ЗЕРКАЛЬНЫЕ МИСТЕРИИ, внеглавье 6 страница
Подул тёплый ветерок. Миша вдохнул, глаза его засверкали:
«Пора. Пойдём, Петушок».
Ничего не понимая, я поднялся по ступенькам и остановился. Во мне была растерянность.
«Открывай!»
Я потянул за ручку и распахнул дверь…
За дверью было море…
-
Петушок мечтательно и ласково улыбнулся, вспоминая.
– Купались?
– Ага. Я никогда раньше не был на море, а тут: чайки, дельфины, камушки разноцветные, ракушки… Барахтался, пока голова кругом не пошла!
– Это стоит паспорта.
– Ещё бы!.. К тому же Миша научил меня без паспорта обходиться.
– Ай-яй-яй…
Петушок рассмеялся:
– Ну так же, правда, проще! Сколько леса для дурной игры в документы перевели! А тут: подбери любую бумажку – она тебе и паспорт, и справка любая, и всё что угодно…
– Ай-яй-яй!..
Петушок подобрал со снега бумажку от конфеты, и она тут же в его руках превратилась в забавную открытку с летящим на воздушных шариках Винни-Пухом. Потом картинка замерцала, стала трёхмерной, – и Пух нам подмигнул.
Я толкнул Петушка плечом о плечо:
– Хватит шалить. Отпусти фантик – у него свои заботы. Давай дальше рассказывай.
– Ой… А что – дальше?.. Ты же просил рассказать о встрече! Ну вот: мы встретились…
– А чем тебя там, кстати, кормил Миша? Мёд у диких пчёл таскал, небось?
– Не-а. К вечеру появился Ади с сыновьями. Два мешка еды принесли. Доверху! Вкуснющей!.. – Петушок облизнулся.
– Это ты правильно. Пора бы и нам что-нибудь скушать. Пошли?
|
|
|
– Ага. Пошли! …А молоко и еду у дверей баньки та – зеленоглазая – девушка оставила. Ну, помнишь, я рассказывал.
– Помню. Симпатичная…
– Да. Она такая серьёзная была, старше казалась, а так – почти мне ровесница.
– Больше вы не встречались?
– Встречались…
И Петушок почему-то очень здорово покраснел…
-
С тех пор мы виделись с Петушком часто, но – промельками, мимолётно. Миша то и дело засылал его в какие-то джунгли, пески, болота, катакомбы всевозможные… В одну из наших встреч, когда выглядел Петушок особенно жалостно, я не выдержал и посоветовал:
– Запустил бы ты в Черноярцева чем-нибудь…
– Как это?..
– Да вот так! Взял бы и запустил. Табуреткой, к примеру…
– Да ты что! Что ты!.. – Петушок прямо-таки ужаснулся.
Совет был и впрямь не из лучших. Мише и без табуреток доставалось от жизни всяко. А Пётр… И моя жалость, и его, иной раз вырывающиеся, вздохи – пустое. Пустое до донышка! Кому, как не настоящему Мастеру, знать: так или иначе. Помочь расправить крылья, подтолкнуть на взлёт, поддержать в первых испуганных взмахах, – кому, как не Мастеру? В нём есть и жалость, и место для каждого твоего вздоха… Но – главное! – в нём есть сила, способная очистить в тебе от плесени и скорлупы СОКРОВЕННОЕ.
|
|
|
Петушку повезло: он встретил настоящего Мастера.
––––––––– - –––––––––– - –––––––––––– - –––––––––––
АДИ
Ади, которого я видел всего два раза, – с интервалом в три дня, – оказался старым молчаливым казахом. Замкнутое, в глубоких морщинных бороздах смуглое лицо, пронзительные пылающие штрихи суженных глаз, хрипкая отрывистая речь…
… Ади поздоровался со мной поклоном, и тут же уставился в глаза. Я ответил тем же. Мы стояли, как два вполне благодушных фехтовальщика, которым не известно: …для чего они, собственно говоря, обнажили шпаги? зачем? но вот ведь – обнажили…
Прервали нашу размыто-упёртую позицию бешеные заливистые хлопки. Я оглянулся: Миша сидел на крыше сарайчика и, дурашливо оскалясь, бурно проплёскивал ладошками.
