ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ЗИГМУНДА ФРЕЙДА 2 страница
Даже в конце жизни, несмотря на все сознательные попытки перебороть в себе это отношение к соплеменникам и землякам, Фрейд всё еще комплексовал по этому поводу. «Я всегда сохранял верность своему народу и никогда не притворялся не тем, что я есть: евреем из Моравии, родители которого родом из Австрийской Галиции», – говорил он в одном из интервью 1935 года. Но Пол Феррис совершенно прав, когда пишет, что главным в этой фразе является совершенно ненужное слово «Австрийская» – ведь Галиция и так была одной из провинций Австро‑Венгрии. «Но это слово, – замечает Феррис, – делало Галицию как бы ближе и цивилизованнее»[18].
Отметим, что речь идет о комплексе, чрезвычайно характерном для ассимилированных евреев вообще, где бы они ни жили. Еврейское происхождение тяготит их настолько, что они если и не отказываются от него, то всячески подчеркивают свою если не кровную, то духовную связь с европейской, русской, американской культурами и т. д. Так, один современный российский литератор, обладающий типичной еврейской фамилией, на своем сайте подчеркнул, что его фамилия имеет «немецко‑еврейское происхождение». Понятно, что акцент в этом словосочетании делается на слово «немецкое».
Отец создателя психоанализа Кальман Якоб Фрейд родился в 1815 году в галицийском местечке Тысменица. К сожалению, нам почти ничего не известно о его детстве и юности, но из книг и писем Фрейда явственно следует, что это был одаренный и по понятиям своей среды образованный человек. Вне сомнения, Кальман Якоб получил традиционное еврейское образование, то есть учился сначала в хедере[19], а потом в ешиве[20] – это следует хотя бы из того, что он читал Танах[21] и Талмуд[22] в подлиннике и без труда делал записи на иврите. Не исключено, что Кальман Якоб даже прикоснулся к каббале[23], то есть к сокровенным тайнам еврейской мистики и спустя много лет поведал кое‑какие из этих тайн сыну – это косвенно ощущается не в мировоззрении, а в мироощущении Фрейда; в тех суевериях, которые тот, будучи на словах убежденным атеистом, пронес через всю жизнь.
|
|
|
Повторю, мы почти не располагаем какими‑либо сведениями о раннем периоде жизни Кальмана Якоба Фрейда. Но тот образ, который возникает из воспоминаний его сына, наводит на мысль, что в юности отец Фрейда был не чужд честолюбия, возможно, мечтал стать выдающимся раввином[24]. Но в итоге то ли жизненные обстоятельства, то ли недостаток способностей вынудили его прекратить учебу в ешиве, и тогда всё свое нерастраченное честолюбие Якоб обратил на сыновей. Он мечтал о том, чтобы они тем или иным образом прославили его имя. Сначала в этих мечтах сыновья представали перед ним великими знатоками Торы и Талмуда, затем, по мере постепенного отдаления (но именно отдаления, а не окончательного разрыва) от религиозного образа жизни, он стал грезить их успехами в других областях – бизнесе, политике, адвокатуре, науке…
|
|
|
Фамилия Фрейд (в оригинальном произношении Фройд), означающая и на немецком, и на идиш – «радость», «веселье», очевидно, была взята еще отцом Кальмана Якоба после того, как указом от 7 мая 1789 года австрийским евреям было предписано выбрать себе немецкие фамилии. Но вот что именно послужило основанием для этой фамилии – веселый нрав деда Зигмунда Фрейда или имя его прабабки Фриды, тоже остается загадкой.
В 1832 году, согласно все тем же архивным документам, Кальман Якоб Фрейд женился на своей землячке Салли Каннер, которая подарила ему одного за другим двух сыновей – Эммануила и Филиппа. Все остальные дети Салли Фрейд, очевидно, умерли еще в младенчестве.
