Об основных грамматических категориях внутри категории имен существительных

Семантический строй категории имени существительного глубоко отпе­чатлевается и в основных грамматических формах имени существительно­го—в формах рода, числа и падежа. Теми же формами располагает и имя прилагательное. Но там смысл их отличен, почти диаметрально противополо­жен. В именах прилагательных эти формы целиком синтаксичны. В именах прилагательных — это формы грамматического отношения имени прилага­тельного к определяемому слову, формы согласования с ним. В имени суще­ствительном синтаксические функции этих форм осложнены оттенками лекси­ческих значений. Даже падежи имени существительного являются в большин­стве случаев не формами простого отношения, а формами соотношения. Зависимость падежа от глагола или другого имени моти­вирована двусторонне — не только формой и значением управляющего слова, но и формой и значением самого падежа.

У имен существительных система склонения органически связана с кате­гориями рода и числа. Взгляд на существительные только как на слова скло­няемые механистичен. В этом случае формы и значения падежных изменений отвлекаются от системы связанных с ними значений числа и рода. Между тем выражение рода имени существительного спаяно с типом склонения един­ственного числа у всех слов, кроме некоторых обозначений лиц мужского по­ла (на -а) и кроме слов среднего рода (в косвенных падежах). Например, окон­чание -у в родительном падеже единственного числа является знаком мужского рода (квасу, табаку, взгляду, виду и т. п.). Формы числа независи­мо от падежных форм вообще не имеют никаких добавочных средств выраже­ния. Ведь даже суффикс -ин, обозначающий единичное лицо, связан не только с единственным числом, но и с определенным склонением одушевленных имен существительных мужского рода (ср.: крестьянин, -а и т.д., мн. ч.: крестьяне, крестьян и т. д.). Эта структурная спаянность грамматических эле­ментов ярко отражается не только в формах склонения, но и в формах сло­вообразования существительных. Большая часть суффиксов имен существи­тельных потенциально включает в себя указания и на тип склонения, и на категорию рода, и даже на категорию числа. Например, суффикс -ин(ы), упо­требляющийся для обозначения событий рождения, наречения имени и свя­занных с ними бытовых обрядов и действий, влечет за собой сопутствующие указания на тип склонения (род. п. мн. ч. с нулевым окончанием) и на формы множественного числа. Суффикс -иц(а) образует существительное женского рода, изменяющееся по типу женского склонения на -а.

Таким образом, так называемые «формы словоизменения» вплетены или вклинены в систему словообразовательных категорий имени существительно­го, как бы химически слиты с ними*. В этом отношении снова намечается резкая грань между именами существительными и именами прилагательны­ми. В именах прилагательных функции рода, падежа и числа тоже слиты в одном окончании. Но суффиксы имен прилагательных, кроме притяжа­тельных -ов, -ин и отчасти -ий, -ья, -ье, не влияют на формы их склонения, хо­тя до некоторой степени предрешают вопрос о возможности или невозможно­сти краткой формы; например, -шн'-, -ск'- (домашний, сельский и т. п.) не допускают образования кратких форм.

* Вот почему при анализе форм словообразования имен существительных целесообразно сочетать с суффиксами и окончания.

58

РОДОВАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

§ 5. Категория рода имен существительных и ее предметно-смысловое содержание

Категорию грамматического рода некоторые ученые не без основания считали и считают «наиболее характерным морфологическим признаком» ¹⁶ имен существительных. Ведь в некоторых группах имен существительных мо­гут отсутствовать внешние признаки других категорий: падежа и числа (ср.: какаду, губоно, пари и т. п.). Между тем отнесение к одному из трех соотноси­тельных классов — мужского, женского или среднего (т. е. ни того, ни дру­гого — ни мужского, ни женского) рода — обязательно для каждого имени существительного в единственном числе.

Все существительные, за исключением тех, которые употребляются толь­ко в формах множественного числа (pluralia tantum), распадаются на три фор­мальных класса, известных под именем грамматических родов: мужской, женский, средний. Эти классы имеют обозначение и выражение в фор­ме номинатива (им. п.), в некотором количестве особых падежных окончаний для каждого из них и в формах суффиксального словообразования.

