ушах серьги, на шее светлые, крупные бусы, на запястье браслет. Кокетливо посмеивается, крайне чувствителен к самым невинным комплиментам.? В этом виде вы совершенно не похожи на мужчину, всякий признает в вас женщину, хоть и пожилую¦, – услышав это, расцветает.? Так ведь я же и есть настоящая женщина, женщина с головы до пят, до последнего волоска на голове! ¦ Эта уверенность придает ему жизненные силы, забывается все плохое, все становится светлым и радостным. Говорит, что его обуревает мысль о возможности операции: сердца научились пересаживать, а уж половые органы пересадить можно бесспорно!»

Этого пациента мы наблюдали в течение семи лет. Он регулярно приезжал в Москву, почти всегда – в женском состоянии, но по его рассказам, письмам, дневникам можно было представить себе, как протекают у него другие фазы цикла: смешанная, депрессивная и обычная, то есть мужская. Те, кто видел его в мужской ипостаси, описывают пожилого человека, выглядящего старше своих лет. Он вполне разумен, спокоен, доброжелателен, вежлив. Одет скромно, но аккуратно. Не может объяснить, почему на него временами «накатывает». Но говорит об этом спокойно, без горечи, несколько отстраненно. Уверен, что эти состояния будут возвращаться вновь и вновь.

Естественно, ни о какой операции речи и быть не могло, но насколько я помню, Александр Васильевич не слишком настойчиво ее добивался. Он даже отказывался лечь на обследование, что было бы первым шагом к хирургическому вмешательству. Только один раз удалось уговорить его провести в клинике некоторое время. Но сразу возникла неразрешимая проблема: в какое отделение поместить эту «Александру Васильевну»? В женское? Нельзя. Но ведь нельзя и в мужское! Решили в конце концов выделить ему отдельную палату в мужском отделении для самых легких больных. Но и там двери запираются на замок, и там лежат нездоровые люди… Пациента это возмутило до глубины души, он настоял на немедленной выписке и тут же уехал из Москвы, оставив нам гневное письмо: «В больнице меня приняли за психически ненормального, не слушали меня, и это глубоко потрясло меня. Ведь не только я считаю себя совершенно нормальным мыслящим человеком, но и окружающие меня люди (правда, не знающие о моей склонности к женственности) часто обращаются ко мне за советом для разрешения подчас очень трудных вопросов»…

И для такого мнения о самом себе у этого человека действительно были все основания! Никаких психических отклонений он не обнаруживал. Всегда, даже в кульминационные моменты своих транссексуальных переживаний, он полностью сохранял адекватное восприятие действительности. Если по каким-то причинам нужно было вернуться в свою мужскую «шкуру», он дисциплинированно переодевался, снимал с лица грим. Голос начинал звучать по-мужски, без следа исчезали женские окончания («пошла», «сказала»). Это было ему неприятно, тягостно, настроение сильно портилось, но зато сразу становилось ясно, что никаких признаков бреда в его «склонности к женственности» нет и в помине. Александр Васильевич легко поддерживал разговоры, был точен в суждениях, быстро и четко отвечал на вопросы.

Числилось за ним, правда, «снижение критики» – серьезный криминал с позиций психиатрической экспертизы. Но как я убедился сейчас, просматривая архивные документы, проявлялось это лишь в том, что пациент говорил «я женщина, и это прекрасно» вместо того, чтобы сокрушаться: «что за нелепость, с какой стати я чувствую себя женщиной?» Тут, видимо, все дело в том, что знакомство наше с Александром Васильевичем произошло примерно в те же годы, когда к нам приезжал и Рахим, – общение с транссексуалами было даже опытным врачам еще в новинку, и как ни старались они идти «в ногу со временем», все равно давало о себе знать давнее убеждение, что здоровый человек не может считать себя существом противоположного пола.

Конечно, и среди транссексуалов этот пациент был фигурой в высшей степени необычной. Дожить до почтенных лет, честно пройти все предписанные природой возрастные трансформации, от маленького мальчика до стареющего мужчины – и вдруг ощутить в себе женскую душу! Похожее описание мы нашли у Крафт-Эбинга: речь там шла о враче, который тоже пережил внезапное превращение в женщину в зрелые годы, после горячей бани, рекомендованной ему в связи с подагрой. Но у того человека новое состояние стало стабильным, никаких циклов не отмечалось, и не было твердой уверенности в его психическом благополучии. Пациент Крафт-Эбинга жаловался на галлюцинации, на то, что с ним беседуют мертвые. Упоминаний о циклически протекающих нарушениях половой иднтификации в литературе обнаружилось больше, но «колесо» это во всех случаях начинало крутиться на стадии полового созревания, и тоже не обходилось без явных патологических симптомов.

Зато благодаря общению с Александром Васильевичем удалось сделать несколько важных наблюдений, оценить которые удалось лишь в дальнейшем.

Все транссексуалы-мужчины говорят, как мы знаем, что в их теле живет женская душа. Но что это означает, помимо тяги к переодеванию, изменений в речи и других чисто внешних метаморфоз? Когда эта женская душа присутствует постоянно, трудно бывает уловить этот ее специфический колорит, потому что не с чем сравнивать. А вот у нашего уникального пациента были, если принять эту метафору, две души, мужская и женская, они как бы чередовались, и разница между ними буквально бросалась в глаза. Александр Васильевич был сдержан, немногословен и скорее рассудочен. Александра Васильевна, напротив, отличалась повышенной эмоциональностью, импульсивностью и говорливостью. Александр Васильевич до старости сохранил юношескую застенчивость, которая делала его уступчивым и покладистым. Александре Васильевне нравилось демонстрировать себя, она прислушивалась прежде всего к собственным желаниям и напористо добивалась своего. Если не получалось, она обижалась, становилась капризной, тогда как Александр Васильевич своих реакций не обнаруживал и в общении был полностью предсказуем. Я бы не стал утверждать, что то был контраст именно между мужскими и женскими свойствами, хотя стереотипным представлениям такое истолкование вполне бы отвечало. Но бесспорно просматривались два разных характера, вылепленных каждый по своей мерке. Если угодно – две души.