Основным занятием Кальмана Якоба Фрейда, судя по всему, была торговля. Точнее – помощь в этой торговле своему энергичному и предприимчивому деду со стороны матери Аврааму Зискинду Гофману. В поисках поставщиков и покупателей Гофман вместе с внуком колесил по всей Галиции и в конце концов решил сделать своим перевалочным пунктом уютный моравский городок Фрейберг (ныне Пршибор в Чехии). Население Фрейберга составляло тогда порядка пяти тысяч человек. Евреев в нем было около полутора сотен, и получить здесь право на жительство было для них совсем непросто.
|
|
|
В «Регистрационном списке иноземных евреев, останавливающихся во Фрейберге, и причинах их пребывания там» сохранилась запись от 14 апреля 1844 года, в которой Авраам Зискинд Гофман довольно подробно объясняет, чем именно он занимается во Фрейберге: «Я приезжаю в эти места по своим делам на несколько месяцев в году в течение сорока лет. Вначале я чередовался со своим компаньоном Саломо Бривицем, но вот уже шесть лет моим компаньоном является мой зять Соломон Фрейд, которого часто представляет его сын Кальман Якоб Фрейд. Обычно наше пребывание здесь длится по пять‑шесть месяцев, в течение которых мы совершаем частые поездки по различным районам края. В этот раз я приехал сюда после того, как пять недель назад отсюда уехал».
Из последующего текста следует, что Гофман намеревается остаться во Фрейберге до конца праздника Песах (Пасхи), а затем в городе снова должен был появиться его внук; что он занимается торговлей шерстью, пенькой, салом, медом, пушниной и тканями; что ночует на постоялом дворе, а дела ведет в специально снятой для этого комнате в доме вдовы Терезии Богаж.
|
|
|
24 июня 1844 года Авраам Зискинд Гофман обращается в магистрат Фрейберга с просьбой разрешить ему и его внуку и компаньону Кальману Якобу Фрейду постоянно проживать во Фрейберге.
Спустя две недели, 7 июля 1844 года, текстильная корпорация города направляет в магистрат письмо с поддержкой этой просьбы: «Зискинд Гофман, равно как и его внук Кальман Фрейд известны нам как честные и добропорядочные коммерсанты, которые закупают текстиль, производимый нашими местными мастерами здесь же, во Фрейберге, его аппретируют и отправляют для продажи в Галицию, откуда, в свою очередь, везут другие товары для продажи у нас… Пребывание этих коммерсантов приносит местной торговле большую выгоду, вследствие этого считаем своим долгом высказаться в пользу выдачи разрешения Зискинду Гофману и Кальману Фрейду».
И всё же право на постоянное жительство во Фрейберге Кальман Якоб Фрейд получает только в 1852 году. Он перебирается в этот город вместе с сыновьями Эммануилом (который к тому времени уже был женат) и Филиппом, а также с женой… Ривкой, что позволяет предположить, что первая жена Кальмана Якоба Салли скончалась за некоторое время до того. Но в том же 1852 году Кальман Якоб Фрейд уже значится в реестре жителей Фрейберга как вдовец – видимо, Ривка умерла вскоре после переезда, возможно, в родах.
На дворе между тем стояло время великих потрясений в Европе вообще и в Австро‑Венгрии в частности. Ветры эмансипации и просвещения добрались до Галиции еще в начале XIX века и на первом этапе проявились в том, что галицийские евреи наряду с религиозным стали давать своим детям и светское образование.
Эти дети, в свою очередь, всё дальше и дальше отходили от веры и образа жизни предков, становясь врачами, учителями, адвокатами – словом, местной интеллигенцией. Революцию 1848–1849 годов они использовали для требования равноправия с остальным населением Австрийской империи, и это требование в итоге было услышано. А получив долгожданное равноправие (точнее, его видимость), еврейские купцы и новая еврейская интеллигенция устремились в столицу – Вену.
«Вена поглощала наиболее живые силы провинции. До 1848 года в Вене легально жило не больше 5000 евреев, в 1869 году число их возросло до 40 000, а в 1880 году до 73 000 душ»[25], – пишет историк Семен Маркович Дубнов.
Разумеется, на этих новых жителей столицы урожденные венцы смотрели приблизительно так, как коренные москвичи смотрели в 1960‑х годах на приезжающих в город лимитчиков. Или как уже дети и внуки этих самых лимитчиков смотрели в 2000‑х годах на наводнивших столицу России выходцев из Средней Азии.