У подавляющего большинства имен существительных, у тех, которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам представляется немотивирован­ной, бессодержательной. Она кажется пережитком давних эпох, остатком ино­го языкового строя, когда в делении имен на грамматические классы отража­лась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности. Теперь же форма рода у большей части существительных относится к области языковой техники. По крайней мере, таково наше непос­редственное языковое восприятие. В современном русском языке род больше всего определяется по окончаниям. Так, существительные с основой на твердый согласный (кроме ж, ш) и с нулевым окончанием в именительном падеже единственного числа (вроде совет, транспорт, самолет и т. п.) отно­сятся к классу слов мужского рода. Существительные с окончанием -а (-я) и его фонетическими безударными эквивалентами (например: страна, сеялка, работница, земля и т. п.) воспринимаются, за исключением небольшого круга слов, относящихся к лицам мужского пола, как слова женского рода. Суще­ствительные на -о, -е (за исключением единичных слов и разрядов слов, отно­сящихся к лицам и животным, например Резниченко, Гнедко и т. п.) образуют класс слов среднего рода. Наконец, род существительных на мягкий со­гласный и также на -ш, -ж с нулевым окончанием именительного падежа единственного числа (зверь, кость, нож, рожь, шалаш, чушь и т. д.) опреде­ляется (исключая обозначения лиц, в которых родовые различия соответ­ствуют половым различиям) только системой склонения единственного числа: слова с окончаниями, свойственными склонению стол, -а и т. д., входят в класс слов мужского рода, а те слова, которым присущи формы трех кос­венных падежей на -и и творительного на -ью, присоединяются к классу слов женского рода*. Родовые различия в именах существительных, по морфоло­гическому облику похожих на прилагательные (портной, служащий, столовая и т. п.), узнаются по тем же приметам, что и в прилагательных. В современ-

• Список старых бессуффиксных имен существительных мужского рода мягкого склонения см. в «Русской грамматике» А. X. Востокова¹⁷, а перечень таких же слов и мужского и женского рода - в «Практической русской грамматике» Н. И. Греча ¹⁸. Г. Павский намечал такие семан­тические группы слов женского рода на мягкий согласный с нулевой флексией именительного падежа: 1) собирательные слова и отвлеченные, обозначающие качество, состояние и действие — женского рода. Поэтому сюда относятся отглагольные (а также отпричастные) слова на -ль, -нь, -тъ, а также на -знь, -ынь, -ость, -есть, -ель, -овь, -вь, -ядь, -адь; 2) названия лиц женского пола и самок; 3) имена многих рек и областей¹⁹.

59

ном языке производство форм женского рода на мягкий согласный с нулем флексии в именительном падеже ограничено строго определенными грамма­тическими типами (явный — явь; широкий — ширь, нечисть, посещаемость и т. п.). Новые же бессуффиксные слова, оканчивающиеся на -ж, -ш, почти ав­томатически присоединяются к классу слов мужского рода {селъмаш и т. п.). Исключения единичны даже среди сокращенных обозначений.

Роль этих внешних примет особенно ярко выступает в распределении со­кращенных или заимствованных слов по родовым группам. Так, греческие слова среднего рода на -ма (система, схема, тема, догма и т. п.) русским языком (в отдельных случаях — через посредство латинского языка) восприни­маются как формы женского рода. Латинские слова среднего рода на -ум в русском языке становятся словами мужского рода (например: аквариум). Но и здесь — при освоении заимствований — большое значение имеют смысловые аналогии и предметные связи (ср. род чужих названий городов, рек, газет и т. п.). Заимствованные слова могут включаться в родовой класс по смыс­ловым связям с теми или иными русскими словами. Например, криг — с вой­на; ср. «пресловутая блицкриг»; рифма — с стопа, строка (греч. риЗцоа; ср. ритм); виолончель(итал. violoncello, фр. la violoncelle) — с скрипка; кепи — с шап­ка (фр. le kepi; ср. кепка); паштет (die Pastete) — по аналогии с пирог и т.п. Кроме того, родовая квалификация заимствованных слов может зависеть от того родового класса, к которому принадлежит в русском языке слово со значе­нием соответствующего общего понятия {genus). Например, названия иностран­ных газет — женского рода (по роду газета); названия городов, если эти назва­ния не соответствуют морфологическим нормам современного русского языка, зачисляются в класс мужского рода: Туапсе, Баку, Токио и т. п.; названия рек — женского рода и т. п.

Категория рода имен существительных, представляя собой во многих от­ношениях палеонтологическое отложение отживших языковых идеологий*, однако, не является в современном русском языке только техническим шабло­ном «оформления» существительных. Она еще знаменательна ²⁰. Правда, на ос­нове современного языка и современного мышления нельзя непосредственно уяснить, почему слова потолок, сор, мор, сыр. жир, гроб, город, год и т. п.— мужского рода; стена, весна, плесень, плешь — женского рода, а поле, море, со­лнце, время, небо, лето — среднего рода. Самые мотивы распределения слов одного вещного круга (например: море, озеро, река, ручей, звезда, луна, солнце, месяц) по разным родам представляются непонятными. Так же неясно, поче­му живот мужского рода, а пузо или брюхо — среднего. Никто из говорящих на современном русском языке не осознает причины, почему из названий де­ревьев вяз, клен, ясень, дуб — мужского рода, а липа, осина, береза, сосна, ива, ветла, черемуха и др.— женского; или почему, например, кроме слова дерево (и растение), нет других русских обозначений деревьев среднего рода.

