Неподчинение приказам и побеги 14 страница
Поскольку ГДР объявила себя преемницей антифашистского Сопротивления, центральное место в государственной мифологии заняли концлагеря. Всю работу по сохранению памяти монополизировала Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ), используя полные самовосхвалений мемуары таких бывших узников-коммунистов, как Руди Ян, который в написанных сразу после войны и выпущенных большими тиражами воспоминаниях хвастливо утверждал, что Бухенвальд был «штабом сопротивления, боровшимся за освобождение Европы от фашизма». Превращение подобного рода преувеличений в официальную историю позволило множеству бывших узников-коммунистов занять государственные должности. (Хотя в ГДР, в отличие от Польши, никто из них не занял высших государственных постов подобно одному из главных руководителей освенцимского подполья социалисту Юзефу Циранкевичу, ставшему в 1947 году премьер-министром.) В 1960–1970-х годах бывшие узники-коммунисты, как живые воплощения антифашистского духа, обрели особый статус и в издававшихся массовыми тиражами мемуарах были призваны всеми силами популяризировать официальную версию концлагерей (а сочтенные ренегатами из истории вычеркивались). Отвечающие линии партии рассказы о концлагерном сопротивлении надлежало озвучивать в ходе торжественных церемоний на мемориалах, прежде всего в Бухенвальде, превращенном в своеобразное святилище, прославлявшее коммунистическое сопротивление[3436].
|
|
|
Памятные места
14 сентября 1958 года политическая элита ГДР отмечала одно из наиболее торжественных государственных мероприятий: открытие мемориального комплекса в Бухенвальде. В дальнейшем новый мемориал, который многим скептически настроенным критикам напоминал помпезные нацистские сооружения, посетили более 600 тысяч человек, включая детей, приезжавших в рамках обязательных школьных экскурсий. Комплекс включал кладбище, пилоны, массивную колокольню и скульптурную группу, представлявшую заключенных, стоящих перед эсэсовцами во весь рост – как аллюзию на освобождение Бухенвальда в результате восстания узников, – в соответствии с официальной коммунистической легендой, умалчивавшей о решающей роли американских освободителей. За этим последовало создание мемориалов в Равенсбрюке (1959) и Заксенхаузене (1961). Все три мемориала, прославляя международную солидарность и героизм заключенных-коммунистов, были призваны легитимировать Восточно-Германское государство, которое одолеет современные воплощения фашизма – точно так же, как борцы Сопротивления победили нацистов в концлагерях. В своей речи, произнесенной в Бухенвальде 14 сентября 1958 года, премьер-министр Гротеволь обещал «выполнить заветы павших героев», имея в виду примерно 56 тысяч погибших узников концлагеря. Однако он умолчал о 7 тысячах заключенных, умерших в Бухенвальде после падения Третьего рейха, которые стали жертвами не нацистов, а советских оккупационных властей[3437].
|
|
|
С августа 1945 по февраль 1950 года Бухенвальд был одним из десяти специальных советских концлагерей на немецкой земле. Охрана из числа красноармейцев занимала казармы эсэсовцев, как здесь, так и в Заксенхаузене и Либерозе, которые тоже стали концлагерями специального назначения. Старые бараки для заключенных были снова заполнены теми, кто был привезен после случайных арестов, осужден трибуналами или приговорен к наказанию без суда. Большая часть заключенных были немцами среднего возраста, некогда примыкавшими к нацистскому движению. Но изолировали их не как военных преступников – высокопоставленных нацистов или насильственных преступников среди них практически не было, – а как потенциальную угрозу советским оккупационным властям. В числе арестованных были и борцы против нацизма, такие как Роберт Цейлер, бывший узник Бухенвальда, снова оказавшийся в этом концлагере в 1947 году по сфабрикованному обвинению в шпионаже в пользу американцев.
|
|
|
В целом во временном превращении союзниками бывших нацистских концлагерей в лагеря для интернированных не было ничего необычного. В первые послевоенные годы Дахау и Флоссенбюрг использовали американские, Нойенгамме и Эстервеген – британские, а Нацвейлер-Штрутгоф – французские военные. Однако западные союзники быстро выпустили большую часть заключенных, а оставшихся подозреваемых в военных преступлениях содержали в довольно приличных условиях. Чего нельзя сказать о советских оккупационных властях, пренебрегавших условиями содержания в спецлагерях и зачастую державших там невиновных. Равнодушие и некомпетентность порождали множество проблемы – голод, скученность, болезни. Все это вело к высокой смертности. Из ста тысяч заключенных, отправленных в три бывших концлагеря, превращенные в советские лагеря особого назначения, умерло более 22 тысяч человек[3438].
