ЭКСПЕРИМЕНТЫ С УЛЬТИМАТИВНЫМ ТОРГОМ
Даже если резервированные цены часто трудно определить на практике, возможно разработать эксперименты, которые развеивают неопределенность. Немецкие экономисты Вернер Гут, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце изучали эту стратегию в серии смелых экспериментов[140]. Один из них, так называемая игра в ультимативный торг, может служить элегантным тестом для модели эгоистического интереса.
В игру играют один раз, и в ней участвуют пары незнакомых друг с другом людей. Игроку 1 в каждой из пар дается сумма денег и указание разделить ее с игроком 2. Он должен предложить раздел, который игрок 2 либо примет, либо откажется принять. Если второй игрок принимает предложение, они делят деньги так, как было предложено. Однако если он отказывается, ни один из игроков никаких денег не получает. Так, если игрок 1 предлагает разделить 10 долларов, дав игроку 2 3 доллара и оставив 7 себе, игрок 2 может либо принять их (и тогда игрок 1 получит 7 долларов, а сам он получит 3), либо отказаться (и тогда никто ничего не получает). Предложение игрока 1 — ультиматум, отсюда название игры.
В игре в ультимативный торг все резервированные цены и прибавки совершенно прозрачны. Общая прибавка — это просто сумма денег, которую должны разделить игроки. Резервированная цена игрока 2, как ее рассматривает традиционная модель эгоистического интереса, — наименьшая из возможных позитивных сумм, а именно 1 цент. Поскольку это очевидно, то и «рациональная» стратегия для игрока 1 тоже ясна: он должен предложить игроку 2 1 цент, а все остальное оставить себе. Точно так же для игрока 2 рационально принять предложение — он знает, что игра не повторится, так что нет смысла отказываться в надежде заработать репутацию крутого. Экспериментаторы четко выстроили задачу исключительно однократного торга для того, чтобы проверить рациональную теорию торга.
|
|
|
Результаты одного из вариантов их эксперимента приводятся в табл. IX. 1. Как там указано, игрок 1 редко пользуется рациональной стратегией. То есть он почти никогда не предлагает радикально односторонний дележ. Разделение пополам — самое популярное из предложенных разделений, и только в шести из 51 случая игрок 1 потребовал более 90% суммы. В тех случаях, когда игрок 1 требовал для себя непропорционально большую долю, игрок 2 обычно реагировал не как познерианский рационалист, но в соответствии с предсказаниями модели честности. В пяти из шести случаев, если игрок 1, например, требовал больше 90%, игрок 2 выбирал опцию не получать ничего.
Эксперименты Гута оставляют не до конца решенными несколько вопросов. Одна проблема состоит в том, что игрок 2 редко по-настоящему подвергается проверке: в большинстве случаев игрок 1 делал вполне честное предложение, которое игрок 2 принимал. Было бы неплохо побольше узнать, как ведут себя люди, когда перед ними ставят нечестный ультиматум. Другая трудность касается возможных просачиваний в будущие интеракции. Хотя в игру играли всего один раз не знакомые друг с другом испытуемые, некоторые участники все равно проявляли сдержанность из-за озабоченности будущими затратами. Например, могло так случиться, что игрок 2 — человек, с которым игрок 1 надеялся познакомиться в будущем. Или, возможно, игрок 1 боялся, что игрок 2 каким-то образом найдет способ отомстить за одностороннее предложение. У игрока 1 могли быть чисто эгоистические побуждения, просто желание избежать отвержения со стороны игрока 2; или же, в более благородном смысле, он мог счесть, что «правильнее» проявить сдержанность.
|
|
|
На все эти вопросы проливает свет ряд экспериментов, проведенных Канеманом, Нетчем и Талером[141]. Чтобы больше узнать, как люди реагируют на нечестные предложения, Канеман и его коллеги начали с того, что попросили участников разделить 10 долларов в очень похожей игре в ультимативный торг. Их замысел отличался от замысла Гута и его коллег, поскольку они просили игрока 1 ограничить выбор парами из следующего списка:
|
|
|
Игрока 2 они просили указать в том же списке наименее благоприятное разделение, которое он бы принял. Таким образом, даже в большинстве случаев, когда игрок 1 делает честное предложение, все-таки возможно установить пределы терпения игрока 2. Результаты для одной из групп участников приводятся в табл. IX.2. Как указывалось, игрок 2 был готов принять средний штраф почти в 26% от общей суммы прибавки, но не участвовать в односторонней сделке.
