Специальный экскурс: история Хазарии 6 страница
Разумеется, «приказ» креститься или же покинуть государство – это чисто средневековое решение проблемы, закономерное в IX‑Х веках, но неприемлемое для правового и этического сознания в нашу эпоху. Однако можно все же «понять» жившего тысячу с лишним лет назад патриарха. Христианство не только определяло всю жизнь Византии, но и было по доброй воле принято в целом ряде соседних государств; между тем внутри Византии обитали (и играли немалую роль) многие десятки, а может быть и сотни тысяч людей, исповедующих религию, которая по своей сути враждебна христианству.
Сообщение о попытке крестить византийских иудаистов во второй половине IX века содержится в жизнеописании императора Василия I (867–886), составленном впоследствии, в середине Х века, его внуком Константином Багрянородным. Давно установлено, что внук стремился приписать все инициативы (например, крещение Болгарии, состоявшееся, как точно известно, до восшествия Василия I на престол, а также и первое крещение Руси в 866–867 годах) своему деду. Гораздо достовернее представление, что религиозно‑церковные инициативы того времени принадлежали святому Фотию, фактически возглавившему Константинопольскую патриархию еще в 857 году. И есть все основания заменить в цитируемом тексте слово «царь» словом «патриарх»: «…царь не устранился и не отступился от апостольских дел, но прежде всего уловил в сети Христовы… жестокосердый сам по себе народ иудеев. И вот он приказал им явиться на диспут с доказательствами своей веры и показать, что доводы их прочны и неколебимы, или, уверовав, что Христос – глава Закона и пророков и что Закон – не более как тень, рассеиваемая сиянием солнечного света,[339] обратиться к учению Господа и креститься… У многих снял царь пелену с глаз и обратил в веру Христову, хотя немало их, когда он ушел из этой жизни, яко псы вернулись к своей блевотине…» Далее сообщается, что «точно так же обошелся он (царь. – В.К. ) и с болгарским племенем»;[340] однако хорошо известно, что Болгария приняла крещение в 864–865 годах, а Василий стал императором только в 867 году. Вполне естественным будет прийти к выводу, что и попытка крестить иудаистов относится к более раннему времени и была предпринята энергичным поборником распространения христианства святым Фотием, а не императором Василием. И, конечно, именно Фотий, а не малообразованный Василий устроил конфессиональный диспут с византийскими иудаистами. По‑видимому, именно в ответ на это иудаистский Хазарский каганат организовал нашествие флота Руси летом 860 года на Константинополь, нашествие, в ходе которого, по сообщению тогдашнего папы римского Николая I, «сожгли церкви»,[341] а помимо того, в соответствии с древнеиудаистскими заветами, «свирепость – по свидетельству патриарха Фотия, – жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных… лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровью друг друга».[342]
|
|
|
|
|
|
Как уже говорилось, ничего подобного не было в истории всех других войн Руси, и такую «практику» можно объяснить только распоряжениями руководивших походом на Византию властных лиц Каганата.
В Константинополе, без сомнения, стало известно, откуда и кем было направлено войско Руси, ибо уже осенью 860 года патриарх Фотий и тогдашний император Михаил III посылают великих мужей Кирилла и Мефодия для переговоров не в Киев (хотя, возможно, они потом побывали и в Киеве), но к хазарскому кагану , чья резиденция находилась тогда, в 860 году, еще не в волжском Итиле, а на Северном Кавказе, в Семендере. В «Житии Мефодия» сказано: «Настало же время такое, и послал цесарь за Философом (св. Кириллом. – В.К. ), братом его, чтобы пошел к хазарам и чтобы взял его к себе в помощь. Были же там евреи, что сильно хулили христианскую веру».[343] А вскоре, в 863 году, Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность, с помощью которой Византия, в частности, должна была превратить славян, и в том числе русских, в своих союзников и друзей. Уже в 866 году христианство, как было отмечено выше, пришло в Киев.
|
|
|
* * *
Говоря о начале христианства в Киеве, никак нельзя не коснуться достаточно широко распространенного представления, согласно которому провозвестниками русского православия были именно великие первоучители славянства святые Кирилл и Мефодий. Правда, это воззрение, отстаиваемое еще в середине XIX века выдающимся историком русской церкви митрополитом Московским Макарием (М. П. Булгаковым),[344] многими (в частности, и ныне О. М. Раповым) оспаривалось. Но едва ли есть основания вообще отвергнуть эту вдохновляющую концепцию.
