ОККАМ Уильям – см. УИЛЬЯМ ОККАМ
ОККАМИЗМ – см. ТЕРМИНИЗМ
ОНТОЛОГИЯ
(греч. on, ontos – сущее, logos – учение) – учение о бытии: в классической философии – учение о бытии как таковом, выступающее (наряду с гносеологией, антропологией и др.) базовым компонентом философской системы; в современной неклассической философии – интерпретации способов бытия с нефиксированным статусом. Термин «О.» был введен Р. Гоклениусом («Философский лексикон», 1613), и – параллельно – И. Клаубергом, введшем его (в варианте «он-тософия») в качестве эквивалента понятию «метафизика» («Metaphysika de ente, quae rectus Ontosophia,» 1656); в практическом категориальном употреблении закреплен Вольфом, эксплицитно дистанцировавшим семантику понятий «О.» и «метафизика». Однако, объективно, любое философское учение в рамках традиции включало в себя онтологический компонент, фундирующий его в качестве целостной системы. В классической философии О., как правило, содержательно совпадает с метафизикой. В эволюции классической О. могут быть выделены два вектора. С одной стороны, О. эксплицитно артикулируется как метафизика и разворачивается в плоскости трансцендентализма: стоящее за внешними проявлениями мира внесенсорное Бытие элеатов; платоновская концепция эйдосов как идеальных сущностей – образцов земных объектов; схоластический реализм в медиевальной философии; трактовка бытия как этапа развития Абсолютной идеи у Гегеля; интенции классической феноменологии к консти-туированию внесубъектного бытия мира вне каких бы то ни было гносеологических привнесений; модель действенного бытии как таковом. С одной стороны, бытие понимается в экзистенциализме как сфера человеческой «заброшенности» («слизь»), а с другой – как бытие человеческой экзистенции. В работе «Бытие и Ничто. Опыт феноменологической онтологии» Сартр дифференцирует «бытие-в-себе» (т.е. бытие феномена) и «бытие-для-себя» (как бытие дорефлексивного cogito). Фундаментальная онтологическая недостаточность сознания инспирирует интенцию «сделать себя» посредством индивидуального «проекта существования», в силу чего бытие конституируется как «индивидуальная авантюра» – в исходно рыцарском смысле этого слова: «бытие сознания себя таково, что в его бытии имеется вопрос о своем бытии. Это означает, что оно есть чистая интериорность. Оно постоянно оказывается отсылкой к себе, которым оно должно быть. Его бытие определяется тем, что оно есть это бытие в форме: быть тем, чем оно не является, и не быть тем, чем оно является» (Сартр). На этом пути индивидуальному бытию необходимо «нужен другой, чтобы целостно постичь все структуры своего бытия». Сартр – в дополнение к понятию «бытия-в-мире» (бытия в бытии) приходит вслед за Хайдеггером к формулировке «бытия-с» («бы-тие-с-Пьером» или «бытие-с-Анной» как конститутивные структуры индивидуального бытия). В отличие от Хайдеггера, у Сартра, «бытие-с» предполагает, что «мое бытие-для-другого, т.е. мое Я-объект, не есть образ, отрезанный от меня и произрастающий в чужом сознании: это вполне реальное бытие, мое бытие как условие моей самости перед лицом другого и самости другого перед лицом меня», – не «Ты и Я», а «Мы». Аналогична онтологическая семантика концепции «бытия-друг-с-другом» как единства модусов «нераздельности» и «несли-янности» в экзистенциальном психоанализе Бинсвангера; герменевтическая трактовка Я у Гадамера («открытое для понимания бытие есть Я»); онтологическая семантика преодоления отчаяния благодаря данности «Ты» в философской антропологии (О.