– Извините!.. – Ади неожиданно резко смутился. Даже отшатнулся…
– Да за что же, – во мне отчётливо тренькнула досада, что наша игра в смотрелки так быстро и недоговорено оборвалась. – Напротив: было приятно и поучительно. …Михаил Петрович, будьте любезны – слезьте с крыши! Крыша-то трухлявая, не ровён час…
|
|
|
Миша отмахнулся, – даже гримасу состроил, – но с крыши всё-таки слез. Слез и подошёл к нам.
– Мы на твой спектакль, маэстро.
– Ну-ну…
– Название вот только длиннёхонькое… – Миша выволок из-за пояса штанов мятую афишу. – Симфония Трагикон… или… Осенняя Модель Мироздания… – покряхтел. – И что, как ты думаешь, ожидает публика, отправляясь на спектакль с таким названием?..
– Понятия не имею, – откровенно и бодро ответил я. – Посмотрим. Актёрам тоже интересно…
Миша хихикнул:
– А что ты будешь делать, если актёры разбегутся? Они, небось, перепуганы, передёргались все.
– Авось! Кто-нибудь да останется…
– Сева, ты думаешь никто не поймёт, что учудится на сцене под видом спектакля?
– Думаю – нет. Зритель будет преимущественно элитно-богемного разлива; эти люди заранее уверены, что всё на свете знают и понимают, зная и понимая при этом крайне мало! А ребята мои скорее всего и впрямь – перепуганы-передерганы, как ты это и сам прозорливо предположил… Жаль… Но главное – не их понимание, а пространство, в которое они попадут.
– И мы хотим попасть. Пожалуйте два билета, господин режиссёр!
Во время этого разговора Ади стоял в сторонке и, улыбаясь, внимательно рассматривал прыгающих вокруг нас воробьёв. Услышав о билетах – встрепенулся, подошёл ближе.
|
|
|
…Меня всегда интересовал старый казах. Лин говорил о нём, как о самом лучшем и самом успешном ученике Черноярцева. Обращению с пещерами Лина учил именно Ади. И не только этому…
– Завтра – премьера; на премьеру вход без билетов…
– Ха, премьера! Думаешь, тебе дадут повторить это безобразие?
– Ха, – согласился я. – Вряд ли. Так что – спешите видеть! Хотя… Послушай, а тебя-то что здесь заинтересовало? Всего-то и навсего – фрагменты, плытиё которых имеет вполне понятное направление…
– Мало ли! Всегда можно увидеть что-нибудь новенькое. Редко я в городах бываю… Да вот и малыш мой хотел посмотреть.
– Да-да, я хочу посмотреть! – встрепенулся «малыш» лет семидесяти-восьмидесяти. – Очень. Да. Вы позволите, Сева?
– Позволю. Валяйте, смотрите, на здоровье!
-
Тут, судя по всему, нужно прояснить вопрос о спектакле-действе «Осенняя Модель Мироздания».
Перед премьерой, намеченной на завтрашний день, ходило немало толков о предстоящем, особенно – среди «актёров». Дело в том, – и это больше всего нервировало коллектив, – что я не ставил никакого спектакля. Были расклеены афиши, была собрана куча рваного тряпья, на предмет причудливого костюмирования, было – довольно диковато и интересно – задумано декорирование зала, сцены… И – всё. Никто понятия не имел, что нужно будет делать, когда соберётся публика…
А всё объяснялось просто: никакого спектакля не будет. Вместо спектакля я собирался завертеть между участниками и зрителями пролог одной из Орфических Мистерий. Пролог-инициацию…
Зрители здесь вообще не имели сколько-нибудь самостоятельного значения. Необходимость в зрительном зале – необходимость в создающей круговой экран и отражающей линзе. Действо – только для участников, – для тех, кто пришёл за три месяца до того – со смутными чаяниями… с невнятными желаниями… – в экспериментальный театр-лабораторию «ТРАГИКОН».
