Вечер 24-го дня месяца Агнца.
Босха
Тенькнула птица, ветер легонько пошевелил тонкие молодые ветви… Прозрачные капли нехотя скользили по золотистым сережкам и стекали вниз на мерцающий лиловый камень.
Как это похоже на слезы, подумал Клэр Утренний Ветер, проследив взглядом их падение. Эту заросшую белой ветреницей поляну, окруженную стройными буками, они нашли на рассвете. И вот Эмзар пятую ору сидел рядом с могилой брата, положив точеную руку на аметистовое надгробие. Клэр сначала стоял поодаль, потом, поняв, что тот ничего не замечает, подошел поближе. Как ни странно, Эмзар услышал и, вздрогнув, поднял темноволосую голову, узкой рукой откинув падающую на глаза прядь.
— Хорошее место, Клэр. Думаю, если б Астени мог выбирать, где ему остаться, он выбрал бы такую поляну и… — Эмзар запнулся и махнул рукой, — я знал, что он не вернется, но надеялся, что это не будет так сразу… И так страшно!
— Но откуда эти аметисты?…
— Разве это не очевидно?
— Для меня — нет…
— Герика, — Эмзар поднялся на ноги и нарочито тщательно принялся расправлять складки плаща. — Да, ты больше не должен думать о мести, Клэр. За Тину рассчитались сполна. Смотри… Вон туда смотри, где кривое дерево, и дальше, чуть влево… Да, там… Только пригнись, я сидел, потому и увидел эту щель в зарослях.
— Но Герика ничего не могла, ты же ее видел.
— Не могла, но смогла… ТАК похоронить Астени было под силу только ей, ведь Эстель Оскора — порождение этой земли. Значит, она пережила бой, а здесь был бой, я уверен. И Астени погиб, а Герика… видимо, потеряла голову, и то, что в ней спало, вырвалось на волю… К счастью, потом она пришла в себя, раз вспомнила про Астени. А вот Эанке и всех, кто с ней был, хоронили волки.
|
|
|
— Чудовищно…
— Не говори глупости, Клэр, — голос Эмзара стал жестким, — это первая хорошая новость с тех пор, как Рамиэрль прошлой весной ушел на поиски Белого Оленя. Сила этой несчастной земли оживает в этой смертной. И, клянусь Великим Лебедем, она сумеет ее взнуздать.
— Но что она сотворила с Эанке и остальными? — Клэр пересек полянку и раздвинул зеленеющие ветви шиповника. — Наверное, надо их… то есть то, что я нашел, взять в Убежище?
— Они сами выбрали свою судьбу, и она их настигла. Эанке проклята, и пусть это проклятие останется с ней. Я не знаю, что может прийти с ними на Остров, а рисковать всеми, кто там остался, нельзя.
Клэр согласно наклонил голову.
— Да будет так. Простить я не могу, забыть — тоже. Постараюсь об этом не думать. И все же я рад, что Геро заплатила и мой долг. Мне было бы тяжело убить женщину.
— Значит, окажешь ей равную услугу и убьешь Михая. Вряд ли ей будет легко поднять руку на отца, каким бы он ни был, а его смерть — это жизнь всех остальных. И ты ошибся насчет долга. От него нас с тобой никто не избавит. Мы должны платить этому миру не только за себя, а за все наше племя и за наших струсивших повелителей…
|
|
|
Глава 8
Год от В.И.
Ночь с 24-го на 25-й день месяца Агнца.
Нижняя Арция
Пятьдесят четыре всадника ехали четвертую ору. Молча — какие уж тут разговоры. Обсуждать то, что оставалось сзади, они еще не могли. Слишком мало времени прошло, чтоб язык повернулся говорить об увиденном кошмаре. Мертвых не хоронили, во всяком случае, в том смысле, в каком это было принято в Благодатных землях, весьма строго относящихся к обрядам Церкви Единой и Единственной. Исключение сделали только для девушек, упокоившихся в неглубокой могиле, наспех вырытой в церковном садике среди кустов неизбежной сирени. Остальных убитых на улице — что-то около двадцати человек — снесли в иглеций, аккуратно положили в Чистом Зале и с облегчением закрыли дверь. Потом клирики из ближайшего монастыря прочитают обо всех необходимые молитвы.
«Надо будет вернуться и сжечь этот проклятый иглеций, — подумал Луи, — привезти смолы, соломы и сжечь. Со всем его ужасным содержимым. Против этого, наверное, и сам Архипастырь не стал бы возражать… Скорей всего на месте Лошадок никогда больше не будут жить люди. Приедут из ближайшего дюза[77] синяки с оброчными крестьянами, перепашут оскверненную землю, засеют волчцами… А потом останется только жутковатая легенда, и седоусые старцы в соседних селах будут с умным видом качать головами и предупреждать путников, что недоброе это место и лучше мимо по ночам не ездить…»
|
|
|
Луи опять потянулся к спасительной фляжке — пить перед боем последнее дело, но не пить он не мог. Да и не он один. Впрочем, в исходе схватки принц не сомневался, клокотало в нем и в его людях нечто, не оставлявшее таинственным убийцам не единого шанса. Только бы догнать — ведь те опередили их на добрых десять ор. Хорошо, что он взял с собой Гайду, — горная овчарка сразу же взяла след. От других псов толку не было — они были натасканы на птицу и перепуганы. Ненужную свору пришлось оставить в полувесе от бывших Лошадок на попечении обжегшего руки сигуранта. Бедняга Жани бросился на звучавший из подполья догорающего дома отчаянный детский крик и спас… совершенно очумелого от дыма и пламени кота, пулей взлетевшего на росшую под окнами сгорбленную вишню. Жани теперь не сможет даже поводья в руках удерживать несколько дней, но возиться с ним было некогда.
