Смерть — отделенность от Бога 84 страница
Если говорить о звуке, вы, может быть, знаете — или не знаете, — что есть в требнике молитва освящения колокола, и этой молитвой выражается прошение о том, чтобы Господь дал этому колоколу такую благодать, чтобы его звук доносился до людей и возрождал в них вечную жизнь.
А что сказать о встрече человека с Богом, как бывало у апостолов?! Я хочу вам напомнить только об одном случае. Христос говорил окружавшим Его людям о том, что Ему надлежит умереть и что Он является хлебом жизни. Люди стали отходить, и Спаситель обратился к Своим ученикам и говорит: не хотите ли вы тоже отойти? И Петр, говоря от имени всех, сказал: куда нам уйти от Тебя? У Тебя глаголы вечной жизни (Ин 6:68). И эти «глаголы вечной жизни» — не описательные слова, вы не найдете в Евангелии описания вечной жизни словами Спасителя. Нет, Его слова ударяли в душу, уходили в самые глубины человека и рождали в ней, в этой глубине, вечную жизнь, которая дремала или которая была, как Лазарь во гробе, видимо, мертвая и воскрешалась этими словами — не звуком Его голоса, не самыми словами, а тем, что доходило через этот звук. Вот каким образом Бог непостижимый, Бог, Который является непроницаемой тьмой, если мы хотим проникнуть в Его присутствие, но является светом, который нас озаряет, если только мы склоняемся перед Ним, — вот каким образом Бог открывается нам, потому что изначально Он нас создал созвучными с Самим Собой; и вот как через одного человека, через общину Бог может открыться и множеству людей.
|
|
|
Но если мы так ставим вопрос — и я именно говорю о вопросе, потому что, как вы видите, я ощупью иду и хотел бы, чтобы и вы продумывали эти темы и ставили себе вопросы, — то встает другой вопрос: если это так, то каким образом человек может быть безбожником, как он может отрицать самое существование Бога, Который в нем живет и действует, потому что Бог, сотворив человека, не уходит от нас? Как апостол говорит, дары Божии неотъемлемы (Рим 11:29): что Бог дал, Он никогда не берет обратно. Как же это так? И мне кажется, что можно как бы ощупью подойти к своего рода ответу, сказав, что всякий человек в себе чувствует какую-то глубину, какую-то таинственность, что-то, что превосходит его просто животное существование. Но если ему не открыто благодатью и словом познание о Боге, он свое восприятие облекает в нереальные формы, в идолы.
Мы знаем из Священного Писания, из учения святых, наставников наших, что Бог зла не сотворил, что Он сотворил все твари невинными, хотя несовершенными — в том смысле несовершенными, что они еще не достигли той полноты, к которой все мы призваны: полноты приобщенности к Богу, становления храмом Святого Духа, уподобления Христу. Люди помнили древнее, ветхое сказание об этом, но опытно уже не принадлежали к этой традиции познания, и тогда они стали говорить, что мир был сотворен Богом и злыми силами и потому злые силы так властно действуют в нашем мире. В контексте начала Ветхого Завета мы можем сказать: нет, Бог создал вещественный мир, создал ангельский мир, мир животных и мир человеческий чистым, непорочным, но свободным, одаренным самовластностью, правом и возможностью определять свою судьбу, всего себя, и некоторые ангелы (об этом мы опять-таки будем говорить позже) отпали от своего призвания. И смутные воспоминания об истинной истории сотворения мира и падения человека и ангелов превратились в темную легенду Месопотамской веры260.
