Битва в Тевтобургском лесу» Генриха Клейста
Когда вспыхнула мировая война и небывалый подъем национального самосознания охватил Германию, среди современников Гауптмана и Демеля не нашлось достойного певца, который явился бы выразителем господствующего настроения. Творчество импрессионистов и неоромантиков, вроде Стефана Георге, Рильке и Гофмансталя, оказалось, в своей эстетической замкнутости, за пределами неожиданно нахлынувших бурных страстей. Не найдя вокруг себя мощного поэтического таланта, мысль нации обратилась к прошлому и кумиром дня стал Генрих фон Клейст, поэт-драматург эпохи раннего романтизма. Его драма «Битва в Тевтобургском лесу» обошла все немецкие театры и энтузиазм по отношению к Клейсту стремительно разросся. Так совершился редкий в истории литературы факт воспризнания поэта, произведения которого целое столетие лежали погребенными в пыли библиотек.
Клейста знают у нас очень мало, да и в Германии на всем протяжении XIX века только Геббель и О. Людвиг (творцы новой немецкой драмы) высоко ценили дерзкий и смелый полет фантазии Клейста. Целое столетие произведения Клейста не находили отклика в «стране Шиллера и Гете». Ко времени столетней годовщины смерти Клейста (1811 — {60} 1911) о нем заговорили в причастных к литературе кругах немецкого общества. Немногие почитатели неукротимого трагического гения Клейста выступили с пламенным призывом к освобождению поэта от несправедливого векового пренебрежения. В большинстве случаев, защитниками Клейста, оказались литераторы, сами находившиеся в открытой вражде с господствующим в Германии умонастроением. Они доказывали, что Клейст вскрыл те стороны немецкого характера, те возможности и особенности нации, которых не коснулись ни классики в лице Гете и Шиллера, ни романтики начала XIX века. Сторонники Клейста требовали признания поэта, именно противопоставляя его классическим и романтическим традициям ненецкой литературы, согласно с которыми и у нас в России привыкли судить о Германии. Имя Клейста стало лозунгом борьбы с укоренившимися литературными привычками, с академическим педантизмом, с косностью и неподвижностью эстетического вкуса большинства. Борьба за Клейста выяснила впервые грандиозный размах его дарования и исключительное значение его творчества[89]. Труды O. Brahm’а, Meyer Benfey и в особенности W. Herzog’а — показали, что Клейст создал целый ряд гениальных драм (с шедевром «Пентезялея» во главе), лучшую немецкую комедию («Разбитый кувшин») и несколько замечательных новелл — в целом величественный памятник искусства, которым «вправе гордиться страна».
|
|
|
Что касается «Битвы в Тевтобургском лесу», то сторонники Клейста объявили эту драму «величайшим национальным произведением немецкой литературы» (см. W. Herzog: H. v. Kleist, стр. 460)[90]. Те немногие, оппозиционно настроенные литераторы, которые взяли под свою защиту Клейста, были уверены, что эта оценка будет принята большинством только в далеком будущем; они считали, что необходима длительная эволюция эстетического вкуса большинства, коренное его видоизменение для того, чтобы произведения Клейста могли быть пригнаны действительно национальными.
|
|
|
Этот прогноз, однако, не оправдался. Под натиском патриотических чувств нация устранила эстетические сомнения и восторженно приветствовала «Битву в Тевтобургском лесу», как близкое и понятное национальное произведение.
«Битву в Тевтобургском лесу» Клейст закончил к январю 1809 г. Поэт создавал свою драму в эпоху, когда властной рукой Наполеона, Германия была раздавлена и уничтожена до конца.