|
|
|
Все думали об одном — догнать, но опытные воины сумели втолковать молодежи, что предстоит преодолеть не одну весу, а потом еще и драться, а значит, нужно беречь силы. Через полуору Матей заставил остановиться и что-то съесть. Люди ворчали, но когда и принц не терпящим возражений тоном поддержал своего бывшего врага, неохотно принялись за оставшиеся припасы. Это оказалось весьма кстати, так как переход был не из легких.
Луи привстал на стременах и посмотрел вперед. Разумеется, ничего, кроме ночи, он не увидел. Он плохо знал эти места, это была самая настоящая глухомань, хотя отсюда было рукой подать и до больших дорог, и до Льюферы. Косогоры, перелески, леса, озера, весной и осенью служившие пристанищем пролетающим птицам, редкие деревни не бедные — кто сейчас в Арции живет бедно? Но и не богатые, во всяком случае, по арцийским меркам. Куда было здешним землям до плодородных черноземов Средней Арции или той же Фронтеры. Зато здесь прекрасно росли маленькие розовые яблоки, из которых делали лучшее в Благодатных землях яблочное вино. Потому-то здешние села и утопали в садах, которые сейчас как раз доцветали. Цветущие яблони… и у корней убитые люди, что может быть неуместнее и страшнее.
Принц в последний раз отхлебнул из горлышка и решительно завинтил крышку. Хватит, больше ни глотка. Хотя б пришлось гнаться за этими извергами до Последних гор. Но этого не потребовалась. Они нагнали их в очередной деревне, названия которой Луи так и не узнал.
Как всегда в этих краях, перед рассветом резко похолодало, с недалекой реки потянулся туман. Очевидно, у Луи разыгралось воображение, потому что длинные белесые космы показались ему живыми и чуть ли не разумными. И еще очень голодными. Молодой человек словно бы почувствовал вековую злобу и сосущую, неутолимую холодную пустоту… Обругав себя за преждевременно данную клятву, но так и не притронувшись к оставшейся царке, принц неожиданно для самого себя развернул коня и подъехал к Шарлю Матею, двигавшемуся по молчаливому уговору чуть впереди отряда рядом с неизбежным Винсеном.
Матей, казавшийся в утренней дымке очень старым и уставшим, повернулся к принцу.
— Мы их догоняем. Гайда пошла верхним чутьем.
— Я понял, — кивнул головой Матей, — что-то еще?
— Не нравится мне этот туман, — неожиданно выпалил Луи.
— Мне тоже, — согласился его собеседник, — но там вряд ли кто-то прячется, все наверняка в деревне.
— Я не об этом, — Луи досадливо поморщился. Вольно же было ему заговорить о своих страхах. И с кем? С человеком, который и снов-то наверняка никогда не видит.
— Я всегда боялся тумана, — внезапно признался его собеседник, — в тумане мы все — заблудившиеся дети.
Ответить принц не успел. Тишину разорвал страшный, воющий крик. Кричал, без сомнения, человек. Женщина. Но в крике этом не было ничего разумного. Только жуткий, смертный ужас. Луи спиной почувствовал, как напряглись его люди, но первым опомнился все же Матей, страшным голосом гаркнувший:
— Стоять!
— Стоять?! — невольно переспросил принц.
— Мы не можем очертя голову кидаться не зная куда. Нас слишком мало, а этих… — Матей запнулся, не найдя в своем солдатском лексиконе слов, достойных вчерашних извергов, — этих должно быть ну никак не меньше полутора сотен, то есть три на одного. Так что вперед. Но очень тихо. Вон до тех кустов. И уйми собаку.
Гайда действительно была вне себя. Ее горло разрывало низкое рычание, пушистая светлая шерсть на затылке стояла дыбом, хвост совсем исчез между ног. Только впитанная с молоком матери любовь к хозяину и привычка повиноваться заставили суку замолчать и медленно пойти рядом с хозяйским конем.
«Вон те кусты» оказались все той же обязательной в здешних краях сиренью, уже распустившей листья-сердечки. Заросли примыкали к заборчику, окружавшему крайний дом, двери в который были распахнуты, так же, как и в Лошадках. Никого не было видно. Убийцы, если они еще были в селе, не озаботились поставить охрану.
— Похоже, они совсем обнаглели, — проворчал Винсен, проверяя пистоли.
— «Зло всегда есть глупость», — назидательно процитировал Книгу Книг еще один ветеран из числа воинов Матея, чьего имени Луи, нарочито презиравший своих тюремщиков, так и не удосужился узнать.
— Если бы всегда, — не согласился со священным текстом Матей, — но сейчас, похоже, нам везет. Они, — он произнес это слово с непередаваемым отвращением честного рубаки к палачам, — похоже, привычек не меняют. Наверняка гонят всех к иглецию.
— Чего же мы ждем? — дернулся вперед Луи.
