О математике и о злоупотреблении ею (1826)
Право наблюдать, исследовать, постигать природу в ее простейших, сокровеннейших источниках, как и в ее очевиднейших, больше всего бросающихся в глаза творениях, хотя бы и без содействия математики, это право я должен был уж очень рано присвоить себе, согласуясь с моими задатками и с обстоятельствами. Для себя я отстаивал это право всю жиаиь. Чего я достиг при этом, это все могут видеть; на сколько мой труд полезен другим, это покажет будущее.
Но я с неудовольствием заметил, что моим стремлениям приписали неправильный смысл. Я слышал, как меня обвиняли в том, будто я противник, враг математики вообще, математики, которую никто пе может ценить выше, чем я, так как она дает как раз то, в проявлении чего мне совершенно отказапо.
**
Каждому человеку присуще рассматривать себя как центр мира, потому что ведь все радиусы исходят из его сознания и туда слова возвращаются. Можно лп, поэтому, вменять в вину выдающимся умам известное завоевательное стремление, какую – то жажду присвоения?
Все, что здесь в известной мере хвалилось и порицалось, принималось и отвергалось, указывает па неудержимо подвигающуюся вперед деятельность и жизнь человеческого духа, который должен был бы, однако, испытывать себя преимущественно делом: только таким путем все колеблющееся п сомнительное кристаллизуется в желаппую действительность.
* **
В переведенном нами месте д’Аламбер сравнивает последовательность геометрических положеппй, где одно выводится из другого, со своего рода переводом с одного наречия на другое, которое образовалось бы из первого; в этой цепи собственно должно содержаться все одно и то же первоначальное положение, лишь во все более ясном и пригодном для употребления виде. При этом предполагается, что во всем ходе дела, которое и так рисковапо, соблюдается величайшая непрерывность. Но вот наш римский друг (Чикколинп) находит известный переход от одного уравнения к другому при решении известной проблемы – неясным и недопустимым; а ученый, нанпсавшпй эту работу, пе только признается, что он заметил Эту трудность, по и заводит речь о том, что многие товарищи но профессии позволяют себе в своих трудах еще бдльшие скачки: если так, то я спрашиваю, какое можно питать доверие к результатам этих магических Формул, н не посоветовать лп – особенно проФану – держаться самого первого положения, исследовать его, покуда простирается опыт и человеческий рассудок, и использовать найденное, совершенно отклонив все, что лежит вне его сферы!
|
|
|
И вот, для оправдаппя сказанного пусть послужит эпиграф, mi риющнИ роль как бы эгиды в деятельности того выдающе‑ нн н чемош'кп, которому мы обязаны вышеприведенным сообщением, который с этим лозунгом идет впереди других н» научном поприще и создает неоценимое:
|
|
|
Sans franc – penser en 1’exercice des lettres
II n’y a ni lettres, ni sciences, ni esprit, ni rien [37]).
Plutarque.Веймар, 12 ноября 1826 г.
Опыт и идея [38](1828)
Эмпирическая ботаника (Erfahrungs – Krauterkunde) исходит как и всякое человеческое стремление, из полезного, она ищет пищи в плодах, врачебной помощи в травах и кореньях, и такое направление ни в коем случае нельзя считать низким; здесь мы открываем идею, направленную на полезное – быть может, самое первоначальное из всех направлений – и тем пе менее стоящую уже очень высоко, так как она обозначает самое непосредственное отношение предметов к человеку, в предчувствии его гордого притязания – господства над миром.
* **
Мы переживаем время, которое с каждым днем дает нам все больше стимулов рассматривать оба мира, к которым мы принадлежим, высший и низший, как связанные между собою, признавать идеальное в реальном и, поднимаясь в бесконечное, умерять наше обычное недовольство конечным. Великие преимущества, которые можно будет извлечь из этого, мы с’умеем ценить при самых различных обстоятельствах, и в особенности – применять их, разумно действуя, к наукам и искусствам.
|
|
|
Возвысившись до этого воззрения, мы не станем больше, при разработке естествознания, противополагать опыт идее; мы привыкаем, напротив, находить идею в опыте, убежденные, что природа поступает по идеям, как преследует какую – либо идею и человек во всем, к чему он приступает. При этом нужно, конечно, принять во внимание, что идея в своем происхождении и своем направлении представляете а в различных видах, и в этом смысле может различно оцениваться.
* **
Здесь же мы прежде всего признаем п выскажем, что мы сознательно захватываем область, где скрещиваются метафизика н естественная история, где, стало быть, серьезный, добросовестный исследователь охотнее всего останавливается: здесь его не пугает больше напор безграничных частностей, так как он научился ценить великое влияние простейшей идеи, которая самыми различными способами может сообщить многообразному ясность и порядок.
Укрепляясь в этом образе мышления, рассматривая предметы в высшем смысле, естествоиспытатель приобретает доверие и идет, благодаря этому, навстречу эмпирику (dem Erfahrenden), который лишь с значительной скромностью решается признать какую – либо всеобщпость.
|
|
|
Последний хорошо делает, называя гипотезой то, что уже обосновало; с тем более радостным убеждением найдет и он что здесь имеет место истинное согласование. Он почувствует это, как чувствовали и мы в свое время.
После этого не проявится и следа противоречия, понадобится лишь кое – где выровнять незначительные разногласия, и обе стороны смогут радоваться взаимному успеху.
* **
Все время, однако, добросовестный исследователь должен наблюдать самого себя и заботиться о том, чтобы, подобпо тому, как взору его открываются пластичные (bildsam) органы, так и сам оп сохранил пластичность своего воззрения и ие застывал на одном способе об’яснения, а в каждом случае умел выбирать способ, самый удобный, наиболее аналогичный паглядному представлению.
Так, например, удобно представлять себе лпстики некоторых чашечек как сначала, по тепдепцпп природы, отдельные, и лишь потом более пли менее соединенные, благодаря анастомозу. Напротив, листья пальмы, в их прогрессивном росте, нужпо представлять себе как произведенные природой в виде единства, и лишь затем расходящиеся и разрывающиеся на многие частп. Но все сводится вообще к тенденции ума: склонен ли он идти от единичного к целому или от целого к единичному. Таким взаимным признанием устраняется всякое столкновение образов мышления, и наука приобретает солидное положение, наука, страдающая, больше, чем думают, от такого раздора [39]), который сводится больше к словопрениям.