-
Я появился в театре за два часа до начала. Трагиконовцы собрались далеко не все, – кое-кто душевно не сдюжил и увильнул от грядущей невнятицы. Но те, кто явился, в полной мере отдавали должное мандражу и нервическому стукозубью.
Костюмировались. Прошли в засценье. Краткий инструктаж о принципах начала действа… о направлениях… о чёткой координации и предельном внимании… о спонтанной инициативе… Три месяца даром не прошли; теперь почти все были уверены, что что-нибудь да будет, – по крайней мере, что бить чем придётся за несостоявшееся представление не станут. Это утешает.
Начало…
Действо (по версии администрации: измывательство над публикой) длилось часа четыре. Мистериальный пролог, несмотря на оборванность, сработал отлично. Проникновение привнеслось даже глубже, чем я изначально предполагал.
Большая часть участников зависла в ошалелом недоумении: вот: «Что это было?.. Что же это мы такое накуролесили?..» Недоумённая пауза в них ничуть не мешала проникновению, скорее – мне… Сколько же ещё надо работать, чтобы расшевелить, растрясти лакомую упрямую духовную спячку!
Одним словом – надо работать.
А зрители-слушатели… Их реакцию вполне можно обобщить высказыванием одного моего знакомого: «Это было похоже на одно из двух: или кошмарный бред, или бредовый кошмар…!» – «Значит, – участливо спросил я, – тебе не понравилась моя импровизация?» – «…А это была импровизация?» – «Да». – «Значит, только одно, и второго не дано: наглое глумление окончательно спятившего и беспардонно распоясавшегося шизофреника над нормальными людьми!»
Ну, наглое – так наглое… Чего уж тут…
Миша и Ади подскочили ко мне всего на пару минут, мельком.
– Не очень складно у тебя вышло, маэстро, но – хорошо! Жаль только, что пролог оборвали. Проникновение может быть неполноценным.
– Администрация не вовремя влезла… Казус…
– Ну, ничего, может – обойдётся, – Миша обнял меня. – Сейчас мы уходим; увидимся через три дня.
А Ади, посмотрев на меня, – и на этот раз штрихи его глаз были тёплыми… – сказал:
– До встречи, брат…
-
Через три дня я встретился только с Ади.
Он тише облака сидел на обломке из слипшихся кирпичей, мягко гудя однотонную простенькую мелодию. На правом колене – подпёртая локтем – лежала маленькая толстая книжка.
При первом обмене взглядами стало понятно, что мы уже перешли на «ты». Естественно. Не суетливо.
– Что за книга?
– Близкая мне. Друг.
– Можно взглянуть?..
– Конечно. Тебе – да. Возьми…
Увесистая… изрядно потёртая… отсыревшая чуть… Цвет обложки – золотисто-ржавый, тёплый. Без автора. Название – по-русски, но – витиевато, трудноразборчиво: «ПРИКОСНОВНИЕ… СЕРДЦЕ».
Я раскрыл книгу. Первая страница – из желтоватой плотной бумаги – оказалась чистой. Вторая – тоже. И третья. И все остальные…
Подсел к Ади. Раскрыл наугад страницу. Расслабился.
…И – колыхнулось… качнулось… взнеслось… : летящее и скользящее… сверкающее… прозрачное… Приподняло… Омыло…
Я вернул книгу Ади:
– Спасибо.
– Если хочешь, оставь её у себя на какое-то время…
– Нет, Ади… Здесь всё уже написано, а я – ещё не всё написал… Мне рано быть рядом с этой книгой…
Мы сидели долго, не шевелясь. Ни гул, нависающий над городской окраиной, ни острый холодный ветер, – ни капельки не мешали нашему теплу, нашему совмещению в щедрости тепла друг к другу. Во мне метнулся малый краешек сожаления, что разнотропье – хоть и соседствующее, но редко пересекающееся – отделяет меня от Миши, Ади, Лина…
Ади это почувствовал, услышал. Нагнувшись – поднял с земли два камешка, протянул один мне.
– Сожми его.
Я сжал камешек, и то же сделал он. От камешка – в ладонь – толкнулась горячая упругая волна.
