Специальный экскурс: история Хазарии 9 страница
«Ни с каким другим независимым государством Европы Византия не была тогда столь связана, как с Русью. Обе правящие династии были связаны тесными родственными узами. С согласия Владимира русский шеститысячный корпус остался на императорской службе и стал постоянной боевой единицей византийского войска. В Византии сложились два центра, к которым тяготели… русские… Одним из них стал русский монастырь на Афоне, основанный, по‑видимому, на рубеже X–XI в… Гораздо большую роль играл русский центр в столице империи. Здесь создалось своеобразное землячество, объединявшее не только купцов и дипломатов, но и военных, служивших в византийском войске, паломников, путешественников, духовных лиц. Русская колония в столице империи была, по всей вероятности, многочисленной и составляла, с точки зрения византийских государственных деятелей, определенную политическую и военную силу». Русских «приблизил к своей особе родной брат русской княгини Анны (супруги Владимира Святославича – В.К. ) Константин VIII. С ними он решал важнейшие вопросы, возводил их в высокие достоинства и щедро награждал». С другой стороны, и «на Руси, прежде всего в Киеве, в свою очередь, появилось греческое население: штат греческого митрополита, возглавившего русскую православную церковь, византийские архитекторы, живописцы, мозаичисты, стеклоделы, певчие».[368]
Эти дружественные взаимоотношения, полностью определившиеся в 980‑х годах, сохранялись в продолжение почти полутысячелетия (!) – до захвата Константинополя турками в 1453 году; впрочем, теснейшая связь русской Церкви с Константинопольской патриархией сохранилась и после этого, – не говоря уже о много значившем браке Ивана III (1472 год) с племянницей последнего византийского императора Константина XI Софией Палеолог.
|
|
|
Кто‑либо может возразить, что все это было целиком обусловлено официальным принятием Русью христианства «из рук» Византии в 988 году. Но, как уже показано выше, сам этот акт имел более чем вековую – с 860‑х годов – предысторию. Кроме того, столь же длительны опыты военных, экономических, политических связей, с полной ясностью воплотившиеся в дошедших до нас русско‑византийских договорах. Совершенно очевидна самая настоятельная устремленность к теснейшему союзу с Империей уже в деятельности княгини Ольги – начиная с 946 года (к чему мы еще вернемся).
И, наконец, никак нельзя не учитывать того непреложного факта, что в былинном эпосе (да и в русском народном сознании вообще) Царьград‑Константинополь предстает именно и только как нераздельно связанное содружеством и даже родством с Русью место на земле…
|
|
|
К великому сожалению, во множестве работ историков преобладала тенденция всячески «ухудшать» и «обострять» взаимоотношения Руси и Византии (о причинах этого уже шла речь). Вместе с тем в самое последнее время, слава Богу, появились исследования, выяснившие действительный ход и смысл тех событий X–XII веков, которые необоснованно истолковывались до сих пор как столкновения Киева и Константинополя.
Речь идет о походе Святослава в 968 году, об осаде и взятии Владимиром Святославичем византийского Херсонеса (Корсуня) в период официального принятия Русью христианства, о походе сына Ярослава Мудрого Владимира в Константинополь в 1043 году и, наконец, о вторжении в Византию в 1116 году войск, посланных Владимиром Мономахом. Подробно об этих событиях мы еще будем говорить; здесь же достаточно сообщить, что, как выяснено в новейших работах, все эти походы были направлены не против Византни как таковой, а против вполне определенных конкретных сил в Империи, боровшихся с той византийской властью, которую на Руси считали законной. Дело в том, что в истории Византии было множество внутренних конфликтов, жестоких войн за власть между теми или иными «претендентами». И когда (начиная с времен святой Ольги) Русь вошла в теснейший союз с Империей, она не раз достаточно весомо выступала с поддержкой какой‑либо из борющихся за власть сторон, – о чем в последние годы со всей основательностью сказали Г. Г. Литаврин, А. Поппэ и другие исследователи русско‑византийских отношений.