Это имеет место при об’яснепии известных явлений, где встречаются более низкие способы об’яснения, которые все же сообразны человеческой природе и из нее ведут свое происхождение. Ставится, например, вопрос: об’яснить ли известное единство, в котором обнаруживается многообразие, из уже наличного многообразия, сложности, или же рассматривать и принимать его как развившееся из продуктивного единства. И то, и другое допустимо, поскольку мы хотим и должны признавать различные проявляющиеся у человека способы представления, именпо, атомистический и дипамический, которые различаются только тем, что первый в своем об’яспепни привносит таинственное соединение, второй же предполагает его. Первый может, чтобы снискать расположение, сослаться па анастомоз, второй – на допущенное множество и единство; но если тщательпсе всмотреться, то окажется всегда, что человек предполагает то, что он нашел, и находит то, что он предполагал. Естествоиспытатель, в качестве философэ, не должен стыдиться двигаться взад и вперед в этой качелеобразпой системе, и там, где научный мир пе понимает себя, приходить к соглашению с самим собою. Зато ои, с другой стороны, предоставляет описывающему и определяющему ботанику право «находить прибежище у позитивных решении, если не хочет впасть в вечное кружение и колебание».
* **
Рассмотрим прежде всего, согласно пашей ближайшей цели, чтб выиграет от этого изучение органических существ. Вс енаше дело состоит здесь в том, чтобы самое простое явление мыслить как самое многообразное, единство как множество. Уже раньше мы без обиняков высказали положение: все живое, как таковое, есть уже нечто множественное; и этими словами мы, на наш взгляд, удовлетворяем основному требованию мышления об этих предметах.
Представлять себе это многое последовательно в одном, как зарапее вложенное, – воззрепне несовершенное и не сообразпое ни Фантазии, ни рассудку; зато мы должны допустить развитие в высшем смысле: множественность в единичном, внутренняя и впешняя (in und am Einzelnen), пе приведет пас больше в замешательство, если мы выразимся следующим образом: нисшее живое отделяется от живого, высшее живое лрпчленястся к живому, и так каждый член становится новым живым элементом.
* *
Не смогли удержаться и другие классификации, которые, основываясь па известных частях и признаках, исходили пз первого способа рассмотрения, пока, наконец, все отступая назад, не достигли, как предполагалось, первых и первоначальных органов, и не начали брать растение – если пе до его развития, то, по крайней мере, в момент его развития; тогда оказалось, что либо его первые органы пельзя было заметить, либо онп находились в двойном, тройном и большем числе.
Это был, при великой последовательности природы, вполне правильный путь, ибо как данное существо начинает в своем явлении, так оно продолжает и кончает.
Здесь тем более должно было удаться заложить прочный фундамент, что хотя заметные, бросающиеея в глаза члены дают некоторый повод к классификации и систематизации, тем не менее первоначальные члены обладают тем особым преимуществом, что, пригашая пх во внимание, можпо сразу разбить все существа иа большие группы; при этом основательнее познаются их свойства п отношения, что и происходило пепрерывпо, на пользу науки, в течении последнего времени.
Чтобы избегнуть участи того мальчика, который взялся вычерпать раковипой море, будем из неисчерпаемого черпать пужное, полезное для наших целей.
Обратимся сразу к расчленению, так как оно непосредственно вводит пас в жизнь растительного царства; расчленение более благородного растения не является здесь бесконечным повторением одного и того же члена. Расчленение без потенцирования не представляет для нас интереса, мы причаливаем там, где нам больше всего по сердцу: потенцированное расчленение, последовательное, расчлепеннос потенцирование, – отсюда возможность завершающего образования, где в свою очередь многое отделяется от многого, из единого выступает многое.
Этими немногими словами мы выражаем всю растительную жизнь, больше о ней нечего сказать.
* *
Большая разница, стремлюсь ли я из светлого в темное, или из темного в светлое; пытаюсь ли я, когда ясность уже не улыбается мне, закутаться в некоторый полумарак, или же, убежденный, что ясное покоится па глубоком, ие легко поддающемся исследованию Фундаменте, силюсь захватить наверх все, что возможно, из этого трудно выразимого Фундамента. Я считаю, поэтому, что всегда выгоднее следующее: пусть естествоиспытатель сразу признается, что в отдельных случаях он допускает это; умалчивание тут обнаруживается слишком ясно.
* **
Ударами маятника управляется время, переменным движением от идеи к опыту – нравственный и научный мир.
* **
При сколь угодно разработанной номенклатуре мы не должны, шГ>мвать, что это – только номенклатура, что слово – надетый, шшошснный на какое – нибудь явление слоговой знак, что оно, поэтому, отнюдь не выражает вполне природу, и, стало быть, пн него надо смотреть только как на вспомогательное средство, применяемое ради нашего удобства.
* **
Ботаник – специалист берет на себя и высшей степени трудную задачу, вменяя себе в обязанность определение и обозначение вещей часто неразличимых. Из понятия метаморфозы вытекает, что вся растительная жизнь – непрерывная последовательность заметных и незаметных изменений Формы, из которых первые определяются и называются, последние же могут быть замечены только как текучие состояния, едва доступные различению, не говоря уж о наделении именем.
Вот почему относительно первых большею частью пришли к соглашению, благодаря чему ботаническая терминология разрослась превыше всякой понятности, последние же все еще пе поддаются п дают при случае повод если пе к недоразумениям, то к разногласиям среди друзей пауки.
Если, поэтому, ботаник твердо запечатлеет в своем уме наши соображения, qn должен тем более проникнуться достоинством своего положения; он не станет биться над невозможным, но, сознавая, что цель, к которой оп стремится, недостижима, он лмспно поэтому будет чувствовать себя все ближе к этой высокой цели, хотя бы шаги его и не поддавались измерению.
* **
Резко различающая, точно описывающая ботаника более чем в одном смысле заслуживает высочайшего уважепия, пытаясь проявлять высшую степень дара раз’едипять, отделять, сравнивать, как оп дан человеческому уму, и давая затем пример того, как далеко можно с помощью языка, с помощью проникающего в самые мелкие детали наблюдательного таланта, называть и обозначать еле различимое, раз оно открыто.
* **
Хотя и более низким, но уже идеальным предприятием человека является счет, с помощью которого в обыденной жизни обслуживается столь многое; но большое удобство, общепонятность и общедоступность создают численному упорядочению доступ п одобрение также в науках. Липнеева система именно благодаря этой общедоступности (Gemeinheit) достигла общепризнанности (Allgemeinheit); однако более высокому пониманию она более стоит на пути, чем содействует ему.