|
|
|
Так же, я думаю, бывает с отдельным человеком. Он чует нечто в себе, но, не имея возможности по непросвещенности духа и по невежеству понять, что происходит, выбирает себе истуканов. Мне помнится одна встреча. На ступеньках гостиницы «Украина» в Москве ко мне подошел молодой офицер и говорит: «Вы верующий?» — «Да». — «А вот я безбожник». Я ответил: «Жалко мне вас». И он прибавил: «Да, но что у меня общего с Богом, чтобы я в Него верил?» И я его спросил: «А вы во что-нибудь верите?» — «Да! Я верю в человека!» — «В этом у вас общая вера с Богом, потому что Бог верит в человека так, как вы не верите. Он нас сотворил по вере в то, что в конечном итоге мы вырастем в полную меру роста Христова. Он нас сотворил по непоколебимой надежде на то, что человек до конца не отпадет от Него. Он нас сотворил с той любовью, которую мы видим воплощенной и распятой на Кресте. Бог в человека верит так, как и в какой мере вы не верите в человека. Вы верите в свое представление о том, каким человек должен быть, и готовы его ломать, чтобы он стал по вашему образу и подобию. Бог этого не делает». Он на меня посмотрел и сказал: «Об этом я никогда не думал, мне надо задуматься».
|
|
|
Так мне представляется. И когда встречаешь конкретных, живых людей, ликует сердце о том, что безнадежности в этом отношении нет, что Бог есть Бог и Отец всех, всех без исключения, как говорит об этом Священное Писание (Мф 5:45). И таким образом Бог, непостижимый, таинственный, живет и действует. Он непостижим по Своей Сущности так же, как непостижим никакой человек в сущности своей. Сколько бы мы ни знали дорогого нам человека, как бы глубоко мы его ни познали и сердцем, и умом, и общностью жизни, и даже телесным общением, мы его знаем, как знаем солнце: по свету и по теплу, но где-то есть тайна этого человека, которая для нас непостижима, которая открыта только Богу.
|
|
|
Бывают моменты, когда мы видим будто сияние, свет в человеке. Я вам упоминал о целом ряде людей, которые для меня были откровением. И мы можем расти, и мы можем терпеливо ждать момента, когда через приобщенность Богу, через очищение нашей греховности в нас проявится способность раскрыться до глубин перед Ним.
Есть одно русское стихотворение, которое об этом говорит так просто и ярко:
Из бездны Вечности, из глубины Творенья
На жгучие твои запросы и сомненья
Ты, смертный, требуешь ответа в тот же миг,
И плачешь, и клянешь ты Небо в озлобленье,
Что не ответствует на твой душевный крик…
А Небо на тебя с улыбкою взирает,
Как на капризного ребенка смотрит мать,
С улыбкой — потому что все, все тайны знает
И знает, что тебе еще их рано знать!261
И мы должны жить устремленными к познанию Бога и вместе с этим — с чувством радостного смирения: если и теперь мы, такие слепые, такие бесчувственные, такие неопытные, столько о Боге знаем, так с Ним можем общаться в молитве, в созерцании созданной Им красоты, в общении с людьми, которые дальше пошли в глубины Божии, если мы такие можем столько знать, каково будет, когда мы познаем Его, по слову апостола Павла, как мы Им познаны (1 Кор 13:12)! Какая в этом дивная надежда, какая в этом ликующая радость!
И вот люди, которые сколько-то приобщились к этому знанию (я говорю «сколько-то»: даже в самой малой доле или в очень великой), могут с нами делиться этим. Они делятся через свой облик, они делятся тем, кто они такие, они делятся с нами тем, что они не только сердцем, но и умом познали, они нам говорят на грани нашего понимания, нет, больше даже — они говорят нам на нашем языке о том, что сами познали как бы на ином языке. Вспомните место Послания, где апостол Павел говорит, что он был взят на небо и слышал неизреченные глаголы, которые нельзя повторить (2 Кор 12:4), но он их слышал, его душа отзывалась, пела под звуки этих глаголов. Их повторить невозможно, но когда он вернулся из этого состояния, он мог делиться чем-то о Боге, чего раньше не знал.
