Интерференция буржуазных и дворянских личностных образцов во Франции XIX века
Прежде, чем показать на нескольких примерах взаимопроникновение буржуазных и дворянских образцов во Франции XIX века, заглянем ненадолго еще раз в более раннюю эпоху. Представительным для XVII века образцом был образец «человека учтивого» (honnête homme) y шевалье де Мере (1610-1685). Это придворный образец, восходящий к «Придворному» Кастильоне. Шевалье де Мере всю свою жизнь посвятил разработке этого образца, обсуждал его детали в своей обширной переписке с высоко- и не столь высокопоставленными персонами. Рассмотрим основные черты «учтивого человека», каким он представлен в сочинении шевалье де Мере «Об истинной учтивости», опубликованном уже после смерти автора.
Воздав хвалу французскому двору как самому прекрасному и самому большому из всех известных, шевалье де Мере замечает, что при других дворах есть люди, которые занимаются чем-нибудь одним и стремятся преуспеть только в этом занятии, а при французском дворе «всегда встречались люди праздные и без профессии, но не лишенные достоинств, которые думали только о том, чтобы хорошо жить и производить хорошее впечатление. Весьма вероятно, что как раз от подобного рода людей произошло это столь важное слово (honnête. — M.О.). Это обычно нежные умы и чувствительные сердца, люди гордые и учтивые, храбрые и скромные; они не скупы, не честолюбивы и не рвутся к власти... Единственная их цель — повсюду приносить радость, а наибольшие усилия они прилагают единственно для того, чтобы заслужить уважение и приобрести любовь». И дальше: «Итак, быть человеком учтивым — не профессия, и, если бы меня спросили, в чем состоит учтивость, я ответил бы, что это преуспеяние во всем, что ни есть в жизни привлекательного и подобающего» Mere A. G. Chevalier. De la vrai honnêteté. — Oeuvres complètes. Paris, 1930, vol. 3, p. 69-70..
|
|
|
Вот какие образцы прежде всего имело перед своими глазами французское мещанство, обогащавшееся при Людовике XIV. Этот король нередко назначал мещан на высокие должности, хотя Ришелье в своем политическом завещании не советовал, по словам Монтескье, пользоваться услугами людей низкого происхождения, поскольку те чересчур уж суровы и щепетильны («О духе законов», 3, V).
Типичной для XVII столетия может считаться карьера семьи Кольберов. Ж. Б. Кольбер, родившийся в 1619 г. в купеческой семье, благодаря протекционизму приобрел крупное состояние и титул маркиза де Сеньеле. Желая приобрести еще и благородных предков, он, по слухам, выкрал ночью из реймского собора эпитафию своего деда-купца, чтобы заменить ее рыцарской эпитафией. Хотя Людовик XIV вовсю торговал дворянскими грамотами и пользовался услугами мещан, ко двору он их не допускал: здесь требовалось дворянство, восходящее по крайней мере к 1400 г. Жены мещан с трудом добивались права называться «мадам», а раньше к ним, в отличие от дворянских жен, обращались «мадемуазель» Beard M., Op. cit., p. 414.. Расстояние между двором и мещанством было во Франции несравненно больше, чем в Англии. Жена Сэмюэла Пипса бывала при дворе, хотя происхождение ее было настолько низким, что после свадьбы она стыдилась показать мужу дом, где жили ее родители. Она также считала вполне естественным послать ко двору корзинку с экзотическими фруктами, полученными ею самою в подарок из Испании, — фамильярность, о которой во Франции было бы трудно даже помыслить.