Один остряк в 20-х годах XIX в. считал непоправимым и непонятным противоречием русского языка то обстоятельство, что в нем слова доброта, надежда и снисходительность относятся к женскому роду, а гнев, сумасше­ ствие и каприз — к мужскому и среднему²¹**.

* Изложение разных теорий о происхождении категории грамматического рода см.: Jesper-sen О. Die Sprache, ihre Natur, Entwicklung und Entstehung. Heidelberg, 1925, Кар. 19, S. 378-381; The Philosophy of Grammar. N.-Y., 1924, p. 166, 266. Ср. также: Trombetli A. Elementi di gloltologia. Bologna, 1923, p. 256-258; Cassirer E. Die Begriffsform im mythischen Denken. Leip­zig, 1922, S. 9. Ср. также замечания о категории рода в работах акад. Н. Я. Марра. Ср. гипотезы по вопросу о древнейших классификациях имен, легших затем в основу типов именного склоне­ния, у Сипу (Сипу A. Etudes pregrammaticales sur le domaine des langues indoeuropeennes et chami-to-seraitiques. P., 1924).

*• Можно думать, что эти остроумные замечания принадлежат юному Лермонтову.

60

Таким образом, внешние, чисто технические критерии родовой классифи­кации как будто играют основную роль в системе имен существительных, не относящихся к лицам и живым существам. Ср.: браслет — браслетка, жи­лет — жилетка; зал — зала (в редких случаях — зало); мотоциклет — мотоци­клетка; санаторий — санатория; соусник — соусница и т. п.

Правда, и в современном русском языке можно заметить некоторую по­следовательность в распределении отдельных групп имен существительных по родовым классам в зависимости от их значения. Так, к категории мужского рода относятся названия месяцев (январь, февраль и т. д.), металлических мо­нет (названия бумажных денег — женского рода: трехрублевка, пятерка, со­тня и т. п.), кустарников, ветров и др. К классу слов женского рода — назва­ния сортов яблок, видов огнестрельного оружия (двустволка, берданка и т. п.). Но и тут мотивы родовой классификации могут быть вскрыты лишь историей языка. Во всяком случае, понятия мужской, женский не вя­жутся с соответствующими разрядами слов, принадлежащих к категории «неодушевленности».

Но рядом с грамматическими представлениями о роде в нас живет и со­знание реальных родовых представлений, зависимых от наших представлений о естественном поле живых существ. «Эти реальные представления влияют на грамматические представления, подчиняя их себе»²².

В современном литературном языке категория рода имен существи­тельных выражается ярче всего в грамматическом противопоставлении назва­ний лиц мужского и женского пола. Выстраивается такая вереница семантиче­ски соотносительных пар, коррелятивных слов, в которых женский род обозначается или одним окончанием, выполняющим функцию родовой фор­манты, или производящим суффиксом и окончанием: кум — кума; раб — раба; чудак — чудачка; супруг — супруга; гость — гостья; сват — сватья — сваха; игумен — игуменья; болтун — болтунья; колдун — колдунья; мастер — масте­рица; граф — графиня; господин — госпожа; плут — плутовка; черт — чертов­ка; герой — героиня, комсомолец — комсомолка; ударник —ударница; контор­щик — конторщица; свекор — свекровь; старик — старуха; старикашка — ста­рушонка; внук — внучка ('устар. внука); кассир — кассирша; милиционер — мили-ционерша; опекун — опекунша; великан — великанша; студент — студентка; курсант — курсантка; коммунист — коммунистка; крестьянин — крестьянка; учитель — учительница; купец — купчиха; ткач — ткачиха; портной — портни­ха и т. п. Ср. поп — попадья (с греч.). Ср. у Чернышевского в романе «Что де­лать?»: «...больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой». Менее последовательно соответствие категории рода полу живого существа выступает в обозначениях животных: волк — волчица; осел —ослица; тигр— тигрица; лев — львица; медведь — медведица; орел — орлица; заяц — зайчиха; павлин — пава; кот — кошка; голубь — голубка; гусь — гусыня; индюк — индюш­ка и т. п. Но ср.: крыса, мышь, собака, лошадь, жук, муха, щука, окунь, карась и т, п. Любопытно, что при родополовои дифференциации имена лиц женско­го пола и самок животных являются производными от соотносительных су­ществительных мужского рода.