Использование бывших нацистских концлагерей в качестве лагерей для интернированных затрудняли первые попытки бывших узников почтить память своих павших товарищей. Сразу после освобождения бывшие узники собрались во многих концлагерях именно для этого. 19 апреля 1945 года в Бухенвальде они устроили импровизированную поминальную службу, собравшись на лагерном плацу вокруг деревянного обелиска. (В других местах заключенные установили более прочные и долговременные памятные знаки.) Однако вскоре после создания специального лагеря допуск на территорию Бухенвальда закрыли, и бывшим заключенным пришлось устраивать поминальные мероприятия в других местах. Когда в 1953 году концлагерь был превращен в национальный мемориал, инициатива исходила не от бывших заключенных, а от СЕПГ, отодвинувшей ассоциацию заключенных в сторону. К этому времени бывший концлагерь сильно изменился. Некоторые строения обрушились, другие были снесены. Часть оборудования была вывезена советскими [оккупационными] властями, забравшими трубы, механизмы и даже оконные рамы крематория. Затем последовали новые изменения и снос некоторых других строений в рамках подготовки территории для возведения на ней мемориала и музея. К моменту его открытия большая часть старого концлагеря перестала существовать и была заменена новой гэдээровской версией Бухенвальда[3439].
|
|
|
Концлагерные мемориалы, возведенные в других странах, также отражали стремление политических властей внести в нацистское прошлое доминирующую народную мифологию. Правда, важную роль играли и организации бывших узников, однако внешний вид музеев и монументов и быстрота их возведения в значительной степени определялись силами широкой общественности[3440]. В Освенциме, например, государственный музей открылся в 1947 году в бывшем главном концлагере при содействии нового польского правительства и впоследствии был расширен и перестроен. (Территория бывшего завода в Дворах, принадлежавшего «ИГ Фарбен» и ставшего собственностью польского химического гиганта «Синтос», оставалась закрытой.) Многие десятилетия в Освенциме доминировала национальная польская мифология. Как главный мемориал Польской Народной Республики, Освенцим символизировал патриотическое сопротивление немецким оккупантам, страдания народа, социалистическую солидарность и католическое мученичество – темы, вызвавшие отклик у широких слоев польского населения. О составлявших подавляющее большинство погибших еврейских заключенных, напротив, практически не упоминалось, символом чего явилось постепенное разрушение комплекса Бжезинка. Более разноплановой память стала в последние десятилетия – отчасти вследствие крушения в конце 1980-х годов коммунистической системы, хотя это и не положило конец политическим дискуссиям относительно мемориала[3441]. Подобные конфликты, связанные с проведением памятных мероприятий, коренились в истории самих концлагерей. Концлагерная система всегда выполняла различные функции, поэтому отдельные группы интересов могли выдвигать на первый план свою мифологию.
Это было заметно и в Маутхаузене, где вдоль дороги, ведущей в концлагерь, со временем вырос огромный мемориальный парк. Он брал свое начало от гранитного монумента, установленного в 1949 году в память о французских борцах за свободу. Впоследствии другие страны возвели еще около десятка памятников, каждый из которых отражал национальную мифологию. Что касается австрийских властей, то они открыли мемориал из нескольких отремонтированных концлагерных построек (однако большую часть бараков заключенных разобрали и продали) в 1949 году. В соответствии с официальной австрийской версией нацистского прошлого первый мемориал из католической часовни в бывшей прачечной и кенотафа посреди плаца символизировал национальное мученичество. Музей с экспозицией, посвященной австрийским жертвам нацизма, появился в 1970 году. С тех пор мемориал в Маутхаузене сильно изменился, в 1980-х годах став воплощением упрочившейся связи с прошлым. К нему добавились памятники забытым жертвам – гомосексуалистам (1984 год), цыганам (1994 год), свидетелям Иеговы (1998 год). В 2003 году возник новый центр для экскурсантов, в котором история концлагеря рассказывалась более подробно. Резко возрос и интерес общественности, число посетивших мемориал австрийских студентов увеличилось с 6 тысяч (1970 год) до 51 тысячи (2012 год)[3442].
По сравнению с первыми послевоенными годами изменилось положение с сохранением памяти и в соседней ФРГ. Лучшей тому иллюстрацией служит тернистый путь создания мемориального комплекса в Дахау, месте рождения нацистских концлагерей. После того как закончились американские военные трибуналы, власти Баварии развернули на территории бывшего концлагеря строительство муниципального жилья для беженцев – этнических немцев из Восточной Европы. (Другие бывшие концлагеря стали лагерями для перемещенных лиц, в том числе Берген-Бельзен и Флоссенбюрг.) В Дахау концлагерные бараки для заключенных использовались как жилье, лазарет – как детский сад, а дезинфекционный блок стал рестораном, позднее получившим название «В крематории». Многие годы о концлагере умалчивали, и в 1953–1960 годах там не было даже скромного подобия музея. Большинство местных жителей обходили концлагерь стороной или перекраивали его историю. Занимавший свой пост еще при нацистах бургомистр Дахау в 1959 году сообщил журналистам, что многие заключенные содержались в концлагере вполне законно, как преступники. Не желали местные политики смотреть правде в глаза и в отношении других концлагерей. В 1951 году бургомистр Гамбурга выступил против планов возвести французский мемориал в Нойенгамме, мотивируя это тем, что «должно быть сделано все, чтобы не бередить старые раны и не пробуждать болезненные воспоминания». Вместо этого на территории концлагеря нескольких десятилетий стояла тюрьма, выстроенная из кирпича бывших мастерских концлагеря Нойенгамме.