|
|
|
Но до начала правления святой Ольги русское войско действительно совершило агрессивные походы на Византию. О первом из них, состоявшемся в 860 году, при Аскольде, уже более или менее подробно говорилось. Сам по себе факт немедленно, в том же 860 году отправленного императором Михаилом III и патриархом Фотием посольства Кирилла и Мефодия к хазарскому кагану ясно говорит о том, кто был инициатором и организатором похода Руси. После поражения Аскольда был установлен мир с Византией, и в 866–867 годах определенная часть русских (и, возможно, сам Аскольд) крестилась. Но затем Хазарский каганат, очевидно, снова установил свое господство над южной и срединной Русью и превратил Аскольда в своего вассала, так как пришедший позднее с Севера (согласно летописи – в 882 году) Олег свергает Аскольда, заново освобождает часть русских племен от хазарской дани и непосредственно воюет с хазарами (по свидетельству Архангелогородского летописца).
|
|
|
Однако позднее, на рубеже 930–940‑х годов, Русь снова потерпела поражение от Каганата (о чем еще будет сказано подробно). Один из наиболее выдающихся арабских географов и историков Х века Масуди, который был близко знаком с ситуацией в Хазарском каганате, писал в 943 году: «Русы… служат в войске царя (хазарского. – В.К. ) и являются его слугами».[369] Это сообщение иногда истолковывают в том смысле, что речь идет только о «русах», находившихся тогда в столице Каганата, Итиле. Но виднейший исследователь арабских источников А. П. Ковалевский основательно писал, что в сообщении Масуди «имеется в виду вся область, на которую распространяется власть хазарского кагана. А в первой половине Х в. власть эта простиралась до бассейнов рек Днепра (и, в частности, самого Киева. – В.К. ) и Оки… аль‑Масуди… имел в виду вообще восточных славян. Это подтверждается дальнейшим рассказом».[370]
Между прочим, как бы объясняя необходимость «использования» хазарами военной силы русов, Масуди сообщает: «Хазарский царь не имел морских судов, и его люди не умели обращаться с ними» (там же, с.200). Из подвластных Каганату народов только русские имели настоящий флот, который был способен осаждать Константинополь, а также мусульманские государства на побережье Каспийского моря, с которыми Каганат воевал начиная с 901 года и не раз терпел поражения.
Не менее важно было и то обстоятельство, что, заставляя Русь нападать на Византию и государства прикаспийских мусульман, хозяева Каганата сами далеко не всегда вступали в открытый конфликт с этими государствами. Это ясно видно из рассказа Масуди о походе русов на Каспий в 910‑х годах.
Он сообщает, что войско Руси на пятистах судах прибыло по Черному морю к Керченскому проливу, дабы через Азовское море войти в Дон, а затем переволочь суда на Волгу и попасть, наконец, в Каспийское море. У Керченского пролива, писал Масуди, «находятся хорошо снаряженные люди хазарского царя. Их задача – оказывать сопротивление каждому, кто идет с этого (Черного. – В.К. ) моря».[371] Однако в данном случае царь почему‑то «разрешил им совершить это беззаконие» (не забудем, что Масуди – мусульманин и его возмущает этот поход), и воины Руси «добрались до Хазарской реки (Волги), по которой они спустились до города Атиль и, пройдя мимо него, достигли устья, где река впадает в Хазарское (Каспийское. – В.К. ) море… Суда русов разбрелись по морю и совершили нападения на Гилян, Дейлем, Табаристан, Абаскун» (с. 199; имеются в виду мусульманские государства).
Масуди, основываясь, без сомнения, на «официальной» хазарской версии, излагает дело таким образом, что правитель Каганата будто бы вынужден был «уступить» требованию русов и позволил им миновать не только прочную заставу у Керченского пролива, но даже свою мощнейшую в военном отношении столицу Итиль (Атиль).