* **
Может, однако, встретиться случаи, когда орган – протей так скрывается, что его уже не найти, так изменяется, что его уже не признать; а так как собственно ботаническое знание покоится на том, чтобы все находилось и указывалось, чтобы все оформленное описывалось сквозь все свои изменения как законченпо‑ оФормленное, то отсюда видно, что та первая идея, которой мы придавали столько ценпости, хотя и может рассматриваться как руководящая пить при отыскивании, но в отдельных случаях не только не в состоянии помочь определению, а, напротив, должна служить для него препятствием.
При ботанической терминологии затруднением является то, что отчасти она определяет, и прп том с легкостью, хорошо различимые части растения, а затем ей приходится – при переходах от одних частей к другим – разделять, определять и называть также неразличимое.
* **
Рассматривая ход естественных паук, можно заметить, что при первых повинных начатках, когда явления берутся еще поверхностно, каждый доволен тем, что пстово преподается узнанное, знакомое, и что не слишком церемонятся с точностью нзвестпых выражений; по мере дальнейшего движения, обнаруживается все больше трудностей, так как пластичность производит везде различия до бесконечности, пе удаляясь по существу от своей основной тепденцпи. Разительный пример – вопрос, что у некоторых цветов чашечка и чтб – венчик. Быстрее идущие в цвет однодольные скоро приобретают венчиковидную чашечку, однако этот вепчик все же сохраняет кое – что от чашечки, как три наружных листнка тюльпана; и что касается меня, то я думаю, что вместо того, чтобы спорить, как назвать ту пли иную часть, нужно было бы применять более высокое понятие, спрашивая, откуда происходит данный орган, и куда оп направляется. Лпсточкп идут кверху, чтобы под конец собраться кокруг оси в качестве чашелистиков; чашечка тюльпана узурпирует сейчас же права венчика; так мы найдем, и в понт ном, н в поступательном направлении, что природу нельзя ни поймать па узду слова, когда опа спешит, ни перегнать, когда она медлит.
Еслп, поэтому, спросят: как лучше всего соединить идею и опыт? то я ответил бы: практикой!
Цеховой естествоиспытатель обязан дать отчет, от него требуют, чтобы он умел назвать как растения, так и их отдельные части; еслп он впадает относительно этого в противоречие с самим собою или с другими, то общим законом будет то, что в состоянии не столько решать, сколько примирять.[40]
***
Да будет здесь позволено сказать, что как раз это важное, так ссрьезпо рекомендуемое, общеупотребительное, чрезвычайно содействующее прогрессу пауки, с поразительной точностью про‑ педеппое словесное описание растения во всех его частях, что как раз это столь обстоятельное, но в известпом смысле ограниченное занятие мешает иному ботанику добраться до пдеи.
Ибо он, чтобы описывать, должен взять орган так, как он дап в настоящую минуту, и, следовательно, принимать и запечатлевать каждое явление как существующее само по себе; поэтому пут, собствеппо, никогда не возпикает вопроса, откуда же произошло различие Форм: каждая из них должна ведь рассматриваться как что – то прочно установленное, совершепно отличное от всех остальных, также и от предшествующих и последующих. Благодаря этому, все изменчивое становится стационарным, текучее – косным; напротив, быстро бегущее в закономерном изменении рассматривается как ряд скачков, и сама собою изнутри оформленная жизнь – как что – то сложное.
Анализ и синтез (1829)
Виктор Кузен, в третьей лекции текущего года по истории философии, превозносит восемнадцатый век особенно потому, что тот при обработке наук пользовался преимущественно‑ анализом, остерегался поспешпых синтезов, т. е. гипотез;. воздав хвалу почти исключительно этому методу, он замечает, однако, под конец, что и от синтеза не нужно безусловно уклоняться; время от времепи нужно вповь осторожно обращаться к нему.
При рассмотрении этого взгляда нам прежде всего пришло иа ум, что даже в этом отношении девятнадцатому веку еще выпала на долю значительная работа; ибо друзьям и адептам науки пужно обратить самое тщательное внимание на то, как часто упускают испытывать, развертывать, выводить на чистую поду ложные синтезы, т. е. доставшиеся нам по традиции гипотезы, и вновь вводить дух в его древние права – становиться в непосредственные отпошепия к природе…
Недостаточно применять при паблюдепии природы аналитический метод, т. е. выводить из какого – нибудь данного предмета иозможпо больше деталей и таким путем знакомиться с ними: Этот же анализ мы должпм применить к наличным синтезам, чтобы испытать, правпльпо ли, согласно истинному методу, были ош! получены…
* **
Обратимся к другому общему замечанию: столетие, исключительно отдающееся анализу и как – бы пугающееся синтеза, не стоит па правильном пути; ибо только оба вместе, как выдыхание и вдыхание, составляют жизнь науки.
Ложная гипотеза лучше, чем никакой гипотезы; что она ложна, в этом нет беды; по если она закрепляется, становится общепринятой, превращается в своего рода символ веры, в котором пикто пе смеет сомневаться, которого пикто не смеет исследовать – вот зло, от которого страдают века…
* **
Главное, о чем при исключительном применении анализа, невидимому, пе думают, это то, что каждый анализ предполагает синтез. Кучу песку нельзя анализировать; но если бы куча состояла из различных частей, положим, из песку и золота, то нромывание есть анализ, в котором легкое отмывается, а тяжелое остается.
Так новейшая химия покоится, главным образом, на раз’едп‑ нении того, что природа соединила; мы упраздняем синтез природы, чтобы познакомиться с ней в раздельных элементах.
Есть ли более высокий синтез, чем живое существо? И сколько приходится нам биться с анатомией, Физиологией и психологией, чтобы составить себе хоть приблизительное понятие о том комплексе, который постоянно вновь восстановляется, на сколько бы частей мы его ни растерзали!
Великая опасность, которой подвергается аналитик, состоит поэтому в том, что он применяет свой метод там, где в основе пе лежит синтез. Тогда его труд является настоящей работой данаид; и мы видим самые печальные примеры этого. Ибо в сущности аналитик ведет свое дело собственно для того, чтобы, в копце концов, опять достигнуть синтеза. Но если у предмета, который он обрабатывает, пе лежит в основе никакого синтеза, то он тщетно пытаетсХ открыть его. Все наблюдения становятся для пего, по мере возрастания их числа, все неудобнее [41]).
И так, апалитИку прежде всего надлежало бы исследовать или, вернее, обратить свое внимание на то, имеет ли он дело с таинственным синтезом, или же то, чем оп занимается, есть лишь аггрегат, рядоиоложность, совместность, или как там это ни видоизменяется. Злополучие такого рода обнаруживают те отделы знания, которые не двигаются вперед. В этом смысле можно было бы сделать плодотворные замечания относительно геологии и метеорологии.