Аффект мучительной национальной скорби целиком захватил Клейста, — одного из немногих, ясно понимавших трагизм политической ситуации. {61} Письма Клейста, относящиеся ко времени создания «Битвы в Тевтобургском лесу», полны страшной ненависти к Наполеону, но в то же время они исполнены крайнего негодования по адресу соотечественников, безропотно переносивших унижение страны. Клейстом овладевают приступы острого презрения к малодушию немцев, к их беспомощной бездеятельности и растерянности. Он сурово казнит слепой оптимизм немцев, их бессилие осознать, что полная гибель отечества неизбежна, если только они останутся нерешительными и не приступят к действию. В то самое время, когда космополит Гете созерцал бессилие Германии и стремился уйти от «отвратительной действительности» в сферу чистой поэзии, Клейст болел и мучился тем, что не может помочь беде. Со скрытым озлоблением взирал он на индифферентизм единомышленников Гете, а в патриотических речах Фихте к немецкой нации Клейст не слышал призыва к конкретному делу, что заставляло его высмеивать Фихте в злобных эпиграммах. Ведь Фихте говорил в 1807 – 8 году о необходимости духовного возрождения народа и призывал основать «царство духа и разума». Клейст же приглашал всех и каждого на борьбу с врагом и требовал немедленно взяться за оружие: «Zu den Waffen, zu den Waffen, was die Hände blindlings raffen», — поет Клейст в одном из патриотических стихотворений 1809 года.
|
|
|
Было известно, что Австрия готовится к новой борьбе с Наполеоном, но что боязливый и слабый король Пруссии, Фридрих Вильгельм III, не решается примкнуть к коалиции. Клейст страстно желал, чтобы Пруссия присоединилась к коалиции, но он чувствовал, что слабохарактерность короля и нерешительность немецких патриотов помешают и сделают невозможным объединение, необходимое, чтобы избежать катастрофы. Видя кругом себя одно лишь малодушие, Клейст решается выпустить грозное воззвание к народу, призвать нацию к действию, к решительной борьбе с врагом. С этой целью он пишет свою драму «Битва в Тевтобургском лесу», которая должна была дать первый «сигнал к восстанию».
|
|
|
Крайний индивидуалист, поэт «глубочайших проявлений души человеческой». — Клейст вдруг превращается в певца национальной свободы и создает произведение с определенной политической тенденцией. Он хочет воздействовать на толпу, жаждет поднять упавший дух народа и вызвать его на борьбу за свободу. Воинствующая поэзия — poesia militans становится его идеалом: из служителя чистого искусства Клейст превращается в агитатора. Он творит в пароксизме патриотического возбуждения. Рождаются дикие образы нечеловеческой лести и ненависти.
Всмотримся пристальнее в драму Клейста. Положив в основу драматического действия исторический факт победы Германа-Арминия над римскими легионами Вара в Тевтобургском лесу (9 год по Р. Хр.), Клейст так распланировал свое произведение, что в нем совершенно ясно отразилась «отвратительная действительность» Германии накануне Венского мира (1809). На фоне пьесы Август-Наполеон; из Рима-Парижа двигаются победоносные римские войска, подчиняя себе одно германское племя за другим. Союз предводителей германских племен — князей бездеятельных и малодушных, боязливо остерегающихся принять крайние {62} меры борьбы — определенная аллегория на Рейнский союз 1806 года, исполнявший все прихоти Наполеона. Коварный римский военачальник Вар и его отношение к наивной германке Туснельде, равно как целый ряд других деталей — должны были быть поняты, как намек на современные отношения между французами и немцами 1809 года. Дерзкие анахронизмы, щедро рассыпанные по пьесе, нагляднее всего свидетельствуют о том, что Клейст создавал свою драму, непосредственно обращая взор от германцев 9 года по Р. Хр. к Пруссии и немцам 1809 г.