Когда же затем «ларисийцы (наемная хазарская гвардия из хорезмийцев. – В.К. ) и другие мусульмане царства (Хазарского. – В.К. ) узнали о том, что натворили русы… сказали царю: «Предоставь нам расправиться с этими людьми, которые напали на наших мусульманских братьев, пролили их кровь и полонили женщин и детей». Царь не мог им помешать, но послал предупредить русов, что мусульмане решили воевать с ними. Мусульмане собрали войско и спустились (из Итиля – В.К. ) вниз по реке… Битва между ними длилась три дня, и Аллах даровал победу мусульманам. Русы были преданы мечу, убиты и утоплены…».[372]
Из этого рассказа недвусмысленно явствует, что правители Каганата, мобилизовав все свои силы, имели полную возможность не пропустить войско Руси в Каспийское море, – раз уж одна только мусульманская часть населения Каганата сумела потом уничтожить это войско. Поскольку хазарские правители были кровно заинтересованы в ослаблении прикаспийских мусульманских государств, с которыми они недавно безуспешно воевали и которые вредили им на одном из важнейших торговых путей через Каспий, есть все основания прийти к выводу, что Каганат на деле не просто «разрешил» русскому войску пройти на Каспий мимо своей столицы, но сам призвал Русь это сделать.
Как известно, Русь через три десятилетия, в 943 году, совершила еще один поход в Закавказье, на города расположенных там мусульманских государств, – прежде всего город Бердаа (ныне Барда в Азербайджане). Автор ряда содержательных работ о русско‑византийских и русско‑хазарских отношениях в Х веке, Н. Я. Половой, убедительно доказал, что этот поход Руси был совершен под диктатом Хазарского каганата.
«Несомненно, – пишет он, – что разгром Бердаа… был прежде всего выгоден хазарам», которые, «не пролив ни одной капли крови, наносили такие страшные удары мусульманам Каспия, от которых те долго не могли оправиться. Таким образом, анализ русско‑арабско‑хазарских отношений на Каспии показывает, что русские, очередной задачей которых являлось уничтожение Хазарского каганата как государства, сами укрепляли его, нанося тяжкие удары злейшим врагам Хазарии». Полемизируя с некоторыми предшествующими работами, Н. Я. Половой, опираясь на достоверные источники, отмечает, в частности, что «хазары не только не препятствовали походу (Руси. – В.К. ) на Бердаа, но даже участвовали в нем». Исследователь приводит многозначительные слова Масуди о том, что «царь хазарский не имеет судов и его люди непривычны к ним; в противном случае мусульмане были бы в великой опасности с его стороны». На суше путь в Закавказье преграждала неприступная крепость Дербента, но русские, как сообщается в одном из источников, не сумев «пробиться через Дербент, отправились в море на судах и совершили нападение».[373]
Итак, арабские сведения о походах Руси в мусульманское Закавказье, к границам Ирана дают возможность с должной ясностью понять, что коварным инициатором этих походов был Хазарский каганат. Но то же самое, без сомнения, следует сказать и о походах Руси на христианскую Византию.
Как уже было упомянуто, около 825 года Хазарский каганат, где за четверть или треть века до того утвердилось господство иудаизма, сумел захватить Киев и обложить данью полян и другие племена южной и срединной Руси. Дань взималась, в частности, деньгами, поименованными в двух местах «Повести временных лет» различно: «имаху (взимали) по беле» и «дали по щелягу». Но и в том и в другом случаях имеется в виду серебряная («белого» цвета) монета, только названа она сначала по‑русски, а затем по‑еврейски (шелаг – белый); это лишний раз свидетельствует о том, кто именно взимал дань.[374]
В середине IX века призванный из северной Руси Аскольд овладел Киевом, но вскоре, очевидно, потерпел поражение от прекрасно вооруженных и обученных полчищ Каганата и стал в сущности не самостоятельным киевским правителем, а (как сказано в молитве патриарха Филофея) «воеводой кагана».