Канеман и коллеги использовали еще один простой эксперимент для исследования мотивации для честных предложений. Игрока 1 просили разделить сумму в 20 долларов с анонимным игроком 2. Его выбор был ограничен двумя вариантами: (1) 10 долларов каждому или (2) 18 долларов ему и 2 доллара игроку 2. На этот раз у игрока 2 не было возможности отказаться от предложения игрока 1. Игрок 2 получал либо 2 доллара, либо 10, исключительно благодаря выбору игрока 1. Игрока 1 заверили, что игрок 2 никогда не узнает его имени.
Из 161 участника 122, или 76%, предложили честное разделение. Поскольку эксперимент был задуман так, чтобы полностью исключить как страх отвержения, так и угрозу мести, Канеман и коллеги пришли к выводу, что именно внутренняя озабоченность честностью была первостепенным мотивом при этом распределении.
|
|
|
Похожая неопределенность окружает мотивы игрока 2, заставляющие его отвергнуть одностороннее предложение. Естественно предположить, что он хочет наказать игрока 1 за жадность. Или, возможно, он просто не хочет участвовать в нечестной транзакции. Чтобы выяснить больше, что движет игроком 2, Канеман с коллегами провели второй этап эксперимента. На этом этапе участники, отобранные ранее, делились на группы по трое. Каждая группа включала хотя бы одного человека каждого типа из первого этапа — т.е. того, кто принял разделение поровну (E ), и того, кто выбрал неравное разделение (U ).
Третьему участнику группы предлагался следующий выбор: он мог либо разделить 12 долларов поровну с U , либо разделить 10 долларов поровну с E. Большинство участников (74%) предпочли поделиться с E. Иными словами, большинство людей выбрали разделение по 10 долларов каждому на первой стадии, а еще больший процент (88%) выбрали более затратный вариант на второй стадии. Канеман и коллеги заключили из этого, что мотивом отказа от нечестных предложений хотя бы частично должно быть желание наказать тех, кто их делает.
Ряд недавних исследований дал результаты, похожие на те, что обсуждались выше[142]. Надо ли говорить, что ни один из этих результатов не подтверждает познерианский взгляд на честность.
ЧЕСТНЫЕ ЦЕНЫ НА РЫНКЕ
Способность беспокойства о честности мотивировать затратные действия не ограничивается выдуманными играми в торг. Она точно так же применима к обычным продуктам, которыми торгуют на рынке. Чтобы исследовать отношение людей к честности, Талер задал следующую пару вопросов двум группам участников обучающей программы для руководящих работников[143]. Первой группе читали нижеследующий текст с вариантами в круглых скобках, второй — в квадратных.
Вы лежите на пляже в жаркий день... Вы уже целый час думаете, как было бы хорошо выпить холодную бутылочку вашего любимого пива. Ваш товарищ встает, чтобы пойти позвонить, и предлагает купить вам пиво, но только где-то поблизости (в модном курортном отеле) [в обшарпанной продуктовой лавке]. Он говорит, что пиво может оказаться дорогим, и потому спрашивает, сколько вы готовы за него заплатить. Он говорит, что купит пиво, если оно будет стоить столько, сколько вы сказали, или меньше, но если оно будет стоить дороже, он его не купит. Вы доверяете своему другу и не имеете возможности торговаться с (барменом) [владельцем лавки]. Какую цену вы назовете?[144]
Заметьте, что цена, которую пытаются выяснить этими вопросами, — это резервированная цена потенциального покупателя пива. Модель эгоистического интереса однозначно указывает: эта цифра не должна зависеть от того, кто продает пиво. И все же медианный ответ в группе с опцией «курортный отель» (2,65 доллара) была на доллар выше, чем в группе с опцией «лавка» (1,50). Оба пива будут пить на одном и том же пляже в один и тот же жаркий день одни и те же люди, испытывающие жажду. Единственное различие в том, где покупается пиво. Оно оценивается в 2,65 доллара медианным респондентом в группе «курортного отеля», тогда как медианный респондент в группе «лавочников» не заплатил бы за него даже 2 долларов.
Талер подчеркивает, что движущей силой в данном случае является озабоченность честностью. И конечно же, модель честности без труда согласовывается с этими результатами. У курортного отеля больше затрат на текущую деятельность, чем у маленькой лавки, поэтому он едва ли заберет себе большую часть прибавки. В категориях нашего простого определения честная цена в курортном отеле выше, чем в лавке. Вопреки постулатам модели эгоистического интереса, по всей видимости, идентичность продавца небезразлична покупателю.