Герой драмы — Герман призывает германских князей к борьбе с вторгающимися в пределы Этрурии римлянами. Он хочет заставить их без страха осознать близость грядущей катастрофы. «Я был бы сумасшедшим слепцом», — говорит Герман, — «если бы позволил себе и войску, которое я веду на поле брани, тешить себя пестрыми призраками легкой победы, не видя мрачной истины». Ведь только крайнее напряжение сил и исключительные жертвы могут спасти германцев; поэтому Герман требует, чтобы князья решились «собрать свое серебро и золото, продать или заложить свои драгоценности, опустошить поля, истребить стада, сжечь поселения». Но несознающие действительной опасности князья отказываются принести свое достояние в жертву отечеству. Тогда Герман без малейшего колебания меняет план действия: он переходит на сторону врагов с тайной целью изменить им в решительную минуту, обрушиться на них с тылу. В душе Германа не происходит конфликта, когда он обменивает доблесть на предательство и избирает нечестный способ борьбы. Ненависть, кипящая в нем, заранее устраняет самую возможность колебания и предопределяет его поступки. Если путь к спасению ведет чрез предательство, то Герман всей душой приветствует и предательство. Цель оправдывает средства.
Принося клятву верности своим новым союзникам — римлянам, Герман одновременно приступает к тайной агитации против них. Ему необходимо вызвать возмущение в народе против римлян — и для этого он не стесняет себя выбором средств. Вступление дружественных римских войск в Этрурию, не обошлось без частичных эксцессов со стороны солдат Вара. Этими «зверствами» пользуется Герман с искусством опытного агитатора. Он велит тайно разглашать, что римляне сожгли не три, а семь германских селений; что они не удовольствовались убийством германки, но и закопали, «вдобавок», живым ее отца. После того, как римляне по ошибке срубили один из священных дубов, Герман приказывает оповестить народ, что римляне насильно принуждают германцев отрекаться от их богов и поклоняться Зевсу. Распространив ложные слухи, Герман задумывает инсценировать «римские зверства» и высылает германцев, переодетых в одежды римских солдат, с строгим наказом жечь, грабить и чинить насилия над своими же односельчанами. Направив агентов-провокаторов вслед за римским войском, Герман лично отправляется в поиски дальнейших средств тайной агитации. Он негодует на порядок, который сохраняют дисциплинированные римские легионы, и клянет тишину, царящую вокруг. Герман готов поджечь свой город со всех концов, лишь бы только возбудить народ против римлян. Эта сцена ночного обхода едва ли не самая страшная в драме. Ставленники {63} Германа ведут германскую девушку, якобы изнасилованную римскими солдатами: они приводят несчастную к ее отцу, освещают ее лицо факелом и внезапно раскрывают отцу позор дочери. Отец тотчас же, на месте, закалывает дочь. Тогда выступает Герман и повелевает отцу разрубить тело дочери на 15 частей и разослать эти части по 15 германским племенам. Этот кошмарный акт агитаторского вдохновения достигает цели: народ, почувствовавший запах крови, повсеместно поднимается на римлян. Остается лишь дать условный сигнал к истреблению римлян. (Заметим, что по ходу действия, ничто не мешает допустить, что девушка была изнасилована не римлянами, а агентами-провокаторами Германа).
Для обеспечения успеха адского плана, Герману нужно было усыпить бдительность римского посла, — осторожного и хитрого Вентидия. Это дело Герман поручает своей жене Туснельде, приказывая ей во что бы то ни стало завлечь посла в сети любовной интриги. Туснельда протестует, она не хочет притворно любезничать с послом, не желает лгать и обманывать. Но суровый приказ Германа заставляет ее повиноваться. Право распоряжаться женой (по-своему им любимой), как простым средством борьбы с врагом — для Германа вне всякого сомнения. Привязанностей личной и семейной жизни для него не существует, если дело идет о спасении отечества. Не колеблясь, он посылает своих детей в качестве заложников к предводителю свевов — к своему недавнему врагу, с которым он вступает теперь в соглашение напасть на римлян в Тевтобургском лесу.
Когда наступает час кровавого отомщения, и Герман готовится дать сигнал к поголовному уничтожению врагов — Туснельда умоляет его пощадить хотя бы одного праведника. Она просит помиловать римлянина, великодушно спасшего из огня германского ребенка. Но Герман грозно проклинает этого римлянина за то, что тот на мгновение пробудил в нем искру сострадания к врагу и тем самым сделал его, Германа, «предателем великого дела Германии». В ответ на просьбы жены Герман открыто высказывает лозунг, которым он руководится в своих действиях: «ненависть — мой долг, месть — моя добродетель». Отказ от сентиментальности возведен здесь в автономный принцип поведения.