Эти ветры перемен не могли не затронуть и жизнь Кальмана Якоба Фрейда. Он сменил традиционный галицийский лапсердак на современный костюм. Он живо интересовался всем происходящим в мире и склонялся на сторону тех, кто считал, что еврейскую веру следует совместить со знанием различных светских наук и подражанием немцам в «цивилизованном образе жизни».
Во всяком случае, именно о таком направлении его мыслей свидетельствует тот факт, что 1 ноября 1848 года Кальман Якоб Фрейд купил чрезвычайно дорогое издание Танаха с параллельным переводом на немецкий и комментариями раввина‑реформиста[26] Людвига Филиппсона. Целью этих комментариев и сопровождающих их иллюстраций было познакомить читателей с описываемыми в Библии событиями с учетом исследований историков и археологов.
Эти же ветры в итоге занесли Кальмана Якоба в 1855 году в Вену, где дела привели его в дом семейства Натансон. Здесь он познакомился с очаровательной дочерью хозяев по имени Малка, но уже называвшей себя на немецко‑австрийский манер Амалией. Как и Якоб, Натансоны были родом из Галиции, из Бродов, но прежде, чем обосноваться в Вене, успели пожить в Одессе.
То, что сорокалетний вдовец из захолустного Фрейберга влюбился в очаровательную девятнадцатилетнюю девушку из «самой столицы», вполне можно понять. Но вот что заставило юную Амалию‑Малку согласиться на его предложение руки и сердца, уже навсегда останется загадкой. Вряд ли это был брак по расчету. Кальман Якоб Фрейд, конечно, был коммерсантом, но коммерсантом средней руки, и более состоятельным Натансонам должен был казаться бедняком. Так что, вероятнее всего, Якоб, будучи внешне довольно привлекательным мужчиной, сумел увлечь сердце девушки своими «учеными речами» и «современными манерами». Нужно было для этого, судя по всему, немного: по воспоминаниям детей Фрейда, в их бабке было «мало изящества и совсем не было манер». До конца жизни она так и не смогла толком выучить немецкий, говорила на нем с сильным галицийским акцентом, то и дело допуская смешные ошибки, а потому предпочитала общаться на идиш.
Эта деталь, почему‑то упорно игнорируемая многими биографами Фрейда, вроде бы должна положить конец спорам о том, знал ли Фрейд идиш. Безусловно, знал, так как это был разговорный язык его семьи! И это, как мы убедимся ниже, сыграло определенную роль в становлении личности. Писатель Сергей Подражанский (кстати, галицийский еврей) как‑то заметил, что одна из духовных трагедий евреев Европы заключается в том, что на протяжении последних двухсот лет в их семьях практически не было трех поколений подряд, которые считали бы для себя родным один и тот же язык. Но ведь язык является важнейшим способом выражения внутреннего мира человека. Если между ребенком и родителями нет полного языкового понимания, то это неизбежно становится причиной множества проблем и конфликтов. Эти конфликты нередко ведут к невротическим комплексам, а порой и к душевным болезням. Таким образом, «языковой фактор» наряду с другими, безусловно, сыграл немалую роль в формировании фрейдовского невроза, о чем и будет рассказано дальше.
В июле 1855 года Кальман Якоб Фрейд сочетался в главной синагоге Вены законным браком с Амалией‑Малкой Натансон, после чего молодожены уехали во Фрейберг, где невестка Кальмана Якоба, жена его старшего сына Эммануила, уже ждала первенца. Кальман Якоб вместе с женой, бывшей по возрасту младше его сыновей, снял небольшую комнату над своим магазинчиком в доме 117 на Шлоссергассе – Слесарной улице, получившей свое название за множество расположенных на ней слесарных и кузнечных мастерских. Одна из таких мастерских, принадлежавшая семье Зайиц, была расположена по соседству с магазином Кальмана Якоба.
В этой комнатушке 6 мая 1856 года, или 1 ияра 5616 года по еврейскому календарю, Амалия родила своего первенца. Ребенок появился на свет «в рубашке» – его шейка была обмотана пуповиной, что испокон веков считалось знаком того, что младенцу уготовано некое особое – счастливое, а возможно, и великое – будущее.
