ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ЗИГМУНДА ФРЕЙДА 1 страница
Петр Ефимович Люкимсон
Фрейд: История болезни
П. Е. Люкимсон
Фрейд: История болезни
Вместо предисловия
ПОПЫТКА ОБЪЯСНИТЬСЯ
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ (клиническая карта) – важнейший медицинский документ, составляемый на каждого стационарного больного в лечебных, лечебно‑профилактических и научно‑клинических учреждениях…
Малая медицинская энциклопедия. Т. 4. М., 1966. С. 90
…Автор этой книги вынужден для начала признаться, что, решив взяться за написание биографии Зигмунда Фрейда, он совершенно не представлял подлинной сложности и масштабов этой задачи.
Мой личный интерес к учению (именно к учению, а не к личности) Зигмунда Фрейда начался в седьмом классе, в ту самую пору, когда, сидя на уроках, я смотрел на доску куда реже, чем на коленки моих одноклассниц. И что уж совершенно точно, мысли мои в это время были сосредоточены отнюдь не на законе сохранения энергии, квадратных уравнениях и скорости химических реакций.
В те дни мне и попалась под руку небольшая книжечка, посвященная человеческим эмоциям и вышедшая в серии «Компас» – была среди книг издательства «Молодая гвардия» и такая замечательная серия, адресованная молодежи и подросткам. К сожалению, имя автора брошюры напрочь вылетело у меня из памяти, но зато я хорошо помню, что зачитал ее до дыр, так как, помимо всего прочего, там было немало страниц, посвященных «месту половой любви в жизни человека».
|
|
|
Надо заметить, что в 70‑е годы XX века литература по данному вопросу была в СССР в таком же дефиците, как масло и мясо. Было в той книженции и несколько страниц, где в самой популярной форме рассказывалось о Зигмунде Фрейде, о «подсознании» и о том, какую огромную роль оно играет в повседневном психическом состоянии человека. Заинтересовавшись, я решил раздобыть книги «этого самого Фрейда», но тут выяснилось, что это совсем непросто, если не сказать – невозможно. По неким неведомым мне тогда причинам книг Фрейда не было не только в магазинах, но и в библиотеках, а краткие статьи о нем в различных энциклопедиях и справочниках носили исключительно критический характер. В нескольких учебниках и популярных книгах по психологии я набрел на пару‑тройку страниц, посвященных его теории сексуальности и формирования различных «комплексов», но они лишь разожгли интерес, не дав ответов на многие вопросы.
Уже в университете, всерьез заинтересовавшись психологией и став членом соответствующего студенческого кружка, я, наконец, дорвался до сочинений самого Фрейда. По большей части это были издания 1920–1930‑х годов, украденные неведомыми мне лицами из спецхрана, скопированные в самиздате и в таком виде ходившие по рукам. В моей домашней библиотеке до сих пор хранятся несколько таких «раритетных» самиздатовских копий.
|
|
|
Никогда не забуду своего первого ощущения от встречи с работами Фрейда. Это было как ожог, как откровение. Сопоставляя всё, что он говорил по поводу природы сексуальности, со своими собственными ощущениями, детскими воспоминаниями, личными наблюдениями, а также с подслушанными в разные годы разговорами взрослых, я пришел к выводу об абсолютной верности его теории и стал почти фанатичным ее поклонником. Тогда же я понял, почему именно Фрейд пользовался такой нелюбовью советской власти. Именно после прочтения его работы «Психология масс и анализ человеческого „Я“», написанной в 1921 году, автор этой книги окончательно осознал всю ненормальность, всю ложь той тоталитарной системы, в которой мы жили, где общественное ставилось выше личного, а любовь к вождям и партии – выше любви между мужчиной и женщиной. И «Как закалялась сталь» Николая Островского, и «Сорок первый» Бориса Лавренева, и многие другие любимые с детства книги читались после этого совсем по‑другому.