В своем решении мстить беспощадно Герман непоколебим. Нравственных сомнений он не знает; фанатик идеи родины и ее свободы, он уничтожает в своей душе малейшие проблески сострадания и великодушия. Но Туснельда еще колеблется. Доверившись любовным признаниям римского посла, которого она завлекала по приказу мужа, она ужасается мысли, что посол обречен на гибель вместе с другими римлянами и просит спасти его. Но Герман решительным жестом исправляет смятение чувств Туснельды. Он доказывает ей ловким приемом вероломство римского посла и внушает ей свою неистовую ненависть к римлянам. Убедившись, что посол обманывал ее, Туснельда дает Герману обещание отомстить за себя. Она заманивает посла на свидание; но вместо Туснельды его ждет изголодавшаяся медведица.
Клейст не отступил пред рискованной задачей — вывести на сцену варварский акт мести, продиктованный нечеловеческой злобой: наслаждаясь {64} «сладким часом мести», Туснельда наблюдает, как разоренный зверь раздирает на части римского посла, и жестоко издевается над своей жертвой. Несколько позже Герман приветствует Туснельду словами: «Привет тебе, героиня! Как мощно и великолепно ты сдержала свое слово!»
В последнем, пятом, акте драмы изображено поголовное избиение римлян, не ожидавших предательства со стороны Германа. Убивают их не по-рыцарски: происходит просто страшная резня. Герман сражается с германским вождем из-за «чести» убить самого Вара, плененного, но не обезоруженного еще германцами. Заключительная сцена — триумф Германа-победителя. Происходит героизация Германа — пред ним склоняются германские вожди и венчают его лаврами спасителя отечества.
Таково «величайшее» (по отзыву немецкой критики) национальное произведение Германии. Герой драмы Герман, — это тот «идеальный» спаситель отечества, которого призывал Клейст в годы страшного позора Германии. Этот идеальный герой знает лишь одну цель — освобождение родины. Им владеет чувство абсолютной уверенности, что ради достижения этой цели — ему дозволено все. Решительно все — в самом роковом значении этого слова! Герман не отступает ни пред изменой, ни пред обманом. Хитрость и предательство, гнусная провокация и неукротимая жестокость — все дозволено. Герман действует, не брезгуя ничем; для него все средства хороши, при условии, что они обеспечивают успех. Герман свиреп до конца, он жертвует не только условной моралью, но и самыми основными требованиями нравственности — ради своего идеала. Вильгельм Телль Шиллера поднимается на борьбу ради отомщения жены и детей. Герман жертвует женой и детьми ради идеи, так как он отказался от сентиментальности во имя той же родины, любовь к которой повелевает ему не ощущать сострадания к врагу.
Немецкая критика права, говоря, что у других народов нет подобного литературного произведения. Действительно, до Клейста, мировая литература не знала типа героя, жертвующего нравственностью ради идеи, и не ведала героизации демонического патриота, абсолютно имморального. Торжествующее утверждение сатанинской гордости всецело принадлежит немецкому поэту, дошедшему в своем радикализме до крайних пределов.
Закончив «Битву в Тевтсбургском лесу» к январю 1809 г., Клейст тотчас же обратился к издателям с мольбою напечатать драму: но никто не согласился. Точно также ни один из театров не решился на постановку пьесы. Немецкая цензура, всецело зависевшая тогда от французов, наложила свой запрет, и никто не услышал «сигнала к восстанию», возвещенного Клейстом. Только в 1821 году Людвиг Тик напечатал драму; изредка она появлялась на сцене второй половины XIX века.
«Клейст пришел слишком рано», — говорит немецкий критик W. Herzog: — «явись он на пять лет позже (в эпоху освободительной войны 1813 – 14 гг.) — его бы встретил шумный успех». Это предсказание шумного успеха осуществилось только в 1914 году.