|
|
|
Большему расстоянию между мещанством и двором во Франции соответствовало большее расстояние между мещанином и дворянином. Это, как известно, имело целый ряд причин. В Англии младшие дворянские сыновья, не имевшие земельной собственности из-за обычая майората, переселялись в города, где занимались торговлей. Как уже обращали внимание некоторые историки, производство шерсти дворянами было в Англии связующим звеном между деревней и городом; во Франции же интересы дворянства как производителя зерна находились в постоянном конфликте с интересами горожан. М. Бэрд, автор «Истории предпринимателя», более высокое общественное положение мещан в Англии связывает еще и с тем, что мощь Англии основывалась на флоте, а не на сухопутных силах. Если в армейских частях ведущую роль играло дворянство (хотя, как известно, изобретение пороха серьезно подорвало его позиции, «демократизировав» владение оружием), то постройка и вождение кораблей было делом мещанства, и именно ему была обязана Англия своим превосходством на морях. Джентльмены, пишет М. Бэрд, были недостаточно богаты, чтобы покупать корабли, недостаточно образованны, чтобы их строить, и слишком горды, чтобы учиться этому. Так как английская колониальная экспансия началась рано, среди колонистов, происходивших по большей части из мещан, было немало колониальных феодалов, близких к дворянству по своему образу жизни О том, что производство шерсти служило в Англии связующим звеном между мещанством и дворянством, пишут как М. Бэрд, так и К. Хилл в первом из своих очерков по истории английской революции 1640 г. (Hill Ch. The English Revolution 1640. London, [1940])..
|
|
|
Большая замкнутость дворянства во Франции не уменьшала очарования его образцов и даже, может быть, увеличивала их притягательность. Мольеру, который был почти современником Кольбера, окружавшая его жизнь давала богатый материал для насмешек над мещанским снобизмом. Тома Корнель, брат великого трагика, к своему плебейскому имени присоединил de l'Isle («с Острова»).
|
|
|
Канавой грязною он окопал свой двор
И называться стал де Л'Илем с этих пор —
так смеется над этим Мольер в «Школе жен» Мольер Ж.-Б. Собр. соч. M., 1957, т. 1, с. 416.. Чувствительность к знакам общественного признания и особенно к очарованию «старинного барства», — писал Т. Бой-Желеньский в предисловии к «Мещанину во дворянстве», — одна из наиболее глубоко укоренившихся в натуре человека черт... В этой тяге есть преклонение перед «породой», перед достоинствами и недостатками, благодаря которым некоторые люди и даже целый круг общества становятся изысканным и бесполезным «предметом роскоши» Żeleński T. (Boy). Molier. — Pisma. Warszawa, 1957, t. 11, s. 283.
О требованиях, предъявляемых в эпоху господства дворянского образца, которому пытается подражать нувориш (слово, употребляемое во Франции, по некоторым сведениям, с 1670 г.), мы узнаем хотя бы из комедии «Мещанин во дворянстве». Господин Журден желает быть элегантным, иметь много прислуги (ведь, как известно, престиж дворянина зависел и от количества зависимых от него людей), уметь танцевать и понимать в музыке настолько, чтобы давать у себя концерты, желает владеть шпагой, разбираться в философии, чтобы поддержать при случае светскую беседу, а кроме того — быть в связи с титулованной дамой.
В XVIII веке к придворным образцам относятся все более критически. «Честолюбивая праздность, — писал Монтескье в трактате «О духе законов», — отвращение к правде, лесть, измена, вероломство, забвение всех своих обязанностей, презрение к долгу гражданина, страх перед добродетелью государя, надежда на его пороки и, что хуже всего, вечное издевательство над добродетелью — вот, полагаю я, черты характера большинства придворных, отмечавшиеся всюду и во все времена» (4, II). Трудно представить себе более резкое осуждение учтивых бездельников, восхвалявшихся шевалье де Мере. «Добродетели, примеры которых мы видим здесь (в свете. — Прим. пер.), — продолжает Монтескье, явно имея в виду придворно-дворянские образцы, — всегда говорят нам менее о наших обязанностях к другим, чем о наших обязанностях к самим себе: предмет их не столько то, что влечет нас к нашим согражданам, сколько то, что отличает нас от них» (там же). Ведь Монтескье, как мало кто до него, сознавал, до какой степени дворянская нравственность служит не столько выделению в рамках собственного класса, сколько отделению себя от низших классов.
Несмотря на эту критику нравственности привилегированных, очарование дворянства не поблекло и в XVIII веке. Мещанин Аруэ берет себе имя де Вольтер, нацепляет шпагу и, составив значительное состояние, поселяется в замке. Часовщик Карон, автор «Женитьбы Фигаро», велит называть себя де Бомарше; Деробеспьер делит свое имя на две части, а Дантон вставляет после «Д» апостроф (Д'Антон), — оба, чтобы обзавестись дворянской частицей «де». Притязания, весьма специфические для вождей буржуазной революции!