Еще один важный аспект. Что заставляло нашего пациента приезжать в Москву, подвергаться всевозможным обследованиям, далеко не всегда приятным? Желание получить от врачей помощь? Едва ли. Такой мотив можно было бы предположить, если бы визиты совпадали с депрессивными периодами, протекавшими по всем законам этого мучительного состояния. Но в такие дни Александр Васильевич, словно бы в наказание себе, старательно избегал врачей. Тема операции, я уже сказал, никогда не приходила в практическую плоскость, скорее она была формальным поводом – приехать, походить по кабинетам, пообщаться… Нам он, с профессиональной точки зрения, был чрезвычайно интересен. А мы, получается, были ему совершенно не нужны?

На самом деле – нужны, и даже очень.

В свое время я провел много часов, пытаясь сформулировать важнейшие диагностические критерии транссексуализма, – в помощь врачам, далеким от психоэндокринологии, которых жизнь сталкивает с этими проблемами. Задача оказалась исключительно сложной. Одни признаки приходилось отодвигать в сторону, потому что они встречаются не только у транссексуалов. Другие действительно специфичны для этого состояния, но свойственны далеко не всем пациентам. Особенностей, строго отвечающих принципу необходимости и достаточности, набралось совсем немного – всего четыре. Чувство принадлежности к противоположному полу, доходящее до уверенности, что при рождении произошла какая-то ошибка; отвращение и ненависть к своему телу, поскольку вся его половая оснастка кажется извращением и уродством; желание приобрести облик «правильного» пола путем лечения, включая оперативное, – обо всем этом мы уже подробно говорили. Но есть и четвертый признак, он может не так сильно бросаться в глаза, но без него, как и без любого из первых трех, нет цельного представления о транссексуализме. Это доходящее до такой же всепоглощающей настоятельности желание быть принятым в обществе в качестве представителя противоположного пола.

Этот постоянный позыв диктует транссексуалам манеру поведения, отличающую их не только от людей с обычной психосексуальной ориентацией, но даже и от всех тех, кто проживает жизнь в третьем поле. Вспомним о гермафродитах, готовых забиться в любую щель – только бы не привлечь к себе внимания. Стараются уйти в тень люди, не имеющие пола. Может показаться, что поведение гомосексуалов, с их проявившейся последнее время склонностью шокировать общество, не вписывается в этот стандарт. Но тут другое, тут скорее политика, выяснение отношений, попытка отвоевать себе место под солнцем, а вовсе не проявление особой психологии. Сама же по себе однополая любовь вполне самодостаточна, она не нуждается ни в свидетелях, ни в третейских судьях, ни в аплодисментах, ни в знаках вражды.

Транссексуал, в отличие от всех, существо прежде всего публичное. Сколько бы он ни говорил о четкости и однозначности своего самоощущения, этой внутренней убежденности ему для душевного равновесия недостаточно. Необходима поддержка со стороны, доказательства, что все вокруг смотрят на него его глазами и видят в нем то же, что и он сам. Этой уверенностью он не может запастись впрок, как не мог бы за один раз надышаться на все предстоящее время. Сигналы, подтверждающие эту правильную, в его понимании, реакцию окружающих, должны поступать непрерывно. Отсюда, собственно, и идет имитация внешности, стиля поведения, манер, в чем транссексуал часто проявляет себя большим католиком, чем сам римский папа. Доводя свой облик чуть ли не до гротеска, он не столько себя этим тешит, сколько вымогает у других людей одобрение и поддержку.

Один из моих давних пациентов, в прошлом – женщина, добившаяся смены пола и в физическом, и в юридическом смысле, заставил свою жену, души в нем не чаявшую, поехать в дом отдыха, завести там роман, забеременеть и родить ребенка. Ни ревности, ни отчуждения от «чужой крови» он не испытывал. Наоборот – был счастлив, как никогда: он встал в один ряд со всеми настоящими мужчинами! Вот его семья, вот его жена, вот его сын. И ничуть не омрачала его счастья такая «мелкая» деталь, как всеобщая уверенность в том, что никак не мог он стать отцом. Даже из поездки жены на курорт не делал он большой тайны! Что поделать, не принимая в расчет эту главную особенность психики транссексуалов – резкий сдвиг в их восприятии границы между «быть» и «казаться», – невозможно разобраться в их поведении, в их мотивах.

Поздний транссексуальный «дебют» Александра Васильевича исключил для него возможность использовать в этой сложной игре свое привычное окружение. Ведь он был нормальным человеком во всем, он не мог поставить на карту свою репутацию, лишиться всеобщего уважения, не мог допустить, чтобы на его жену и детей смотрели косо. А публику, без которой ему грозило задохнуться, он как раз и нашел у нас в клинике…

Так же неожиданно, как он появился на нашем горизонте, Александр Васильевич и исчез. Просто один из очередных его приездов фактически оказался последним. Мы вспоминали о нем, даже думали разыскать, но покопавшись в бумагах, обнаружили, что пациент оказался достаточно предусмотрительным и точного адреса никому не сообщил. Никто не знает, как дальше сложилась эта единственная в своем роде судьба.

А вот еще одна история, тоже из самых давних. Действующих лиц в ней двое: Николай и Варвара. Коля и в мужском костюме казался бы переодетой женщиной: тоненький, хрупкий, с легкой, танцующей походкой. Говорю: казался бы, поскольку в брюках и пиджаке никогда его не видел. Не было такой силы, которая заставила бы его надеть эту ненавистую одежду. Родители, исчерпав все средства борьбы, капитулировали. Семья переехала в другой район, рассчитывая, что на новом месте их несчастный сын затеряется в толпе и его перестанут преследовать. Но и там вскоре правда всплыла наружу. Начались насмешки, издевательства. Но хуже всего было то, что Коля болтался без дела. Получить образование не удалось: после седьмого класса школа выдавила «ненормального мальчика». С работой не складывалось. Чувствуя себя женщиной, Коля и занятие постарался выбрать, в своем понимании, исконно женское – мечтал работать с маленькими детьми. Воспитательницей, на худой конец, нянечкой. Когда он приходил наниматься в очередной детский сад, заведующая встречала его широкой улыбкой: вакансий везде было чуть ли не больше, чем заполненных штатных единиц. Но через пять минут разговора улыбка исчезала, тон делался сухим, официальным, и Коле указывали на дверь. Убедившись, что с девушкой, имеющей мужской паспорт, никто разговаривать не станет, Николай решил превозмочь себя и свои обходы детских садов продолжил в мужской одежде. Но и это не помогло. Мужчина, рвавшийся работать с детьми, выглядел не просто странно – он внушал самые нехорошие подозрения. Однажды, выходя из кабинета, Коля услышал реплику заведующей: «неужели этот тип думает, что его кто-нибудь допустит к ребятам?»