— Чтобы Клод и Рауль успели зайти с той стороны, — пожал плечами ветеран. — Ни один не должен уйти.
Если бы полностью рассвело, было бы видно, как Луи покраснел. Опыт, конечно, вещь великая, но догадаться о том, что врага надо взять в кольцо, мог бы и он.
Всадники молча сидели в седлах, время, казалось, остановилось. Крики теперь звучали беспрерывно. Воющие, жуткие вопли гибнущих в муках живых существ. Кто-то из сигурантов не выдержал и сунулся было вперед, но стоящий рядом ветеран — Луи только сейчас заметил, как ненавязчиво люди Матея перемешались с его собственными, — успокоил парня оплеухой. Это было невыносимо — сидеть и ждать, когда впереди гибли, и страшно гибли, беззащитные, но они ждали, пока Матей не поднял и опустил левую руку, словно бы рубанув невидимое чудовище, и не бросил: пора…
Год от В.И.
Утро 25-го дня месяца Агнца.
Нижняя Арция
Лисьи горы и пущи остались на севере. Армия Годоя миновала Восточную Фронтеру и теперь целеустремленно пересекала Нижнюю Арцию — Михай, несмотря на вежливые протесты графа Койлы, предпочел старый Олецький тракт более новому Лисьему, объяснив это нежеланием раньше времени тревожить Арроя. Нижняя Арция, плоская и влажная, не нравилась Уррику, да и что можно сказать хорошее о местности, где и оглядеться-то как следует нельзя — разве что на дерево залезть, да и с его вершины увидишь одно и то же — кроны деревьев, кое-где расступающиеся, чтобы окружить зеленоватые озера, небольшие села, окруженные опять-таки деревьями и мокрыми лугами, по которым без пастухов разгуливали бестолковые, позабывшие, что значит голод и опасность, коровы и овцы.
Войско шло быстро, не заходя в деревни, которые, по счастью, были редкими. Гоблина раздражали тревожно-любопытные глаза из-за заборов, светлокожие ребятишки, открывшие от удивления рты, назойливые лохматые собачонки. Крестьяне взирали на происходящее столь же мудро и отстраненно, как пасущиеся на лугах коровы; попадавшиеся на дороге купцы и нобили пожимали плечами, полагая, что Базилек решил, не мудрствуя лукаво, усилить свою армию таянскими наемниками, и, морщась, принимались подсчитывать, какими новыми налогами это может обернуться.
Арцийцы пожимали плечами и принимались за прерванную работу, так и не поняв, что же такое они видели. Михай строго-настрого запрещал своим солдатам даже заговаривать со встречными. Впрочем, поскольку рядом со штандартами Михая покачивалась орифламма с нарциссами и личная консигна[78] посланника Базилека, принадлежавшего к одной из самых влиятельных и известных арцийских фамилий, местным и в голову не приходило, что происходит что-то неправильное.
В Эланде еще лежал снег, а песчаная прибрежная полоса была непроходима из-за обычных в это время года бурь, но Годой все равно спешил. Еще один переход, и Старая Олецькая дорога разделится на Мунтский тракт, ведущий к столице империи и дальше к Кантиске, и Морскую дорогу, на которую и должна была свернуть армия Михая, чтобы в конце месяца Медведя подойти к Гверганде, городу-ключу Побережья.
Вчера, когда войско располагалось на ночлег на большом лугу у деревни со странным названием Лохматы, личный представитель императора граф Койла, утонченный и красивый в своем темно-синем, шитым золотом платье, более подходящем для увеселительной прогулки, нежели для войны, прилюдно порадовался, что они почти миновали Нижнюю Арцию, которая, что ни говори, всегда была задворками империи, и вступают в сердце империи. Михай галантно заметил, что не сомневается, что «настоящая Арция» превосходит окраину в той же степени, в которой арцийские нарциссы превосходят фронтерские колокольчики. Настроение у регента было пугающе хорошим, впрочем, радовались жизни практически все, не считая рвущихся в бой гоблинов, которым долгая пешая прогулка по сытой дружественной стране начинала надоедать. Их союзники-люди, напротив, вовсю радовались жизни, а привезенные нагрянувшими гостями из числа провинциальных нобилей местное яблочное вино и добротная еда подняли настроение всему воинству. Приехавшие засвидетельствовали свое почтение высокому таянскому гостю и особо — графу Койле, правой руке всесильного императорского зятя. Разумеется, им было объявлено о походе против Майхуба, и дворяне с умным видом, кивая причесанными по мунтской моде пятилетней давности головами, обсуждали подробности будущей кампании.
После аудиенции арцийцы разошлись по палаткам пригласивших их офицеров, где продолжалось веселье, в котором не принимали участие только части, находящиеся на дежурстве, и — из упрямства — гоблины. Уррик в силу своего положения при особе регента был вынужден наблюдать сцены веселья, казавшиеся ему весьма неприглядными. Да и как еще могут выглядеть разумные создания во время войны, добровольно одурманивающие себя какой-то дурно пахнущей настойкой, в которой к тому же не было ни вкуса, ни крепости. Хорошо хоть регент, при всем к нему неуважении, на сей раз был весьма воздержан. Вовсю угощая гостей, Михай почти не пил. Не пил и Таисий, с явным неодобрением созерцая подвыпивших нобилей, заплетающимися языками обсуждавших атэвские обычаи, согласно которым каждый мужчина может иметь столько жен, сколько в силах прокормить, но на одну меньше, чем у старшего брата, и на две, чем у отца, если тот еще жив. Однако, несмотря на количество выпитого, ночь прошла спокойно — не было ни драк, ни каких-то других неожиданностей. На рассвете Уррик отправился в свою палатку.