Если каких‑нибудь полвека назад князь Кий побывал в Константинополе во главе миролюбивого посольства (у нас нет основания усомниться в достоверности этого сообщения «Повести временных лет»), то Аскольд вынужден был совершить неожиданное агрессивное нападение на византийскую столицу, хотя Империя ничем не «провоцировала» Русь. Виднейший современный историк‑византолог Г. Г. Литаврин писал, что «трудности контактов между русскими и византийцами, вызываемые удаленностью их государственных границ, в известной мере компенсировались редко учитываемой (это важно осознать! – В.К. ) спецификой политических отношений этих стран. Интерес к византийской культуре в древнерусском обществе никогда не осложнялся угрозой непосредственной агрессии со стороны Византни… атрибуты византийской цивилизации никогда не приобретали на Руси значения символа иноземного угнетения…».[375]
Этот – вообще‑то совершенно бесспорный – факт тем не менее действительно крайне редко «учитывается». Поскольку Русь при Аскольде и позже совершала грозные походы на Византию, многие историки – сознательно либо даже бессознательно – стремились как‑то «оправдать» своих далеких предков и прямо говорили или хотя бы намекали на некую будто бы имевшую место тяжкую угрозу Руси со стороны Византии. Этот мотив так или иначе присутствует в огромной массе сочинений о древнерусской истории. На деле же никакой реальной «византийской опасности» не существовало и более того – в сознании людей тогдашней Руси не могла возникнуть мысль о подобной опасности.
Об этом, например, ясно свидетельствует мир былинного эпоса, где Царьград предстает всегда как своего рода старший брат Киева, его надежда и опора, а нередко и как город, который богатыри считают честью защитить от врагов.
Весьма эрудированный историк И. У. Будовниц справедливо подчеркивал, что «ни в одном русском источнике… нет и намека на то, будто империя (Византийская. – В.К. ) посягала на политическую самостоятельность Руси».[376]
Попытки историков «опорочить» Византию объясняются, правда, не только их стремлением как‑то оправдать агрессивные походы русских князей, но и другой причиной. Хорошо известно, что в Западной Европе с давних пор господствовало враждебное отношение к Византии и безоговорочно негативная оценка ее истории; здесь, кстати, также имела место попытка «оправдания» крайне жестоких атак на Византию, совершенных западно‑европейскими крестоносцами.
Но гораздо важнее другое. Западноевропейские идеологи издавна привыкли осознавать Запад как своего рода единственный во всем мире субъект истории, которую‑де творят только его народы, а остальные страны выступают лишь как объекты приложения западноевропейской воли и силы. Все это прекрасно раскрыто уже в историософских сочинениях Тютчева. Сей «европоцентризм» определяет, в частности, западные представления об истории и культуре Византии. Резко критическое отношение к Византии рано стало господствующим на Западе и во многом объясняется тем, что в ней видели реального «конкурента» западноевропейского мира (позднее точно так же и по той же причине – Запад стал относиться к России).
И, как ни печально (и даже в сущности постыдно!), начиная с XVIII века, когда Россия многое «заимствовала» у Запада, большинство русских идеологов «подчинилось» лишенному всякой объективности западноевропейскому отношению к Византии; в частности, российские историки стали «доказывать», что Византия якобы проявляла различные агрессивные намерения в отношении Руси, хотя это отнюдь не соответствовало действительности, ибо как раз напротив, Русь совершила в 860–940‑х годах ничем не «спровоцированные» атаки на Константинополь. Большинство историков, увы, одобряло или даже воспевало эти атаки. При этом господствовало мнение, что русская летопись якобы также их восхваляла. А. В. Карташев, понимавший «неоправданность нападений Руси на Византию, писал вместе с тем, что эти походы «раздуваются в казенной летописи как бы в нечто героическое, но получается отталкивающая картина диких разрушений и грабительских погромов».[377]
Как ни странно, А, В. Карташев не сумел увидеть, что и в летописи, по существу, нет героизации этих походов. Так, о событии 860 года летописец говорит: «много убийство крестьяном створиша» и едва ли не радуется, что в результате погружения в море «скути» (полы) ризы Богородицы «буря воста с ветром, и… безбожных Руси корабля смяте, и к берегу приверже, и изби я». Или о походе Олега: «много зла творяху русь греком». И опять‑таки почти одобрительно повествует летопись о том, как корабли Руси были сожжены «греческим огнем»: «И бысть видети страшно чюдо. Русь же видяще пламень, вметахуся в воду морьскую, хотяще убрести».
