Немного о традиционной/ региональной геополитике
В начале 1860-х Корея оставалась вне новой системы международных отношений, сложившейся после проникновения в регион европейских держав, пребывая в рамках традиционной модели, построенной на принципе садэчжуый. Этот термин не имеет прямого аналога на русском, и иногда его переводят как «низкопоклонство» или как «сюзеренитет». На деле его лучше переводить как «служение старшему государству» или как «ориентация на старшее государство». Термин тот неразрывно связан с контекстом китаецентричной модели мира, каковая отличается от европейской и регулируется теми же принципами «ли», что и межличностные отношения в рамках конфуцианской общественной модели, в которых всегда есть старший и младший. По сути, она сводится к тому, что «Срединное (старшее) государство» располагается в геополитическом центре мира и как верховный сюзерен региона распространяет на всех благодать. Возглавляемое Сыном Неба как единственным сакральным источником власти и благодати, оно является цивилизационным/культурным гегемоном и моральным авторитетом, на который должны ориентироваться окружающие земли варваров четырех сторон света (каждый тип варваров обозначается отдельным иероглифом).
Указанные варвары могут различаться по цивилизованности, под которой понимается желание максимально полно воспринять китайские обычаи и правила, но предполагается, что они желают вписаться в китаецентричную систему мира. В рамках этого вписывания они приобщаются к благодати, получая китайские титулы (и включаясь, таким образом, в единую иерархию с единственным императором во главе) и поднося дань, подчеркивающую их участие этом миропорядке[1].
|
|
|
Такая модель «служения старшему государству» отличается от европейского понятия вассалитета, пусть оно и является наиболее близким по смыслу [2]. Упор делается не на обязанности вассала по отношению к сюзерену, а на поддержание своего рода единого культурного пространства, в рамках которого правитель варварской страны свободен в своей внутренней политике. Главное – чтобы он действовал в общем культурном коде, не противопоставляя свою волю воле Сына Неба. Отношения стран строятся при этом не столько на экономических, сколько на моральных обязательствах и, в отличие от неравноправных договоров, предполагают встречную заботу сюзерена о своем вассале.
Да, «старший» может меняться, и если один сюзерен выбывает, его место может занять другой. Но в рамках традиционной модели это все равно Китай, в котором просто сменяется носитель Небесного Мандата.
После такой преамбулы пройдемся по соседям. Известная корейцам Ойкумена на 95 % состояла из Китая и Японии, и потому начнем с них. Цинский Китай, исходя из описанной выше модели, проводил в Корее политику невмешательства во внутренние дела. Ему была более важна внешняя лояльность и роль Кореи как щита на своих восточных рубежах. Регулярные связи с Китаем поддерживались, но сводились к тому, что раз в год к китайскому двору прибывал корейский посол, подтверждавший сюзеренитет своей страны и подносивший символическую дань. В ответ он получал некоторое количество «подарков». Этот акт как бы заменял торговый обмен. Целью визитов было церемониальное подтверждение вассалитета и «обмен дани на дары», а не обсуждение каких-то животрепещущих международных проблем или совместные консультации.
|
|
|
Корейско-японские отношения после Имджинской войны были крайне прохладны, пунктирны и неравномерны. Страны считались соседями, однако партнером корейского короля на переговорах выступал не император, а сёгун, что давало японцам возможность говорить о вассальном компоненте в отношениях, поскольку ван не приравнивался к императору. Посольства часто останавливались не в Токио, а на Цусиме, а постоянное пребывание японцев в Пусане было ограничено территорией укрепленной фактории, на которой находились все необходимые службы. Что же касается взгляда «с той стороны», то Япония по-прежнему воспринимала Корею как мост для будущей экспансии на Запад.
|
|
|
Первое знакомство корейцев с европейцами и их знаниями произошло в XVII в. через европейских миссионеров в Китае, а в 1627 г. трое голландцев, схваченных на корейском берегу, были отправлены тренировать войска и изготовлять европейское оружие. В июле 1653 г. еще одна группа голландских моряков, потерпевших кораблекрушение, была подобрана корейцами и удерживалась ими в течение долгого времени. Один из членов этой группы, Хендрик Хаммель, оставил путевые записки, которые, будучи опубликованы в 1668 г., стали первым европейским изданием, посвященным Корее.
С точки зрения внешних связей Корея придерживалась той же стратегии изоляционизма, что ранее Китай, отвечая на робкие попытки установить торговлю с ней заявлениями о том, что «нам ничего не нужно и у нас ничего нет на продажу». Потерпевших кораблекрушение и выброшенных на корейский берег японских и китайских рыбаков, по возможности, скоро отправляли домой в отличие от европейцев, которых или отправляли в Китай, или держали под присмотром до их полной ассимиляции. Иностранцев, появлявшихся у корейских берегов, принимали чрезвычайно холодно, и на с. 88-89 своей книги по истории Б. Камингс не без основания сравнивает такой прием с тем отношением, с которым он столкнулся в 1981 г. во время своего первого путешествия в Северную Корею.
|
|
|
Что же до России, то первые контакты корейцев с казаками относятся к середине XVII в., когда корейские отряды помогали китайцам бороться с землепроходцами. Этот факт русско-корейского противостояния периодически используется той частью южнокорейских историков, которые любят рассуждать о природной агрессивности России по отношению к Корее и делают из этого инцидента «поход на Север», представляя его чуть ли не как вторую Имджинскую войну, в которой Китай смог одержать обеду над агрессорами только благодаря корейской помощи, и 300 корейских стрелков спасли Китай от ужасных перегародышащих казаков Онуфрия Степанова[3].. В действительности основные силы маньчжуров были отвлечены на окончательное усмирение Китая, и потому «дыры на фронте» затыкали тем, что было.
Первые упоминания о Корее в документах российского МИД относятся к 1854 г. До того Корея была лишь именем на карте, далекой страной, с которой не было фактически никаких отношений. В 1860 г. у Кореи с Россией появилась общая граница, началось переселение корейцев в русские пределы, возникла почва для реального расширения контактов и, в первую очередь, для торговли.
____
[1] Естественно, что в рамках такой системы «на небе не бывает двух солнц, на земле не может быть двух императоров», что создавало методологическую проблему с Японией, чей правитель также назывался императором. Естественно также, что престиж гегемона зависит от внутриполитической ситуации Китая, а также – от происхождения его правящей династии. Не случайно корейские ультра-традиционалисты позволяли себе вещи типа «теории малого Китая», подчеркивающие корейскую исключительность и статус образцового вассала.
[2] Ясно, что если в тексте учебника нет дополняющих разъяснений об отличии корейского вассалитета от европейского, читатель воспринимает ситуацию «по умолчанию», думая, что раз в книге написано «вассалитет», то речь идет именно об известной ему европейской модели таких отношений. Именно поэтому поздняя советская историография старалась использовать побольше национальных терминов, не называя японского тэнно или китайского хуанди императором, а корейского вана королем, а если и называла, то обращала внимание на то, что речь идет лишь о примерном соответствии.
[3] История появления и формирования мифа об извечной русской угрозе Корее – тема отдельного рассказа. Я отсылаю аудиторию к работам Алексея Пастухова, который довольно подробно и аргументировано доказал, что нельзя ставить знак равенства между активностью казаков и политикой русского правительства; что никаких реальных планов захвата Кореи в XVII-XVIII вв. Россия не вынашивала; что эпизод, в котором цинское правительство использовало помощь Кореи, не сыграл ключевую роль в русско-китайских столкновениях.
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!