В своей сентиментальной и бледной в литературном отношении драме «Отец семейства» Дидро отстаивает право дворянского сына выбирать невесту по зову сердца, не считаясь с ее состоятельностью и происхождением. По непонятным причинам имя бедной барышни, в которую влюблен молодой д'Орбессон, остается неизвестным. Эта донельзя искусственно поддерживаемая автором атмосфера таинственности готовит читателю приятный сюрприз: когда вопрос о женитьбе решен уже окончательно, прекрасная, благородная, но бедная девушка открывает свое дворянское имя. Читатель может вздохнуть с облегчением, оставаясь убежденным, что тонкость чувств, которой с самого начала отличалась барышня, все-таки связана с происхождением. Тут вспоминается известный роман Т. Гарди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»(1891). Героиня романа, крестьянка, покоряющая читателя утонченностью переживаний, оказывается в конце концов дворянкой с прекрасным дворянским именем, только искаженным до неузнаваемости в крестьянской среде. Точно так же Э. Ожешко в романе «Над Неманом», хотя и хвалит героиню романа Юстину за то, что та выбрала себе мужа не из своего круга, все же не решилась отказать ему в Дворянском происхождении. С немалым трудом в истории этической мысли благородство отделяется от благородного происхождения.
В упоминавшейся выше пьесе «Невежественный философ» ее автор, сам когда-то каменщик и мастер цеха каменщиков, дает чрезвычайно любопытный образец смешанного, мещанско-дворянского этоса. Герой пьесы, благородный негоциант, исполненный достоинства и чести, произносит уже известную нам похвалу своему занятию. Он тоже скрывает свое дворянское происхождение, которое позволяет ему внести в его торговые занятия все достоинства дворянского сословия, присовокупив к ним достоинства третьего сословия. Он ценит просвещенность своей эпохи, считает дуэль бесчеловечным предрассудком, которому сам он, однако, отдал дань в молодые годы, что и вынудило его бежать из страны и взять другое, мещанское имя. Сыну как раз предстоит дуэль, и отец не знает, как уберечь юношу. Сознавая, как смешно выглядит его сестра, которая презирает его занятие и единственной подходящей для дворянина карьерой считает военную службу, он в то же время сохраняет в деловых отношениях аристократическую широту натуры и по-рыцарски соблюдает правила «честной игры».
Пьеса Седена должна была побудить дворянство заняться предпринимательством и при этом продемонстрировать возможность прекрасного сочетания купеческой солидности с рыцарской честью. Этим она напоминает появившуюся на сто с лишним лет позже «Куклу» Б. Пруса. Прус, как известно, тоже хотел поощрить дворянство к купеческим занятиям, а герой романа Вокульский сочетает в себе достоинства, которыми он обязан происхождению, с теми, которые он приобрел благодаря своей профессии. Солидность и пунктуальность, которые, как пишет Прус, у королей являются милостью, а у купцов — долгом, сочетаются у Вокульского с широтой натуры. Вокульский, как помним, покупает особняк Ленцких, дав за него 30 тысяч рублей выше его настоящей стоимости. Он, правда, влюблен, но не каждый влюбленный с тугим кошельком решился бы на такой шаг. Скупив векселя Ленцкого и разорвав их в присутствии пани Мелитон, он спрашивает: «Что, по-купечески?» Наш герой с удовлетворением выслушивает мнение о нем анонимного графа-англомана: «Как бы дворянин ни рядился в шкуру делового человека, при первом же случае он вылезает из нее» Прус Б. Кукла. М., 1958, с. 153, 192..
Вернемся, однако, во Францию. Наши цитаты подтверждают, что буржуазные писатели XVIII века высоко ставили дворянские образцы и дворянское происхождение и, более того, — как в пьесе Седена — предлагали к рыцарским достоинствам присоединить достоинства почтенного владельца лавки или купеческой конторы. Из известных нам сочинений французских моралистов XVIII века наиболее критически оценивается дворянство в «Катехизисе» Вольнея, появившемся в самый разгар революции, в 1793 г. Автор, правда, не отказался от титула графа, пожалованного ему Наполеоном, и стал пэром Франции при Людовике XVIII, но в своих высказываниях до самой смерти оставался верен тому, что провозглашал в 1793 году.