И вот тут встает вопрос, как выражается это знание. Я говорил о том, как это выражается в личностях людей, только что дал вам пример апостола Павла, но, кроме того, это выражается и иным образом. Мы знаем из писаний святых отцов имена ряда ангелов. Каждое из этих имен говорит о том, каким он знает Бога: Денница — это ангел, который видел Бога как Свет совершенный. Михаил после разрыва с Богом целой группы ангелов встал на защиту райских дверей, его имя значит «Никто Как Бог». Имя Рафаил значит «Бог исцеляет». Каждый из них был пронизан Божественным присутствием, светом, благодатью, энергиями Божественными, и имя каждого говорит о том, чем он стал в своих глубинах. Это не значит, что ничего другого в нем не было: было познание Бога, познание человека, была его роль в истории человечества. Есть удивительное место о том, что не только словом, не только как бы действиями своими, исполняя Божии поручения на земле, среди людей или во вселенной, познается и предается нечто о Божественной тайне. Святой Исаак Сирин (как неожиданно, что именно он!) говорит, что вечное занятие ангелов на небе — это танец. И если задуматься над этим, то, может быть, можно понять, что он хотел сказать. Танец — это совершенное, полное, созерцательное молчание, и этот опыт приобщенности к Богу на глубинах молчания выражается в движении, в полной гармонии, в совершенной красоте. Я большего не умею сказать об этом, но изумительно, что такой пустынник, как Исаак Сирин, так воспринимал ангельское естество.
А дальше идет вопрос о речи человеческой. Мы друг другу передаем наше знание, как я уже сказал, через личность, но и словами. Эти слова принадлежат всечеловеческой речи, это не такие исключительные слова, которые говорят только о Боге, о человеке в его сущности, в недрах и глубинах, — это слова, которые можно найти и в других областях, но в контексте личности, в контексте речи они передают нам что-то о Боге. Но тут приходится принять во внимание очень важную вещь. Когда мы говорим, что Священное Писание — это слово Божие, это не значит, что каждое слово, написанное в Ветхом или Новом Завете, является словом, которое Бог так произнес. Потому что мы знаем, что в течение всей истории Ветхого Завета еврейский язык менялся и поэтому разные святые Ветхого Завета говорили о Боге на своем родном еврейском языке, но с изменением языка из столетия в столетие новые оттенки прибавлялись, прежние оттенки, как высохшие листья, отпадали. А уж что сказать о том, что с еврейского языка при всех его изменениях в течение столетий Ветхий Завет был переведен на греческий язык и оттуда на сотни языков, на которых люди говорят! И в каждом языке есть особенности, которые нельзя передать простым словом.
Кроме того, когда читаешь, особенно Ветхий Завет, но и Новый, приходится принимать во внимание то, что мы не привыкли к той культуре, в которой эти события происходили. Первое замечание: отец Сергий Булгаков писал, что начало книги Бытия до изгнания человека из рая — это рассказ на языке падшего мира о том, что было до падения262. Языка для передачи этого у нас нет. И все то, что говорится в этих первых трех главах (Быт 1—3), — это язык падшего мира, старающийся передать события, о которых опытно никто уже не знал. Поэтому отец Сергий начало книги Бытия называл не историей человечества, а метаисторией, то есть сверхисторией, за краем истории. Это история в том смысле, что все это происходило, но мы не знаем, что такое это, и у нас нет языка, чтобы передать эти события на том языке, на котором они должны были быть выражены, если бы не было падения.
И дальше: культура еврейского народа изменялась, изменялись образы и картины. Мы часто читаем Писание, не особенно волнуясь о том, что то или другое место нам кажется странным, непонятным. Я помню, как группе детей рассказывали о Самсоне и Далиде, о том, как вся сила Самсона заключалась в его длинных, никогда не подрезанных волосах (Суд 16:16—19). И дети это воспринимали, ну как магию, какое-то чудо, и все. На самом же деле и в древности, и позже длинные волосы, которых никогда не касались ножницы, носили люди, которые всю свою жизнь, всего себя посвятили Богу (Чис 6:2, 5). И пока Самсон был богопосвященным человеком и нес знак этого, у него была неодолимая сила, но когда он отдал себя во власть Далиды и та отрезала ему эти волосы в знак того, что он больше не Божий, а ее собственность, вся сила ушла. Если бы мы так передавали детям суть, вместо того чтобы из этого события сделать нелепый рассказ о какой-то ветхозаветной магии!
