ТРИ ДЕЙСТВИЯ ПО ЧЕТЫРЕМ КАРТИНАМ 13 страница
Я вижу, вижу, что ты смотришь, в дальнем углу, моего сознания, вижу, как ты смотришь и потешаешься надо мною, вазелиновый старичок. Я, несмотря, на то, что занят, сейчас другими делами, с Жанной из моего детства М, я несмотря на это, ни на секунду не выпускал тебя из круга своего внимания. И я видел, как ты смеялся, и кривлялся надо мною. И я, поверь мне, на слово, а можешь и не верить, в этом случае, веришь или нет, мне не важно, я то, после того, как решим мы с этой санитаркой Жанной М, ее судьбу, а этого уже скоро случится, потому что здесь тянуть нечего, так вот я то, после того, как с ней решится, я тогда, без всяких промедлений, решу и твой вопрос. И решу уже, поверь, а можешь и не верить, решу уже не на какое-то время, а навсегда. Потому что, если ты вазелиново-вонючий старичок и есть Господь создатель всего сущего, а я охотно, при охотно, верю, что ты Бог и есть. То я с огромной радостью пришибу тебя, и покончу с тобой, и избавлюсь от тебя и твоей вазелиновой вони, и вздохну полной грудью, и будет у меня праздник великого «Избавления», но будет этот праздник чуть позже, чуть-чуть, по позже, а пока, сиди, там где ты есть, кривляйся, и считай свои последние минуты, есть у тебя еще немного времени быть Богом, используй его с толком и пользой, потому что, скоро уже очень, скоро, не будет не времени, ни бога, а только я и весь остальной окружающий меня мир.
Ремарка
Он лег на нее сверху, она исчезла под его телом. Плоскость больничного пола, в ту же секунду обернулась темной водой.
|
|
|
– И после этих слов, он взял, да и лег на меня сверху всем своих больным пухлым телом. Лег и стал лежать. Я на полу, он на мне, и ни одного поезда не слышно. Тишина.
– Ты меня слышишь, Жанна? Я хочу сказать тебе кое-что очень, очень важное.
– Говори.
– Я тебя увидел, у забора, твоего кажется забора, тебе тогда было ровно тринадцать лет и четыре дня. Откуда я знаю, что четыре дня? Ты мне сказала. Я подошел к тебе, посмотрел на твои ноги, разглядел, что они очень странные, я сказал, – странные ноги, – а ты в ответ, почему-то мне ответила, – что тебе сегодня ровно четыре дня и тринадцать лет. Помнишь?
– Я нет.
– А почему же так, Жанна? Я помню, а ты нет, почему так?
– Потому что я не Жанна. У меня другое имя. Я совсем другая не из твоего детства Жанна М, а из твоей теперешней жизни, меня зовут Неля, и моя фамилия начинается с буквы Д.
– Я тебе верю Жанна, верю каждому твоему слову. Верю, что ты Неля Д., верю, что ты не ты, я верю, но я хочу услышать ответ на свой вопрос. Почему ты ничего не помнишь, Жанна, что случилось?
– Я все помню, кроме того, чего я не знаю. Я ничего не забыла, просто я об этом еще не знала. Расскажи мне, я буду знать, и запомню, это навсегда.
|
|
|
– Это все очень просто, Жанна. Простая история. Для тебя простая, а для меня очень длинная, длинною в пятьдесят лет. Я спросил у тебя, не рано ли? Не рано ли тебе тогда было, в тринадцать то лет, пускай хоть и плюс четыре дня, не рано ли тебе было выставлять перед таким юным (мне тогда и самому то было четырнадцать и не больше) не рано ли тебе было выставлять перед таким влюбчивым юношей как я, свои странные ноги на показ, по-моему так немного рановато, подождала бы девка до восемнадцати, и тогда бы гуляла.
– Пожалуйста, дальше не нужно. Я тебе никакая не Жанна. Делай со мной, что хочешь, но, пожалуйста, стоп.
– Нет, не стоп, а дальше. Ты мне на это отвечала, – на то они и нужны девичьи коленки, чтобы сверкать и слепить ими влюбчивые юношеские глаза. Но не с тринадцати же лет, соплячка, начинать тебе сверкать, передо мною блестящими странными ногами, хотя бы года два бы еще подождала, и уже тогда.