ФЕНОМЕНАЛИЗМ [42].(1829)
О некоторых проблемах в естественных науках нельзя говорить надлежащим образом, пе призывая на помощь метафизику, – по не школьную и словесную мудрость, а то, что было, есть к будет до фпзикп, вместе с физикой и после физики.
* **
«Дай мне – где стать». Архимед.
«Найди – где стать». Нозе.
«Утверждайся – где стоишь». Гёте [43].
* *
Пребывай там, где стоишь, – максима, более необходимая теперь, чем когда бы то ни было, так как с одной стороны люди раскалываются на большие партии, а затем и каждый отдельный человек хочет проявить себя согласно индивидуальному усмотрению и способности.
Лучше всегда прямо высказать, как думаешь сам, не пытаясь много доказывать: все приводимые пами доказательства являются ведь только вариациями наших мнений, и люди противоположного образа мыслей не слушают ни того, ни другого…
* **
Всякое существо есть аналог всего существующего; поэтому бытие всегда представляется нам в одно время и раздельным, н связанным. Когда черезчур увлекаешься аналогией – все сливается в одно тожество; когда избегаешь ее, – все распыляется до бесконечности. В обоих случаях мысль парализуется: в первом случае – как чрезмерно живая, во втором – как умерщвленная. Каждый Феномен доступен, как planunt inclinatum (наклонная плоскость), па которую легко взойти, но которая заканчивается крутым и неприступным обрывом.
* **
Человеку нрирождена – и с его природой теснейшим образом связана – та особенность, что ему для познания недостаточно ближайшего; а, между тем, каждое явление, которое мы сами воспринимаем, представляет в данный момент ближайшее, и мы можем требовать от него, чтобы оно само себя об’яснило, раз мы энергично будем пытаться проникнуть в него.
Этому люди, однако, не научатся, потому что это противоречит их природе; поэтому и образованные люди, познав где‑ либо нечто истинное, не могут воздержаться от приведения его в связь не только с ближайшим, но также с самым отдаленным; а отсюда проистекает заблуждение за заблуждением. На деле близкий Феномен связан с отдаленным лишь в том смысле, что все приурочено к немногим великим законам, которые повсюду обнаруживаются.
* **
Что таков общее? – Едипичпый случай.
Что такое частное? – Миллионы случаев.
Аналогия должна опасаться двух заблуждений: во первых, отдаться остроумию – тогда Она расплывается в ничто; во – вто‑ рых, окутаться тропами и сравнениями – что, однако, менее опасно. [44]
*
Ни мифологии, ни легенд нельзя терпеть в науке. Предоставим их поэтам, которые призваны обрабатывать их на пользу и радость мира. Человек пауки пусть ограничивается ближайшей ясной действительностью. Но если изредка он пожелал бы выступить в риторическом облачении, то да будет дозволено ему и это.
* **
Чтобы найти выход, я рассматриваю все явления, как независимые друг от друга, и стараюсь властно изолировать их; затем я рассматриваю их как коррелаты, и синтез их дает самую полную жизнь. Я применяю это преимущественно к природе; но этот способ рассмотрения плодотворен и в применении к новейшей, подвижной, всемирной истории.
* **
Все, что мы называем изобретением, открытием в высшем смысле, есть из ря ду вон выходящее проявление, осуществление оригинального чувства истины, которое, давно развившись в тиши, неожиданно, с быстротой молнии, ведет к плодотворному познанию. Это – на внешних вещах изнутри развивающееся откровение, которое дает человеку предчувствие его богоподобности. Это – синтез мира и духа, дающий самую блаженную уверенность в вечной гармонии бытия.
* **
То, что в науке и поэзии мы называем арегси – восприятием великой максимы, – это всегда гениальная умственная операция; ее достигаешь путем созерцания, – не размышления и не обучения или традиции.
Поэзия и Правда, 16 кн
Человек должен держаться веры, что непонятное доступно пониманию; иначе он не стал бы исследовать.
* **
Понятно все частное, допускающее какое – либо применение. Таким путем непонятное может стать полезным.
* **
Есть тонкая эмпирия, которая теснейшим образом отоже – ствляется с предметом и таким путем становится настоящей теорией. Однако, это потенцирование духовной способности свойственно лишь высокообразованной эпохе.
Всего отвратительнее – педантичные наблюдатели и Фанта‑ зеры – теористы; их эксперименты мелочны и сложны, их гипотезы темны и причудливы.
* **
Чтобы понять, что небо везде сине, не нужно ездить вокруг света.
* *
Общее и частное совпадают: частное есть общее, являющееся при различных условиях.
* * *
Не требуется все самому видеть в пережить; но если ты хочешь доверять другому и его описаниям, то прими во внимание, что ты имеешь дело с целой тройкой: предметом и двумя субъектами.
* **
В естествознании так же необходим категорический императив, как и в нравственной области; надо только принять во внимание, что мы стоим с ним не в конце, а в начале.
* **
Самое высокое было бы – понять, что все Фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики. Не нужно только ничего искать позади Феноменов; они сами составляют учение.
* **
В науках много достоверного, если не смущаться исключениями и уметь уважать проблемы.
* **
Когда рассматриваешь проблемы Аристотеля, удивляешься дару наблюдательности и тому, какие только вещи не привлекали к себе взора греков. Они впадают лишь в ошибку чрезмерной поспешности, шагая от Феномена непосредственно к об’яснению, благодаря чему появляются совсем неприемлемые теоретические положения. Это, однако, общая ошибка, которую делают еще и в настоящее время.
* **
Гипотезы – колыбельные песни, которыми учитель убаюкивает своих учеников; мыслящий добросовестный наблюдатель все больше приходит к сознанию собственной ограниченности; он видит: чем дальше расширяется знание, тем больше появляется проблем.
* **
Наша ошибка состоит в том, что мы сомневаемся в достоверном, а недостоверное желаем Фиксировать. Моя же максима при исследовании природы: закреплять достоверное и внимательно наблюдать за недостоверным.
* **
Приемлемой гипотезой я называю такую, которую мы устанавливаем как бы шутя, чтобы предоставить серьезной природе опровергнуть нас.
* **
Так как для дидактического изложения требуется аподиктич‑ ность (вне – сомненность), ибо ученик не желает получать ничего сомнительного, то учитель не может оставить в покое ни одной проблемы, обходя ее, например, в некотором отдалении. Сразу же должно быть что – либо определено (bepaalt, огорожено, говорит голландец); и вот некоторое время кажется, что обладаешь известным пространством, пока кто – нибудь другой не выдернет кольев изгороди и тотчас снова ие огородит ими более узкое или более широкое пространство.[45]
*
Страстный вопрос о причине, смешение причины и действия, успокоение на ложной теории приносят великий, неподдающийся учету вред.