Почувствовав себя в тупике, молодой человек решил разом оборвать все мучения. Но десяти таблеток люминала (больше раздобыть не удалось) не хватило. По «скорой» его отвезли в больницу, промыли желудок и тут же перевели в психиатрическую клинику.

Врач показался ему добрым, отзывчивым человеком. Он проявил полное понимание, сочувственно кивал головой, слушая рассказ о колиных вечных злоключениях, постарался облегчить его пребывание в «скорбном доме», как не случайно называли когда-то больницы для умалишенных. Нет, пожаловаться на недостаток внимания Николай никак не мог. Даже известного профессора из академического института пригласили к нему на консультацию, и разговор с ним получился еще более задушевным. И только при выписке стало известно, что отныне его «ставят на учет» с диагнозом – шизофрения. Другими словами, с Колей произошло именно то, чего я так боялся, проигрывая мысленно будущее Рахима.

Были ли основания для такого врачебного вердикта? Хорошо зная этого пациента, могу смело утверждать – ни малейших. Попытка самоубийства определенно была реакцией на затянувшуюся стрессовую ситуацию. Желание изменить свой пол, хотя бы доступными средствами? За ним тоже никакой патологии не стояло, это должно было быть ясно любому грамотному врачу. Но в такие тонкости, похоже, никто не вдавался. Коля был не такой как все, и уже это одно не позволяло признать его психически здоровым. «Лучше перебрать, чем недобрать» – как ни горько признаваться, но это всегда было главным, хоть и неписанным законом советской психиатрии. За чрезмерно жесткий диагноз никаких неприятностей никому не грозило. А вот если проявить недосмотр…

Теперь жизнь несчастного парня стала совсем невыносимой. Нужно было постоянно посещать психдиспансер (два часа в очереди, пять минут на приеме), пить аминазин, от которого Коле становилось плохо. Перед большими праздниками, перед выборами его норовили уложить «на отдых» в стационар. А с работой вообще любые перспективы заглохли. Есдинственное, на что он мог рассчитывать, – клеить коробочки в лечебно-трудовых мастерских.

Но тут от кого-то Коля услышал, что в Москве есть врачи, которые могут изменить пол человека. Так он стал моим пациентом.

На бланке института, со всеми подписями и печатями, я написал заключение: больной такой-то страдает эндокринным заболеванием, ему предстоит операция по смене пола, но при этом он полностью работоспособен. Я нарушил сразу несколько правил: написал бумагу, не дожидаясь соответствующего запроса, выдал ее прямо на руки, да и вообще самовольно присвоил функции районного диспансера. Но, к счастью, в администрации «Мосгорсправки» этого не знали и Колю на работу приняли.

Слышать целыми днями: «девушка, дайте адрес», «девушка, подскажите, как проехать», было очень приятно. Коля даже немного повеселел. Но к осуществлению мечты сидение в справочной будке его не приближало. Несколько раз он заговаривал о том, как было бы хорошо получить новый паспорт – с женским именем. Мгновенно решились бы все проблемы! Но тут уже я при всем желании не мог ничем помочь.

Однажды, явившись ко мне на прием и дожидаясь в очереди, Коля разговорился с молодым человеком, сидевшем на соседнем стуле. Коля, как обычно, был в женском наряде, так что со стороны эти двое вполне могли произвести впечатление самой обычной пары: вот юноша, вот девушка. И действительно юноша и девушка присутствовали здесь, у дверей моего кабинета, потому что случайный сосед Николая был мужчиной не больше, чем он сам был женщиной.

Варвара, еще одна моя пациентка, тоже была транссексуалом, и проблема, которую мы с ней пытались решить, была точным повторением проблемы Николая.

Завязался разговор – сначала просто чтобы скоротать время, но оба вскоре поняли, что понимают один другого, как никто. Оба чувствовали, что дошли в своей жизни до края, что будущего у них нет. Варе, правда, посчастливилось чуть больше. Она хотя бы нашла работу, которая и сама по себе ей нравилась, и отвечала ее представлениям о мужском деле. Варя водила автобусы. Но все удовольствие отравляли окружающие, никак не соглашавшиеся отнестись к ее «чудачеству» как к должному. Кассир, ежемесячно выдававший зарплату, каждый раз устраивал маленький спектакль: смотрел на фамилию в ведомости, потом на стоящую перед ним фигуру, потом опять на ведомость. Новеньким, поступавшим на работу в автопарк, первым делом показывали Варю, как местную достопримечательность. Ни с женщинами, ни с мужчинами не получалось у нее сойтись запросто, по-приятельски. И подумать только, что тоненькая, невесомая книжечка, точнее даже не она сама, а три записанные в ней слова позволили бы раз и навсегда покончить с этим кошмаром!

Мы с вами уже говорили о том, что транссексуализм – это не столько состояние, сколько желание, стремление к цели. Цель у этих двух моих пациентов была не совсем обычная. Ни Коля, ни Варя почти ничего не говорили об операции. Я объясняю это тем, что они были недостаточно наслышаны об этом медицинском чуде. Информация о том, что делается на Западе, до них просто не доходила, да и о первых советских опытах они не знали ничего конкретного, чтобы воспламениться этой идеей. Смена документов, которая чаще всего составляет для транссексуалов важную, но не первую по порядку задачу, приобрела для них поэтому сверхценный характер. Обычное для этого состояния неприятие своих телесных признаков тоже имело место у обоих, но не в такой степени, чтобы толкнуть их на крайние меры. Обоих удовлетворял камуфляж, приблизительное внешнее подобие, которого можно достичь с помощью бинтов, ваты и пинцета для выщипывания волос.