Было бы односторонне и ошибочно находить в современной категории рода лишь отражение реальных половых различий живых существ. Показа­тельны грамматические приемы распределения по родам заимствованных не­склоняемых существительных, имеющих нарицательное значение. Все нескло­няемые существительные, обозначающие неодушевленные предметы, относят­ся к среднему роду (кабаре, манто, кино, коммюнике, рагу, амплуа, жюри, бра и т. п.), кроме слова кофе, которое употребляется в мужском роде ('пью креп­ кий кофе). Существительные, обозначающие лиц женского пола, относятся к женскому роду (леди, мистрис, мисс, мадам и т. п.); заимствованные нескло-

-6L

няемые названия животных употребляются в женском роде лишь в том слу­чае, если они подчеркнуто указывают на самок, например: шимпанзе кормила детеныша. Вообще же все несклоняемые существительные, обозначающие живых существ, относятся к мужскому роду независимо от пола (например: какаду, шимпанзе, гну и т. п.).

Легко заметить, что и в чисто русских словах, являющихся названиями лиц, т. е. людей, формой мужского рода подчеркивается не столько идея п о -л а, сколько общее представление о лице, отнесение к классу или разряду лю­дей, обозначение социальной роли человека. Например, для общего логиче­ского обозначения понятия о людях, принадлежащих к классу крестьян, мы воспользуется словом мужского рода крестьянин, отнюдь не подразумевая при этом мужчин, а имея в виду лиц обоего пола. Этот смысл очень ощутите­лен в таких выражениях, как Дом крестьянина, газета «Вузовец», работники просвещения и т. п. Идея пола остро выдвигается лишь в тех обозначениях лиц мужского пола, в которых половой признак подчеркнут дополнительно лексическим значением основы, например: евнух, усач, двоеженец, родитель и т. п.; ср.: роженица, кормилица и другие подобные. Однако в обозначениях лиц, в названиях человека (а не в характеристиках его) невозможны формы женского рода применительно к мужчинам в отличие от названий животных (куница, белка, лисица, лягушка, змея и т. п.). Все это говорит о том, что в ка­тегории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола (ср. человек и отсутствие формы человечица). В именах существительных, являющихся именами женщин, идея пола ощущается резче и определеннее. Но за пре­делами категории лица с родовыми классами сочетаются другие оттенки значений, не имеющие ничего общего или имеющие мало общего с идеей пола.

Таким образом, грамматическая форма рода может быть источником тонких семантических эффектов.

Даже в словах, обозначающих не живые существа, а вещи и отвлеченные понятия, с родовыми различиями связаны потенциальные смысловые оттенки. Речь идет не о семантических различиях между словами разного рода, имею­щих общую основу (вроде метод и метода, манер и манера, карьер и карьера и т. д.). Суть в том, что категория рода и теперь оказывает влияние на семан­тическую судьбу слова. Прежде всего при отнесении или применении слова к лицу, при персонализации имени остро сказывается несоответствие рода и пола. Например, при наречении имени ребенку официальное (т. е. не фа­мильярно-домашнее) женское имя или выбирается среди слов женского рода, или строится по их образцу. Женщина, нормально, не бывает ни Миром Сидо- ровичем, ни Маем Дунаевичем (ср. новые мужские имена: Владилен, Коммунар, Краснослов, Любомир, Пурпур и т. п.; женские: Октябрина, Декрета, Заря, Ис­кра, Коммунара, Нинель, Эра, Лада и т. п.)²³.

Но, понятно, при экспрессивном преобразовании слова, при превращении его в ласкательное имя «детеныша» половые представления нейтрализуются. Тут возможны и употребительны уменьшительно-ласкательные формы мужского рода и в отношении лиц женского пола: Верунчик, Дуст и т. п.

Проф. А. В. Миртов правильно заметил: «Если грамматический род не отождествлять с полом, то придется признать, что и в названиях неодуше­вленных предметов грамматический род — не просто формальный пережиток, а в основном явление живое и семантически не погасшее. Сила семантических моментов значительно сказывается в многочисленных случаях возникновения колебаний в роде (возникновение родовых дубликатов слов) и в способах грамматикализации слов, заимствуемых из других языков» (Тезисы к диссер­тации «Категория грамматического рода в русском языке»).

62

В связи с этим следует вспомнить слова А. А. Потебни: «О том, имеет ли род смысл, можно судить лишь по тем случаям, где мысли дана возможность на нем сосредоточиться, т. е. по произведениям поэтическим»²⁴.

Смысловые оттенки, потенциально заложенные в формах грамматического рода, ярко выступают при образном употреблении слова. Тут, конечно, играет особенно большую роль принцип олицетворения, метафорической персонализации. Так, в из­вестном стихотворении Гейне «Die Lotosblume» месяц — der Mond — изображается лю­бовником, который пробуждает возлюбленную — die Lotosblume — своим лучом*. Ло­тос — die Blunte — стыдливая, кроткая девушка, дрожащая, краснеющая, льющая слезы. Понятно, что при буквальном переводе на русский язык этот строй образов не может сохраниться, так как слова цветок и лотос мужского рода и, следовательно, не могут символизировать женственное начало.