Этот день регент предназначил для отдыха. Должны были подойти обозы, людям же было велено проверить амуницию и сменить одежду на более легкую — в сердце Арции уже властвовала весна. Почему для стоянки Михай выбрал именно это место, капитан гоблинской стражи не понимал. На его взгляд дневку следовало сделать два дня назад, когда начало по-настоящему припекать, но его дело было охранять особу Годоя, а не высказывать мнение о его приказах.
Гоблин вышел от Михая и для порядка еще раз проверил охрану. Как ни странно, тарскийцы оказались на высоте — никто не спал, все были трезвы и сосредоточенны. Можно было смело идти отдыхать, но утренняя прохлада после насыщенной винными парами духоты палатки располагала к прогулке. Уррик медленно пошел вдоль края дороги, думая о своем. От приятных мыслей об Илане и несколько менее приятных — о Шандере Гардани, которого орк хотел бы видеть другом, а не врагом, его отвлек приближающийся конский топот. Навстречу галопом неслось десятка полтора всадников, которых преследовали другие, в разноцветных охотничьих плащах. Уррик узнал скачущего впереди. Этого молчаливого угловатого человека он несколько раз видел у Михая. Что ж, как бы то ни было, налицо враждебные действия. Возможно, это просто недоразумение, но… Уррик выхватил массивный бронзовый свисток — неизменную принадлежность каждого гоблинского офицера — и подал сигнал тревоги, одновременно обнажая оружие. Последнее оказалось излишним — преследователи, кто бы они ни были, явно не ожидали нарваться на целое войско. Их предводитель — а Уррик совершенно точно угадал такового во всаднике, одетом в простое темное платье, — не пожелал ни драться, ни вступать в переговоры. Он осадил коня так резко, что из-под копыт взвился фонтан земли и мелких камешков, и что-то проорал своим, одновременно выстрелив в воздух. Его люди немедленно развернулись и полетели назад. Около трех дюжин тарскийских конников поскакали за ними, но вскоре вернулись, потеряв незваных гостей, свернувших в лес.
Уррику было любопытно, почему неизвестно откуда взявшиеся охотники вздумали гоняться за доверенным человеком Михая Годоя, но это вполне могло подождать до вечера, и гоблин, зевнув, направился к себе.
Год от В.И.
Утро 25-го дня месяца Агнца.
Нижняя Арция
Все было кончено. Принц наконец смог вытереть пот со лба и оглядеться. Радостное весеннее солнце заливало кажущиеся близнецами вчерашних маленькую площадь и садик перед иглецием. Впрочем, нет. В Лошадках росла сирень, а здесь церковный садик был засажен жимолостью. Луи затравленно огляделся. Меньше всего ему хотелось идти в оскверненный иглеций. Казалось, время повернуло вспять и навязчиво воскрешало во всех подробностях вечерний ужас. Арциец отдал бы полжизни за то, чтоб кто-то за него слез с коня, пересек заросший нежной зеленой травой дворик и открыл дверь. Но есть вещи, которые нужно делать самому, как бы это ни было мучительно.
Луи соскользнул с Атэва и, насколько мог решительно, пошел вперед. Хвала святому Эрасти, кошмар не повторился. В Чистом Зале лежали трупы, но убийцы не успели довести своего дела до конца. Предполагаемая жертва — черноволосая девчушка в разорванной рубашке — валялась у алтаря с разрубленной головой. Они успели ее убить, но это хотя бы случилось сразу. Страшное орудие — деревянное подобие оленьих рогов с металлическими, острыми, как кинжалы, зубцами — валялось рядом.
Принц распахнул Небесный Портал — здесь это почему-то было куда проще сделать, чем в Лошадках. Храм был завален трупами, но и эти люди приняли смерть простую и понятную, а не казались утопленниками, месяц пролежавшими в воде, как это было вчера. Луи никогда бы не подумал, что зрелище перерезанных глоток может успокаивать, но это было именно так. Палачи не упустили свои жертвы, но и свой дикий ритуал проделать с ними не смогли.
— Может быть, кто-то еще жив? — принц тронул вошедшего с ним вместе Винсена за плечо.
— Вряд ли, — воин скрипнул зубами, — чисто сработали, твари. Одних мы колотили на улице, а другие тут спокойненько пленных резали. Помилуй нас великомученик Эрасти, такого никто и не упомнит. Бесноватые какие-то…
Луи только вздохнул — опьянение боем кончилось, и он почувствовал, как устал. Двое суток в седле — это немало, но арцийцу казалось, что от прохладного утра, когда он спрыгнул с сеновала, надев кольцо на палец навсегда оставшейся безымянной девушке, его отделяет несколько лет. Как тогда все было просто и ясно. Базилек с Бернаром — подлецы, Митта — сучка, Матей — наипервейший враг, а в целом жизнь прекрасна и полна неожиданностей… Да, задержись он тогда на ору, и они бы столкнулись лицом к лицу с убийцами. Может быть, победили, может быть, лежали бы мертвыми в опоганенном иглеции… Луи поднял воспаленные глаза к розовеющему небу: надо же, даже солнце еще не встало, а казалось, время должно подходить к полудню.