И еще одна примечательная особенность их роднила: пониженное половое влечение. Они не влюблялись, им практически не нужны были интимные контакты, которые в полной мере обнажили бы несоответствие телесных признаков и психосексуального самочувствия, после чего уже никакие паспорта не могли бы смягчить драму. Возможно, по закону компенсации на это место выдвинулись другие проявления пола – те, что связаны с профессией, с работой, с официальным статусом, а значит и с документами, подтверждающими этот статус.

Десяти минут разговора хватило моим пациентам, чтобы осознать: Николаю жизненно необходим тот самый женский паспорт, от которого мечтает отделаться Варя, а ей, в свою очередь, идеально подошел бы паспорт, лежащий в кокетливой дамской сумочке у Коли. Так, может быть, сама судьба свела их вместе для того, чтобы они могли одновременно и таким простым способом выпутаться из беды?

В кабинет они вошли вместе. Коля, бледный, с дрожащим подбородком, не пошел дальше двери. Казалось, что вот-вот он убежит. Варя, наоборот, держалась уверенно и говорила за двоих. «Мы решили обменяться паспортами», – без предисловий объявила она. Моя первая реакция, должен признаться, была неадекватной. Мне показалось, что ребята действительно сумели найти выход из положения, которого я, как не старался, ни одному из них так и не смог подобрать. Но когда мы сели и уже спокойно принялись обсуждать все детали, одно за другим стали появляться сомнения. И опять, если быть до конца откровенным, смутила вовсе не незаконность операции. Не было у нас у ту пору, как, впрочем, нет и сейчас, священного трепета перед нарушением закона. Его подменял страх перед разоблачением, у меня же не было и этого страха: я всегда рассчитывал найти людей, в которых смогу пробудить сочувствие к моим пациентам, не по своей воле попавшим в беду.

Обмен паспортами пугал меня не сам по себе. Он создавал сложную проблемную ситуацию, причем, не ограниченную коротким периодом времени, а постоянную. Что будет с моими пациентами через год? Через два? Через десять? Будет ли и тогда устраивать их жизнь не только под чужим именем, но и по уже намеченным лекалам чужой судьбы? Что они смогут сделать, если выяснится, что совершена ошибка? В особенности если один будет доволен обменом, а другой поймет, что не может так жить. Десятки подобных вопросов проносились в голове, но я не спешил их высказывать. Мне хотелось, чтобы ребята сами все взвесили и сами приняли решение. Сказал только, что на моих глазах никто к такому трюку не прибегал, что готового рецепта предложить не могу, что самое умное в подобных делах – следовать пословице: семь раз отмерь, один отрежь. На этом мы в тот день и расстались.

Как я мог не принять в расчет характера Варвары – резкого, волевого, решительного? Меня тут извиняет только то, что с транссексуализмом я знакомился в основном на примере мужчин, добивавшихся признания в женском поле. Варя была едва ли не первой женщиной, заявлявшей, что в ней живет душа мужчины. Это было закономерно. «Мужской-женский» транссексуализм встречается намного чаще, чем «женский-мужской»: по одним данным вдвое, по другим – даже в восемь раз. Должно было пройти немало времени, чтобы набраться опыта и полностью оценить, какая пропасть разделяет эти два человеческих типа.

Я уже упоминал, что в современном мире почти не попадаются «чисто» мужские и «стопроцентно» женские характеры. В большинстве случаев мы наблюдаем лишь некоторое укрупнение отдельных черт личности, акценты в поведении и в реакциях. У транссексуалов же души, сформировавшиеся вопреки всем биологическим и социальным законам, и в самом деле кажутся вылепленными из совершенно разного теста.

Начать с того, что предыстория возникновения транссексуализма у мужчин и женщин принципиально различна. Мальчики, как правило, отстают в физическом, а затем и психическом развитии, они очень инфантильны, все в их внутреннем облике как-то неопределенно, расплывчато – ни сильных интересов, ни отчетливых влечений. Порой создается ощущение, что их пламенное желание сменить пол заполняет собою некую пустоту.

Николай, у которого мысли о счастье, о благополучном будущем связывались с тем, что он станет делать, – вот он среди детей, он их защищает, учит, помогает им расти, – был скорее исключением. Гораздо чаще фантазии мужчин транссексуалов на тему будущего бессодержательны, бессюжетны. Их герой, вернее героиня, ничем не занята, она только появляется, вызывая восхищенные взгляды, только меняет наряды, украшения, прически. Нередко высказывается своего рода «белая зависть»: какое счастье – родиться женщиной, как прекрасна ее роль в этом мире. Но получить конкретный ответ – что именно так привлекает в женском бытии, в общественном положении женщины – обычно бывает затруднительно.

А среди женщин-транссексуалов преобладает прямо противоположный психологический тип: с сильной волей, с резко обозначенным характером, нередко властным и напористым, с умением ясно осознавать свою цель и точно выбирать средства для ее осуществления. При этом в моей практике не было случая, чтобы смена пола становилась единственной целью, заставляющей забыть обо всем. Женщины с мужской душой ни в чем не удовлетворяются пассивной ролью, они хотят быть заметными, но привлекать внимание только своей половой принадлежностью им недостаточно – необходимо действовать, добиваться успеха, чем-то реальным отмечать свое присутствие в этом мире.

Как и у мальчиков, перст судьбы дает о себе знать в очень раннем возрасте. Но если мальчики запаздывают, девочки – потенциальные транссексуалы – развиваются, наоборот, со значительным опережением сроков, предусмотренных природой. Я не считаю целиком справедливой точку зрения, господствовавшую в начале века, – что женская натура представляет собой недозревший, недосформировавшийся вариант мужской личности, что она стоит ближе к ребенку, чем к взрослому человеку. Но в транссексуализме – и, пожалуй, только в нем, – этот взгляд получает неожиданное подтверждение.