Ф. Больнов). В культурологической ветви философской антропологии разрабатывается также трактовка культурного творчества как способа бытия человека в мире (Э. Ротхакер и М. Лондман). Новый этап интерпретации О. в неклассическом ключе связан с философией постмодерна, восходящей в своих онтологических построениях (читай: антионтологических деструкциях) к презумпции Хайдеггера: «Онтология имеет в качестве фундаментальной дисциплины аналитику Вот-Бытия. В этом одновременно заключено: саму онтологию нельзя обосновать онтологически». Культура постмодерна, основанная на постструктуралистской трактовке реальности как текстовой, задает радикально новые стратегии по отношению к тексту, помещающие в свою основу «хайдеггеровскую деструкцию метафизики, онто-теологического определения бытия как наличия» (Дер-рида). Постулирование отсутствия исходного, имманентного тексту, онтологически заданного значения (реконструкция которого соответствовала в классической герменевтике пониманию) эквивалентна в философии постмодерна финальному снятию самой возможности О. как таковой. Несмотря на постмодернистскую презумпцию философствования вне традиционных бинарных оппозиций (субъект – объект, Восток – Запад, мужское – женское, etc.), разрушение классической структуры субъекта в фундаментальной для постмодерна парадигме (см: Смерть субъекта) обусловливает – в качестве когерентного процесса – и парадигмальную кончину объекта. О. в качестве системно организованной категориальной матрицы для описания бытия вне его социокультурной ангажированности принципиально невозможна в постмодернистской парадигме исчерпывающего (в смысле: исчерпывающего объект до дна) семиотизма: «система категорий – это система способов конструирования бытия» (Деррида). Бесконечность и, следовательно, открытость ветвящихся и пересекающихся (ризома) значений знака, детерминированная бесконечностью его культурных интерпретаций, практически растворяет объект как качественную определенность самости в плюрализме трактовок. К примеру, яйцо в различных культурных средах может выступать символом жизни, Брахмы, Пань-Гу, Солнца, земли и неба, мирового зла, брака, змеи, космогенеза, Леды, воскресающего Христа, фаллоса, etc. Принятие тех или иных значений задает принадлежность человека к определенной культурной традиции и делает соответствующий объект значимым для него, – знание же всех возможных значений в рамках культуры постмодерна снимает саму возможность значения как артикулированного онтологически, что находит свое выражение в такой метафорической фигуре постмодерна, как «украденный объект» (Ван дер Хевель). Классические требования определенности значения и изоморфизма его соотнесенности с десигнатом и денотатом сменяются в постмодерне фундаментальным отказом от любых «индентичностей» (Клоссов-ски), что находит свое проявление в программной замене понятийных средств выражения мысли на симулякр как способ фиксации принципиально нефиксируемых состояний («суверенных моментов») смеха, эроса, жертвы и т.п. (Батай). Симулякр принципиально асемантичен, – он лишь «переживается» и «побуждает в том, кто испытывает его, особое движение, которое, того и гляди, исчезнет» (Клоссовски). Единственной формой артикуляции бытия оказывается в постмодерне нарратив. т.е. процессуальность рассказа как способа бытия текста, понятого в качестве единственного способа бытия. Нарратив, таким образом «творит реальность» (Ф. Джей-мисон), и нет бытия, кроме актуальной в данный момент наррации. Происходит нечто «вроде крушения реальности. Слова превращаются в звучащую оболочку, лишенную смысла… И весь мир предстал… в необычном свете – возможно, в истинном своем свете – как лежащий за пределами истолкований и произвольной причинности» (Э. Ионеску). В этом контексте все предшествующие О. выступают как результат ментальных объективации смыслообразующих для той или иной культуры «метанарраций», «больших рассказов» (Лио-тар). Постмодерн противопоставляет им программный плюра лизм дискурсивных практик наррации, реализующий себя в коммуникативных языковых играх (Апель). Интерсубъективный контекст последних неизбежно предполагает другого, пусть даже этим «двойником… является моя самость, которая покидает меня как удвоение другого» (Делез). Именно такая диалогичность продуцирует условия возможности события, «перфоманса» (англ. performance – действо, бытие, спектакль) как ситуативно актуализирующего состояния, в рамках которого оказывается реализуемой если не определенность, то, по крайней мере, виртуальная конкретность значения, применительно к чему постмодерн и «продуцирует философию, которая является не концепцией, но событием, О. настоящего» (Делез).