Словом, в «воспевании» атак на Константинополь повинны позднейшие «антивизантийски» настроенные историки, а не древние летописцы. И А. В. Карташев выступил, в сущности, против интерпретации летописных сообщений в позднейшей историографии.
Но наиболее важен, конечно, тот факт, что нападения на Византию явно шли вразрез с историческим настоящим и будущим Руси. И походы в период 860–940‑х годов были совершены, очевидно, под диктатом Хазарского каганата, движимого непримиримой враждой к христианской империи.
Нельзя не сказать еще о том, что многие историки пытались и пытаются истолковать походы Руси на Византию при Аскольде и позже как своего рода «дипломатические» акции: задача этих походов заключалась будто бы в том, чтобы добиться установления весьма ценных и даже необходимых для Руси дипломатических отношений с Константинополем. Достижение этой цели и выражалось, мол, в заключении всем известных русско‑византийских договоров.
Однако по меньшей мере странно усматривать стремление к такой цели в тех крайне жестоких, даже зверских действиях войска Руси в Византии, о которых подробно говорилось выше; убийства женщин и детей и даже животных, распятие священников и сожжение храмов и т. п. Во всем этом явно выражалась «инициатива» Хазарского каганата, и поистине абсурдно полагать, что подобные акции вдохновлялись задачей достижения «договорных» отношений с Византией…
Едва ли можно сомневаться в том, что договоры с Аскольдом, Олегом и Игорем заключались по воле Византийской империи, за плечами которой был шести‑семивековой опыт фундаментальной внешней политики в огромном регионе; отбив атаки Руси, именно Византия в целях предотвращения новых нападений стремилась установить с Русью отношения, так или иначе выгодные последней, и, более того, вступить с ней в военный союз, направленный против побудившего Русь к агрессии Хазарского каганата.
Это вполне убедительно показал недавно А. Н. Сахаров, анализируя русско‑византийский договор 944 года. Речь идет о том месте договора, где определяется политика Руси в «Корсунской стране» – то есть в Крыму и Северном Причерноморье. «Князю русскому» предлагается следующее: «…да воюеть на тех странах, и та страна не покаряется вам, и тогда, аще просит вои (воинов) у нас князь Руский да воюеть, да дам ему, елико ему будет требе» (сколько ему будет нужно).
Историк говорит об этом: «…страна, против которой собираются вести войну русы, не названа… Но думается, что и Игорь, и Роман I Лакапин (тогдашний император. – В.К. ), и русские и византийские дипломаты отлично знали, о ком идет речь… Все говорит за то, что именно Хазарский каганат имеет в виду русско‑византийский договор 944 года в качестве той «страны», против которой Константинополь готов помочь Руси войском… военный союз против Хазарии и ее друзей – таково содержание этих статей договора 944 года».[378]
Но, как еще будет показано, и предшествующие походы Киева на Константинополь в конечном счете «оборачивались» заключением союза Руси с Византией, – союза, который закономерно был направлен против непримиримого врага христианской Империи. Однако Хазарский каганат мощным военным давлением[379] заставлял Русь нарушать подписанные договоры. Так, император Иоанн Цимисхий говорил Святославу: «Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Игоря, который презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском…»
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!