Есть свидетельства, что отношение, отраженное в этих ответах, сказывается на решениях о ценах, которые принимают коммерческие фирмы. Самые яркие примеры касаются сезонных и прочих вариаций в ценах, связанных с колебанием спроса. Чтобы оценить силу этих примеров, необходимо сначала рассмотреть, что модель эгоистического интереса скажет о ценах и стоимости в периоды пикового спроса.
Лыжные курорты, сталкивающиеся с существенными колебаниями спроса, дают удобный контекст для этого обсуждения. Как хорошо знает каждый лыжник, на лыжных курортах больше всего народу в праздничные выходные. По-видимому, менеджеры курортов тоже это знают, и их начальные вложения в площади для катания и в подъемные мощности выбираются, исходя из этих пиковых периодов спроса. В результате в периоды спада отдыхающих мощностей оказывается гораздо больше, чем требуется. Склоны почти пусты, а очередей на подъемник практически нет.
Исходя из этих наблюдений, экономисты говорят, что посетители во время периодов наплыва ответственны — в причинном смысле — почти за все затраты, связанные с размерами зоны для катания. Потому что, если бы не эти посетители в каникулярный сезон, курорт мог бы предоставлять адекватное обслуживание с гораздо меньшими мощностями. И наоборот, если бы посетители в период спада не приезжали вовсе, лыжный курорт ничего не сэкономил бы на затратах на мощности для катания, которые просто не зависят от количества людей в периоды спада.
Экономическая теория также гласит, что те, кто ответственен за данные затраты, должны быть теми, кто за них платит. Это означает, что практически все затраты на мощности курорта должны нести те, кто приезжает в праздничные выходные. На самом деле лыжные курорты обычно запрашивают чуть более высокие цены во время праздничных периодов. Но разница в цене обычно невелика, во всяком случае меньше, чем предсказывает традиционная экономическая теория распределения стоимости. Также вопреки традиционной теории, длинные очереди на подъемник и склоны, забитые людьми, — повсеместное явление в период отпусков.
Нежелание менеджеров лыжных курортов взвинчивать цены на каникулы, по-видимому, связано с представлением клиентов о честности. Как ни печально, среднестатистический лыжник незнаком с экономической теорией, как должны распределяться затраты в периоды колебаний спроса. Для большинства людей естественно фокусироваться на том, что стоимость работы подъемника одна и та же независимо от того, какой сейчас сезон. Меньше внимания обращают на вопрос, кто отвечает за то, что курорт рассчитан именно на такое количество человек. Такое представление о затратах заставляет типичного лыжника считать, что нечестно, если лыжный курорт сильно задирает цены во время каникулярных уикендов.
Но если дополнительный спрос в эти выходные так высок, почему курорты вообще заботит то, что лыжники думают о честности? Почему бы просто не поднять цены и не собрать дополнительный доход? Даже если курорты могли бы больше заработать в праздничные выходные, отсюда не следует, что наилучшая стратегия для них — поднимать расценки в пиковые периоды. Они должны беспокоиться о том, что высокие цены в праздники могут отпугнуть клиентов, которые катаются на лыжах не только в это время, но и во время периодов спада. Как сказал один консультант из лыжной индустрии: «Обманите их на Рождество, и они не вернутся в марте»[145].
«Недостаточная» вариация цен ни в коем случае не является исключительной особенностью лыжной индустрии. Похожие экономические рассуждения требуют резкого роста цен на стрижки в субботу утром, и тем не менее большинство парикмахерских по-прежнему устанавливает ту же самую цену, что и в другие дни недели. Билеты на Суперкубок, на поединки за чемпионские звания, Американский открытый чемпионат по теннису, концерты «Роллинг Стоунз» и целый ряд других спортивных и развлекательных мероприятий неизменно пользуются большим спросом. Большинство популярных ресторанов в больших городах требуют резервировать столик в субботний вечер за несколько недель. Билеты на популярные спектакли распродаются за несколько месяцев до представления. И очереди на блокбастеры растягиваются на целый квартал. Закономерности ценообразования во всех этих случаях существенно отличаются от того, что предсказывает модель эгоистического интереса. И в любом случае озабоченность честностью, по-видимому, объясняет большую часть этого расхождения. Рационалист, не считающий значимым беспокойство о честности, не в состоянии удовлетворительно объяснить эти распространенные закономерности ценообразования.
ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА И ПРИБЫЛИ
Соображения честности влияют не только на цены, которые мы платим, но и на заработную плату, которую мы получаем. В среднем фирмы с высокой долей прибыли платят более высокие зарплаты. Экономисты уже многие десятилетия знают об этой корреляции[146]. Трудность состоит в том, что модель эгоистического интереса однозначно указывает: прибыльность не должна влиять на зарплаты. Согласно модели личного интереса, рабочим платят стоимость того, что они производят. Те, кто производит много, должны получать высокие зарплаты и наоборот. Это верно вне зависимости от того, выше или ниже среднего прибыль их работодателя.
Логика, лежащая в основе предсказаний модели эгоистического интереса, кажется убедительной. Если бы фирма платила меньше стоимости того, что произвел работник, он, скорее всего, ушел бы к конкуренту. А если бы она платила больше, она получала бы более низкую прибыль, чем если бы она его вообще не нанимала. Модель эгоистического интереса предскажет, что, если высокорентабельные фирмы платили бы больше, рабочие из менее рентабельных фирм толпами переходили бы к ним, и что связанное с этим движение имело бы тенденцию уравнивать зарплаты, отменяя всякую корреляцию с нормой прибыли. Поскольку модель эгоистического интереса столь четко устанавливает, что нормы прибыли не имеют значения, многие экономисты, изучающие колебания заработной платы, просто избегают любого упоминания прибылей. Однако проблема никуда не девается: прибыль действительно имеет значение.
Здесь тоже несовместимость теории и наблюдений, кажется, имеет отношение к озабоченности честностью. Вспомним, что транзакции найма похожи на другие транзакции, в которых обе стороны имеют свои резервированные цены. Для рабочего это самый низкий заработок, на который он согласится, прежде чем пойдет искать другую работу. Для фирмы это самая высокая зарплата, которую она может заплатить, прежде чем станет нерентабельной. Все согласны, что необыкновенно рентабельная фирма имеет возможность платить более высокую заработную плату. Разница между двумя резервированными ценами, представляющая собой общую прибавку, которую должны делить фирма и ее работники, таким образом, будет увеличиваться по мере роста прибыльности.
Хотя более рентабельная фирма имеет возможность платить более высокую зарплату, модель эгоистического интереса не видит никаких причин, чтобы она это делала. Модель честности, однако, подсказывает одну такую причину. Заметим, что, если фирма с сильным положением на рынке платит лишь столько, сколько и другие фирмы, она получит непропорционально высокую долю общей прибавки — «нечестную» долю, с точки зрения моего определения. Так, если работники сильно обеспокоены честностью своего трудового договора, как подсказывают другие свидетельства, они потребуют прибавку к зарплате за работу на более рентабельной фирме. Другая сторона медали в том, что они часто довольствуются меньшим, если работодатель получает прибыль ниже средней. Модель честности предполагает, что работники готовы отказаться от дохода ради честности и что именно эта готовность заставляет более прибыльные фирмы платить более высокие зарплаты.
Корреляция между заработной платой и ростом прибыли, похоже, никуда не денется. Она будет продолжать ставить в тупик экономистов, настаивающих на том, что озабоченность честностью никогда не переходит в затратные действия.
ЧЕСТНОСТЬ И СТАТУС
Озабоченность честностью также находит отражение в жертвах, на которые готовы пойти работники, чтобы занять более высокие позиции среди своих коллег[147]. Довод в пользу этого утверждения основывается на двух простых допущениях: (1) большинство людей предпочитают более высокое положение среди своих коллег более низкому, и (2) никого нельзя заставить оставаться на фирме вопреки его воле.
По законам простой арифметики не все притязания на высокое положение могут быть удовлетворены. Только 50% членов любой группы могут оказаться в верхней половине. Но если люди могут свободно объединяться с тем, с кем пожелают, то почему нижестоящие члены группы остаются в ней? Почему бы им всем не уйти и не создать свою собственную новую группу, в которой они уже не будут находиться в самом низу? Многие работники, без сомнения, именно так и поступают. И все же мы наблюдаем множество стабильных разнородных групп. Не все бухгалтеры в «Дженерал Моторс» одинаково талантливы, и в каждой юридической фирме одни партнеры привлекают больше клиентов, чем другие. Если все хотят быть поближе к вершине своей группы коллег, то что же удерживает эти разнородные группы от распада?