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
М .А. Можейко
ОПЕРАЦИОНАЛИЗАЦИЯ
– процедура установления связи концептуальной схемы с ее методическим инструментарием, заключающаяся в поиске средств фиксации в наблюдении референтов (денотатов) концептуальной схемы и обосновании их валидности. В О., фиксируются доступные наблюдению и измерению признаки (характеристики) объектов – индикаторы, которые также подлежат обоснованию в качестве таковых. О. противоположна по направленности концептуализации: если последняя задает вектор движения «вверх» в уровнях организации знания и суть движение в сторону абстрактного, то О. есть движение «вниз» – в сторону конкретизации. Работа в режиме О. обеспечивает онтологическое подтверждение концептуальной схемы. О. трактуется как эмпирическая интерпретация понятий, т.е. экспликация их содержаний. «Обратное» движение от уровня «наблюдаемости» к концептам обозначается как первичное концептуальное объяснение. О. – сложно организованная процедура, включающая в себя минимум четыре уровня разнокачественной работы. Это уровень перевода концептов в операциональные определения и показатели, т.е. в конечном итоге указания эмпирических значений теоретических смыслов (логическая процедура); уровень измерений по сконструированным определениям и показателям (предполагает выход в эмпирическую процедуру); «вычисление» (статистическая процедура), допускающее возможность построения математической модели, состоящей из переменных; уровень вывода ненаблюдаемого (концептуального) из наблюдаемого (упорядоченные данные, прошедшие, если это предусмотрено, статистическую обработку: интерпретационная процедура, первичное концептуальное объяснение). Согласование процедур, взаимопроникающих друг в друга (операциональные определения и измерения, «вычисление» и интерпретация), между собой осуществляется в интерпретационной схеме, которая, в свою очередь, подлежит обоснованию и согласованию с концептуальной схемой. Таким образом, интерпретационная схема может быть понята как «схема распознавания» смыслов предметностей, как комплекс средств для выявления существенных черт исследуемой действительности. Она предполагает наличие верификационной модели и неформализованных (неформализуемых) представлений, извлеченных как из концептуальной схемы, так и из знаний и опыта исследователя. О. – это работа по переводу концептов в иерархию конструктов, вплоть до «деления шкалы» измерительного инструмента, и обеспечение обратного перевода. В социологии О. понимают в этом отношении как работу по переводу понятий в систему показателей. В любом случае она сопровождается сменой языков и заменой используемых терминов, содержит в себе содержательный и формальный аспекты.
ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ
(лат. operatio – действие) – направление в философии науки, согласно которому содержание научных концептов и конструкций обусловливается способами (схемами и практическими и (или) умственными процедурами) взаимодействия субъекта с объектом. Первый вариант операционалистической концепции был предложен в начале 20-х 20 в. Н. Кэмпбеллом, но возникновение О. как самостоятельной доктрины связано с именем американского физика и философа, лауреата Нобелевской премии 1946 за исследования в области экспериментальной физики П.У. Бриджмена (1882-1961). Основы О. были изложены им в работе «Логика современной физики» (1927), а затем развиты в работах: «Мыслящий индивид и общество» (1938), «Размышления физика» (1955), «Природа некоторых физических понятий» (1957) и др. От идей О. отталкивался в создании новой генетической эпистемологии (Пиаже, Выготский). Благодаря их работам в психологии закрепилось понятие инте-риоризации, фиксирующее процесс свертывания и «овнутри-вания» внешних предметных действий в психический образ. Работа со схемами легла в основу концепций, благодаря которым была преодолена монополия сенсуалистической ориентации в педагогике (В.В. Давыдов и др.). Различные схемотехники и «работа по схеме многих знаний» входят в число базовых понятий в системно-мыследеятельностной (СМД) методологии. В поисках своих предтечей сторонники операционалистической ориентации ссылаются на идеи Канта: на тезис о том, что субъект познает в объекте свои же собственные определения, и на кантовское неразвернутое теоретически положение о том, что в действительной основе чувственных представлений лежат не образы предметов, а схемы, сообразно которым становятся возможными образы. Однако классический О. связан все же с концепцией Бриджмена. Последний ввел в науку понятие операционального определения как конструирование понятия через описание совокупности экспериментально-измерительных операций («Понятие синономично с известной совокупностью операций») и показал, как через оперирование с «линейкой» и «часами» А. Эйнштейн вводил понятия «пространства», «времени», «одновременности» и т.