Как мы узнаем из цитировавшегося уже исследования Н. Ассордобрай, французский промышленник Терно поступил иначе, чем Вольней: в 1821 г. он демонстративно отверг баронский титул, предложенный ему королем, сочтя невозможным согласовать свой образец человека труда с дворянским званием, вынуждающим его отказаться от торгово-промышленной деятельности. Хотя поступок этот был восторженно встречен индустриалистами и имя Терно, по предложению Сен-Симона, попало в их гимн, энтузиазм индустриалистов, судя по жизни и творчеству их современника Бальзака, мало содействовал утверждению мещанского снобизма. Бальзак, внук крестьянина Бальза, сочинил себе фиктивную генеалогию и велел рисовать гербы на дверях своей кареты, а в его романах золотой лихорадке неизменно сопутствует стремление проникнуть в аристократические салоны. В «Отце Горио», действие которого начинается в 1819г., жена богатого банкира, Дельфина де Нусинген, «готова вылизать всю грязь от улицы Сен-Лазар до улицы Гренель», чтобы попасть в салон виконтессы де Босеан Бальзак О. Избранное. М., 1978, с. 314..
Бальзак умирает в 1850 г. Весна Народов уже позади, и трудно ожидать, чтобы вкусы буржуазии при Наполеоне III сильно изменились по сравнению с эпохой Бальзака. За иллюстрациями обратимся к наиболее популярным пьесам и романам, составлявшим излюбленное чтение буржуазии. В 1854 г. известный комедиограф Э. Ожье с громадным успехом ставит комедию «Зять господина Пуарье»; она возобновлялась на сцене неоднократно и получила большую известность [A ugier E. Le gendre de M. Poirier. Paris, 1859. Параллельное изд. на франц. и русск. языках: Ожье Э., Сандо Ю. Зять господина Пуарье. Пг., 1915]. В этой комедии, действие которой происходит в 1846 г., автор заставляет сталкиваться в блестящем диалоге мещанскую мораль старого Пуарье, разбогатевшего на торговле мануфактурой, с моралью его зятя, маркиза Гастона де Преля (старый и честолюбивый купец выдал за него свою дочь с миллионным приданым).
Устроив столь лестный для дочери мезальянс, старик Пуарье возмечтал о титулах барона и пэра Франции. Эти мечты заставляют его поначалу потакать зятю, который женился на любящей его женщине лишь ради денег и который цинично относится к своим обязанностям супруга. После того, как тестю не удается уговорить зятя походатайствовать за него при дворе, а вопрос о долгах маркиза становится безотлагательным, Пуарье от заискиваний переходит к сопротивлению. В связанных с этой сменой политики конфликтах симпатии автора на стороне аристократов. Старый купец не понимает, что такое широта натуры, честь и верность слову, что такое такт и хороший вкус. Когда друг Гастона, разорившийся виконт, жертвует свой кошелек на бедных, Пуарье смотрит на такую щедрость с презрением.
Зять брал долги у ростовщиков из расчета 50% годовых. Оплачивая эти долги, тесть, пользуясь тем, что перед судом ростовщики беспомощны, оплачивает векселя из расчета 6% годовых (законный процент); такой исход дела, утверждает он, удовлетворяет требованиям самой щепетильной честности. Полное непонимание стариком Пуарье, что значит дворянское слово, исправляет его дочь, возмещая все, что он недодал ростовщикам. «Я действительно получил лишь половину денег, значившихся в расписке, — признается зять, — но отдать должен все: я должен не этим ворам, но своей подписи». «Наши права уничтожены, — поддерживает Гастона его титулованный друг, — но не наши обязанности». Они выражаются в двух словах: «Положение обязывает» (noblesseoblige). «Что бы ни случилось, мы всегда подчиняемся кодексу более строгому, чем закон, — тому таинственному кодексу, который мы называем честью... Люди, позволяющие себя обкрадывать, редки, — продолжает виконт, которому автор с самого начала симпатизирует, — это искусство знати».
Вторым поводом для резкого столкновения становится поступок старика Пуарье, который распечатал любовное письмо к зятю — доказательство его неверности. «Выкрав у меня тайну моих заблуждений, ты потерял право судить меня!» — восклицает Гастон. «Есть вещи, более неприкосновенные, чем замок несгораемого сейфа. Это печать письма, ведь она не в состоянии себя защитить». Но и тут благородная душою Антуанетта, дочь Пуарье и жена Гастона, исправляет промах отца и бросает в огонь письмо, которое с головой выдает неверного зятя. Она-то понимает, как гадко использовать сведения, добытые таким путем.