Sie bliiht und gluht und leuchtet, Und starret stumm in die Hoh', Sie duftet und weinet und zittert Vor Liebe und Liebesweh.

Поэтому М. Михайлов в своем переводе этого стихотворения изменяет весь строй образов, рисуя любовное томление лотоса по луне:

И лишь только выплывает                       На листах душистых блещет

В небо кроткая луна,                                Чистых слез его роса,

Он головку подымает                               И любовно он трепещет,

Пробуждаяся от сна.                                 Грустно глядя в небеса.

Ср.:                                       Der Mond, er ist ihr Buhle.

Er neckt sie mit seinem Licht Und ihm entschleiert sie freundlich Ihr frommes Blumengesicht.

Для сохранения ситуации и общей семантической атмосферы стихотворения А. Майков вместо лотоса изображает лилию.

Лилия

От солнца лилия пугливо                                И — всем дыханьем, полным цветом

Головкой прячется своей.                                К нему запросится она...

Все ночи ждет, все ждет тоскливо —           Глядит, горит, томится, блещет,

Взошел бы месяц поскорей.                            И, все раскрывши лепестки,

Ах, этот месяц тихим светом                          Благоухает и трепещет

Ее пробудит ото сна,                                        От упоенья и тоски ^2S.

Еще более показательны смысловые вариации, обусловленные родовыми разли­чиями тех слов, которыми передавалось немецкое ein Fichtenbaum в разных переводах стихотворения Гейне «Ein Fichtenbaum steht einsam» («Lyrisches Intermezzo», XXXIII). У Ф. И. Тютчева говорится о кедре:

На севере мрачном, на дикой скале,

Кедр одинокий под снегом белеет,

И сладко заснул он в инистой мгле.

И сон его буря лелеет.

Про юную пальму снится ему,

Что в краю отдаленном Востока

Под мирной лазурью, на светлом холму

Стоит и растет одиноко²⁶.

Пример заимствован из лекций проф. С. К. Булича по синтаксису русского языка.

«3

У Лермонтова — под влиянием женского рода слова сосна — решительно меняет­ся вся семантика стихотворения:

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой —

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Л. В. Щерба замечает по этому поводу: «Мужской род (Fichtenbaum, а не Fich-te) — не случаен, и в своем противоположении женскому роду — Palme — он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом «сосны» отнял у образа всю его любовную устремлен­ность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода»*.

Известно, каким превращениям подверглась лафонтеновская басня «Le cigal et la fourmi» в переводе И. А. Крылова «Стрекоза и Муравей», оттого что в русском языке у действующих лиц изменился и род, и пол. Ведь слово муравей в русском языке мужского рода (фр. la fourmi), а в связи с этим кузнечик должен был превратиться в попрыгунью стрекозу**.

Заложенные в форме рода потенциальные смысловые оттенки нередко реализуют­ся и определяют путь метафорического употребления слова. Так, Н. В. Гоголь в «Пе­тербургских записках 1836 г.» писал: «Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи...»; «...Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что де­лается на свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европой, раскланивается с заморским людом».

Д. Н. Свербеев иронически отмечал несоответствие в форме рода между словом Киев и его прозвищем «матерь городов русских»: «Матерь городов русских, как назы­вают часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину»^2?а.

Ср. в сказке Салтыкова-Щедрина «Добродетели и пороки»: «Произросло между ними в ту пору существо среднего рода, ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни да­ма, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: «Лицемерие».

А. С. Шишков приводил любопытный пример толкования категории рода цар­ской цензурой начала XIX в.: «Цензоры во все времена были у нас большею частию худы, то есть не довольно сведущи в словесности. Я помню, давно уже, что один из них не хотел пропустить выражения нагая истина, сказывая, что истина женского ро­да, и потому непристойно ей выходить в свет нагой»²⁸.

* Ср. статью Л. В. Щербы в сборнике «Советское языкознание», вып. 2: «Сосна» Лер­монтова в сравнении с ее немецким прототипом»²⁶".

** Для характеристики тех семантических оттенков, которые связаны в русском языке с ка­тегорией рода, интересны и обратные примеры перевода с русского на иностранные языки. Так, стихи Пушкина из «Пророка»:

Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы

— не могли быть буквально переданы на итальянском языке: итальянское aquila (орел) обозна­чает как самца, так и самку.