— Так всегда бывает, — принц и не заметил, откуда взялся Матей. Раньше эта привычка старика безумно раздражала, теперь же Луи поймал себя на мысли, что радуется. Одно дело беситься из-за навязавшегося на твою голову соглядатая, другое — обнаружить, что в схватке со смертью у тебя есть надежный помощник.
— Так всегда бывает, — повторил ветеран, — в бою время для воина несется галопом, а для остального мира все идет как всегда. Ты еще привыкнешь, — Шарль че Матей с силой сжал плечо принца. — А ты оказался молодцом, не хуже отца в твои годы.
Луи с удивлением уставился в грубоватое лицо и неожиданно для самого себя брякнул:
— А я думал, ты меня терпеть не можешь.
— И хорошо, что думал, — довольно кивнул головой Матей, — так и надо было. Ты, как и Эллари, отродясь ничего скрыть не можешь, так что Бернаровы шпионы твердо знали: нет между нами никакого сговора.
— Шпионы? — Луи уже ничего не понимал.
— Они, — подтвердил Шарль че Матей, — ну, чисто вчера на этот свет народился. Ты что, так и не понял, что тебя нарочно подловили и из Мунта выкинули, что письмо о свидании эта б… Митта, — ветеран произнес имя красотки, как выплюнул, — под диктовку Бернара написала.
— Ну, — протянул принц, — я потом много думал…
— Много думал, — передразнил ветеран, — много думал, хорошо хоть в суп, как тот гусак, не попал… До тебя что, так и не дошло, что тебя убить должны?!
Луи от удивления открыл было рот, но тут же его и закрыл.
— И не гляди так, а то, прости, святая Циала, мне захочется тебе затрещину влепить. Разумеется, убить, но не в Мунте, где тебя простонародье на руках носит. Еще бы! Лишенный наследства принц, сын Эллари, а из кабаков не вылезает, как портняжка… А вот в Месе тебя бы точно прикончили, если б я с тобой не навязался. Не хочу, дескать, чтоб ты имя отца позорил, а потому буду за тобой присматривать. Отказать мне Бернар не мог — сделай он это, ежу стало бы ясно, что врет. Вот он и дал своим убийцам приказ выжидать, думаю, надеялся, что ты на меня со шпагой кинешься, а потом убийство можно будет и на меня списать…
— Погоди, — Луи потряс головой, пытаясь привести в порядок очумевшие мысли, — что за убийцы?
— Трое из твоих сигурантов и один, паршивец, мой. Да ты не думай, они под присмотром все, я тоже не веревкой штаны подвязываю…
— Но ведь их надо…
— А, ничего не надо, — махнул рукой Матей, — пока сидят тихо, чего их трогать? Прикончить или выгнать? Глупо, вместо них других пришлют, тех еще раскусить надо будет… А вот начали бы хвост поднимать, тут бы мы их на горячем со свидетелями и прихватили бы.
— Но чего они ко мне привязались? — пожал плечами Луи. — У Базилека же наследник есть…
— Правильно думаешь, — похвалил ветеран, — но все равно дурак. Из Валлиного сынка такой же наследник, как из жабы конь. А через баб корона не передается, чай не дурная болезнь. Так что помри Базилек, по всем законам, и церковным и императорским, наследником становишься ты, народишко тебя любит, армия тоже… И отца твоего, между прочим, еще не позабыли.
— Да не собирался я императором становиться!
— И дурак, — припечатал Матей. — Надо было не юбки девкам задирать, а думать, до чего Бернар империю довел. Еще немного, и все в тартарары полетит. А кроме сына Эллари, дать этому козлу пинка некому… Вернее, есть кому, но без смуты тогда не обойтись, а старуха-Арция и так на ладан дышит. Другое дело — ты, а если еще и Архипастырь пособит! А он пособит, я Феликса еще по Авире помню. Смелый и верный! Такие не меняются… Не повезло тогда бедняге, мы тогда все о нем жалели, а вон вишь, как дело повернулось.
— Так, выходит, ты с самого начала…
— Да, выходит! И не я один. Только вот, похоже, на нас беда похлеще Бернара свалилась. Ох, не нравится мне эта секта!
— Секта?
— А что ж еще? Сам посуди. Душегубствуют, но не грабят. Почти. Два иглеция осквернили, ритуалы какие-то мерзкие… Надо же, додумались девчонок насиловать да рожищами этими распинать. Опять же живыми не сдаются. Тех двоих мы совсем было в угол загнали, и ты того патлатого здорово прихватил, да и другие тоже… Хоть и не хотелось пленных брать, а надо было. Так ведь не смогли. Гады эти с собой кончили, и рожи у них при этом были, ты сам видел… Не боятся они смерти, вот что скверно! Да и сельчане, кто живой остался, ничего не помнят. Наваждение какое-то на них нашло, навроде дурного сна. Нет, секта и есть, — знать бы еще, какой пакости они молятся.
— А не все равно?
