Простак. Значит, истина - меньше всего. 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 15Следующая ⇒

Этот ход к технике опять наглядно через отталкивание связывает Бахтина с классической традицией риторики: создание реторике техне - момент в истории, когда формировались имманентно общие всем места суждений (кстати, стоит обратить внимание на внутреннюю форму слова суждение = социально-оцененное мнение, признанное всеми). В лета классической традиции "не должно сметь свои суждения иметь", это закон имманентно-смыслового выстраивания текста, где фактически меня нет, как выражается Бахтин, и это-то меня нет" и доминирует во всей, по определению Аверинцева, "риторической традиции", меня не должно быть по нормам этой традиции. Другое дело, что "я" противозаконно появляюсь во всяком участием мышлении, причащая себя внутренне к этим смыслам, которые и сами подвластны, например, высшему нравственному закону в христианстве. Вопрос в том, в какой момент это мое самозваное причастие может воспользоваться имманентным законом познавательной сферы в своих уже противозаконных интересах. В какой исторический момент познание теоретическое (т.е. созерцание) превращается в познание, безответственно (произвольно) смешивающее индивидуальный акт с той или иной содержательной сферой, принуждая ее к противозаконно-негармоническому саморазвитию (идея прогресса).

Превращение мудрого созерцания в информационное накопление - конец долгого пути от реторике техне, техники самозащиты человека в кризисной ситуации (с помощью общих мест) к технике как таковой, уже оторванной от всякой живой человеческой речи, связанной в лучшем случае с коммуникацией, а в худшем - с готовой информационной системой, которая, конечно, с трудом подконтрольна любой ответственности.

Техника оторвала почти человека от главного - от другого человека, и в этот смысле, если воспользоваться идеей Кутырева, мы уже постепенно не люди, все менее и менее люди в традиционном качестве. Из этого правда не стоит сразу делать вывод, что мы хуже. Мы радикально другие (становимся другими), потому что все менее и менее нуждаемся в реальном другом, мы поглощаемся

информационной риторикой, вымороченным вариантом риторики познания.

Поскольку отвлеченно-теоретический самозаконный мир, принципиально чуждый живой единственной историчности, остается в своих границах, его автономия оправдана и ненарушима, оправданы и такие философские дисциплины, как логика, теория познания, психология познания, философская биология, которые пытаются вскрыть, теоретически же, т.е. отвлеченно-познавательным образом, структуру теоретически познаваемого мира и его принципы. Но мир как предмет теоретического познания стремится выдать себя за весь мир в его целом, не только за отвлеченно-единичное, но и конкретно-единичное бытие в его возможном целом, т.е. теоретическое познание пытается построить первую философию (prima philosophia) или в виде гносеологии, или [2нрзб] (биологических, физических и иных разновидностей). Было бы совершенно несправедливо думать, что это преобладающая тенденция в истории философии, - это специфическая особенность нового времени, можно сказать только XIX и XX вв. (87)

Набор дисциплин, работающих в своих границах, всегда работал в границах риторики как нормативной дисциплины о речевом существовании, т.е. в границах конкретного речевого общения, в пределах подготовки к нему и оценки его. С крахом же риторики в начале того самого XIX века, о котором говорит Бахтин, вышли из своих границ и эти дисциплины, конечно, с претензией на весь мир в его целом (Гегель и др.). Замкнутый теоретический мир терпим и оправдан как раз в своих границах, но когда он выдается за весь мир или за лучший мир, терпеть и оправдываться приходится уже нам, живущим в своем мире, потому что теория накладывает на нашу жизнь свои вроде бы вечные и всеобщие законы. Становится очевидным действительное отношение

Бахтина к философии: все перечисленные здесь философские направления в том или ином виде подверглись критике Бахтина или круга Бахтина в 20-е годы. Тезис же об участком мышлении всех великих систем философии в творчестве мыслителя никогда не будет раскрыт. Исключение сделается лишь для уж очень наглядно участного марксизма, чем и докажется антитезис.

Участное мышление преобладает во всех великих системах философии, осознанно и отчетливо (особенно в средние века) или бессознательно и маскированно (в системах XIX и XX вв.). Наблюдается своеобразное улегчение самого термина "бытие", "действительность". Классический кантовский пример против онтологического доказательства [?], что сто талеров действительных не равны ста талерам только мыслимым, перестал быть убедительным; действительно, исторически единожды наличное в определенной мною единственным образом действительности несравненно тяжелее, но взвешенное на теоретических весах, хотя бы и с прибавлением теоретического констатирования его эмпирической наличности, в отвлечении от его исторически ценностной единственности, едва ли окажется тяжелее только мыслимого. Единственное исторически действительное бытие больше и тяжелее единого бытия теоретической науки, но эту разницу в весе, очевидную для живого переживающего сознания, нельзя определить в теоретических категориях. (87)

Описанное улегчение термина "бытие" происходит во всех великих системах, пример Канта никогда не был убедителен для философов, так же легко манипулирующих ста только мысленными талерами, как и ста талерами (чужими обыкновенно) настоящими.