Начавшаяся в 1985 году эпоха «перестройки и гласности» повлекла за собой в числе прочего и то, что в стране одна за другой стали выходить книги Фрейда и о Фрейде. В 1988 году я даже регулярно посещал кружок, в котором изучались и обсуждались сочинения Фрейда. Притом что все мы в силу воспитания и образования были адептами диалектического материализма, учение Фрейда, как нам тогда казалось, не только не противоречило марксистско‑ленинской философии, но и дополняло ее. Уже впоследствии выяснилось, что до разгрома фрейдизма в СССР так думали многие советские психологи и философы [1]. Среди участников того кружка были и профессиональные психологи и психиатры, решившие превратиться в доморощенных психоаналитиков. Некоторые из них даже, помнится, говорили, что в Москве открылись какие‑то курсы по подготовке психоаналитиков, называли имена М. Г. Ярошевского, А. И. Белкина, В. М. Лейбина и др.
|
|
|
По их словам, несмотря на все гонения, традиция психоанализа в СССР никогда не прерывалась: всегда находились люди, которые им серьезно занимались, не афишируя этих своих занятий. Еще точнее: целый ряд крупных советских психологов, невропатологов, психиатров, психотерапевтов (Ф. В. Бассин, А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, Д. Н. Узнадзе, С. Р. Микулинский и др.) развивали в 60–80‑х годах XX века теорию психоанализа, освобождая ее от ортодоксального догматизма, но эти их работы предназначались исключительно для узкого круга специалистов. Одним из центров развития психоанализа в бывшем СССР был Тбилиси, где проходили всесоюзные и международные научные конференции по психотерапии и психосоматике и где в 1978–1985 годах была выпущена четырехтомная монография «Бессознательное. Природа, функции, методы исследования».
|
|
|
И все же подлинное возрождение психоанализа и возвращение Фрейда в Россию и на постсоветское пространство произошло в конце 1980‑го – начале 1990‑х годов, когда была создана Российская психоаналитическая ассоциация[2], стал издаваться журнал «Российский психоаналитический вестник», а в Санкт‑Петербурге открылся Институт психоанализа [3].
Но так получилось, что в мировоззрении автора этой книги как раз в те годы произошел коренной перелом. Запретный плод перестал быть запретным; я, наконец, прочитал большую часть трудов Фрейда и к тому же, видимо, вошел в возраст, когда начинаешь понимать, что секс, безусловно, значит очень и очень многое в жизни человека, но вот искать объяснение всем поступкам и устремлениям исключительно в сексуальности явно нелепо.
При этом у меня, как и у многих, зародилось подозрение, что фрейдизм субъективен, что это на самом деле не наука, а «антинаука», основанная на том, что Фрейд попросту приписывал свои личные комплексы и сексуальные проблемы, а также комплексы и проблемы своих пациентов (то есть изначально не совсем здоровых людей[4]) всему человечеству[5]. Наконец, в психоанализе практически невозможно было применять те или иные методы объективного научного исследования: постановки воспроизводящихся экспериментов, их статистической обработки и т. д.
Словом, я самостоятельно дошел почти до всех возражений Ганса Юргена Айзенка против психоанализа, изложенных им в книге «Восход и падение империи Фрейда»[6]. Но одновременно я понял и то, что искать ответы на многочисленные вопросы, возникающие при чтении работ Фрейда, следует в самой его личности, в деталях биографии. Причем зачастую совсем не в тех, которые описывает он сам в таких своих вроде бы исповедальных работах, как «Толкование сновидений» (1900) и «Автобиографическое исследование» (1925).