д. в свою теорию относительности. Первоначальная версия О. содержала жесткое требование определения всех понятий науки в терминах измерения и внешней (эмпирически-экспериментальной) деятельности. Не выдерживающие такой процедурной проверки понятия признавались «пустыми определениями» и подлежали элиминации из системы научного знания. В этом отношении операциональные определения Бриджмена оказались близки верификационной концепции неопозитивизма, в частности понятию редукционных предложений Карнапа (требованию прояснения значения терминов в языке наблюдения). В принципе редукционные предложения и операциональные определения (через процедуры «сворачивания» и «развертывания» содержания) можно рассматривать как взаимопереводимые друг в друга. Однако уже в «жесткой» («сильной») версии О. была заложена иная, чем в неопозитивизме, исследовательская установка – на выявление происхождения (генезиса) понятий, развитая затем в генетической эпистемологии Пиаже. Под воздействием критики Бриджмен предложил в дальнейшем «мягкий» («ослабленный») вариант О. и, соответственно, понимания операциональных определений, получивший развитие в работах других сторонников О. Во-первых, было снято требование обязательной «внешней» (эмпирической) процедуры. В работе «Размышления физика» наряду со способом образования понятия на основе практических схем действия, рассматривается и вариант его задания через совокупность умственных операций, подобных операциям счета, иначе – «карандашно-бумажных операций». Во-вторых, было признано, что часть теоретических конструктов сама по себе лишена значения; она не соотносима напрямую с наблюдаемыми объектами и задается внутри какой-либо принятой теоретической схемы (исходная посылка, заложенная в понятие операциональных определений, принципиально отрицала возможность определения одной абстракции через другую). В-третьих, было установлено, что полное содержание понятия не сводимо к сумме свернутых операций любого рода, не схватывается «без остатка» в конвенциях ученых и может включать в себя «неоперациональные значения» хотя бы в силу уникальности личного опыта исследователя и изначальной уникальности каждой отдельно взятой операции. М. Бунге переистолковал операциональные определения как операциональные соотнесения, позволяющие найти числовое выражение для величины, которая имеет значение до и независимо от акта измерения, т.е. дающие прежде всего психологическое понимание значения выражений, включающих операционализируемый термин. Это позволяет распространить подходы О. на анализ проблем понимания и соотношения структур опыта и языка; мы понимаем, если знаем, какие операции необходимо осуществить, чтобы дать ответ на вопрос: концепция понимания через «третьи вещи» (понимание «сделанным»); знаменитый тезис Мамардашвили о Сезанне, который понимает (мыслит) яблоками, а не яблоки). Операциональный анализ позволяет уточнять области применимости понятий, с одной стороны, и обнаруживать псевдопроблемы в конкретных теоретических областях (неосуществимость процедур понимания через действие как лишение осмысленности). В плане соотношения структур опыта и языка, О. настаивает на неопределенности опыта только в языке. В опыте определяемое (языковое выражение) всегда соотносится с определяющим (операции, действия человека). Кроме того, Бриджмен различает «мой язык» (индивидуально-неповторимый) и «используемый язык» – язык как средство общения, ориентирующийся на удаление из опыта индивида, посредством которого опыт индивида, т.