Но всего этого, повторяю, я еще не знал, когда моей пациенткой стала Варвара, потому и выбрал неверную тактику. Ребята обещали подумать, взвесить все как следует с тем, чтобы в следующий раз принять решение. Но следующего раза не было. Ни Варя, ни Коля в назначенный день на прием не явились. И только много месяцев спустя я узнал, что Варя, видя мои колебания, взяла дело в свои руки. Полностью подчинить себе Николая для нее не составило труда. Он и опомниться не успел, как уже сидел в поезде, с вариными документами в кармане, и ехал в далекий город, где его никто не знал. Почти сразу же вслед за ним уехала и Варвара – тоже подальше от столицы, но в другую сторону. Они были готовы к тому, что жизнь им предстоит нелегкая, но это не пугало. У каждого теперь была волшебная палочка-выручалочка – паспорт, и оба были уверены, что она поможет преодолеть все преграды.

У Коли и вправду все пошло, как по маслу. Он сразу же нашел хозяев, согласившихся сдать комнату милой, скромной девушке, и что было еще более удивительно – сразу нашел работу в детском саду. Отсутствие специального образования и стажа смутило было заведующую, но воспитательниц не хватало, к тому же новенькая обещала, что будет учиться вечерами. Грозные препятствия выросли в виде медицинской комиссии, которую непременно надо было пройти. Но Коля решил пойти ва-банк. Он встретился с немолодой женщиной, возглавлявшей эту комиссию, и рассказал ей о себе все. Побоялся только уточнить, что живет с чужими документами, но вопросов на эту тему ему и не задавали. Вспомнила его собеседница кого-то из своих пациентов или просто оказалась доброй женщиной, но справку она написала. Но и паспорт, конечно, сыграл магическую роль, именно он позволил на все остальное закрыть глаза.

Работа с детьми полностью оправдала все Колины ожидания. Он недоумевал: как могут другие воспитательницы раздражаться, кричать, если так просто понять, чего хочет ребенок, почему не делает того, что нужно от него взрослым? В городской библиотеке, у коллег Коля нашел множество книг по дошкольной педагогике. Не все там казалось ему правильным, но даже спор с авторами позволял сделать важные открытия. Для него каждый день был праздником – и он стремился к тому, чтобы так же воспринимали и дети свое пребывание в детском саду. Он был счастлив узнать, что между собой они разделились на «счастливых» и «несчастливых». Это зависело от того, когда за ними приходят родители. Наибольшую зависть вызывали ребята, которых забирали перед самым закрытием сада.

Но мало-помалу в письмах, которые я получал от Николая, эти восторженные нотки стали меркнуть. Между строк ощущалось прежнее беспокойство. Я чувствовал, что работа утрачивает для него свой знаковый, символический смысл. Она превращалась в обычное дело, с которым он все лучше и лучше справлялся, но почему-то приносимое ею удовлетворение уже не было всеобъемлющим, как это виделось в давних мечтах. Жизнь среди детей, любовь к ним, тепло их ответной любви не совершили чуда превращения в настоящую женщину, к чему так неистово стремилась душа. Вновь возникло страшное ощущение тупика, уже обернувшегося однажды покушением на самоубийство.

Некоторое облегчение наступало только в минуты, когда Коля чувствовал себя объектом мужского внимания. Выпадала ему эта радость не часто: в штате детского сада единственным мужчиной был престарелый сторож, а родительские обязанности в большинстве семей лежали на мамах. Но зато когда на территории сада появлялись отцы, они не упускали возможности пофлиртовать с эффектной молодой женщиной, и каждый такой эпизод на несколько дней делал Колю почти счастливым. Появление же серьезного поклонника привело его в настоящее смятение. Этот парень, бравый военный летчик, ухаживал за «Варенькой» по всем правилам искусства – поджидал после работы, провожал до дому, дарил цветы, пытался назначить свидание. Надо было либо соглашаться, либо отказываться наотрез – а Колю, как он написал, и то, и другое страшило одинаково.

Чем кончилась эта история, я так и не узнал. Письма приходить перестали, а мое последнее письмо вернулось нераспечатанным, с пометкой: «адресат выбыл»…

Попытка начать новую жизнь под чужим именем скверно закончилась и для Вари. Чтобы оформиться на работу, ей потребовалась справка из психиатрического диспансера, что такой-то на учете не стоит. А в диспансере, вместе с паспортом, потребовали предъявить и военный билет и сразу увидели шифр, означающий, что владелец этого билета болен шизофренией. Справки, естественно, никакой не дали.

Но Варю нелегко было выбить из седла. Она пошла к главному врачу, рассказала, что действительно плохо чувствовала себя, лечилась, но все это давно прошло. «Обследуйте меня, и вы убедитесь, что я совершенно здоров». Главный врач показался ей человеком внимательным, участливым. «Нужно сделать запрос в диспансер по вашему прежнему месту жительства, – сказал он, словно бы даже извиняясь. – А тогда уже и наши врачи вас осмотрят».

Через месяц Варю пригласили на комиссию. Два врача, один молодой, другой постарше долго изучали ее зрачки, стучали молоточками по коленкам, задавали вопросы: почему вы пытались покончить с собой? Зачем ходили в женской одежде? Варя заранее подготовилась, собралась, отвечала спокойно, обстоятельно, в полной уверенности, что производит благоприятное впечатление. Вслед за психиатрами ею занялся психолог. Его тесты показались Варе забавной игрой, хотелось понять – что скрывают в себе эти задания и как они ее аттестуют, но эксперт был непроницаем, как робот. Не высказали своего мнения и психиатры, только сказали, когда освидетельствование закончилось, что за результатом можно прийти через три дня.

На этот раз главный врач держался с ней по-другому, сухо и даже несколько раздраженно.

? Мы не сможем снять вас с учета, Николай. У вас шизофрения, в очень тяжелой форме. Вдруг вы завтра кого-нибудь убьете?

? Как убью? – не поверила Варвара своим ушам.

? Очень просто: пойдете и убьете. Мало ли что бывает в жизни!

? А что сейчас написали обо мне врачи? Что они находят во мне ненормального?

? Нынешнее состояние ваше ни о чем не говорит. Диагноз вам поставили не где-нибудь, а в крупнейшей клинике. И подписал его виднейший специалист, профессор, мировая величина. Не можем мы вот так, запросто, взять и все это перечеркнуть!

На самом деле ирония ситуации заключалась совсем в другом. Я примерно представлял себе, что могло быть сказано о Коле в выписке, присланной московским диспансером. Если бы здешние врачи, во главе со своим начальником, вчитались в написанное, а затем внимательно всмотрелись в стоящую перед ними Варю, подлог сразу стал бы очевиден. Так же точно, как если бы ей предложили раздеться перед комиссией. Но ни вчитываться, ни всматриваться никто не стал. Всех заворожила магия титулов, высоких регалий.