Полная уверенность в том, что святые Кирилл и Мефодий первыми проповедали христианство на Руси, выражена в сочинении одного из крупнейших русских славистов В. И. Ламанского (1833–1914).[345] Уже в наше время это мнение высказал видный филолог‑славист А. С. Львов.[346] Убедительно говорится об этом в труде знаменитого историка русской Церкви и общественного деятеля А. В. Карташева (1875–1960; с 1919 года в эмиграции).
Речь идет о том, что святые Кирилл и Мефодий, посланные вслед за нападением Руси на Константинополь в 860 году в Хазарию (откуда и был «направлен» поход Аскольда), побывали затем и у русских. А. В. Карташев исходил, в частности, из свидетельства рукописи XV века, сохранившейся в вологодском Спасо‑Прилуцком монастыре; здесь сказано о деянии «преподобного отца нашего Мефодия, епископа Моравьска, учителя руськаго… Кирилл же умоли брата своего Мефодь итти с собою, яко умеяше язык словеньск». Тут особенно важно, что, как известно из древнейших источников, именно Мефодий владел с самого начала славянским языком и, значит, посылая его вместе с Кириллом к хазарам, Византия ставила цель воздействовать не только на хазар, но и непосредственно на Русь. А. В. Карташев ссылается и на новгородскую рукопись того же XV века, но восходящую, по‑видимому, к XI–XII векам: «…древле приходи в Русь философ учити… ему же имя Кирилл».[347]
|
|
|
Но эти свидетельства – не самый существенный аргумент А. В. Карташева, ибо ведь вполне можно их оспорить, утверждая, что перед нами – возникшая позднее легенда, стремившаяся возвеличить русское христианство, возводя его к великим первоучителям славян. Главное доказательство А. В. Карташев усматривает в самом тексте древнего жития святого Константина‑Кирилла, созданного еще в 870‑х годах, но позднее не раз переработанного. В содержащемся здесь достаточно пространном рассказе о миссии к хазарам, «как будто две разных миссии… слиты в одну и смешаны до непонятности… (это „смешение“, очевидно, совершилось при позднейших переделках жития – В.К. ). А . именно: как будто все должно происходить во дворце в присутствии самого кагана. Между тем мы вдруг чувствуем, что споры происходят под открытым небом, на лоне природы, в простонародной толпе. И диалог ведется не с учеными книжными начетчиками, не с иудеями и мусульманами, а с неграмотными язычниками и даже врагами ученых и грамотных. Все это не подходит к хазарам» (там же с. 79). И, утверждает А. В. Карташев, «вторая» миссия святого Кирилла совершается на Руси.
Опровергнуть этот вывод историка не так уж легко, ибо в «хазарской» части жития Кирилла в самом деле имеются заведомо разные «пласты». Сначала Кирилл спорит с убежденными иудаистами, а в конце рассказа обращается к людям, которые явно не принадлежат ни к иудаизму, ни к мусульманству. И один из этих людей «сказал… приятелям евреев: «С Божьей помощью гость этот (Кирилл. – В.К. ) ниспроверг наземь всю гордыню сарацинов, а вашу отбросил на иной берег, как нечто нечистое». И сказал всем людям: «Как дал Бог власть над всеми народами и совершенную мудрость христианскому (то есть византийскому. – В.К. ) цесарю, так дал ему и самую лучшую Веру из всех, и без нее никто жить не может жизнью вечной».