Старый купец лишен эстетического чувства, в то время как титулованные особы от рождения наделены у автора безупречным вкусом. Зять покупает картины и способен их оценить. Когда он вместе с другом-виконтом восхищается пейзажем — работой талантливого, но бедного художника, Пуарье интересуется прежде всего ценой картины и решает, что за нее переплатили. Сам он купил бы куда дешевле, раз художник нуждается. Да и пейзаж не бог весть что. «У меня в комнате, — говорит Пуарье, — висит такая гравюра: собака стоит над матросской шляпой на берегу моря и воет... Вот это да! Вот это я понимаю! Прекрасно задумано, просто и трогательно!» Что до художников, то их поддерживать не следует. Это бездельники и гуляки. «О них такое рассказывают, что мороз по коже: я бы не повторил при дочке».
Дочь его (она же супруга маркиза) совершенно на отца не похожа. Автор то и дело заставляет нас восхищаться деликатностью и благородством этой мещанской дочери. Эти черты помогают ей полностью завоевать сердце мужа и заставляют того воскликнуть: «Ты лучше меня носишь мое имя!» Молодая пара, теперь уже в обоюдной любви и согласии, поселяется в деревне, в родовом имении маркиза де Преля, выкупленном за деньги тестя. Финал пьесы дает понять, что маркиз под влиянием жены покончит с праздностью и легкомыслием и вернется к солидной семейной жизни.
Автор комедии признает, что не следует прикрываться заслугами предков, не имея своих заслуг. Он осуждает праздность и цинизм титулованных особ, но его привлекает их храбрость (Гастон не имеет равных на дуэли, а нувориш Понгримо прячется от страха перед поединком), их честь, щедрость, личное обаяние. Преклонению перед рыцарскими образцами сопутствует убеждение, что буржуа может лучше дворянина воплощать дворянские добродетели, будучи свободен от недостатков дворянства. Итак, можно уже быть благородным на манер благороднорожденных, даже имея неблагородных предков!
Мы говорили о преклонении перед дворянством в пьесе Ожье. Поищем теперь примеры подобного преклонения у романистов, которыми зачитывалась французская буржуазия. Одним из таких особенно популярных писателей был Октав Фёйе (1821-1890). Откроем его известный роман «Любовь молодого бедняка» [Feuillet О. Le roman d'un jeune homme pauvre. Paris, 1859. Роман неоднократно издавался по-русски, впервые в 1859 г.: Фелье (!) О. Приключения обедневшего дворянина. М, 1859]. Герой романа Максим родом из высшей аристократии. Отец его все потерял, мать не в силах пережить легкомыслия мужа и безвременно умирает. Юноша вместе с сестрой остается на улице. Но нужда не развращает его. Он честен по отношению к заимодавцам. Он не желает продавать свое имя, женившись на дочке какого-нибудь нувориша. Максим решает заняться честным трудом и под вымышленным мещанским именем получает должность управляющего имением семьи миллионеров. Молодой человек поминутно выдает своими поступками, что он не первый встречный, и обращает на себя внимание единственной дочери-наследницы, в которую тут же влюбляется. Когда соперник, желая вывести его из игры, подсовывает Максиму для верховой езды норовистую лошадь, тот укрощает ее с мастерством, показывающим, что это искусство ему не в новинку. (Тут на память приходит испытание Одиссея при дворе короля феакийцев, когда Евриал поддразнивает Одиссея, восклицая: «Ты из числа промышленных людей, обтекающих море... о том лишь // Мысля, чтоб... // Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе не сходен», и когда Одиссей выдает благородство своего происхождения, великолепно бросая камень.) (Од., VIII, 161-164.) Не только господа, но и прислуга чувствуют в молодом управляющем «нечто высокое»; тем не менее ему приходится терпеливо сносить разного рода обиды: в частности, любимая девушка безжалостно подчеркивает свое социальное превосходство над ним, причем эта безжалостность явно не шокирует автора.