е. его действия и переживания, ставятся в соответствие языку как особой структуре. Структуры опыта и структуры языка лишь частично соответствуют друг другу; структуры языка, во-первых, по-разному понимаются в зависимости от контекстов опыта, с которыми они соотносятся, а во-вторых, их отрыв от структур опыта способен порождать пустые вербализации. Отсюда вытекала дополнительная трактовка соотношения экспериментально-измерительных (эмпирических) процедур и «ка-рандашно-бумажных» операций (языковых и математических) – соотносимых, но всегда различимых. Для последних устанавливается требование не порождать противоречия в дальнейших рассуждениях. Сами же они могут быть проинтерпретированы как экспериментально-измерительные процедуры со знаками и языковыми структурами. Любое понятие, с точки зрения О., содержит в себе одновременно две тенденции, проявляемые в операциях (работе) с ними: тенденция к дифференциации (операционализация понятий) и тенденцию к интеграции (концептуализация понятий). Дифференциация при этом понимается как требование уникали-зации значения понятий. Операциональное значение должно быть настолько единственным, насколько это возможно. Разные процедуры (измерения) формируют различные понятия объектов. Как продукт взаимодействия субъекта и объекта операция не похожа на объект и не сводима к его содержанию. Отсюда тезис Бриджмена о том, что «если применяются два вида операций, то, строго говоря, должны использоваться два имени». Но, с другой стороны, дифференциация постоянно сопровождается и контролируется интеграцией, так как всегда необходимо удостоверяться в том, что различение двух и более понятий не приводит к появлению псевдопроблем, характеризующихся в том числе и использованием разных имен для обозначения одного и того же. Эквивалентность двух операций может быть установлена только в эксперименте, однако и он лишь частично дает возможность для отождествления, так как «имена» могут оказаться несовместимыми из-за наличия в них внеоперациональных элементов. Отсюда дополнение экспериментальных процедур логическими: только при обнаружении разнообъемности понятий и (или) невозможности редукции сложного к простому (в том числе и в силу неизвестности процедур сведения) мы получаем основание для различения описаний (понятий). В рамках О. был выработан и иной («инвариантный» подход) к установлению значений: если объект преобразуется независимыми группами операций, а в содержании образа создается инвариант, независимый от специфики операций, то подобный инвариант можно рассматривать как аналог предметного значения знания. Расширение принципов О. на научное знание вообще позволило сформулировать внутри направления представление о смене научных картин мира и научных революциях как проявлениях пересмотра общепринятых фундаментальных способов измерения и изменения процедур определения понятий. Принципы О. были расширены на понимание социокультурных процессов, что, в свою очередь фундировало концепцию в целом. В этом отношении функции операции выполняют поступки и переживания людей, в терминах которых истолковываются понятия социальных наук. Суть любого явления эксплицируется через выявление того, что и как мы (социальные агенты) каждый раз делаем. Бриджмен, в частности, считал возможность полной рационализации человеческого поведения иллюзий. Носителем рациональности выступает не индивид, поведение которого спонтанно, а социальность, подчиненная определенным нормам и законам. Поступки же человека всегда контекстны, зависят от конкретных ситуаций их совершения, все их последствия заранее не прогнозируемы, а сами они складываются зачастую стихийно. Рационализация человеческого действия происходит, как правило, post-factum. Рациональное действие есть действие, проектирующее в будущее регулярные связи, обнаруженные в прошлом. Отсюда тезис Бриджмена о том, что «чем больше тупость и умственная леность индивида, тем вероятнее, что он будет рационален», обращаемый на позицию исследователя (ученого), талантливость которого связывается с независимостью от общепринятых правил мышления, зафиксированных в соответствующем общепринятом языке. Проявление профессионализма ученого может усматриваться не только в его ориентированности на открытие, но и в его умении работать с накопленным знанием, модифицируя старые операции для получения новых результатов. Зарождающаяся операция всегда единична, окрашена личной аурой исследователя, объективируется же она только тогда, когда принимается наукой. Отсюда своеобразный релятивизм Бриджмена (характерный и для О. в целом): «Моя наука операционально отличается от Вашей науки, как и моя боль отличается от Вашей боли. Это ведет к признанию того, что существует столько наук, сколько индивидов».
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 227; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!