Под конец главный врач все же смягчился, посоветовал устроиться на работу, на какую возьмут и без справки, пожить в коллективе, показать себя. «Заслужите хорошую характеристику, тогда и приходите, будем решать, как с вами быть».

В той же организации, где Варя хотела работать шофером, нашлось место автослесаря. Совсем не то, к чему она стремилась, но выбирать было не из чего. Вскоре она стала для всех «своим парнем». С работой справлялась, но из кожи вон не лезла, чего у нас нигде не любят, со всеми держалась ровно, дружелюбно. Никогда не отказывалась посидеть за бутылкой в приятной компании. Сначала наметила себе срок – полгода, но потом увеличила его на три месяца, а там и еще на три: рассуждала, что лучше потерпеть, но зато потом действовать наверняка.

Когда пришел запрос из диспансера, начальство слегка всполошилось, но уже было к тому времени, кому за Варю заступиться. Ей велели купить пару бутылок водки, а об остальном не беспокоиться. И точно – характеристику написали такую, словно речь шла о награждении орденом. Хороший производственник, активный общественник, в коллективе пользуется заслуженным уважением, дисциплинирован, морально устойчив…

На этот раз комиссия собралась в расширенном составе. Присутствовал и главный врач. И с первой же минуты у Вари возникло ощущение, что она – подсудимая, а люди в белых халатах, сидящие перед ней с суровыми, отчужденными лицами – судьи, которые уже вынесли ей приговор, а теперь ловят на каждом слове, чтобы не дать его обжаловать. Надо думать, судьям тоже было нелегко: о главной тайне пациента они не догадывались, а во всем остальном он не давал им ни малейшей зацепки, чтобы подтвердить диагноз шизофрении. Наконец, одному из членов комиссии пришел в голову спасительный выход. «О чем мы тут вообще говорим, если больной не лежал в стационаре? Выпишем путевку, пусть в больнице за ним посмотрят, дадут свое заключение – тогда и вернемся к этому вопросу». «Но я не хочу ложиться в больницу!» – вскричала Варя. «Не хотите – не надо. Но запомните: будете скандалить – госпитализируем и без вашего согласия».

Бойцовского духа Варе хватило еще на несколько попыток освободиться от диагноза, превратившегося в страшный несмываемый ярлык, но в конце концов она сдалась. Борьба, если вести ее по существовавшим в Советском Союзе правилам, требовала поездок в Москву, обращений в Министерство здравоохранения, а этот путь для моей бывшей пациентки был закрыт. Ведь ее скорее всего направили бы для переосвидетельствования к тем врачам, которые когда-то лечили настоящего Николая… Пришлось смириться с тем, что пытаясь выбраться из одного капкана, она угодила в другой, еще более беспощадный, еще меньше оставлявший надежды на то, что сокровенные мечты Вари когда-нибудь сбудутся.

История Николая и Варвары во многом уникальна. С подделкой документов, с полулегальным и вовсе нелегальным изменением имен и фамилий, мне не раз приходилось сталкиваться, но о взаимном превращении двух людей двуг в друга ни до, ни после даже слышать не приходилось. Благодаря этому и все перипетии, связанные с психиатрическим диагнозом-ярлыком, приобретают особенно зловещий оттенок, поскольку ярлык этот оказался приклеен к абсолютно здоровому человеку. Все вместе поначалу вызывало во мне чувство досады – как нагромождение нелепых случайностей, опрометчивых шагов, экспромтов с дурно просчитанными последствиями.

Но с течением времени, когда число транссексуалов среди моих пациентов стало измеряться многими десятками, а опыт зарубежных коллег стал более доступен, я начал смотреть на этот горестный сюжет по-другому. Я понял, что исключительны в нем только конкретные детали, а общий рисунок судьбы не только не редок – он, можно сказать, типичен для людей, родившихся под этой несчастливой звездой. Есть средневековая легенда о бегущих огнях, которые манят темной ночью заблудившегося путника. Он стремится к ним, воображая, что огонек указывает путь к спасению, преодолевает всевозможные препятствия, рискует свернуть себе шею, но когда добегает – перед ним по-прежнему зияющая темнота, а огонек так же далек, как и был. И снова начинается изнурительный и опасный бег.

Жизненный путь транссексуалов часто напоминает мне эту погоню.

Никто из представителей третьего пола, с которыми приходится иметь дело врачам, не может сравниться с транссексуалами в том, с какой энергией, настойчивостью, целеустремленностью добиваются они того, в чем им видится спасение. Да никто больше и не имеет такого четкого и уверенного представления о том, в чем спасение заключается. Но поймать блуждающий огонек невозможно. Он сразу вспыхивает где-то в другом месте.

Так постепенно я стал приходить к убеждению, что ощущение себя лицом противоположного пола составляет всего лишь одну грань этого специфического душевного устройства, причем, самую заметную – и для самого человека, и для окружающих. Но есть и другие особенности. Они не так хорошо видны и не всегда ясна их внутренняя связь с собственно транссексуальными проявлениями. Но именно эти сопутствующие, побочные штрихи психического склада зачастую делают страдания этих людей безысходными, а попытки помочь им – безнадежными.

Об этом – об особенностях личности транссексуалов – нам и пришло время поговорить подробнее.

 

На одно лицо

 

Первые исследования, отразившиеся в публикации 50-х годов, базировались на непривычных для медицинской литературы объемах материала. Солидные диссертации писались на основании одного-двух случаев! Но уже в ту пору был сделан принципиально важный вывод относительно общности психологии этих людей, делающей их как бы родными братьями вопреки и всем индивидуальным различиям, и тем своеобразным чертам, которые складываются под влиянием социального окружения или культуры. Мои пациенты, принадлежавшие к особому и во многом неповторимому человеческому типу «хомо советикус» и жившие в условиях, неприемлемых для цивилизованного мира, ничем в этом смысле от французов, бельгийцев или американцев не отличались.

Что же доминирует в этом психологическом портрете?