В тот же день Кальман Якоб Фрейд сделал пометку об этом в семейной Библии. Еще через восемь дней в ней появилась новая запись – о том, что, как и предписывает еврейский закон, новорожденному было сделано обрезание и он вошел в союз Авраама, Исаака и Иакова. Якоб назвал сына Шломо (Соломоном) – в честь своего отца, умершего за несколько месяцев до этого. Амалия прибавила к этому имени еще одно – Сигизмунд.
Нужно заметить, что одно это уже говорит о матери Фрейда не только как о не очень образованной, но и как о не очень умной женщине. Именно Сигизмундом звали обычно героя ходивших в то время по Австро‑Венгрии антисемитских анекдотов, и само это имя поневоле превратилось в объект насмешек. Фрейд терпеть не мог, когда кто‑то вспоминал об этом его имени. Он морщился при самом его звучании и всегда представлялся как Зигмунд. Однако при этом он оставался для матери «мейне голдене Сиги» – «мой золотой Сиги», то есть Сигизмунд.
В 17 лет Фрейд официально сменил имя Сигизмунд на Зигмунд, но он, безусловно, о своем первом имени не забывал. Время от времени оно всплывало откуда‑то из глубин подсознания, и тогда в его мозгу явственно звучал чей‑то противный, кривляющийся голос: «А ты все‑таки Сигизмунд! Сигизмунд! Сигизмунд!» – и он начинал с опаской ждать, что кто‑то окликнет его этим именем на улице.
Так уже в первые дни жизни своего «золотого Сиги» Амалия невольно заложила первый камешек в фундамент той самоненависти, которая будет преследовать ее сына всю жизнь и от которой он тщетно будет пытаться исцелиться. А заодно – и в амбивалентное отношение сына к ней самой. На уровне сознания Фрейд, безусловно, любил мать, но в его бессознательном, видимо, всегда пряталась неприязнь к ней, невозможность простить ее за данное ему ненавистное имя. Сама смена Фрейдом этого имени была, в числе прочего, и первым его бунтом против материнского диктата.
* * *
Как показывает дарственная запись, сделанная Кальманом Якобом на семейной Библии в честь 35‑летия Зигмунда, он нарек сына Соломоном (Шломо) отнюдь не только в честь покойного отца – это имя явно значило для него куда больше.
Вероятнее всего, Кальман Якоб Фрейд в какой‑то степени ассоциировал себя с библейским царем Давидом. Поняв, что возлагавшиеся им на старших сыновей надежды оказались тщетными, Кальман Якоб усмотрел в своей женитьбе на юной Амалии Натансон некую аналогию между браком царя Давида с Вирсавией. (Это невольно наводит и другую мысль: что семья Натансон вынуждена была согласиться на этот брак, так как многоопытный Кальман Якоб попросту соблазнил их дочь и лишил ее невинности.) Как известно, согласно Библии, подлинного наследника царя Давида – Соломона, прославившегося своей мудростью, родила именно Вирсавия, и Кальман Якоб Фрейд стал связывать свои самые честолюбивые помыслы с сыном от своей юной, годящейся ему в дочери жены. Этот мальчик должен был прославиться сам и – через себя – прославить имя отца. Во всяком случае, как пишет Макс Шур, Кальман Якоб Фрейд, конечно же, мечтал, чтобы его младший сын стал «человеком Книги», искателем истины[27] – и это его желание в конечном счете исполнилось.
В таком духе – то явно, то исподволь внушая ему мысль о его великом предназначении, – Кальман Якоб Фрейд и воспитывал сына. В той дарственной надписи, к которой мы еще не раз вернемся, он напрямую связывает судьбу своего Зигмунда‑Соломона с его библейской тезкой: подобно тому как Всевышний открыл юному царю Соломону тайники мудрости, Он откроет величайшие тайны мироздания и его сыну.
Судьба Зигмунда Фрейда стала, таким образом, воплощением мечты его отца Кальмана Якоба – счастье, которое, согласитесь, дано вкусить немногим.
Глава вторая
СЕМЕЙНЫЕ ТАЙНЫ
Первые детские воспоминания Фрейда связаны с крохотной комнаткой над слесарной мастерской Зайица, где проходила вся жизнь семьи. Здесь мать кормила его грудью, здесь Кальман Якоб и Амалия укладывались спать рядом с его колыбелью. Здесь Амалия, спустя восемь месяцев после рождения первенца, снова забеременела, и в октябре 1857 года у нее родился второй сын – Юлиус.
