Словообразовательная производность
Как известно, производным в словообразовании называется такое слово, которое с синхронной точки зрения является вторичным (выводным, мотивированным) по отношению к другому слову. Производные слова противопоставлены непроизводным и выделяются в соотношении с ними. Ср.: рыба – рыбный, рука – наручный, белый – белеть, синий – синь, лазать – лаз, рыть – ров и т. д. Здесь в каждой паре второе слово является производным по отношению к первому непроизводному.
Производное слово состоит, как минимум, из двух морфем – корневой (являющейся обязательной составной частью вообще всякого слова) и какой-либо одной аффиксальной словообразующей морфемы (включая сюда и нулевую). Разница между морфемой и словом заключается, в частности, в том, что морфема является минимальной (элементарной, далее не делимой) двусторонней единицей языка, в то время слово может являться и в подавляющем большинстве случаев является единством двух и более морфем.
Творчество окказиональных морфем в окказиональном словообразовании непродуктивно и не подводится ни под какие более или менее определенные правила или образцы. Каноническому же словообразованию творчество морфем вообще чуждо. Появление новых морфем (корней и аффиксов) в языке является следствием или заимствования, или длительных исторических процессов – опрощения, переразложения, т. е. процессов, не относящихся к словообразованию.
|
|
|
Особое положение занимает окказиональная субстантивация, посредством которой любая единица – от фонемы до предложения – может окказионально выступать в качестве имени существительного. Подобные явления обычны в метаязыке лингвистики. Ср.: У – лабиализованный гласный; Стол стоит – простое нераспространенное предложение
§ 6. Окказиональность[16] слова как лексическая форма выражения противоречия между языком и репью
Окказионализмы проявляются на всех уровнях структуры языка, наиболее часто и заметно – в словообразования.
Поскольку целью и конечным результатом словообразовательного процесса вообще и его отдельных актов в частности является слово как лексическая единица, постольку окказиональное слово (всегда являющееся производным) может и должно быть предметом не только словообразовательной, но и лексической характеристики. С точки зрения лексикологической, указанное противоречие, свойственное окказионализму, проявляется в самых различных направлениях, в общем соответствующих признакам отличия окказионализма от обычного слова.
Каждая единица языка имеет своё соответствие в речи, свою конкретную речевую реализацию: фонема своим представителем в речи имеет аллофон, морфема – морф (или алломорф), предложение – фразу. Термин же «слово» как единица языка обыкновенно не находит своего специального терминологического речевого соответствия и именуется тем же самым термином – «слово». Например, слово стол как единица языка имеет, определенное языковое значение. Речевые реализации значения этого слова (т. е. его номинативные и иные функции в конкретно-речевых актах коммуникации) в подавляющем большинстве случаев не противоречат его языковому значению ( Я покрасил новый стол; Мы сидели за круглым столом; Ему назначен не мясной, а вегетарианский стол; Она работает в справочном столе и т. п.). Это характерно для большинства слов языка в большинстве случаев их конкретно-речевого воплощения. Данное, обстоятельно создает или может создать иллюзию тождества слова как единицы языка и слова как единицы речи. Однако окказиональные слова – на фоне соответствующих языковых структур и значений – имеют свою, всякий раз по-особому мотивированную неповторимость значения).
|
|
|
Окказиональное слово по самой своей сути обязательно должно быть производным словом, поскольку окказиональное слово представляет собой результат относительно свободной комбинации по крайней мере двух словообразующих морфем, что неизбежно ведет к производности окказионального слова. Факты речи – всегда творческие, а творчество окказиональных слов – это свободная комбинация единиц на морфемном уровне.
|
|
|
Именно поэтому фонема как «точечная», односторонняя (одномерная) единица в принципе вообще не может быть окказиональной, поскольку она, будучи элементарной единицей, не может являться результатом комбинаций других, более простых единиц. По той же самой причине и морфема (во всяком случае однофонемная) не может выступать в речи в окказиональном статусе. Правда, многофонемная морфема в окказиональном виде может выступать в том случае, когда она сознательно фонологически искажается, т. е. произвольно деформируется как звуковая константность, и своей искаженностью каламбурно напоминает другую морфему, создавая тем самым игру значений и намеков.