Граф Риччи перевел пушкинские стихи об испуганной орлице так:

Spalancaronsi gli occhi, uguali a quei D'aquila che sul nido si spaventi

(т. е. как у «орла, испуганного в своем гнезде»). Он писал Пушкину, что отсутствие в слове aquila (орел) родовых различий побудило его «поставить орла в положение, которое указывало бы на его пол и на причину, по которой он испытывает страх — чувство, вообще говоря, не свойствен­ное гордой и смелой породе этого благородного животного»²⁷.

64

Таким образом, в кругу обозначений лиц, а также при образном олице­творении категория грамматического рода в современном русском языке имеет своей реальной базой представления об естественном поле живых су­ществ, однако и тут с очень существенными ограничениями. В живой языко­вой системе эти представления своеобразно перерабатываются в соответствии с грамматической традицией и с семантическими особенностями слов.

Так, хотя в названиях лиц различение грамматического рода чаще всего основано на различиях в поле (т. е. на реальной отнесенности форм слова к свойствам существа), однако здесь наблюдаются своеобразные оттенки ро­довых различий, отражающие грамматический строй и социальное мировоз­зрение предшествующих эпох. Целый ряд слов, которыми обозначаются лица по званию, должности, занятию, профессии, сохраняет форму мужского рода и в тех случаях, когда соответствующие обозначения применяются к женщи­нам. Таковы, например, слова доктор (ученое звание), доцент, профессор, ин­ женер, архитектор, техник, математик, зоолог, философ, монтер, врач fcp. зубной врач Горохова), директор, агент, фининспектор, нотариус, бригадир, пе­дагог, секретарь, вице-президент и т. п.; ср.: член общества, организации; пред­ седатель колхоза: ср. сокращенные слова в применении к женщинам: зав, зам, парторг, профорг, управдел и т. п. Ср. у М. Горького в статье «Литературные забавы»: «Я была батрачкой, горничной, домашним животным моего му­жа,— я стала профессором философии, агрономом, парторгом...» («Литератур­ная газета», 1935, № 4). Ср. у Достоевского: «Старшая была музыкантша, средняя была замечательный .живописец» («Идиот»).

Вот еще несколько литературных примеров: «Молодец, женщина! Вот что называется ребром поставить вопрос!» (Л. Толстой, «Война и мир»); «А невесте скажи, что она подлец» (Гоголь, «Женитьба»); «Это была .женщина-классик» (Достоевский, «Бесы»). Ср. отсутствие парал­лельных форм женского рода в словах удалец, храбрец, мудрец, товарищ и т. п.

Точно так же в форме мужского рода остается большая часть сложных слов, означающих действующее лицо и в тех случаях, когда они применяются к женщинам, например: водовоз, пивовар, винокур, скороход (ср. у Островского в «Последней жертве»: «Я, было, крикнула,— не оглядывается, не бежать же мне за ней, я не скороход»), дровосек, блюдолиз, буквоед, групповод, кружковод, садовод и т. п. Но при пренебрежительной окраске характеризующего слова иногда образуются и формы женского рода с помощью суффикса -к-, напри­мер: бузотерка, дармоедка, ротозейка и другие подобные.

Отсутствие соотносительных слов женского рода во многих обозначениях лиц по профессии, должности, званию и — вследствие этого — применение слов мужского рода и к женщинам обусловлены разными причинами. Сюда относится: 1) преобладание мужского труда в кругу соответствующих дол­жностей и профессий, особенно в дореволюционную эпоху (например: доцент, профессор, инженер, поп, дьякон, кантор, шаман и т. п.); 2) консерватизм, про­тиводействие самой языковой системы, например: суффикс -ша, обязательный для большей части названий женщин по профессии и должности (особенно со­относительно с именами на -ор, -ер), обозначает женщину не только в сфере ее труда, но и в ее семейной роли, как жену кого-нибудь (ср.: профессорша, инженерша и т. п.); возможность двусмысленного понимания препятствует широкому распространению профессиональных обозначений с суффиксом -ша; 3) гораздо больший интеллектуальный вес и семантический объем, а так­же объективность, свобода от экспрессивных примесей и обобщенный харак­тер официальных должностных обозначений мужского рода, сравнительно с экспрессивно окрашенными парными словами женского рода, имеющими суффиксы -ша, -иха fcp. врачиха) и -к- (-ичка, -чка); ср., например, техничка,

медичка, исторична и т. п. для обозначения студенток соответствующих спе­циальностей; 4) отсутствие живых, продуктивных образований женского рода от многих бессуффиксных слов, относящихся к категории лица и имеющих об­щее родовое значение, например от слов человек, друг, враг, товарищ; ср. пло­ вец и отсутствие пловица в общем, непрофессиональном употреблении*. Ср. соотношение борец — борчиха в профессиональной терминологии, но в пере­носном, отвлеченном смысле употребляется слово борец: женщина — борец за свободу.