К рождению Юлиуса, по утверждению Фрейда, относятся и его первые сознательные воспоминания. Он якобы помнил, как ревновал мать к брату и желал, чтобы тот куда‑нибудь исчез. Когда же спустя полгода Юлиус умер, его смерть вызвала у Шломо Сигизмунда глубокое раскаяние, не раз напоминавшее о себе в его снах. Вместе с тем рождение Юлиуса с точки зрения психоанализа, вне сомнения, усилило безсознательный конфликт Фрейда с матерью – уж слишком рано появился на свет этот ребенок после рождения самого Шломо Сигизмунда‑Зигмунда.
Позже Фрейд неоднократно будет утверждать, что это ревность к младшим братьям и сестрам, доходящая до пожелания им смерти (без полного осознания, что такое смерть); претензия на монополию родительской любви свойственна практически всем детям младшего дошкольного возраста. Это было верное наблюдение, нашедшее затем подтверждение во многих исследованиях детских психологов. Беда в том, что у Фрейда, видимо, эта ревность затянулась на долгие годы, едва ли не до окончания университета. Время от времени он словно проверял родителей на любовь, требуя от них всё больших жертв в ущерб интересам младших сестер и брата.
Еще до смерти Юлиуса Амалия снова забеременела, ей стало тяжело присматривать за «золотым Сиги», и Кальман Якоб нанял для него няньку. Сначала это была еврейка Рези (Рейзл), а затем чешка Моника Зайиц, судя по всему, родственница слесаря Зайица. Обычно, опираясь на воспоминания Фрейда, ее рисуют старой и некрасивой женщиной, однако на самом деле в период, когда Моника нянчила Сиги, ей еще не было сорока, то есть старой она точно не была.
По словам всех биографов Фрейда, основанных на его собственных воспоминаниях, будучи страстной католичкой, Моника таскала своего воспитанника по костелам и высиживала с ним часы на проповедях, так что, возвращаясь домой, Сиги, которому тогда было чуть больше двух лет, подробно пересказывал матери их содержание. Всё это выглядит странно, так как посещение церкви или костела считается у евреев крайне нежелательным. Исходя из этого, многие исследователи жизни Фрейда и делают вывод, что Амалия и Кальман Якоб были весьма либеральны в своих взглядах, то есть достаточно далеко отошли от следования заповедям иудаизма. Однако так ли это было на самом деле, сказать сложно. И уж тем более из того факта, что няня брала с собой в костел ребенка, не следует делать вывод о «либеральности» родителей Фрейда в вопросах веры. Вполне возможно, они выговаривали за это няне, но ребенок просто не слышал таких выговоров.
Другим источником знаний мальчика о религии стала та самая Библия Филиппсона, которую Якоб приобрел в 1848 году. Сиги мог часами листать эту книгу, рассматривая ее картинки, из которых наибольшее впечатление на него произвели гравюры с изображением египетских богов с птичьими головами. Можно предположить, что в свободное время Кальман Якоб подсаживался к сыну и объяснял ему, что изображено на картинке, а может, и пересказывал стоящую за ней библейскую историю. Не исключено, что именно по этой Библии Зигмунд Фрейд и научился читать.
Впрочем, вопрос о том, в каком возрасте и на каком языке основатель психоанализа научился читать, тоже остается загадкой. Фрейд об этом почему‑то нигде не говорит, но еврейская традиция, как известно, предписывает, чтобы ребенок уже в три года умел бегло читать на иврите (или, как тогда говорили, на древнееврейском) – чтобы молиться и приступить к изучению Пятикнижия. Кальман Якоб Фрейд, как уже было сказано, хорошо знал иврит и свободно читал на этом языке. Знал его и Зигмунд Фрейд, о чем однозначно свидетельствуют и некоторые фразы из его сочинений, и тот факт, что отец делал ему надписи на подарках именно на иврите. При этом обычно считается, что Фрейд познакомился с ивритом лишь в начальной еврейской школе, а сам он обходит этот вопрос молчанием.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!