{65} 3. «Конрад Валленрод» А. Мицкевича
Из других — недраматических, обработок той же темы, укажем на певца ирландского народа Томаса Мура, изобразившего в одной из частей своей поэмы «Лалла Рук» героическую борьбу персов с арабами (подразумевалась борьба ирландцев с англичанами). Т. Мур создал идеальный, светлый облик народного героя, гибнущего после отчаянной борьбы с более могущественным врагом. Геройская смерть венчает его лаврами неувядаемой славы борца, ни на минуту не изменившего идеалу рыцарской чести. Его смерть бесполезна, так как вместе с ним гибнет его отчизна, но подвиг его прекрасен.
В резком отличии от подобной идеализации, своеобразно видоизменяя мотив драмы Клейста, творит Адам Мицкевич, создавая героя своей поэмы «Конрад Валленрод».
Характер борца за родину польского поэта не поддается лаконичному определению, так как разноречивые чувства владеют его помыслами и поступками. Облик Конрада Валленрода неоднократно меняется. Первоначально мы видим его доблестным рыцарем — открыто и честно борющимся с немцами-крестоносцами. Но когда несметные полчища Тевтонского ордена грозят Литве полным разрушением, тогда национальная скорбь литвина Конрада мучительно обостряется («только горе Литвы пред собою он видел и слышал»). В страшных душевных муках рождается решение Конрада бороться с врагом путем измены. Он проклинает час, в который «горе Литвы» вынуждает его стать предателем, но все же переходит на сторону тевтонов для того, чтобы, завоевав доверие врага, погубить его.
«Ты раб: у рабов есть одно лишь оружие — измена» — внушает ему мстительный голос старика Вайделота.
Итак, мы видим, что Мицкевич бесстрашно вступает на путь, намеченный Клейстом. Это чрезвычайно интересное совпадение свидетельствует о том, что в жизни народов бывают моменты, когда их поэты, наиболее чутко воспринявшие народное горе — пристально всматриваются в проблему соотношения нравственности и патриотического долга, переоценивая прежние ценности. Не забудем, что Мицкевич писал свою историческую повесть о мести литвина в 1828 году, накануне восстания 1830 года и что Клейст создал титанический облик Германа в эпоху полного унижения Германии.
Но дальнейшая судьба героя поэмы Мицкевича резко отличена от поведения героя драмы Клейста.
Конрад Валленрод не выдерживает искушения.
Решение мстить путем измены опустошает его душу, сжигает ее, так что он теряет власть над собой. Когда наступает час грозной мести, Конрад испытывает мучительные колебания. Правда, он выполняет свое решение и истребляет врага, но пред нами уже не тот Конрад. Свое дело он довел до конца как бы последним усилием воли. Его неукротимая натура сломлена укорами совести, и мы слышим его стоны и признание в своем бессилии. «Мстить еще — нет силы больше у {66} меня, не могу я больше — человек и я!..». Конрад не хочет дальше лгать «изменой гнусной» и «без чести»: он «гнушается ложью» и не желает больше «ни вредить, ни мстить», чувствуя жалость к своему врагу. «Немцы — тоже люди!» — восклицает Конрад, — «Бог меня наставил, на пути иные жизнь мою направил».
Критика давно уже отметила «разлад между намерением и совестью» в душе Конрада (Спасович).
А. Погодин указывает, что Мицкевич творил образ коварного мстителя «в то самое время, когда в душе поэта совершался поворот к христианскому прощению и милости к врагам, когда сам Мицкевич уже склонялся к отрицанию гордости и гордого разума». Так или иначе, но Мицкевич показал нам мстителя Конрада в образе кающегося грешника, преодолевшего гордыню духа, зло и жестокость. «Сила духа — силу грубую сломила» — таков конечный итог поэмы. В сравнении с Т. Муром, Мицкевич глубже и острее, но крайности мощного Клейста для него неприемлемы.
{67} От акробатизма
к трагическому искусству
(Жизненный путь
реформатора немецкой сцены Фридриха Шредера)
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 228; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!