Молодой управляющий не перестает демонстрировать чудеса героизма. Рискуя жизнью, он спасает собаку барышни из бурного речного потока. Слово «честь» постоянно у него на устах, ради чести он всегда готов на дуэль. Будучи случайно заперт с любимой в башне во время осмотра развалин близлежащего замка, он прыгает из окна, рискуя сломать себе шею, ибо любимая заподозрила его в подкупе сторожа и попытке скомпрометировать ее, чтобы добиться ее руки. Знакомясь в качестве управляющего с семейным архивом, Максим случайно натыкается на документы, из которых следует, что отец его возлюбленной составил состояние, разорив семью самого Максима, — и сжигает их, хотя они могли бы сбить спесь с барышни. Он не желает пользоваться такими подарками судьбы, чтобы не унижать любимую девушку. Умирает его родственница, да не какого-нибудь, а королевского рода, отказав ему большое наследство. Теперь он может наконец открыть свое имя и не бояться, что любимая заподозрит его в погоне за ее приданым.
Романтический культ дворянских образцов и дворянских титулов в этой книге просто удивителен. Родственница, которая завещает свое состояние нашему герою, питает безграничное презрение к английским джентльменам и усматривает целую пропасть между ними и французским дворянином («gentilhomme»). Это подтверждает мнение Токвиля, согласно которому в Англии сфера употребления слова «gentilhomme» постоянно расширялась, тогда как во Франции «жантильом» всегда относилось к замкнутой касте, противящейся всякой демократизации См.: Maurois A. Dzieje Anglii, Warszawa, 1946, s. 453. Наблюдения Токвиля подтверждает E. А. Косминский в «Исследованиях по аграрной истории Англии XIII века» (М., 1947, с. 454)..
При всем своем преклонении перед дворянством Фёйе с симпатией изображает адвоката Лобепена (который прежде вел дела семьи героя, а теперь — дела семьи его возлюбленной), хотя Лобепен одобряет Великую французскую революцию, хотя его происхождение, скорее всего, не слишком высокое, а взгляды — чуть ли не якобинские! Этот нестрашный якобинец крайне подобострастно относится к сиятельным особам. Фёйе — романтик, а романтизм, хотя и был буржуазным течением, развивался, удивительное дело, под лозунгом культа рыцарских традиций и презрения к мещанской прозаичности.
Перейдем теперь к другому, несколько более позднему автору романов, жадно поглощавшихся буржуазным читателем. Я имею в виду Ж. Онэ (1848-1918). Перед нами его известный роман о молодом промышленнике «Горнозаводчик». Французские издания несопоставимы по тиражу с современными им изданиями в других странах; и все же то, что в руках у нас 396-е издание, кое о чем говорит. Мораль романа сводится к следующему: энергичные, хотя и не титулованные промышленники прекрасно могут жить на дворянский манер, со вкусом обставлять великолепные дворцы, следовать аристократическим правилам хорошего тона, способны на великодушие и бескорыстие, отважны на поле боя, обладают тонкими чувствами и всегда готовы защищать на дуэли свою честь и честь своих близких.
Действие романа происходит сразу после Парижской Коммуны, соответствующим образом изображенной автором в двух словах. Здесь также присутствуют обедневшие аристократы. Их поместье соседствует с землями недворянина Дербле, который развивает на них бурную промышленную активность и приобретает крупное состояние. Сделав своего героя горнозаводчиком, автор выбрал наименее компрометирующую отрасль промышленности, ибо даже дворянин мог без ущерба для своей сословной чести строить в своих владениях горные заводы, кирпичные заводы или мельницы. Промышленник Дербле добивается руки Клары, дочери соседей-аристократов. Девушка не знает, что семья ее разорена (а Дербле знает), и влюблена в герцога, который воспитывался у ее родителей. Тот же о ней забывает, а затем, проигравшись в карты, обручается с дочерью богатого выскочки. Узнав о предстоящей свадьбе, Клара, любовь и гордость которой оскорблены, без долгих размышлений отдает руку и сердце соседу-«кузнецу», хотя не любит его и не допускает его к себе после свадьбы. Благородного промышленника не шокирует роль, которую он играет, а молодая аристократка сохраняет свое обаяние в глазах читателя, хотя позволяет себе третировать мужа так, что и самый мягкосердечный человек не выдержал бы. Но супруг покоряет ее необычайными достоинствами своего характера. Всячески донимаемый женой, он все же не открывает ей, что взял ее без гроша и платит ей ренту от несуществующего приданого. Как признает мать Клары, сравнивая герцога, бывшего жениха дочери, с этим нетитулованным человеком, неизвестно, кто из них настоящий «жантильом». Герцог, не сдержав обещания, утратил единственное превосходство, которым еще гордилась аристократия: верность своему слову. Клара влюбляется в мужа и, когда тот выходит на поединок в защиту ее чести, отчаянно бросается между дуэлянтами, чтобы спасти его.