С новой силой интерес автора этих строк к личности и учению Фрейда вспыхнул в 2009 году. В тот год, во‑первых, определенные повороты моей личной биографии побудили меня вновь заняться психологией и психиатрией, а во‑вторых, в ходе написания книги о пророке «Моисее», вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 2011 году, я перечитал, в числе прочего, и книгу Фрейда «Моисей и монотеизм» (1937–1939). Согласитесь, что личность человека, который, с одной стороны, всю жизнь подчеркивал свою принадлежность к еврейскому народу, а с другой – в конце жизни задался целью лишить этот народ не только самого великого из его мужей, но и основополагающих представлений о собственной истории и религии, заслуживает того, чтобы обратить на нее внимание.
Перечитывая заново большую часть трудов Зигмунда Фрейда, я пришел к выводу, что знаменитая фраза о том, что его главным пациентом всегда был он сам, на самом деле значит куда больше, чем в нее обычно принято вкладывать. Фрейд – и это, как выяснилось, поняли задолго до меня многие исследователи – и в самом деле страдал целым рядом сексуальных и психиатрических проблем, отразившихся в его повседневном поведении, мировоззрении и творчестве. А значит, не зная этих проблем, не проанализировав детали его биографии, невозможно понять ни его личность, ни того, где берут истоки основные идеи теории психоанализа. В свою очередь, без такого понимания невозможно отделить в его учении зерна от плевел, подлинно гениальные прозрения и открытия от болезненных передергиваний и подтасовок фактов. Так родилась идея написания биографии Фрейда как истории его болезни.
Автору при этом очень хотелось внести свою, пусть и небольшую лепту в изучение биографии и понимание личности и учения Фрейда, но очень скоро он понял, что сделать это практически невозможно. За последние десятилетия в России был издан огромный массив литературы, посвященной Фрейду и принадлежащей перу как зарубежных, так и отечественных авторов – начиная от крайне неудачного биографического романа Ирвинга Стоуна «Страсти ума, или Жизнь Фрейда»[7] и трехтомной биографии Эрнеста Джонса[8] до книги комиксов Ричарда Осборна «Фрейд для начинающих»[9].
С появлением Рунета этот массив расширился еще больше, а если прибавить к этому книги на иврите, английском, немецком, французском и других языках, то количество изданий получается запредельным. Выходило, что мне не остается ничего другого, как написать очередную биографию‑компиляцию.
И всё же автор осмеливается предположить, что в итоге ему удалось выйти за рамки банальной компиляции и либо открыть в личности и в биографии Фрейда некие новые моменты, либо предложить новый взгляд на те из них, которые были давно известны.
В пользу этого свидетельствуют по меньшей мере три фактора.
Во‑первых, авторы почти всех существующих биографий Зигмунда Фрейда и исследований его творческого наследия делятся на две основные группы. Первые, подобно английскому психоаналитику Эрнесту Джонсу, французскому литератору Роже Дадуну[10], личному врачу Фрейда Максу Шуру[11] и другим, являются «фрейдофилами», то есть убеждены в однозначной правоте психоанализа и едва ли не боготворят его создателя. Они предпочитают обходить «острые углы» его биографии, замалчивать те или иные ее сомнительные детали, чтобы ни в коем случае «не запятнать светлый образ Учителя». Другие, вроде врача‑психиатра профессора Олега Григорьевича Виленского[12] или российского физика Олега Евгеньевича Акимова[13], относятся к лагерю «фрейдофобов», отказывающих психоанализу в какой‑либо научной или философской ценности, изображающие Фрейда как человека, лишенного всяческих моральных принципов и страдающего сильным психиатрическим расстройством, едва ли не шизофренией. Эти авторы, в свою очередь, как раз обращают повышенное внимание на «темные пятна» в биографии Фрейда и высказывают на их основе подчас такие фантастические гипотезы, что их самих впору подозревать в обсессии и шизофрении.
Даже те авторы, которые пытаются выстроить объективное жизнеописание Фрейда, вроде австрийского психоаналитика Фрица Виттельса[14], в итоге оказываются либо в том, либо в другом лагере. Попытку написания более или менее объективной биографии Фрейда предпринял британский биограф и писатель Пол Феррис[15], но и он, будучи по большому счету «фрейдофилом», тушуется при обсуждении ряда интимных подробностей жизни Фрейда и уходит в сторону.