А Дахау стал мемориалом лишь в 1960-х годах. Под давлением организаций бывших заключенных правительство Баварии в конце концов переселило жителей с территории бывшего концлагеря. Последние из них переехали незадолго до официального открытия мемориала весной 1965 года. Как и в случае с другими мемориалами, этот процесс сопровождался разительными изменениями концлагерных территорий. Вопреки пожеланиям бывших узников, власти снесли большую часть оставшихся концлагерных построек, оставив открытое чистое пространство. Лишь фундаменты старых строений могли подсказать, где именно когда-то стояли бараки. Вокруг бывшего плаца возвели два новых барака, призванные показать посетителям повседневную жизнь заключенных. Экспонаты музея рассказывали о зарождении нацизма и истории концлагеря. Однако это была лишь часть истории, выдвигавшая на передний план преимущественно политических заключенных. То же самое относилось и к новому памятнику, установленному на плацу стараниями ассоциации бывших узников и состоявшему среди прочего из цепи, к которой крепились разноцветные треугольники разных категорий заключенных: красные (политзаключенные), желтые (евреи), лиловые (свидетели Иеговы) и голубые (вернувшиеся эмигранты). Однако цвета, обозначавшие изгоев общества, отсутствовали. Не было черного (асоциальные элементы), зеленого (уголовники), розового (гомосексуалисты) и коричневого (цыгане). На дальнем краю концлагерной территории выросли новые здания – большая католическая церковь, синагога и протестантский храм, придавая религиозный смысл страданиям бывших узников. Расширявшийся мемориал Дахау привлекал все больше посетителей, и к началу 1980-х годов ежегодные цифры посещений выросли с 14 тысяч (1965 год) до 90 тысяч. Рост посетителей вызывал определенную враждебность местных политиков, по-прежнему предпочитавших замалчивать и лакировать прошлое. Их позиция смягчилась лишь в 1990-х годах, когда Дахау и другие концлагерные мемориалы вступили в новую фазу развития исторической памяти[3443].
Объединение Германии в 1990 году оказало заметное влияние на историческую память немецкого народа, и прежде всего в бывшей ГДР. Мемориалы на территории бывших нацистских концлагерей избавили от элементов восточногерманской пропаганды и перестроили не в последнюю очередь для увековечения памяти погибших в послевоенных советских лагерях специального назначения. Этот процесс оказался особенно болезненным в Бухенвальде, где конфликты между новыми кураторами и руководимой социалистами ассоциацией бывших узников обернулись публичным скандалом в связи с деятельностью коммунистов-капо[3444]. Однако объединение Германии повлияло и на настроения в западной части страны. Страдания немецких коммунистов и других левых, в годы холодной войны в значительной мере отодвигавшиеся на второй план, постепенно получали большее признание[3445]. Равным образом более пристальное общественное внимание стала привлекать судьба советских заключенных нацистских концлагерей, которые на второй волне германских репараций начали наконец получать компенсации за рабский труд (правда, для большинства это произошло слишком поздно)[3446].
Окончание холодной войны заставило основательнее заняться общественной приверженностью Третьему рейху, не в последнюю очередь дабы развеять обеспокоенность за пределами Германии возможностью возрождения радикального национализма. С 1990-х годов правительство Германии выступило инициатором увековечивания памяти жертв нацистских преступлений – от провозглашения даты освобождения Освенцима Днем памяти жертв национал-социализма до возведения в самом сердце Берлина Мемориала памяти убитым евреям Европы. Также национальное правительство начало прямую помощь мемориалам на территории бывших концлагерей, став важным катализатором изменений в официальной работе по сохранению памяти[3447]. Практически заброшенные прежде территории бывших концлагерей вроде Доры (находившейся в тени Бухенвальда) и Флоссенбюрга (бывшего в тени Дахау) за последние годы были существенно отреставрированы. Во Флоссенбюрге в бывшей столовой для заключенных и прачечной, до 1990-х годов использовавшихся частной компанией в коммерческих целях, теперь появились помещения с постоянными экспозициями, повествующими об истории концлагеря. А новые памятники и музеи на территории забытых филиалов крупных концлагерей и на маршрутах «маршей смерти» делают историю концлагерей более наглядной и осязаемой[3448]. Даже такой знаменитый мемориал, как Дахау, в очередной раз перестроили в свете новых научных исследований и меняющегося общественного восприятия[3449].