Есть другие места, которые озадачивают нас. Почему, например, в целом ряде мест говорится о том, что израильтяне начали молиться на высотах, на вершинах, на пригорках и Бог отвернулся от них (напр., 4 Цар 17:9—18)? Почему нельзя было молиться на пригорке или на какой-нибудь горе или на высоте? Потому, что это было знаком, что они молятся так, как молятся язычники, они переняли обычаи и действия язычников и этим показали Богу, что они больше не Ему Единому принадлежат, но приобщились к миру, который не Его мир. Можно было бы другие примеры привести, но и этих достаточно, чтобы вы уловили, что надо Писание читать духом.
Есть замечательное место у старца Силуана, где он говорит, что Дух Святой живет в Церкви и что, если бы даже все Священное Писание пропало, человечество и Церковь не лишились бы полного познания Бога, потому что человечество продолжало бы становиться в Церкви и через Церковь Телом Христовым, оживотворенным Духом Божиим. Это смелые слова, но нам иногда приходится принимать слова смелые, потому что они нам передают что-то очень важное. А важное они нам передают вот что. В течение двух тысяч лет и дальше в глубь Ветхого Завета люди читали тексты, которые были несовершенны с точки зрения языка или грамматики, которые менялись в зависимости от эпохи, но читали их духом. Они не останавливались на словах, они в слова вглядывались, вдумывались, входили чувством в них и познавали, что Сам Дух Святой вложил в них. И так мы должны научиться читать Ветхий и Новый Завет, молитвы святых.
Когда мы читаем Ветхий Завет, Новый Завет, мы сталкиваемся с опытом целых эпох, и в пределах этих эпох — с живым, победоносным, освящающим опытом отдельных людей. Не напрасно Нестор Летописец говорил о том, что Церковь в своем учении подобна великому хору. В ней звучит множество голосов, и каждый голос своеобразен, неповторим, и они сливаются в одну общую гармонию. Вот что составляет дивность Ветхого и Нового Завета: не то, что люди повторяют одно и то же, а то, что из опыта частичного, несовершенного, но чистого, который они получили, собрали, люди говорят свое живое, истинное слово, которое соединяется с такими же живыми истинными словами других людей и приносит нам Божественную правду. Есть множество слов, над которыми нам хорошо бы задуматься, и я хочу это сделать в течение одной или двух бесед.
Но еще одно сравнение мне кажется очень важным — это икона. Во-первых, всякий человек является иконой Христовой. Он является образом и подобием Божиим, в нем живет дыхание Божие. Каждая из этих икон является отображением Христа и вместе с этим не просто копией, — и это изумительно и прекрасно. Но когда мы выражаем наш опыт, будь то в виде иконы, или человеческой речи, или осуществления нашей жизни, именно это происходит. Жизнь каждого святого является иконой жизни и личности Христа. Слова святых являются голосом Божиим, голосом Святого Духа, Который учит нас в глубинах наших называть Бога Отцом. В другие моменты Он вдохновляет нас воздыханиями неизреченными (Рим 8:15, 26) обращаться к Богу, учит всей тоской души, всем желанием, надеждой, любовью молиться и устремляться к Богу.
Но когда мы всматриваемся в те иконы, которые есть во всем православном мире, мы видим, что каждая нация облекла Спасителя, Божию Матерь, святых в черты своей народности, потому что иначе думать они не могли. Невозможно себе представить чернокожих африканцев, которые изобразили бы Христа в виде белого человека, Он был бы для них чужой. Мне вспоминается сейчас рассказ одного миссионера. Он должен был проповедовать в негритянской деревне, и местный священник-негр обратился к своей пастве и сказал: «Вы не смущайтесь, что он такой же белый, как бес, душа его такая же черная, как наша». Это звучит шуткой, но вместе с тем в этом такая глубина! Нет такого состояния, нет такой группы людей, которая не может в своих чертах, на своем языке выразить истину Божию и воспринять ее. И когда мы смотрим, например, на русские иконы, мы видим замечательную вещь: та же икона постепенно менялась в своем облике и порой приобретала новое имя. Я помню, как Леонид Александрович Успенский говорил одному начинающему ученику: «Помни, что икону выдумать невозможно, но икону переписать рабски тоже нельзя, потому что эта икона должна быть твоим опытом в пределах всецерковного опыта, который уже нашел свое выражение в этой иконе». И поэтому, когда мы глядим на разные списки различных икон: Владимирской, Иверской, Казанской, мы в них видим какие-то различия. Больше того, некоторые иконы приобрели второе имя по месту, где с них была сделана копия. Та же истина, которая прошла через душу другого человека, нашла свое истинное, всецерковное выражение в новых чертах.