Напрашивается ответ: нижестоящие члены группы получают дополнительную компенсацию. Если бы они ушли, они выиграли бы от того, что им больше не пришлось бы мириться с низким статусом. Однако высокопоставленные члены группы точно так же проиграли бы. Они уже больше не занимали бы высокого положения. Если их выгода от высокого положения выше затрат, которые несут члены группы с более низким положением, группе нет смысла распадаться. Всем будет лучше, если высокопоставленные работники будут поощрять своих коллег с более низким положением оставаться, делясь с ним некоторой частью своей заработной платы.
Не все придают одинаковое значение высокому положению. Тем, кто менее озабочен им по сравнению с другими, лучше всего пойти в фирмы, в которых большинство работников продуктивнее их[148].
Будучи менее высокопоставленными работниками в этих фирмах, они получают дополнительную компенсацию. Люди, которых больше всего заботит их положение, наоборот, захотят пойти в те фирмы, в которых большинство работников менее продуктивны, чем они. Ради привилегии занимать более высокое положение в этих фирмах им придется работать за меньшее вознаграждение, чем стоимость того, что они производят.
Таким образом, работники могут распределиться по фирмам в соответствии с их требованиями к статусу внутри фирмы. Рисунок IX.1 показывает набор опций для работников, чья производительность составляет определенную величину, M . Линии пунктиром обозначают тарифный график, предлагаемый тремя разными фирмами. Они показывают, сколько будут платить в каждой из них работнику с данной производительностью. Самый высокий средний уровень производительности в фирме 3, за ней следует фирма 2, и ниже всего он в фирме 1. Проблема, стоящая перед человеком с производительностью M , — выбрать, в какую компанию из этих трех пойти работать.
Работники, больше всего заботящиеся о статусе, захотят «купить» высокое положение, как то, что отмечено буквой А в фирме 1. На таких позициях они работают за меньшие деньги, чем стоимость того, что они произвели. Наоборот, те, кого меньше волнует статус, предпочтут получать прибавку к зарплате за счет более низкого положения, как то, что отмечено буквой С в фирме 3. Работники с более скромными запросами в отношении статуса довольствуются промежуточными позициями, такими как та, что отмечена буквой В в фирме 2, в которой они не платят за более высокое положение и не получают компенсацию за более низкое.
Кроме того, обратите внимание на рис. IX.1 — хотя не каждому работнику платят стоимость того, что он производит, работники, взятые как группа, тем не менее получают стоимость производимого ими товара. Дополнительная компенсация, полученная работниками фирмы, имеющими низкое положение, гасится за счет суммы, недоплачиваемой высокопоставленным работникам.
Модель эгоистического интереса, наоборот, предсказывает, что работникам платят стоимость того, что они произвели. Однако в каждой фирме и профессии, для которых имеются данные, высокопоставленные работники получают меньше стоимости произведенного ими, тогда как работникам с низким положением платят больше. Разница в значительной степени представляет цену, которую работник с высоким (низким) положением платит (получает) за позицию, занимаемую им во внутренней иерархии фирмы.
Для оправдания эгалитаристского паттерна заработных плат внутри фирм неэкономисты ссылались на соображения честности. Но есть один смысл, в котором это обоснование будет понятно даже жестокосердным комментаторам вроде Ричарда Познера. Предположим, что вопреки фактам, но в соответствии с предсказаниями модели эгоистического интереса, всем работникам выплачивается стоимость того, что они произвели. Тогда высокопоставленные работники в фирмах будут пользоваться своим высоким статусом бесплатно, а работники с низким положением будут страдать от бесполезности низкого положения без компенсации. Высокое положение — нечто ценное, что возможно только благодаря готовности других мириться с низким положением. С точки зрения любого общепринятого значения термина «честность» нечестно, если один человек получает бесплатную выгоду от затрат, которые ложатся на плечи другого человека. Любой рационалист, принимающий предшествующее утверждение, должен, следовательно, согласиться: структура заработной платы, подразумеваемая моделью эгоистического интереса, нечестна. В этой структуре вся прибавка идет высокопоставленным работникам.