Автор этой книги стремился избежать как того, так и другого подхода, не боясь коснуться глубоко личных деталей его биографии, но одновременно стараясь избежать каких‑либо спекуляций по этому поводу и тем более не рисовать вместо честного, реалистичного портрета некую карикатуру на этого – как бы мы к нему ни относились – подлинно великого человека.
Второй фактор заключается в том, что Фрейд, так любивший вглядываться в подробности чужих жизней, по большому счету тщательно оберегал свою частную жизнь от вторжения посторонних глаз. Незадолго до женитьбы, именно для того, чтобы затруднить работу будущим биографам, он уничтожил почти весь свой архив и с тех пор время от времени уничтожал те или иные рукописи и личные бумаги. Он был не против публикации своих биографий, но при условии, что сам будет направлять труд биографа, как это было со Стефаном Цвейгом или Эрнестом Джонсом. В «Автобиографическом исследовании» Фрейд строго дозировал сведения о своей личной жизни, а когда в 1933 году доктор Рой Винн предложил ему написать «более сокровенную автобиографию», то Фрейд ответил следующим письмом: «Ваше желание, чтобы я написал сокровенную биографию, вряд ли исполнимо. Даже то количество автобиографических данных (эксгибиционизм), которое потребовалось для написания „Толкования сновидений“, я нашел для себя достаточно тяжелым делом, и мне не кажется, что кто‑либо узнает много из такой публикации. Лично я прошу от мира нечто большее, а именно, чтобы он оставил меня в покое и посвятил вместо этого свой интерес психоанализу».
Узнав в 1936 году, что Арнольду Цвейгу предложили стать его биографом, Фрейд в письме не только решительно запретил ему это делать, но и добавил: «Становящийся биографом обязывается лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и даже прикрывать свое непонимание, так как биографическая правда недоступна, а если бы и была доступна, не была бы использована. Правда – торная тропа, и люди ее не заслуживают…»[16]
Но все вышесказанное, с одной стороны, затрудняет работу биографа, а с другой – делает ее более увлекательной, побуждая его реконструировать те или иные события из жизни своего героя; реставрировать их на основе прямых и косвенных фактов, почерпнутых из разных источников, – подобно тому, как археолог из множества разбитых черепков склеивает этрусскую амфору изумительной красоты. Именно такую попытку реставрации биографии и представляет книга, которую вы сейчас держите в руках.
Наконец, третий, пожалуй, самый важный фактор заключается в определенной близости судеб автора этой книги и ее героя, несмотря на временно́е расстояние между ними. Я убежден, что невозможно понять Фрейда, не учитывая его принадлежности к еврейскому народу, не зная особенностей жизни еврейской ассимилированной, но всё же сохраняющей свою национальную самоидентификацию семьи, живущей в нееврейском окружении, не имея представления о тех специфических проблемах и душевных травмах, через которые приходится проходить детям и подросткам из таких семей, их особого мироощущения. Этот аспект, пожалуй, дает автору, принадлежащему к тому же народу, что и Фрейд, а также росшему в сходной среде, утверждать, что он понимает душевные порывы и мотивы поступков создателя психоанализа лучше, чем кто‑либо другой.
Впрочем, так это или нет, пусть судит читатель.
Автор выражает огромную благодарность за помощь в написании этой книги замечательному психоаналитику и социальному работнику Елене Шпигнер.