На первое место выдвигается мощь идеи, несокрушимой убежденности в ошибке, допущенной природой, и в необходимости исправить эту ошибку. Поразительно упорство, с каким сознание удерживает, оборегает в себе этот сверхпрочный монолит, отбрасывая все, что ему противоречит. Общество смотрит на транссексуала как на мужчину (для простоты изложения я буду говорить только об этой мужской-женской разновидности)? Что ж, тем хуже для общества – это оно заблуждается, придерживается извращенных мнений. Характерно внимание транссексуалов к мельчайшим деталям, либо подкрепляющим их версию, либо опровергающим ее. Известны случаи, когда транссексуал категорически отказывался лечь в мужское отделение больницы или не желал читать важные для него письма, если на конверте его имя значилось в мужском роде. Строго избирательным бывает общение: отношения поддерживаются только с теми, кто воспринимает транссексуальное восприятие как должное или просто не догадывается, что за подчеркнуто женской внешностью скрывается мужчина.

Сосредоточенность на доминирующей идее сужает поле сознания. Все остальные грани существования утрачивают всяческую ценность. Разрыв с семьей, потеря работы, утрата социального статуса – все события такого рода, приводящие в ужас обычных людей, тут совершаются походя, без всяких переживаний. Доходит до того, что человек вообще оказывается неспособен подчиняться мотивам, не имеющим касательства к его сверхцели. Тем больше поражает настойчивость и работоспособность, направляемые на ее достижение. Транссексуалы самостоятельно проводят сложнейшие расследования, добывают нужную им информацию, добиваются приема у множества специалистов, причем не столько чтобы выяснить их точку зрения, сколько чтобы навязать им свою, вываливая на стол горы вырезок, фотографий, копии различных документов. Нередко я наблюдал (и подобные описания встречал у западных исследователей), как скромный, застенчивый человек становится в такие минуты активен до назойливости. Он повышает голос, делается многоречив и раздражителен, он буквально выдавливает из собеседника то, что хочет услышать.

Идея «женской души» при ближайшем рассмотрении расслаивается на несколько уровней. Есть констатация: «Я – женщина», – признание реального факта, не требующее оценки. Но есть и более сложные конструкции: «я хочу быть женщиной» и «быть женщиной – прекрасно». Порой складывается ощущение, что эти посылы выстраиваются в сознании пациента своеобразной лесенкой. Женский образ идеализируется, окружается ореолом этического и эстетического совершенства, затем появляется желание приобщиться к этому идеалу и уже потом, как высшая ступень, – делается признание, что это желание уже, оказывается, осуществлено, причем, очень давно – с первых дней жизни.

Многие исследователи, имевшие возможность не только фиксировать рассказы пациентов о своем детстве, но и проверять их, свидетельствуют, что память часто подводит транссексуалов. Да, они действительно были «необычными» детьми, но не в такой абсолютной степени, как им теперь вспоминается. Что-то было в них и от мальчика: в играх, в поведении, в отношениях со сверстниками. Но ко всем попыткам установить истину пациенты относятся с агрессивностью, выдающей потаенный, бессознательный страх.

Идея всесильнеа, но до конца подавить человеческую природу она не в состоянии. Биологический аппарат пола функционирует, давая, казалось бы, неопровержимое подтверждение своей независимости от духовной сферы. Но это только усиливает отвращение к собственному телу и к вещественным аксессуарам пола – одежде, запахам, бытовым мелочам.

Эрекции приводят мужчин-женщин в состояние неописуемой паники, до готовности изувечить самих себя. Один из пациентов утверждал, что никогда и ни при каких обстоятельствах не дотрагивается до своего полового члена – такая охватывает его брезгливость. В процессе исследований, когда нужно было сделать анализ спермы, врачи уговорили его нарушить это табу. Реакция была такой острой, что исследователи испугались и больше таких попыток не повторяли.

Я уже упоминал, что «зов плоти» в обычном понимании у транссексуалов приглушен. Такое мнение подтверждается тем, что эти люди годами живут в режиме полного воздержания и само по себе оно их не тяготит. Некоторые, впрочем, рассказывают о попытках гетеросексуальных контактов, кончившихся неудачей. Одни «не знают, как себя вести», других постигает импотенция, третьи кое-как совершают акт, но в памяти он остается безобразным пятном.

То же самое, к слову сказать, бывает и с женщинами-мужчинами. Две мои пациентки, не знакомые между собой, рассказывали о совершенно идентичных эпизодах из своего прошлого. Обе жили в маленьких городах, где каждый человек на виду. Их «противоестественные» склонности были всеобщим достоянием, обсуждались и осуждались. Чувствуя себя изгоями, девушки готовы были прислушаться к любым советам, направленным на их «исправление». И обе получили одну и ту же рекомендацию – отдаться настоящему мужчине, после чего «дурь должна будет сразу соскочить».

Девушки добросовестно выполнили всю предварительную программу. Выбрали себе партнеров, сумели даже их привлечь и заинтриговать. На решительное свидание они шли даже не без искреннего волнения, с твердым намерением пройти испытание до конца. Но переход от поцелуев и ласк к самому половому акту привел каждую из них в состояние неконтролируемого бешенства. Ни в чем не повинные молодые люди были жестоко избиты.

В тех случаях, когда половое влечение бывает достаточно сильным, оно объективно имеет гомосексуальный характер, хотя это страстно отрицается пациентами обоего биологического пола. Наоборот, в нем они хотят видеть истинное проявление своей сущности. «Разумеется, раз я женщина, то меня и должно тянуть к мужчинам. Вот если бы мне нужна была женская любовь, то это и было бы настоящим извращением!» При этом далеко не всегда предпринимаются попытки реализовать это влечение: наполненная событиями сексуальная жизнь откладывается до поры, когда хирурги совершают трансформацию и тело придет в соответствие с душой. Многие исследователи отмечают, что пациенты имеют самое смутное представление о том, как выглядят женские гениталии, как происходит совокупление. И не стремятся узнать больше. Одно упоминание об этих органах, которые они так жаждут приобрести хотя бы в приближенном виде, вызывает у них страх и отвращение.