И далее следует своего рода вывод слушателей Кирилла: «…повелеваем, что с этого дня понемногу, кто может, пусть крестится по своей воле, если пожелает. А тот из вас, кто… еврейские молитвы читает, или держится веры сарацинской, скоро смерть от нас примет»… Крестились же из них двести человек, отказавшись от мерзостей языческих…».[348]
А. В. Карташев говорит об этом эпизоде жития: «…все происшедшее относится не к столице, а к какой‑то провинции хазарской (как будет показано ниже, Русь именно в это время была подчиненной «провинцией» Хазарского каганата. – В.К. ), где иудейство и ислам были чужими и даже вражескими религиями… речь идет об особом народе, а не о хазарах… Таким образом, хазарская миссия в центр страны, в столицу, к кагану, не исключала для Константина Философа, а включала в себя и его особую «провинциальную» миссию в русскую часть Хазарии, к тем руссам, которые недавно нападали на греков» (цит. соч., с. 82).
Целый ряд историков стоит на той точке зрения, что в цитированном тексте имеются в виду все же не русские, а какие‑то хазары‑язычники. Однако вопрос – по крайней мере пока – не может быть решен окончательно. И поэтому воззрение, согласно которому первыми провозвестниками Православия на Руси были именно святые Кирилл и Мефодий, обладает правом на существование. Признание истинности сообщений о русской миссии Кирилла и Мефодия не противоречит сведениям о позднейших событиях. В 861 году великие первоучители славян побывали (еще до своей моравской миссии 863 года!) на Руси, а позднее, в 866 или 867 году, на Русь был уже послан из Константинополя епископ.
Христианское «посольство» святых Кирилла и Мефодия к хазарскому кагану, а затем к русскому князю целиком и полностью «соответствует» тогдашнему положению вещей и замечательно проясняет всю ситуацию. Вместе с тем не приходится сомневаться, что Каганат впоследствии вновь совершил нападение на Русь и в той или иной мере «подавил» христианство в Киеве (достоверно известно, например, что в 932 году Каганат заставил отказаться от христианства алан). Это привело и к возобновлению атак Руси на христианскую Византию.
Давно уже уяснено, скажем, что поход Руси на Константинополь, совершившийся через восемь десятилетий, в 941 году, был «выступлением… направленным хазарами» и даже был непосредственно «организован с ведома и при сочувствии хазар»,[349] хотя избранное М. И. Артамоновым слово «сочувствие» слишком «мягкое» определение. Вернее высказался об этом походе другой историк, Ю. Д. Бруцкус, отметив, что он был совершен «по наущению хазарского царя».[350] При этом важно иметь в виду, что сей историк всячески «идеализировал» Каганат, без каких‑либо доказательств утверждая, что последний создал немало «культурных ценностей» (с. 3) и подготовил‑де «к государственной жизни те южные области, из которых в Х веке русские дружины сколотили (!) Киевское великое княжество» (с. 19).
Ю. Д. Бруцкус только сетует, что «внутренние связи этого пестрого государства (Каганата. – В.К. ), в котором насчитывалось 25 подчиненных народов,[351] были очень слабы вследствие немногочисленности основной культурной народности, окруженной варварскими племенами» (с. 15).
Тот факт, что в походе 941 года (предпринятом – согласно его собственному слову – «по наущению» этой самой «культурной народности») византийских христиан, как сообщает «Повесть временных лет», «одних распинали, в других же, расстанавливая как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов», Ю. Д. Бруцкуса почему‑то не смущает…
Но решительно не соглашаясь с «оценками», которые дает этот историк Хазарскому каганату, следует признать верность целого ряда рассуждений, содержащихся в его работе. Так, он вполне обоснованно говорит о «долголетней борьбе между хазарами и русскими, тянувшейся в течение целого столетия от взятия Киева Аскольдом около 830 года до разрушения Белой Вежи (Саркела) Святославом в 963 году… эта борьба составляет основной фон (точнее – ход. – В.К. ) всей начальной истории Киевской Руси» (с. 18); даже «в сороковых и пятидесятых годах Х века хазарское царство еще было очень сильно, простиралось от Оки и Волги до Кавказского хребта и Крымского побережья и успешно выдерживало натиск… славяно‑руссов» (с. 30).