* *
Ложное обладает тем преимуществом, что о нем можно постоянно болтать; истинное пужно сейчас же использовать, иначе «но ускользает.
* **
Кто не понимает, что истипное облегчает практику, может сколько угодно мудрить с ним и крючкотворствовать, чтобы хоть немного прикрасить свою ошибочную нудную работу.
* **
Немцы, да и не они одни, обладают даром делать науки недоступными.
* **
Англичанин – мастер сразу использовать все открытое, пока оно не поведет к новому открытию и к доброму делу. Спросите – ка, почему они во всем опередили нас?
* **
Мыслящий человек обладает тем удивительным свойством, что туда, где лежит неразрешенная проблема, он любит при* мышлять образ Фантазии, от которого он не может отделаться, даже когда проблема разрешена и истина очевидна. отличить ее от химер, которые ведь тоже настойчиво навязываются нам с известным характером действительности.
* **
При наблюдении природы в великом и малом я неизменно ставил вопрос: кто высказывается здесь – предмет, или ты сам? И в этом смысле я рассматривал также предшественников и сотрудников.
* * *
Каждый человек смотрит на готовый и опорадочепный, оформленный, совершенный мир, в конце концов, только как на материал, из которого он старается создать для себя особый, к нему приспособленный мир. Дельные люди хватаются за него без колебаний и орудуют с ним в пределах возможного; другие нерешительно ходят вокруг да около; некоторые сомневаются даже в его существовании.
Кто достаточно проникся бы этой истиной, не стал бы ни; с кем спорить, а рассматривал бы чужое воззрение, а также и свое собственное, как явление. Мы ведь почти изо дня в день убеждаемся, что один может с удобством мыслить то, что для другого невозможно мыслить, и при том даже не в таких вещахг которые имели бы какое – либо влияние на благо и зло, а в таких, которые для нас совершенно безразличны.
То, что знаешь, знаешь собственно только для себя; когда я говорю с другим о том, что я, на свой взгляд, знаю, он сразу полагает, что знает это лучше меня, и мне приходится все снова уходить в себя со своим знанием.
Человек находит себя среди действий и не может удержаться от вопроса о причинах; как существо косное, он хватается за ближайшую из пих, как за наилучшую, и на этом успокаивается^ в особенности любит поступать так человеческий рассудок.
Одинаковые или, по крайней мере, сходные действия производятся природой различными способами.[46]
***
Желание об’яснять простое сложным, легкое трудным, есть порок, распределенный по всему телу науки; проницательные видят его, но не всегда созваются в нем.
* **
Просмотрите внимательно Физику, и вы найдете, что как Феномены, так и эксперименты, на которых они построены, обладают различной ценностью.
* **
Все сводится к первичным опытам, и построенвая на них глава стоит надежно и прочно; но есть также опыты вторичные, третичные и т. д. Если им приписываются равные права, они спутывают то, что было выяснево первыми *).
* **
Свет и дух, царящие – первый в Физическом, второй в моральном, суть высшие мыслимые неделимые энергии.
* **
И не принадлежит ли цвет всецело чувству зрения?
* * *
Я ничего не имею против допущения, что цвет можно даже осязать; его самобытные свойства при этом еще более выявились бы.
* **
Все – проще, чем можно мысленно представить себе, и в то же время взаимообусловленнее (verscbrSnkter), чем мы в состоянии повять.
* **
Те, которые складывают единственный наияснейншй свет из цветных видов света, являются настоящими обскурантами.
* **
Как Сократ призвал к себе нравственного человека, чтобы последний сколько – нибудь просветился относительно себя самого, так Платон и Аристотель выступили перед природой, в свою очередь, как призванпые: один с умом и душою, жаждущим отдаться ей, другой со взором исследователя и методом, направленным на ее завоевание. И вот, всякое приближение к этим трем, которое становится возможным для нас в целом и в частностях, является событием, которое мы радостнее всего ощущаем, и которое всегда служит могучим стимулом нашего образования.
* **
Чтобы из безграничного многообразия, раздробленности и запутанности современной физики снова спастись в простое, нужно все снова ставить себе вопрос: в какое отношение к природе стал бы Платон, к природе, как она представляется нам теперь, в своем более значительном многообразии, при всем ее основном единстве?
* **
Ибо мы убеждены, что мы на том же пути можем органически достигнуть последних разветвлений познания и на этом фундаменте постепенно возвести и укрепить вершины каждого знания. При этом, одпако, мы должиы постоянно следить за тем, идем ли мы в направлении работы нашей эпохи, или против него; иначе мы рискуем отклонить полезное и принять вредное.
* **
Опыт сначала приносит пользу науке, затем вредит ей, так как обнаруживает и закон, и исключение. Среднее между ними отнюдь пе дает истинного.
* **
Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема, то, что недоступно взору, – вечно деятельная жизнь, мыслимая в повое.
Объяснение явлений [47](1831)
В Нью – Йорке – девяносто различных христианских вероисповеданий, из которых каждое на свой лад почитает Господа Бога, не вступая ни в какие столкновения с остальными. В естествознании, и даже во всяком исследовании мы должны дойти до такого же положения; а то, что же это значит, когда каждый говорит о либеральности и мешает другому думать и высказываться по своему.
* **
Самое врожденное понятие, самое необходимое – понятие причины и действия, становится, в применении, поводом к бесчисленным, все повторяющимся заблуждениям.
* **
Мы совершаем большую ошибку, всегда представляя себе причину близ действия, как тетиву – близ стрелы, которую она пускает; и, однако, мы не можем избежать этой ошибки, потому что причина и действие всегда мыслятся вместе и, стало быть, сближаются в уме.
* * *
Ближайшие ощутимые причины можно как – бы поймать, а поэтому и скорее всего понять (greiflich – begreiflich); вот почему мы охотно представляем себе механическим то, что относится к высшему роду.
* **
Сведение Факта к причине – только историческое трактование; например, Факт смерти человека, и причина – выстрел из ружья.
* * *
Паление и толчен. Желание об’яснить с их помощью движение мировых тел – собственно вскрытый антропоморфизм; Это ход путника через поле. Поднятая нога опускается, оставшаяся назади стремится вперед и падает; и так без изменений* от выхода до прибытия *).