– Не от меня зависит, а от моих ног, когда им сверкать. Не отрубить же мне теперь себе ноги, за то, что они раньше положенного возраста засверкали и вылезли из под юбки прямо тебе на глаза?
– Нет, не отрубать. Но, а мне что делать в таком случае? Я бы хоть сейчас бы взял твои ноги под венец, но ведь ногам то твоим, так же как и тебе тринадцать и четыре, нельзя мне на них жениться, мне и самому то всего четырнадцать (еще два года до паспорта) так что и по закону и по правилам, нельзя.
|
|
|
– Ну, да а если б и можно было жениться, то все равно, я бы не отдала свои ноги тебе в жены, ни сейчас, не в шестнадцать, не в шестьдесят пять лет.
– Это почему же? Разве, я ногам твоим не понравился, я ведь, красивый мужчина, сильный, и умею очень, очень сильно любить.
– Знаю. Я знаю, что ты можешь любить, я это сразу поняла, как только вошла к тебе в палату. И хотя ты лежал весь в говне, и пристегнутый ремнями к кровати, я как-то сразу поняла, что ты можешь очень сильно любить.
– Женские ноги, как красная икра, соблазнительно переливаются на солнце, но при этом остаются все такими же липкими, одна икринка к одной, и даже их стройность и их манящий силуэт в черных колготках, не разъединяет их, – две женские ноги, есть одно целое, женские ноги затянутые в черный капрон, есть само по себе явление, вне всякого тела, вне зависимости, какое это тело, вне зависимости от тела вообще, женские, в черных колготках ноги, есть самостоятельное целое, и поэтому их можно любить отдельно от женщины, которой, они принадлежат.
|
|
|
Ремарка
Не очень долгая пауза прервала их диалог.
– Так много воды скопилось в моей голове, за все эти годы, пока я искала. Огромные глубокие лужи, в моем мозгу. Я бродила по ним в резиновых сапогах, но вода все равно налилась за края сапог, и ноги все равно промокли. А весна все наступает и наступает, становится все теплее и теплее, снег все тает и тает, и воды в луже становится все больше и больше. И я не по колени, я уже по самое горло в воде. И все двери заперты, и все ворота на замках, и вся любовь, там, за дверьми и воротами, а я здесь по горло в весенней луже, и ключей, чтобы войти у меня нет. И вот теперь Ты. Чудовищный человек, протягивает мне руку, разжимает ладонь. Что зажато у него в кулаке? Чудовище-человек разжимает кулак, у него на ладони – ключи.
– Все Жанна, ты пришла, входи.
– Безумие поедает ложь. Кровь уничтожает неправду. Двери открываются. На смену весне приходит лето, за мартом следует июль, лужи высыхают, вода уходит, двери и ворота открываются, и я могу войти. И я вхожу. И вот вся эта любовь теперь моя. Вот он июль! Вот июль и вот я. Жарко, но терпимо, страшно, но красиво. И резиновые сапоги больше не нужны, лужи закончились, я пришла.
– Входи, Жанна, располагайся поудобнее, сейчас я буду делать с тобой, все, что посчитаю необходимым.
– Все я пришла. Теперь мне будет предложено, только все самое необходимое. Я ко всему готова, кроме меда, потому что я знаю, что в июле меда нет.
– Сгорело мое сердце, а в нем две собаки. Одна -маленькая шавка, которая все время меня боялась, а вторая, – огромная сучка, которую, всю жизнь боялась я. Все сгорело синим пламенем, ничего не осталось у меня в груди, так что я целый час с небольшим, жила с леденящей пустотой в груди, жила с дырой вместо сердца, целый час с небольшим, дул ветер, святое место в моей груди пустовало, но такое место пустым быть не может, и вот уже в груди моей, появилось нечто новое, может быть новое сердце, а может быть, новые настенные часы с маятником. Качается, качается маятник. Кружится, кружится моя голова. Любовь из грязной весенней лужи превратилась в летний месяц июль. Вода в голове высохла, страхи и домыслы прошли. Я вся стала любовью, я вся и есть любовь. Вот я – любовь, лежу на столе. А любовь, это пища. Любовь – это блюдо на праздничном столе. Вот я, слегка не прожаренная любовь, лежу куском «венского шницеля» на столе в ожидании своего часа. Лежу летней, июльской любовью на сервированном столе и жду своего часа. Жду, когда мною насытятся те, кто любит подобную кухню. Лежу хлебом и вином, на обеденном столе и жду, когда меня съедят. Я ко всему готова. На месте моего сгоревшего сердца святые дары. Делайте со мною, все что необходимо. Я ко всему готова, я пришла.