Дело в том, что слова мужского рода, относящиеся к категории лица, прежде всего выражают общее понятие о человеке — его социальную, профес­сиональную или иную квалификацию — независимо от пола. Формой мужско­го рода характеризуется имя человека вообще. Поэтому названия лиц в фор­ме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию особей. В категории мужского рода очень заметно значение социально активного лица.

Поэтому в современном русском языке те суффиксы лица женского пола, которые обозначают женщин по их профессионально-общественному положе­нию, по происхождению, кругу занятий и т. п. (например: -ка, -ица, -чица, -нища п др.), ограничены в своем применении некоторыми семантическими ус­ловиями и грамматическими нормами. Они соотносительны с строго опреде­ленными типами обозначений лиц мужского рода (ср.: знахарь — знахарка, сви­нарка, доярка; кулак — кулачка; конторщик — конторщица и т. п., но невозможно — врачка или врачица; рвачка или рвачица; человечища к человек; профессорка или щюфессорица; инженерка и т. п.; ср. употребительное в нача­ле XIX в.—до 40—50-х годов — литераторш к литератор).

Следовательно, в категории рода социальная действительность отражает­ся лишь в перспективе прошлого**.

* Курьезны осмеянные Н. А. Добролюбовым в «Свистке» рассуждения автора грамматик В. А. Половцева о необходимости расширения и пополнения класса слов женского рода обра­зованиями, параллельными официальным обозначениям мужчин. В эпоху буржуазной моды на эмансипацию женщин это казалось естественным (письмо «О женщинах» в «Журнале землевла­дельцев», 1858. № 8): «Журнал ваш (т. е. «Журнал землевладельцев».— В. В.) как будто не бла­говолит к прекрасному полу. Положим, что общее название «землевладельцев» относится к де­вицам, замужним и вдовам из помещиц, точно так же как и к сыновьям их и внукам, супругам и братьям, отцам и праотцам; тем паче под названием «крестьян», об улучшении быта которых теперь заботятся, надобно разуметь и крестьянок. Но вот в списках «дворян-помещиков разных губерний, подавших отзывы с изъявлением готовности упрочить быт своих крестьян», неужто ни одна губерния не упомянет и «дворян-помещиц»¹}

«Нельзя ли было напечатать списки хоть особой книжкою... Ошую могли бы быть муж­чины, а одесную с пробелами — женщины и девицы. А уж если разделять да распределять, так можно было бы расписать имена и по классам супругов и отцов: юнкерша и канцеляриетша точ­но так же заняли бы свое место, как и действительные тайные советницы, графини и светлейшие княгини. Не знаю, почему у нас нет слова другиня, т. е. друг женского пола... Это совсем не под­ руга, подружка, подруженьки, которые веют на нас молодостью, и друг — не то. это мужчина. Другиня... могло бы быть самым почетным из всех званий женщины и даже девицы... У нас есть женские названия: княгиня, героиня, богиня от мужских князь, герой и (юг (языческий). Почему же не быть другине от слова другЪ

Слово другиня употреблялось Тредиаковским. Ср. у Пушкина в «Тени Фонвизина» ирониче­ское применение этого же слова:

Твоя невинная другиня,

Уже поблекший цвет певиц,

Вралих Петрополя богиня,

Пред ним со страха пала ниц.

Ср. у Чехова в повести «Бабье царство» (в речи Жужелицы): «Есть у меня знакомая девуш­ка такая, врагиня моя лютая». Врагиня встречается и в стихотворном языке Бальмонта. ** См. замечание проф. М. Я. Немировского: «...прежнее угнетенное положение женщины, ее бесправие, отразилось и в языке отсутствием целого ряда терминов для обозначения жен­щины-специалистки, женщины, занимающей тот или иной" административно-государственный" или общественный пост, и т. п. А когда раскрепощение женщины стало совершившимся фактом,

66

Однако ряд слов, служащих обозначениями лица по должности или по профессии, в современном языке оброс суффиксами женского рода, преодоле­вая сопротивление старых грамматических моделей и их изменяя. Возникли многие парные названия для лиц мужского и женского рода, с тех пор как в общественном быту соответствующие места, должности или занятия вошли в сферу женского труда. Например: бухгалтер — бухгалтерша; кассир — кас­сирша; кондуктор — кондукторша; летчик — летчица и многие другие подоб­ные. Ср. чемпион — чемпионесса (из газет) зо.