Чтоб, если бы на том же пути заимствовали сравнение у конькобежца? В этом случае поступательное движение идет на пользу оставшейся сзади ноге, при чем последняя вместе с тем берет на себя обязанность дать еще такой импульс, что другая нога – теперь уже находящаяся позади – в свою очередь сохраняет возможность двигаться некоторое время вперед.
Индукции я никогда сам себе не позволял; если кто – нибудь другой хотел воспользоваться ею против меня, я сейчас же устранял ее.
* *
Сообщение посредством аналогий я считаю столь же полез‑ ныму как и приятным: аналогичный случай не навязчив, ничего не хочет доказывать; он становится против другого, не соединяясь с ним. Много аналогичных случаев не соединяются в замкнутые ряды, они подобны хорошему обществу, которое всегда больше стимулирует, чем дает.
Очень хорошо говорят: явление, это – следствие без основания, действие без причины. Человеку так трудно дается отыскать основание и причину потому, что они – в силу своей простоты – скрываются от взора.
* **
Мыслящий человек ошибается в особенности тогда, когда он допытывается связи причины и действия; то и другое составляет вместе неделимый Феномен. Кто в состоянии признать это, тот на правильном пути к деятельности, к делу. Генетический метод ведет нас на лучший путь, хотя и он недостаточен.
* **
Ни одно явление не об’ясияется само по себе и из себя лишь многие, взятые вместе, окинутые одним взором, методически упорядоченные, дают в конце концов то, что могло бы сойти за теорию.
* **
Когда то, что мы знаем, излагается нам по иному методу или на чужом языке, оно приобретает особую прелесть новизны и свежести.
* *
Круги истинного соприкасаются непосредственно, но в промежутках у заблуждения остается довольно места, чтобы развернуться и проявиться.
* **
Природа не беспокоится о каком – либо заблуждении; сама она не может поступать иначе, как вечно оставаясь правой и не заботясь о том, чтб из этого проистечет.
* **
У природы нет ни одной закономерной способности, которой она при случае не проявила и не приложила бы.
Картезий несколько раз писал свою книгу 1)е 1а тёМю(1е наново, и в том виде, как она сейчас лежит перед нами, она все – же ничуть пе может помочь нам. Каждый, кто некоторое время предается добросовестному исследованию, должен когда – нибудь изменить свой метод.
* **
У девятнадцатого столетия все основания следить за этим.
* **
Ознакомьтесь с явлением, отнеситесь к нему с тою точностью, какая только возможна, посмотрите, как далеко можно уйти с ним в понимании и в практическом применении, и оставьте проблему в покое. Обратно поступают фпзикн: они направляются прямо па проблему и запутываются по пути в стольких трудностях, что под конец у них не остается никакого выхода.
* **
Из величайшего и из мельчайшего (раскрываемого человеку лишь искусственными средствами) вытекает метафизика явлений; посредине лежит все обособленное, соответствующее нашим чувствам; это – моя область, при чем я, однако, от всего сердца благословляю те даровитые умы, которые приближают ко мне вышеуказанные области.
Афоризмы
От составителя. Гёте не был аФористом по натуре, афоризм не был у него самостоятельной Формой выражения; это была или беглая заметка при чтении книги, или мысль, относившаяся к законченной работе и почему либо в нее не вошедшая, или материал для будущих работ. По мере накопления таких заметок (в течение последних 30 лет жизни), Гете сортировал их – или поручал это своему секретарю – и затыкал ими какую‑ нибудь дыру в печатавшемся труде, иногда без всякой внутренней свази. Так, часть афоризмов оказалась в Wahlyerwandschaften, часть – в Wanderjahre, часть в журналах Kunst und Altertum и Zur Naturwissenschaft, часть осталась в виде посмертного наследия, изданного Римером и Эккерманом. Наиболее закопченным считается теперь издание Гемпеля, хотя остается [под вопросом – что в расположении афоризмов идет от автора их и что – от позднейших издателей… Но если издатель полного собрания афоризмов стоит перед трудной задачей: с одной стороны, держаться возможно ближе к первоначальному расположению, в котором отчасти можно угадывать ход мысли самого Гёте, с другой стороны, впести в местами хаотическую груду некоторый логический порядок, отнести сходное к сходпому и так достигнуть большей законченности целого, – то для такой специальной цели, какую преследует настоящий сборник, эта трудность в значительной мере отпадает: мне пришлось, прежде всего, выбрать только то, что имеет научно‑ФилосоФское значение; так в замен Гемпелева здания, получилась уже груда обломков, из которых надо было заново строить. На одну минуту могла даже улыбнуться мысль – разбить и эти обломки на отдельные кирпичи – афоризмы, и затем расклассифицировать их в строго логическом порядке, по содержанию. Но ее пришлось, копечно, откипуть, так как внутренняя связь между отдельными афоризмами на столько несомпсппа, что часть таких впутрепносвязанных рядов я даже выделил в несколько самостоятельных отрывков, которые и поместил в предыдущем отделе «Статей и набросков» (Два типа мышления, О математике. Идея и Опыт, Феноменализм, Об’яснение явлений). Остальные группы афоризмов и отдельпые афоризмы нетрудно уже было расположить в известном порядке и разбить на несколько главок, не гоняясь за особенной логической законченностью; в заключение я дополнил их, где счел это нужным для завершения гносеологического портрета Гёте, изречениями из писем, разговоров и сочинений [48]). Так получилось девять главок, которым можно, с некоторыми натяжками, дать следующие заглавия:
1. Эмпиризм (с уклонами к интуитивизму и натурализму).
2. Критика эмпиризма (с идеалистическим уклоном).
3. Рассудочное и разумное познание (понятие и идея).
4. Символизм (аналогия, индукция, первичный Феномен).
5. Субъект‑Объект.
6. Полярность вообще и диалектика как частный случай.
7. Научный и психологический релятивизм.
8. Прагматизм.
9. Универсализм.
Эмпиризм
Человек поставлен, как действительное существо, среди действительного мира, и наделен такими органами, что может познавать и производить действительное и паряду с ним возможное. Все здоровые люди убеждены в своем собственном существовании и в существовании окружающей их среды. Однако в мозгу есть слепое пятно (hohler Fleck), т. е. такое место, где не отражается ни один предмет, подобно тому как и в глазу есть пятнышко, которое не видит. Когда человек становится особенно внимательным к этому месту и углубляется в него, он впадает в душевную болезнь, ему мерещатся здесь вещи из другого мира, которые являются однако не бытием, а чистейшими небылицами, не обладают пи Формой, ни границами, пугают на подобиепустых ночных видений, и того, кто не вырвался из иод их гнета, преследуют хуже, чем призраки.[49]
*
Кто не доверяет своим чувствам, тот дурак, н неизбежно превратится в умозрителя.