– Слышишь? Музыка, слышишь, как звучит музыка? Это я играю на своей внутренней валторне. Это мои звуки. Это значит, что я приближаюсь, это означает, что я уже где-то совсем, совсем близко, я уже рядом, я где-то совсем, совсем здесь. Я пришел, я уже здесь, это моя музыка, звуки моей валторны. Все, мы пришли. Наше движение закончилось. Мы готовы к тому, чтобы исчезнуть. Ты готова исчезнуть, Жанна из моего детства М.?
– Меня зовут Неля. Я готова исчезнуть, я ко всему готова. Мы пришли.
И вот тогда, я бросился в верхний правый угол моей комнаты, бросился так быстро, что старичок даже вскрикнуть не успел. Бросился под самый потолок, где он сидел, этот вазелиновый юродивый Бог, и откуда он смеялся и потешался надо мной. Бросился на него, и в одну секунду, а даже и в полсекунды, – в полсекунды уложился не больше, раз, и открутил этой ненавистной идеи, – божественного надзора над человеком, голову. Раз, и свернул Богу, вонючему этому Вечному Вазелину шею, раз, и нет больше этого страшного кошмара под названием строгий Бог, раз, и дыши теперь свободно и глубоко, больше не воняет. Теперь у нас больше не воняет. Все.
Ремарка
Все дальнейшее происходит, как в самом красивом сне. Но все дальнейшее есть не сон, а самая настоящая явь. То редкое, и почти невозможное состояние, когда наяву – красота становится такой прекрасной, что невозможно поверить, в то, что это явь. Но это явь.
Мы слышим мужской голос. Это все словно по радио или через репродуктор. Говорит незнакомый нам мужчина. Мы его не знаем, но тот к кому этот голос обращается, его узнал. Это голос его старшего сына.
ГОЛОС ГЛЕБА: -Здравствуй, папа. Это мы твои сыновья – дежурные из Архангельска. Наконец-то мы смогли тебя разыскать. Много лет ушло на то, чтобы выяснить, куда ты подевался и где находишься. И вот теперь мы едем к тебе, завтра в дорогу – два дня пути и мы у тебя. На самолете, к сожалению, для нас дороговато, зарплата у архангельских дежурных не ахти, поэтому едем плацкартным. Сегодня двадцать девятое, тридцатого мы весь день в дороге, а первого июля мы уже у тебя. Какая радость. Ты, конечно, если бы встретил кого-то из нас случайно на улице, то наверняка не узнал бы. Мы ведь уже давно не дети, а взрослые мужчины. Сашке – двадцать четыре, Олегу– тридцать, а мне Глебу – уже тридцать пять. Взрослые у тебя дети батя, да ведь и тебе уже седьмой десяток, время то летит беспощадной стрелой. Знаем, папа, знаем. Знаем мы о всех твоих бедах и страданиях, не легкая у тебя оказалась жизнь, такого, как говорится, и врагу не пожелаешь. Но, слава богу, что все это теперь позади, и скоро мы все вместе начнем совместную счастливую жизнь. Заберем мы тебя к нам в Архангельск, где мы будем, как прежде дежурить, а ты каждый день будешь на отдыхе.
– А жены то у вас есть, сыночки мои родные, неужели ни один из вас до сих пор семьей так и не обзавелся?
ГОЛОС ГЛЕБА: ?Нет, папа, никто из нас не женат. Некогда нам было ухаживать за женским полом – мы ведь круглыми сутками на дежурстве. Работа забирает все наши силы и все наше свободное время. Но, зато дежурим мы на славу, и ты можешь гордиться своими сыновьями, лучших дежурных чем мы, нет не только в Архангельске, но, пожалуй, что и во всех других городах нашей родины, а может даже и за рубежом. Что-то, а уж дежурить то мы умеем в рот палец не клади.
– Откуда же у вас такой дар, сыночки, что-то не припомню я в нашем роду ни одного даже самого среднего дежурного, ни отец мой, ни дед, ни прадед, никогда в жизни не дежурили, в кого же вы такие уродились, неужто в мать?
ГОЛОС ГЛЕБА: Не знаем, папа, может и в мать, как теперь проверишь, у мамы ведь не спросишь, она ведь, как тогда ушла из дому, после того, как ты вышиб ей рассудок, так до сих пор и не возвращалась. Может и в мать?