Несколько иного характера социальные мотивы отражаются в неразличе­нии рода у некоторых названий животных. В большей части названий жи­вотных родополовая дифференциация находит грамматическое выражение. При наличии производных названий для самки общее название вида обычно выражается существительным мужского рода. Наиболее распространенные домашние животные (хозяйственно эксплуатируемые) имеют различные на­звания для самца и самки: козел — коза; бык — корова (ср. теленок) ; баран — овца ('ср. ягненок); боров — свинья (ср. поросенок); селезень — утка ("ср. уте­нок) ; петух — курица (ср. цыпленок); индюк — индюшка. Для других случаев рядом с общим названием для самца и самки также существуют — при не­сколько более специальном или профессиональном уклоне речи — отдельные обозначения самца и самки: собака и рядом: кобель — сука; лошадь — при же­ребец — кобыла (ср. жеребенок) ; гусь и рядом гусак — гусыня. Если же в обще­ственно-хозяйственном обиходе половые различия животных не имеют прак­тического значения, общее слово нередко обозначает и самца, и самку, сохраняя одну грамматическую форму рода — мужского или женского. На­пример: мышь, крыса, лисица, куница, белка, сорока, обезьяна, кукушка, лягуш­ка, змея, ящерица, акула (все женского рода); крот, горностай, соболь, носо­ рог, бегемот, тюлень, ястреб, сокол, коршун, журавль, тетерев, глухарь и т. п. (мужского рода)*. Ср. кролик — крольчиха в связи с хозяйственным ин­тересом к кролиководству.

Названия животных отличаются от названий человека тем, что среди них есть слова, обозначающие породу животного без родополовой дифференциа­ции. При этом такими общими названиями породы животного могут служить имена в форме не только мужского, но и женского рода (мышь, крыса, муха и т. п.). В заимствованных именованиях животных, если эти имена по своему внешнему строению не соответствуют морфологическим моделям русского языка, возможно колебание в роде, например, в зависимости от семантиче­ских аналогий или от необходимости подчеркнуть половой признак. Напри­мер, шимпанзе — мужского и женского рода; ср.: колибри, какаду.

«Пол как признак, общий всем видам и породам животного мира, не является... существенным в наименованиях отдельных видов и пород, а пото­му в языке и не выражается, пока не окажется необходимым подчеркнуть, что речь идет об экземпляре определенного пола — мужского или женского» ³¹.

в языке не хватило средств для создания новых терминов, необходимых для обозначения жен­щины в новых выпавших на ее долю ролях в общественной жизни, в производстве, в технике, науке и т. д.

Пришлось приспособлять старые, созданные для обозначения мужчин названия различных должностей, профессий, специальностей к новым функциям в качестве обозначений лиц женско­го пола, и это дело нередко наталкивалось на серьезные затруднения из-за отсутствия соответ­ствующих языковых средств. Язык отстал от общественного развития, и в старые формы он пы­тается вместить новое содержание»²⁹.

* Рассуждения К. Brugmann (Das Nominalgeschlecht in der indogermanischen Sprachen.— In­ternationale Zeitschrift fur vergleichende Sprachwissenschaft, Bd. 4, H. 1, S. 100 — 109) по поводу слу­чаев этого типа очень формальны: «Здесь нет чутья грамматического рода, ибо если бы оно бы­ло, то при der Hase нужно думать только о самце, при die Maus — только о самке, и в der weibliche Hase, die mannliche Maus нужно бы чувствовать внутреннее противоречие». Между тем родовое безразличие в названиях животных социологически оправдано.

67

В этом кругу семантических отношений наиболее неопределенным и фик­тивным кажется содержание формы среднего рода. Однако не лишен значения тот факт, что как слова дерево, растение (ср.: насекомое, ископаемое), так и слово животное, а по нему все общие обозначения зоологических видов, подвидов и родов (пресмыкающееся, беспозвоночное, кишечнополостное и т. п.) относятся к категории среднего рода ('ср. также: живое существо).

Все эти наблюдения говорят о том, что категория грамматического рода в классе имен существительных пока еще обнаруживает явные признаки жиз­ни. Утверждения некоторых грамматистов (например, М. Н. Петерсона), буд­то родовая классификация имен существительных в современном литератур­ном языке разрушается, основаны на недоразумении, на поспешном обобщении диалектальных данных, относящихся к русским крестьянским го­ворам и свидетельствующих только о поглощении форм среднего рода фор­мами женского рода в части южновеликорусских акающих говоров и форма­ми мужского рода в других говорах³². Можно лишь утверждать, что удельный вес и продуктивная сила всех трех родов неодинаковы в современ­ном литературном языке. Категория среднего рода, по мнению Потебни, «идет на убыль». Однако с каждым из трех родовых классов имен существи­тельных связан свой круг значений. Так, в классе слов среднего рода, произ­водящем впечатление менее продуктивного, в современном русском языке наблюдается очень заметный рост абстрактных имен (особенно в области отглагольно-именного словообразования).

---

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 487; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!