И прямым отражением, доказывает Ю. Д. Бруцкус, «упорной борьбы, которая велась с переменным счастьем между варяго‑руссами и иудео‑хазарами в южных степях, являются… известные былины о борьбе Ильи Муромца с Жидовином‑богатырем, пришедшим из земли Жидовской в «степи Цецарские» под «горою Сорочинскою»… Рассказ хазарского еврея о расправе детей Израиля над русскими дружинниками в земле Цесарской (византийской) у крепости Шуршунской (то есть Херсонесской. – В.К. ) может объяснить нам и былинные названия «степей Цецарских» и «горы Сорочинской», где Жидовин напал на Добрыню Никитича» (с. 44).
Это узкое приурочивание былины к сражениям в Крыму на рубеже 930–940‑х годов не очень убедительно, ибо эпос «отражает» скорее целую эпоху, нежели отдельные события. Но так или иначе в этой былине открыто и недвусмысленно запечатлена борьба Руси с Хазарским каганатом.
До самого последнего времени былины, как правило, изучались не в качестве исторического источника в подлинном смысле этого слова; они представали в работах, затрагивающих проблему «историзма» былин, главным образом или даже только как своего рода поэтический «комментарий» к сведениям летописи, – хотя едва ли не большинство серьезных исследователей русского эпоса пришло к выводу, что былины создавались раньше , чем летопись, и, следовательно, их надо изучать как самостоятельный и, в частности, более древний исторический источник.
Нельзя не сослаться здесь на недавнюю работу историка‑источниковеда, в которой сообщается, что «последние годы отмечены особым интересом к новой отрасли знания, условно названной устной историей (oral history)… В 70‑е годы во многих странах произошла институционализация (проще будет сказать – узаконение. – В.К. ) устной истории в качестве самостоятельной ветви исторической науки… Устная история… и писаная история… – две последовательные стадии развития исторических знаний… Устная история в форме эпоса, сказаний, легенд, генеалогий явилась самой ранней формой исторического сознания… Основной формой устной исторической традиции на Руси, как известно, являлись былины»[352] и т. д.
Однако, повторю, до сего времени былины изучаются, в сущности, вовсе не как наиболее ранний и потому, в частности, вполне «самостоятельный» исторический источник, а как некое «приложение» к. летописям; в былинах обычно стремятся «отыскать» то, о чем сообщает более поздний источник – «Повесть временных лет». И для таких «находок» оказывается, например, вполне достаточным совпадение имен былинных и летописных персонажей (как будто одно и то же имя не могло носить множество людей, живших в самые разные времена!). Остается надеяться, что былины начнут, наконец, изучать как более ранний, нежели летописи, и совершенно самостоятельный источник.
И именно с этой точки зрения обратимся к былине об Илье Муромце и Жидовине.
Очень характерно, что Ю. Д. Бруцкус, упоминая об изображенном в былине поражении Добрыни, умалчивает о последующей, воспетой в этой самой былине победе Ильи Муромца над Жидовином. Но прежде чем говорить о былине как таковой, нельзя не отметить, что это поистине гениальное произведение, записанное еще в 1840‑х годах в Архангельской губернии, подверглось после 1917 года своего рода изгнанию: несмотря на то, что различные сборники былин издавались в 1930–1950‑х годах десятки раз, впервые в послереволюционное время это творение появилось в печати только в 1958 году, в составленной А. М. Астаховой научной антологии «Илья Муромец» (здесь было бы просто неприлично «опустить» эту былину), изданной малым, десятитысячным тиражом.