И после этих слов, он сжал руки на моей шее, так что я даже вскрикнуть не успела и испугаться, и потом, еще раз сжал руки сильнее и сильнее, так что у меня весь цвет в
глазах пропал, и стало темно, как в самую беззвездную ночь, и потом еще один раз сжал так сильно, как только мог, и все что было до этого на протяжении всей моей жизни, в один миг раз, и оборвалось. Жила была на белом свете женщина со странными ногами Неля похожая на Жанну из чужого детства М, жила, была эта женщина и перестала жить. Еще секунду назад была, а в следующую секунду уже нет.
ГОЛОС ГЛЕБА: -И пока что, папа, на этом, все. Остальное, уже при встречи. Первого июля мы у тебя, готовься к перемене места жительства, собирай вещи, настраивайся на новую жизнь. Целуем. Твои сыновья Саня, Олег и Глеб.
И сразу после того, как не стало этой женщины, а только тело ее со странными ногами валялось веревочной куклой на полу, а где теперь душа не известно, у нее самой то, ведь, не спросишь, сразу же после этого, без всяких промедлений и суеты, вскрыта была кожа ровно под правой грудью, вскрыто было мясо и распакована была ткань, и извлечено было то, чего каждый любящий мужчина просит у любимой своей женщины, и потом отделена была кисть от руки, тут пришлось немного повозиться и пустить свои зубы в ход, но вот уже и второй женский предмет оказался в руках влюбленного. Случилось!
– Я прошу руки вашей и сердца, – говорит мужчина.
– Я согласна, – отвечает женщина, – и вот, уже ее сердце и ее кисть с серебряным колечком на безымянном пальце, мужчина сжимает в кулаке.
И теперь уже пришло время позвать сюда санитаров и святого дежурного врача, для дальнейшего развития всех необходимых событий. А вот уже и они, только мы про них вспомнили, а они уже тут, как тут, – ворвались в комнату, увидели, что случилось, и принялись за дело, то есть за меня, я ведь и есть их дело и любимая работа, качнулся потолок и превратился в пол, но это для меня не новость, для меня новостей нет, как нет меда в июле, а он, кстати, уже и наступил этот долгожданный месяц, приехали ко мне три моих сына, первое июля, все вещи собраны, пора скорее в Архангельск, медлить нам не желательно, а то опоздает моя троица на свое дежурство, пол, потолок да стены, тук, тук, тук.
Ремарка
Пол, стены и потолок в один миг расправили крылья и улетели.
Я не слышу, что вы тут мне говорите, я глухой, я ничего не слышу, и кричать бесполезно, звук в моих ушах уже лет шесть как сломался, а теперь вот уже и свет в моих глазах вышел из строя, накрыло темное небо и не единой звезды, темнота от самого начала и до самого конца, вечный и вовеки веков нескончаемый июль.
Ремарка
Движение останавливается, природа замирает, ждем. Осень, зима, весна, а потом и лето. Самая середина лета – июль. Все стало другим, но не заново началось, а пошло дальше. -Все пошло дальше. И мы пошли за ним.
НЕЗНАКОМЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Вы кем ему приходитесь, родственники?
ГОЛОС ГЛЕБА. Мы его дети.
НЕЗНАКОМЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Что все трое?
ГОЛОС ГЛЕБА. Да все троя. Можно забирать или нужно подождать?
НЕЗНАКОМЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. А чего тут ждать, прямо сейчас и забирайте.
ГОЛОС ГЛЕБА. Ну, что братаны, взяли?
НЕЗНАКОМЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Куда вы его, где будете хоронить то, с местом то уже определились?
ГОЛОС ГЛЕБА. А че нам определяться, в Архангельске, конечно. Батя наш всю жизнь мечтал оказаться в Архангельске, ну вот и сбылась мечта. Куда шел туда и попал. Ну, что взяли? Ну, вот, батя, поедим мы с тобой теперь в наш Архангельск, и чем быстрее, тем лучше. Времени то у нас в обрез, послезавтра на дежурство. Санька, Олег берите за ноги, а я возьму за спину. Ну, что, раз, два, три, взяли. Понесли.
КОНЕЦ
Москва, февраль, 2006 г.
Иван Вырыпаев
Кислород
Ольге Мухиной
Это АКТ, который нужно производить здесь и сейчас.