Приведем два примера: «Принцип сэмообслуживания» («Известия», 6 февраля 1972 г.) – название политической карикатуры, изображающей, как дядя Сэм (образ США) в одежде официанта на подносе несет 3 млрд. долларов (в качестве военной помощи) для сидящих за общим столом представителей реакционных режимов. Окказиональное слово сэмообслуживания ассоциируется с каноническим словом самообслуживание. В окказиональном слове первая морфема сэм – является окказиональной так как фонологически искажена с целью создать эффект двойственного намека на слово сэм и на слово самообслуживание. Здесь же добавим, что в слове сэмообслуживание элемент сэм–нельзя квалифицировать просто как корневую морфему сэм-, входящую в существительное сэм, так как такой морфемы – как элемента сложных слов – вообще в русском языке нет.
|
|
|
В фельетоне «Трясса» («Правда», 15 ноября 1971 г.) предметом сатиры стали плохие, ухабистые дороги:
На трассе
Колдобин и выбоин масса, –
Ее называют не трасса,
А трясса!
Здесь корневая морфема трасс- посредством фонологической деформации переделывается в окказиональную морфему трясс-, которая ассоциируется с канонической корневой морфемой тряс- (ср. целую серию канонических слов с этой морфемой: трясти, тряска, тряский, трясина, трясун, трясучка, трясучий).
Окказиональную семантику существительного произношение, употребленного в качестве эпитета по отношению к танцевальным движениям, можно видеть на таком примере: Стиль советской школы (танцев на льду.– А. Л.) высок, именно высока танцевальная техника, высока скорость, четкость исполнения, синхронность, акцентированное «произношение»– каждого шага, каждого элемента... («Известия», 16 января 1972 г.).
Эффект окказиональности возникает и от наложения одной на другую двух структурно-словообразовательных схем слова – языковой и осознаваемой на ее фоне окказионально-речевой. Ср.: читатель – кричатель, миллионер – триллионер, пьянствовать – смеянствовать, курево – смеево, чернота– белота, белизна – чернизна. Можно привести также примеры окказиональных образований, структура которых резко противоречит системным (часто повторяющимся) формально-смысловым отношениям, существующим между образующими частями канонических слов типа Волгоград – волгоградец, Тамбов – тамбовец, Ленинград – ленинградец; красный – краснота, глухой – глухота, теплый – теплота и т. п. К таким окказиональным образованиям, например, относятся: гроссбухнуть, раззолотонебело, крикогубый. верблюдокорабледраконьи. Однако это уже область окказионального словообразования.
Языковое общение осуществляется в речи. Функционируя в речи вместе и наряду с обычными словами, окказионализмы как чисто речевые образования входят в лексический фонд. Но окказиональные слова в наиболее типичных своих проявлениях, т. е. без учета промежуточных, переходных образований, все же достаточно ясно отличаются от обычных слов по целому ряду признаков.
§ 7. Ненормативность окказионального слова
Ненормативность – характерная особенность окказионального слова. Мотивированная неправильность, носящая целесообразно организованный, «запрограммированный» характер, может быть одним из проявлений поэтической речи (в самом широком смысле).
Сознательное, определенным образом мотивированное отклонение от нормы, если оно достаточно ясно осознается на фоне последней, обязательно несет в себе также и эстетическую информацию, т. е. выступает как образное средство, как средство показа какой-либо характерности – речевой, социальной, диалектной, профессиональной, возрастной и т. п. Ср.: Я хоть учился у немцев, но человек наскрозь русский (Марков Г. «Сибирь»); ср. также в газетно-публицистических стилях речи: Когда бы я ни приезжала в Усть-Белую, всегда захожу в дом к Шитиковым. Здесь постоянно кто-нибудь есть, и всякий раз радостные возгласы: «Робята, да кто к нам приехал-то! Чё же не написала телеграмму?!». В этом доме, когда волнуются, переходят на старинное уральское наречие. Дело в том, что глава семьи – потомок русских землепроходцев. Выходцы с Урала говорят настолько своеобразно, что их порой и понять трудно («Правда», 8 февраля 1972 г.).