— Ой, не скажи… Церковь, она, конечно, штука тухлая и много не того наделала. Про Феликса я не говорю, он к ним с горя подался… Но клирики наши распрекрасные не зря кое о чем даже говорить запрещают. Вроде придурь, а смысл-то в ней есть. Твой отец вот перед Авирой начал над Смертью шутить, выпить с ним после боя предложил, за него выйти, вот и дошутился… Нет, если что сдуру позовешь, оно и придет. А эти точно какую-то тварь из Преисподней кличут. Короче, вернутся наши, и начнем охоту. Пока я последнюю сволочь своими руками не придушу, а предпоследнюю в дюз не упечем, других дел не будет.
— А чего ж те тогда ускакали, раз они смерти не боятся.
— А вот это всего хуже, что удрали. Главный-то ихний, глаз даю, ушел. Он-то наверняка помирать в ближайшее время не собирается, может, даже наоборот, чужие жизни жрет и с того жиреет. А вернее всего, тут и вовсе хвост прополз, а голова змеиная совсем в другом месте. Хотел бы я ошибаться, но они кого-то предупредить решили. Да… А кони-то у них хоть сейчас в императорскую конюшню…
Луи согласно кивнул. В его голове с трудом укладывалось услышанное, поэтому он зацепился за последние слова, внушающие надежду на какую-то определенность. А корона и все прочее подождет. И очень хорошо, что Матей оказался другом, хоть и интриганом, Луи любил ветерана с детства, и даже его ненависть к старику во многом выросла из обиды. Человек, который так тебя знает, — и подумал, что он, Луи, насильник и лгун! Теперь все стало на свои места — принц поправил шляпу и нарочито внимательно стал смотреть вдаль, старательно сдерживая свои губы, готовые растянуться в дурацкой детской улыбке! Впрочем, его усилия не пропали даром — он первым увидел возвращающихся галопом всадников, которых отчего-то стало меньше.
— В засаде они половину оставили, что ли? — проворчал Матей, но в голосе его не было особой уверенности…
Но дело оказалось в другом. Аюдант графа Матея был истым уроженцем северо-запада и уложил все увиденное и собственные выводы в три слова:
— Монсигнор, это война!
Преследователи оказались в положении собаки, гнавшей кошку и нарвавшейся на быка. Впрочем, Винсен, возглавлявший погоню, не растерялся и, умело уведя своих людей от преследования, отправил самых толковых хорошенько рассмотреть незваных гостей. Пока же было очевидным одно — в Арцию вторглась немалая армия, и таинственные убийцы связаны с этим самым непосредственным образом.
Год от В.И.
Й день месяца Агнца.
Нижняя Арция
Фредерик Койла придирчиво рассматривал свое отражение в переносном зеркале. Нет. Пожалуй, не стоило ему вчера столько пить. Михай Годой, конечно, радушнейший из хозяев, но язык дается дипломату, чтобы скрывать свои мысли, а не для того, чтоб произносить пустые тосты. И вот результат — третья ора пополудни, а он едва встал… Лицо опухшее, глаза мутные, руки трясутся… А ведь ему уже за тридцать и, если он хочет по-прежнему радовать мунтских красавиц своей внешностью и темпераментом, нужно себя поберечь. Граф покачал головой — и что это вчера на него нашло, ведь он почти не пьет, а тут опрокидывал кубок за кубком, да еще и местных нобилей заставлял пить.
Неприятно будет, если они расскажут о его вчерашнем «подвиге» обретающемуся тут же племянничку императора. Ведь именно он, Фредерик Койла, одним из первых поддержал Бернара, потребовавшего высылки Луи из-за его постоянных пьяных похождений, завершившихся попыткой изнасиловать собственную кузину. В последнее Койла, впрочем, не верил — Марина-Митта сама могла кого хочешь изнасиловать, но вот использовать ее, чтобы удалить из столицы человека, хоть и неплохого, но самим фактом своего существования мешающего Бернару, а значит, и тем, кто связал с ним свою судьбу, было весьма разумно. И все равно граф не хотел, чтобы Луи узнал о его, Фредерика, пьянстве. Надо будет тактично переговорить об этом с вчерашними гостями, если те еще не уехали, хотя вряд ли они смогли это сделать, так как тоже пали жертвой тарскийского гостеприимства.
Граф вздохнул, еще раз расправил и без того безукоризненно лежащие манжеты, подумал, достал баночку с атэвскими румянами, тронул заячьей лапкой бледные щеки и раздвинул полог палатки. Лагерь оживленно гудел. Люди и гоблины сновали в разные стороны, ржали лошади, раздавались резкие свистки горских начальников и хриплые голоса тарскийцев. Фредерик Койла без труда нашел своих вчерашних сотрапезников. Те только что проснулись и, морщась, приступили к обычному в подобных случаях лечению. К глубокому облегчению столичного гостя, провинциалы отнюдь не сочли его вчерашнее поведение чем-то из ряда вон выходящим, скорее уж они были удивлены умеренностью графа.
Койле предложили какую-то настойку, которую в здешних краях пьют на второй день празднества. Он согласился. День летел незаметно в обсуждении столичных новостей и местных сплетен, причем Фредерик с мстительным удовлетворением узнал, что Луи по-прежнему находится под присмотром старого Матея, которого ненавидит всеми фибрами своей души.