Композиция 1. Танцы
1 куплет:
ОН: Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду? А я знал одного человека, у которого был очень плохой слух. Он не слышал, когда говорили, не убей, быть может, потому, что он был в плеере. Он не слышал, не убей, он взял лопату, пошел в огород и убил. Потом вернулся в дом, включил музыку погромче, и стал танцевать. А музыка была такая смешная, такая смешная, что и танцы его сделались смешными в такт музыки. И плечи его сделались смешными, и ноги, и волосы на голове, и глаза. Танцы стали увлекать его, увлекать, и увлекли в какую-то новую страну. В этой стране, было только движение, только танцы и танцы . И танцы увлекали его, увлекали, и уже так сильно увлекли, что он решил навсегда остаться в этой стране, и он решил, что больше не одной минуты не будет жить не танцуя, а будет только танцевать и танцевать.
Припев:
А в каждом человеке есть два танцора: правое и левое. Один танцор – правое, другой – левое. Два легких танцора. Два легких. Правое легкое и левое. В каждом человеке два танцора – его правое и левое легкое. Легкие танцуют, и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе легких, то танцы прекратятся. Легкие не танцуют, кислород прекращает поступать.
2 куплет:
А у этого человека с танцами все было в порядке, а со слухом плохо. Он танцевал, а к нему приехали его друзья на машинах, такие же бандиты, как и он. Из-за танцев не слышно было, как они вошли в дом. И из-за танцев не слышно было, как один из них стал кричать, что: Ты че, Санек, блядь, охуел, ты че сделал то, блядь?! Ты же, блядь, жену свою изрубил почти на куски. Санек, ты че, не слышишь? Ты че натворил, ты че свихнулся, тебя че передернуло?. Но Санек не слышал из-за плеера, как к нему обращался его друг. И тогда его друг, ударил его четыре раза по лицу, два раза по животу, и один раз по груди. Танцоры в груди остановились, и Санек упал, на пол пытаясь ртом отыскать кислород.
Припев:
А в каждом человеке есть два танцора: правое и левое. Один танцор – правое, другой – левое. Два легких танцора. Два легких. Правое легкое и левое. В каждом человеке два танцора – его правое и левое легкое. Легкие танцуют, и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе легких, то танцы прекратятся. Легкие не танцуют, кислород прекращает поступать.
3 куплет:
И вот этот Санек, лежал на полу, искал кислород губами, и вдруг, почувствовал, что танцоры в его груди снова зашевелились. Тогда он спросил у своих друзей, таких же бандитов, как и он, что вам нужно? И его друг, тот, что его избил, повторил свой вопрос, насчет изрубленной лопатой жены в огороде. И когда Санек, понял вопрос, понял, о чем его спрашивают, и что имеют в виду, он ответил так. Он сказал, что зарубил лопатой свою жену в огороде, потому что, полюбил другую женщину. Потому что, у жены его, волосы были черного цвета, а у той, которую, он полюбил – рыжего. Потому что, в девушке с черными волосами и короткими полными пальцами на руках нет, и не может быть кислорода, а в девушке с рыжими волосами, с тонкими пальцами, и с мужским именем Саша, кислород есть. И когда, он понял, что его жена не кислород, а Саша кислород, и когда он понял, что без кислорода нельзя жить, тогда, он взял лопату, и отрубил ноги танцорам, танцующим в груди его жены.
Припев:
А в каждом человеке есть два танцора: правое и левое. Один танцор – правое, другой – левое. Два легких танцора. Два легких. Правое легкое и левое. В каждом человеке два танцора – его правое и левое легкое. Легкие танцуют, и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе легких, то танцы прекратятся. Легкие не танцуют, кислород прекращает поступать.
Финал:
И в каждой женщине есть два танцора, и каждая женщина поглощает кислород, но не каждая женщина сама является кислородом. И если человечеству сказали не убей, а кислорода вдоволь не предоставили, то всегда найдется Санек из маленького провинциального городка, который, для того, чтобы дышать, для того чтобы легкие танцевали в груди, возьмет кислородную лопату, и убьет не кислородную жену. И будет дышать полными легкими. Потому что, когда говорили не убей, у него плеер был в ушах, и танцоры в груди увлекали его в другую страну, в страну, где только танцы и кислород. И кто скажет ему: рака – конченый человек, подлежит синедриону. А кто скажет: безумный, подлежит геенне огненной.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 232; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!