Все кончается хэппи-эндом. Замужество сестры промышленника с братом Клары окончательно цементирует унию промышленности с аристократией. Брат Клары, благожелательно глядя на завязывающуюся дружбу между своим родственником-бароном и промышленником Дербле, говорит жене барона: «Ваш муж, потомок рыцарей, воплощает в своей особе десять веков военной славы. Дербле, сын промышленника, — представитель единственного века, создавшего газ, пар и электричество. И сознаюсь, что... я восхищаюсь неожиданною гармониею между этими двумя людьми, которые соединяют... славу в прошлом и прогресс в настоящем» Оне Ж. Горнозаводчик. Спб., 1900, с. 114..
Как видим, французский буржуазный читатель и до, и после Парижской Коммуны получает из рук буржуазных писателей все ту же духовную пищу. В этой литературе права следовать дворянским образцам поочередно требуют для себя торговец и промышленник, которых «хорошее общество» принимает в свой круг гораздо позже, чем финансиста. Фабрикант шоколада, выскочка Мулине в «Горнозаводчике» как две капли воды похож на старика Пуарье из комедии Ожье. Аристократок можно сразу узнать по их гордости, благородству чувств, красивым рукам и ногам, а также по изысканной простоте костюма. Сыновья обедневших аристократических фамилий, если уж им приходит в голову заняться трудом вместо того, чтобы жениться на богатой мещанке, видят перед собой лишь две возможности: правоведение и дипломатию. Для «выдвиженцев» окончательным крещением неизменно служит дуэль (припомним дуэль Вокульского в «Кукле»).
Точно так же выглядели книги для юношества. На протяжении десятков лет французские дети воспитывались на книжках из «Розовой библиотеки», среди изданий которой первое место занимали сочинения графини де Сегюр (1799-1874), по происхождению русской [Графиня де Сегюр, в девичестве Софья Федоровна Растопчина, — дочь графа Ф. В. Растопчина, деятеля Отечественной войны 1812 г.].
Обе героини повести де Сегюр «Примерные девочки» [См.: Сегюр С. Примерные девочки. 2-е изд. СПб. — М., 1903. Сегюр С. Каникулы. 2-е изд. СПб. М., 1903; Сегюр С. Приключения Сонички. СПб., 1864] из дворянской семьи. Мать — вдова. Отец погиб в кампании против арабов. В их поместье приезжает еще одна одинокая дворянка вместе с маленькой дочерью. Ее муж, как она думает (впоследствии это оказывается не так), погиб на море. Обе дамы поселяются под одной крышей, дабы вместе со своими детьми явить образец всяческих добродетелей. Они нежны, скромны, снисходительны к прислуге, помогают бедным. Таковы люди, обладающие дворянской частицей перед своим именем. Совсем по-другому ведет себя соседка без частицы «де», мачеха Софи, девочки, злоключения которой описаны во второй части книги. Это вульгарная выскочка; одевается она со смешными претензиями, изводит прислугу, бьет детей и бросает свою падчерицу, чтобы выйти за графа Благовского, человека под пару ей.
Повести графини де Сегюр имели успех не только в эпоху Луи-Филиппа. Издания, следовавшие одно за другим, едва успевали насыщать рынок вплоть до начала XX века. То, которым мы пользуемся, датировано 1909 годом. Каждому, кто хоть немного знает Францию, известно, что аристократизм сохранял здесь свою притягательность и в межвоенные годы. Прустовский Сван будет вздыхать по своему аристократическому резервату, когда ненужная женитьба на нелюбимой женщине, лишенной доступа в этот мир, захлопнет перед ним двери в Сен-Жерменский квартал. Стремление французских буржуа выглядеть людьми, ведущими праздную светскую жизнь на дворянский манер, со знанием вопроса описал Э. Гобло в книге «Барьер и уровень» (1925).
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 298; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!