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
ДИНАМИЧЕСКИЙ ДИАГНОЗ
Установленная форма И[стории]. Б[олезни]. состоит из нескольких разделов. Первый раздел содержит паспортную часть (фамилия, имя больного и др.), данные о времени поступления и выписки, производимых операциях, о порядке госпитализации и др., а также динамический диагноз (диагноз направившего учреждения, приемного отделения, клинический при поступлении и заключительный, у умерших – патологоанатомический)…
Малая медицинская энциклопедия. Т. 4. С. 91
Глава первая
НАВЕКИ «ГАЛИЦИАНЕЦ»
Расхожая фраза о том, что все мы – родом из детства, не принадлежит Зигмунду Фрейду, но, вне сомнения, является одним из краеугольных камней его учения. Именно в этот период (даже не в первые годы, а в первые месяцы, а возможно, и дни нашего существования), согласно теории психоанализа, закладывается фундамент нашей личности. Первое наслаждение, первая боль, первое порицание, первый страх – ничто не исчезает бесследно. Будучи вроде бы забытыми, оттесненными в сферу бессознательного, все события и впечатления раннего детства вместе с прививаемыми нам культурными кодами в итоге определяют саму личность человека и весь ход его жизни.
Но если это справедливо по отношению к любому человеку, то тем более справедливо по отношению к Зигмунду Фрейду, сумевшему, в отличие от большинства, сохранить (или верившему, что сумел сохранить) самые ранние воспоминания детства – едва ли не с первых месяцев жизни. Без обращения к раннему периоду жизни Фрейда, более того – без знакомства с его семьей (а также того, как он сам рисовал жизнь этой семьи), по большому счету невозможно понять, ни откуда берет истоки его учение, ни саму его суть. Поэтому неудивительно, что почти все биографы Фрейда всегда начинают с его родословной, тем более что на первый взгляд проследить ее совсем не сложно.
В автобиографии Фрейд пишет, что его предки жили на берегах Рейна, затем переехали на восток и оттуда уже перебрались в Вену. Но вот тут‑то Фрейд впервые и лукавит. Вольно или невольно – это важный, но уже другой вопрос. Фрейд лукавит – и это главное, так как никаких документов, подтверждающих, что его предки жили на берегах Рейна, нет. Однако для Зигмунда Фрейда эта фраза, видимо, имела принципиальное значение. Евреи Германии и Франции, первыми из своих соплеменников причастившиеся к европейской культуре и попытавшиеся стать ее частью, вплоть до Второй мировой войны крайне недоброжелательно относились к евреям Чехии, Польши, России, Украины, Бессарабии, презрительно называя их «ост‑юден» – восточные евреи. Фрейду явно не хотелось числиться среди «ост‑юден» – вот он и придумал версию о предках с Рейна, и не исключено, что сам же в нее и поверил.
Но ирония судьбы заключается в том, что согласно всем документам корни семьи Фрейда уходят в Восточную Европу. И не просто в Восточную Европу, а в Галицию, то есть в то огромное территориальное пространство, которое на протяжении столетий переходило из рук в руки, а ныне включает в себя Львовскую, Ивано‑Франковскую и Тернопольскую области Украины. Почти с тем же презрением, с каким евреи Берлина, Парижа и Вены относились к «ост‑юден», все остальные «ост‑юден» относились к евреям из Галиции – галицийцам, или, как они сами их называли, «галицианцам».
От них старались держаться подальше. Про них сочиняли анекдоты. Даже их диалект идиш[17] служил поводом для насмешек. Само слово «галицианец» стало синонимом мужлана, невежды, недотепы, нищего попрошайки. Фраза «По происхождению он – галицианец» обычно сопровождалась у евреев присловьем «не про нас будь сказано».
Само собой, галицийцы платили своим братьям‑евреям из других мест той же монетой. Разумеется, как и большинство стереотипов, подобное мнение о галицийских евреях было предвзятым и несправедливым. Но тот факт, что по происхождению он был именно «галицианцем», явно тяготил Фрейда. Отсюда, от неприятия самого места происхождения своей семьи, берет начало вечный бег Фрейда от самого себя. Бег, который в итоге всегда оказывался бегом по кругу, превратил его в невротика и… привел к рождению теории психоанализа.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!