Разжав кулак – я увидел лежащую на ладони маленькую плоскую медную спираль. И на ладони Ади лежала спираль, точно такая же, спираль-близнец, только – серебряная.
– Мы плывём на разных судах, но – по одной реке. Наши суда часто стукаются бортами, – мы можем перекинуть сходни и наведать друг друга. Понимаешь? Даже если река в каком-то месте разольётся широко, изовьётся штормом, разбросает – разделив и поставив преграду из жёстких течений, – всё равно: мы будем знать, что плывём в одну сторону, по одной реке.
Ади уронил свою спираль на землю. Уронил и я. Спиральки-близнецы вновь закутались в камешковый образ.
– А где Миша?
– У него там кучка неприятностей образовалась. Маленькая кучка… Нужно было идти.
– Совсем маленькая?.. Или…
– Да. Совсем. Ничего серьёзного. Да.
– Хм…
– Маэстро, мы с Мишей разложили из камешков твой «гороскоп» на ближайшие пару лет…
– И…?
– В нескольких неделях от этого времени тебя ожидает раскрытая дверца.
– Что это, Ади? Что за дверца?
– Не знаю. Миша промолчал, а я такой дверцы никогда не видел; возможно, не видел – со стороны… Что-то огромное, очень огромное…! знакомое…
…Во мне последние полгода часто возникало некое Предощущение; оно нарастало, становилось сильнее, отчётливей… Значит – несколько недель. Ладно…
Ади смотрел на небо. …Тяжёлое, свинцовое небо, в потёках низких туч с провислыми лохматыми боками. Давно уже следовало быть дождю, но дождя – не было, и эта вспученная упруго-налитая задержка создавала стойкое ощущение неудобства.
– Ты не против дождя, Сева?
– Нет. …Давно пора!
Ади внимательно огляделся вокруг; встал; подошёл к лежавшему метрах в четырёх обломку прессованного мрамора. Взял обломок в руки; поговорил с ним и, резко крикнув, опустил на землю сантиметрах в десяти-пятнадцати от прежнего – откуда взято было – места. …Тут же, без всякого громового предупреждения, без первых редких капель – рухнул ливень.
Мы перебрались на автобусную остановку под ржавый козырёк остановочного навеса.
– Я бы не смог так быстро найти связку. Ты просто чудо, Ади! Здорово получилось!
– Связок было несколько… Дождь держали. Кто-то держал дождь…
Дождь… Дождь бурлил вокруг остановки, перемешиваясь с холодным ветром, – захлёстывался внутрь, плясал брызгами, грохотал тысячами барабанных палочек по жести навеса. Воздух стал сырым и плотным. Быстро стемнелось.
– Ты отсюда – на Арал?
– Да. Сыновья ждут.
– Мне Петушок рассказывал, как твои сыновья гонялись за ним, пытаясь накормить какой-то гадостью.
Ади улыбнулся:
– Национальное кушанье… Но Петушок и угощателей и кушанье забросал песком. Так что – всё обошлось.
Он перетянул к коленям висевшую на плече холщовую сумчонку и, покопавшись, достал круглый ароматный хлеб, мешочек с какими-то сушёными ягодами и старинную овальную флягу с водой. Расстелил на скамейке тряпицу. Пригласил к ужину.
Мы поели. Пока Ади убирал остатки трапезы в сумку, я поудобней приёрзался, закрыл глаза и на меня накатила лёгкая дождливая дрёма.
– Маэстро…
– А…?
– Там… у той дверцы вокруг тебя было много людей… не крепко, но явно соединённых с тобой людей… Это – опасность. Дверца откроется только для тебя.
– Я вообще никого не смогу туда провести?
– Не знаю… Во всяком случае – войти тебе лучше одному, иначе – опасность.
– Дверца… дверца… Что же это за дверца…? А?
– Судя по всему – Сокровенная Дверца…
– Сокровенная для меня?
– Для всякого…
Помолчали. Дождь усилился. Усилился ветер. Барабанные палочки больше не стучали по навесу, – они сплелись в один сплошной гул.