Как термин и диалектизм при вхождении в сеть изобразительных средств художественного произведения теряют свои настоящие свойства термина и диалектизма, так и понятие правильности / неправильности (в обычном, академически-нормативном своем значении) в поэтической, речи исчезает, поскольку в ней факты языковой неправильности рассматриваются и оцениваются не метафизически-абстрактно, а с учетом той конкретной художественной нагрузки, которую они на себе несут. Эпитеты серпастый и молоткастый советский паспорт с неповторимой экспрессией передают размашистую мощь поэтической мысли и чувства Маяковского, хотя слова серпастый и молоткастый, взятые сами, по себе, изолированно, как внетекстовые лексические единицы, находятся за пределами языковой нормы. То же самое относится и к любому другому окказионализму. По верному замечанию Г. О. Винокура, в поэтической речи «не только оживляется все механическое, но и узаконяется все произвольное и случайное»[17].
Этим и объясняется своего рода терпимость языковой нормы к различного рода «экстравагантностям» окказиональных слов.
Функциональная одноразовость
Важнейшим свойством окказионального слова является его одноразовость. Это свойство выражается в том, что окказиональное слово создается говорящим для того, чтобы оно употребилось в речи всего лишь один раз. «Абсолютная свежесть» окказионального слова передаст уникальность ситуации, ее предельную конкретность, которую в такой мере бессильно выразить каноническое слово как единица языка, ибо «в языке есть только общее»[18].
В одном из очерков о птицах В. Песков употребляет словосочетание синицы-авосечники. Окказионализм авосечник настолько уникален, «одноразов», что, даже находясь в непосредственном соседстве с определяемым каноническим словом синицы, не раскрывает своей словообразовательно-смысловой мотивированности, а набор гипотических возможностей его речевых смыслов настолько широк, что неизбежно требуется контекст: Лет пятнадцать назад, когда холодильники были редкостью и продукты вешали за окном в сумках авоськах, еду промышляли «синицы-авосечники». Они быстро научились разрывать клювом пакеты и добывать из авоськи все, что хотели («Комс. правда», 17 января 1971 г.).
Интересно сравнить существующие в лингвистической литературе различные названия окказиональных слов:, «индивидуальные слова»; «авторские», или «индивидуально-авторские неологизмы»; «стилистические», или «индивидуально-стилистические неологизмы»; «неологизмы контекста»; «одноразовые неологизмы»; «литературные неологизмы»; «слова-самоделки»; «слова-экопромты»; «слова-метеоры»; «неологизмы поэта», или «поэтические неологизмы». Это только удачные, с нашей точки зрения, названия (неудачных, вроде «нереальные слова», мы здесь не приводим)»[19].
В этом перечне названий, которые охватывают разные специфические свойства окказиональных слов, следует выделить такие два названия, как «одноразовые неологизмы» и «слова-метеоры». Оба названия как раз и выделяют функциональную одноразовость окказиональных слов. Разумеется, в речи огромного числа носителей языка независимо друг от друга иногда могут совпадать между собой одни и те же окказиональные слова (вроде сверхвежливый, приказомания). Но эти совпадения принципиально случайны, непреднамеренны и лишь свидетельствуют об едином источнике появления всех новых слов – словообразовательной системе языка.