Отвлеченное от акта-поступка смысловое содержание можно сложить в некое [1нрзб] и единое бытие, но, конечно, это не единственное бытие, в котором мы живем и умираем, в котором протекает наш ответственный поступок, оно принципиально чуждо живой историчности. В мир построений теоретического сознания в отвлечении от ответственно-индивидуального исторического акта я не могу включить себя действительного и свою жизнь как момент его, что необходимо, если это - весь мир, все бытие (в принципе, в задании все, т.е. систематически, причем сама система теоретического бытия, конечно, может оставаться открытой). Мы оказались бы там определенными, предопределенными, прошлыми [?] и завершенными, существенно не живущими, мы отбросили бы себя из жизни, как ответственного рискованного открытого становления-поступка, в индифферентное, принципиально готовое и завершенное теоретическое бытие (не завершенное и не заданное лишь в процессе познания, но заданное именно - как данное). Ясно, что это можно сделать лишь при условии отвлечения от абсолютно произвольного (ответственно произвольного), абсолютно нового, творимого, предстоящего в поступке, т.е. от того именно, чем жив поступок. Никакая практическая ориентация моей жизни в теоретическом мире невозможна, в нем нельзя жить, ответственно поступать, в нем я не нужен, в нем меня принципиально нет. Теоретический мир получен в принципиальном отвлечении от факта моего единственного бытия и нравственного смысла этого факта, "как если бы меня не было", и это понятие бытия, для которого безразличен центральный для меня факт моей единственной действительной приобщенности к бытию (и я есмь) и принципиально не может ничего

прибавить и убавить в нем, в своем смысле и значении оставаясь равным себе и тождественным, есть я или меня нет, не может определить мою жизнь как ответственное поступление, не может дать никаких критериев для жизни практики, жизни поступка, не в нем я живу, если бы оно было единственным, меня бы не было. (87-88)

Теория, система, закрытость, внутриграничность - мертвая вода, одинаково характерная как для науки, так и для искусства. Эти структуры ценностей безусловно необходимы, но не достаточны, они - материал жизни поступка. Смерть может быть составляющей жизни, но жизнь не может вписаться в смерть, меня там нет, даже если насильно меня туда вставить то ли в качестве героя литературного произведения, то ли в качестве теоретического субъекта. Смерть другого происходит в теории или в искусстве в их систематичности или эстетической завершенности, но в поступке другой, как и я, жив и завершаем лишь относительно. Сама смерть не завершает человека этически, а только эстетически и познавательно. Бахтин же еще и принципиально построил свою жизнь так, чтобы никто и после его смерти даже относительно не завершил ее. Свою главную "доктрину" он оставил настолько открыто незавершенной, что даже не назвал ее, боясь поименования как слишком завершающего акта.

В связи с только что изложенным было бы странно не высказать отношения к своей же попытке теоретического завершения наследия Бахтина. Суть дела заключается в том, что Бахтин не пытается ни закрыть, ни возродить старую риторическую традицию, а, подключаясь к ней диалогически, открывает новую. Да, слышим мы Бахтина, риторика - это способ действовать речью, это главное согласие, но способ этот должен быть другим и риторика эта должна быть иной. Задача: не просто отвергнуть ограниченность старой риторики, но существенно разограничить ее, вывести на самые границы всех культурных сфер (этика, эстетика, познание), которые раньше были замкнуты в

риторику, а теперь диалогически граничат с ней.

Конечно, менее всего отсюда следует правота какого бы то ни было релятивизма, отрицающего автономность истины и пытающегося сделать ее чем-то относительным и обусловленным" чуждым ей жизненно-практическим или иным моментом именно в ее истинности. При нашем взгляде автономность истины, ее методическая чистота и самоопределяемость совершенно сохраняются; именно при условии своей чистоты она и может быть ответственно причастна бытию-событию, относительная изнутри самой себя истина не нужна жизни-событию. Значимость истины себе довлеет, абсолютна и вечна, и ответственный поступок познания учитывает эту особенность ее, это ее существо. Значимость того или иного теоретического положения совершенно не зависит от того, познано оно кем-нибудь или не познано. Законы Ньютона были в себе значимы и до открытия их Ньютоном, и не это открытие сделало их впервые значимыми, но не было этих истин как познанных, приобщенных единственному бытию-событию моментов, и это существенно важно, в этом смысл поступка, их познающего. Грубо неправильным было бы представление, что эти вечные в себе истины существовали раньше, до их открытия Ньютоном, так, как Америка существовала до ее открытия Колумбом; вечность истины не может быть противопоставлена нашей временности - как бесконечная длительность, для которой все наше время является моментом, отрезком. (88-89)