– Послушай, Ади, а как ты встретился с Мишей? Как вы познакомились?
Тот поднял брови, удивился:
– А зачем тебе? Так важно?..
– Кто его знает… Нравится. Интересно. Я ко всем пристаю с этим вопросом. Кто не против рассказать – рассказывает, кто против – я не настаиваю…
– Здесь нет никакого секрета, но рассказывать – не умею. Да и давно это было: почти семьдесят лет… – Ади задумался. Встал; отложил сумку в сторону. – Я покажу тебе. Так будет лучше, понятнее.
Мы стали напротив друг друга, соединили руки – ладонь к ладони, – и я увидел… Даже – нет, не увидел: перенёсся в туда…
-
Пустыня… Горячий песок… Безветрие… Яркое размыто-слепящее солнце…
По песку идёт мальчик. Он полусогнут в ходьбе, он то и дело спотыкается, падает; почти не смотрит, куда идёт.
Сколько лет мальчику – не угадывается. Может – семь, может – восемь, а может – и десять-двенадцать. Очень измождён… черты лица обмялись – понять трудно…
Ощущается – расплывчато, бессвязно – происходящее с этим ребёнком: беда… большая беда… он уходит от беды, бежит от неё… Несколько дней в пустыне… Плохо понимает – зачем? куда?... Невероятно – до крика! – хочется пить… Он едва осознаёт, что – передвигается, идёт…
Склон бархана. Мальчик падает на спину. Рядом – застывшая, вспыхивающая разновсяковыми изумрудными оттенками, ящерица. Она медленно подбегает лежащему; смотрит на него внимательно, даже – сурово… Забирается на грудь. Ребёнок делает слабую попытку согнать с себя рептилию; руки плохо слушаются… почти не поднимаются…
Ящерица соскакивает – очень резво – в сторону, и тут же, там, где она упала в песок, возникает тонкий высокий крутящийся вихрь. … Множество песчинок обрушивается на мальчика, он кашляет.
Моментальным обрывом, секундой – вихрь рассыпается. Возле лежащего стоит мужчина, – в длиннополой хламиде, белой шапочке… Он присаживается на корточки; берёт горсть песка, растирает его в ладонях, – и вот в полуоткрытый рот ребёнка падают первые капли прозрачной свежей воды.
Мальчик не удивлён; его чувства притупились. Он ловит капли воды… а они падают… падают… обжигая губы, расплёскивая по телу надежду…
Я не сразу узнал в мужчине Мишу. Выражение его лица было мне не знакомо, да и само лицо – подёргивалось, переливалось…
Миша взял мальчугана на руки и пошёл куда-то вправо, буквально через несколько шагов – смазавшись и исчезнув…
-
Дождь перестал. Ади забросил на плечо сумку, поклонился:
– Рад буду видеть тебя вновь, маэстро.
– Я тоже, Ади…
– Появляйся у нас. Мягкой постели, котла с бараниной – не обещаю, но добрую встречу – да. …До встречи, брат!
– До встречи!
-
Так вышло, что за прошедшие с того времени десять лет мы с ним ни разу не виделись. Слышать о нём – слышал… И всегда – расспрашивая об Ади – представлял себе не старого задумчивого казаха, а мальчика, худенького полуживого мальчика на руках Михаила Петровича Черноярцева, спасшего и выходившего его, ставшего ему отцом…
…Но вскоре – я чувствую! – мы встретимся. Хорошо встретимся. Обязательно!
––––––––– - –––––––––– - –––––––––––– - –––––––––––
ПУТЬ
Вернулся я домой из театра поздно.
Сын спал. Жена, закутавшись в кофту, занималась вдумчивым штопаньем.
– Привет, родная моя!
– Привет…
Особого восторга у жены приход мой не вызвал. Депрессия была у неё, очередной приступ.
Я прошёл на кухню и поставил чайник.
…Неладное что-то в нашей семье. Всё чаще и чаще возникают трещинки, заболоченности, зябкие туманы… И вроде – любим друг друга, а вроде – всё дальше, дальше размывает по сторонам.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 192; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!