Дахау, 22 марта 2013 года .
Ясный, холодный весенний день, очень похожий на такой же день ровно 80 лет назад, когда этот концентрационный лагерь был открыт. Территорию легко найти благодаря большому количеству указателей (до 1980-х годов городские власти старались его не афишировать). Любой человек, прибывающий сюда на поезде, может пешком пройти к мемориалу по Аллее памяти, обрамленной памятными знаками на многих языках мира. Возле входа располагается новый информационный центр для посетителей, открытый на государственной церемонии в 2009 году, которая транслировалась в прямом эфире. На ней присутствовала политическая элита Баварии, прежде долгое время уклонявшаяся от посещения этого мемориала. «Мы не забываем, мы не скрываем, мы не подвергаем сомнению то, что когда-то происходило здесь», – заявил баварский премьер-министр. Как в прежние времена заключенные, посетители проходят через дверной проем старой эсэсовской караулки и идут по дороге, вопреки местной оппозиции заново открытой в 2005 году. Чугунные ворота из кованого железа с надписью «Arbeit Macht Frei» («Работа делает свободным») ведут прямо к плацу, где собираются несколько больших групп посетителей. Сегодня тихий, спокойный день, как это обычно бывает по пятницам, но посетителей много, не менее 1500 человек. Слева от площади можно увидеть два реконструированных барака и очертания других, разделенных концлагерной улицей, которая ведет к крематорию. Справа находится музей, в котором в 2003 году был проведен капитальный ремонт. Впереди располагаются примерно три десятка офисов научного, архивного и педагогического персонала. Их задача, как сказал директор в одном газетном интервью к очередному юбилею открытия мемориала Дахау, «рассказывать историю концлагеря непредвзято, без всякой политической конъюнктуры»[3450]. Сохранение исторической памяти будет и далее продолжаться. Однако последнее слово в истории еще не сказано. Увековечивание памяти павших будет развиваться и здесь, и в других бывших концлагерях. Но история концлагерей не кончается. Белые пятна все еще остаются. Новые источники, подходы и вопросы заставляют нас пересматривать известные нам знания. Например, 22 марта 2013 года ни один из историков в Дахау не мог с уверенностью сказать, в каком именно здании все началось 80 лет тому назад.
А потому наши поиски глубинной природы концлагерей будут продолжаться, даже в случае если усилия по осознанию их универсального назначения не принесут желаемого результата. Как мы видели, в различные периоды нацистского правления у концентрационных лагерей были разные задачи. Даже Освенцим несводим к одной лишь функции геноцида, поскольку верхушка СС использовала концлагерь и для разгрома польского сопротивления, и для налаживания более тесных связей с промышленностью Третьего рейха. Изначально этот концлагерь не был и самым зловещим местом нацистского окончательного решения еврейского вопроса – массового уничтожения евреев, эта функция возникла через несколько месяцев, в 1942 году, к тому моменту, когда в других местах уже были убиты сотни тысяч евреев, а путь Освенцима к холокосту был долог и извилист[3451]. И все же неудовлетворительность простых ответов не должна помешать постановке более масштабных вопросов о сути концентрационных лагерей. Несомненно, концлагеря с их опорой на бюрократию, транспорт, средства массовой информации и технику, а также возводимые промышленными методами бараки, колючую проволоку, пулеметы и контейнеры с газом были типичным продуктом нового времени. Но делает ли это их, как полагают некоторые ученые, парадигмами современной эпохи наравне с массовой вакцинацией или всеобщим избирательным правом? Как остроумно спрашивает историк Марк Мазовер: «В чем преимущество одного исторического символа… перед другим?»[3452] Естественным образом возникает вопрос о происхождении концлагерей. Конечно, концлагеря были продуктом немецкой истории. Они возникли и развивались в рамках конкретных национальных, политических и культурных условий и были вдохновлены насилием военизированных формирований Веймарской республики, а также дисциплинарными традициями немецкой армии и тюремной службы. Но делало ли это их «типично немецкими», как утверждали некоторые заключенные?[3453] Подобное заявление вызывает сомнения. В конце концов, служившие в системе концлагерей были гораздо сильнее индоктринированы радикальной нацистской идеологией, чем большинство обычных немцев, чье отношение к концлагерям было двойственным. В более широком смысле у нацистских концлагерей были общие черты с репрессивными пенитенциарными заведениями ХХ века других стран. Тем не менее следует отметить, что результат их развития отличался от других тоталитарных концлагерей, поднимая, возможно, важнейший вопрос: как лучше всего понять эволюцию нацистских концентрационных лагерей?
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 244; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!