_________
¹² В цитируемом издании здесь стоит запятая, но явно это или опечатка или описка в оригинале.

Выпад против релятивизма понятен, так как релятивизм связан с эклектикой культурных сфер, их неразграничением. У Бахтина все становится на свои места. Не вполне ясна оппозиция неоткрытого закона Ньютона и не открытой еще Америки. Ведь и закон Ньютона был и действовал до его открытия, и Америка была и так или иначе влияла на нас до ее открытия... Может быть, какой-то дефект рукописи...

Временность действительной историчности бытия есть лишь момент абстрактно познанной историчности; абстрактный момент вневременной значимости истины может быть противопоставлен абстрактному же моменту временности предмета исторического познания, но все это противопоставление не выходит из границ теоретического мира и только в нем имеет смысл и значимость. Но временная значимость всего теоретического мира истины целиком вмещается в действительную историчность бытия-события. Конечно, вмещается не временно или пространственно (все это суть абстрактные моменты), но как обогащающий его момент. Только бытие познания в отвлеченно-научных категориях принципиально чуждо теоретически же отвлеченно-познанному смыслу, действительный акт познания не изнутри его отвлеченно-теоретического продукта (т.е. изнутри общезначимого суждения), но как ответственный поступок приобщает всякую вневременную значимость единственному бытию-событию. Однако обычное противопоставление вечной истины и нашей дурной временности имеет не теоретический смысл; это положение включает в себя некоторый ценностный привкус и получает эмоционально-волевой характер:

вот вечная истина (и это хорошо) - вот наша преходящая дурная временная жизнь (и это плохо). Но здесь мы имеем случай участного мышления, стремящегося преодолеть свою данность ради

заданности, выдержанного в покаянном тоне; но это участное мышление протекает именно в нами утверждаемой архитектонике бытия-события. Такова концепция Платона. (89)

C.С.Аверинцев трактует этот абзац, транскрибируя его по Платону, на мой взгляд, несколько произвольно: "Бахтин хочет сказать - с полным основанием, - что учение Платона, противопоставляющее незыблемость "истинно-сущего и зыбкость мнимо-сущего, меона, имеет целью вовсе не простую констатацию различия онтологических уровней, но ориентацию человека по отношению к этим уровням: от человека ожидается активный выбор, т.е. по-бахтински, "поступок", - он должен бежать от мнимости и устремляться к истине" (159).

Активный выбор производится не между истиной и мнимостью (по-бахтински, разумеется, а не по-платонски), а между тьмой разных истин, дороже которых, правда, не обман, а оживляющий, актуализирующий истину речевой поступок. Приведенная трактовка характерна для Аверинцева, абсолютизирующего и завершающего риторику как риторику познания, что, впрочем, не может приуменьшить его колоссальных заслуг, связанных с четким выделением этапа риторического рационализма¹³.

Вполне возможно трактовать конец бахтинского периода как критику Платона за теоретическую невыдержанность (ценностный привкус и эмоционально-волевой характер), но в целом этот абзац еще слишком черновик для какой-либо хоть относительно завершенной трактовки. Начало же следующего абзаца скорее подтверждает критическую направленность Бахтина по отношению к Платону.

Еще более грубым теоретизмом является попытка включить мир теоретического познания в единое

_______
¹³ См.: С.С.Аверинцев. Риторика и истоки европейской литературной традиции. - М., 1996. Книга - результат четвертъвековой работы автора в этом направлении, работы, как мне кажется, еще очень мало оцененной.