Едва ли не все исследователи, работающие с транссексуалами, одной из определяющих черт их личности считают нарциссизм. Достаточно подсмотреть, как любуются они своим отражением в зеркале, сколько удовольствия получают, украшая себя, играя с волосами, экспериментируя с косметикой. Сосредоточенность на себе делает отношения с другими людьми по-детски поверхностными: окружающие воспринимаются тоже как зеркала особого рода, в которых так приятно ловить собственное отражение в лучах восхищения и восторга. Мечты о счастливом будущем, как я уже говорил раскладываются на бесконечную цепь эпизодов, в которых, в сущности, ничего не происходит, – только появляется прекрасная женщина, на которую все обращают внимание, любуясь ее красотой и изумительным нарядом.

Нарциссизм крайне осложняет взаимоотношения транссексуалов с обществом, и без того не простые. Для многих из них проблемой становится даже элементарно заработать себе на жизнь – и потому, что все устремления направлены на решение трудной задачи трансформации, и в силу подчеркнутой дезадаптивности, неспособности внедриться в социальную среду. Встречая, как правило, непонимание, транссексуал, в то же время, не может удовлетвориться и скромной ролью какого-нибудь «певца за сценой», человека-невидимки, не привлекающего ничьих взглядов. Нарциссическое восприятие себя как центра Вселенной требует ежеминутного подкрепления делом! Так постепенно формируется отчужденность: мир зол и равнодушен, его населяют ограниченные, косные люди.

На этом фоне сотрудничество с врачами, необходимое при любом медицинском вмешательстве, делается крайне затруднительным. Если врач отказывается исполнять все желания пациента, то какие бы доводы он ни приводил – пациент их не услышит. Врач в его глазах превратится во врага, станет частицей злобного и жестокого мира. У многих авторов, писавших о транссексуализме, мы встречаем предположение, что навязчивое желание смены пола является своеобразной формой бегства от действительности.

Корни такой подчеркнутой дезадаптивности часто лежат в обстоятельствах раннего периода жизни. Не могу припомнить ни одного случая, когда в рассказах пациента рисовались бы картины мирного, радостного детства, гармоничной семьи. Отца либо нет вообще, либо он не может служить моделью для идентификации. Первые представления о мужчине, запечатленные в бессознательном, окрашены в пугающие и вызывающие отвращение тона, и это полностью оправдывается реальной личностью отца – деградировавшего алкоголика, или тяжелого психопата, или жестокого, авторитарного воспитателя. Отношения с матерью, как правило, неспокойные, тревожные: она внушает к себе сильную любовь, но не создает у ребенка ощущения безопасности, защищенности. Распространенная ситуация – ребенок растет в приюте или его воспитывают приемные родители.

Мне запомнилась история одного пациента, рано потерявшего мать, которую заменила мачеха. Утром, проводив мужа на работу, она выгоняла из дома ребенка, и целыми днями он вынужден был бродяжничать. Перед возвращением отца он обязан был вернуться, и тут мачеха запирала его в комнате. Перед сном она отпирала дверь и ставила на пол миску с едой. Мальчику не приходило в голову переставить ее на стол, и он ел на полу, как собака. Пациент не мог сказать, как относился к этому отец, но по его впечатлению, он просто не интересовался жизнью сына. Когда детство проходит в таких чудовищных условиях, чувство одиночества, изолированности в мире возникает раньше, чем появляется возможность близко познакомиться с этим миром.

Однако, подобные штрихи, хорошо объясняющие происхождение глубокого внутреннего разлада, дисгармонии, не дают ответа на вопрос, почему у транссексуалов наиболее слабым местом оказывается ощущение половой принадлежности. Иногда подробности биографии как-будто подсказывают такой ответ. Мне не раз приходилось выслушивать рассказы о том, как мать мечтала о дочери, иногда даже была уверена, что ребенок, которого она вынашивает – девочка, а вместо нее на свет появлялся мальчик. Мы уже знаем, что материнские ожидания, то есть исходящие от нее концентрированные психологические импульсы, обладают способностью влиять на личность и судьбу ребенка; теперь психоэндокринология все ближе подходит и к распознаванию материальных агентов этого влияния – сложных гормональных соединений. Но к этому органическому воздействию нередко добавляется и чисто внешнее, воспитательное. Женщина бывает не в силах окончательно распрощаться с дорогими ей фантазиями, в которых рядом с ней была очаровательная маленькая девочка. Не отдавая себе в этом отчета, она затевает странную игру – в «как-будто». Сын становится особенно мил ее сердцу, когда его можно принять за девочку, а когда он ведет себя, как мальчишка, смотреть на это ей совсем не нравится. Ему отпускают длинные волосы, покупают костюмы, дающие простор воображению. Ловя восхищенные взгляды, которые мать бросает на девочек, сын интуитивно учится им подражать и получает за свои успехи награду в виде дополнительных доз материнской ласки… Мы получаем, таким образом, целую систему превращения мальчика в девочку, и в отдельных случаях она, безусловно, срабатывает. Но считать такое объяснение универсальным ни в коем случае нельзя. Далеко не все мужчины, испытавшие в детстве дезориентирующее влияние, вырастают транссексуалами. И далеко не все настоящие транссексуалы проходят через эту утонченную психологическую обработку.

Перечитывая работы, опубликованные 50, 40, даже 30 лет назад, я вижу, что не только научные представления меняются, обогащаясь новыми открытиями, но и само явление не стоит на месте. В ранних исследованиях мужчины-женщины предстают как существа по преимуществу слабые. Они плохо переносят психические перегрузки, что делает их по-особому нетерпеливыми и капризными, и даже в их внешности объективный взгляд находит мало мужского. Низкий рост, недостаточный вес, мышечная слабость – неоткуда, при всем желании, взяться силе. Но в следующих поколениях этот феминоподобный конституциональный тип оказался потеснен. На прием ко мне являются настоящие атлеты с бычьей шеей и 44-м размером обуви, чьи голосовые связки категорически отказываются перестраиваться с рокочущего баса на серебристый фальцет. Их кокетливые ужимки, утрированная пластика выглядят каким-то зловещим гротеском. Так и ждешь, что этот верзила сейчас расхохочется и прекратит дурной розыгрыш. Но нет, он тоже твердит о своей женской душе, тоже требует немедленной операции…

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 221; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!