* **
Человек достаточно вооружен для всех истинных земных потребностей, если оп доверяет своим чувствам и так развивает их, чтобы они продолжали заслуживать доверия.
* **
Чувства пе обманывают, обманывает суждение.
* **
Никто пе отрицает, что зрение способно оценивать расстояния между предметами, находящимися рядом или один над другим; на предметы, стоящие одии позади другого, эту способность не желают распространять.
* **
И однако через параллакс человеку дало здесь, если его мыслить не стационарным, а подвижным, самое надежное указание: *) – Сюда включено уже, если ближе всмотреться, учение о применении соответствующих углов.
* **
Кто довольствуется чистым опытом и в согласии с ним поступает, у того достаточно истишюго. Подростающее дитя мудро в этом смысле.
* * *
Теория сама по себе ни к чему; она полезна лишь поскольку опа лает нам веру в связь явлений.
* **
В искусстве и науке, так же, как в практической деятельности, все сводится к тому, чтобы об’екты отчетливо воспринимались и трактовались сообразно своей природе.
* **
Я жалею людей, которые много носятся с преходящестью вещей и уходят в созерцание земной суетпости: ведь мы для того и существуем, чтобы сделать преходящее непреходящим; а это может быть осуществлено лишь тогда, когда мы умеем денить и то и другое.
* **
Кто может сказать, что у него есть склонность к чистому опыту? Каждый полагал, что он следует настойчивым советам Бэкона, но кому удавалось это?
* * *
С Бэкона Всруламского датируют эпоху эмпирического естествознания. Однако, его путь часто пересекали и делали непроходимым теоретические тенденции. В сущности говоря, с каждогодня можно и должно считать повую эпоху.
* * *
При расширепии знания, время от времени становится необходимым произвести новый распорядок; он происходит обыкно‑ вегаю согласно новым максимам, но всегда остается предварительным.
* **
Опыт может расширяться до бесконечности, теория в состоянии очищаться и совершенствоваться в таком же смысле. Первому открыта вселенпая во всех направлениях; последняя остается замкнутой пределами человеческих способностей. Вот почему все воззрения должпы возвращаться; и иногда встречается удивительный случай, что при расширенном опыте спова входит к милость ограниченная теория. [50]
*
Человек сам по себе, по скольку он пользуется своими здоровыми чувствами, есть величайший и точнейший Физический аппарат, какой только может существовать; и величайшее несчастье новейшей физики состоит именно в том, что она как бы отделила эксперименты от человека и желает признать природу лишь в том, что показывают искусственные инструменты, желает даже ограничить ими то, что природа может создать.
* *
Так же обстоит дело с вычислением. Есть много истинного, не поддающегося вычислению, как не все истинное возможно представить в виде эксперимента.
* **
Но ведь затем человек и стоит так высоко, чтобы вообще певыразимое – в нем нашло свое выражение. Что такое струна и всякое ее механическое деление перед ухом музыканта? Да, можно даже сказать: чтб такое Физические (elementare) явления самой природы перед человеком, который должен еще укротить их и модифицировать, чтобы иметь возможность сколько – нибудь ассимилировать их?
* **
Когда хотят, чтобы эксперимент дал все, к нему нред’являют слишком большое требование. Ведь и электричество вначале умели добывать только посредством трспия, между тем как теперь его высшее проявление осуществляется простым прикосновением*).
* **
Нехорошо – хотя это и случается со многими наблюдателями – связывать с каким – либо воззрением сейчас же какой нпбудь вывод и рассматривать их за равнозначащие.
* **
Теории обыЕиовеиио – результаты чрезмерной поспешности нетерпеливого рассудка, который хотел бы избавиться от явлений, и подсовывает поэтому на их место образы, понятия, часто даже одпи слова. Подозревают, даже видят, что это только вспомогательное средство; но разве страстность н партийность не прилепляются всегда к таким средствам? И ие без осповапия, так как они очень нуждаются в пих *).
* **
Наши состояния мы приписываем то Богу, то чорту, и и обоих случаях ошибаемся: в пас самих лежит загадка, в пас, порождениях двух мирои. Так же к с цветом: то его ищут в свете, то снаружи, во вселенной, и не могут найти его только в его собственном доме.
* **
Наступит время, когда будут излагать патологическую экспериментальную Физику и выведут на свежую воду все то жонглерство, которое надувает рассудок, контрабандным путем протаскивает какое – либо убеждение и, что хуже всего, препятствует всякому практическому прогрессу. Фспомсны должны быть раз на всегда вырваны из мрачпого эмнирико – механико – догматического застенка и представлены на суд обыденного человеческого рассудка.
* **
Природа умолкает на плахе; ее верный ответ на искрепний вопрос: да, да! нет, пет! Все остальное от лукавого.
* **
Микроскопы и телескопы собственно только спутывают чистый человеческий смысл.
* * *
Все плодотворное принадлежит не нам, а природе.
*
И само время – стихия.
* *
Природа не беспокоится о каком – либо заблуждении; сама она может поступать только правильно, не заботясь о том, что из Этого выйдет.
* **
То, что называют идеей, выступает перед нами, как закон всех явлений.
* **
Воспринимать природу и непосредственно извлекать из нее пользу дано немногим людям; между познанием и применением они охотно измышляют воздушный замок, старательно разрабатывают его п забывают за ним предмет вместе с его применением.
* **
Точно так же не легко понимают, что в великой природе совершается то же, что происходит и в самом маленьком круге. КоГда опыт навязывает такого рода познания людям, они, в конде кондов, сдаются. Мякина, притянутая натертым янтарем, оказывается в родСтве с самой ужасной грозой. Это даже собственно – одно и то же явление. Это микромегическое мы признаем еще в некоторых других случаях, по скоро нас покидает чистый гений природы, демон мудрствования овладевает нами и всюду умеет проявить свою власть.
* **
Природа сохранила за собой столько свободы, что знанием и наукой мы безусловно не можем настичь ее или прижать ее к стене. Все это – наши глаза, наши воззрения; одна только природа знает, чего она хочет, чего она хотела.
Если естествоиспытатель хочет отстоять свое право свободного созерцания и наблюдения, то пусть он вменит себе в обязанность обеспечить права природы; только там, где она свободна, будет свободен и он; там, где ее связывают человеческими установлениями, оп будет и сам связал.