Окончательно успокоившись и полностью очаровав своих собеседников, Койла попрощался и хотел было выйти вон, однако это ему не удалось. Два молчаливых горца с обнаженными атэвскими ятаганами не пропустили посланника императора, с каменными лицами встретив поток его красноречия. Та же участь постигла и прочих арцийцев. Гости Годоя, внезапно ставшие пленниками, с недоумением уставились друг на друга.
— Возможно, у них в лагере происходит что-то, что они не хотят показывать чужим. Какой-нибудь обряд или что-то в этом роде, — граф сам не очень верил в то, что говорил, но надо как-то объяснить происходящее, чтобы сохранить лицо.
Как ни странно, арцийцы такое объяснение приняли и даже прикрикнули на молоденького сына одного из нобилей, предпринявшего попытку силой вырваться из палатки. Мальчишка обиженно закусил губу и удалился за занавеску, отделявшую основное помещение от отсека, в который слуги убирали свернутые постели. Плен, если это был плен, оказался весьма приятным, так как вскоре полог откинулся, пропуская таянцев, принесших обильный обед, хорошие вина и известие, что вечером их ждет регент. Испортившееся было настроение улучшилось, и граф, приняв на себя роль хозяина, пригласил всех к столу.
Год от В.И.
Й день месяца Агнца.
Нижняя Арция
— Я не видел чернил с тех пор, как моим учителям перестали платить жалованье, — Луи че Лагг с отвращением отшвырнул перо, — и вообще нам никто не поверит.
— Кто нужно, тот поверит, — Матей пробежал глазами шесть посланий, — хотел бы я посмотреть на рожу Базилека, когда тот узнает, до чего доигрался… Удавил бы! Своими руками привести сюда такую заразу…
— Может, еще удавишь, — попытался пошутить принц.
— Надеюсь, — ветеран был не склонен воспринимать слова Луи как шутку, — но пока нам придется солоно. Винсен, давай сюда ребят!
Двенадцать человек вошли в домик убитого клирика, где удалось отыскать бумагу и чернила, и замерли, переводя взгляд с принца на Матея и обратно. Старый вояка молчал, и Луи понял, что приказывать, по крайней мере на людях, отныне придется ему.
— Вот что, — он старался говорить спокойно и деловито, — тут шесть писем. Каждое должно быть доставлено как можно скорее. Ваша быстрота — это спасенные люди. Замешкаетесь, еще где-нибудь случится то же… что мы видели. Кто здесь с запада?
— Я, — отдал честь стройный сероглазый брюнет и уточнил: — Черный Лес, это рядом с Гвергандой.
— Хорошо, туда и поскачешь. С тобой поедет Риче, нужно, чтоб хоть кто-то добрался до Сезара Мальвани, но лучше, если оба. Это, кстати говоря, всех касается. Умирать вернетесь сюда, поняли? — Воины заулыбались, словно им сказали что-то неимоверно приятное. — Так… Кто-нибудь знает самую короткую дорогу к Кантиске? В обход Мунта?
— Тео, — Матей, разумеется, знал о своих людях все.
— Тогда тебе — Архипастырь. И если для скорости понадобится ограбить кого-то на дороге, грабь, грехи тебе отпустят, только скорее. А ты, ты, ты и ты — поедете в Разу, Убриг и Вэртагу. Отдать начальникам гарнизонов из рук в руки, будут расспрашивать, отвечайте как на духу.
— Именно, — кивнул ветеран, — там свои. От себя добавьте, чтоб шевелились, — нужно остановить эту нечисть и держаться, пока не подойдет подкрепление. Гийом и Толстяк, ноги в руки и в Мунт. Это письмо императору, но с ним успеется, а вот второе, маршалу[79] Ландею, лично и срочно!
— Возьмите деньги, — Луи высыпал на стол пригоршню монет, — больше нету, так что шутка про грабеж — не совсем шутка. Главное — скорость, помните, что от вас зависит.
Матей хмуро оглядел посланцев.
— А теперь брысь! Риче, возьми серого, он лучше других, с Жани я разберусь, — гонцы бросились вон, и вскоре за окнами простучали копыта.
— А что теперь? — Луи принялся размазывать по чистенькому столу чернильную кляксу, пытаясь придать ей очертание коровы.
— Ждать теперь, — отрезал бывший враг, — самое муторное дело, между прочим. Ждать и думать. Знал я, конечно, что Бернар тварь. Но что он такой дурак!!! Позвал поп змею с волком воевать, она его и укусила…
— Но они на Эланд идут, правда ведь? Что Годою с нами делить? Да ты же сам и говорил, что Бернар с Михаем сговариваются против Рене Арроя.
— Знаешь, парень, — Матей задумчиво взъерошил остатки волос на своем затылке, — похоже, этот шут гороховый наш император таки их пропустил. Иначе бы они Фронтеру с ходу не прошли бы, гарнизоны там сильные, их не обойдешь и не опрокинешь. Прохлопать они не могли, я знаю, кто там командует. Такая армия не иголка, наши должны были загодя все разведать и выдвинуться к Гремихе. Хороший перевал — дело такое — сотня десять тысяч остановит… Нет, по всему выходит, что Базилек их сам пустил. Иначе с чего его консигну впереди тащат.
— А что с нашими гарнизонами?