Прямо‑таки замечательно, что видный исследователь народного творчества Н. П. Андреев (1892–1942), издавая в 1938 году антологию «Русский фольклор», не мог вообще отказаться от публикации этой прекраснейшей былины, но, не имея возможности напечатать ее целиком, представил читателю такие ее фрагменты, где нет речи о Жидовине.[353] И только в совсем недавнее время В. И. Калугин сумел опубликовать это драгоценное звено русского эпоса пристойным тиражом 300 тыс. экземпляров в составленной им антологии.[354]
В былине речь идет о том, как
Под славным городом под Киевом,
На тех на степях на Цицарских
Стояла застава богатырская…
Один из «братцев» этой заставы,
Добрыня Никитич езди ко синю морю…
В чистом поле увидел ископоть[355] великую,
Ископоть велика – полпечи…
…Из этой земли из Жидовския
Проехал Жидовин могуч богатырь…
И Добрыне поручают настичь и победить Жидовина (который, понятно, воплощает в себе всю мощь Хазарского каганата). Но когда этот «могуч богатырь» начал битву с Добрыней,
Сыра мать‑земля всколебалася,
Из озер вода выливалыся,
Под Добрыней конь на коленцы пал.
Добрыня Никитич млад
Господу Богу возмолится
И Мати Пресвятой Богородице:
– Унеси, Господи, от ахвальщика, –
Под Добрыней конь посправился,
Уехал на заставу богатырскую…
И теперь уже
Говорит Илья Муромец:
– Больше некем аменитися,
Видно ехать атаману самому.
Начинается тяжкое сражение; русский эпос нисколько не преуменьшает силу и опасность врага:
Бились, дрались день до вечера,
С вечера бьются до полуночи,
Со полуночи бьются до бела света.
Махнет Илейко ручкой правою, –
Поскользит у Илейка ножка левая,
Пал Илья на сыру землю:
Сел нахвальщина на белы груди,
Вынимал чинжалище булатное,
Хочет вспороть груди белыя,
Хочет закрыть очи ясныя,
По плеч отсечь буйну голову…
Лежит Илья под богатырем,
Говорит Илья таково слово:
– Да не ладно у святых отцев написано,
Не ладно у апостолов удумано,
Написано было у святых отцев,
Удумано было у апостолов:
«Не бывать Илье в чистом поле убитому»,
А теперь Илья под богатырем! –
Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:
Махнет нахвальщину в белы груди,
Вышибал выше дерева жарового, [356]
Пал нахвальщина на сыру землю,
В сыру землю ушел до‑пояс.
Вскочил Илья на резвы ноги
Сел нахвальщине на белы груди…
По плеч отсек буйну голову…
Здесь невольно вспоминается древнегреческий миф об Антее, который обретал неисчерпаемую силу, соприкасаясь со своей матерью Геей – то есть землей. Но образ‑символ русского эпоса не только сложился, конечно же, независимо от древнегреческого, но и имеет совершенно иной смысл. Ведь связь Антея с землей предстает, в сущности, как своего рода «слабость»; достаточно оторвать его от земли, и он побежден. Между тем в русской былине так или иначе воплощено осознание нераздельной связи Ильи с родной «сырой землей» – связи, которая противопоставлена «беспочвенности» его врага…
Еще в 1852 году Алексей Хомяков писал, что эта былина (он, согласно тогдашнему словоупотреблению, называл ее «сказкой») «носит на себе признаки глубокой древности в создании, в языке и в характере… Ни разу нет упоминания об татарах, но зато ясная память о козарах, и богатырь из земли Козарской, названной справедливо землею Жидовскою, является соперником русских богатырей; это признак древности неоспоримой… Спокойное величие древнего эпоса дышит во всем рассказе, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных сказках. Сила непобедимая, всегда покорная разуму и долгу, сила благодетельная, полная Веры в помощь Божию, чуждая страстей и – неразрывными узами связанная с тою землею, из которой возникла».[357]
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!