Зависимость от контекста
В речи каждое многозначное слово реализует (т. с. актуализирует) лишь одно из своих значений. В этом проявляется свойство контекста как речевого отрезка и обнаруживается зависимость слова от контекста. Но зависимость окказионального слова от контекста значительно бóльшая, чем зависимость канонического слова. Л. Аржанов в статье «Закон есть закон» писал: «Есть два типа новых слов: неологизмы и эгологизмы. Разница между ними существенна. Классические неологизмы характерны тем, что быстро становятся общенародным достоянием, легко вписываются в разные контексты, и словари вскоре регистрируют их как полноправные слова. Только языковеды, покопавшись в памяти, скажут, что такие, например, слова, как влияние, промышленность, развитие, лет 150 назад были неологизмами. Другое дело – эгологизмы («это» – я; этот термин подчеркивает субъективный характер словообразования). Они живут только в своем контексте»[20].
Зависимость от контекста у канонического слова относительна, что допускает возможность его употребления в речи и «вне контекста» в виде отдельного слова-предложения, однословной реплики и т. п. Зависимость же окказионального слова от контекста в подавляющем большинстве случаев абсолютна: в речи окказионализмы изолированно, «вне контекста» не живут. Это обстоятельство, в свою очередь, зависит от того, что характер номинации (называния) и соотнесения с миром внеязыковой действительности у окказионального и канонического слова глубоко различны (см. об этом в § 11):
В окказиональном слове, взятом вне контекста (например, окказионализм елолазание)[21], лексическое значение носит вероятностный характер и конкретизируется контекстом, что дает возможность окказиональному слову функционировать в речи наряду с обычными словами.
Лексическое значение канонического слова при его актуализации в речи несравненно уже окказионального, так как каноническое слово более строго контролируется в языковом сознании говорящего (слушающего). Например, в слове земля полисемия нейтрализуется не самим соседством с ним другого (также канонического) слова, а взаимодействием, синтагмо-парадигматическим пересечением языковых значений как самого слова земля, так и его соседа. Например, полисемия слова земля может быть нейтрализована минимальным словесным контекстом – двучленным словосочетанием: орбита Земли (Земля – планета); цветочная земля (земля – рыхлое темно-бурое вещество); колхозная земля (земля – территория, находящаяся в чьем-либо пользовании); советская земля (земля – страна, государство). Ср. также полисемию корня земл-(зем-), обусловленную синтагматически в пределах производного слова с этим корнем: земной (напр., земная орбита; производное от Земля со знач: «планета»); землистый (землистый цвет лица; земля – рыхлое темно-бурое вещество); земельный (земельная реформа; земля – территория, находящаяся в чьем-то пользовании); земляк (встретить земляка; земля – страна, край, местность); земляной (земляные работы; земля – почва, верхний слой коры нашей планеты) и т. д.
Итак, можно видеть, что, например, в микроконтексте «колхозная земля» слово земля актуализируется (конкретизируется) в одном определенном своем значении, а остальные значения нейтрализуются, гаснут. Притом этой актуализации способствует не только эпитет колхозная, но и само слово земля, в котором виртуально исторически закреплено (так всегда, готовая к речевой актуализации возможность) одно из значений – «территория, находящаяся в чьем-либо владении, пользовании».
Значение окказионального слова, например елолазание, нельзя объяснить ни внутренней формой (словообразовательной структурой) самого этого слова, ни микроконтекстом – соседством любого подходящего по смыслу в этом, случае канонического слова. По существу требуется специальное и подробное его объяснение, в силу чего само окказиональное слово почти никогда не помогает созданию контекста.
Следовательно, каноническое слово, будучи зависимым от контекста, вместе с тем само предопределяет и формирует его. Иначе говоря, каноническое слово – это активный фактор, позитивно формирующий контекст. Окказиональное же слово не обладает контекстообразующим свойством, поскольку смысловое восприятие окказионализма (во всяком случае окказионализма с неясной, фразеологизованной внутренней формой) является результатом синтагматического отталкивания, т. е. негативного (остаточного) восприятия этого слова в контексте: канонические слова, имея вполне определенные зоны своих значений, ограничивают и намечают ими пределы возможных значений окказионального слова.