— А не знаю! — зло отрубил граф, но злость эта явно была направлена не на собеседника. Луи отчего-то вспомнил, что свой титул бастард небогатого барона нашел под Авирой, когда в одиночку защищал от атэвов тело отца Луи, принца Эллари.
— Дядька Шарль!
— Оу?
— Но они ведь на Эланд идут, ведь правда?
— Эк заладил… Эланд, Эланд! Может, да, а может, и нет. Знаю, о чем думаешь. Дескать, Рене Аррой им по рогам даст, а мы ему поможем, а вот войны здесь и сейчас ты боишься. И глазами на меня не блести — не девка! Правильно боишься. Армия наша — оторви да брось. Как твоего отца убили, а Датто в отставку подал, так и пошли дела. Для Базилека с Бернаром мы хуже атэвов, прости Господи, стали. Только и делал, что недовольных искал да по дальним гарнизонам распихивал, одна память про победы и осталась, а как воевать, так толку чуть! — Матей нахмурился. — Но что больше всего мне не нравится, так это изуверство ихнее… Если бы они на Арроя собирались, они бы здесь не свинячили, им в тылах союзники нужны.
— Но откуда же им знать, что мы все узнаем?
— Умный человек (а тарскийского Годоя отродясь дураком не называли) должен понимать, что такого шила в мешке не утаить. Догадались бы, рано или поздно нашли бы эти мертвые деревни… Нет, Луи, если б он пер на Эланд, он бы такого не творил. Боюсь, мы не Рене защищать будем, а Мунт, и пошли Творец дурню Базилеку просветление. Если он не двинет сюда армию, все пропало.
— Все?
— Ну, положим, не все. Атэвы останутся до поры до времени, Канг-хаон тоже, южане далеко, Эланд все ж за Аденой и Ганой, их еще перейти нужно, да и Рене кому хочешь зубы покажет. А вот Арция, та точно пропала. Ее и так сейчас тряхни — и развалится. Опоздали мы, — ветеран взглянул на принца почти с ненавистью, — нужно было еще лет десять назад свернуть шею императорской семейке и надеть на тебя корону! А теперь догоняй. Босиком по гвоздям да за подкованной кобылой!!!
Матей замолчал, а у Луи не было не малейшего желания продолжить разговор. Принц сидел, поставив локти на перемазанный чернилами стол, запустив руки в густую каштановую шевелюру. Каждый думал о своем, и мысли эти были не из радостных. Надо было вставать, что-то приказывать, делать веселое, знающее лицо, но не хотелось.
Вернулись разведчики, отправленные к большой дороге, и Матей с Луи вышли их встречать. Винсен и Колен были не одни, сзади аюданта сидел красивый темноволосый юноша, почти мальчик, в сером бархатном колете, на котором был вышит баронский герб — вставший на дыбы конь в воротах из радуги. Луи поразило лицо паренька — отрешенное и бледное, как на картинах старых мастеров.
— Вот, — Колен все свои доклады начинал с этого глупого словечка, и отучить разведчика от этой скверной привычки не мог даже Матей, — он из их лагеря удрал. Такое там творится, в страшном сне не увидишь. Ему только царки надо дать хлебнуть. А то он вовсе застыл от эдаких радостей. А армия сейчас на Олецьку прет, а дальше на Мунт, так что гореть Базилеку синим пламенем…
— Предупредить бы их, — проворчал Матей, — да разве нас послушают? В Олецьке же этот пень Вуар распоряжается. Никогда ничему без письма с двумя печатями не поверит.
— И все равно едем туда, — Луи торопливо пристегнул шпагу, — мы верхами, успеем раньше. У них обоз, пехота…
— Погодите, Ваше Высочество, — Матей отвел Луи в угол и зашипел: — Никуда мы сейчас не пойдем. Будем ждать здесь вестей из гарнизонов. Не имеем права мы сейчас на рожон переть, надо по-умному делать, а помирать и мыши умеют. Если кошка схватит…
Внезапный порыв ветра опрокинул стоявший на подоконнике кувшин, вздув парусом накрахмаленные занавески. Луи подбежал к окошку и высунул голову наружу. В лицо ему швырнуло целую пригоршню песка и пыли, на зубах противно скрипнуло. Принц взглянул в потемневшее небо — с северо-востока надвигалась гроза. Передние тучи, похожие на пригнувшихся к гривам коней огромных всадников, стремительно заволакивали горизонт, словно над миром нависала небывалая черная волна. Судя по всему, не пройдет и оры, как на них обрушится настоящий потоп. И хвала святому Эрасти, если это так! Дороги здесь немощеные, кругом глина, развезет так, что никакой обоз с места не сдвинется. А брод у Олецьки уж точно станет непроходим. А значит, у них в запасе дня два, а то и три.
Гонцы уже в пути, если дождь их и задержат, они всяко доберутся до цели много раньше, чем тарскийцы смогут вновь двинуться с места. А каждая выигранная у судьбы ора приближает помощь. Феликс, узнав о таинственных убийцах, не станет медлить со Святым походом, тем более в мешке вестника лежат и тщательно завернутые в старую занавеску окровавленные рога. Наверняка тотчас же двинет на юг войска и Сезар Мальвани, да и здесь, во Фронтере, они соберут тысяч пять-семь! Только бы гроза не прошла стороной, а Кадена разлилась пошире!
Глава 9
Год от В.И.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 233; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!