Насколько велики отклонения в зарплате, возникающие из-за честности? Для разных профессий ответ будет разным. В профессиях, где коллеги не тесно связаны друг с другом, люди не захотят много платить за высокое положение. В конце концов, важнее всего сравнение с людьми, с которыми происходит наиболее интенсивное взаимодействие. Цена, какую платят за высокое положение (и получают за низкое), будет самой высокой в профессиях, где коллеги тесно взаимодействуют друг с другом долгое время.
Модель эгоистического интереса гласит, что заработная плата работника повышается на доллар всякий раз, как он добавляет доллар к стоимости продукции фирмы. Модель честности, наоборот, предсказывает, что заработная плата будет повышаться меньше, чем на доллар, на каждый дополнительный доллар произведенной продукции. Кроме того, она гласит, что разница между производительностью и оплатой будет увеличиваться по мере увеличения интенсивности взаимодействия между коллегами.
Таблица IX.3 представляет оценки темпов роста доходов по мере роста производительности для трех профессий. Профессии перечисляются в возрастающем порядке интенсивности взаимодействия. Торговцы недвижимостью, контакты у которых наименее интенсивные, меньше всех платят за высокопоставленные позиции. На другом конце спектра ученые-химики, работающие в сплоченных рабочих группах долгое время, платят очень большие суммы. В изученной выборке наиболее производительные химики приносили более, чем на 200 тыс. долларов дохода в год больше, чем их наименее производительные коллеги, и все же получали лишь немногим более высокую зарплату[149]. Продавцы автомобилей не так тесно связаны друг с другом как химики, но, в отличие от торговцев недвижимостью, они много времени проводят вместе в одном помещении. Как и предсказывалось, цена высокого положения для продавцов автомобилей лежит между ценами в двух других профессиях.
Здесь модель эгоистического интереса снова дает промашку и с очень большой разницей. И снова озабоченность честностью, как представляется, играет центральную роль.
Никакие из данных, о которых говорилось в этой главе, не свидетельствуют, что материальные затраты и прибыли неважны. Наоборот, основной акцент в модели обязательства ставится на том, что рациональное поведение не всегда превалирует, ибо очень часто встает на пути материальной выгоды. Врожденная озабоченность честностью порой мотивирует людей поступать иррационально. Но при этом она может также направить их к ситуациям, оказывающимся материально выгодными.
Не все действия, предпринимаемые во имя честности, имеют это благотворное свойство. Они наверняка не будут его иметь, если популярные представления о честности являются ошибочными, как это часто бывает. Если бы люди были более искушенными в экономике и понимали, например, кто несет ответственность за затраты на мощности, я полагаю, их восприятие честности изменилось бы. Менеджеры лыжных курортов смогли бы свободнее перекладывать часть затрат на посетителей в периоды пика, что, в свою очередь, уменьшило бы наплыв народа в праздники и сократило требования по мощности. В конечном счете лыжники как группа выиграли бы. Похожие выгоды можно было бы получить и во многих других отраслях, если ошибочные представления о честности не мешали ценам «плавать» в зависимости от интенсивности спроса.
Во многих обстоятельствах, однако, популярные представления о честности и реальность, на которой они основываются, кажутся одним и тем же. Так, мы можем быть уверены, что никакое экономическое образование не изменит того факта, что высокопоставленные работники должны делиться частью производимого ими — с коллегами, занимающими более низкое положение.
Точно так же как изрядная экономическая искушенность не помешает работнику выбрать меньшую зарплату вместо работы, на которой работодатель забирает себе практически всю прибавку от работы.
Независимо от того, точны представления или нет, эти данные ясно показывают: озабоченность честностью сильно влияет на поведение людей. Познерианцы и другие, настаивающие, что честность лишена содержания, говорят о мире, которого не существует.
X. ЛЮБОВЬ
Многие люди полагают, что мотивирующей силой в основе близких отношений является самоотверженная любовь. Приземленные экономисты, однако, имеют на этот счет менее сентиментальный взгляд, что вполне предсказуемо. В эпохальной работе «Трактат о семье» экономист из Чикагского университета Гэри Беккер пишет: «Эффективный брачный рынок способствует появлению “теневых” цен, подводящих участников рынка к бракам, которые максимизируют их ожидаемое благосостояние»[150]. В схеме Беккера люди со стабильными, четко определенными предпочтениями действуют целенаправленно, выбирая партнеров, которые будут наилучшим образом обеспечивать их материальные интересы.