Критика эмпиризма
Природу и идею нельзя разделить, не разрушив тем самым как искусство, так и жизнь.
* **
Когда художники говорят о природе, они всегда подразумевают идею, не сознавая этого отчетливо.
* **
Точно так же обстоит дело со всеми, кто исключительно превозносит опыт; они не хотят понять, что опыт – только половина опыта.
* **
Сначала слышишь о природе и подражании ей, затем тебе преподносят «прекрасную природу». Предлагается выбирать; но ведь, конечно, наилучшее? А по какому признаку узнать его? По какой норме производить выбор? И где эта норма? Ведь не в самой же природе?
* **
Допустим даже, что предмет дан, – прекраснейшее дерево в лесу, которое признал бы в своем роде совершенным даже лесничий. Но ведь для того, чтобы превратить это дерево в картину, я обхожу его вокруг и выискиваю самую красивую сторону. Я отступаю на достаточное расстояние, чтобы вполне обозреть его; я дожидаюсь благоприятного освещения, – и много ли после этого перейдет от дерева, как оно существует в природе, на бумагу?
* **
Как раз то, что необразованным людям представляется в художественном произведении природой, есть не природа (извие), а человек (природа изнутри).
* **
Мы знаем только мир в отношении к человеку, – и никакого иного; мы хотим только искусства, являющегося отпечатком этого отношения, – и никакого иного искусства.
Кто первый связал в картине горизонтом конечные пункты многообразной игры отвесных линий, тот изобрел припдип перспективы.
* **
Кто из систолы и диастолы, для которых образована ретина, из этого, говоря словами Платона, синкризпса и диакризиса, первый развил цветовую гармонию, тот открыл принципы колорита.
* **
Ищите в самих себе, и вы найдете все; и радуйтесь, если там снаружи, – как бы вы это ни называли, – лежит природа, утверждающая и благословляющая все то, что вы нашли в самих себе.
* **
Слова: никто, незнакомый с геометрией, чуждый ей, не должен вступать в школу философа – пе означают: нужно быть математиком, чтобы стать философом.
* **
Геометрия взята здесь в се первых элементах, как она дана нам в Эвклнде и как она излагается каждому начинающему. Но в таком виде опа – лучшая подготовка, можпо сказать – введение в ФИЛОСОФИЮ.
* * *
Когда мальчик начинает понимать, что видимой точке должна предшествовать невидимая, что кратчайший путь между двумя точками мыслится уже как линия, прежде чем она наносится карандашем па бумагу, он чувствует известную гордость и удовольствие. И не без основания: ему раскрылся источник всего мышления, ясными стали для пего идея и реализованное, potentia et actu (быть в возможности и в действенности); философ не откроет ему ничего нового; для геометра с этой стороны обпажп‑ лась основа всего мышления.
* **
Гипотезы, это – леса, которые возводят перед зданием и сносят, когда здание готово; они необходимы для работника; оп не должеп только принимать леса за здание.
* **
Освобождая человеческий ум от какой – либо гипотезы, которая вынуждала его неправильно видеть, неправильно комбинировать, Фантазировать, вместо того, чтобы смотреть, мудрствовать, вместо того, чтобы судить, – мы уже этим оказываем ему большую услугу. Он видит явлепня свободнее, в других отношениях и связях, он упорядочивает их посвоему и получает снова возможность заблуждаться самостоятельно и па свой лад, – возможность неоценимую, еслп впоследствии он сам поймет свое заблуждение.
Явлеппс не оторвапо от наблюдателя, а, напротив, погружепо н вплетено в его индивидуальность.
* **
Что такое изобретение, и кто может сказать, что он изобрел то или другое? Да к вообще сущая глупостг. – чваниться первенством: не признать себя, в конце концов, плагиатором – только бессознательное самохвальство.
* **
Вместе с воззрениями, когда они исчезают из мира, часто‑ пропадают и сами предметы. Ведь в высшем смысле можно ска‑ зать, что воззрение и есть предмет.
* **
Открыто уже гораздо больше, чем полагают.
Так как предметы вызываются из ничего лишь воззрениями людей, то когда воззрения утериваются, они снова возвращаются и ничто.
Шарообразность земли. Синева у Платона.
* *
*
В истории наук идеальная часть стоит в ином отношении к реальной, чем в остальной мировой истории.
* *
*
История наук.
Реальная часть суть Феномены.
Идеальная часть – воззрения на Феномены.
* *
*
Науки состоят, как и искусства, из части передаваемой по традиции (реальной), изучимой, и части непередаваемой (идеальной), неизучимой.
* *
*
Обыденный ученый считает все передаваемым и не чувствует, что неизменность его воззрений не позволяет ему схватить даже действительно передаваемое.
* *
*
Что изобретают, то делают с любовью; чему научились – с уверенностью.
* *
*
Что такое изобретение? Завершение искомого.
* *
*
Становиться па одну плоскость с об’ектами, значит – учиться. Брать об’екты в их глубине, значит – изобретать.
* *
*
Вся моя внутренняя деятельность проявлялась как живая эвристика, которая, признав неизвестное прозреваемое правило, пытается найти его во внешнем мире и ввести во внешний мир.
* *
*
Чем был бы человек без идеи? Не должна ли она, куда бы оп пи направлял свои шаги, всегда предноситься ему, никогда для пего недостижимая?
* *
*
Что так смущает нас, когда мы должны признать идею в явлении, это – то обстоятельство, что она часто (и обыкновенно) противоречит чувствам.
Коперниканская система покоится на идее, которую трудно было схватить и которая еще каждый день противоречит нашим чувствам. Мы только повторяем вслед за другими то, чего мы пе признаем и не понимаем.
Метаморфоза растений точно так же противоречит нашим чувствам.
* *
*
Идеалистам древности и нового времени нельзя ставить в вину того, что они так страстно настаивают на приятии Единого, из которого все проистекает, к которому все можно было бы свести. И в самом деле, оживляющий и упорядочивающий принцип так стеснен в явлении, что едва в состоянии отстоять себя. Но, с другой стороны, мы урезываем себя, проецируя оформляющее п саму высшую Форму в исчезающее от нашего внешнего и внутреннего чувства единство.
* *
*
Мы, люди, приурочены к протяжению и движению; в этих двух общих Формах и раскрываются все остальные Формы, особенно чувственные. Но духовная Форма отнюдь не умаляется, выступая в явлении, при том условии, что ее выявление есть истинное рождение, истинное размножение. Рожденное не менее значительно, чем рождающее; мало того, преимущество живого порождания н состоит в том, что рожденное может стоять выше родившего
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 234; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!