Угадывание всего слова по его части основано на формальных и смысловых сиитагмо-парадигматических ассоциациях его элементов – фонем, букв, морфем. Например, если в написанном слове человек пропущена какая-либо одна буква, то ее отсутствие не мешает пониманию этого слова: на основе своего предшествующего языкового опыта каждый носитель языка «знает», из каких элементов состоит это слово, и потому по его части восстанавливает целое. Собственно, каноническое слово само по себе является своего рода контекстом фонем, букв, морфем и значения («смысла»). Ср., например, в фельетоне о бюрократах: Сидят и решают кроссворд. Никак не могут найти слово из восьми букв: «Человек, формально выполняющий свои обязанности в ущерб делу». Первая буква «б», третья – «р», последняя – «т». Что бы это значило? («Правда», 7 февраля 1969 г.). Здесь «искомое» слово бюрократ легко находится, по достаточно значительной части узнается всем известное слово. На этом принципе основано решение кроссвордов.
Повторяем, каноническое слово само по себе является контекстом («микро-контекстом»), а потому и способно создавать контекст второго порядка – контекст в обычном значении. Кроссворд же из одних лишь окказиональных слов или с привлечением таких слов (при этом делается необходимое допущение, что эти слова созданы самим составителем кроссворда) принципиально невозможен: практически его никто не сможет решить из-за номинативной факультативности слова, а также потому, что, во-первых, для получателя речи (человека, решающего кроссворд) окказионализм – принципиально «не контекст» («микротекст»), а во-вторых, не являясь контекстом, окказионализм не может быть составным элементом и опорой для обычного словесного контекста, на «подсказках» которого (а также «а широте смысловых ассоциаций решающего) только и решается кроссворд. Потому, как справедливо замечает В. М. Солнцев, в «любом языке можно найти отрезок текста, состоящий только из слов – единиц языка, и вряд ли можно найти текст, который состоял бы исключительно из слов – единиц речи, если только не составить такой текст искусственно»[22].
В непосредственной речевой реализации окказиональное слово очень специфично в своем роде неожиданно, уникально с лексической или структурно-словообразовательной стороны. Например: Так, карломарксовцы пустили движок с помощью привода от колеса грузовика (речь идет о рабочих ленинградского завода им. Карла Маркса; «Правда», 22 марта 1965 г.); Плясал на Дону ветер, гриватил волны (Шолохов М. «Тихий Дон», кн. I); Секрет «слоностопа» (заголовок статьи; речь идет о туземце Африки, который таинственным взмахом руки останавливает любого бегущего слона (см.: «Вокруг света», 1969, № 10, с. 62); ср.: автостоп – «карточка, взмахом которой заставляют остановиться любого шофера на дороге»).
Окказиональное слово (например, слоностоп) не только не способно созидать контекст и быть опорой для конкретного восприятия и понимания других слов (в том числе и окказиональных), но само как носитель какого-то значения беспомощно и просто непонятно без опоры на достаточно объемный контекст канонических слов. Контекстообразующая способность канонического слова проистекает из его языкового свойства воспроизводимости – способности употребляться в бесчисленных речевых актах в качестве одной и той же лексической единицы с определенным значением или с определенным кругом оттенков. В результате всего этого в каноническом слове отстаивается его языковое, общеизвестное социально установленное значение, закрепленное узусом и нормой.
Окказиональное слово в силу своих свойств одноразовости и невоспроизводимости не имеет социально закрепленного и отстоявшегося языкового, общественного значения, способного быть стабильным элементом различных контекстов. В силу своей продельной, ситуативно обусловленной конкретности, не фиксируемой в стандартно обобщающих формах языка, окказиональное слово и «окказиональное значение чаще всего богаче узуального по содержанию и уже его по объему»[23].
Дата добавления: 2018-05-31; просмотров: 1988; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!