Материалистического взгляда на человеческие отношения придерживаются отнюдь не только экономисты. Наоборот, он активно заимствуется и другими социальными науками. Все больше психологов, социологов, политологов, антропологов и других ученых, изучающих поведение людей, рассматривают близкие отношения как целенаправленный обмен, в ходе которого каждая из сторон получает нечто ценное.
Социолог Майкл Хэннан пишет: «Четкая экономическая концепция Беккера прорезает романтический туман, так часто скрывающий от социологов тяжелый выбор, с которым сталкиваются семьи»[151]. Социологи Джордж Хоманс[152] и Питер Блау[153] пробрались сквозь этот туман несколькими десятилетиями ранее, и их работа об «отношениях обмена» продолжает оказывать заметное влияние на социологов и социальных психологов. Психолог Гарольд Келли, который и сам был в числе пионеров метода анализа затраты-выгоды[154], пишет, что «человек сохраняет отношения до тех пор, пока доводы “против” не начинают перевешивать доводы “за”»[155]. Эллен Бершейд, известный специалист в области психологии межличностных отношений, пишет, что степень эмоциональной вовлеченности в отношения оказывается производной от «облегчающих взаимосвязей» и «сложно взаимосвязанных цепочек»[156]. Известная книга о равноправии в личных отношениях начинается с пассажа, который мог бы легко фигурировать у Адама Смита: «Люди эгоистичны. Индивиды будут стремиться максимизировать свою выгоду»[157]. Эту непрекращающуюся тенденцию хорошо сформулировал психолог Дэниэль Гоулман: «В последние годы основной массив исследований по психологии рассматривает любовь почти как бизнес-транзакцию, вопрос прибыли и убытков»[158].
Взгляд на личные отношения как на нечто сродни обычным товарам и услугам подвергался жесткой критике[159]. Большинство критиков просто отвергают материалистическую ориентацию теории рационального выбора. Я, однако, буду утверждать, что модель обмена можно с большей эффективностью оспорить на ее собственных основаниях. Мы можем отбросить самые проблематичные ее аспекты, не отказываясь от допущения, что материальная выгода играет ключевую роль в формировании поведения. Но прежде чем детально излагать сам аргумент и его доказательства, полезно сначала обратиться к некоторым аргументам, которыми обосновывается экономический подход к личным отношениям.
РЫНОК ОТНОШЕНИЙ
Материалистический взгляд на отношения отнюдь не нов. Мы наблюдаем его в знакомой практике, когда люди оценивают привлекательность представителей противоположного пола по шкале от 1 до 10. Подобные рейтинги привлекательности или их аналоги и есть теневые цены на эффективном брачном рынке Беккера. Если участники будут следовать практическому правилу «Вступайте в брак с наиболее привлекательным человеком из тех, кто готов на вас жениться», то пары партнеров будут образовываться среди наиболее подобных друг другу индивидов. Те, у кого 10 баллов, образуют пары с теми, у кого тоже 10 баллов, 9 баллов — с 9 баллами и т.д.
Многих из нас, конечно, глубоко оскорбит предположение, что все разнообразие и глубину человеческой личности можно вот так выразить на числовой шкале; или что это число может хотя бы отдаленно передавать то, что происходит между любящими друг друга людьми. Многие из нас, возможно, также сочтут преувеличенной роль физической привлекательности, особенно в случаях, когда люди недостаточно хорошо знакомы друг с другом. Но ведь никто не станет отрицать, что некоторые люди гораздо более востребованы в качестве потенциальных партнеров для брака и будут оставаться таковыми даже в средах с идеальной информацией.
Большинство желает себе в партнеры человека доброго, заботливого, здорового, физически привлекательного и т.д. Все будут «бросать гирьку» на каждое из этих качеств. Но «весовая совокупность» ясно свидетельствует: в каком-то огрубленном смысле все-таки можно говорить об общей привлекательности человека. Концепция рейтинга общей привлекательности показывает, что людей привлекают разные черты, и для каждого оптимальным будет свое их соотношение. Так, два человека могут считаться в равной мере привлекательными, хотя один менее привлекателен физически, зато он умнее другого.
Разменная монета на рынке отношений — это общий рейтинг привлекательности каждого. Это «целевой капитал», с которым каждый выходит на рынок, чтобы купить себе партнера. Одни элементы этого капитала являются приобретенными, другие — унаследованными. Можно повысить свою привлекательность, расширяя познания в какой-то области или воспитывая в себе более заботливое и снисходительное отношение к людям. В то же время есть вполне очевидные пределы в манипулировании такими чертами, как ум и физическая привлекательность. Туфли на высоких каблуках и накладные плечи могут помочь в некоторых случаях, но на пляже от них толку мало. Неизбежно распределение капиталов на рынке отношений будет демонстрировать обидную неравномерность.