бытие как бытие психическое. Психическое бытие - абстрактный продукт теоретического мышления, и менее всего допустимо мыслить акт-поступок живого мышления как психический процесс и затем приобщение его теоретическому бытию со всем его содержимым. Психическое бытие такой же отвлеченный продукт, как и трансцендентная значимость. Здесь мы совершаем уже чисто теоретически весомую нелепость: большой теоретический мир (мир как предмет совокупности наук всего теоретического познания) мы делаем моментом маленького теоретического мира (психического бытия как предмета психологического познания). Поскольку психология, оставаясь в своих границах, знает познание только как психический процесс и переводит на язык психического бытия и содержательно-смысловой момент познавательного акта, и индивидуальную ответственность его свершения-поступка, она права, поскольку она претендует быть философским познанием и выдает свою психологическую транскрипцию за действительно единственное бытие, не допуская рядом с собой столь же правомерную трансцендентно-логическую транскрипцию, она совершает грубую, и чисто теоретически, и философско-практически ошибку. (89-90)

Претензии психологии, отпочковавшейся в ХIX в. от риторики, ясны¹⁴, понятна и критика малой теоретичности психологии, оторвавшейся от слова, ушедшей или в субъективизм изолированного внутреннего сознания или в объективизм поведенческих, чисто внешних реакций. Эта критика психологии станет перманентной

______________
¹⁴ См.: И.В.Пешков. О(т)речение мысли // Л.С.Выготский. Мышление и речь. Риторический комментарий. - М., 1996.

для Бахтина 20-х годов¹⁵.

Интереснее для интерпретации концовка периода, констатирующая терминологическую оппозицию теоретически/философско-проктически. Последний амбивалентный термин, видимо относится к поискам самоидентификации и снова ведет к тому же: практической философией во все времена была риторика.

Менее всего в жизни-поступке я имею дело с психическим бытием (за исключением того случая, когда я поступаю как теоретик-психолог). Можно помыслить, но отнюдь не совершить попытку, ответственно и продуктивно поступая в математике, скажем работая над какой-нибудь теоремой, оперировать с математическим понятием как с психическим бытием; работа поступка, конечно, не осуществится: поступок движется и живет не в психическом мире. Когда я работаю над теоремой, я направлен на ее смысл, который я ответственно приобщаю к познанному бытию (действительная цель науки), и ровно ничего не знаю и не должен знать о возможной психической транскрипции этого моего действительного ответственного поступка, хотя эта транскрипция для психолога с точки зрения его целей является [1нрзб] правильной. (90)

Некая "психика", отъятая от процесса подготовки (обдумывания, вынашивания) и осуществления речи (поступок), как показывает Бахтин, есть самая абстрактная абстракция.

Подобным же теоретизмом являются попытки приобщить теоретическое познание единственной жизни, помысленной в биологических категориях, экономических и других, т.е. все попытки прагматизма

____________
¹⁵ См. книги, входящие в Тетралогию и вышедшие в серии Бахтин под маской: В.Н.Волошинов. Фрейдизм, Мapксизм и философии языка.

во всех его видах. Всюду здесь одна теория делается моментом другой теории, а не моментом действительного бытия-события. Нужно приобщить теорию не теоретическим построениям и помысленной [?] жизни, а действительно свершающемуся нравственному событию-бытию - практическому разуму, и это ответственно делается каждым познающим, поскольку он принимает ответственность за каждый целокупный акт своего познания, т.е. поскольку познавательный акт как мой поступок включается со всем своим содержанием в единство моей ответственности, в котором и которым я действительно живу-свершаю. Все попытки изнутри теоретического мира пробиться в действительное бытие-событие безнадежны; нельзя разомкнуть теоретически познанный мир изнутри самого познания до действительного единственного мира. Но из акта-поступка, а не из его теоретической транскрипции есть выход в его смысловое содержание, которое целиком приемлется и включается изнутри этого поступка, ибо поступок действительно свершается в бытии. (90-91)

Риторика поступка не отрицает риторику познания, а только раз(о)граничивает их. Причем конкретная весомая ширина границ поступка может включать в себя любые замкнутые теоретико-познавательные области, размыкать их на свою ответственность, в то время как теории в любом их наиболее практическом изводе могут лишь замыкать на себя и в себе транскрипцию поступка (сам поступок, конечно, им недоступен).

Мир как содержание научного мышления есть своеобразный мир, автономный, но не отъединенный, а через ответственное сознание в действительном акте-поступке включенный в единое и единственное событие бытия. Но это единственное бытие-событие

уже не мыслится, а есть, действительно и безысходно свершается через меня и других, между прочим, и в акте моего поступка-познавания, оно переживается, утверждается эмоционально-волевым образом, и в этом целостном переживании-утверждении познавание есть лишь момент. Единственную единственность нельзя помыслить, но лишь участно пережить. Весь теоретический разум только момент практического разума, т.е. разума нравственной ориентации единственного субъекта в событии единственного бытия. В категориях теоретического безучастного сознания это бытие неопределимо, но лишь в категориях действительного причащения, т.е. поступка, в категориях участно-действенного переживания конкретной единственности мира. (91)

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!