Нам приходится помнить, что познание Бога возможно только путем приобщения к Нему. Это приобщение бывает в таинствах, бывает в молитве и бывает через жизнь, соответствующую собственным Божиим путям. Но вести жизнь, соответствующую Евангелию, — дело непростое, в том смысле, что эта жизнь не заключается в том, чтобы раболепно, пусть даже очень совершенно, исполнять заповеди Божии. В Ветхом Завете были даны заповеди, от исполнения которых зависела праведность человека. Верующий, который ничем не нарушал предписания Закона, мог считаться и считался праведным. Но это еще не значило, что он находится в глубоком и совершенном общении с Богом. Такие люди могли быть тем, что Священное Писание называет рабами, то есть людьми, которые безусловно подчинены воле своего господина и ее выполняют, но это еще не значит, что их душа, их ум, сердце, воля полностью созвучны с волей, мыслями и сердцем господина, это значит только как бы внешнее послушание, послушливость. И в Евангелии есть слова Христовы: когда исполните все повеленное вам, говорите, что вы рабы неключимые, то есть никудышные (Лк 17:10), что вы не стали ничем, кроме рабов. А в другом месте сказано нам: Я больше не называю вас рабами, потому что раб не знает воли своего господина, а вам Я все открыл (Ин 15:15).
И здесь нам приходится искать нечто большее, чем верность в исполнении тех заповедей, правил, законов, которые мы находим в Евангелии, в Новом Завете, в Ветхом Завете, в церковных наставлениях. Нам надо открыться так, чтобы в нас действовал Дух Святой, так надо открыться Богу, чтобы приобрести то, что апостол Павел называет умом Христовым (1 Кор 2:16), то есть мыслить Его мыслями, чувствовать согласно Его сердцу. И тот же апостол Павел нам говорит, что, с одной стороны, Святой Дух нам открывает тайны Царства Божия, самые их глубины, но, с другой стороны, порой Он как бы шепотом нам подсказывает молитву и нас учит называть Бога нашим Отцом (Рим 8:15). Мы живем не так, как было до падения наших прародителей, в полной открытости Богу и в посильном общении с Ним. До падения Адам, Ева не были совершенны, то есть они не достигли полной зрелости, к которой человек призван, но у них была, по слову отцов, невинность. Они были как дети, но дети, в которых нет никакой тени зла. Они еще не выросли в ту меру, в которой можно было общаться с Богом по-взрослому, если так можно выразиться о духовном состоянии, но не было в них тьмы, не было запутанности.
Мы же находимся в ином состоянии. Мы живем в грешном мире, где не все просто и не все ясно. В нас самих брезжит свет, затем хлынет на него волна тьмы или полутьмы — и мы запутались уже. И вся наша жизнь проходит в том, что в этом полумраке-полусвете, в котором мы не всегда лично виноваты, но в который погружены, принадлежа падшему миру, мы ищем Бога и полноту света. Вы помните начало Евангелия от Иоанна: Свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин 1:5). Когда произошло падение, когда уже не стало того лучезарного общения между Богом и человеком, которое было вначале, эта полутьма облекла весь мир, включая человеческое сознание, но эта полутьма не могла мешать свету светить. Свет светит во тьме, и тьма не может его задушить. Тьма не всегда рассеивается, но она не может задушить свет, потому что в свете — Божественная природа. Свет — явление положительное. Тьма — всего-навсего отсутствие света и, соответственно, запутанность наших понятий, наших переживаний, нашей жизни. И когда мы ищем познания Бога и познания созданного Им мира, мы можем обратиться в разные стороны.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!