То же самое, конечно, относится и к распределению денежных доходов, на которое опирается участие в рынках обычных товаров и услуг. Большинство экономистов не выдвигают требований о справедливом распределении капиталов на любом из изучаемых ими рынков. Их требования сосредоточены на эффективности и принимают приблизительно следующую форму: для данного распределения капиталов свободная торговля между стремящимися удовлетворить свои интересы индивидами будет максимизировать благосостояние. Под «максимизацией благосостояния» экономисты полагают, что не существует никакого альтернативного порядка, который бы улучшил положение одного человека, не навредив при этом другим.
Брачный рынок Беккера стремится быть эффективным именно в этом специфическом смысле. От него не ожидают справедливости. Но если мы отставим в сторону озабоченность распределением капиталов, мы откроем, что на нем тем не менее соблюдается некоторая приблизительная справедливость. Тот или иной объем капитала на брачном рынке, в конце концов, позволяет приобрести только нечто ограниченное: если кто-то хочет жениться на хорошеньком личике, ему придется смириться с тем, что других привлекательных черт будет меньше. Таким образом, есть определенное преимущество в том, чтобы обращать больше внимания на внутренние черты, чем на прямой нос или гладкую кожу. С таким же объемом капитала человек может «приобрести» более разумного, умного и заботливого партнера. И напротив, тому, кто более озабочен внешними данными, придется смириться с тем, что эти качества будут представлены слабее[160].
Экономические детали поисков перспективного брачного партнера интересны и сами по себе, поскольку часто затрагивают вопросы сигнализирования, о которых мы говорили в главе V.
Как и у жабы, которой приходится оценивать размеры своих соперников в темноте, проблема здесь в том, что многие важные черты с трудом поддаются наблюдению. На рынке отношений умелый клиент будет искать поведенческие сигналы, которые на них указывают. В главе V мы видели: чтобы сигнал был эффективен, его подделка должна быть слишком дорогостоящей. Кто-то, кто ищет, предположим, очень дисциплинированного партнера, должен, таким образом, проявлять особый интерес к людям, способным пробежать марафон менее чем за два с половиной часа.
Даже степень интереса к потенциальному партнеру, которую демонстрирует человек, иногда говорит о многом. Граучо Маркс сказал однажды, что не вступил бы в клуб, который принял бы его в свои члены. Следование такой стратегии в поисках отношений, очевидно, может привести к фрустрации. И все-таки в словах Граучо Маркса была доля истины. Могут быть веские основания избегать слишком горячего претендента. Если он действительно так привлекателен, как кажется, откуда такая горячность? Подобное отношение часто указывает на неблагоприятные проявления качеств, с трудом поддающихся наблюдению. Свойства эффективных сигналов, следовательно, неопровержимо показывают, почему определенная — до известных пределов — застенчивость на рынке отношений имеет столь важное адаптирующее значение.
Те же самые свойства кое-что говорят нам об институциональных порядках, посредством которых люди ищут партнеров. Часто звучат сетования, что в условиях современного города людям, плотно занятым на работе, трудно познакомиться с кем-либо для выстраивания «далеко идущих» отношений. В ответ коммерческие службы знакомств предлагают соединять друг с другом людей с внешне очень похожими вкусами и интересами. Клиенты этих служб, как предполагается, могут сэкономить время, дабы не тратить его на знакомство с теми, с кем у них мало общих интересов. Они также могут избежать неопределенности и знать наверняка, что потенциальный партнер действительно желает познакомиться. Но даже с учетом того, что услуги коммерческих служб знакомств и впрямь иногда приводят к свадьбе, эту инвестицию следует счесть плохой. Явная причина этого в том, что, сами того не желая, службы знакомств работают как устройство отбора, идентифицирующее людей, у которых есть проблемы с завязыванием отношений. Бесспорно, порой проблема лишь в том, что человек слишком занят. Но очень часто она становится результатом личностных проблем или других трудностей, еще более тревожных. С людьми, пользующимися услугами служб знакомств, и в самом деле проще познакомиться, как это утверждают рекламные объявления. Но теория сигнала говорит, что в среднем это знакомство менее ценное.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 333; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!